Five Stars

В первый раз, когда Чонина поместили в психбольницу, ему было четырнадцать лет. Чонин до сих пор ярко помнит. У обитых войлоком стен учреждения был определённый запах. Как несвежее дезинфицирующее средство. Как будто кто-то когда-то убирал эту комнату, затем обил стены и забыл, что запах просочится в обивку, вызывая слабую тошноту. Вот с чем он это ассоциировал. С болезнью. Пахло, как в больничном коридоре в сырой день. И с этим запахом, пропитавшим воздух, прилипшим к его смирительной рубашке, Чонин почувствовал, как он врезается в его разум. По частям. Как будто наслаждаясь каждой частичкой его здравомыслия, как драгоценным подарком на память. Люди шли в психушку, чтобы поправиться или на самом деле сойти с ума? Он потерял счёт дням. В его маленькой комнате не было окон, за исключением крошечного окошка в двери. Время от времени он видел тень охранника, врача, совершающего обход. Он уже принял свои таблетки и проглотил их, не пряча под языком - большое вам спасибо. Где-то между третьей сменой охраны открылась его дверь. Звук тяжелой двери эхом отразился от стен, и Чонин, подняв глаза, увидел стоящего там доктора Кима. Они все здесь доктора Ким. И несколько докторов Ли. Можно было бы возразить, что имена настолько чертовски распространены, так что конечно, большинство зовут именно так, но Чонин уже давно подозревал, что настоящая причина заключается в том, что если один из их пациентов когда-нибудь сбежит, скорее всего, попытается обвинить правильного доктора Кима в жестоком обращении с пациентами. Доктор дневной смены Ким был полным мужчиной с неухоженной бородой. В своих коротких пальцах он держал файл пациента Чонина и просматривал его с безразличным видом. Утешительно, учитывая, что этот человек сам решает дозировку его наркотиков. — Чонин, мы уже говорили об этом раньше, — говорит доктор скорбным тоном, который не доходит до ушей Чонина. — Ты не можешь кусать медсестер. — Она увеличила мою дозу, — указывает Чонин, голос тусклый, но глаза пылают обвинением. — Нет, она этого не делала. Откуда, чёрт возьми, ему знать, его там даже не было. — Знаешь, твоя мать обеспокоена, — продолжает мужчина, и когда он подходит ближе, Чонин отодвигается назад, пока его спина не прижимается к обивке стены. Это не от страха, а от отвращения. Этот человек, все врачи для Чонина отвратительны. — Она говорит, что ты убил всех животных в вашем районе. — Собака укусила меня. — Тебя что, все собаки покусали? — бросает вызов доктор, и Чонину не нравится выражение его глаз. Когда его мать задала тот же самый вопрос, она выглядела испуганной. Когда спросил он, то выглядел угрожающе. — Как насчет кошек? — продолжает доктор. — Птиц? Тебя они тоже укусили, Йенни? — Не называй меня так, — шипит Чонин. — Жестокое обращение с животными без угрызений совести - классический признак будущего серийного убийцы, — говорит доктор, цокая языком. — Социопата или психопата. — Ну, который из них, док? Они не одинаковые, – Чонин раздражается. Он не уверен, откуда берётся эта почти самоубийственная апатия. Любой идиот знал бы, что не стоит тыкать или злить доктора, который так легко может убить его передозировкой, но иногда он, похоже, ничего не может с собой поделать. Он как будто хочет, чтобы они причинили ему боль, хотя бы для того, чтобы он мог получить удовольствие от осознания того, что залез им под кожу и разозлил их. Затем доктор убирает папку и приседает на уровень Чонина, и когда его лицо приближается, Чонин чувствует сильную боль в животе. Сам доктор пахнет дезинфицирующим средством. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. — Скажи мне, почему, Йенни… — Я говорил не называть меня так, — выплевывает Чонин, его голос пропитан ненавистью. — Скажи мне, почему. Чонин не может. Его уже спрашивали об этом раньше. Его мать, терапевт, который пытался помочь ему, прежде чем у них не осталось выбора, кроме как бросить его сюда. Они все спрашивали его, и хоть убей, он не может ответить. Потому что он не знает ответ. Он даже не помнит, как это делал. Слишком много раз он просыпался и замечал кровь на своих руках, тела, которые он сначала пытался спрятать в ящике для носков или под кроватью. Как будто что-то другое берёт верх, другой он. Чонин называет это своим «монстром». Но, конечно, если он расскажет об этом кому-нибудь ещё, то это навсегда приведёт его в эту богом забытую яму. Чонин может получать некоторое удовольствие от того, что злит врачей, умничая над ними, но он не настолько самоубийца, чтобы признаться в чём-то, что заставило бы их выбросить ключ. Когда он не отвечает, доктор возвращается к своим заметкам. — Ты сказал своей матери, что первая собака укусила тебя, вторая слишком громко лаяла… — В четыре утра, — огрызается Чонин. — Моя мама не могла уснуть! — Третья продолжала пялиться на тебя, когда ты проходил мимо забора… — Я знаю, что я, блядь, сказал! — Чонин кричит и тут же сожалеет об этом. Он должен проникнуть им под кожу, а не наоборот. У доктора всё ещё тот взгляд. Почти жестокий блеск, который заставляет Чонина хотеть свернуться калачиком и плакать о безопасных объятиях своей матери. Но в них больше нет безопасности, это она послала его сюда. Даже несмотря на протесты отца, который вернулся домой вовремя, чтобы увидеть, как они забирают его сына. Его отец, который никогда не был дома. Его отец, который, вероятно, понятия не имел, что сделал Чонин, чтобы оказаться здесь. Его отец, который не знал, чем занималась его жена, когда он уходил. Да, именно он. И всё же Чонин никогда не забудет, что он чувствовал, когда за ним пришли санитары. Они подошли к двери, и его мать плакала. Она ничего не объяснила, но он услышал, как она сказала: — Он в своей комнате. Санитары были сильнее его. Он плакал, кричал, и они засунули его руки в эту рубашку. Они протащили его через парадную дверь, брыкающегося и кричащего так громко, что соседи вышли посмотреть. Их бормотание было достаточно громким, чтобы Чонин слышал даже сквозь собственные крики. — Они наконец-то забирают его. — Это заняло у неё довольно много времени. — Я бы давно запер такого психопата, как он. — Интересно, у них это семейное - посмотри на его отца… Когда они начали запихивать его на заднее сиденье машины, машина его отца, наконец, остановилась на обочине дороги. Это был первый раз, когда Чонин увидел его за пять месяцев. Он не скучал по нему. И всё же, когда он увидел шок и крайнюю ярость своего отца, Чонин почувствовал то, чего никогда раньше не испытывал к нему. Надежда. Облегчение. — Помоги! — закричал он, и его отец был так зол. Он подошёл к санитарам, потребовал объяснений, сказал им, что он из полиции и арестует их обоих. Всё это время Чонин продолжал пытаться вырваться из их хватки и попасть в объятия своего отца. Он никогда не хотел к нему так сильно, как в тот момент, поскольку его мать не помогала. Затем к ним подошла его мать. Она отвела своего мужа в сторону, и Чонин не мог слышать, о чём они говорили, но он увидел, как изменился взгляд его отца. Совсем немного. Санитары забрали его, и никто из родителей не ссорился. — Увеличьте его дозу. Чонин плюнул ему в лицо. Он увидел мгновенную ярость в глазах доктора Кима, и это то, чего он хотел. Разозлись на меня, сделай что-нибудь. Потеряй своё грёбаное самообладание и придуши меня. Но этот человек не отреагировал. Вместо этого он снова встал, достал из кармана носовой платок и вытер лицо. — И успокойте его. И когда вошли медсёстры, удерживали его неподвижно и накачали таким количеством лекарств, что он не мог нормально видеть, последнее, о чем подумал Чонин, было выражение ярости и защиты на лице отца. И как впервые в жизни он захотел услышать его голос. — — Расскажи мне о своей матери. Хёнджин поднимает глаза, смущённо смотря на Чонина, сидящего на краю кровати. Вопрос возник из ниоткуда. Он только что разговаривал по телефону, просматривая заголовки новостей, когда Чонин сказал это в одиннадцать вечера. — Моя мать? Чонин кивает. В его глазах есть что-то хрупкое, обычно это бывает, когда разговор касается кого-либо из его родителей. Информация, которую Хёнджину удалось раскопать о нём до того, как всё началось, была нетипичной для ребенка в браке без любви - с родителями, которые никогда не стоило становиться родителями. Он ничем не отличался. После минутного размышления старший делает глубокий вдох и поворачивается к Чонину. — Я никогда не встречал её, — признаётся