Five Stars

Sacrifice (æk.rɪ.faɪs) - глагол, что означает убить живое существо и предложить его богам. Чонин смотрит на определение на своем телефоне. Но он всё ещё не может связать его с тем, что должно было произойти той ночью. Почему-то ему легче принять идею оргии, чем жертвоприношения. Если это то, что произошло? Чем, чёрт возьми, они пожертвовали? Или кем? От этой мысли по спине Чонина пробегает холодная дрожь. Он хотел бы сказать, что люди, с которыми он провел последний месяц, не способны на такое. Но с первого дня в «God's Menu» он усвоил одну вещь: нет ничего святого или запретного. Не для Чана, которого подозревают в причастности к исчезновениям, не для Джисона и Минхо, которые трахаются на публике, если представится такая возможность. И уж точно не для Хёнджина. Мысль о блондине делает Чонина в равной степени больным и очарованным. Тот сводит его с ума, и всё же каким-то образом идея - освобождающее представление о том, что Хёнджин - единственный, кто знает правду о Чонине. Рядом с Чаном и другими он должен быть осторожен. Следить за своими словами, контролировать действия, убедиться, что он не переступает черту. Это утомительно. Но Хёнджин уже всё знает. И когда его оставляют в комнате лицом к лицу с психопатичным блондином, способность Чонина переживать или даже бояться, как и должно быть, заменяется почти самоубийственной потребностью разозлить другого. Как бы бессмысленно это ни звучало, для Чонина это имеет смысл. Хёнджин не его отец, у которого всегда были нереалистичные ожидания от него. Он не похож ни на кого другого в «God’s Menu», кто понятия не имеет, кто такой Чонин на самом деле. Хёнджин провёл своё расследование, вероятно, выяснил всё, что уже есть в общедоступных и частных базах данных, и сделал свои собственные выводы. У него нет никаких ожиданий от него, кроме странной потребности подчинить другого. Он не считает Чонина кем-то другим, кроме того, кто он есть на самом деле, и ему всё равно. Это самая важная часть. Ему действительно, реально насрать, и в этом есть что-то невероятно освобождающее. Оставшись только со своей истинной личностью. Первое, что делает Чонин - это раздражает Хёнджина. Отвечает ему, дерётся с ним, кусается, бьёт, пинает, пока тот не будет так же избит, как и он. Пока они не будут на равных. Всё дело в контроле. Чонин хорошо это понимает, но это не мешает ему тыкать в Хёнджина. Может быть, однажды Хёнджин действительно свернет ему шею. Он мог. Он быстрее, чем Чонин, и гораздо более психопатичный. Но он проявляет сдержанность, даже когда Чонин пинает и бьёт его. Дверь в «God’s Menu» открывается и когда входит Феликс, Чонин закрывает вкладку поиска и кладёт телефон в задний карман, поворачиваясь, чтобы поприветствовать его. — У меня к тебе вопрос, — начинает Феликс, его лицо искажено улыбкой и смесью растерянности с любопытством, когда он подходит к Чонину и прислоняется к стальной скамье. — О сексе. Брови Чонина взлетают до линии волос. — Я не уверен, что достаточно квалифицирован, чтобы ответить на любой твой вопрос о сексе. — Почему? — Спрашивает Феликс, большие глаза смотрят на Чонина слишком невинно. — Разве ты не?... Чонин думает о тесных кладовках, в которых хватали руки, целуя вкус сигарет. Он качает головой. — Нет, у меня был. Я просто не уверен, что достаточно разбираюсь в теме, чтобы ответить на любой твой вопрос о- — У тебя раньше был секс с парнями? Чонин задыхается, и он слишком удивлён, чтобы скрыть свои эмоции, потому что в этот момент глаза Феликса становятся огромными, как тарелки. — О боже, у тебя был! — Тссс! — отчаянно шепчет Чонин. В комнате больше никого нет, но он по-прежнему не говорит об этом. — На что это похоже? — спрашивает Феликс, с любопытством наклоняясь всем телом. Наклоняется так близко, что Чонину приходится немного откинуться назад, чтобы сохранить личное пространство. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что- И в этот момент дверь открывается. Входит Сынмин, и Чонин пользуется этой возможностью, направляясь к холодильнику, чтобы начать утреннюю подготовку, не подвергаясь бомбардировке странными вопросами. К счастью, остаток утра проходит без происшествий. Чонин никогда так не отдавался работе, как сейчас, но он довольно умело уклоняется от странных вопросов Феликса до полудня, когда ресторан заполняется в обеденный перерыв, и Феликсу каким-то образом удаётся проскользнуть к столу рядом с Чонином. — Итак, что касается моего вопроса... — Как я уже сказал, — отвечает Чонин и показывает острый кухонный нож, глядя на Феликса. — Не думаю, что я достаточно осведомлён, чтобы ответить на этот вопрос. — Но мне больше не у кого спросить! – Феликс надувает губы. — Ты можешь спросить меня, — вмешивается Сынмин с другого конца кухни, где он возится с пятью кипящими кастрюлями. — Спроси, и я скажу тебе, насколько ты нелеп. Феликс корчит гримасу, и это совершенно обезоруживает. Чонин думал, что он был рядом с другим достаточно долго, чтобы заработать иммунитет против надутых губ и милых лиц Феликса, но, видимо, это не так, потому, что тот выглядит таким трагически потерянным в этот момент. Он вздыхает. — Хорошо, спрашивай. Феликс сразу просветлел, и краем глаза Чонин мельком увидел Хёнджина, проходящего мимо кухонного окна. Блондин смотрит ему в глаза, и это длится всего десятую долю секунды, но этого достаточно, чтобы