Five Stars

— Мне жаль, мамочка. — Всё в порядке, детка. — Мне правда жаль. — Всё хорошо. Всё в порядке. Мы можем похоронить его на заднем дворе и посадить новое лимонное дерево. Твой отец любит лимоны. Тишина. Шмыганье носом. — Зачем ты это сделал? Чонин помнит, как смотрел на свои руки, пропитанные кровью. Он помнит, что чувствовал себя крайне сбитым с толку. Последний час был сплошным потоком сдавленных криков соседской собаки. У него царапины на ногах, собака пыталась сопротивляться. Но нож был у Чонина. — Он укусил меня. Тишина. Его мать ему не верит, но Чонину всего шесть лет, он не понимает. Ему нечего было делать на заднем дворе соседей. Он пролез под дыру в заборе, и эта собака пришла прямо к нему. Это было ужасно. Золотисто-коричневая шерсть теперь покрыта кровью, большая пасть открыта, потому что он умер на середине крика. Большие глаза смотрят в никуда. Его мать ничего не сказала. Она закопала тело на заднем дворе, посадила дерево и умыла Чонина. Она заверила его, что он сможет забыть об этом, шрамы заживут, и он сможет забыть. Но Чонин так и не смог. Потому что, когда его мать смотрела на ту собаку и чувствовала только ужас, он чувствовал что-то ещё. То, как он понял позже, что он не должен был чувствовать. Облегчение. — Солнечный свет струится через окна, освещая комнату мягким золотистым сиянием. Когда Чонин открывает глаза, первое, что он видит - это высокий стакан воды с двумя маленькими белыми таблетками, лежащими рядом с ним, и маленькая записка, прислонённая к стеклу. «Не блюй на меня - Хёнджин» Он почти фыркает. На этот раз не так сложно сесть и принять таблетки, прежде чем начнётся настоящее похмелье. Он чувствует отдалённую пульсацию в голове, предупреждающую его о том, что это приближается, но более того, он испытывает странное чувство лёгкости. Странно, учитывая то, что произошло прошлой ночью. Он почти хотел бы, чтобы алкоголь и наркотики стёрли его память, но они не могли. Чонин может вспомнить каждую деталь лица человека, которого он убил. Глаза, смотрящие на него, кровь на его лице. Тёплое дыхание Хёнджина в его ухе… Он оглядывается. На этот раз он не в главном зале. Он в настоящей спальне. Огромная кровать размера кинг-сайз с балдахином, и по какой-то причине он один. Это вроде как разочаровывает. Чонин ожидал, что проснётся рядом с Хёнджином. Он допивает воду и ставит стакан, прежде чем откинуться на кучу подушек. Глядя в потолок, Чонин вспоминает каждую деталь прошлой ночи с ужасающей точностью. Кровь, глаза, тепло. Феликс, казалось, испытал особое облегчение от того, что он выбрал убить, а не быть убитым. Он помнит, как Чан разговаривал с ним через некоторое время после того, как он, наконец, расстался с Хёнджином. — Посмотри на себя, малыш Йенни, — смеялся он, обнимая Чонина за плечи и вглядываясь в его лицо. — Ты действительно облажался. Чонин рассмеялся. К тому моменту он зашёл слишком далеко. Он даже не понял, что разговаривает с Чаном. Он был под кайфом и пьян. Чан поддерживает его, одной рукой обнимая Чонина за талию, а другой за плечи. Чонин прислоняется к нему, и через его плечо он может видеть Хёнджина. Тот не сводил с него глаз. Он утыкается лицом в плечо Чана и не сводит глаз с красивого лица Хёнджина. Затем Чан притягивает его ближе, пока они не оказываются грудь к груди. Прижались друг к другу в том, что было бы объятием, если бы Чонин был в состоянии обнять Чана в ответ. — Добро пожаловать в команду, Йенни, — шепчет ему на ухо Чан. Открыв глаза, Чонин возвращается в настоящее и оглядывает комнату. Это всё ещё особняк Чана, и не сложно сделать вывод, что у него несколько спален. Достаточно, чтобы он мог с комфортом разместить своих сотрудников на ночь по одной комнате каждому. Но почему он один? Дверь открывается, и Чонин натягивает одеяло до подбородка, как будто прикрывая свою скромность. Ему не нужно этого делать, он же не голый. Хёнджин действительно не шутил, когда сказал, что ничего не сделает с ним, пока он пьян. Когда он видит, что входит Хёнджин, он немного расслабляется и смотрит, как старший закрывает за собой дверь. Он одет в простую белую пижаму, светлые волосы в беспорядке, и Чонин не думает, что он когда-либо видел что-то настолько непринуждённо красивое. Он думает, что уже должен был привыкнуть к этому, но это не так. Его продолжает удивлять, насколько ошеломляющим является Хёнджин. — Где остальные? — спрашивает Чонин, когда Хёнджин забирается на кровать и откидывает одеяло, чтобы лечь. — Спят, — ворчит Хёнджин. Он устраивается рядом с Чонином и кладёт руку ему на талию. Он тянет Чонина на кровать, пока тот не ложится. Чонин поворачивается на бок лицом к Хёнджину, и ему смешно, как он может стесняться своего дыхания или состояния своего лица, когда старший видел его в разных состояниях только за последнюю неделю. Затем рука Хёнджина скользит по щеке Чонина, и глаза младшего автоматически закрываются. Он утыкается носом в его руку, как кошка. Он ничего не может с этим поделать. Что-то сломалось в нём прошлой ночью. Что-то умерло, и он подозревает, что знает, что это было. Этот последний кусочек невинности, который он каким-то образом сумел сохранить даже в своём кошмарном детстве. Но когда он перерезал горло тому человеку прошлой ночью, он перерезал и кое-что ещё. Он чувствует это, оно не вернётся обратно. Наклоняя свое лицо к лицу Хёнджина, Чонин позволяет своим губам коснуться подушечек его пальцев, и он слышит резкий вдох Хёнджина. Его рука замирает, и Чонин пользуется моментом, чтобы приоткрыть губы и нежно провести языком по пальцам Хёнджина. Они некоторое время ходят вокруг да около. Кипящее, горячее напряжение, которое они оба игнорировали, но Чонин потерял желание заботиться о том, чтобы бояться Хёнджина