Five Stars

Когда Чонин приходит на смену в понедельник, Феликс слишком взволнован. Он едва делает один шаг к столу, как Феликс хватает его за руку и отводит в сторону. — Хёнджин по уши в дерьме, — говорит Феликс, его голос приглушён, как будто кто-то может подслушивать. — Глубоко, глубоко, глубоко в дерьме. — Подожди, что? — Чонин моргает, и его разум пытается переключиться на разговор, отвлекаясь от мыслей, которыми он занимался до того, как переступил порог ресторана. Предыдущая ночь продолжает проигрываться снова и снова в его голове. Звук стонов Хёнджина, его цепкие руки, оставляющие синяки, его укусы, оставляющие следы по всей шее Чонина. Ну, это одно. Но другое, о чём он не может перестать думать - это то, что делал Хёнджин, когда оставил Чонина одного в машине. Чонин жалеет, что не видел. Он хотел бы, чтобы он надавил больше, но Хёнджин был совершенно непреклонен в том, чтобы оставить всё как есть. В тот момент у Чонина не было выбора, кроме как подчиниться. Но впоследствии всё, что у него есть - это сожаление. Это мог быть шанс что-то найти, но вместо этого он снова остался слеп. — Итак, Чан позвонил Хёнджину прошлой ночью, — говорит Феликс, его глаза блестят, поскольку он, кажется, наслаждается этим раундом сплетен. — И, бля, крики, которые я слышал. Чан никогда не кричит. Чонин поднимает бровь, он так же не может представить, как кричит Хёнджин. Он видел его дерзким, холодным и молчаливым, но никогда не раздражённым и кричавшим. — Очевидно, он попросил Хёнджина что-то сделать, и Хёнджин всё испортил, — продолжает Феликс, не обращая внимания на замешательство в глазах Чонина. — Я не знаю, о чём именно это было, но, должно быть, что-то важное. — Где Хёнджин? — спрашивает Чонин. — Он придёт сегодня? — Сомневаюсь, они с Чаном куда-то уехали этим утром, — радостно пожимает плечами Феликс. — Бинни отвёз меня сегодня на работу. Вопросы. Всё, что есть у Чонина - это вопросы, на которые, к сожалению, нет ответа. Когда Сынмин заходит, Феликс отскакивает к нему, чтобы тоже рассказать об этом, но Чонин остаётся подумать. Могла ли просьба Чана иметь какое-либо отношение к тому, что сделал Хёнджин? Что он положил в багажник? Если бы только Чонин знал, где, чёрт возьми, они были прошлой ночью. Но Хёнджин не сказал ему, а ночь была такой тёмной. Он даже не видел знака. Он прикусывает губу и смотрит на болтающих Сынмина и Феликса. Чана и Хёнджина сегодня нет, и у Чонина нет возможности выяснить, что они делают, чёрт возьми, не существует. Но с устранением Чана и Хёнджина одна дверь открылась, - думает Чонин, бросая взгляд на морозильник. Хёнджин продолжает останавливать его всякий раз, когда тот пытается шпионить, а Чонин недостаточно склонен к самоубийству, чтобы вызвать подозрения Чана. Но без них обоих это означает, что у Джисона будет полно дел, а Чанбин будет управлять главным офисом. У них и так будет мало людей. И, чтобы добавить ко всему этому чудесности, Чонин сегодня дежурит. Не будет никого, кто помешает ему шпионить. Конечно, всегда есть шанс, что кто-то может войти. Может быть, Чан и Хёнджин вернутся после закрытия и будут ожидать, что ресторан уже заперт. Но у Чонина не будет лучшего шанса, чем этот. Ему нужны ответы, он знает, что он по уши в дерьме, но ему нужно выяснить, насколько оно глубоко. Тогда он сможет оценить, стоит ли пытаться бежать обратно в Сеул, чтобы сообщить своему отцу в надежде, что мужчина поступит правильно и их обоих не убьют или заставят исчезнуть, чтобы спасти свою шкуру. Это заманчиво. Это так заманчиво. Если бы он мог найти способ сменить имя, сесть на самолет куда-нибудь в Европу и надеяться, что его никто никогда не найдёт, он был бы в безопасности. Насколько сложно выучить немецкий или