холодная дрожь пробежала по спине Чонина. Он не слышит вопроса Феликса, и когда время возобновляет свой ход, он поднимает глаза и видит, что тот смотрит на него с ожиданием. Ждёт ответа. — Извините, я прослушал, о чём был вопрос? — Ты такой грубый, Йенни, я прошу здесь о помощи, – Феликс смеётся. — Прости, прости, спрашивай, я внимательно слушаю сейчас. — Анальный секс это больно? Нож Чонина соскальзывает, и он отщипывает кончик моркови, которую пытался разрезать. Он смотрит широко раскрытыми глазами. Где-то вдалеке Сынмин смеётся до упаду, но Феликс абсолютно серьёзен. — Я... не знаю, — наконец признаётся Чонин, когда двери кухни распахиваются и входит Хёнджин. Одетый в униформу, его волосы собраны в хвост с заплетёнными косами. У Чонина было достаточно времени, чтобы рассмотреть его лицо, но ему всё ещё трудно привыкнуть к тому, насколько поразителен другой. Этого почти достаточно, чтобы заставить Чонина забыть, насколько он опасен. Он старается не смотреть на него, сосредоточив своё внимание на Феликсе. — Я, эм... этого не делал. — О, так ты актив? Пожалуйста, прекрати говорить, мысленно умоляет Чонин. Он видит ухмылку на лице Хёнджина, когда тот собирает посуду, за которой он пришёл, и уходит так же грациозно, как и пришёл. Тот собирается поднять этот разговор позже, догадывается Чонин. Он поворачивается к Феликсу и прочищает горло. — Эм, да. Я не... пассив. По крайней мере, раньше не был. Его прошлые связи были быстрыми, безумными, и просто так сложилось, что все его партнеры хотели, чтобы он был активом. Чонин раз или два задумывался об этом. Его предпочтения на самом деле не такие конкретные. Благодаря этому опыту он знает, что такое быть активом, но также никогда не был против другой позиции. Некоторые из его партнёров были против. Они были тверды в своих предпочтениях. Но Чонин, как и всё остальное в его жизни, никогда не имел четкую позицию. Он задаётся вопросом, обречён ли он скитаться по земле без каких-либо сильных предпочтений или желаний. Именно его нерешительность и отсутствие стержня позволили его отцу взять на себя контроль и планирование его жизни. Теперь та же нерешительность позволяет всему происходить с Чонином. Он ничего не планирует. Он не старается добиться того, чего хочет, потому что в жизни нет ничего, чего бы он действительно хотел так сильно. Только вот. Он понимает это, когда замечает в окне мелькнувшие золотые волосы, и его желудок сжимается, в горле образуется комок, а руки сжимаются. Это страх? Или это что-то другое? Он не может сказать, но это сильнее всего, что он когда-либо чувствовал, и это немного пугает. — Это Бинни, верно? — вмешивается Сынмин. Чонин моргает и поднимает глаза, чтобы увидеть, что тот обращается к Феликсу, уши которого приобретают прекрасный розовый оттенок. Чонин также видит, как веснушки на его щеках исчезают под румянцем. Однако Сынмин не в восторге от этого зрелища и вместо этого раздражается. — Вы двое годами танцуете вокруг друг друга, не могли бы вы поторопиться и покончить с этим, чтобы присоединиться к Минхо и Хану? — Это не так просто! — возмущённо восклицает Феликс. — Совсем нет! — Это действительно просто, — указывает Сынмин, возвращаясь к своему рабочему месту. — Сексуальное напряжение, когда вы двое находитесь в одной комнате, смехотворно. Однажды мы обнаружим, что вы двое трахаетесь, как кролики, на кухне, и никто не удивится. Чонина поражает, что Феликс может так краснеть, но сейчас он почти цвета свеклы. После всего, что он видел в этом ресторане, конечно, мысль о том, чтобы что-то делать с Чанбином, не должна так сильно влиять на него, но это так. Чонину остается только похлопать его по плечу и вернуться к работе. — Хёнджин не приходит к нему в ту ночь. Или на следующий день. На самом деле, он оставляет Чонина одного на целую неделю, достаточно долго, чтобы Чонин отложил свое вынужденное соглашение с Хёнджином на задний план. Вместо этого он сосредотачивается на работе, особенно когда Феликс приходит с вопросами, на которые он не хочет отвечать. Его преданность своей работе радует Чана и Минхо, по крайней мере. Чан, которому нравится видеть, что его кухня работает как хорошо смазанный механизм, и Минхо, который продолжает ворчать, что Сынмин и Феликс (особенно Сынмин) работают и вполовину не так усердно, как их новенький. Ровно неделю спустя Чонину жёстоко напоминают о его договорённости с Хёнджином, когда он просыпается в 2 часа ночи от звука. Сначала он не понимает, что это за звук. Только то, что это разбудило его. Когда он садится и осматривает свою комнату, он замечает открытое окно, прежде чем осознаёт вес слева от него, продавливающий его матрас, когда Хёнджин скользит к нему в постель. — Что за херня?! — Чонин кричит, его ноги тянутся, чтобы вышвырнуть Хёнджина, но блондин явно был готов к этому, потому что это первое что происходит - его обхватывают руками. — Убирайся из моей кровати! — Йенни, невежливо пинать людей, — ругает Хёнджин, и Чонин жалеет, что его глаза были такими затуманенными после сна. Он едва может видеть другого таким, какой он есть. — Кроме того, моя кровать холодная, а твоя тёплая. Он сползает вниз, и Чонин пищит, когда чувствует холодные босые ступни Хёнджина на своих теплых ногах. Его рука поднимается, чтобы включить прикроватную лампу, и Хёнджин шипит от внезапного света, заливающего комнату. Чонин смотрит