или Чана. Он потерял желание чувствовать что-либо вообще, кроме жгучего желания избавиться от любых негативных эмоций, которые он может испытывать. Ему надоело это. Ему надоело чувствовать страх. Прошлой ночью он справился с этим, выпивая, а сегодня утром оно уже царапает. Ему нужно чем-то заполнить пустоту, прежде чем его мозг сможет напомнить ему, что он сделал. Когда Чонин открывает глаза, он почти удивлён выражением лица Хёнджина. Его зрачки тёмные и расширенные, губы приоткрыты, и Чонин только сейчас замечает, что тот перестал дышать. Никто не знает, кто набросился первым, но кровать едва скрипит, когда Хёнджин забирается верхом на Чонина и завладевает его губами. Снизу Чонин издаёт звук в рот второму. Он раздвигает ноги, и есть что-то такое естественное в том, как ощущается Хёнджин, лежащий между ними. Он обхватывает одной ногой талию блондина и тянется вверх руками, чтобы ухватиться за его плечи. Хёнджин целует так, будто они умрут в ближайшие десять минут. Он не даёт Чонину дышать, а Чонин и не хочет. Он слишком занят борьбой с языком Хёнджина, тянет его за рубашку и запускает одну руку в его волосы, чтобы потянуть. Хёнджин не намного лучше. В том, как его руки хватают и ощупывают тело Чонина, нет ни малейшей нерешительности или нежности. Он царапает его бока, царапает кожу и хватает Чонина за бедро, чтобы притянуть его ближе. — Сними, сними, сними это, — бормочет Чонин в губы старшего, его руки уже тянут рубашку, о которой идёт речь. — Блять, — успевает пробормотать Хёнджин, прежде чем сесть и расстегнуть пуговицы своей пижамы с пугающей скоростью. Чонин тянет за свою рубашку и стягивает её через голову. Он отбрасывает ткань и сбрасывает одеяло. В комнате внезапно становится слишком жарко. В ту секунду, когда пуговицы расстегнуты, Хёнджин стягивает рубашку с рук, а Чонин наклоняется, чтобы прижаться губами к груди Хёнджина. Он испытывает трепет, когда слышит нетерпеливый стон старшего, и он слышит отдалённый звук чего-то падающего с прикроватного столика, когда блондин бросает в него свою рубашку. Им всё равно. Падая обратно на матрас с Хёнджином сверху, Чонин втягивается в ещё один поцелуй, и его руки не могут перестать блуждать по телу второго. Хёнджин похож на печь, и его обнажённая кожа удивительно шелковистая под кончиками пальцев. Руки старшего уже тянутся к штанам Чонина. Он отстраняется от поцелуя, чтобы укусить и поцеловать шею Чонина, и когда младший чувствует, как одна из рук Хёнджина мнёт его промежность, всё, что он может сделать - это ахнуть. Кровь. Так много крови. Глаза безжизненно смотрят на него. Чонин открывает глаза и пытается выкинуть эту мысль из головы. Он прижимается к Хёнджину и чувствует, как жжение возбуждения проходит по его телу, когда тот начинает спускаться вниз по его телу, покрывая поцелуями шею, грудь и живот. — Хёнджин, — бормочет он и смотрит вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хёнджин дёргает его за штаны. Он зашёл слишком далеко, чтобы испытывать какое-либо смущение из-за того, какой он уже твёрдый. Кончик члена протекает предэякулятом, и когда он видит ухмылку на лице Хёнджина, то почти умирает. — Смотри на меня. Приказ. Чонин дрожит, но ему каким-то образом удаётся держать оба глаза открытыми. Он наблюдает за каждой мучительной деталью того, как язык Хёнджина ласкает кончик его члена. Слишком нежное скольжение его рук и момент, когда весь его член исчезает во рту Хёнджина. Чонину хочется закрыть глаза. Он боится, что если будет смотреть дольше, он кончит прямо здесь и сейчас. Медленное, жгучее удовольствие разливается по его телу. Глаза Чонина трепещут, и ему приходится вцепиться в волосы Хёнджина. Его тело начинает трястись, и хныканье срывается с его губ. Хёнджин явно делал это раньше. Более того, он хорош в этом. Если бы Чонин был в своём уме, он мог бы задаться вопросом, с кем Хёнджин был, но прямо сейчас трудно сформировать какой-либо связный звук, не говоря уже о связной мысли. — Хёнджин, — задыхается Чонин. — Я близко… Хёнджин отстраняется, и Чонин почти визжит. Он чувствует, что больше не может смотреть, но взгляд старшего предупреждает его не отводить глаза. — Я ещё не закончил с тобой, Йенни, — обещает он, его голос скрипучий, пробирается прямо к члену Чонина. Губы Хёнджина опухли, его глаза темнее, чем раньше, и Чонин не может мыслить здраво. Зрелище почти невыносимое. — Ты не кончишь, пока я не скажу тебе. Чонин почти скулит, но он удивляет себя своим рвением следовать команде. Он не может перечислить ни одного партнёра, который мог бы заставить его так же подчиняться, и дожить до того, чтобы рассказать об этом, но что касается Хёнджина, он подозревает, что сделал бы это и многое другое, чтобы заставить другого смотреть на него так. — Перевернись. Чонин переворачивается на живот и среди ослепляющего возбуждения чувствует небольшой трепет. Совсем немного. Достаточно, чтобы напомнить ему, что он никогда раньше не сталкивался с подобным. Как будто читая его мысли. Хёнджин проводит рукой по спине Чонина и слегка целует его в плечо. Чонин что-то бормочет в подушку и ждёт, пока Хёнджин слезет с него на мгновение, чтобы поискать что-то в конце кровати. Когда он возвращается, Чонин слышит щелчок крышки тюбика и напрягается, пока Хёнджин не целует его в плечо. — Расслабься. Чонин должен помнить, что нужно дышать. Рука Хёнджина нежно скользит вверх и вниз по его спине. Он опирается на спину Чонина, но держится так, чтобы не вдавливать его в кровать. Чонин даже не думает о том, где находится другая рука старшего, пока не чувствует пальцы, касающиеся его входа. Он чуть не вздрагивает от неожиданности. — Холодно! — Да, — Хёнджин хихикает низким голосом, от которого у Чонина кружится голова. — Разогреешься. Чонин