норвежский в любом случае? Не может быть сложнее, чем работать с кучкой подозрительных людей, которые слишком глубоко завязли в полиции и южнокорейской политике. Он принимается за работу. Целеустремлённая решимость и храбрость появляются из ниоткуда, чтобы продолжать. Когда Хёнджин не присутствует в зале, знаменитый темперамент Минхо выходит наружу. Чонин слышал об этом, но никогда не видел до сих пор. Когда посетители заполняют зал, а кухонный персонал работает только на троих, Минхо выходит работать в зал, если Джисону нужна помощь, и он продолжает выкрикивать заказы на кухне. Феликс работает без жалоб. Он выглядит более или менее привыкшим к темпераменту Минхо, но Сынмин не может не ворчать каждый раз, когда Минхо засовывает голову на кухню, чтобы спросить, почему они работают недостаточно быстро. После пятого раза Сынмин оборачивается и бросает лопаточку в Минхо. Снаряд едва не попадает ему в голову, но вместо этого попадает в дверь. — Ты хочешь прийти сюда и сделать это?! — Сынмин огрызается на него, раздражённый и, вероятно, немного голодный. — Потому что я буду делать твою работу, и я сделаю это без всех этих жалоб и стонов. Чонин подпрыгивает, нервы на пределе, когда он чувствует, что назревает драка, но Феликс просто протягивает руку и похлопывает его по плечу. Команда молчаливо продолжает работать и не вмешиваться. Так он и делает. Он опускает голову, даже когда Минхо поднимает лопатку и отбрасывает её обратно - она попадает Сынмину в плечо. Он не поднимает головы, даже когда они начинают ссориться всерьёз. И единственный раз, когда он поднимает глаза, это когда Джисон, наконец, заходит на кухню, берёт Минхо на руки и выносит его оттуда, полностью игнорируя то, как Минхо шипит и сыплет проклятиями в адрес Сынмина. Это смутно напоминает Чонину драку между кошкой и собакой - если кошка и собака совершенно не были приучены жить друг с другом. С их нехваткой рабочих рук день длинный - дольше для Чонина, который проводит весь день, обдумывая, что он собирается делать, когда никто не будет видеть. Когда, наконец, уходит последний клиент и они убирают, персонал начинает уходить один за другим. Чанбин появляется у задней двери для Феликса - очевидно, Феликсу всё ещё небезопасно ходить куда-либо одному. Джисон забирает Минхо домой, тошнотворно сладко обещая горячие ванны, лепестки роз и кучу смазки. Сынмин выглядит просто уставшим, когда машет на прощание и уходит вслед за ними. Затем, наконец, оставшись один, Чонин убирает последнее блюдо и медленно поворачивается, чтобы посмотреть на массивную дверь морозильника. Тот факт, что на кухне нет видеонаблюдения, является небольшим благословением. Он должен действовать быстро, он не знает, когда и придёт ли кто-нибудь вообще, но ему что-то нужно. Что угодно. Он отталкивается от столешницы и идёт через кухню. Дверь такая же тяжелая, как всегда, когда он распахивает её и стоит перед холодным воздухом, который доносится до него. Внутри освещено. Синий свет отбрасывает длинные тени на полки с мясом, которые выстраиваются вдоль комнаты. Чонин берёт ящик с мясом и ставит его на пол, прижимая к двери в качестве импровизированного дверного упора. Он пинает его несколько раз, чтобы убедиться, что он никуда не денется. И когда он уверен, что его не запрут здесь, чтобы заморозить, он медленно заходит внутрь. Обычно по утрам они не заходят так далеко в этот морозильник. Большая часть мяса, которое им когда-либо понадобится, находится на нескольких первых полках, ближайших к двери. Чонин никогда не задавался вопросом, кто подтаскивает мясо ближе, оно всегда на расстоянии вытянутой руки от двери, хотя в комнате есть другие полки гораздо глубже. Сквозь стены доносится постоянный гул от ламп или, возможно, самого морозильника. Чонин проверяет пакеты с мясом, но на всех них одна и та же этикетка. «RACHA». Он провел поиск ранее на своём телефоне и ещё более тщательный дома на компьютере. «RACHA» не упоминалось ни в каких компаниях по упаковке мяса. На самом деле это не было вообще никаких упоминаний, что дало понять Чонину две вещи: 1. «Racha» было дерьмовым названием компании для компании, которой не существовало. 