на него сверху вниз. Кровать Чонина не такая большая, но каким-то образом Хёнджину удалось втиснуться рядом с ним. Он одет в простую чёрную рубашку и серые клетчатые брюки, его волосы распущены, свободно и растрепались по подушке. Как будто он был там всю ночь, а не всего две секунды после того, как влез в окно, как грёбаный ниндзя. Чонин наконец сориентировался и шлёпнул в грудь Хёнджина, заработав сонное поскуливание от другого, когда он указывает на окно. — ВОН! — Йенни, не будь таким, — хнычет Хёнджин - на самом деле хнычет - когда он поворачивается на бок и обнимает Чонина за талию. — Ложись и выключи свет. — Убирайся с моей кровати! Чонин серьёзно сожалеет о своем решении не позволять Оникс спать в его постели. Он где-то прочитал в Интернете, что спать с кошками вредно для его здоровья. Может быть, хуже спать без Оникс, если альтернативой является психопат-убийца. — Йенни, ты собираешься лечь или я тебя заставлю? На этот раз никакого жеманного нытья. Тон и взгляд Хёнджина меняются так быстро, что у Чонина кружится голова. То, что когда-то было игривым и даже притворно сонным, заменяется холодным предупреждением. Его глаза темнеют, хватка усиливается, а голос понижается на несколько тонов. Достаточно, чтобы позвоночник Чонина застыл от знакомого ужаса. Каким-то образом ему удалось забыть, что Хёнджин так же опасен, как и он, пока он почти не угрожает жизни Чонина. Глупый, глупый Чонин. Как ты забыл, что он может с тобой сделать? Тело Чонина подчиняется. Он сползает вниз, пока не оказывается рядом с Хёнджином и наблюдает, как другой откидывается назад и выключает свет. Его глазам требуется мгновение, чтобы привыкнуть к темноте, и пока он пытается, рука Хёнджина снова обнимает его за талию. Знакомые объятия, почти любовные, пока Чонин не сразу осознал, что этот парень сумасшедший. — Чего ты хочешь? — наконец спрашивает он, нарушая тишину, когда чувствует, как Хёнджин расслабляется рядом с ним. — Кроме кровати? — Хёнджин дразнит. Чонину приходится сдерживать замечание, которое может причинить ему боль, и вместо этого он впивается ногтями в руку Хёнджина, пока тот не поймёт. — Отлично, ты меня раскусил. Я пришел сюда не только ради твоей постели, — вздыхает Хёнджин, хотя и не убирает руку. — Мне нужна информация. — Я понял. — Что ты можешь рассказать мне о Кан Могюле? Одного имени достаточно, чтобы заставить Чонина напрячься. Всё, что он может вспомнить, это напряжённые глаза, наполненные необъяснимой ненавистью, отрывистые приказы и жёсткие руки. Достаточно того, что Хёнджин замечает в нем перемену и поднимает голову с подушки, чтобы лучше его разглядеть. — Задел за живое? — Заткнись. — Хорошо, я понял, что ты знаешь этого мудака. — Да, он и правда мудак. Чонин хочет свернуться калачиком, но хватка Хёнджина останавливает его. Он не хочет говорить об этом человеке, об этом ужасном человеке, который железной рукой правит полицейской академией. Кан Могюль, вполне возможно, самый злой человек, которого Чонин когда-либо имел несчастье встретить - после самого Хёнджина, конечно. Этот человек отвечал за стажёров полицейской академии, и да поможет бог стажёру, который с ним ещё не встречался. Он был сложен, как кирпичная стена, его форма всегда была выглаженной, безупречной, и он требовал того же от стажёров. Он был жёстоким, громким, и у него была особая ненависть к Чонину, которая, вероятно, вытекала из того факта, что Чонин - последний человек, которого когда-либо следовало учить быть полицейским. По крайней мере, в его глазах. Каждый раз, когда он назначал наказания, Чонин всегда был первым в его списке. Будь то дополнительная домашняя работа, дополнительные упражнения, пока его тело не было готово рухнуть, или - что ещё хуже - физические наказания, о которых никому не разрешалось говорить. — Чего ты от него хочешь? — спрашивает Чонин и не может не добавить. — Потому что, если ты планируешь убить его, это один из немногих случаев, когда я не буду возражать. Хёнджин так громко смеётся, что Чонин подпрыгивает от неожиданности. — Я вряд ли собираюсь убивать этого человека, Йенни, — хихикает Хёнджин после того, как улучил момент, чтобы успокоиться. — Он один из информаторов Чана, он на нашей стороне. — Ну конечно же, блять, — стонет Чонин. Получается, что самый злой человек в этой академии работает на кого-то вроде Чана. — Что? — Хёнджин дразнит. — Ты думаешь, полиция может засунуть своих кротов в наш ресторан, а мы не можем сделать то же самое? У нас повсюду свои маленькие кроты, в том числе глубоко в полицейском управлении. Это, блять, понятно, Чонин не так удивлен, как он предполагал, должен быть, но это имеет смысл, когда он думает об этом. Только такому монстру, как Могюль, могло сойти с рук то дерьмо, которое он делает, если у него есть сильная финансовая поддержка, такая как Чан. Дайте немного денег, и любой закроет глаза, они похоронят официальные жалобы, они сделают всё возможное, чтобы Могюль остался там, где он есть. — Так что ты хочешь знать тогда? — спрашивает Чонин и не пытается скрыть своё разочарование. Рука Хёнджина теплее, обнимает его, когда тот придвигается немного ближе и смотрит на его лицо. — Ну, поскольку ты не знал, что он был одним из наших, это в значительной степени отвечает на мой вопрос, — напевает Хёнджин. — Видишь ли, Кан Могюль - мудак, и хотя Чан верит, что деньги сохранят его