он. — Но мой отец рассказал мне о ней всё. Чонин оживляется. Он не должен. Это не очень счастливая история. — Он рассказал? Хёнджин кивает, но не вдается в подробности. Поднимается и идёт к кровати. Во всём, что он делает, есть изящная элегантность, но Чонин отмечает, что её ещё больше, когда он идёт с намерением. Как сейчас. Мрачный взгляд в его глазах, зрачки темнеют. Чонин уже хорошо знает выражение его глаз. Он вообще не сопротивляется, когда Хёнджин забирает у него телефон и откладывает его в сторону, прежде чем забраться на кровать и толкнуть Чонина на спину. Хёнджин нависает над ним. Волосы падают на лицо, на те глаза, от которых Чонин окаменел, как будто сам Хёнджин был Медузой Горгоной. Вопреки здравому смыслу, он спрашивает: — Что он рассказывал? Он знает лучше. Он видел криминальное прошлое Хёнджина. Он видел всё, что копы нарыли на него. Он знает, что у Хёнджина не было счастливого детства. Полная противоположность, на самом деле. Длинный и труднодоступный список преступной деятельности с тех пор, как он был очень юн, и в основе всего этого - чрезвычайно жестокий отец, который всю жизнь Хёнджина то сидел, то выходил из тюрьмы. Хёнджин касается носом шеи Чонина. Нежность его прикосновений противоречит выражению глаз и низкому, опасному тону его голоса. Чонин борется с тем, чтобы его глаза не затрепетали, когда рука Хёнджина скользит вверх по его боку и под подол рубашки. — Он сказал, что я очень похож на неё, — говорит Хёнджин, медленно проводя губами по шее Чонина. Мучительно медленно и дразняще. Он целует, и Чонин протягивает руку, чтобы обнять его за плечо, когда дыхание прерывается. Хёнджин продолжает тем же низким голосом, от которого у Чонина кружится голова. — Он сказал, что иногда я напоминаю ему её. Мои глаза, мои губы… Те же самые губы теперь смыкаются, зубы нежно прикусывают, оставляя маленькие розовые следы вдоль ключицы Чонина. Всё это время Чонин пытается вспомнить, что он прочитал в записи Хёнджина. Его отец был жестоким, но, кажется, что-то произошло? Что с ним случилось? Где он сейчас? — Он сказал, что она была шлюхой, — продолжает Хёнджин, и Чонин поднимает руки, чтобы позволить Хёнджину снять рубашку. Одежда отброшена в сторону, и губы Хёнджина продолжают свой путь вниз по его груди. Каждый укус зубов, каждая маленькая розовая отметина заставляют Чонина задыхаться. Он даже не понимает, что он уже твёрд, и прижимается к плоскому животу Хёнджина, пока тот спускается по его телу. — Он сказал, что я буду такой же шлюхой, как она, — говорит Хёнджин, покусывая пупок Чонина, отчего тот заикается и стонет. — Если бы он только знал. Что с ним случилось? Чонину трудно думать с каждым укусом зубов Хёнджина, но у него такое чувство, что он знает. Он читал об этом. Ему пришлось запоминать их личные дела. Боже, что же с ним произошло? — Алкоголик, сукин сын, никогда не знал, что я делал в его постели, пока его не было, — говорит Хёнджин, и теперь его пальцы тянутся к поясу Чонина. Чонин пытается сесть, но его быстро толкают обратно, положив твёрдую руку ему на грудь. — Лежи, Йенни. Я главный. Дрожь пробегает по телу Чонина, и его мозг борется. Это расстраивает. Он знает, что он читал это, он знает, что читал… — Все мальчики, которых я трахал на его кровати, — говорит Хёнджин, стягивая брюки Чонина вместе с его нижним бельем. — Всё время я мочился на его подушку. Сколько раз я плевал ему в еду… — Хёнджин, — хнычет Чонин, изо всех сил стараясь не думать об отвратительных мысленных образах, пока Хёнджин так близко к его истекающему члену, но это действительно сложно. Этот голос делает с ним странные вещи, и всё это время он пытается вспомнить. Вспомнить, что его заставляли запоминать раньше - что, чёрт возьми, случилось с отцом Хёнджина? Что написано в полицейском отчёте? Затем Хёнджин замолкает, и Чонин смотрит вниз, как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот облизывает пальцы и исчезает у него между ног. Первое прикосновение языка к его отверстию заставляет Чонина задыхаться и выгибать спину, особенно когда свободная рука Хёнджина наконец, находит его член и гладит его. Холодные пальцы касаются разгорячённой кожи. Чонин скулит, и боковым зрением он видит, как его пальцы хватаются за простыни в поисках толики здравомыслия. Это расстраивает. Оно где-то на краю его мозга. Он знает это. Он знает, что он знает это. Он читал это тысячу раз. Он просматривал профайл Хёнджина больше, чем чей-либо другой, потому что еще до того, как он встретил блондина, он был очарован этим лицом. Но что же там было? Пальцы Хёнджина раскрывают его, и Чонина приветствует ожог. Теперь это легче, чем раньше. Его ноги мягко опираются о спину Хёнджина, и он издаёт тихие всхлипы каждый раз, когда чувствует его язык, но его мозг не оставляет его в покое. Там было что-то. Кое-что важное, о чём он сейчас забыл. — Х-Хёнджин, — его голос запинается, звучит слабее, чем он хотел, и он задыхается, когда чувствует, что старший отстраняется от него. Лицо Хёнджина появляется в поле зрения, когда тот забирается на него, обхватывая его руки по обе стороны от головы Чонина. Чонин смотрит на него, большие чёрные зрачки, тёмные от возбуждения. Розовый оттенок его щек, лёгкая ухмылка на губах, и желудок Чонина переворачивается при виде этого. Ненормально чувствовать себя настолько возбуждённым при виде кого-то кто выглядит так, будто собирается съесть его живьём. Но в этот момент Хёнджин, возможно, самое привлекательное, что он когда-либо видел в своей жизни. Руки Чонина поднимаются, чтобы обхватить лицо Хёнджина. Его пальцы убирают пряди, и когда он смотрит на него, его мозг продолжает тыкать в это. Он что-то упускает. Что-то упускает. Что это? Что же это? Он даже не замечает того факта, что где-то между тем, как вылизать его и забраться сверху, Хёнджин потерял штаны. Он замечает только тогда, когда старший опускает одну руку и входит в него головкой члена. Он легко толкается внутрь, вырывая остаток воздуха из лёгких Чонина. Хёнджин наблюдает за выражением его лица, выражением полной самоотдачи, и он питается этим. Чего-то не хватает… чего-то не хватает… Руки Чонина обхватывают спину Хёнджина. Его собственная спина выгибается, когда он чувствует язык Хёнджина на своей шее, за которым следует быстрый укус, достаточно сильный, чтобы оставить синяк. Его ноги обвиваются вокруг талии Хёнджина, и он хочет, чтобы его мозг мог просто отпустить это. Кого это волнует? Кого волнует, что случилось с отцом Хёнджина. Он явно был монстром, так что кого волнует? Но есть какая-то часть, какая-то маленькая часть разума Чонина, которую это волнует. Она продолжает тыкать, продолжает заставлять Чонина пытаться вспомнить, что он видел в этом профайле. — Хочешь знать, что я с ним сделал? — Хёнджин шепчет ему на ухо между толчками, от которых у Чонина поджимаются пальцы на ногах и сбивается дыхание. Глаза Чонина трепещут, его ногти царапают розовые линии на спине Хёнджина, и он отрицательно качает головой. Хёнджин хихикает, а Чонин скулит. — Ты хочешь. — Я… — Чонин ахает и снова качает головой. — Я не хочу. Внезапно Хёнджин приподнимается и сажает Чонина к себе на колени, заставляя их обоих подняться. Чонин задыхается от трения о его простату, и всё, что он может сделать - это цепляться, держаться, пока Хёнджин поднимает его, оставаясь внутри, и несет через комнату к стене. Тёплая спина Чонина встречается с холодной стеной, и он скулит, когда его удерживают между стеной и толчками Хёнджина. Он тянется и обхватывает спину Хёнджина, и старший посасывает другой укус на его шее. — Я скажу тебе, — шепчет он, прерывисто дыша от напряжения, удерживая и трахая Чонина. Глаза Чонина распахиваются. Он смотрит на Хёнджина перед собой. Его волосы взъерошены, глаза широко раскрыты. Он - воплощение неземной красоты. Но улыбка на его лице - это то, что заставляет Чонина задуматься. Ужасающая улыбка. Такая же, как можно улыбаться человеку, которого собираются убить. — Хёнджин, — выдыхает он, его руки поднимаются, чтобы схватиться за плечи блондина. — Он зашёл, когда я трахал кого-то на его кровати, — говорит ему Хёнджин. С каждым толчком думать становится всё труднее, поскольку он фокусируется прямо на простате Чонина. — Пришёл домой пораньше и увидел меня там с каким-то маленьким пидором, которого я подцепил. Чонин качает головой, он не хочет думать об этом, но Хёнджин заставляет его. Что его удивляет, так это не ползучее осознание