Five Stars

Если бы кто-нибудь спросил Чонина, каково это - внезапно осознать, что твоя мать отравляла тебя, он бы ответил, что это похоже на пробуждение от очень приятного сна. Что больше всего помнит о своём детстве Чонин - не посещения больниц, многочисленные ненужные операции, лекарства или что-то в этом роде. Как туманный сон, который человек пытается вспомнить после пробуждения, он помнит, что долгое время они были только вдвоём против всего мира. Он помнит, как заползал на колени матери и обнимал её, пока она не переставала плакать по причинам, которых он не понимал в силу малого возраста. Он помнит, как она пела ему перед сном, говорила, что всё будет хорошо, когда бы он ни падал или набивал шишки и синяки. Он помнит любовь. Именно эти воспоминания внушили ему ложное чувство безопасности. Что, по крайней мере, даже со всеми провалами в памяти и размытыми моментами, которые он не может отчетливо вспомнить, у него было нормальное детство. У него были родители, которые любили его. Пробуждение от этого не было медленным ужасом, и принять это было нелегко. Это было похоже на удар по лицу, от которого Чонин всё ещё не оправился. Это становится ясно, когда он закрывается в себе после мероприятия. Наблюдая за ним с противоположной стороны комнаты, Хёнджин наклоняет голову. После мероприятия он забрал Чонина домой, и с тех пор тот не разговаривал. Вместо этого он ушёл в свой разум. Он не отвечает, когда с ним кто-то разговаривает, и с тех пор Хёнджин не видел жизни в его глазах. Только тот же тусклый оттенок, который он видел мельком, когда младший больше не был в своём сознании - но где-то в другом месте. Где-то, куда Хёнджин не мог добраться. — Йенни? Ответа нет. Хёнджин поднимается с кровати и пересекает комнату, где Чонин сидит за столом и смотрит в стену. Он приседает перед ним и поднимает руку, чтобы коснуться его лица, наклоняя к себе. — Йенни? Он отравил свою мать. Он отравил свою мать. Чонин слышит голос, кричащий на него, насмехающийся над ним, снова и снова напоминающий ему о том, что он с ней сделал, и Чонин не может с этим справиться. Он не может смириться с этим. Возможно, именно поэтому его разум вместо этого сосредотачивается на бесцеремонном комментарии Сынмина несколько дней назад, когда он видел Феликса и Хёнджина вместе. Это отвратительное чувство ревности возвращается, болезненно скручивая внутренности его живота. Чонин закрывает глаза, и всё, что он может видеть, это Феликс, цепляющийся за Хёнджина, целующий его за ухом, заставляя Хёнджина стонать так, как, по мнению Чонина, мог только он. — Йенни, поговори со мной. Чонин этого не делает, вместо того он убирает руку Хёнджина со своего лица, поднимается и направляется к двери. — Я поеду до работы на убере. — Что?! – Хёнджин моргает, ошеломлённо вытаращив глаза. Хлопок входной двери - это всё, что он получает в ответ. — Первые два дня Хёнджин решает не настаивать. Чонин с головой уходит в работу, настолько, что у него даже нет времени подумать. Хотя Феликс и Сынмин пытаются поговорить с ним, он не предлагает им ничего, кроме уклончивого ворчания. Там, где это возможно, он отказывается оставаться наедине с Хёнджином, предпочитая вместо этого добираться туда и обратно с работы на убере и спать на диване. На третий день Хёнджин загоняет его в угол по пути к выходу. Чонин уже на полпути к двери, рука прикасается к ручке, когда Хёнджин захлопывает дверь и склоняется над ним. — Ладно, я не смогу исправить ситуацию, если ты не скажешь мне, почему ты на меня злишься, — говорит он, сверкая глазами с явным раздражением. — Что я сделал на этот раз? — Я опаздываю на работу, – Чонин впивается в него взглядом. — Не ебёт, — огрызается Хёнджин. — Ты игнорируешь меня с того вечера. Так злишься, что я выдал тебя перед твоим отцом? Чонин делает шаг назад, чтобы дистанцироваться. Он отводит взгляд. Дело не в том, что он не может справиться с пристальным взглядом Хёнджина. На самом деле он может справиться и с чем похуже - но как бы он ни был зол, он всё равно не имеет желания говорить об этом. Ведь что если Хёнджин скажет, что он трахался с Феликсом? Или