2. (Более маловероятно) у компании просто не было веб-сайта. Он оставляет мясо в покое и оглядывается. Внутренняя часть морозильника намного больше, чем он первоначально думал. Полки и подносы расставлены повсюду, но сама комната почти вполовину меньше кухни. Возможно, размером с его спальню. Но всё, что он видит, это полки, башни лотков, мясо на каждой полке. В термоусадочной упаковке с тем же ярлыком, наклеенным сверху. Он почти разочарован, пока не смотрит вниз и не видит защёлку ручки. Люк? Это так называется? Чонин чувствует холод воздуха, когда подходит и наклоняется, чтобы открыть дверь. Она тяжелая, защёлка замёрзла, но поддается, показывая лестницу, ведущую глубоко-глубоко вниз, в кромешную тьму. Чонин ругается себе под нос, включая фонарик на телефоне, чтобы посветить вниз. Где-то далеко внизу есть этаж. Он видит, как на него смотрят блестящие плитки, и внезапно чувствует тревогу. Он слышит, как его сердцебиение неустанно стучит в ушах, когда страх, настоящий страх, овладевает им. Впервые с тех пор, как он попал сюда, это что-то. Реальная находка. Для любого ресторана ненормально иметь потайной люк в морозильной камере, особенно для такого, как этот. Он знает. Тем не менее, перед лицом чего-то, за что любой порядочный полицейский упал бы, он обнаруживает, что колеблется. Страшно. Всё то, за что его отец дал бы ему пощёчину. Он делает глубокий вдох, то, что они обычно говорили ему делать в академии, и берёт себя в руки. Почему-то первый шаг намного холоднее, чем сам морозильник. По его спине пробегает холодок, когда он спускается, руки дрожат с каждой ступенькой, за которую он хватается. Когда его ноги касаются кафельного пола, он светит фонариком своего телефона в темноту. Свет находит выключатель на стене, и когда он щёлкает им, комната освещается так внезапно, что ему приходится моргать, чтобы приспособить зрение. Когда, наконец, он открывает глаза, всё, что он видит - это тела. Ряды и ряды тел, свисающих с крюков для мяса, прикреплённых к потолку. Они голые, висят, как разделанные свиньи, с крюками, проткнутыми через лодыжки. В воздухе витает слабый запах, который в основном маскируется холодом морозильной камеры. Эти тела заморожены, у них отрезаны головы, руки привязаны к спине. Желудок Чонина сжимается, он в ужасе смотрит на ряды тел. По меньшей мере, двадцать, которые он может видеть, и ещё много сзади. А на участке посреди комнаты стоит единственный деревянный стул. Чонин подходит ближе, он не хочет приближаться к этим телам, и на самом деле, этого более чем достаточно, чтобы привлечь внимание полиции. Но что тогда? Голос в его голове задаёт вопросы. Как далеко простирается влияние Чана? Он действительно может скрыть такие улики? При ближайшем рассмотрении на стуле обнаруживаются пятна крови на дереве. Под стулом есть сливное отверстие, забитое и окрашенное тёмно-красным, и не нужно быть гением, чтобы понять, для чего используется этот стул. Желудок Чонина снова сжимается, он достает телефон и начинает фотографировать. Звук затвора его телефона отдается слишком громким эхом, когда он делает компрометирующие фотографии обезглавленных тел, крюков, свисающих с потолка, и на стуле. Вот тогда он это слышит. Как только он делает последний снимок, он слышит отдаленный шум наверху. Дверь, шаги - Чан. — Чёрт