того, что Хёнджин собирается рассказать ему что-то ужасное, а тот факт, что Хёнджин был в постели с кем-то другим. Это то, что беспокоит Чонина больше всего, и когда его пальцы впиваются в плечи Хёнджина, тот хихикает. — Тебе это не нравится? — Нет, — шипит Чонин, его голова откидывается назад от одного особенно сильного толчка. — Итак, он поймал меня там и закатил истерику, — продолжает Хёнджин, и Чонин поражён, что он вообще может обращать внимание, когда Хёнджин так тщательно атакует его тело. — Он угрожал убить меня, прижал меня к стене и назвал шлюхой. Прямо как моя мать, шлюха. Боже, что случилось, что было в той записи? Голова Чонина откидывается назад, и он пытается думать, но он чувствует это, он так чертовски близко, что его трясёт. Рука Хёнджина находит его горло, прежде чем он осознаёт это. Его хватка недостаточно сильна, чтобы задушить его, но этого определенно достаточно, чтобы заставить его чувствовать нехватку кислорода. Он задыхается, и когда поднимает глаза, взгляд Хёнджина становится ещё темнее. — Он держал меня вот так, оставил синяки на моей шее, когда пытался задушить во мне гея, — шипит Хёнджин, и когда его пальцы прижимаются к шее, Чонин протягивает руку и пытается оторвать их от него. — Хён- — Итак, я потерял сознание, а когда пришел в себя, — рука Хёнджина оставляет его шею, и Чонин задыхается, когда Хёнджин притягивает его ближе, бедра толкаются в него так сильно, что он видит белое. Так близко, так чертовски близко. Дыхание Чонина прерывается, он слегка заикается и задыхается. У него кружится голова от недостатка кислорода. Но, боже, он ни за что не остановит это. Он цепляется за Хёнджина, его руки так крепко обнимают его за плечи, сжимая его спину, оставляя следы там, где он может, и его губы оставляют отчаянные поцелуи на плече Хёнджина. Он не заметил, что блондин всё ещё наполовину одет. — Когда я пришёл в себя, я увидел кровь по всем стенам, — шепчет Хёнджин ему на ухо. — У меня в руке был нож, и я помню, что я сделал с ним - и с мальчиком, который всё это видел. Глаза Чонина распахиваются, и он внезапно вспоминает. Там, в криминальном досье Хёнджина. Арестован по подозрению в убийстве своего отца и еще одного мальчика, но освобождён за отсутствием улик. Но как? Как у них не было доказательств? Хёнджин притягивает его к себе для поцелуя, и разум Чонина наконец, отключается, когда он вспомнил, что он читал. Его руки держат затылок Хёнджина, и старший проглатывает его всхлипы, когда он, наконец, кончает. Забытый член истекает между их телами, он чувствует это, но ему всё равно. Когда дыхание Хёнджина, наконец, застревает в его горле, имя Чонина выскальзывает шёпотом, когда Хёнджин следует за ним в забвение. Благодаря чистой силе воли они добираются до кровати, вместо того, чтобы рухнуть на пол. Хёнджин опускает Чонина первым и падает рядом с ним, оба они всё ещё задыхаются. Чонин смотрит в потолок. В полицейском отчёте просто говорилось, что его подозревали в убийстве своего отца. Там говорилось, что его освободили из-за отсутствия улик, но любой бы понял, что улик было много. Если с ними в доме не было кого-то ещё, Хёнджин должен был быть единственным, кто мог это сделать. Если кто-то не подставил мальчика, и даже тогда, какой мог быть мотив? Его рука находит руку Хёнджина между ними и сжимает. Он чувствует, как Хёнджин сжимает ладонь в ответ. Он поворачивает голову, чтобы увидеть, что другой тоже смотрит в потолок. — Как тебе это сошло с рук? — он спрашивает. Он не ожидает ответа, но Хёнджин выдыхает, держа взгляд на потолке. — Чан, — тихо говорит он. — Он заплатил за моего адвоката. Так я с ним и познакомился. — Чонин представлял разные исходы дня, когда он нянчился с Каын. От того, что она съела его живьём, до того, как Чан бросил его обратно в морозильник. Каждый сценарий вызывает всё больше беспокойства. Но, несмотря на все его тревоги и возможные сценарии, по которым в этот день что-то могло пойти не так, он был удивительно, почти разочаровывающе-ручным. Ей явно заранее сказали, чтобы она не запугивала или, не дай бог, не съела его, потому что она не была такой пугающей, как думал Чонин. По большей части она игнорировала его, таскала его по торговому району Пусана и выбирала одежду, в то время как он добросовестно держал кредитную карту Чана. — Я думаю о чёрном, — говорит она. Её тон несколько легкий, почти разговорный, когда она перебирает платья на вешалке. Чонин поднимает взгляд. Он не уверен, что она хочет услышать его мнение, но когда она многозначительно смотрит на него, он понимает, что от него ждут ответа. — …чёрный? — Мрачный вечер, не так ли? — Каын улыбается, и Чонин не уверен, серьёзно она или нет. — Моя помолвка с человеком, которого я терпеть не могу, и все это ради моего отца. И они говорят, что мы в 21 веке. Чонин моргает. Насколько он мог вспомнить, именно она настаивала на этом. Чан станет её мужем и, следовательно, должен будет оплачивать её жизнь, обеспечивать её, как и было договорено. — Ты не хочешь выйти замуж за Чана? — спрашивает он, на секунду забывая, что боится. На мгновение он видит мимолетный блеск честности. Чонин не может сказать, что он хорош во многом, но он хорош в том, чтобы понять, когда чья-то защита ослаблена, а у Каын сейчас полностью ослаблена. Он не уверен в причине. Возможно, она не видит в нём угрозы? Возможно, всё это происходит так быстро, и у неё не было времени переварить это? Но её следующие слова настолько полны тихих эмоций, он и не может подумать, что она лжёт. — У меня никогда не было выбора в этом вопросе, не так ли? Чонин моргает. Он не уверен, что на это ответить, поэтому молчит. Он смотрит, как Каын моргает, опомнившись, и эта стена снова поднимается. Холодная, надменная, он снова превратился в муравья под её ботинком с завышенной ценой. — Да, — говорит она, снова установив правильный тон, когда вытаскивает платье и смотрит в зеркало. — Чёрный. В любом случае, он стройнит, а поскольку есть камеры, нельзя выглядеть толстой на снимках. Разговор окончен. Чонин догадывается, что он должен молчать и не говорить больше ни слова, наблюдая, как она исчезает в раздевалке. Он садится рядом и пытается игнорировать кредитную карту Чана, прожигающую дыру в его кармане. Вместо этого он вспоминает события сегодняшнего утра, когда Хёнджин узнал, что младший должен провести день с Каын по приказу Чана. — Что за хуйня? — зашипел Хёнджин, как только узнал чёрный седан, который остановился прямо перед многоквартирным домом. Он отвёл Чонина в сторону за руку и вместо этого обратил на него свой кипящий взгляд. — Когда ты собирался мне рассказать?! Чонин немного увядает. Он не совсем уверен, какие у него отношения с Хёнджином (они трахаются, живут вместе, Хёнджин - единственная причина, что мешает ему быть убитым, но разве это делает их бойфрендами?), но старший сейчас не менее страшен, чем был при их первой встрече. — Тебе бы это не понравилось, — предлагает Чонин в качестве жалкого оправдания. — Конечно, блять, мне это не нравится! — раздражается Хёнджин. — Но ты всё равно ничего не смог бы сделать, чтобы предотвратить это! — спорит Чонин, хотя всё ещё немного слаб в ярком свете кипящих глаз Хёнджина. — Это был приказ Чана. Хёнджин рычит. Он бросает взгляд на Каын, которая ждёт в машине, и Чонин видит, как у него в голове крутятся шестерёнки. Хорошо смазанные, но скрытные. Поскольку он пытается, но не может найти выход из ситуации с таким поздним уведомлением. Хёнджин всё ещё держит его за руку. Холодные тонкие пальцы сжимаются так, что остаются синяки. Чонин морщится, но не издает ни звука в знак протеста - это только ухудшит ситуацию. — С этим ничего не поделаешь, — снова он пытается успокоить Хёнджина. — И со мной всё будет в порядке. Это просто Каын, она меня не съест. Он осознаёт, что сказал, только уже после, и бледнеет при мысли об этом. Он работает в ресторане, где подают человеческое мясо - она действительно может его съесть. Звучит нетерпеливый гудок, Хёнджин смотрит на него, но ничего не может с этим поделать. Во всяком случае, не сейчас. У него тоже есть работа, и сегодня вечером никто не сможет расслабиться. Анонс и вечеринка в «God’s Menu» сегодня вечером попадут в заголовки. У всех есть свои роли. И вот его руки поднимаются, чтобы обхватить лицо Чонина. Чонин издает удивлённый звук, когда другой притягивает его к себе для собственнического, хищного поцелуя, который Чонин чувствует до самых