Five Stars

Сознание медленно возвращается к Чонину, и в течение блаженных двух минут он не помнит ничего из произошедшего. Вместо этого он возвращается во времена, когда был совсем мал, сидел в гостиной и смотрел мультики. На заднем плане его мать ссорится с мужчиной, которого она часто приводит домой, пока отец в командировке. И Чонин делает именно то, что ему говорили, когда это происходило - увеличивает громкость. Крики. Проклятия. Всё становится хуже, и чем больше они ругаются, тем больше Чонин увеличивает громкость. Пока не достигнет предела. Затем раздается звук пощёчины. Что-то глухо ударяется о стену, и Чонин чувствует, как его кровь застывает. Когда он автоматически отключает звук телевизора. Он слышит плачь матери, а когда доносится звук торопливых шагов, он реагирует незамедлительно. Он вскакивает с дивана и бросается к окну, распахивает его как раз в тот момент, когда мужчина открывает дверь гостиной и бежит к нему. Чонин выпрыгивает. Едва не падает на свои руки, когда приземляется в саду. Он слышит, как мужчина выкрикивает его имя, обещая надрать ему задницу до синяков, когда Чонин бежит к воротам и выходит на улицу. Первое ощущение, которое возвращается к нему - это осязание. Его руки, особенно кончики пальцев, холодные. Следующее чувство - это слух. И первое, что он слышит, это незнакомый голос, зовущий его по имени. Затем к нему возвращается зрение, и когда он открывает глаза, то обнаруживает, что смотрит прямо на Хёнджина, и он вспоминает всё за долю секунды. Хёнджин узнал, кто он на самом деле, напал на него, угрожая убить, и теперь он держит его на полу, потому что Чонин потерял сознание. — Мать твою, — Хёнджин хмурится, наблюдая, как Чонин медленно приходит в себя. — Что ты за коп такой? Чонин слишком слаб, чтобы сопротивляться, но он еле слышно стонет, когда Хёнджин поднимает его, как будто он ничего не весит, и несёт к кровати. Матрас, к счастью, мягкий и удобный для спины Чонина, но комфорт остаётся далеко позади, когда Хёнджин приседает рядом с ним и кладёт руку ему на лоб. — Не… коп… — Ага, я уже понял. Ни один полицейский в здравом уме не упадёт в обморок при угрозе смерти, — Хёнджин фыркает. Глаза Чонина трепещут. Он чувствует, как рука Хёнджина отстраняется от его головы, и слышит, как тот поднимается. Раздаётся какой-то звук. Он не может открыть глаза, чтобы проверить, а когда снова поднимает взгляд, Хёнджин берёт полотенце из ванной и прижимает его ко лбу Чонина. Прохладное и мокрое, мгновенно успокаивает. —Итак, — фыркает Хёнджин, его глаза хмурятся, когда он склоняется к Чонину. — Ты не коп, но и не тот, за кого себя выдаёшь. Твой отец - тот подонок, который руководит полицейским участком в Сеуле, так кто же ты на самом деле? Чонин хотел бы, чтобы на этот вопрос было не так сложно дать ответ, но, учитывая, что Хёнджин, кажется, знает всё, он чувствует себя обязанным ответить. — Мой отец послал меня сюда, — бормочет он, и в горле у него першит. — Для расследования… — Чана, — заканчивает за него Хёнджин, приподняв бровь. — Насколько же, блять, отчаялась полиция, что они послали такого ребёнка, как ты? — Мой возраст означает, что я не могу быть копом, — слабо повторяет Чонин, вспоминая, как выразился его отец. И снова Хёнджин фыркает. Это разрушает холодный бесстрастный фасад, который он сохранял до сих пор. Это почти мило и было бы привлекательно, если бы Чонин не осознавал, что парень настроен убить его. — Что ж, ты одурачил Чана, — тихо подтверждает Хёнджин. — И чисто технически ты прав, ты не полицейский. Чонин чувствует, как его пробирает холод, и на этот раз он не может не дрожать. Хёнджин убирает полотенце и наблюдает, как Чонин использует последние силы, чтобы принять сидячее положение. Его глаза расширены от страха, а кончики пальцев теребят одеяло под ним. — Ты… ты собираешься убить меня теперь? Ухмылка на лице Хёнджина немного менее пугающая, но холодная волна все ещё пронзает внутренности Чонина. Он никогда не должен терять бдительность рядом с Хёнджином, он знает это, даже то, как тот смотрит на него, является холодным напоминанием. — Возможно, ты всё ещё можешь быть полезен, — наконец говорит Хёнджин. Его тон низкий, предупреждающий. Чонин даже не видит нож, не говоря уже о том, чтобы услышать щелчок, когда он выскальзывает из чехла. Но он определённо чувствует, как металл прижат к его горлу, прежде чем его мозг может даже принять тот факт, что Хёнджин пошевелился. В одну секунду он сидит рядом с Чонином, в следующую он наклоняется над ним, прижимая чрезвычайно острое лезвие к его горлу. Если у дьявола или сатаны была человеческая форма, это, без сомнения, был Хёнджин, склонившийся над ним с самым безумным взглядом в глазах. — Я дам тебе два варианта, — шепчет Хёнджин. — Первый - ты будешь моим. Делаешь то, что я говорю, и когда я говорю. Если я скажу лаять, щенок, ты лаешь, и если я скажу тебе раскопать для меня информацию о твоем отце, ты сделаешь это без колебаний. Чонин хнычет, лезвие слегка вонзается в его кожу, и он чувствует, как маленькие капли крови стекают по его ключице. — Выбор второй, — продолжает Хёнджин. — Я убью тебя здесь и сейчас, затем спущусь вниз и убью твою «бабушку». Я отправлю твою голову отцу, и пусть он гадает, что случилось с остальными твоими частями. Чонин чувствует, как слёзы выступают из уголков его