выдыхает. Он не привык к тому, что внутри него что-то есть, но Хёнджин не торопится. Он мучительно медленно вводит один палец, затем два. Его поцелуи возвращаются к плечу Чонина, и Чонин поворачивает голову, чтобы встретиться с его губами. Поцелуи работают. То, как Хёнджин крадёт воздух из его лёгких, отвлекает от того, что Хёнджин с ним делает. Он приподнимается на локтях, откидываясь назад как можно дальше, чтобы поцеловать другого, и не замечает, когда Хёнджин добавляет ещё один палец. Он ничего не замечает, пока Хёнджин не задевает что-то от чего внезапно думать, говорить и функционировать становится невероятно трудным. Всё его тело сжимается, мощная волна удовольствия проходит сквозь него, и всё, что он может делать - это задыхаться и проклинать. — Господи, блять, Боже… То, как смеётся Хёнджин, убьёт его в один прекрасный день. Хёнджин снова нажимает на это место, и Чонин чуть ли не бьётся в конвульсиях прямо там. Он задыхается и сжимает простыни под собой. Еще несколько таких действий, и он долго не протянет. Он превратится в слюнявое месиво, и неважно, что Хёнджин прикажет ему делать, он ничего не сможет. — Трахни меня, — ему удаётся выдохнуть, и пальцы Хёнджина вынимаются. Блондину требуется слишком много времени, чтобы надеть презерватив. Чонин лежит на животе. Он такой болезненно твёрдый и возбуждённый, что его так и подмывает просто закончить всё самому. Он почти тянется к своему заброшенному члену, когда Хёнджин снова возвращается к нему и хватает его за запястья, чтобы прижать их по обе стороны его головы. — Нет, — рычит Хёнджин, низко и почти опасно. — Никаких прикосновений. Чонину хочется поныть. Ему никогда раньше не запрещали просто кончить, когда он был так мучительно близок. Достигнуть этого эйфорического порыва. Но, к счастью, Хёнджин, похоже, тоже не хочет терять время, потому что, когда головка его члена касается колечка мышц младшего, Чонин напрягается в лёгком ужасе. Один, два, три, четыре. Даже пять пальцев совсем не подготовят его к обхвату, которым владеет Хёнджин. Он чувствовал этот член через слои джинсов, уже несколько раз прижимался к нему. Он знает, что тот ни в коем случае не маленький. Но каким-то образом он входит, и Чонину приходится спрятать лицо в подушку, прикусить губу и задержать дыхание, когда он чувствует, как Хёнджин скользит в него. — Дыши, Йенни. Легко ему говорить. Чонину удаётся подумать в краткий момент ясности, прежде чем Хёнджин продолжит толкаться глубже. Блондин не торопится, он медленный, почти нежный. Но он продолжает толкаться, и когда, наконец, входит до основания, Чонин прерывисто дышит в подушку. — Блять, — бормочет Хёнджин в плечо Чонина. Он звучит наполовину безумно. Чонин слышит его прерывистое дыхание, чувствует, как его руки сжимают запястья Чонина чуть крепче. Как будто для того, чтобы помешать себе делать что-то ещё, кроме как удерживать Чонина. Затем он двигается, и это причиняет боль только на мгновение. Чонин закусывает губу, и когда он чувствует, как Хёнджин снова толкается в него, возвращается прилив удовольствия, и он выдыхает со стоном. Чонин закрывает глаза. Кровь, ножи, мёртвые глаза, смотрящие на него. Он слышит шёпот, не его собственный. Со вздохом он снова открывает глаза, и хриплые звуки Хёнджина возвращаются к нему. Он смотрит на свою руку рядом с головой. Хёнджин держит его за запястье. Его собственные пальцы скрючены, вцепившись в подушку, и с каждым толчком они сжимаются всё сильнее. Губы Хёнджина находят заднюю часть его шеи. Лёгкие покусывания превращаются в укусы, и Чонин давится стоном. Он немного двигает коленями, давая себе немного опоры, чтобы податься бёдрами навстречу толчкам Хёнджина, и реакция мгновенно удовлетворяет. Бёдра Хёнджина заикаются, из него доносится сдавленный звук, за которым следует стон. Чонин не может не ухмыльнутся. — Стервёнок. Хихиканье Чонина обрывается, когда Хёнджин внезапно подаётся вперёд. Хихиканье превращается в стон, и Чонину приходится сжать в кулаке подушку, чтобы не сойти с ума. Чонин не сдаётся, Хёнджин тоже. Укусы старшего оставляют следы на задней части шеи Чонина, а его толчки набирают темп, пока в голове Чонина не возникает беспорядок. Его губы приоткрыты, из него вырываются тихие крики, когда он пытается сохранить рассудок, но Хёнджин продолжает вытрахивать его. — Блять! Чёрт, блять! — кричит он, и рука Хёнджина отпускает одно из его запястий. — Я сейчас… Рука Хёнджина ныряет под их тела и находит одинокий и истекающий член Чонина. В тот момент, когда он прикасается к нему, бёдра Чонина дёргаются, и он вскрикивает от неожиданности. — Пока нет, — Хёнджин вздыхает. — Терпи. — Хёнджин… Теперь они громкие. В их голосах нет сдержанности, а Чонин слишком далеко зашёл, чтобы беспокоиться. Он так близко. Он сходит с ума, и ему требуется каждая капля сил, чтобы удержать блаженство, которого он так отчаянно хочет. Затем пальцы Хёнджина двигаются по его члену. Его губы впиваются в плечо Чонина, и Чонин собирается закричать, когда слышит тихую команду Хёнджина в ухо. — Давай. Его тело следует за ним ни мгновением позже. Он не узнает звука собственных криков, только прилив эйфорического блаженства, который окутывает его. Его тело выгибается, как выпущенный лук, его пальцы сжимают простыни так сильно, что он может их разорвать. Он может отдалённо слышать стоны Хёнджина поверх своих собственных. Он задыхается, и именно тогда он понимает, что Хёнджин сейчас врезается в него. Сильные беспорядочные толчки и всё, что может сделать Чонин - это держаться, пока, наконец, Хёнджин не выдыхает весь воздух из своих легких одним заикающимся движением. Когда он наконец кончает. Затем он падает. Чонин оказывается вжатым в матрас, и он зашёл слишком далеко, чтобы