пальцев ног. Хёнджин даже немного прикусывает его нижнюю губу. Когда он отпускает, Чонин затаивает дыхание. Он ковыляет к машине и всю дорогу чувствует на спине обжигающий взгляд Хёнджина. Он не исчезает до тех пор, пока машина не отъедет от бордюра. Занавес примерочной отодвигается, отрывая Чонина от его мыслей. Он поднимает глаза и видит Каын, одетую в элегантное чёрное вечернее платье на тонких бретельках. Платье облегает её, шелковистый материал ниспадает к ногам. Она кажется совершенно невесомой, парящей в воздухе, когда двигается, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Взгляд Чонина скользит по декольте, выставленному на всеобщее обозрение, и он задается вопросом, относится ли Чан к тому типу людей, которые отвлекаются на это. Что-то в Чонине сомневается в этом, но если оставить в стороне отношения Чана с Феликсом, он понятия не имеет, о чем идёт речь. Единственный человек в мире, который, вероятно, понимает Чана - это сам Феликс. — Хм, — напевает Каын, поправляя ремни и поворачиваясь, чтобы посмотреть на себя. Чонин не даёт комментариев. Вместо этого он оглядывал её фигуру и вынужден признать, что она подходит на эту роль. Хорошо воспитанная дочь, рождённая и воспитанная, чтобы, в конце концов, стать чьей-то трофейной женой. Если бы он не был так напуган ею, он был бы больше обеспокоен браком, в который она собирается вступить. Какое будущее у неё, как у невестки следующего президента Южной Кореи? Замужем за кем-то вроде Чана, который управляет заведением, таким как «God’s Menu». Он сомневается, что в будущем её ждёт много семейного счастья. Она возвращается в раздевалку, не сказав ни слова, и Чонин думает, что на этом всё, пока платье не взлетает и не вылетает за занавеску. Оно приземляется ему на колени, смятое и вывернутое наизнанку, когда Каын зовёт. — Положи обратно на стойку, пёсик. Это не то, что нужно. Чонин делает глубокий вдох и встаёт, чтобы сделать так, как она ему говорит. Если это будет день, когда его игнорируют, а он выполняет все приказы, он может с этим смириться. Это лучше, чем тот ад, который сейчас творится в ресторане, уж точно. — — Чёртов Чан, — шипит Минхо себе под нос, просматривая список гостей. — Свалил на нас этот вечер, а потом съебался с Ханом и Чанбином… На другом конце комнаты Сынмин скептически смотрит на сварливого мужчину, но решительно держит рот на замке. Чан как бы и правда свалил это на них. Несмотря на то, что все они знали о приближении дня, о котором он предупредил их, но в день подготовки его нигде не было. Ни Джисона, ни Чанбина. Даже Чонину он дал дополнительное задание. Что оставило подготовку ресторана на Минхо, Хёнджине, Сынмине и Феликсе. Так что вполне объяснимо, почему Минхо кипит - к сожалению, это также означает, что его гнев обрушится на остальных. Единственный плюс в том, что ресторан закрыт на время приготовления. Поскольку вечеринка начинается в шесть вечера, у них есть целый день, чтобы приготовить еду, убрать ресторан до мельчайших деталей и украсить его к празднику. Чан очень ясно дал это понять. Все люди, которые могли бы вознести или растоптать их, будут там, пресса будет там, отец Чана и отец Каын, все. На кухне тихо, если не считать ворчания Минхо. Хёнджин сидит на столешнице с Феликсом, Сынмин решил прислониться к другому концу стола - как можно дальше от Минхо, насколько это возможно. Пока рано. Ещё есть время. Но у них ужасная критическая нехватка персонала. Рядом с Хёнджином дёргается Феликс. Его рука поднимается, он начинает грызть ногти, прежде чем Хёнджин поднимает свою и опускает руку Феликса снова. — Не делай так, — бормочет Хёнджин, его глаза сосредоточены на стене перед ним. — Это отвратительно. Феликс смотрит на него, а затем на их соединённые руки. Руки Хёнджина всегда были холодными. Руки Феликса, напротив, тёплые, как и у Чонина. — Ты волнуешься? — спрашивает он, ища какие-либо эмоции на красивом лице Хёнджина. — Насчёт Йенни? — С ним всё будет в порядке. Монотонно. Как и ожидал Феликс. Феликс смотрит вниз и выскальзывает из руки Хёнджина. Он складывает ладони на коленях и качает головой. — Я волнуюсь, — признаётся он. — Каын… ужасающая. — Идеальная пара для Чана, я полагаю, — фыркает Сынмин. — Заткнись нахуй, Сынмин, — огрызается Феликс, внезапно разозлившись при мысли о том, что Чан женится на ней. Они все снова замолкают, пока Минхо, наконец, не отбрасывает список гостей и не делает глубокий вдох. — Хорошо, — объявляет он, поднимаясь на ноги, чтобы подойти к ним. — Вот что мы собираемся сделать. Хёнджин и Сынмин, вы двое в зале. На вас уборка и декорирование. Мы с Ликси на кухне, готовим закуски и блюда. Феликс и Хёнджин встают со стойки и собираются немедленно приступить к работе, но Сынмин прищуривает глаза. — Я быстрее тебя работаю с ножом, — напоминает он Минхо. — Есть причина, по которой на кухне я, а не ты. — Сынмин, поспорь со мной, и я покажу тебе, насколько быстрее обращаюсь с ножом, — говорит Минхо, угроза в его голосе достаточно явная, когда он смотрит на человека, о котором идет речь. — Я здесь главный, иди туда и помоги Хёнджину, прежде чем я подам им твоё глазное яблоко. Сынмин сердито смотрит, но не сопротивляется. Он отталкивается от стола и направляется через вращающиеся двери в главный зал, где Хёнджин уже отодвигает стулья с дороги. Оставшись наедине на кухне, Минхо поворачивается и видит обеспокоенное выражение на лице Феликса. Он наклоняет голову и подходит, чтобы обнять его за плечи. — Что случилось, Ликси? — спрашивает он, теперь уже значительно более мягким тоном. Обычно это происходит, когда он разговаривает с Феликсом. Младший качает головой, но Минхо гладит его по плечу, нежные кошачьи глаза умоляют его открыться, и ему слишком легко довериться. Феликс чувствует комок в горле, его мысли в беспорядке, когда он протягивает руку, чтобы схватиться за столешницу - как будто для того, чтобы удержаться на ногах. Он делает глубокий прерывистый вдох и наклоняется к Минхо. — Он должен жениться на ней? — спрашивает Феликс тихим и дрожащим голосом. — Разве мы не можем сказать ему не делать этого? Минхо хмурится, а Феликс снова качает головой. — Разве мы не можем оставить всё так, как сейчас? Разве мы не можем остановить время? Минхо не понимает. Между Чаном и Феликсом что-то есть, чего ни один из них никогда никому не объяснял. Все понимают, что это нечто глубокое и нерушимое. Им никогда не нужно спрашивать о дополнительной информации. Но видеть Феликса таким Минхо приходится впервые за всё время, что он его знает, никогда не видел мальчика таким… хрупким. Поэтому он притягивает его в объятия, и только когда его руки сжимаются вокруг младшего, Феликс, наконец, сдаётся. Первый всхлип, приглушённый плечом Минхо, когда другой разрывается на части в его объятиях. Минхо поднимает глаза и видит Хёнджина, стоящего возле вращающихся дверей и наблюдающего за ними обоими. Взгляд Хёнджина на мгновение останавливается на Феликсе. В его глазах появляется непроницаемость, прежде чем он оставляет их обоих в покое. Минхо снова обращает всё своё внимание на Феликса и невесомо целует его в макушку, до куда может дотянуться. Он не может сказать ничего утешительного и подозревает, что Феликсу это и не нужно. Ему просто нужен кто-то, кто поддержит его, поможет ему пройти через это и поможет собраться сегодня вечером. Какое же дерьмовое торжество это будет. — Начальник полиции был высоким, устрашающего вида человеком. Закалённый годами службы в полиции, его преданность службе стоила ему внимания к жене и сыну. Все это Чан мог сказать с первого взгляда. Зона отдыха была стильной. Из бара играет джазовая музыка. В это время дня посетителей очень мало. Чан забронировал VIP-секцию, и комната была намного больше, чем ему нужно. Четыре длинных кожаных дивана вдоль стен, журнальные столики между ними и вид на первый этаж, где проводят свои вечера более состоятельные посетители Сеула. Клуб одиноких сердец богачей и вдов. Чан откидывается на спинку стула, закинув ногу на ногу, наблюдая за Шефом в дверях. Его останавливает Чанбин, и тот послушно протягивает руки, когда Джисон успокаивает его и двух его охранников. Они не вооружены. Они не смогли бы проникнуть в зал с оружием, полиция или нет, но дополнительная предосторожность заставляет Чана улыбнуться, когда им, наконец, разрешили войти. Чонин отчасти похож на своего отца. Те же глаза лани, только у старшего немного более усталые, преждевременно