возьми, Бинни, ты опять оставил дверь открытой?! Чонин чуть не роняет телефон. Его кровь застывает. Он слышит, как бешено стучит его сердце в ушах. В отчаянии он оглядывается и замечает ряды полок, выстроившихся вдоль стены. Точно так же, как морозильник выше. Полки заставлены тем, что, как он теперь понимает, является человеческим мясом. Упакованным и готовым, с наклейкой «RACHA» приклеенной сбоку. Больше спрятаться негде. Чонин бросается к полкам, когда слышит шаги, спускающиеся по лестнице. Плитка морозит, но он едва чувствует это из-за собственного страха, когда он ползёт так низко, как только может, и извивается под самой нижней полкой. Он поджимает руки и ноги, когда слышит звук ударов ботинок по плиткам. Чонин, затаив дыхание, наблюдает. Одна, две... три пары ботинок. — Я не оставлял свет включённым, – говорит голос. Чанбин. — Ну, кто тогда, блять, оставил? — звучит раздражённый голос Чана, когда он оглядывает комнату. — Ты говорил, что прошлой ночью был под кайфом, это не первый раз, когда ты оставляешь свет включённым. — Ну, чёрт возьми, может быть, я и оставил, я не знаю, – Чанбин стонет. Чонин смотрит на ботинки. Чан и Чанбин, кто третий человек, который может войти в такую комнату без позыва тошноты? — Приведите его, — командует Чан, и третья пара ботинок на мгновение уходит. Когда он возвращается, он что-то тащит с собой. Желудок Чонина сжимается, когда он узнает тело, окровавленную руку, волочащуюся по плиткам, оставляя за собой след. Его подводят к стулу и, усадив, крепко привязывают к нему. Чанбин издает шум неодобрительного фырканья и пинает ножку стула. — Как зовут этого ублюдка? — Это имеет значение? — Чан фыркает. — Тупой придурок выступил против моего отца, он действительно считал себя неприкасаемым? — Возможно, он так и думал, — отмечает Чанбин, и Чонин слегка наклоняет голову. Кто третий человек? Кто в кресле? Раздаётся отвратительный звук, звук лезвия по коже, и Чонин почти отскакивает назад, когда кровь падает со стула и брызгает на плитки. Она быстро скатывается в канализацию, но часть начинает скользить и просачиваться через некогда блестящие плитки. Чонин в ужасе смотрит, как кровь стекает туда, где он прячется под полками. Она все еще тёплая, когда попадает на его руку и охватывает ее мучительно медленно. Он кусает палец, чтобы сдержать хныканье, и в ужасе смотрит, как ботинки передвигаются по плиткам. — Блять, Хан, в следующий раз хотя бы предупреди, — жалуется Чанбин, и внимание Чонина переключается на третью пару. Итак, это Чан, Чанбин и Джисон. — Эй, что случилось с Хёнджином? — спрашивает Джисон, когда Чанбин хватает тело, чтобы перенести его на один из стальных столов. — Ты разобрался с ним? — Да, и вы, ублюдки, не должны были оставлять его одного, — ворчит Чан. — Мы думали, что он не собирался... он трахал Йенни на заднем сиденье, — быстро объясняет Чанбин. — Мы не думали, что он собирается что-то делать в ту ночь. Чан вздыхает. — Вы двое идиоты. Он проехал весь путь из Пусана, припарковался рядом с тем местом, где живёт парень, и трахнул Йенни. Потому что знал, что вы двое наблюдаете, и вы сделали именно то, на что он рассчитывал - оставили его в покое. — ...