глаз. Он так сильно дрожит, его шея болит в месте пореза. Он так напуган, что не сможет даже закричать, если бы у него ещё были силы или желание сделать это. Хёнджин наклоняет голову, золотые волосы красиво падают на его левый глаз, когда он поднимает бровь. — Мне нужен ответ, — предупреждает он. — Каков же он будет? Чонин не совсем понимает, какой у него вообще может быть выбор в этом вопросе. Либо стать рабом этого психованного демона, либо умереть здесь и сейчас. Как ни странно, когда он сталкивается с вариантами, его больше всего беспокоит не он сам, а Минджи, спящая внизу. Она ничего не помнит, не знает, кто он и, судя по всему, она была одинока очень долгое время. Тем не менее, она совсем не заслуживает, чтобы её потрошили во сне из-за чего-то подобного. Чонин знает её не так долго, но удивляет сам себя тем, что больше заботится о ней, а не о себе. — Тик-так, щенок, — дразнит Хёнджин. — Я жду ответ. Чонин дрожит, он думает о своем отце и хрипит ответ, от которого у него кровь стынет в жилах. — Первый, — отвечает он. — Первый вариант. Выразительные черты лица Хёнджина меняются от психотического до весёлого и довольного в течение нескольких секунд, когда он убирает лезвие и отбрасывает его. Как будто никогда и не было. — Хороший выбор, щенок, — хвалит он и откидывается назад. В Хёнджине есть странная лёгкость, и это продолжает удивлять Чонина. То, как Хёнджин закидывает ногу на ногу, так спокойно наблюдает за ним. И всё же Чонин хорошо знает, что Хёнджин очень бдителен, просто не показывает этого. Одно неверное движение и Хёнджин вытащит клинок и приставит его к горлу Чонина, прежде чем тот успеет это увидеть. Мозг продолжает напоминать ему, что он находится в комнате с кем-то чрезвычайно опасным, и это останавливает его тело от движения из чистого страха. — Я не расскажу Чану о тебе, — обещает Хёнджин. — Но моя защита длится только до тех пор, пока ты выполняешь свою часть сделки. Теперь ты работаешь на меня, мне нужна информация, и ты можешь быть моим маленьким щеночком, который добудет её для меня. Расскажешь кому-нибудь, будешь искать помощь, позовёшь своего папочку, и ты знаешь, что я с тобой сделаю - не так ли, Йенни? Вот оно. Опять это прозвище. Из уст Хёнджина оно звучит гораздо более зловеще, но Чонин обнаруживает, что кивает, несмотря ни на что. — Если ты меня наебёшь, я позабочусь о том, чтобы твоя смерть была очень болезненной, — обещает Хёнджин. — И если ты думаешь, что я плохой, тогда ты точно не хочешь видеть, что произойдет, если Чан когда-нибудь узнает правду. Ты будешь жалеть, что я не перерезал тебе горло. — Я понял, — удаётся сказать Чонину дрожащим голосом. Лицо Хёнджина быстро меняется. От угрожающего до удовлетворённого, когда он садится и напевает. — Хороший мальчик, — вздыхает он. — Теперь, прежде чем мы начнём, у тебя есть какие-нибудь вопросы? Только один приходит на ум Чонину. — Как ты узнал? — не может не спросить он. — Я принял все меры предосторожности, как и мой отец. Никто в полиции не знает, что я его сын. Хёнджин усмехается. — Это то, чем я занимаюсь, — говорит он, кажется, очень гордясь собой за это. — Я копаю на людей, узнаю о них всё. Перед тем, как взять у тебя интервью, мы с Чанбином присматривались к тебе. Он узнал о бабушке, но купился на твою историю. Я же копнул глубже и всё выяснил. — И всё же ты сказал Чану, что я был чист? — Конечно, я так и поступил, — улыбается Хёнджин, это могла быть милая улыбка, если бы не была такой ужасающей. — Если бы Чан сразу узнал, что ты сын не просто полицейского, а начальника полиции, он либо заставил бы тебя исчезнуть, либо вообще не подпустил к «God’s Menu». Я, в отличие от него, думаю по-другому. Тебя можно использовать. Разум Чонина говорит прежде, чем он успевает по-настоящему обдумать это. Он убьёт меня, когда ему будет достаточно, когда польза от меня будет исчерпана, он убьёт меня. Он дрожит и закусывает губу. Ему нужно найти выход, прежде чем это произойдет, он должен быть полезен, прежде чем это произойдёт. Внезапно столкнувшись с непростой задачей предать своего отца, чтобы остаться в живых. Он знает, какой выбор для него предпочел бы отец, но желание выжить победило. Он не закоренелый офицер. Он не настолько лоялен, чтобы отдать свою жизнь за расследование, в котором он даже не хотел участвовать прежде всего. Он даже никогда не хотел быть офицером, этого хотел для него отец. Так почему он должен умереть за это? Какая-то часть разума говорит ему, что он ничем не обязан своему отцу, особенно своей жизнью за нечто подобное. Для такого сумасшедшего, как Хёнджин. Может быть, он должен чувствовать себя более виноватым за то, что согласился быть питомцем Хёнджина и выдать любую информацию о его отце и полицейском участке, но он не чувствует. Всё, что приходит в голову Чонину, - необходимость пережить это. — Как ты узнал обо мне? — Чонин спрашивает снова, подчеркивая «как» достаточно четко, чтобы Хёнджин понял, что ему нужны подробности. Это сбивает его с толку, Хёнджин не должен был узнать об этом. Отец заверил его, что замёл все следы, он изо всех сил старался фальсифицировать записи, он нарушал законы, меняя информацию. На бумаге и в интернете Ян Чонина, сына начальника полиции, не существует, так как же тогда Хёнджин узнал? — Ну, это интересная часть, — говорит Хёнджин, голос теперь