постаревшие из-за его работы. Чан жестом указывает на диван рядом с ним, и когда Шеф садится, он всё ещё напряжён. Его охранники решили остаться. — Спасибо, что согласился встретиться со мной здесь, — говорит Чан. — Надеюсь, у тебя не было проблем с тем, чтобы ускользнуть? — Где Чонин? — немедленно спрашивает Шеф, и это заставляет Чана улыбнуться. — Ты хороший отец, — говорит он через мгновение. — Задаёшь правильный вопрос. Моему отцу и в голову не пришло бы сначала поинтересоваться моим здоровьем. Шеф немного неловко ёрзает, и Чан щёлкает языком. — Он жив, — уверяет он его. — На самом деле, он отправился за покупками с моей невестой. Вы знаете, женщины и деньги, я скорее доверю твоему маленькому сыночку свою кредитную карточку, чем ей. Мужчина выглядит так, будто не знает, сердито смотреть ему или немного посмеяться. Его взгляд так же суров, всё ещё настороже, и Чан подозревает, что охранники тоже не успокоятся. Он не стал бы шефом полиции, если бы ослабил бдительность. Через мгновение Шеф снова заговаривает. — Мне нужны доказательства. На это Чан пожимает плечами и достаёт свой телефон. Он постукивает по экрану мгновение, и пока он это делает, Джисон и Чанбин входят в комнату и закрывают за собой дверь, запираясь в комнате с ними. Охранники шефа немного сдвигаются. Оба, похоже, боятся Джисона и Чанбина - и на то есть веские причины. Если они сделали свою домашнюю работу и знали, с кем они сейчас, у них была бы причина бояться. — Вот, — говорит Чан, поворачивая телефон, чтобы шеф мог видеть запись. Шеф прищуривается. Изображение не самое чёткое, но похоже, это запись с камер видеонаблюдения в магазине одежды. Он видит примерочные, и снаружи с довольно скучающим видом стоит Чонин, держа в руках четыре разных платья. Чан забирает свой телефон и засовывает его обратно в карман. — Я забочусь о нём. Ноздри шефа раздуваются, и Чан знает, что он хочет сказать. Но тот не осмеливается сказать это здесь. Не перед Чаном и уж точно не перед его собственной охраной. Чан знает почему. Он единственный, кто видел видеозапись, которую Феликс отправил ему. Шеф никому, даже своим охранникам, не сказал, что его собственный сын совершил убийство. — Ты действительно хочешь поговорить об этом здесь? — спрашивает Чан с лёгкой насмешкой в голосе, наблюдая за суровым мужчиной перед ним. — Ты можешь доверять своим людям? — Конечно, я могу, — возмущённо огрызается шеф. Только Чан может видеть колебание в его глазах, он в ловушке, и знает это. Будь он проклят, если он это сделает, и будь он проклят, если не сделает. Если он отошлёт своих людей, они будут удивляться, почему, но если он оставит их, они вскоре узнают, в каком дерьме находится Чонин. Чан даёт ему ещё мгновение, и это всё, что тому нужно. Шеф поворачивается к своим людям, и они следуя одному кивку покидают комнату. Когда дверь закрывается, Чан снова переводит взгляд на шефа. Он должен отдать должное этому человеку, тот держится, несмотря на то, что его положение сродни положению крысы в мышеловке. — У тебя в участке кроты, — сообщает ему Чан. — Один из них, в частности, несёт ответственность за положение Чонина. Если бы он не слил мне информацию, я бы никогда не узнал, что он твой сын, которого ты послал расследовать мой ресторан. Глаза шефа расширяются. Он явно думал, что принял все меры предосторожности. Чан может видеть, как он припоминает короткий список людей, которые, возможно, знали об этой миссии, которые могли бы рассказать об этом Чану. Чан решает избавить его от страданий. — Как удобно, что у твоего лучшего хакера оказалась бабушка в Пусане, верно? — дразнит он. — Именно тогда, когда тебе это было нужно? Хорошо и то, что та была больна поздней стадией Альцгеймера и слабоумия, понятия не имела, кто такой Чонин. Щелчок, и глаза шефа темнеют от осознания. Чан наклоняется. — Дело в том, сэр. Я не хочу, чтобы хакеры-подхалимы были моими кротами, они полезны только до определённого момента, и я сомневаюсь, что тебе нужен такой человек в команде. — Я с ним разберусь, – шеф смотрит свирепо. — Оставь на меня, он всё равно придёт ко мне, — говорит Чан с улыбкой. — Чего я хочу, так это тебя. — Я никогда не буду прислуживать тебе. — Сэр, подумайте о положении, в котором вы находитесь, — настаивает Чан. — Твой сын в моих руках, и я могу делать с ним всё, что захочу. Глаза шефа темнеют, и Чан наклоняет голову. — Эй, как тебе тот бульгоги, который я тебе прислал? Затем замешательство. Внезапное осознание. — …ты отправил это? — Да, — улыбается Чан. — Видите ли, бульгоги - это фирменное блюдо нашего шеф-повара. Ингредиенты были… это очень личное для нас с тобой. Требуется мгновение яростных размышлений, прежде чем это, наконец, доходит до шефа. Чан видит, как краска отливает от его лица, когда он понимает не только то, из чего, должно быть, был сделан этот бульгоги, но и то, куда отправляются все пропавшие люди. Всё это время они искали тела, а улики съедались прямо у них под носом. — Что из еды предпочитает твоя жена? — Чан игриво продолжает. — Держу пари, она умирает от желания снова увидеть своего сына. Я могу отправить его ей в коробке для ланча- — Остановись, просто прекрати, — наконец рявкает шеф, его спокойное самообладание исчезает, когда он наблюдает за Чаном. — Чего ты хочешь? — Я же сказал тебе, я хочу тебя, и ты не в том положении, чтобы отказывать мне, — улыбается Чан. — У меня есть шпионы в вашем участке, мой отец готовится стать будущим президентом, и в нужное время ты будешь на неправильной стороне для этого. Шеф уже начинает потеть. Чан может это видеть. Он пытается придумать выход, но его нет. Не тогда, когда у Чана есть его сын. Почти приятно видеть отца, который действительно заботится. Возможно, он не самый идеальный отец на свете - учитывая его работу, он, вполне возможно, был отсутствующим отцом и мужем, но ему не всё равно. Это больше, чем Чан может сказать о своём собственном отце. — Что… что я должен сделать? — спрашивает он, его голос становится тише, и Чан отмечает, что у Чонина такая же привычка. Когда он напуган, его голос становится меньше. Тише. — Оставайся там, где ты есть, будь шефом и рассказывай мне вещи, когда я хочу их знать, — говорит ему Чан. — Взамен ты получишь компенсацию и защиту. Он кивает Чанбину и Джисону, оба из которых на короткое мгновение кланяются шефу. — …а Чонин? — В безопасности, — уверяет его Чан. — Тебе придется поверить мне на слово, но если ты этого хочешь, я могу попросить его позвонить тебе через несколько дней. Я мог бы даже отправить его домой, чтобы он повидался с матерью. Но просто знай, что если я услышу хотя бы шёпот, что ты мне перечишь, я положу твоего драгоценного сына в пирог и отправлю его тебе и твоей жене. На лице шефа выражение смирения, и для Чана этого достаточно. Он не собирается никому рассказывать об этом, ему есть что терять. — Теперь, — улыбается Чан и снова откидывается на спинку дивана. Он доволен своим новым альянсом. — Насчёт твоего хакера… — Он твой, — отвечает шеф внезапно холодным тоном, когда его глаза лани возвращаются к своей прежней жесткости. Улыбка Чана становится шире. — Как пожелаешь. После того, как шеф уходит, Чан проверяет время на своем телефоне. Джисон и Чанбин покидают свои позиции у двери и садятся по обе стороны от него. — Обратный рейс в Пусан через час, — вздыхает Чан, кладёт телефон обратно и откидывает голову на спинку дивана. — Убейте меня. Чанбин фыркает. — Ты всё ещё можешь отменить это. Скажи нет. Отвали Каын, мне не нужна жена. — Дело не в жене, а в её отце, — напоминает ему Чан. — Он мне нужен. Так же, как мне нужен отец Йенни. Джисон поднимает взгляд с того места, где он украдкой положил голову на плечо Чана. — Йенни — сын начальника полиции? — Извините, что так внезапно свалил это на вас, — Чан закрывает глаза. — Это вроде как быстро всплыло. — Нет, на самом деле в этом есть смысл, — комментирует Джисон, и Чан поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — …правда? — Подходящее время, — пожимает плечами Джисон. — Он появляется прямо в тот момент, когда другой парень вышел из игры? Я не верю в совпадения. — Ты уверен, что это была хорошая идея взять начальника полиции? Достаточно ли Йенни для страховки? – Чанбин качает головой. Чан фыркает. — Конечно нет. Парень всё ещё может предать нас и сознательно убить своего сына в процессе. Я не идиот, Бинни. Я замёл все следы и расставил точки над «и» перед этой встречей. — Так… у