лояльность, я менее убежден в этом. — Не могу поверить, что вы платите этому парню деньги за то, что он делает, — бормочет Чонин, и ему становится немного нехорошо. — В любом случае, какая тебе от него польза? Его основная работа - тренировать таких парней, как я. — Как ты думаешь, кто сдал тебя первым? — Хёнджин раскрывает, и кровь Чонина стынет в жилах. Он смотрит на другого широко раскрытыми глазами. — Он не должен знать, что я под прикрытием. Хёнджин напевает и сползает обратно, чтобы лечь рядом с ним. — Он этого не знает. Но когда я спросил о тебе, он рассказал мне всё. Сказал мне, какая ты шлюха, насколько бесполезным ты был бы как полицейский. Серьёзно, Йенни, что ты сделал, чтобы разозлить этого парня? — Существовал. Хёнджин снова смеётся, и, несмотря на ситуацию, Чонин находит, что ему нравится звук. Есть что-то... невинное. Беззаботный смех Хёнджина и ощущение полной отстранённости от того, кто он есть на самом деле. Как остаток того, кем он мог бы быть, если бы не был таким психом, каким является. — Через него я узнал о твоём... интересном красочном прошлом в академии, — продолжает Хёнджин, и он либо не чувствует, либо не заботится о том факте, что Чонин сжимается рядом с ним. — Ты действительно никогда не был пассивом? Чонин почти стонет. Он знал, что это вернётся, чтобы преследовать его в ту секунду, когда он увидел, что Хёнджин слушает его разговор с Феликсом. — Давай опустим это, пожалуйста. Я не хочу говорить о своей сексуальной жизни. — Я просто не могу представить, чтобы ты кого-то трахнул - ты такой крошечный. — Отвали. Ещё один смех. Чонин думает, что он действительно может сойти с ума, если продолжит заставлять Хёнджина смеяться. Резкий контраст между убийцей в его постели и звуком его смеха почти слишком велик для Чонина, чтобы прояснить его сонную голову. — Значит, полицейским стажёрам нравится принимать в задницу? Чонин закрывает глаза. Первые несколько месяцев в полицейской академии были жестокими. Оторванный от жизни, которую он знал, брошенный в прославленный учебный лагерь, Чонин довольно рано понял, что он не единственный, кто пытается справиться. Были и другие. Мальчики его возраста. Брошенные сюда против их воли, ежедневно избиваемые охранниками, наставниками и Могюлем - поиски комфорта были неизбежны. И, как оказалось, те, кто пошёл за Чонином, оказались теми, кто никогда не хотел быть активом. — Когда Кан узнал о них, он исключил всех до единого, — говорит Хёнджин, как будто Чонин ещё не знает. — Вот почему он назвал тебя шлюхой. Он выгнал их, но не мог выгнать тебя - ты сын начальника полиции. Возможно, поэтому он ненавидел тебя? Чонин просто качает головой. Ему противно думать об этом, но первое пребывание в академии - до того, как он сориентировался и научился не высовываться - было тяжёлым. Даже травмирующим. — Если это всё, что ты хотел знать, можешь убираться, — говорит Чонин. — Кан Могюль, очевидно, не дал никаких намёков на то, что он не лоялен к вам, ребята, поскольку мы никогда не замечали. — Ты никогда не замечал, — напоминает ему Хёнджин. — Но ты наблюдателен. Так что, скорее всего, он всё ещё верен. Кажется, этого достаточно. Хёнджин, наконец, встаёт с кровати, а Чонин не утруждает себя сесть. Вместо этого он прикрывает глаза рукой и слушает, как Хёнджин возвращается к окну. Прежде чем уйти, Хёнджин останавливается у окна, и Чонин может его услышать. Он не поднимает глаз, не убирает руку, пока не слышит голос Хёнджина - почему-то мягче. — Что-нибудь ещё, что я должен знать о Кан Могюле, прежде чем мне снова придётся встретиться с этим мудаком? Чонин медленно опускает руку. Он принимает сидячее положение и смотрит на другого. В лунном свете, льющемся через его окно, Хёнджин кажется купающимся в чистом синем цвете. Кажется, что его волосы даже блестят, когда он сидит, уже свесив одну ногу в окно. Чонин чувствует комок в горле и проглатывает его, глядя в глаза Хёнджина. На этот раз они настоящие. — Ты знаешь, как он наказывает стажёров. — Да, я знаю. Нижняя губа Чонина немного дрожит, и ему приходится смотреть на одеяло, чтобы сдержаться. Неужели никого не волнует, что этот монстр сделал с ним? Он знает, что его отец никогда бы ему не поверил, а его мать не хотела. Никого в ресторане это не волнует - Могюль на их стороне. Ценный актив, в который они вложили много денег, чтобы удержать его там, где он есть, независимо от того, что он делает. Чонин знал об этом уже некоторое время. Не как часть дел Чана, но он знал, что кто-то могущественный защищает Могюля. Вот почему он никогда ничего не говорил. Не тогда, когда Могюль бил его цепью так сильно, что оставались синяки и порезы на коже. Не тогда, когда Могюль тушил сигареты о его руки. Не тогда, когда... — Я никогда не был пассивом, но меня трогали, — выпаливает Чонин. Его разум слишком измотан, чтобы наверстать упущенное. Это просто выходит без фильтра, и ничто его не останавливает. — Я знал, что он был слишком хорошо защищён, он мог делать всё, что хотел, поэтому я... я ничего не сказал. Требуется всего доля секунды, чтобы в глазах Хёнджина промелькнуло понимание, когда он осознал значение слов Чонина. Что Могюль, должно быть, сделал с ним. Но как только появляется понимание, оно сменяется безразличием. — Да, — говорит он, холодно и бессердечно. — И если бы ты что-нибудь сказал, мы бы похоронили тебя за