мягкий, как мёд, и Чонин вздрагивает, услышав, как другой переключается так быстро. — Свинья, которую послали до тебя, пряталась лучше. Записи о нём были безупречны, и мы не замечали в нём ничего плохого, пока я не поймал его, во время того, как он делал заметки о движениях Чана. Но ты, Йенни, был очевиден с первого дня. Затем он достает распечатанную фотографию из кармана, чтобы показать. Сердце Чонина падает в пятки, когда он узнаёт женщину на фотографии. На фото ему, вероятно, около семи лет. Он ярко улыбается и стоит в платье и длинном каштановом парике для рекламы, в которую она поместила его в качестве одолжения другу. Его мать, он у неё под мышкой и на заднем плане, выглядящий несколько не впечатлённым, его отец. — О боже. — Милый ребёнок, — напевает Хёнджин. — Если бы не подпись, что это ты, я бы подумал, что у тебя есть сестра. Страница его матери на фейсбуке. Чонин смотрит с недоверием, это единственный способ, которым Хёнджин мог получить эту фотографию. Но Чонин думал, что его отец удалил всё, что могло раскрыть его, так почему же это всё ещё было там? Дрожь от осознания стекает по его спине, и Хёнджин, кажется, понимает это. Потому что сразу кивает. — Да, — говорит он сладко. — Как начальник полиции мог упустить из виду такую важную деталь твоего прошлого? Как он не скрыл это? Похоже, полиция более некомпетентна, чем я думал. Возможно, его отец не тот, кто должен чувствовать себя преданным. Затем Хёнджин достает из кармана ещё несколько фотографий. Он выкладывает их на кровать одну за другой и все они со страницы фейсбука. Вот он на выпускном в средней школе. Он и его мать за границей, в Лос-Анджелесе на каникулах. Он стоит рядом со своим строгим отцом в первый день обучения в полицейской академии. Отец должен был убедиться, что всё было удалено и похоронено полностью, без исключений. Предполагалось, что он спрятал все изобличающие улики. И всё же вот они, ожившие, смотрят ему в лицо. — Они даже не дали тебе вымышленное имя, — отмечает Хёнджин, тон которого столь же невозмутим, как и чувства Чонина. — Вместо этого они полагались на распространённость твоего имени - ошибка новичка. Чонину хочется плакать. Его отец не мог быть настолько некомпетентным. Он начальник полиции, дотошный, скурпулёзный и очень тщательно все планирует. Он никак не мог вот так срезать углы, что означает одно из двух: либо он теряет хватку (маловероятно), либо он намеренно не покрывал Чонина так хорошо, как следовало бы. Мысль о том, что это сделано намеренно, заставляет Чонина дрожать, потому что это означает, что его собственный отец отправил его в яму с гадюками, прекрасно зная, что они убьют его. Его собственного сына. Это немыслимо, но Чонин знает, что из двух вариантов этот наиболее правдоподобен. Не хочется так плохо думать о своём отце, но он не настолько глуп, чтобы поверить, что отец волшебным образом стал некомпетентным в одночасье. Хёнджин, с другой стороны, кажется, совершенно уверен в том что всё сводится к некомпетентности, а не к преднамеренному пренебрежению жизнью Чонина. — Не волнуйся, щеночек, — улыбается психованный блондин. — Пока ты лаешь так, как я хочу, я буду заботиться о тебе лучше, чем твой прошлый папочка. — Ты хочешь сказать, что будешь моим новым папочкой? – при этих словах Чонин не может сдержать горькой улыбки. — Если ты вежливо попросишь. И тут что-то меняется. Что-то движется. Сначала Чонин этого не замечает, но когда Хёнджин замирает, он замечает перемену в воздухе. Мягкое мяуканье, мурлыканье, и когда Оникс во всей своей черепаховой красе без предупреждения запрыгивает на кровать, Хёнджин бледнеет и с визгом отскакивает. — Чт- — У тебя есть чёртов кот?! — Хёнджин задыхается, поднимая рукав, чтобы прикрыть нос, когда Оникс мурлычет и подходит к Чонину, чтобы потереться о него хвостом. Это нехарактерно дружелюбно для неё, но он слишком отвлечён реакцией Хёнджина. — У тебя… аллергия? — Убери отсюда это исчадье ада! — требует Хёнджин, стоя спиной к стене, пытаясь увеличить расстояние между собой и Оникс, которая теперь смотрит на него с интересом. Чонин не движется. Он остается сидеть на кровати, наблюдая, как Хёнджин пытается дышать через рукав. Когда Оникс спрыгивает с кровати и приближается к нему, Хёнджин пищит и прыгает к двери. — Я серьезно, убери её отсюда! — он пытается требовать, но его голос звучит намного менее устрашающе, чем раньше. Чонина почти сбивает с толку то, как одно пушистое животное может одним мяуканьем лишить Хёнджина всей его ужасающей ауры. — Я, блядь, выброшу твою паршивую кошку в окно, убери её отсюда! — Нет, – Чонин удивляет себя своим ответом. — Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду, говоря «нет»? – глаза Хёнджина темнеют. — Я имею в виду нет, — отвечает Чонин, и его внутренний голос кричит на него. Что ты делаешь, что ты творишь, Ян Чонин?! Он убьет тебя, делай, что он говорит! Хёнджин чихает один раз, затем ещё, когда Оникс подходит ближе, и когда она задевает его ногу, он почти отпинывает её. — Ладно, — заключает он, когда его глаза начинают слезиться. — Окей, я уйду, но мы ещё не закончили! Ты всё ещё делаешь то, что я говорю и когда я говорю. Отныне твоя жизнь принадлежит мне! Понятно? Чонин удивляет себя подавляющим чувством апатии, когда он кивает и наблюдает, как Хёнджин убегает за дверь, ещё раз чихнув. Он