ему было до этого дело. Он в блаженстве. Он устал. Его дыхание всё ещё прерывистое, но ему так хорошо. Наконец-то всё, что сейчас живёт в его голове - это не проклятые воспоминания о прошлом, которые он пытался забыть, а блаженство. Хёнджин в конце концов скатывается с него. Чонин отстранённо замечает, как он выбрасывает презерватив и ненадолго уходит, чтобы найти полотенце, чтобы вытереть их обоих. У Чонина не осталось сил, и он падает на спину, когда Хёнджин переворачивает его, чтобы вытереть живот и убрать простыни. Затем он возвращается к нему, всё ещё горячий, как печь. Когда он садится рядом с Чонином и обнимает его, чтобы держать ближе. Чонин поворачивает голову и утыкается лицом в шею Хёнджина. Его нос утыкается в кожу, и он прерывисто выдыхает. Его руки обвиваются вокруг старшего, и он прижимается так крепко, как только может в объятиях Хёнджина. Он чувствует смутное удовлетворение. Ему нравится звук дыхания Хёнджина, биение его сердца в пульсе на шее. Тепло. Утреннее солнце светит в окна. Чонин и Хёнджин засыпают вот так, прижавшись друг к другу в середине кровати королевских размеров, и солнечный свет согревает их сквозь занавески. — Машина останавливается прямо перед домом, и Чонин выглядывает в окно. Он видит Минджи, сидящую на веранде с Оникс на коленях. — Тебе нужна помощь? Он оборачивается, чтобы посмотреть на Хёнджина, сидящего на водительском сиденье. Тот внимательно наблюдает за ним, как будто обеспокоен тем, что Чонин собирается передумать. Он не передумает. — Я быстро, — обещает он. — У меня не так много вещей и… Оникс… — Я не могу жить с кошкой в своей квартире, – Хёнджин морщится. — Она будет счастливее с Минджи, — уверяет его Чонин. — Я всё равно недостаточно часто бывал дома, чтобы присматривать за ней. Так безопаснее. Поскольку Чонин полностью принадлежит ресторану, ситуация, вероятно, станет опасной в ближайшие несколько месяцев. Чем меньше у него связей с Минджи, тем лучше. Ради её безопасности он должен сейчас дистанцироваться. — Я скоро вернусь. Он вылезает из машины и идёт к главным воротам. Дверца открывается с тихим скрипом, и когда он идёт по дорожке к входной двери, он смутно вспоминает, как он впервые сюда переехал. Если бы он знал, на что идёт, развернулся бы он и сел на первый поезд обратно в Сеул? Вероятно. — Минджи, — приветствует он, подходя с улыбкой. Он ожидает, что Минджи улыбнётся в ответ, может быть, помашет рукой, назовёт его другим именем. Может быть, даже не признает его вообще. Её психическое состояние никогда не было хорошим. Но вместо этого она просто смотрит вперёд. Оникс мурлычет у неё на коленях, и Чонин чувствует, что что-то не так. На первый взгляд кажется, что Минджи просто сидит на веранде. Но знакомое холодное чувство пробегает по его спине, и когда Чонин подходит ближе, он понимает. Мёртвые глаза. Именно тогда до него доходит запах, и он понимает, что его не было дома уже несколько дней. Как долго она здесь сидит? Оникс спрыгивает с её колен и направляется к Чонину. Она утыкается носом в его ногу, но Чонин может только смотреть на Минджи. Он не слышит, как закрывается дверца машины или скрипят открывающиеся ворота. Но когда рука Хёнджина касается его руки, он, наконец, выходит из задумчивости и поднимает глаза, чтобы увидеть, что старший стоит прямо рядом с ним. — Я… я не знаю, как долго она была… — Чонин может только заикаться. Хёнджин осторожно избегает Оникс и делает шаг вперёд. Он опускается на колени рядом с креслом, на котором сидит Минджи, и внимательно её осматривает. — Возможно, естественные причины, — бормочет он и поворачивается, чтобы посмотреть на Чонина. — На полу ничего нет, никаких признаков того, что она повредила что-то. Она быстро умерла. Чонин смотрит и не знает, что делать. Что делать в подобной ситуации? Позвонить в полицию? Скорую помощь? Морг? — Мы не можем вызвать полицию, — говорит Хёнджин после того, как он спрашивает. — Нас не должна видеть полиция, они будут задавать слишком много вопросов, и что, если один из них выяснит, кто ты? Игра окончена. — Ладно… мы не можем просто оставить её здесь, — беспомощно пищит Чонин. — Она, наверное, здесь уже несколько дней, мы не можем просто… Хёнджин хмурится, и Чонин может сказать, что он не видит проблемы в том, чтобы оставить её здесь, чтобы её нашёл кто-то другой. Но он, кажется, переосмысливает это, когда видит выражение лица Чонина, поэтому смиренно вздыхает. — Собирай свои вещи, мы сделаем анонимный звонок, когда будем уходить. — Что насчёт Оникс? – Чонин смотрит вниз. – Я не могу держать кошку в своей квартире, – Хёнджин непреклонен, качая головой. — Позвони Минхо, – после минутного размышления Чонин кивает. — Оникс беспокойна в машине. Поскольку переноски для кошки нет, Чонину приходится держать её. Она шипит на дверь машины и пытается вырваться из его рук. Рядом с ним Хёнджин держит обе руки на руле, и он уже выглядит бледным. — Ты можешь дышать? – Чонин хмурится. Хёнджин не отвечает. Вместо этого он нажимает кнопку рядом с собой, чтобы открыть окно, и это только делает Оникс более беспокойной. Чонин не может удержаться, чтобы не оглянуться через плечо и не посмотреть, как дом Минджи уменьшается позади них. Они оставили её там, где нашли, и это убило Чонина. Она заслуживала гораздо большего. Мысль о том, что она сидит там мёртвая уже не один день, разрывала его изнутри, и он мог бы найти её намного раньше, если бы не пошёл исследовать этот проклятый морозильник. Возможно, он мог бы даже помочь ей. Мог бы предотвратить это. Что, если она была больна? Он мог бы заметить это, будь он дома. Шипение Оникс вырывает его из раздумий, и Чонин не может сдержать обеспокоенное выражение на лице, когда Хёнджин, наконец, подъезжает к