тебя есть что-то, что он не может потерять? — Джисон спрашивает, и Чан кивает. — Что это? — Я положил глаз на его жену, — пожимает плечами Чан. — Если он сделает шаг, который мне не понравится, я уберу её первой. Судя по тому, что я слышал, мама Йенни - тот ещё пиздец. Двое других подталкивают его продолжать, и он хихикает. — Дайте мне передохнуть, я с ног сбился с тех пор, как узнал, кто такой Йенни на самом деле. Затем есть история с Хёнджином и моим отцом, и в довершение всего я женюсь. Он слышит, как они оба раздражаются, и улыбается. Ни Джисону, ни Чанбину это не нравится, но то, что после этого объяснения они всё ещё не призывают его отменить это, говорит о многом. — Все ещё со мной? — он должен спросить. Джисон кивает и кладёт голову на плечо Чана. — До горького, до самого горького конца, Чан, – Чанбин только вздыхает. — Каким-то образом им это удалось. «God’s Menu» гордо возвышается, колонны сияют на фоне огней снизу. Музыка приветствует посетителей вечера внутри, и когда Чонин вылезает из седана вместе с Каын, ему приходится остановиться и посмотреть на здание с лёгким трепетом. Величественность этого ресторана теряется днём, но не ночью, ночью, когда он действительно светится, как колизей. Каын протягивает руку, и Чонин даёт ей свою. По большей части она игнорировала его весь день, но придерживалась правил. Не переусердствовала с картой Чана, не съела его. Чонин рад последнему. Там уже есть люди с камерами. Чонин сжимается, когда они фотографируют Каын и, соответственно, его. Они задают ей вопросы о Чане, и она отвечает тихими заверениями, что объявление будет сделано позже. Чонин никогда не следил за жизнью богатых светских львиц Южной Кореи, но теперь он начинает понимать, что они в некотором роде знаменитости. Когда он провожает Каын, то замечает Сынмина, ожидающего у двери, приветствуя людей, когда они входят. Сынмин замечает его, и улыбка немного теплеет. Каын отпускает Чонина, слегка фыркнув. — Вот, — говорит она Сынмину. — Забери его. — Приятного вечера, — отвечает Сынмин, протягивая руку, чтобы взять ладонь Чонина. Чонин с радостью следует за ним, когда его ведут через растущую толпу на первом этаже к дверям кухни, где его сразу же заключают в объятия. Он узнает запах еще до того, как поднимает голову, чтобы увидеть светлые волосы и чистое облегчение на лице Феликса. — О, слава богу, я скучал по тебе, — фыркает Феликс, снова обнимая его, и на этот раз так сильно, что Чонин чуть не задыхается от силы. — Я так волновался. Чонин не знает, что делать, поэтому он как бы похлопывает Феликса по плечу, пока тот не отпускает его. — Она меня не съела, — уверяет его Чонин. — На самом деле, она игнорировала меня большую часть дня - за исключением одного или двух комментариев. — Не поддавайся на это. Ей нельзя доверять, – Феликс кивает. — Дай ему дышать, Ликс, — ругает Минхо, но он подходит, чтобы похлопать Чонина по плечу. — Ты в порядке, Йенни? Чонин кивает, он автоматически оглядывает кухню, но не видит того, кого хотел бы. Что он может видеть, так это кухню, что уже работает в полную силу, чтобы обслужить толпу в главном зале. — Его здесь нет, — говорит Феликс, точно угадывая, кого ищет Чонин. — Он в зале, раздаёт закуски. — Вот куда я собираюсь пойти, — говорит Сынмин, бросив взгляд на Минхо. Он хватает поднос и быстро исчезает за дверьми. — Чан? Хан? Чанбин? – Чонин моргает. — Ещё не вернулись, — вздыхает Минхо. — И у нас много работы, поэтому я надеюсь, что Каын не слишком утомила тебя, мне бы пригодились твои руки. Чонин привязан к кухне. Вернувшись в свою форму, он расположился рядом с Феликсом и нарезает овощи, когда задняя дверь открывается, и Чан просовывает голову внутрь, за ним следуют Чанбин и Джисон. При виде них Минхо чуть не роняет нож. — Детка! Джисон выскальзывает из-за спины Чана и бросается к нему, чтобы поцеловать. Феликс покидает своё рабочее место и подбегает к Чану и Чанбину. — Всё в порядке? — спрашивает он тоном, полным беспокойства. Чан кивает и бросает взгляд на главную комнату. — Зал быстро заполняется, — комментирует он. — Как у нас дела с едой? — Дай мне его и его, — требует Минхо, указывая на Джисона, а затем на Чанбина. — Мне нужны руки на этой кухне и в зале. — Они твои. Я пойду переоденусь и тоже скоро выйду, – Чан кивает. При напоминании об объявлении Феликс бледнеет. Он протягивает руку и хватает Чана за рубашку, заставляя его остановиться и посмотреть на выражение его лица. С того места, где он находится, Чонин может это видеть. Губы дрожат, кожа бледная, большие глаза снова наполняются слезами. Феликс в ужасе. — Не надо, — умоляет он. — Пожалуйста. Чан делает глубокий вдох, но его взгляд значительно смягчается. Позади него Чанбин закусывает губу и идёт помогать Хёнджину и Сынмину на первом этаже. Чан ничего не говорит. Он просто берёт руку Феликса поверх рубашки и поднимает её, чтобы поцеловать его пальцы. Затем сжимает его руку и уходит обратно, чтобы переодеться в своём кабинете. Оставшись один, Феликс фыркает и поворачивается, чтобы вернуться на своё место. — С ним всё будет в порядке, Ликси, – Минхо по-доброму смотрит на него. Феликс ничего не говорит, он просто качает головой и возвращается к приготовлению стейков. К восьми вечера зал заполнен до отказа. Люди наполняют зал болтовней и музыкой, звоном бокалов и смехом. На кухне у Чонина руки заняты подносами, которые продолжают выходить, чтобы накормить массы, и, кажется, этого никогда не будет достаточно. Там слишком много людей, а на кухне только четверо, чтобы всех накормить. Он сам, Феликс, Минхо и Джисон. По словам Сынмина, это всё равно, что пытаться пробиться сквозь огромную толпу после работы на вокзале. Наконец вечер приближается к своему пику. Работа на кухне, наконец, замедляется, и с того места, где он стоит, Чонин слышит, как обрывается музыка и раздаётся потрескивание микрофона, когда голос Чана пронзает комнату. — Спасибо вам всем, что пришли сегодня вечером. Феликс снова шмыгает носом. Он дрожит, когда стоит рядом с Чонином, и, похоже, не может с этим справиться, потому что отворачивается и прячет лицо у Чонина на плече. Чонин может только потереть ему спину, небольшое утешение, когда слёзы Феликса увлажняют и согревают его плечо через ткань униформы. Он может слышать щелчки камер. Приглушённые голоса, когда Чан благодарит их всех за потраченное время и представляет Каын залу вместе с ним. Он не теряет времени даром, прежде чем, наконец, сбросить бомбу, и когда она падает, Чонин находится в идеальном положении, чтобы видеть реакцию каждого. — Мы с Каын помолвлены, поженимся в следующем году. Руки Феликса сжимаются вокруг Чонина. Глаза Минхо закрываются, и он откидывается на Джисона, у которого постоянно хмурое выражение лица. Через маленькое окно, разделяющее кухню и главную комнату, Чонин может видеть Хёнджина и Сынмина, стоящих бок о бок. Ни у кого из них нет никакого выражения на лицах, но они оба смотрят туда, где предположительно находится Чан. Чуть дальше от них виднеется лицо Чанбина с выражением явного неодобрения. Чан заканчивает. Микрофон передаётся глубокому голосу, и Чонин может только предположить, что это печально известный отец Чана, поздравляющий своего сына и празднующий объединение двух удивительно прославленных домов, таких как у них. Чонин не может не вспомнить слова Каын. Разве они не в двадцать первом веке? Все это кажется ему устаревшим, устаревшие традиции, поддерживаемые богатым, высшим обществом Южной Кореи. Общество, в котором родился Чан. Теперь слышится больше шума, поскольку репортеры задают вопросы. В основном о Чане и Каын, которые ищут историю любви, чтобы написать в статьях. Что-то, что нужно показать на первой полосе, гламурная жизнь богатых, сына премьер-министра. Что-то, к чему простые люди стремятся и на что равняются - их собственная королевская семья. Вместо этого внимание Чонина переключается на Феликса, который превратился в беспорядок у него на руках. Он немного отстраняется, чтобы взглянуть на его лицо, и чувствует, как его сердце падает при виде этого. Феликс - это полный беспорядок, прекрасный трагический беспорядок. — Хочешь выйти на улицу? — спрашивает Чонин, кивая на заднюю дверь. — Подышать свежим воздухом? Я пойду с тобой. Феликс кивает. Он берёт Чонина за руку, и Чонин сигнализирует Минхо, когда они выходят на улицу. Минхо просто кивает и отмахивается от них. Ночной воздух холодный, освежающий после удушающей