слышит, как тот сбегает по лестнице, и когда он поворачивается, чтобы посмотреть в окно, видит, как блондин выбегает прочь и чихает по пути к пешеходной дорожке. Внезапно он чувствует себя ужасно опустошённым. Возможно, завтра он будет волноваться из-за того, как близко он был к смерти сегодня вечером, он будет злиться, что отец не прикрыл его, но сейчас он просто чувствует себя невероятно усталым. Он гладит Оникс, проверяет Минджи и возвращается в постель. Ему не требуется много времени, чтобы отключиться и заснуть крепче, чем он когда-либо спал раньше. — Как и подозревал Чонин, паника наступает на следующее утро. Его мозг обрабатывает информацию за ночь, и когда утренние лучи затопляют его комнату, у него начинается приступ паники. Это вопиющее, полное пренебрежение к его жизни. Просто невероятно. Он почти хотел бы позвонить отцу и накричать на него, но это подвергло бы его опасности. Хёнджин знает о нём, но остальные до сих пор не в курсе, и Чонин не настолько глуп, чтобы думать, что они перестали следить за ним только потому, что он чист. В конце концов, тот коп тоже был чист. После такого провала они вряд ли будут так быстро доверять Чонину, каким бы хорошим он ни казался по бумагам. Чему Чонин должен доверять, (и он использует слово «доверять» очень, очень легко) так это тому факту, что Хёнджин не даст остальным узнать, заметая следы, которые не смог скрыть его отец. В конце концов, для Хёнджина тоже будет плохо, если Чан или Чанбин узнают о странице в фейсбуке. Что-то настолько простое, настолько очевидное, что они не подумали бы, что это случайность, если бы Хёнджин заявил, что не знал об этом. Он так же нужен Хёнджину. Это единственное, что сейчас поддерживает жизнь Чонина. Итак, после приступа паники он одевается и отправляется на работу, как обычно. Феликс встречает его у двери, и только когда он улавливает запах чистящих средств, он вспоминает о вечеринке с оргией, которая была в прошлый вечер. — Что ж, о вечеринке, — начинает Феликс, на мгновение чувствуя себя нехарактерно неловко. — Прости, я не знал, что тебе никто не сказал. Иногда такие вещи происходят здесь. Чонин моргает, глядя на него. — Я никогда не слышал, чтобы в ресторане устраивали оргии, — указывает он. — Разве клиенты не были действительно важными шишками? — Да, они партнёры нынешнего премьер-министра, — подтверждает Феликс, хотя и немного неохотно. — Отца Чана. У богатых людей странные вкусы. Это мягко сказано, думает Чонин, но он следует за Феликсом внутрь, где Сынмин уже подготавливается. — Откройте окна, проветрите помещение, — говорит Минхо из главного зала. Через окно Чонин видит, что он командует Джисоном, но тот ни разу не пожаловался, когда ходил вокруг, открывая окна и подготавливая ресторан к открытию. — Кто занимался уборкой? — спрашивает Чонин, внезапно охваченный болезненным любопытством узнать, что это за человек, который добровольно вмешался бы в беспорядок, который был прошлой ночью. — Мы нанимаем людей для этого, — хихикает Феликс. — Ни за какие деньги я бы не вычищал сперму с ковра. По-прежнему никаких признаков Чана или Чанбина, но это нормально. Они не приходят в ресторан в качестве постоянного персонала. Чонин с немалым облегчением отмечает, что Хёнджина тоже нет. — Похоже, ещё одно неспешное утро в «God's Menu», — комментирует Сынмин, когда Чонин и Феликс приходят помочь ему с подготовкой. — Так мне нравится больше, прошлая ночь отстой. — Но ты так хорошо справился, — добавляет Феликс с яркой улыбкой. — Мы все справились. Гости остались довольны. — Держу пари, что так и было, — фыркает Сынмин. Когда Хёнджин появляется в полдень, никто, кажется, не возражает. Утро выдалось неспешным, посетителей не так уж много, а у Хёнджина, похоже, есть и другие обязанности, помимо тех, что в зале. Чонина подмывает спросить, но им овладевает новая настороженность. Феликс достаточно дружелюбен, и Сынмин, кажется, не имеет ничего против него, но он не может доверять ни одному из них. Какими бы безобидными ни казались, они все ещё вовлечены в крупную цепочку исчезновений из-за их связи с Чаном. — Ты готов к сегодняшней тусовке? — Феликс спрашивает его после обеденного перерыва. — …тусовка сегодня? – Чонин непонимающе смотрит на него. — Приветственная вечеринка в честь тебя! — Феликс напоминает ему с почти раздражённым смешком. — Я рассказывал тебе об этом на днях, мы устраиваем вечеринку, чтобы поприветствовать тебя. Она будет у Чана, потому что он босс, а его дом огромен, — когда он не работает по ночам на роскошных оргиях и не одет в костюм-тройку, Чан разгуливает в рубашках и джинсах. Чонин почти забыл, что он при деньгах. — О, точно, да, я готов. Оргии ведь не будет, правда? — Уверяю, никакой оргии. Просто хорошая еда, музыка и напитки, – Феликс хихикает и качает головой, начиная натирать морковь. — Все… все будут там? – это звучит достаточно безобидно, но всё равно заставляет Чонина нервничать. — Конечно! — говорит Феликс, и он, должно быть, уловил выражение лица Чонина, потому что добавляет. — Почему спрашиваешь? Здесь есть кто-то, кто тебе не нравится? — Эмм, дело не в этом… — Хёнджин, верно? — догадывается Феликс, и прежде чем Чонин успевает заикнуться о своих заверениях, тот улыбается. — Потому что он лизнул твою шею, верно? Чонин почти забыл, что тот это сделал. Хёнджин угрожал его