многоквартирному дому. Джисон уже стоит там с Минхо, который бросается прямо к Чонину, когда тот выходит с Оникс на руках. — Привет, драгоценность, — воркует Минхо, беря беспокойного кота на руки и целуя Чонина в щеку. — Ты в порядке? Ожидаемый ответ: «Да». Джисон и Хёнджин, вероятно, ожидают, что он так скажет. Хотя, насколько Джисону известно, Минджи - его бабушка. Хёнджин знает, что Минджи даже не его родственница, а сумасшедшая старуха, которая едва знала, кто он такой. Чонин не должен расстраиваться из-за её смерти, но в глазах Минхо есть что-то, что ломает решимость Чонина. Он качает головой, и Минхо немедленно притягивает его в объятия, а Оникс устраивается в другой руке. Он может слышать, как Джисон разговаривает с Хёнджином, но предпочитает не утруждать себя слушать их. Все надежды сообщить об этом в полицию умерли в ту секунду, когда Чан нашёл его в морозильной камере. Если он вообще хочет жить, он не может быть сыном начальника полиции. Теперь он в ответе перед Чаном. Минхо тёплый, и Чонин прячет лицо у него в плече. Он чувствует, как рука Минхо потирает круги у него на спине, а Оникс даже не пошевелилась, она вполне довольна в его объятиях. — Йенни, — зовет Хёнджин. Чонин отстраняется и удивляется, когда чувствует, как мокрая слеза скатывается по его щеке. Когда он начал плакать? Почему? Минхо смахивает её большим пальцем и слегка улыбается Чонину. — Мы наверстаем упущенное позже, — обещает он, прежде чем мягко подтолкнуть Чонина обратно к машине. Когда Чонин забирается внутрь, он не пропускает странный взгляд, который бросает на него Хёнджин. Он вытирает лицо и закрывает дверь, когда Минхо появляется у окна Хёнджина с Оникс в руках. Хёнджин немного откидывается назад. — Будь с ним поласковее, — советует Минхо Хёнджину. — Смерть бабушки и дедушки может мало что значить для тебя, но это имеет значение для всех нас. — Убери кошку, — Хёнджин кашляет и поворачивает голову, чтобы чихнуть. Минхо посылает воздушный поцелуй Чонину, и когда он уходит от двери, Хёнджин потирает нос и снова заводит машину. Тишина. Молчание длится некоторое время. Но когда они почти у квартиры Хёнджина, блондин наконец заговаривает. — Почему ты расстроен? Чонин поворачивается, чтобы посмотреть на него. Глаза Хёнджина прикованы к дороге, но он может сказать, что старший к этому не привык. Он видел Чонина во многих состояниях, но не таким. Расстроенным из-за смерти человека, которого он технически даже не знал. Чонин осознаёт, что у Хёнджина понимание масштабов человеческих эмоций ограничено, но даже это должно было быть очевидно. — Я знал её. — И что? — Так что это печально, — объясняет Чонин, слишком раздражённый, чтобы быть терпеливым к прямому замешательству Хёнджина. Хёнджин всё ещё не выглядит так, будто понимает, и Чонин делает глубокий вдох. Нет смысла пытаться что-то объяснять. Он не поймёт. Он не способен на это. Они подъезжают к квартире, и Хёнджин ведёт наверх, пока Чонин приносит свои сумки. Когда они сбрасывают их в спальне, Чонин садится на край кровати, внезапно опустошённый. На мгновение Хёнджин выглядит неловко, как будто он не знает, как вести себя с Чонином, когда ему так грустно. Напуганный Чонин - Да. Злой, конечно. Грустный? Нет. — Хочешь чего-нибудь поесть? Чонин не может удержаться от усталого смешка. Он чуть не умер в морозильной камере. Его вернули. Он убил человека на глазах у остальных, а теперь Минджи мертва. Сейчас он живёт с психопатом-убийцей к которому его невероятно влечёт. И это не то, как он мог предположить месяц назад, сложится его жизнь. Теперь Хёнджин стоит там и предлагает ему что-нибудь поесть. В свете того, что произошло только за последнюю неделю, это ужасно по-домашнему. Убийство человека привело его в лоно, но что именно это означало? Будет ли он продолжать работать в ресторане, зная, что мясо, которое они подают человеческое? С какой целью? Он уже понял, что это приводит к отцу Чана. Так значит ли это, что мясо - это люди, противостоящие ему? Так он заставляет замолчать любого, кто выступает против него? И его отец… Чонин дрожит при мысли о собственном отце. Начальник полиции в Сеуле. Как много он уже знает об этом? Как много он знал, прежде чем отправить своего единственного сына в паутину без единого оружия или защиты, чтобы скрыть его настоящую личность? Если он муха, а Чан - паук, то старший уже туго сплёл свою паутину вокруг извивающегося тела Чонина. Всё, что ему нужно сделать сейчас - это истощить его, пока ничего не останется. Единственное, что остановило его от этого, был Хёнджин. Он смотрит на него, и блондин всё ещё выглядит неуместно. Нехарактерно неуверенный в себе, и то, что он хочет помочь, но не знает, как это сделать, говорит о многом. Он обеспокоен, но не знает, как сделать лучше. — Иди сюда. Хёнджин моргает, поражённый внезапной просьбой. Он подходит к Чонину и садится рядом с ним на кровать. Чонин наблюдает за ним. Светлые волосы, тёмные глаза, красивые, потрясающие черты лица. Как будто высечен из камня. Чонин поворачивается и кладёт руки на плечи Хёнджина, прежде чем толкнуть его вниз, пока он не ляжет, свесив ноги с края кровати. Хёнджин всё ещё выглядит смущённым. Спокойный, но смущённый, даже когда младший забирается на него и удерживает его за плечи. Блондин сильнее. Он мог бы оттолкнуть Чонина, но любопытство удерживает его от этого, и это к лучшему, потому что с яростью печальных эмоций, захлестывающих его, Чонин может думать только об одном способе - отвлечься от этого и всего остального, что происходит в его жизни прямо сейчас. — Руки. Он моргает, снова смущённый, но любопытный. Его руки поднимаются, и Чонин хватает его за запястья. По одному в каждой руке. Он кладёт их по обе стороны от головы Хёнджина и наклоняется