прости, Чан. Чонин чувствует, как кровь холодеет на его коже. Он закрывает глаза всего на мгновение и пытается успокоиться, но его так сильно трясёт. Его сердцебиение грохочет так громко, что удивительно, что никто больше не слышит его. — Хёнджина нужно держать под контролем, — говорит Чан. — Мы слишком близки. Мой отец предпринимает политические шаги, и мы не можем позволить себе ещё один провал. Наша работа, наша единственная работа - это устранить всех его врагов. Как угодно, принуждением, деньгами, убийствами. Мне похуй. — Ну, тогда почему мы вообще держим Хёнджина при себе? — Джисон говорит громче. Чонин слышит треск, но не видит, что происходит. Звучит так, будто кто-то рвёт кожу на куски. — Потому что он эффективен, он хладнокровен и уже слишком много знает, — объясняет Чан. — И я не могу позволить себе избавиться от кого-либо прямо сейчас. Последнее, что нужно моему отцу, это внимание к этим ресторанам. Мы продолжаем делать то, что делаем, и находим способ держать Хёнджина под контролем. Это не невозможно. — Что насчёт Йенни? Чонин почти хнычет. — Что насчет него? — Ну, Хёнджин трахнул его... — Не сейчас, я всё ещё не уверен насчёт него, — говорит Чан, и желудок Чонина скручивается в узел. Он законно боится, что его вот-вот стошнит на пол и он раскроет своё укрытие. — Бинни, я закончу его упаковывать, — наконец говорит Чан через мгновение. — Возвращайся ко мне и присматривай за Феликсом. Я оставил его с Минхо, и я не верю, что этот парень не наденет на Ликса кошачьи уши, прежде чем я вернусь. — Феликс с кошачьими ушками... — тихо бормочет Чанбин, как будто заинтригованный идеей. — Пошли, — Джисон вытаскивает его, и Чонин наблюдает, как двое парней покидают комнату. Он слушает, как они взбираются по лестнице, и когда их шаги затихают вдали, звук разрыва начинается снова. Ботинки Чана остаются там, где они есть, и Чонин теперь понимает, что он делает. Он заворачивает тело. Он, вероятно, собирается повесить его, как и все остальные, и он чувствует еще один рвотный позыв в животе при этой мысли. Когда звук разрыва прекращается, ботинки Чана стучат, когда он отрывается от стола и направляется к полкам, где прячется Чонин. Чонин задерживает дыхание, когда ботинок Чана приближается слишком близко к его лицу. Что-то на полках наверху звякает, и Чонин зажмуривает глаза. Затем Чан разворачивается и направляется обратно к столу. Он что-то кладёт, и как только Чонин снова начинает дышать, голос Чана пронзает тишину комнаты. — Вылезай оттуда, пока я тебя не заставил, Йенни. Его кровь застывает. Глаза Чонина расширяются, и он смотрит, как ботинки возвращаются к нему. Как он узнал? Как он узнал! Он хочет двигаться, но не может. Он может только смотреть в беспомощном окаменевшем ужасе, как Чан наклоняется, появляется его рука и хватает Чонина за руку. Как будто Чонин ничего не весит. Сила, с которой Чан вытаскивает его, поднимает и бросает на стул посреди комнаты, поражает. Требуется мгновение, чтобы разум Чонина пришёл в себя. И к тому времени, когда он понимает, что находится на стуле, где только что был убит человек, Чан уже наматывает вторую верёвку на его правое запястье. О боже. Он умрёт прямо здесь. Его убьют и упакуют, как и все остальные тела. Его лёгкие начинают работать, его руки и ноги начинают беспомощно трястись от удерживающих верёвок, и он начинает кричать. Испуганный, бессмысленный, так громко, как только может. Чан вздрагивает и заканчивает привязывать его руки и ноги к стулу, прежде чем откинуться назад и быстро засунуть в рот свёрнутый кусок ткани. — Заткнись, — рычит Чан. Чонин плачет, его крики приглушены и становятся ещё громче, когда Чан хватает с полки клейкую ленту и обматывает ею рот и тряпку. Он умрёт. Он точно умрёт. Это всё, что приходит ему в голову. Его взгляд - это просто узкий, туннельный страх. И всё, что он может видеть - это Чан и инструменты, разложенные на столе с завернутым телом. Это будет быстро? Почувствует ли он боль или Чан разозлился настолько, что ему будет больно? Он не хочет умирать, и он бы так и сказал, если бы ему не заткнули рот. Так что всё, что он может делать - это плакать. Его зрение затуманивается. Он видит, как фигура Чана что-то берёт со стола, но он слишком сильно плачет, чтобы разглядеть, что это. Он пытается