жизни, приставил лезвие к его горлу и напугал его до смерти. Лизать его шею - наименее вредная вещь, которую он сделал за последнюю неделю. — Точно. Да. Шея. — Не беспокойся об этом, — поспешил заверить его Феликс. — Хёнджин странный, но он не причинит тебе вреда. Он лизнул твою шею назло мне. — Что значит назло тебе? — не может не спросить Чонин. — Это игра, в которую мы играем. Суть в том, мы присваиваем людей, в этом нет ничего особенного, это просто наша вещь с Хёнджином. Он не разговаривает со многими людьми, поэтому я придумал игру. Чонин моргает, глядя на него, это звучит странно, и, должно быть, это отражается на его лице, потому что Феликс продолжает. — Когда я только начинал, Хёнджин тоже был новичком. Он ни с кем из нас не разговаривал и всё время был таким серьезным - это было немного пугающе. Да, Чонин легко может это представить. — Поэтому, чтобы он расслабился, я предложил игру. Мы ходим вокруг, присваивая людей, побеждает тот, у кого больше. Конечно, поначалу нам приходилось спрашивать людей, позволят ли они нам заявить на них права, но это помогло ему открыться. Я удивлён, что он вообще начал играть. Теперь ты здесь и ну… Ты видел, как Хёнджин решил присвоить тебя. Чонин решает, что размышления о том, насколько абсурдно «присваивать» людей вообще не принесут ему никакой пользы, поэтому он откладывает это в сторону. Феликс, кажется, достаточно доволен, что это вытащило Хёнджина из его раковины, поэтому любые моральные дебаты по игре были бесполезны. — Итак… кто побеждает? — Ну, я забрал Чана, Сынмина, Минхо и Чанбина. У Хёнджина есть ты и Джисон, так что прямо сейчас я выигрываю. Парень, который был здесь до тебя, который ушёл, он принадлежал Хёнджину, так что, возможно, я позволил ему забрать тебя из жалости. В любом случае, тебе ничего не нужно делать, это просто игра. Для тебя, может быть, с горечью думает Чонин, прикасаясь к крошечному порезу на шее. Сейчас он скрыт, и не болит, но это легкое напоминание о том, что произошло прошлой ночью. День проходит без происшествий, и когда «God's Menu» закрывается, остальные уводят Чонина. Он едет в машине Джисона и Минхо, хихикающими друг с другом на переднем сиденье, в то время как он и Феликс сидят сзади. Феликс болтает с ним о всяком, очевидно, пытаясь игнорировать праздник любви, который происходит спереди. И каждый раз, когда Минхо хихикает, Феликс меняет тему. Дом Чана находится немного в стороне. Довольно долгий путь из Пусана в более сельский район. Ночью вид загонов и длинных рисовых полей с виноградниками, кажется, мерцает в лунном свете. Чонин с удивлением смотрит в окно. Это не привычное зрелище в Сеуле. Вид чистой природы, за которой бережно ухаживают, но в основном оставляют в покое и её чудесном великолепии. Он понимает, что дом Чана уже близко, только когда видит огни вдалеке и поднимает голову, чтобы получше рассмотреть. Дом Чана высотой в три этажа, построенный как грёбаный викторианский особняк. В комплекте с высоким железным забором, безупречно подстриженными кустарниками, фонтанами и зеленой травой вдоль ухоженной дорожки к крыльцу. Широкие арочные окна открывают незамутнённый вид на роскошную жизнь, которую Чонин никогда не знал, никогда не видел своими глазами. Последний удар под дых - это грёбаный дворецкий, камердинер и горничная, ожидающие на ступеньках, когда Джисон останавливает машину и небрежно бросает ключи парковщику. Феликс выходит, он прыгает вокруг машины, чтобы присоединиться к Чонину, когда тот вылезает и смотрит с благоговением. На самом деле он не тратил время на то, чтобы представить, как будет выглядеть дом Чана, но если бы он задумался на мгновение, то вряд ли смог бы придумать что-то подобное. Аналогично «God’s Menu», этот особняк выделяется, стоит обособлено среди массы незанятой, но ухоженной земли. Чонин не удивился бы, если бы Чану принадлежали многие акры земли, окружающие его особняк. В дверях появляется сам хозяин, всё ещё одетый в повседневную одежду, которая теперь выглядит совершенно неуместно у парадного входа в его дом. Сначала он обнимает Феликса и радостно болтает с ним по-английски, и Чонину требуется мгновение, чтобы осознать, что сейчас у него больше проблем с пониманием, чем прошлой ночью. Позже его осенило, что прошлой ночью, когда Чан обращался к аудитории, он изменил свой акцент ради них. Когда он разговаривает наедине с Феликсом, у него сильный австралийский говор, и слова вылетают слишком быстро, чтобы Чонин мог понять. Горничные, слуги, дворецкие и камердинеры нарядно одеты. Черно-белая униформа, строгая и почти пугающая, когда они приходят толпами. Мраморный пол в его коридоре настолько отполирован, что Чонин может видеть своё отражение, а высокие стены его дома безупречно чистые, ни единой пылинки не видно. Ухоженный особняк с полным списком обслуживающего персонала. Чонину интересно, смотрел ли Чан когда-нибудь «Аббатство Даунтон». — Добро пожаловать, добро пожаловать, — говорит Чан, легко переходя на корейский и похлопывая Чонина по плечу. — Чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь. — Если ты настаиваешь, — Джисон со смехом пожимает плечами. Их ведут в бальный зал (и Чонин должен вздохнуть, конечно здесь есть бальный зал), где уже есть столы, уставленные закусками. Из динамиков, закреплённых на стене, играет музыка, а с потолка свисает