над ним. Затем, стратегически расположив свою промежность над промежностью Хёнджина, он двигается и наслаждается крошечным вздохом, который вырывается у стоического Хёнджина. Старший не останавливает его, и Чонин снова двигается. Он видит, как красивые глаза Хёнджина трепещут, и мощное чувство контроля, наконец, охватывает его. Контроль. Он не чувствовал этого уже несколько месяцев, и это потрясающе. Наконец на лице Чонина появляется небольшая улыбка, когда он делает это снова, и наблюдает, как пальцы блондина напрягаются, пока его рука не сжимается в кулак. Как будто ему требуется каждая унция самоконтроля, чтобы не взять верх. Он такой красивый. Настолько несправедливо красивый, что Чонин не может отвести от него глаз. Это подстёгивает его. Толчки становятся все более интенсивными, жёстче, пока Хёнджин, наконец, не сдаётся и не издает шум. Но, к его чести, он не делает ни одного движения, чтобы взять верх. Вместо этого решает подчиниться. Чонин задыхается, глаза дикие, когда он давит на запястья Хёнджина и наклоняется над ним. — Если я отпущу твои руки, ты возьмёшь это на себя? — Ты хочешь этого? – глаза Хёнджина с любопытством наблюдают за ним. — Нет. — Тогда я не буду двигаться. Этого достаточно для Чонина, который слезает сначала осторожно, но когда он видит, что Хёнджин не собирается нарушать своё обещание, он слезает с кровати и стягивает штаны. В том, как Хёнджин наблюдает за ним, есть странное чувство комфорта, силы. Позволяет ему вести себя так, как будто он понял, что если он не может утешить Чонина от грусти, он может позволить ему сделать это. Чонин пытается вытащить Хёнджина из джинсов. Его руки немного дрожат на ремне, и хотя он видит небольшую ухмылку на лице Хёнджина, тот не двигается ни на дюйм. Даже для того, чтобы помочь. Единственное, что он делает, это немного приподнимает бёдра, чтобы позволить Чонину стянуть штаны. И эта ухмылка появляется снова, когда Чонин опускает взгляд и на его лице появляется румянец. — Ты не носишь нижнее белье? — Никогда не видел в этом смысла, — отвечает Хёнджин, дерзкий и самоуверенный. Чонин залезает обратно и тянется за смазкой, стоящей на открытом месте на прикроватном столике. Он быстро подготавливается, и должен признать, это довольно впечатляюще видеть, как старший остаётся совершенно неподвижным даже после очень тщательной мастурбации. Максимум, что он получает - это трепетание его красивых глаз. Когда он, наконец, опускается на него, руки Хёнджина дергаются, и Чонин хватает его за запястья, чтобы удержать, пока сантиметр за сантиметром он чувствует, как растягивается, чтобы принять Хёнджина в себя. Всё время он не сводит глаз с лица Хёнджина. Наблюдая, дюйм за дюймом, Хёнджин, наконец, изо всех сил пытается держать себя под контролем. Это агония в лучшем смысле этого слова. Потому что, когда Чонин, наконец, полностью опускается, он выдыхает, даже не подозревая, что задерживал дыхание, и Хёнджин делает то же самое. Руки теперь сжаты в кулаки и немного давят на хватку Чонина. Хорошо. Теперь Чонин беспощаден. Подталкивает себя вверх и опускается вниз достаточно сильно, чтобы вырвать крик из них обоих. Затем снова и снова набирая темп, пока не использует свою хватку на запястьях Хёнджина, чтобы подтянуться вперёд и снова толкнуть себя вниз. Под ним Хёнджин начал двигать ногами, пытаясь упереться пятками в кровать и дать себе немного опоры, чтобы оттолкнуться, но Чонин теперь контролирует ситуацию. Несмотря на все это, Чонин не сводит глаз с Хёнджина. Этот человек - единственная причина, по которой он сейчас жив. Он осознал этот факт. Единственное, что стоит между ним и почти верной смертью - Хван Хёнджин. Любой, у кого есть воля к жизни, признает это и поддержит любыми необходимыми средствами - независимо от того, что он чувствует. Это только плюс, что Хёнджин выглядит как бог и так хорош в постели. — Блять, Йенни, — стонет Хёнджин, когда Чонин сжимается вокруг него. Он чувствует, как его стенки растягиваются, чтобы вместить Хёнджина, и звук непристойный. — Если бы я знал, что ты будешь так чертовски хорни, я бы привёл тебя сюда раньше. Чонин наклоняется, затыкает рот Хёнджина своим и чувствует, как тот отвечает на поцелуй. Или, по крайней мере, пытается. С неустанными толчками Чонина, это больше похоже на разминание языка и губ, смешанное с отчаянной потребностью дышать. В итоге они дышат друг другу в рот. Разум Чонина, наконец блаженно пуст. Нет больше Минджи, нет больше беспокойства о его тревожном будущем - каким бы коротким оно ни было. Нет больше страха перед Чаном, нет больше страха перед неизвестным. Всё, что он чувствует, чем дышит, всё, о чём он думает, это Хёнджин, Хёнджин, Хёнджин. И это самый опьяняющий и ядовитый наркотик, известный человеку, и если бы он мог наполнить им свои вены, он бы сделал это. Со стоном Чонин отпускает запястья Хёнджина и хватает его за плечи. Он задыхается и отстраняется достаточно далеко, чтобы посмотреть на его лицо. Отчаяние в его глазах невозможно скрыть. — Трахни меня, — умоляет он, и когда он начинает пытаться перевернуться, старший, наконец, понимает намёк и переворачивает их, пока Чонин не оказывается под ним. Чонин делал все возможное, но он не Хёнджин. Его толчки должны были дразнить и соблазнять. Хёнджин трахает его так сильно, что его вдавливает в кровать, пока голова почти ударяется о стену. Но самым замечательным образом - это освобождение. Чонин, наконец, отпускает, крича до хрипоты в лёгких, цепляясь за Хёнджина так сильно, что впивается ногтями в его спину и пускает кровь. То, что льётся из его рта - это неконтролируемый бессознательный лепет ругательств и мольбы. Пока, наконец, не появилась эйфория. Наконец он кончает, и когда порыв разливается по его венам, он