это. Хорошо, что ты достаточно умён, чтобы знать, когда нужно молчать. Это пронзает сердце Чонина, хотя он знает, что не должен был ожидать ничего другого. Сочувствие - это даже не то, на что способен Хёнджин. Тем не менее, это первый раз, когда он кому-либо рассказывает, что Могюль с ним сделал. Увидеть такое холодное безразличие ранит больше, чем он осознаёт. Хёнджин выходит и так же быстро, как и вошёл. Он снова исчез. Чонин слушает, как он спускается по водосточной трубе, и когда он уверен, что тот ушёл, он позволяет своим слезам течь, пока они не душат его. — Поездка в машине проходит в тишине по дороге в полицейскую академию. Короткий перелёт в Сеул прошёл без происшествий, и когда Хёнджин и Джисон направляются в академию, Хёнджин чувствует, как его охватывает странное беспокойство. Поначалу это было незаметно, и в самолете ему удалось отвлечься, съев весь арахис, чипсы и конфеты, которые смогли достать для него стюардессы. Но теперь, когда они в машине, его палец продолжает играть с кнопкой окна. Джисон молча наблюдает, как Хёнджин опускает окно, а затем снова поднимает его. Вниз, потом вверх. Его взгляд скользит к подпрыгивающему колену Хёнджина, и он хмурится. — Ты прекратишь это? Хёнджин поднимает взгляд, его палец замирает над кнопкой. — Серьезно, что с тобой? Ты был отстранённым с утра. Хёнджин снова переводит взгляд на своё окно и продолжает нажимать на кнопку. — Всё в порядке. Мне просто... скучно. Джисон поднимает бровь. Он видел, когда Хёнджину скучно. Скучающий Хёнджин склонен накуриться. Он будет бегать по кварталу и играть в неприятно громкие кошачьи игры на своём телефоне. Сейчас Хёнджин не скучает - это беспокойный Хёнджин. Джисон, конечно, знает, что лучше не спрашивать, что не так. Он слишком давно знает Хёнджина, чтобы понимать, что тот никогда не расскажет ему, что у него на уме. Это только одна из его особенностей. Он не из тех, кто делится. Он не чтобы Чан и Чанбин, которые рассказывают Джисону всё, хочет он слышать об этом или нет (и в большинстве случаев он не хочет слышать о том, насколько идеальна задница Феликса, но они с Чаном всё равно подвергаются рассказам Чанбина). Академия мелькает на расстоянии. Высокое, внушительное здание с золотыми буквами, сверкающими на воротах. Когда машина останавливается, Джисон выходит первым, чтобы встретить Кан Могюля у ворот. Хёнджин, как всегда, молча следует за ним. — Рад снова видеть вас, мистер Кан, — приветствует Джисон, изображая какого-то важного занятого человека. Никто не собирается ими интересоваться. Они видят двух мужчин в костюмах, приветствующих главу академии, а не правду о том, что это на самом деле. Кан Могюль так же собран, как и всегда. Он возвышается над Джисоном и Хёнджином ростом под два метра, и его хватка такая же крепкая, как и при пожатии руки Джисона. Он не утруждает себя проявлением той же вежливости к Хёнджину, он знает, что блондинка не обменивается рукопожатиями. Или словами. — Прошло довольно много времени, — сияет Могюль, и улыбка на нем выглядит неестественно. Он не из тех, кто улыбается. — Следуйте за мной в мой офис. Хёнджин следует за ним. Джисон начинает расспрашивать Могюля о его работе и о стажёрах. Бессмысленная лёгкая болтовня, и это то, в чём Джисон хорош, когда ему приходится это делать. Хёнджин не такой. Вместо этого он вполне счастлив следовать за ними и позволить им двоим поговорить, пока его глаза скользят по академии. Он здесь не в первый раз. Каким-то образом и он, и Джисон умудрились упустить проблески стажёра Чонина, но теперь, когда он знаком с Чонином, он видит академию в новом свете. Там, на поле, Чонину пришлось бы бегать круги. Классы на втором этаже - это то место, где Чонин проводил свои занятия, и где-то в общежитии он спал. Хёнджин задаётся вопросом, на что это было похоже для него. Чонин, у которого никогда не было никакого направления в жизни, внезапно оказался в таком месте, как это. Могюль поверхностно смеётся над чем-то, что сказал Джисон, и Хёнджин переключает своё внимание обратно на мужчину. Чан хочет, чтобы тот был жив. Пока он полезен. Предоставляя достаточно информации о силе, на которую он работает, и особенно сейчас, когда отец Чана пытается стать президентом, чем больше контактов внутри, тем лучше. Даже Хёнджин, которого не беспокоят сложные детали содержания кротов, знает, что этот человек полезен. Они, наконец, добираются до офиса Могюля на шестом этаже, и как только дверь закрывается, притворство исчезает. Хмурое выражение лица Могюля возвращается на его лицо, и Джисон сбрасывает улыбку, наблюдая, как Могюль подходит к своему столу и садится. — Почему вы двое здесь? — рычит Могюль. Это напоминает Хёнджину пса в режиме защиты. — Чан попросил нас передать тебе это лично, — вздыхает Джисон, доставая из кармана коричневый конверт и бросая его на стол Могюля. — Ты будешь нужен ему в ближайшие месяцы. Мы здесь, чтобы убедиться в твоей лояльности. — Чану не нужно беспокоиться обо мне. Я лоялен, пока вы продолжаете мне платить, – Могюль почти закатывает глаза. — Не спускай глаз со своего начальства, — командует Джисон. — Я хочу знать всё. Куда они идут, что они делают, с кем трахаются, всё. Могюль не выглядит довольным, но он не в том положении, чтобы отказываться. Даже когда ухмылка мелькает на лице Джисона, когда он наклоняется. — Так что иди, поцелуй кого-нибудь в