хрустальная люстра. Когда остальные вливаются, Чонин смотрит на люстру и тяжело сглатывает. Знать, что Чан богат, это одно, а видеть своими глазами - совсем другое. — Привет, щеночек. Всё его тело леденеет от страха. Чонин поворачивается и видит Хёнджина, стоящего рядом с ним, как будто он всегда был там. Он все еще в форме, руки засунуты в карманы, когда он смотрит на люстру вместе с Чонином. Чонин прикусывает язык и переводит взгляд обратно на кристаллы люстры. — Привет, Хёнджин. — Знаешь, я мог бы заставить тебя называть меня хозяином, — говорит Хёнджин, тон слишком небрежный и веселый, по мнению Чонина. — Тебе бы понравилось, щеночек? Чонин закрывает глаза и представляет, как сворачивает голову Хёнджину. — Если ты пожелаешь, хозяин. Хёнджин смеется. Это неожиданно приятный звук, и Чонин хмурится, когда понимает, какой эффект оказывает на него смех Хёнджина. Это неправильно. Ничто в Хёнджине не должно быть приятным, и все же Чонин не может ненавидеть звук его смеха. Такое большое пространство лишь для восьми из них и слуг. Когда все прибыли, Чан делает музыку погромче, и они разговаривают между собой, пока слуги ходят с подносами с шампанским. Чонин ни в коем случае не любитель выпить, но когда он видит алкоголь, он хватает его и осушает бокал одним глотком. Может быть, эта ночь станет легче, если он напьётся. Остальные разговорчивы, быстро и охотно рассказывают ему всё о себе. Он узнает, что Джисон и Минхо вместе (он уже знал это благодаря их свиданию на кухне, но, тем не менее, вежливо кивает). Он слышит всё о беспорядочном расставании Минхо с Сынмином (от пьяного Сынмина, который затем продолжает утверждать, что Минхо — кот, поэтому Хёнджин никогда не бывает рядом с ним слишком долго) и Феликс рассказывает ему всё о своих братских отношениях с Чаном. — Я приехал в Южную Корею и никого не знал, — говорит Феликс, оживлённый теперь, когда он немного выпил. Некоторые люди злятся, когда они пьяны, некоторые плачут, как Сынмин. Феликс болтун, когда он трезв, но еще более болтлив, когда пьян. — Чан нашел меня в баре, из всех мест. Мы сразу поладили. Знаешь, австралийцы так делают, они находят друг друга и цепляются, когда находятся за границей, — объясняет Феликс, довольно оживлённый и счастливый, когда вспоминает об этом. — Чан научил меня всему, он познакомил меня с Минхо, который научил меня корейскому, и теперь я здесь. Говорю по-корейски, дееспособный член общества! Чонин замечает, как Чан качает головой с весёлой улыбкой, и поворачивается к Феликсу как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот пьет новый стакан. Он пользуется возможностью, чтобы опрокинуть свой, нечёткое блаженство опьянения уже притупляет его чувства и предотвращает возможный приступ тревоги. Который, несомненно, наступит, если он останется достаточно надолго, чтобы по-настоящему подумать о том, в каком опасном положении находится. Остальные, похоже, не возражают против того, чтобы напиться. Даже их трезвый водитель, Джисон, употребляет больше приличного количество алкоголя, и если бы Чонин был трезв, он бы задался вопросом, как, черт возьми, они доберутся домой. Однако, как и сейчас, каждый выпитый им напиток все дальше и дальше отодвигает ужасающую реальность его ситуации, пока это не становится всего лишь запоздалой мыслью. — Посмотри на Феликса, разве он не милый? — Чанбин невнятно бормочет, его рука обвивается вокруг плеч Чонина, когда он указывает на Феликса на другой стороне комнаты. — Он такой красивый. — Бинни, не приставай к ребёнку, — ругает Минхо, осторожно забирая Чонина из его объятий. Сначала Чонин благодарен за спасение, пока не понимает, что теперь он во власти Минхо, и это не особо лучше. — Но Ликси такой красивый! — настаивает Чанбин, и Минхо просто уводит Чонина прочь. — Не обращай на него внимания, — говорит он. — Чанбин безвреден, но тоскует уже много лет. Единственный человек, который, похоже, не знает о его увлечении - это сам Феликс. Именно тогда до Чонина доносится странный запах. Странное и почти тонкое сочетание горелой бумаги, лимонника и огня. Это напоминает Чонину об одном из занятий, которые он посещал в академии, и через секунду или две до него доходит, что он чувствует запах травы. Он поворачивает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хёнджин выдыхает дым на него. Запах в десять раз сильнее, Чонин кашляет и вырывается из рук Минхо, чтобы прикрыть нос. — Оо, сама невинность, — отмечает Джисон, увидев реакцию Чонина. Он вынимает косяк из губ Хёнджина и затягивается сам, прежде чем выдуть его в сторону Минхо. — Не волнуйся, мы исправим это. — Не принуждай его, — ругается Минхо, хватая косяк и делая затяжку сам. Теперь наркотики. Чонин пялится, он не должен удивляться. Вообще-то, прямо сейчас он действительно не должен удивляться. Из всего, что он видел до сих пор с этой проклятой группой людей - угрозы убийством, оргии - это наименее удивительная вещь, и все же вновь, он удивлён настолько, что Хёнджин усмехается, глядя на выражение его лица. — Не будь мокрой тряпкой, Йенни, — дразнит он, беря косяк и протягивая его. — Попробуй. — Нет, спасибо. — Ты не обязан, если не хочешь, — мягко напоминает ему Минхо. — Не все здесь курят. Чан, например, совсем не курит. — Это потому, что Чан - робот, — сухо комментирует Джисон, выхватывая косяк у Хёнджина. Чонин