задыхается и теряет голос. Его голова откидывается назад, и он едва слышит стон Хёнджина при виде этого. — Такой чертовски красивый, Йенни, — он тяжело дышит. — Ты такой чертовски красивый. Чонин приходит в себя так же интенсивно. Он чувствует, как Хёнджин входит в него, чувствует, как мышцы на руках и плечах Хёнджина напрягаются и расслабляются, когда он падает на него, запыхавшийся и истощённый. Звук их тяжелого дыхания, их судорожные вдохи наполняют воздух, и сквозь горячую, влажную от пота липкость Чонин обнимает Хёнджина и его ноги. — Не… не выходи… — ему удается дышать, глаза трепещут, когда он чувствует, как Хёнджин немного дёргается внутри него. — Просто останься там. Лицо Хёнджина скрыто в шее Чонина. Он тяжело дышит, но каким-то образом ему удаётся что-то пробормотать. — В конце концов, мне придётся… выйти… — Да, но не сейчас, останься внутри, — умоляет Чонин, его руки немного сжимаются. — Просто останься. Хёнджин не отвечает. Вместо этого он издаёт тихий звук и остаётся там, где он есть, лёжа на Чонине. Тепло их тел почти неприятно, но никто, похоже, не возражает. Глаза Чонина распахиваются, и он видит потолок за волосами Хёнджина. Наконец, всё, что он чувствует - это облегчение. Оцепенение. Блаженство. Облегчение. — — Вы просили меня о встрече, сэр? Чан отрывает взгляд от своих бумаг и замечает голову Чонина в дверях своего кабинета. Лёгкая усмешка змеится по его лицу, когда он откладывает ручку и кивает, чтобы впустить парня. — Я думаю, что после того, как я увидел, как ты накурился, напился и убил человека. Мы можем отбросить формальности, — говорит Чан, когда Чонин входит и садится напротив его стола. Чонин всё ещё выглядит осторожным и настороженным. — Зови меня Чан. — Эм… хорошо. — Или хён, если тебе так будет комфортнее. — Да, это было бы. Немного, – небольшое облегчение. — Тогда хён, — кивает Чан. Он отодвигает свои бумаги и наклоняется вперёд, его руки удобно лежат на столе, когда он смотрит на мальчика. Прошло уже несколько дней, а Чонин, к его чести, не поднимает головы. Он вкладывает себя в работу с энергией, которую никто раньше не видел. Но атмосфера немного изменилась. Потому что теперь он один из них. — Йенни, расслабься со мной, — умоляет Чан с доброй улыбкой. — Я твой босс, но я также лично заинтересован в твоём комфорте. Чонин немного ёрзает на своем стуле. — Мне нужно время… чтобы расслабиться, — честно признаётся он, и Чан чувствует, что он не хочет поднимать очевидное. Но ладно. Если он не хочет обращаться к этому, тогда они не будут. В любом случае, Чан позвал его не для этого. — Я позвал тебя сюда, чтобы попросить тебя об одолжении. Любопытно. Чонин моргает, глядя на него, и Чан улыбается. Чонин обезоруживающе мил, как и большинство людей, когда они совершенно не осознают этого. Чану почти жаль, что он слишком много знает о Чонине. Если бы он был в блаженном неведении, что этот парень - сын начальника полиции Сеула, он, возможно, даже стал бы его любимчиком. — Как ты слышал, потому что был там и видел это, у меня скоро вечеринка по случаю помолвки, — продолжает он. — Здесь, в этом ресторане. Чонин кивает, и Чан продолжает. — Моя будущая жена-стерва… — он делает паузу, у него так много ужасных слов для неё, но это требует некоторой утончённости. И стиля. — …сложная. Преуменьшение года. — Но мне нужно, чтобы эта вечеринка прошла хорошо. В основном ради наших отцов и прессы, которые услышат об этом и на следующее утро покажут историю во всех новостных выпусках. — Да, — соглашается Чонин, и Чан видит это в его глазах, он пытается понять, какое отношение всё это имеет к нему. — Несмотря на то, что эта помолвка работает для неё, и это то, чего она хочет, мне нужно, чтобы она вела себя хорошо, — продолжает Чан с лёгкой улыбкой. — Вот тут-то ты и понадобишься. На лице Чонина появляется замешательство, и он снова выглядит непреднамеренно очаровательным. — …как? — Я буду финансировать её гардероб и макияж для вечеринки, — говорит Чан. — Её отец отказывается платить за неё, когда я могу это сделать. Но я не верю, что она не собирается просто взять мою карточку и купить все блестящие украшения, которые только увидит. Вот тут-то ты и вступаешь в игру. Вот оно. Осознание. Ужас. Страх. Ладно. Мальчик должен бояться Каын, она раздражающе ужасающая. — Мне нужно, чтобы ты сопровождал её в течение дня, — наконец говорит Чан, доводя свою точку зрения до конца. — В день вечеринки, вместо работы, ты будешь с ней. Сопровождай её, чтобы найти для неё платье, макияж, всё, что ей нужно. Ты будешь отвечать за мою карточку, и я выделю бюджет, чтобы не выходить за рамки. Не трать более. — Сэр- — Хён, Йенни. — Хё-хён, я не совсем подходящий человек для этого, — немедленно начинает Чонин, и теперь он потеет. Он бледен и почти дрожит. — Я-я едва её знаю, а она… — Она что? – Чан изо всех сил старается сохранить улыбку на лице. Пауза, как будто Чонин боится его обидеть. — …она пугающая. Чан смеётся, громко и неожиданно, это заставляет Чонина немного подпрыгнуть. Он откидывает голову назад и хихикает, искренне удивлённый честностью Чонина. — Соглашусь, — говорит он через мгновение, чтобы успокоиться. — Она правда такая. Но я не могу отправить Феликса с ней, она убьёт его. Ханни и Чанбину есть чем заняться в этот день. Мне нужны Сынмин и Минхо в ресторане и Хёнджин… что ж, если она не убьёт его, он убьёт её, и это вызовет ещё большую головную боль. Ты самый безопасный и надёжный вариант. Чонин всё ещё выглядит напуганным. Чан наклоняется вперёд и изображает добрую, нежную улыбку. — Даю тебе слово, ей не позволено убивать тебя или трогать хотя бы волосок на твоей голове. Всё, что мне нужно, это чтобы ты пошёл с ней, не позволял ей исчерпать мою карту и обанкротить меня