пошевелиться, но он связан, и когда он чувствует что-то холодное и острое у своей шеи, он задыхается. Вот и всё. Его глаза открываются и зрение проясняется. Чан стоит перед ним, приставив нож к его горлу. Он чувствует, как острый зазубренный край слегка касается его кожи. Одно движение, и он истечёт кровью по всему полу. Он не смеет дышать. — Вот что сейчас произойдёт, — говорит Чан устрашающе спокойным голосом, а глаза лишены эмоций. — Я собираюсь предложить тебе два варианта. Один заканчивается тем, что ты жив, а другой - мёртв. Улавливаешь? Чонин не может кивнуть, но его продолжительного пристального взгляда, кажется, достаточно для Чана. Его мысли лихорадочно работают. Как много знает Чан? Знает ли он, кто он на самом деле? Кто его отец? Знает ли он, что Хёнджин знает? — Вариант первый, — продолжает Чан, и Чонин испытывает странное чувство дежавю. Он уверен, что был в таком положении с Хёнджином. — Ты работаешь на меня. Ты делаешь всё, что я тебе говорю, и делаешь это втайне. Я буду следить за каждым твоим шагом, и если ты сделаешь хоть один шаг за пределы дозволенного, я дарую тебе медленную и мучительную смерть. Чонин моргает. — Вариант второй: откажись, и ты окажешься в завтрашнем меню. Чонин внезапно чувствует себя очень, очень плохо. Внезапное воспоминание поражает его голову, как молния. Еда, которую он приготовил в день, когда у него брали интервью. Еда, которую его попросили идентифицировать. Что он сказал, это было? Телятина? Это была не телятина. Он съел человека. Его желудок скручивает, и он, должно быть, выглядит больным, потому что глаза Чана расширяются. Лезвие вынимается, и Чан тянется вперед, чтобы сорвать клейкую ленту с лица Чонина, как раз вовремя, чтобы Чонин наклонился вперед, и его вырвало на пол. Стул Чана отлетает назад, когда он вскакивает на ноги. Уклоняясь как раз вовремя, пробормотав проклятие. Чонин наклоняется вперед и стонет. Выходит только один раз, но, боже, ему так плохо. Его голова кружится сильнее, и он больше не может видеть прямо. Его голова раскалывается, а живот всё ещё так сильно скручивает, что боль пронзает его нервы. — Блядство, — слышит он бормотание Чана. Раздаётся лязг металла, когда он бросает нож обратно на стол, и пауза, когда он снова смотрит на состояние Чонина. — Знаешь что? Я дам тебе ночь, чтобы всё обдумать, — наконец решает Чан. — Работай на меня или умри. До боли простой выбор, но у тебя есть целая ночь, чтобы подумать об этом. Нет, Чонин хочет умолять. Не оставляй меня здесь. Не оставляй меня здесь! Он не может ничего сказать. Он не может издать ни звука, кроме жалобного хныканья, и когда он поднимает голову, чтобы посмотреть, Чан уже у лестницы. Он выключает свет, и комната погружается в кромешную тьму. Чонин хнычет. Он слышит, как Чан поднимается по лестнице, и ему хочется кричать, он хочет умолять, но в горле стоит комок. Чан уходит. Люк закрывается за ним, и всё, что осталось, это звук дыхания Чонина и запах смерти, и рвоты. Тогда и только тогда, он находит в себе силы закричать. — Чонин не уверен, как долго он там. Конечно, человек не может прожить всю ночь в морозильной камере, но он уверен, что сидит там, в кромешной тьме и холоде часами. Когда он, наконец, слышит, как снова открывается люк, он наполовину не в себе от летаргии, и он давно потерял чувствительность в руках и ногах. Он должен открыть глаза, он должен увидеть, кто это. Но его голова не движется, повиснув. Если бы он не был привязан к стулу, он бы давно рухнул. Торопливые шаги. Кто-то быстро спускается по лестнице. Чонин недостаточно ясно мыслит. Всё происходит медленно. Затем кто-то оказывается перед ним. Тёплые руки касаются его запястий, дёргают за ремни, пока он не падает вперёд, на тёплую