извивается. Выражение лица Хёнджина заставляет его нервничать. В его глазах появляется мрачный оттенок, а губы, какими бы отвлекающими они ни были, изгибаются чуть влево. Как будто он знает что-то, чего не знает Чонин. — Попробуй. На этот раз это не предложение. Это приказ. Хёнджин не назвал его щенком, но это читается в его глазах, Чонин не должен ему отказывать. Минхо хмуро смотрит на Хёнджина, но блондин не обращает на него внимания. Всё внимание Хёнджина сосредоточено на Чонине, пока младший медленно, осторожно берёт косяк и неловко держит его между пальцами. — Держу пари, ты никогда раньше не держал в руках даже сигарету, — отмечает Джисон, и в его тоне нет ничего злого или поддразнивающего. Просто наблюдение. Если бы он попробовал раньше, отец выпотрошил бы Чонина за курение табака, не говоря уже о долбаном косяке. Хёнджин оказывается рядом с ним, прежде чем он понимает, что тот двигался. Он берет руку Чонина и переставляет его пальцы, чтобы правильно держать косяк. Прикосновения Хёнджина тёплые, и, возможно, это потому, что Чонин на самом деле сейчас немного пьян, но он уже не так напуган Хёнджином, как раньше. — Вот так, — инструктирует его Хёнджин, аккуратно обхватывая пальцы Чонина вокруг косяка. — И когда будешь выкуривать, вдыхай и задержи дыхание, чтобы травка попала прямо сюда. Его палец мягко касается центра груди Чонина, между его легкими. — Подержи так несколько секунд, затем выдыхай. Он странно мягок в своих инструкциях, и Чонин легко следует. Он вдыхает, но первый вдох удивляет. Он не привык к горячему дыму, проникающему в его легкие, к всепоглощающему запаху марихуаны, и он сразу начинает брызгать слюной и кашлять. Минхо и Джисон смеются, но Хёнджин просто улыбается. — Попробуй еще раз. Чонин так и делает, и теперь легче, когда у него есть представление о том, чего ожидать. Он следует инструкциям Хёнджина до последней буквы, позволяет дыму проникать в его тело и задерживает в центральной точке груди. Это мягко обволакивает, сжигая его лёгкие и запреты, прежде чем он выдыхает всё одним облегчённым вздохом. Ударяет почти сразу. Облако пуха заполняет его мозг, и он откидывается на руку Хёнджина. Не полный кайф, но достаточно, чтобы Чонин теперь знал, что его ждёт, если он продолжит курить эту дрянь. Это приятно. Последние остатки его беспокойства превращаются в ничто, и Чонин полностью расслаблен. Странно, поскольку он находится в комнате потенциальных убийц, но прямо сейчас он просто не может заставить себя беспокоиться. После этого ночь становится очень туманной. Чонину нравится, как наркотик заставляет его чувствовать себя. Это даёт приятную отсрочку от постоянного беспокойства, и после этого он привыкает курить. Он слышал о людях, которые теряют кусочки своей памяти, когда пьют, но с ним такого никогда не случалось. Он помнит, как потерял достаточно сдержанности, чтобы танцевать с Чаном. Помнит, как музыка становилась громче и как он радостно смеялся, прыгая вверх и вниз. Полностью отказавшись от идеи стыда и застенчивости в пользу танцев со всеми. В какой-то момент Хёнджин садится рядом с ним и наклоняется. Сначала Чонин вздрагивает, но затем руки Хёнджина поднимаются, чтобы обхватить его лицо. — Не двигайся. Может быть, приказ был бы страшнее, если бы он не был таким обкуренным и пьяным. Хёнджин вдыхает косяк между пальцами, прежде чем положить его. Он задерживает дым в легких, прежде чем наклониться, чтобы обхватить лицо Чонина. Между их ртами он обхватывает туннель ладонями и выдыхает прямо в открытый рот Чонина. Дым покидает Хёнджина и попадает прямо в легкие Чонина. Затем Хёнджин откидывается назад, и Чонин выдыхает в блаженстве. — Это было… интимно. Хёнджин поднимает бровь от выбора слов и снова берет косяк. — Это называется блоубэк. — Сделай это снова. — Что, ты недостаточно обдолбан? Он снова смеется, звук намного приятнее теперь, когда Чонин слишком под кайфом, чтобы его бояться. Он потакает ему. На этот раз Хёнджин держит косяк во рту, пока прокладывает туннель между ними. Он вдыхает и выдыхает, и пока он это делает, Чонин принимает весь дым. Он слишком неосторожен, чтобы не делать этого. Кайф бьёт так же, как если бы Чонин курил эту чёртову штуку, но есть что-то невероятно интимное в том, чтобы вдыхать прямо изо рта Хёнджина. Когда он отстраняется, он полностью обкурен, пьян, и в животе у него бабочки. — Хороший щеночек. Вчера это напугало его. Однако сейчас Чонин может только улыбаться. Липкая дурацкая ухмылка, которая демонстрирует его брекеты и заставляет его глаза щуриться и сиять. Хёнджин на мгновение застывает, с любопытством наблюдая за ним, как будто он только что заметил что-то в Чонине, чего раньше не замечал. В этот момент появляется Чанбин, наклоняется и что-то шепчет на ухо Хёнджину. Чонин наблюдает, как глаза Хёнджина превращаются из мягких карамельных в холодные, жёсткие и темные. Он встает, не говоря ни слова, и следует за Чанбином. Чонин тоже почти следует за ними, но рука на его плече удерживает от ухода. — Останься и потанцуй со мной, Йенни, — умоляет пьяный Сынмин, таща его прочь от Чана, Чанбина и Хёнджина дальше к середине комнаты, где находятся остальные. Чонин оглядывается через плечо. Слуги даже не поднимают глаз, когда они втроем выходят из комнаты, дверь за ними плотно закрывается, и Чонин хочет последовать