что он всё ещё трахается с ним? Чонина и Хёнджина ничего не связывает. Не похоже, что они когда-либо садились и обсуждали тот факт, что у них настоящие отношения. Если Чонин просто это предположил… если Хёнджин спит с Феликсом на стороне… Чонину не кажется, что он действительно сможет справиться с этим. — Дело не в этом. — В чём тогда? — давит Хёнджин. — Что я сделал? Скажи мне, чтобы я не делал этого снова. — Я не хочу об этом говорить. — Ну, а я хочу! У Хёнджина очень чувствительное место на левой стороне живота, чуть выше тазовой кости. Если там поцеловать, он дрожит. Чонин зависим от звука, который издаёт старший. Феликс знает об этом? Знает ли Феликс о местах, о которых не знает даже Чонин? Ему становится плохо от одной мысли об этом, но он ничего не может с собой поделать, образ вспыхивает перед его мысленным взором, когда он смотрит на Хёнджина. — Хёнджин, уйди с дороги. — Нет, мы разберёмся с этим сейчас, — говорит Хёнджин низким и злым голосом. — Ты не можешь просто молчать и не говорить мне причину. Что. Я. Сделал? Чонину хочется наорать на него. В этот момент он предпочел бы сделать что угодно, чем вскрывать гноящуюся рану, которая является его ревностью к чему-то, что могло быть между Хёнджином и Феликсом. Это как инфекция, и он знает, что если он вскроет её, может стать либо лучше, либо хуже, он не может с этим справиться, но так намного лучше, чем думать о том, что он сделал со своей матерью. Не видя выхода, Чонин разворачивается на пятках и топает в сторону ванной комнаты. Прежде чем Хёнджин успевает последовать за ним, он захлопывает дверь у него перед носом и запирается. — Йенни! — Кричит Хёнджин, барабаня в дверь. — Ян Чонин! — Отъебись! — кричит Чонин в ответ. Он пинает деревянную дверь и вытаскивает свой телефон из кармана, пролистывая контакты, в то время как Хёнджин продолжает колотить в дверь. Взгляд Чонина останавливается на имени Феликса в его телефоне. Странно, почти иронично, что он в процессе ссоры с Хёнджином, и именно Феликс может помочь ему здесь. Феликс, который является половиной причины, по которой Чонин вообще не может даже поговорить с Хёнджином. Но из всех в ресторане, за исключением самого Хёнджина, Феликс - тот, кто изо всех сил старался узнать его. Он такой дружелюбный, и Чонин знает, что Феликс именно такой человек. Просто… комфортный. Он пролистывает мимо имени Феликса и вместо этого нажимает на контакт Минхо. Хёнджин всё ещё стучит в дверь, когда Чонин звонит Минхо и слышит его голос на другом конце. — Йенни? — Хён, ты можешь приехать за мной? — Спрашивает Чонин, его колени немного дрожат, когда он садится на кафельный пол и опирается на ванну. — Хёнджин не позволяет мне выйти из квартиры и… Мне просто нужен кто-то, кто вытащит меня отсюда. Наступает долгая пауза, он слышит голос на заднем плане и узнает тон Джисона, прежде чем Минхо отвечает. — Хорошо, оставайся там, я приеду за тобой. — Спасибо, хён. Через несколько минут Хёнджин перестаёт стучать в дверь. Чонин всё ещё может видеть его тень через щель в нижней части двери. — Йенни, — говорит Хёнджин, теперь его голос звучит немного более устало. — Просто, блять, поговори со мной. Чонин шмыгает носом, он не уверен почему, но чувствует себя несчастным. Чуть ли не плача, он сворачивается калачиком на полу, и ещё через двадцать минут они оба слышат стук во входную дверь. Хёнджин поднимается, Чонин слышит его шаги. Затем звук открывающейся двери и явный тон удивления Хёнджина. Слышны приглушённые разговоры, предположительно Минхо объясняет ситуацию Хёнджину. Чонин не знает и не утруждает себя подслушиванием. Он просто хочет выбраться отсюда. В конце концов, он слышит раздражённый тон Хёнджина. — Прекрасно, тогда просто забирай его. Затем кто-то стучит в дверь ванной, и Минхо зовёт его, голос немного более нежный. — Йенни? Детка, выходи. Чонин поднимается с пола. Ему кажется, что он движется на автопилоте, когда он отпирает и открывает дверь, чтобы увидеть Минхо, стоящего с другой стороны, его брови нахмурены в явном беспокойстве. Через плечо Чонин видит Хёнджина, прислонившегося к двери спальни, выглядящего в равной