грудь. Руки обвиваются вокруг него, и Чонин может только слабо бормотать, когда его поднимают и перекидывают через чьё-то плечо. Он не может видеть, кто это. Он теряет сознание до того, как человек несёт его к лестнице. — Когда он снова просыпается, он в комнате, в которой никогда раньше не был. Тепло, медленное, нежное тепло течет по его венам, и ему требуется немного больше времени, чем обычно, чтобы подумать. Он бы запаниковал, если бы не был таким вялым. Он такой тёплый. На нём что-то тяжелое, и когда он медленно поднимает голову, он видит руку, обёрнутую вокруг его груди. Нога, зажатая между его собственными. Ступни прижаты к его ногам и укрыты двумя толстыми одеялами. Когда он поворачивает голову в сторону, он узнает красивые черты лица Хёнджина, крепко спящего и крепко прижатого к его боку. Обхватив руками и ногами Чонина. Это спальня Хёнджина. У него розовые занавески и постеры таких групп, как «Chase Atlantic» и «Linkin Park», приклеенные к стене серебряными булавками. Рядом с кроватью стоит письменный стол со стопками книг и открытым ноутбуком с цветным экраном сохранения. На полу лежит ковёр в форме большого зелёного листа, а на двери - расплывчатая резьба. В утреннем свете розовые занавески заливают комнату тёплым золотисто-розовым сиянием, и Чонин уже не в первый раз видит Хёнджина спящим, но он всё ещё не привык к этому зрелищу. Как красиво может выглядеть этот человек, когда он не в сознании и не кровожаден. Это он вытащил его из морозильника? Как он узнал, что он был там? Он знает, что сказал Чан? Что сделает Чан, если Хёнджин забрал его без его разрешения? Все эти вопросы мелькают в голове Чонина, но улетучиваются в никуда, чем дольше он смотрит на лицо Хёнджина. В этот ослепительно идеальный момент Чонин не чувствует страха, который сковывал его всю ночь. Он не может вспомнить, что, должно быть, провёл половину ночи с обезглавленными телами. Всё, на чём он может сосредоточиться здесь и сейчас - это Хёнджин. Именно в этот момент Чонин чувствует тепло и безопасность, как никогда раньше. Он медленно поворачивается на бок, и Хёнджин издает сонный звук, но не просыпается, когда руки Чонина скользят вокруг него, пока они не оказываются грудь к груди. Лоб Чонина нежно прижимается ко лбу Хёнджина, и он чувствует, как их дыхание смешивается. Его сердце колотится в груди, но не от страха. От чего-то что он не может назвать. Не хочет называть. Затем Чонин вот так засыпает, и момент упущен. Когда он в следующий раз просыпается, это намного позже в тот же день. Сияние заката освещает комнату, и когда он приподнимается, чтобы сесть, он замечает Хёнджина, сидящего в конце кровати и наблюдающего за ним. Слова ускользают от Чонина, но они не ускользают от Хёнджина. — Йенни, — говорит Хёнджин, его тон мягкий, как всегда, и это было бы утешительно, если бы мрачный взгляд в его глазах. Он зол, но Чонин пока не может сказать, на кого он зол. — Ты в порядке? Чонин смотрит вниз. На его руках нет никаких следов, как и на ногах. Никаких обморожений. Сколько он был в этом морозильнике? Он не чувствует себя больным, но в глубине его сознания есть опасения. Страх перед неизвестным. Слишком много вопросов без ответа. Он вдруг чувствует, что был в неведении обо всём с тех пор, как началась вся эта дурацкая миссия. И ради чего? Теперь это не подозрение. Он знает, что за исчезновениями стоит Чан. Он знает, что происходит с пропавшими людьми. У него есть доказательство в его- Он бледнеет и смотрит на свой телефон, который лежит на столе. — Не беспокойся, — говорит Хёнджин, прежде чем он может что-то сказать. — Я удалил фотографии. Весь воздух покидает лёгкие Чонина, и он медленно переводит взгляд на Хёнджина. — Что насчёт Чана? — он осмеливается