задницу, Могюль. Прижмись к своему боссу. Я хочу отчёт в понедельник. Вот и всё. Это всё, что нужно. Джисон, довольный своей работой, разворачивается, чтобы уйти, но Хёнджин остаётся на месте. Они просто должны прийти, заплатить ему, вселить в него страх божий и уйти, но Хёнджин не может уйти. Неожиданно он вспоминает выражение лица Чонина. Непролитые слёзы блестят на его лице, и он смотрит на виновного. Это может показаться лицемерием. Он делал намного хуже. Конечно, он никогда никого раньше не насиловал, но он убийца. Тем не менее, когда он смотрит на Могюля, всё, что он может слышать, это надтреснутый тон голоса Чонина. Он знает, что это первый раз, когда Чонин вслух признал, что что-то произошло. — Хёнджин, — подзывает Джисон, и Хёнджин поворачивается, чтобы увидеть другого в дверях, бросая на него смущенный взгляд. — Пойдём, мы закончили. Затем Хёнджин оглядывается на Могюля и его решение принято. — Подожди снаружи. — Хёнджин? — Подожди. Снаружи. Джисон хмурится, но он явно верит, что Хёнджин не сделает ничего глупого - например, не убьет их информатора. Он уходит, и когда дверь за ним закрывается, Хёнджин тянется, чтобы защёлкнуть замок. Когда он оборачивается, хмурое выражение на лице Могюля сменилось небольшим страхом. — Чего ты хочешь? — спрашивает он и пытается звучать устрашающе, но у него не получается. Он напуган. Боится Хёнджина, который медленно приближается к нему и его столу. Хёнджин останавливается перед ним и стучит по столу. — Садись сюда. — Что? Складной нож вылетает прежде, чем Могюль даже заметил это. Хёнджин указывает на него. — Сядь. Сюда. Он не в том положении, чтобы отказываться. Он должен знать, как и Джисон, что Хёнджин не настолько глуп, чтобы убить его. Он им нужен. Так медленно, неохотно он поднимается со стула и обходит стол, чтобы сесть на край, как раз там, куда указал Хёнджин. Взгляд Хёнджина суров, его тон еще жёстче, когда он постукивает лезвием по бедру Могюля. — Сними их. — Я... Лезвие приставлено к горлу Могюля, прежде чем он успевает возразить. Хёнджин видит страх в его глазах и впитывает его. Хорошо. Могюль может и выглядит как кирпичная стена, но он знает лучше. Он знает, что не может напасть на Хёнджина. И он знает, что Хёнджин не может его убить. Должно быть, это всё, что приходит ему в голову. Пока его трясущиеся руки медленно расстегивают ремень и стягивают штаны вместе с нижним бельем. Хёнджин смотрит вниз. Член Могюля лежит между его ног, вялый и меньше среднего. Он постукивает лезвием по колену Могюля и слышит, как тот резко втягивает воздух. — Раздвинь ноги. — Чан оторвёт тебе голову за это. — И я засуну твой член тебе в рот, если ты не раздвинешь ноги прямо сейчас, — предупреждает Хёнджин. Могюль трясётся. Его ноги медленно раздвигаются, и его член проскальзывает между ними. Хёнджин остро ощущает розовый оттенок унижения, поднимающийся по ушам Могюля и вдоль его шеи. Вены сердито сжимаются на коже его горла, как будто он едва сдерживается, чтобы не напасть на Хёнджина. Он мог. Он мог легко одолеть Хёнджина. Но последствий такой серьёзной ошибки достаточно, чтобы сделать его податливым, послушным и прикованным к месту, где он сидит полуголый на своём столе. Хёнджин тычет в член кончиком лезвия, и Могюль на самом деле хнычет. Это интересный звук, один Хёнджин сомневается, что он когда-либо издавал. — Знаешь, у меня была интересная беседа с одним из твоих бывших стажёров, — говорит Хёнджин непринуждённо и легко. Он видит удивление на лице Могюля и не может не улыбнуться. Чонина тоже удивляет, когда он так меняет тон. — У тебя есть интересные способы наказывать своих учеников. — Я не понимаю, к чему ты клонишь. — У тебя не встаёт, Могюль? — Хёнджин жестоко дразнит, кончик ножа все ещё тычет в член Могюля в качестве небольшого напоминания. — Это причина почему ты трогаешь маленьких мальчиков, таких как твои стажёры? Глаза Могюля вспыхивают, и Хёнджин усмехается. Прямо в точку. Может быть, Чан будет ругать его за это. Может быть, Джисон тоже, но всё, что Хёнджин может видеть - это жалкую фигуру Чонина в постели. То, как он дрожал, то, как его голос звучал за секунды до того, чтобы разрыдаться. В тот момент он выглядел таким маленьким, маленьким и беспомощным. Напоминание о надтреснутом тоне его голоса, это всё, что нужно Хёнджину, чтобы отвести руку назад и направить её и острый конец лезвия прямо в промежность Могюля. Лезвие пронзает его член насквозь, пронзает яички и вонзается прямо в середину промежности. Могюль немедленно воет от боли, когда Хёнджин отступает и оставляет клинок там. Ему он не нужен. У него есть ещё один. Кроме того, он ни за что не прикоснётся к чему-либо, что было рядом с членом Могюля. Он достаёт свой телефон, чтобы сделать снимок, и убеждается, что в кадре видно страдальческое выражение лица Могюля, а также кровь, льющуюся на стол, пока тот корчится, пытаясь справиться с невыносимой болью. — Приятно иметь с тобой дело, Могюль, — говорит Хёнджин сквозь звуки его мучительного крика. — Один шаг за пределы линии, и я вернусь, чтобы отрубить его и скормить тебе. С этими словами он открывает дверь и уходит. Джисон встречает его у ворот, его глаза расширяются от тревоги, когда он видит пятна крови на рукаве Хёнджина. — Какого хуя ты натворил?! К ним подъезжает машина, и Хёнджин бросает на Джисона короткий взгляд, прежде чем залезть внутрь. — Я просто