ещё до того, как я женюсь на ней. В этом будет бонус для тебя, но мне нужен кто-то, кто сделает это, и ты мой лучший вариант. Затем наступает долгая минута молчания. Чан видит множество эмоций, проносящихся в глазах Чонина, от страха до нежелания бояться снова. Наконец-то согласие, когда он делает небольшой, дрожащий кивок. — Спасибо, Йенни, – Чан с облегчением откидывается на спинку стула. Чонин что-то бормочет, и когда Чан кивает ему на дверь, Чонин извиняется и уходит, чтобы вернуться к работе. Когда дверь за ним закрывается с тихим щелчком, Чан делает глубокий вдох и достаёт телефон. Он находит её имя в своих контактах и неохотно нажимает кнопку вызова. Ей требуется три гудка, чтобы поднять трубку. Вероятно, потому, что она хотела поговорить с ним так же сильно, как и ему нужно поговорить с ней. — Что? — В день помолвки я заплачу за твой гардероб и косметику, — говорит ей Чан. — С одним условием. — Что за условие? — Я отправлю кое-кого с тобой. Он будет отвечать за кредитку, и ему было поручено не дать тебе сойти с ума. Насмешка. — Как будто я приложу столько усилий для вечеринки в твоём ресторане, это просто вечеринка для объявления помолвки. Чан вздыхает. Он должен благодарить одно благословение, он не женится на ком-то умном. Мстительной, да. Иногда умной, но интеллигентной - нет. — Тебе придётся, потому что СМИ склонны обращать внимание на престижную помолвку между сыном премьер-министра и единственной дочерью генерального директора одной из богатейших компаний в Южной Корее, если не во всем мире. Пауза, он дает ей время подумать об этом. — …СМИ? — Да. Я делаю это достоянием общественности. Я даю своё слово, чтобы я не мог от него отказаться. Это то, чего ты хотела, не так ли? Ещё одна пауза. Ей нужно время, чтобы подумать. — …так кого ты мне посылаешь? Чан ухмыляется. — Ты узнаешь об этом в тот день. Будь с ним поласковее и не съешь его, пожалуйста. У меня есть планы на него, и он мне вроде как нравится. — Мне нужно знать, что это за планы? — Тебе не нужно ничего знать о моём бизнесе, если я сам этого не захочу, — отвечает Чан, откидываясь на спинку стула. — И прямо сейчас тебе не нужно ничего знать. — Хорошо, я не причиню ему вреда, — обещает Каын. Он практически слышит, как она надувает губы. — Это всё? У меня есть дела поважнее, чем сидеть и болтать с тобой. — То же самое, — парирует Чан, приторно-сладко, с примесью яда. — Увидимся на вечеринке по случаю помолвки, дорогая. — Не могу дождаться, дорогой. Чан вешает трубку первым и закрывает глаза. Он чувствует, что начинается мигрень. Но ему нужно сделать ещё один звонок, и со вздохом он снова тянется к телефону и пролистывает контакты, прежде чем натыкается на имя, которое он называл только один раз. Этот человек берёт трубку после первого гудка. Хорошо. — Сэр? — Спасибо тебе за твою работу, — говорит Чан. — Вся твоя информация прекрасно проверена. Я перечислю деньги, как и обещал. Пауза. — Спасибо, сэр. — Должен признать, всё получилось прекрасно, не так ли? — Чан вздыхает, его глаза смотрят в потолок, когда он переводит мужчину на громкую связь. — Я имею в виду, что как раз в тот момент, когда начальник полиции ищет, куда бы пристроить своего сына в Пусане, ты подходишь и добровольно… она была твоей бабушкой? — Нет, сэр, она была старой подругой моей матери. Но она сошла с ума несколько лет назад, поэтому не узнала бы Чонина в своём доме. Это было удобно. — Затем ты рассказал мне всё об этом, как только убедился, что ребёнок в моём гнезде, очень преданно с твоей стороны. Я не мог бы организовать это лучше, — смеется Чан. — Думаю, крысы в полиции окупаются. — Конечно, сэр. Я предан вам и вашему отцу. Чан закатывает глаза. Конечно, это так. Но его почти льстивое отношение оказалось полезным. Без этого Чан никогда бы не узнал. — Я пришлю тебе немного денег на её похороны, — говорит он. — Старый друг семьи или нет, она заслуживает надлежащего упокоения, как думаешь? — Я… полагаю, да, сэр? — Конечно, она заслуживает. Она служила мне, даже не осознавая этого. Приютила Чонина, что позволило ему удобно заползти в мои объятия, и мне ничего не пришлось делать. Меньшее, что я могу сделать, это оказать ей надлежащую услугу, — улыбается Чан. — Ты придёшь на похороны, не так ли? Ещё одна пауза, вдох. — Если вы… хотите, чтобы я пришёл? — Я хочу. Ты должен проявить к женщине некоторое уважение, ты использовал её без её же ведома, и бедняжка умерла в одиночестве. Самое меньшее, что ты можешь сделать как кто-то, кто знал её, это прийти. — …конечно, сэр. — Завтра. — Да, сэр. — Тогда договорились, я буду ждать звонка от тебя, когда ты доберёшься до Пусана, и я сообщу тебе подробности, – Чан улыбается. — Да, сэр. Он вешает трубку и со стоном хватается за голову. Мигрень. Но он может быть благодарен, по крайней мере, за две вещи: с Чонином в кармане и начальником полиции, которого предупредили, они вряд ли пошлют ещё одного из своих шпионов. Не тогда, когда он уже угрожал шефу. Из этого человека может получиться дерьмовый отец, но сейчас его единственный сын в руках Чана. Одно неверное движение и Чан, не колеблясь, отправит Йенни обратно к его отцу на тарелке. Тогда появляется вопрос о Хёнджине. С Чонином в команде он отвлекается, успокаивается и на данный момент находится под контролем. Терпение - это добродетель, - всегда говорил его отец, и сейчас это сбывается. Набравшись терпения, он присмотрит за ними обоими. Выяснит, как использовать их отношения в своих интересах. Может быть, даже наконец-таки, сможет контролировать непредсказуемый характер Хёнджина. В день, когда его отца наконец-то изберут президентом, Чан наконец-то сможет принять несколько таблеток от мигрени и спать дольше трёх часов в сутки. Он не может дождаться.