за ними. Он хочет знать, что происходит, но другие втягивают его. Он обнимается с Феликсом, а пьяный Джисон пытается заставить его танцевать. Затем Минхо протягивает ему еще один косяк, и Чонин неохотно откладывает свое любопытство в сторону. Он не может сбежать сейчас, и он слишком накурен, чтобы сосредоточиться. — — Как Йенни? Хёнджин поднимает взгляд, когда входит в комнату. Вопрос был задан Чаном, и, хотя ему было сказано не курить и не пить слишком много, он это сделал. Чан наклоняется, и когда он замечает взгляд Хёнджина, он фыркает. — Я же говорил, что ты мне нужен трезвым. — И я накурил ребёнка, — Хёнджин поднимает руки и кивает на фигуру в капюшоне, привязанную к стулу в центре комнаты. — Кто это? — Специальная доставка, только для тебя, — ухмыляется Чанбин, и он не так пьян или под кайфом, как казалось поначалу. Он, по крайней мере, сдержал своё обещание оставаться сосредоточенным. Эта комната одна из самых маленьких в особняке. Из коридора туда нельзя попасть, и чтобы добраться до неё, нужно пройти через три потайные двери и два длинных коридора. Чан — это ничто, если не осторожность и дотошность. Комната не такая грандиозная, как остальная часть особняка. Лучше всего это можно описать как сырую и темную, похожую на средневековую комнату пыток с качающейся лампой над головой. Здесь нет никакой мебели, кроме стула прямо под лампой, к которому привязан мужчина. Его руки связаны, голова покрыта мешковиной. Хёнджин делает шаг ближе, и мужчина хнычет, как будто чувствуя его присутствие. — Думал, ты собираешься отправить их всех прямо в ресторан? — Спрашивает Хёнджин, пиная мужчину в ногу. Тот хнычет, и Хёнджин не может не улыбнуться. Он любит, когда кто-то беспомощен. Непреднамеренно, он представляет, как тот же звук исходит от Чонина, и ему приходится немедленно думать о чём-то другом. Скулящий, связанный Чонин - чрезвычайно отвлекающая мысль. Больше, чем он изначально предполагал. — Этот объявился раньше, — говорит Чанбин. — Считай его подарком. Хёнджин нацепляет на лицо чрезмерно фальшивое и растроганное выражение. Он прижимает руки к груди, демонстрируя фальшивые эмоции, и вздыхает. — Не стоило. Чан жестом указывает на него, и Хёнджин, не дожидаясь ни секунды, хватает мешок и срывает его так быстро, что мужчина хнычет. Большие испуганные глаза встречаются с ним, и Хёнджин улыбается. — Привет. — Раннее утро. Солнце уже взошло и застает мальчиков разбросанными по бальному залу. Слуги принесли несколько одеял, футонов и диванов, и мальчики устроились довольно естественно. Минхо и Джисон прижались друг к другу на диване и, вероятно, трахнулись бы там, если бы не были так накурены. Феликс делит футон с Сынмином, а Чонин получил свой собственный. Утренний свет проникает через арочные окна, согревая постель и Чонина, пока птицы снаружи щебечут свою утреннюю мелодию. Чонин находится на грани между сном и бодрствованием, когда чувствует, что кто-то забирается к нему в постель и прижимается к его спине. Он слишком устал, слишком пьян и слишком накурен, чтобы беспокоиться о том, чтобы повернуться. Поэтому, когда чья-то рука обхватывает его за талию, он просто тихо, сонно что-то бормочет. — Щеночек. Хёнджин. Чонин должен быть напуган. Но это не так. Он просто снова что-то бормочет и чувствует, как другой улыбается, уткнувшись лицом в шею Чонина. Затем кожа, что-то прижимается к его губам, и Чонин приоткрывает глаз, чтобы увидеть что-то красное, разбрызганное по запястью Хёнджина. Это кровь? Это не кровь Хёнджина, у него нигде нет ран, но это ведь кровь… Не так ли? — Слижи это, щенок. Чонин скулит. Хёнджин пахнет дымом и каким-то мускусным одеколоном, который был бы божественным, если бы не перекрывался дымом и странным металлическим запахом. — Щенок. Предупреждающий сигнал. Другая рука Хёнджина немного сжимается вокруг талии Чонина, и Чонин закрывает глаза. — Слижи это. Он слушается. Его язык выскальзывает, вкус крови металлический, когда она распространяется по его вкусовым рецепторам, и Чонин глотает это. Совсем немного, но заставляет его вздрогнуть. Но затем он чувствует губы Хёнджина на своей шее, поцелуй, покусывание, и он забывает о неприятном вкусе. Хёнджин обернулся вокруг его спины, и когда Чонин отодвигается, его задница мягко трётся о переднюю часть Хёнджина, заставляя другого издать странный, сдавленный звук, который нравится Чонину. Он делает это снова, и когда Хёнджин почти стонет, его рука перемещается с талии Чонина на бедра, где он удерживает его, чтобы тот снова не двигался. — Плохой щеночек, — шепчет он. Сейчас его голос звучит немного хрипло, и, возможно, он хотел казаться более пугающим, но это не так, вместо этого его голос делает с Чонином странные вещи. Чонин больше не может потереться о него, поэтому он успокаивается. Хёнджин снова целует его в шею, и волна спокойствия накрывает его, когда свободная рука Хёнджина поднимается, чтобы откинуть волосы Чонина назад. — Спи. Он должен быть напуган. Он должен быть в ужасе. Ему стоит задаться вопросом, чью кровь он только что слизал. Он должен спросить, почему Хёнджин испачкан ею. Но он этого не делает. Вместо того, он держит глаза закрытыми, погружаясь в ощущение руки Хёнджина, поглаживающей его волосы. И последнее, что он слышит, прежде чем сон уносит его прочь - это звук мягкого смеха Хёнджина прямо у его уха.