убедился, что он останется верным нам. — Чонин поднимает глаза, когда открывается задняя дверь на кухню. Обычно единственными людьми, которые появляются через эту дверь, являются либо кухонный персонал, Чан, Чанбин или Джисон, но на этот раз появляется девушка. Ей должно быть чуть за двадцать, красивая, при деньгах, судя по тому, как она одевается. Её карамельно-каштановые волосы, идеально уложены в локоны, сверкающее изумрудное платье, которое на ней надето, стоит больше, чем годовая зарплата Чонина. Её каблуки блестят на свету, а макияж безупречен, и когда Феликс видит её, он немедленно отворачивается, чтобы заняться столешницей. — Каын. Чонин поднимает глаза и видит Чана, стоящего возле двери между главной зоной и кухней. Он не выглядит впечатлённым, увидев её, его руки сложены на груди, а брови сдвинуты в невозмутимом хмуром взгляде. Девушка, Каын, улыбается при виде него. — Вот ты где. Чонин улавливает мягкую мелодичность в её голосе, несомненно, отточенном долгими годами тщательных тренировок. Она говорит так, как говорила бы девушка высшего общества в её финансовом положении. Действительно, она выше обычного сброда. Она будто ближе всех к королевской семье в Корее. Без сомнения, дочь кого-то важного. Чан пересекает кухню, и Чонин не упускает из виду, как рука Чана касается плеча Феликса, когда он проходит мимо. Он выводит Каын тем же путем, каким она пришла, и следует за ней, закрывая за собой дверь с решительным щелчком. Феликс расслабляется в ту же секунду, как запах её духов покидает воздух. — Кто это был? — Чонин не может не спросить. Сынмин смотрит сочувственно, и Чонин замечает Минхо через окно. Даже тот заметил временное беспокойство. — Это была Каын, — наконец объясняет Сынмин ради Чонина. — Невеста Чана. — Нет ничего нежного в том, как Чан заставляет Каын сесть, когда они входят в его кабинет. Чанбин, который сидел за столом, смотрит на вторжение и немедленно встаёт, когда Чан огибает стол, чтобы уйти от неё. — Эй, только платье стоит больше, чем твой ресторан зарабатывает за десять лет! — огрызается Каын, выпрямляется и смотрит на Чана. — Я сказал тебе встретиться со мной здесь, в офисе, а не на кухне, — предупреждает Чан. Чанбин в отвратительном настроении, он отодвигается от стула, чтобы Чан мог сесть вместо него. Единственное свободное место в офисе - рядом с Каын, и Чанбин не хочет быть там, поэтому он неловко стоит в углу. Ему не разрешено уходить. Не тогда, когда Каын наедине с Чаном. — Я вижу, у тебя всё ещё работает этот мальчик, – Каын хмурится. — Только потому, что тебе не нравится Феликс, ещё не значит, что я обязан его уволить, — говорит Чан, почти измученный. — Ближе к делу, Каын. Чего ты хочешь? Девушка ёрзает в кресле, как будто сиденье неудобное. Вероятно, так и есть, оно определенно дешевле, чем то, на чём она привыкла сидеть. — Я пришла попросить тебя кое-что сделать для меня, — наконец говорит она, очевидно, отвлёкшись от кресла. Чан заливается смехом. — Для тебя? Какого чёрта я должен что-то для тебя делать? Если бы ты сказала мне дышать, я бы задержал дыхание. Каын выглядит недовольной, но, что удивительно, она держится. — Мой папа говорит, что расходы на то, чтобы я была счастлива, должен оплачивать мой будущий муж, а не он. Итак, мои расходы на проживание теперь должны быть покрыты тобой. После этого Чан смеётся ещё сильнее. Принуждённо, злобно, но в то же время как-то удивлённо. — Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Я не потрачу на тебя ни цента. — Потратишь, если знаешь, что для тебя лучше. — Твой отец - мудак, но он также слишком занят, чтобы заниматься твоими проблемами, — говорит ей Чан. — Если ты вернёшься домой и скажешь своему папочке, что я не буду за тебя платить, он ни хрена с этим не сделает. Он просто перестанет оплачивать твои расходы и будет ожидать, что ты решишь проблему. Каын выглядит разъярённой, и Чанбин должен задаться вопросом, каким образом она думала, что это сработает. Она, должно быть, знала, что Чан скажет ей «нет», так зачем она вообще пришла просить? — Мой отец много тратит на поддержку тебя, — наконец говорит Каын. — Поддержку твоего амбициозного червя-отца, пока он ползёт к президентству. Этот брак должен гарантировать, что я в конечном итоге выйду замуж за сына президента и что твой отец вообще им будет. В твоих интересах присматривать за мной. — В моих интересах отложить нашу свадьбу как можно дальше, чтобы мне не пришлось жить с тем фактом, что ты моя жена, — огрызается Чан, всё ещё немного удивлённый тем, что она так старается. — Иди нахуй, Каын. Я ничего для тебя не сделаю. Каын поднимается, и Чанбин сохраняет непроницаемое выражение лица, когда вместо этого она переводит взгляд на него. Ей не нравится, что он всегда присутствует на их встречах, но это для её же блага. Чанбин здесь, чтобы помешать Чану убить её. Он знает, что тот хотел бы. — Хорошо, — говорит Каын с фальшивой улыбкой, приклеенной к её хорошенькому личику. — Хорошо, Чан. Давай поиграем. Ты можешь быть неприкасаемым, но твои друзья - нет. Особенно Феликс. Она уходит, прежде чем кто-либо из них может ответить, и когда дверь за ней захлопывается, Чанбин поворачивается к Чану, который выглядит просто измученным. — Чан- — Не сейчас, Бинни, у меня мигрень. — Чан, отнесись к этому серьёзно, — не может не прохрипеть Чанбин. — Она угрожает Феликсу, и она