жары кухни. Феликс делает глубокий вдох, и Чонин роется в кармане в поисках платка, чтобы дать ему. Они находят маленькую скамейку рядом с офисом Чана и садятся, чтобы посмотреть на заднюю парковку и луну, сияющую над ними. Полная луна. Как это уместно. — Я знаю кое-что, чего Чан думает, что я не знаю, — говорит ему Феликс через мгновение. Феликс смотрит на небо, и они не могут видеть там звёзд, но видят луну. Почему-то сегодня вечером стало светлее. — Он пытался скрыть это от меня, — продолжает Феликс. — Ради моего же блага, я думаю. Но я узнал об этом давным-давно. Чонин не говорит ни слова. Если Феликсу не суждено было об этом знать, то, скорее всего, Чонин тем более не должен об этом узнать. Ему любопытно, но в то же время он не хочет знать ни о чем, из-за чего его могут убить. Рука Феликса находит его руку на скамейке, и он держит. — Видишь ли, я родился в Австралии, — фыркает Феликс. — Моя мама родила меня там. Раньше она жила здесь, в Южной Корее. В Сеуле. Чонин кивает, и Феликс продолжает мягким голосом. — Она всегда говорила мне, что мой отец умер до моего рождения. Я верил ей годами, пока однажды не нашёл эти письма, которые она хранила на чердаке. Они были из какой-то юридической фирмы в Корее, угрожали принять меры против неё, если она… Затем Феликс моргает, смотрит на луну и качает головой. — Она работала на этого человека. Она была его горничной - банальная история, если ты когда-либо слышал о такой. Мужчина был женат, но всё это не имело значения, потому что он… Чонин хмурится. Он едва прослеживает нить, но не смеет сказать ни слова и сбить Феликса с толку. Он просто слушает. — В общем, мама забеременела. Мужчина узнал и пригрозил судебным иском, если она когда-нибудь… ты знаешь… расскажет об этом публично. Итак, она сбежала из страны, отправилась в Австралию и родила меня там. Я вырос с ней, моим отчимом и двумя сестрами - на самом деле у меня было довольно хорошее детство. Пока я не захотел узнать, кто мой настоящий отец. Я ушёл искать его, и она умоляла меня не делать этого, но я… я должен был. До Чонина медленно доходит, о ком он говорит. — Я нашёл Чана до того, как успел найти отца. Моего настоящего отца. И когда я увидел его, то понял, от чего сбежала моя мать. Я знал, почему она никогда не рассказывала мне о нём. Он… он ужасающий, – грустная улыбка пробегает по лицу Феликса. Он так крепко держит Чонина за руку сейчас. Его дыхание учащается, как будто он вот-вот запаникует при воспоминании. Чонин тяжело сглатывает. — Чан, — наконец говорит он, его голос немного сдавленный. — Чан твой… — Брат, — говорит Феликс с лёгкой улыбкой. — Сводный брат, и он не знает, что я знаю. — А он сам знает об этом? — не может не спросить Чонин. Феликс кивает. — Не может быть, чтобы он не знал. Он участвует в сокрытии всего, что делает его отец, он знает, что я его брат. — И почему ты так уверен, что он не знает, что ты знаешь? — Чонин спрашивает, немного скептически. — Не так уж много проходит мимо Чана. Феликс смеётся водянистым, слезливым смехом, от которого он задыхается, но в его глазах светится веселье. — Поверь мне, я знаю его достаточно хорошо, — уверяет он Чонина. — Чан защищает меня от своего отца. Если его отец когда-нибудь узнает, что я его биологический сын, я стану пятном в истории. Он сам избавится от меня. Чан знает, что я пришёл сюда в поисках своего отца, и он притворялся, что помогает мне найти его всё это время. Но он всё знает. И я знаю. Чонин смотрит вниз и позволяет информации немного перемешаться в его голове. — Причина, по которой Каын так сильно тебя ненавидит, в том, что она думает, что Чан изменяет ей с тобой, — говорит Чонин. Каын упомянула об этом сегодня с яростным отвращением при одной мысли о Феликсе. Она упомянула об этом, потому что сказала Чонину, что рада тому, что Чан прислал ей его, а не Феликса. — И Каын лучше думать, что я его любовник, а не брат, — кивает Феликс. — Потому что, если бы она знала правду, она бы всё рассказала его отцу, чтобы избавиться от меня в любом случае. Это не делает её менее страшной. Он снова сжимает руку Чонина и делает глубокий, прерывистый вдох. Слёзы прекратились, но он всё ещё выглядит грустным. — Чан заслуживает лучшего, чем быть с ней, — тихо говорит он. — Чан заслуживает лучшего, чем его отец. Он заслуживает лучшего, чем всё это. Высшее общество, подобное этому, - вакуум, чёрная дыра, и, соглашаясь жениться на ней, он приковывает себя к этому. Это не то, чего я хочу для него. Чонин вспоминает тот момент, когда Чан запер его в морозилке, и он не может полностью согласиться, но не говорит этого. Феликс просто делает ещё один вдох и наклоняется, чтобы поцеловать Чонина в щёку. Поцелуй заставляет Чонина подпрыгнуть от неожиданности, он этого не ожидал. Опять же, Феликс самый ласковый из группы, возможно, ему следовало этого ожидать. — Давай вернёмся обратно, пока у Минхо не случился сердечный приступ, — говорит Феликс, поднимаясь на ноги. Он потягивается и поворачивается, чтобы посмотреть на Чонина, на его лице появляется новая улыбка. Все следы слёз исчезли. — Спасибо, Йенни. Чонин кивает, и Феликс берёт его за руку, чтобы помочь ему подняться. — Сохранишь мой секрет при себе? Чонин снова кивает, и Феликс улыбается. — Тогда давай вернёмся. После объявления ночь начинает затихать. Затем работа Чонина на кухне переключается на мытье посуды, и к тому времени, когда последний посетитель, наконец, покидает ресторан, все его пальцы сморщились от воды. Они все измотаны, но вычищают и убирают ресторан. Чонин выходит в главный зал как раз вовремя, чтобы увидеть Чана в дверях с высоким мужчиной, которого он может только предположительно принять за его отца. Он видел премьер-министра раньше в газетах и в интернете, но совсем другое дело - увидеть этого человека лично. Он примерно такого же роста, как Чан, но крупнее. Тёмно-синий костюм-тройка, который на нём, едва прикрывает тот факт, что он сильный и крепкий. У него глаза Чана расчётливые и непреднамеренно мягкие. Так он стал премьер-министром. Он выглядит как человек, которому люди могут доверять. Если бы они только знали правду. — Хорошая работа, сынок, — говорит он Чану, когда Чонин выходит и подходит к Хёнджину, который убирает стулья. — Я позвоню тебе позже. Чан кланяется, и когда мужчина уходит со своими охранниками, Чан провожает его, прежде чем окончательно закрыть входные двери ресторана. Только когда они закрываются и запираются, Чан, наконец, прислоняет голову к деревянной двери и испускает долгий вздох. — Мне нужен виски, — говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь. Чанбин выходит оттуда, где он ранее подметал. — У меня дома много такого, — предлагает он. — Приведи Ликса, мы напьёмся сегодня вечером. — Я хотел бы, — стонет Чан и отталкивается от двери. Он смотрит на Чонина и улыбается. — Хорошо поработал сегодня, Йенни. Я видел транзакции по моей карте, ты держал её в узде. Чонин может только кивнуть, когда к нему подходит Чан. Рядом с ним Хёнджин кладёт руку ему на спину, как будто уже настороже. — Есть кое-что, что я хочу сделать завтра, — говорит ему Чан лёгким и непринужденным тоном. — И мне бы очень хотелось, чтобы ты был там, Йенни. Ты тоже, Хёнджин, пойдёшь с нами. Глаза Хёнджина сужаются, но Чонин может прочитать тон его голоса. Это приказ, а не предложение. — Конечно, — говорит он немного сдавленным голосом, встречаясь взглядом с Чаном. — Что мы делаем? Ухмылка Чана напоминает Чонину дьявола. Особенно, когда он постукивает пальцами по губам. — Это сюрприз, — обещает Чан и с этими словами направляется на кухню - предположительно, к Феликсу. Оставшись один, Чонин поворачивается, чтобы посмотреть на Хёнджина, но блондин просто пожимает плечами. Он в таком же неведении, как и Чонин, и это не очень обнадёживает. — Солнце высоко в небе, не видно ни облачка, когда Чан ведёт Чонина и Хёнджина в последнее место, которое они себе представляли. Кладбище. Машина останавливается, и Чонин бросает странный взгляд на Хёнджина, когда он следует за Чаном и оглядывается. Это небольшой участок, но в отличие от большинства кладбищ, которые когда-либо видел Чонин, на этом не так много надгробий. Потому что, в отличие от большинства кладбищ, оно предназначено для тел, а не для праха. — Хён? — Спрашивает Чонин, его голос полон неуверенности и преждевременной тревоги, когда он оглядывается. О боже, его сегодня застрелят над заранее вырытой могилой? Чан