степени смущённым и злым. Чонин не говорит ни слова. Он не хочет сейчас ссориться или спорить об этом, он просто хочет отвлечь и занять себя. Он следует за Минхо из квартиры и не оглядывается. — Он остаётся у Минхо и Джисона на несколько дней. Их квартира хорошая, хотя и заполнена четырьмя кошками, включая Оникс. Минхо устраивает его в гостевой спальне, не спрашивает, что случилось. Кажется, он либо понимает, что Хёнджин - большая работа, либо не хочет знать. В любом случае, Чонин благодарен за это. Единственная проблема с Минхо и Джисоном в том, что они трахаются. Очень много. И очень громко. На четвёртую ночь Чонин накрывает голову подушкой и пытается не слушать все грязные маленькие прозвища, которыми Джисон называет Минхо (Чонин был бы счастлив умереть, так и не узнав их). Рядом с ним Оникс свернулась в маленький комочек. Он слышит её мурлыканье. Другие кошки, похоже, тоже прячутся в его комнате. Все они на его кровати, мурлычат и спят. Где-то после того, как изголовье кровати в другой комнате в миллионный раз ударяется о стену, комната Чонина внезапно освещается уведомлением на его телефоне. Он тянется за ним и наушниками в надежде, что музыка может хотя бы немного заглушить шум. Феликс🐤: Эй, я слышал, ты остался у Минхо. Всё в порядке? Чонин надевает свои наушники, и как только начинается песня, он увеличивает громкость настолько, пока не перестаёт слышать стоны. Он мгновение просматривает сообщение Феликса, прежде чем напечатать ответ. Чонин: они трахаются. громко. Феликс🐣: 😂😂😂😂😂 Феликс🐣: и всё-таки, что с Хёнджином? Феликс🐣: он был таким сварливым в последнее время😕 Феликс сейчас с Хёнджином? Чонин неловко ёрзает в постели и ругает себя. Он только что предоставил им прекрасную возможность трахаться без его вмешательства, что их останавливает? Он чувствует себя виноватым, так ревнуя к кому-то вроде Феликса. Феликс, который такой ласковый и тёплый, который с первого дня не проявлял ничего, кроме безусловной любви к Чонину. Феликс, который, вероятно, трахает Хёнджина и удивляется, почему Чонина там нет, потому что Хёнджин не такой человек, кто говорит о подобных вещах. А может такой? Он говорит Феликсу то, что не говорит Чонину? Смеются ли они над тем, насколько он наивен? Чонин закусывает губу и сворачивается калачиком в постели, это ужасное чувство, оно так болезненно сжимается у него внутри, и всё, что он может слышать, это голос Сынмина снова и снова. Как насмешка. Они трахаются. Феликс🐣: Йенни? Чонин: всё в порядке. Мы просто поссорились Чонин: в любом случае, мы не встречаемся Чонину: наверное, мне всё равно нужно своё собственное место Феликс некоторое время не отвечает, и Чонин кладёт телефон. Он прибавляет громкость и натягивает на себя одеяло, пока одна из кошек не зашипит в знак протеста. Хёнджин никогда не смог бы остаться здесь. Чонин до сих пор помнит, как запаниковал Хёнджин, когда увидел Оникс. В пике аллергии, то, как он сбежал из комнаты, чихая и хрипя всю дорогу. Чонин чувствует, как что-то болезненное колит его в грудь, и он всхлипывает от осознания того, что скучает по старшему. Он скучает по Хёнджину. Даже сейчас, свернувшись калачиком в постели с четырьмя кошками, сидящими на нём, Чонин не хочет ничего больше, чем чувствовать тело Хёнджина своей спиной. Его руку, крепко обнимающую за талию, губы прижатые к задней части шеи. Телефон снова загорается от уведомления. Феликс🐣: поужинаем завтра? Чонину слишком одиноко, слишком грустно, слишком неловко, чтобы сказать «нет», поэтому он соглашается и сворачивается калачиком под одеялом, чтобы уснуть. — Хёнджину нет необходимости быть на кухне. Поскольку он работает в главном зале с Джисоном и Минхо, у него редко бывает причина зайти. Тем не менее, Чонин заметил, что с тех пор, как он покинул квартиру блондина, тот находил случайные предлоги, чтобы зайти на кухню. Когда ему нужна вода, когда он проверяет что-нибудь случайное, он продолжает находиться в пространстве Чонина, и хотя они не разговаривают, он там со своим опьяняющим ароматом, его длинными светлыми волосами, собранными сзади в хвост, его глазами, которые прожигают дыры в