права. Она действительно может причинить ему боль, у неё есть ресурсы, чтобы сделать это. Чан проводит рукой по волосам, он выглядит взволнованным, и Чанбин знает, что не стоит давить на него, но он не может не волноваться. В конце концов, речь идёт о Феликсе. — Я что-нибудь придумаю, — обещает Чан. Чанбин не чувствует себя уверенным. — Чонин убирает последнее блюдо на ночь. Сегодня вечером он дежурит после закрытия, и это к лучшему, потому что после появления невесты Чана Феликс весь день был свободен. Минхо и Сынмин идут домой первыми, и прежде чем Феликс успевает уйти на ночь, на кухне появляется Чан. Он подходит к Феликсу и гладит его по руке. — Пойдём со мной домой, — говорит он другому. Его голос низкий, но нежный. Феликс выглядит смущённым, но он кивает Чану и машет Чонину, когда тот следует за ним. Дверь закрывается, и, наконец, Чонин остаётся один. Он моет столы, проверяет, чисто ли в главном зале, прежде чем запереть входную дверь. Когда он возвращается на кухню, он подпрыгивает при виде Хёнджина, стоящего у задней двери. — Чёрт возьми, — хмурится он. — Хотя бы предупреди о своём присутствии, в этом ресторане жутко по ночам! Кривая усмешка змеится по лицу Хёнджина, и Чонин игнорирует его, поскольку он проверяет, всё ли остальное на месте. Он устал, это был долгий день, и он хочет пойти домой, но как раз в тот момент, когда он идёт запирать морозильник, Хёнджин внезапно оказывается рядом с ним и неподвижно держит его за запястье. — Что бы ты ни замышлял, я не в настроении, – Чонин смотрит на него. Хёнджин наклоняет голову. Красивые глаза сканируют Чонина, и этого почти достаточно, чтобы он почувствовал себя неловко. Почти. — ...что? — Я принёс тебе подарок, — мило говорит ему Хёнджин. — Разве ты не хочешь посмотреть? Чонин не хочет. Он действительно не хочет знать, что в извращённом сознании Хёнджина считается подарком, но он молчит, и Хёнджин воспринимает это как «да». Чонин прислоняется к дверце морозильника, скрестив руки на груди, пока Хёнджин достаёт свой телефон из кармана и на мгновение просматривает фотографии. Затем он показывает ему. Это Кан Могюль, в середине крика, и Чонину требуется секунда, чтобы посмотреть вниз и понять почему. Его глаза расширяются, его кожа бледнеет, и он теряет дар речи. — Я... я... — Возможно, мне следовало отрезать ему руки, но, к сожалению, они ему нужны, — говорит ему Хёнджин, наконец, снова убирая телефон. — Ты с ума сошел?! Хёнджин смеряет его тупым взглядом, как бы говоря: «Сука, уже давно». Чонин отскакивает от двери, качает головой и проводит рукой по волосам. — Ты убил его? — Нет, как я уже сказал, он всё ещё нужен нам живым, — пожимает плечами Хёнджин. — Но ничто в соглашении Чана с ним не нуждается в его члене, так что его член был свободен для рук Хёнджина. Чонин смотрит на него. Он сумасшедший. Он абсолютно безумен. Но самая маленькая часть его потрясённого мозга шепчет, что Хёнджин не сделал бы этого, если бы не знал, что Могюль сделал с Чонином. Что он сделал это ради Чонина. Жест безумный, но в какой-то испорченной, извращённой части мира Хёнджина это то, что считается проявлением его привязанности. Чонин просто не знает, что с этим делать. Собирается ли Хёнджин продолжать калечить любого, кто причинит ему боль? Он не против этого? Чонин знает, что Чану это не понравится. Если он ещё этого не сделал, то он накажет Хёнджина за это. И всё же Хёнджин, не смотря ни на что, сделал это. Он... заботится. Чонин не знает, что и думать об этом, обо всём этом. И он делает первое, что приходит на ум. Он подходит ближе, хватает Хёнджина за воротник рубашки и притягивает его для поцелуя. Это застает его врасплох, но что удивляет больше, так это то, что Хёнджин целует его в ответ. Он чувствует, как руки Хёнджина мягко лежат на его талии и наклоняется. Прошло некоторое время с тех пор, как кто-то прикасался к нему. Это приятно. Мысли Чонина лихорадочно работают. Сначала он думает, что Хёнджин просто инстинктивно отвечает на поцелуй, но затем, когда тот наклоняет голову и углубляет поцелуй, Чонин пищит. Он чувствует руку Хёнджина на своём затылке, пальцы перебирают его волосы с нежностью. Чонин даже не подозревал, что Хёнджин способен на это. Затем дверь снова открывается, на этот раз громко, и двое отрываются друг от друга как раз вовремя, чтобы увидеть входящего Джисона. Он смотрит на них двоих и останавливает взгляд на Хёнджине. — Нам нужно поговорить о том, что ты сделал сегодня, — говорит он ему, прежде чем перевести взгляд на Чонина. Его тон значительно мягче, когда он обращается к нему. — Йенни, ты закончил уборку? Лицо Чонина грозит покраснеть, когда он кивает и быстро идёт за своей сумкой. — Должен ли я все запереть? — Нет необходимости, — уверяет его Джисон. — Я закроюсь. Просто сначала нужно поговорить с Хёнджином. Чонин бросает на него быстрый взгляд. Хёнджин не смотрит на него, он смотрит на Джисона, но его губы немного припухли. Это вызывает небольшой трепет по спине Чонина, когда он достаёт ключ из кармана и передаёт его Джисону. — Спокойной ночи, Йенни, — улыбается Джисон. Чонин снова смотрит на Хёнджина, и на этот раз Хёнджин смотрит на него. Его глаза горят. Чонин проглатывает прилив возбуждения, который угрожает пронзить его. Он разрывает зрительный контакт и выходит в холодный ночной воздух. Только когда он на улице, его губы начинают покалывать.