просто улыбается и кивает головой в сторону середины кладбища. — Сюда. Рука Хёнджина снова лежит на его пояснице. Мягкое напоминание о том, что он рядом. Это лишь немного успокаивает, поскольку Чонин следует за Чаном к месту, где уже была подготовлена большая, глубокая, прямоугольная яма. Но там нет священника. Рядом с ямой стоит гроб, но его ещё не установили над ней. — Он скоро должен быть здесь, – Чан проверяет время на своих часах и оглядывается. Он выдыхает. Беспокойство Чонина сейчас возрастает. В своей голове он думает о самых разных вещах. От того, чтобы быть застреленным прямо здесь, до того, чтобы быть похороненным заживо. Он тянется назад, чтобы схватить руку Хёнджина, а тот молчит. Если он тоже пытается продумать все возможные сценарии, у него получается лучше скрывать это, чем у Чонина. Затем Чан оборачивается, и ослепительная улыбка вспыхивает, когда он видит человека, приближающегося к ним. — Так рад, что ты смог прийти! Чонин поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чан вытаскивает пистолет и стреляет мужчине в ногу. Выстрел отдаётся эхом, он раздаётся на всё кладбище, и Чонин отскакивает назад. Мужчина падает с болезненным криком. Чан просто убирает пистолет и подходит к мужчине, чтобы схватить его за руку и потащить к ним. — Йенни, — говорит он, опрокидывая мужчину на спину. — Я полагаю, ты встречал Уджина раньше, не так ли? Хёнджин делает глубокий вдох, и только когда Чонин смотрит вниз и узнаёт мужчину, он понимает то же самое. Этот человек - хакер из полицейского участка, он тот, кто отправил Чонина к Минджи. Он - утечка информации в полиции, он причина, по которой Хёнджин узнал, кто такой Чонин на самом деле. Тот факт, что он здесь, с Чаном, означает… Чонин дрожит и бледнеет, в ужасе глядя на Чана. Чан знает. Это всё, что приходит ему в голову. Он знает, он знает, он знает. Уджин всё ещё стонет от боли, он не может пошевелиться. Чистый выстрел в голень, и Чонин помнит, как он помогал. Он помнит, как этот человек говорил ему, уверяя его, что он собирается замести следы. Что Чан никогда не узнает, потому что он изменит саму базу данных, чтобы скрыть его. Он этого не сделал, и вместо того продал его самому Чану. — Я не понимаю! — Уджин задыхается, глядя на Чана. — Я сделал всё, о чём ты меня просил! Я предупредил тебя о нём! — Да, ты был очень полезен, — кивает Чан и поворачивается к Чонину. — И Йенни, малыш, не делай такое лицо. Это не ты лежишь на земле с дыркой в ноге, а он. — Почему? — Чонин не может не спросить. Его голос сдавленный, дрожащий от нервов, но он должен знать. — Я думал, ты… — Убью тебя, если узнаю? — Чан заканчивает за него. Когда Чонин кивает, он пожимает плечами. — Я думал об этом, но, честно говоря, ты мне даже нравишься. Рука Хёнджина больше не лежит на спине Чонина. Вместо этого он толкает Чонина за свою спину, стоически, пристально смотрит на Чана, который вздыхает. — Хёнджин, если бы я хотел смерти твоего маленького бойфренда, я бы сделал это давным-давно. И для протокола, мне больно, что ты не доверял мне настолько, чтобы рассказать об этом раньше, чем это мог сделать этот придурок, — он пинает Уджина, который визжит от боли. — Но… я понимаю твои причины. Хёнджин ничего не говорит, и Чан кивает. — Я знаю правду. Это не конец. Во всяком случае, не для тебя, но этот парень, однако… — Чан смотрит на Уджина сверху вниз. — Что ж… Чонин сжимает рубашку Хёнджина сзади и смотрит вниз. Всё это время он думал, что его отец был тем человеком, кто не замёл следы. Его отец, который бросил его, чтобы Чонин стал приманкой для Чана, но это было не так. Он чувствует малейшее облегчение, но это не отменяет злости, которую он испытывает на Уджина за то, что тот его так предал. — Это похороны Минджи, — говорит Чан, кивая на гроб. — Я подумал, что будет лучше, если она получит надлежащие похороны. Видите ли, у меня тоже когда-то была бабушка, и я любил её. Она следила за тем, чтобы меня кормили, когда я был ребёнком, она всегда принимала мою сторону, когда я приходил к ней жаловаться на своего отца, и я был опустошён, когда она умерла. Я бы сделал для неё что угодно. Хёнджин и Чонин наблюдают за ним, но, похоже, он не врёт. Кажется, он искренне зол из-за этого. — И мысль о том, что ты использовал эту бедную старую леди в своих целях… — Чан шипит на Уджина. — Ну… это выводит меня из себя совершенно особым образом. Уджин корчится. — Я твой крот, — напоминает он Чану. — Я на твоей стороне! Я всё ещё могу быть полезен! — В этом я не сомневаюсь, но я уже заменил тебя, — пожимает плечами Чан. Затем он поворачивается к Чонину. — Итак, что ты хочешь с ним сделать? — …что? – Чонин удивленно моргает. Чан кивает на Уджина. — С ним, — говорит он. — Что ты хочешь с ним сделать? В конце концов, он причина, по которой ты в этом беспорядке. Если бы он делал свою работу должным образом, никто из нас не знал бы, кто ты. Никто из нас не смог бы тебя найти. Твоя первоначальная миссия, вероятно, прошла бы без сучка и задоринки, если бы он не разоблачил тебя… или я бы нашёл другой способ. В любом случае, он причина, по которой я знаю, кто ты, Йенни. Чонин смотрит вниз на Уджина, а тот, в свою очередь, смотрит на него широко раскрытыми, полными страха глазами. Именно там, в спокойной тишине кладбища, с теплом солнца и щебетом птиц, что-то в Чонине ломается. Он тоже это чувствует. Точно так же, как он чувствовал это, когда перерезал горло тому человеку. Это кажется таким знакомым. То же самое чувство, которое он испытывал ко всем этим животным, когда был младше. Этот человек, эта тварь… предала его. — Поднимите его. Его голос такой мягкий, такой низкий, что даже Хёнджин выглядит удивлённым. Чан наклоняется и помогает Уджину подняться на ноги. Мужчина стонет от боли, его нога кровоточит, и Хёнджину приходится держать его за другую руку, чтобы он не упал. Чонин кивает на карман Чана, и Чан свободной рукой протягивает ему пистолет. При виде этого лицо Уджина становится белым как снег. Его глаза расширяются от страха, когда Чонин держит тяжелое устройство и направляет его прямо на него. Тот факт, что Чан доверяет ему такие вещи, когда он мог бы так легко застрелить его вместо этого, говорит о многом. — Пожалуйста, — умоляет Уджин. — Пожалуйста… Я всё ещё могу быть полезен! Хёнджин оглядывается и что-то замечает. Глаза Чонина тусклые. Как будто блеск, который обычно был там, умер, и то, что осталось - это оболочка. Эта оболочка направляет пистолет на Уджина и смотрит на него так, как будто он даже не человек. Чонин не стреляет ему в грудь. Вместо этого он целится вниз и стреляет в другую ногу. Уджин кричит, и в этот момент Чонин возвращает пистолет Чану и делает шаг вперед, чтобы столкнуть Уджина прямо в яму. Он падает, и когда приземляется с глухим стуком, Чонин подходит к краю, чтобы посмотреть на него. Его глаза все еще тусклые. Хёнджин смотрит, и там ничего нет. Чонин ушёл, и на его месте это. Затем Чонин кивает на гроб, и оба - Чан и Хёнджин, понимают намёк. Они втроём перетаскивают гроб в яму. Чонин и Хёнджин держат с обеих сторон, пока Чан тащит заднюю часть за ремни. Они держат его над дырой, и всё это время Уджин кричит. Он не может выбраться из ямы, у него прострелены обе ноги, и всё, что он видит, когда поднимает глаза - это медленно опускаемый прямо на него гроб. — НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ! НЕТ! Медленно на него кладут деревянный гроб. Он кряхтит от веса, но каким-то образом ему удается продолжать кричать, даже когда Чан вытаскивает ремни и откладывает их в сторону. Всё это время Хёнджин наблюдает за Чонином. Он никогда раньше не видел такого изменения, хотя читал об этом в медицинской карте Чонина. Он знал, что это может случиться, но видеть лично было совсем другой историей. Чан хватает лопату и начинает засыпать яму. — Земля пухом, — напевает он, засыпая землей, пока крики Уджина не стихают. Хёнджин держит Чонина за плечи и смотрит ему в лицо. Тот наблюдает, как Чан заполняет яму и проходит несколько мгновений, но когда он возвращается, Хёнджин замечает это. Блондин видит, как свет возвращается в его глаза. Чонин бросает один взгляд на наполовину заполненную яму. Кровь на земле, и происходящее быстро настигает его. Он отворачивается, и его рвёт в ближайший куст. — Хорошо сделано, Йенни, — говорит Чан с широкой улыбкой на лице, наблюдая, как Хёнджин поддерживает Чонина, чтобы тот не упал. — Я бы не смог сделать это лучше.