спросить. Хёнджин поднимает бровь, и у Чонина пересыхает в горле. — Он сказал мне, что ты в морозильнике, — наконец говорит Хёнджин через мгновение. — И теперь ты знаешь. Ты не тупой, Йенни. Ты понимаешь, что это значит. Чонин кивает, онемев. Всё было бы иначе, если бы он сделал фотографии и смог сбежать. Но теперь, когда Чан болезненно осознаёт, что он знает об этом, степень опасности, в которой он находится, ошеломляет. Он даже не знает, доживёт ли до завтра. — Ты собираешься убить меня? — Зачем мне утруждать себя разогревом, если я убью тебя позже? — Хёнджин фыркает. — И я только что говорил, что ты не тупой, беру свои слова обратно. Чонин почему-то чувствует невероятное желание замкнуться в себе. Он сопротивляется и не сводит взгляда с Хёнджина. — Тогда что со мной будет? — он спрашивает. — Я не могу вынести неведения. Чан сказал, что убьет меня- — Чан дал тебе выбор, — поправляет его Хёнджин. — И прямо сейчас Чан немного занят со своей соплячкой невестой, Феликсом и его отцом, чтобы сильно беспокоиться о тебе. Поэтому он и рассказал мне, что ты задумал. Теперь Чонин действительно сжимается. — Я должен был знать, что ты будешь совать нос в чужие дела. Но теперь, когда ты знаешь, я не могу позволить себе снова выпустить тебя из поля зрения, Йенни, — продолжает Хёнджин, как будто Чонину внезапно не стало трудно дышать. — Всё масштабнее, чем ты думаешь. Пары фотографий обезглавленных тел в морозильной камере будет недостаточно, чтобы похоронить всё это. Ты откусываешь больше, чем можешь прожевать, Йенни. Без его согласия Чонин начинает чувствовать, как что-то мокрое скользит по его щеке. Он плачет, его глаза расширяются от ужаса, потому что он не хочет плакать перед Хёнджином. Но вот он здесь, и он не может это остановить. Он икает и пытается закрыть рот, но они продолжают появляться, и его лёгкие сжимаются от страха, и он не может не думать о крысе, попавшей в ловушку. И если бедняжка не умрет сразу, она должна умирать медленно. Не в силах двигаться со сломанными костями в ловушке. Прямо как он. Хёнджин наклоняется. — Йенни, Чан не знает, кто твой отец, и мы собираемся оставить это в тайне. Его большой палец, тёплый и нежный, вытирает слезу со щеки Чонина, и Чонин поднимает глаза, чтобы увидеть, как Хёнджин придвигается ближе к нему. Для такого непредсказуемо опасного человека руки Хёнджина не должны быть такими мягкими и нежными, но они такие. Они обхватывают лицо Чонина и распространяют тепло там, где не должны. Чонин не может удержаться, чтобы не прижаться к нему, глаза немного трепещут. — Это будет наш секрет, – затем голос Хёнджина выходит едва ли шепотом. Его большой палец нежно скользит по нижней губе Чонина, и Чонин автоматически раздвигает их. Если бы его глаза были открыты, он бы увидел, как расширились глаза Хёнджина. Он бы увидел эмоции, которые не смог скрыть даже такой сдержанный человек, как Хёнджин. Но его глаза закрыты, и он пропускает это. Но он не пропускает сдавленный звук, который издает Хёнджин, когда его язык скользит, чтобы коснуться большого пальца Хёнджина. — Останься со мной, — шепчет Хёнджин. Именно тогда разум Чонина и последние остатки его здравомыслия отключаются. Он так устал от этого. Устал от отупляющего страха быть с этими людьми, устал бояться за свою жизнь каждый божий день. В этом нет смысла. Хёнджин знает, кто он. Чан знает, что он раскрыл правду о ресторане, и посреди всего этого Чонин хочет хоть мгновения покоя. Только одно мгновение, когда он не чувствует ужаса или тошноты в животе. — Чонин, — говорит Хёнджин тихим, но твёрдым голосом. — Мне нужен ответ. Чонин не отвечает. Вместо этого его руки тянутся вверх, находят рубашку Хёнджина и тянут его вперед для поцелуя. Этого ответа достаточно.