затылке Чонина. Чонин не поднимает головы. Он всё ещё не может с ним поговорить. Он и не хочет, Чонин не уверен, как поднять эту тему, но когда он видит, как Феликс смотрит на Хёнджина, то задаётся вопросом, прав ли он в конце концов. Трахаются ли они. Тогда, по крайней мере, его гнев был бы полностью оправдан. После закрытия ресторана Чонин говорит Минхо, что поужинает вне дома с Феликсом. Сегодня вечером Хёнджин дежурит после закрытия, поэтому он остаётся, его глаза наблюдают за уходящим Чонином. На прохладном ночном воздухе Чонин плотнее натягивает куртку и следует за Феликсом, пока блондин ведёт его в другой ближайший ресторан. Странно, когда Чонин думает об этом, но благодаря его мучительному опыту работы с ресторанами и кухнями (и, боже упаси, морозильными камерами) Чонин почти полностью отказался от ресторанов. Потому что он не видел, как они готовят еду. Он не видел, откуда берётся их мясо. Чонин намеренно заказывает рыбу, потому что знает, что это не может быть человеческим мясом, и замечает, как Феликс делает то же самое. — Я отказался от говядины, телятины, любого мяса, — говорит Феликс, когда официантка уносит их меню. — Когда я иду куда-нибудь, я заказываю только курицу или что-нибудь рыбное. Или, может быть, салат. — Ты не… Я имею ввиду… ты тоже, – Чонин хмурится. — Имею ли я какое-нибудь отношение к мясу в нашем ресторане? — Феликс заканчивает за него. — Нет, самое большее, что мне нужно сделать - это приготовить, но если ты спрашиваешь, отрежу ли я курице голову сам, то нет. Я не могу. — Но ты уже делал это однажды? — Только один раз, — кивает Феликс. — Этот человек был тем, кто действительно причинил мне боль. Если бы я этого не сделал, сделали бы другие. Мне нужно было успокоиться, и я всё ещё был зол. Чонин вспоминает своё собственное посвящение. Он не знал того человека, в основном он помнит, как Хёнджин наклонился к нему и направлял его руку. Интимный момент в разгар убийства. Возможно, это должно было обеспокоить его больше, чем это было на самом деле. — Люди, которые занимаются, э-э, разделкой за неимением лучшего слова, — продолжает Феликс, морщась. — Обычно это Хан, Бинни, Чан и Хёнджин. Из-за того, какой Хёнджин, обычно этим занимается он. Чонин медленно кивает. Там было так много тел, большинство из них были убиты Хёнджином? Он видел, как Чан, Джисон и Чанбин убили одного, но был ли Хёнджин ответственен за большинство из них? Он хотел бы удивиться, но, как ни странно, этого не происходит. Он знает лучше. Конечно, Хёнджин способен забрать не одну человеческую жизнь. Что касается Чонина, каждый раз, когда он забирал чью-то жизнь, он чувствовал, как от него откалывается маленький кусочек. Чем больше он это делал, тем меньше чувствовалась боль. Это доходило до того, что больше совсем не причиняло боли, и всё, что он должен был чувствовать, вместо этого заменялось странным оцепенением. Апатией. Ему должно быть не всё равно, но это так. — Йенни, я действительно беспокоился о тебе, — говорит Феликс, и когда Чонин смотрит на него, всё, что он видит, это искреннее беспокойство в глазах Феликса. Как тот остаётся таким тёплым и любящим, когда спит с Хёнджином на стороне? — Почему? — Спрашивает Чонин, когда официантка приносит их напитки и снова уходит. — Ну… Я знал, что ты был с Хёнджином раньше, — медленно объясняет Феликс. — И я действительно не придал этому большого значения. У тебя есть глаза, он красивый, и мы все это знаем. Но, честно говоря, я не думал, что это продлится так долго. Чонин сразу же задаётся вопросом, почему. Феликс надеялся, что это не продлится долго, чтобы он мог быть с Хёнджином? Был ли Чонин действительно просто игрушкой? Чонину не нравится, как Феликс говорит о Хёнджине, как будто тот какой-то бывший любовник, которого он знает лучше, чем Чонин когда-либо сможет узнать. — Почему ты не думал, что это продлится долго? — Из-за Хёнджина, — говорит Феликс. — Он социопат… или психопат, я не могу точно вспомнить, что из этого. Он опасен, ему нравится убивать людей, для него это спорт. Тот, кто может так легко причинить боль другому, даже не способен любить - не говоря уже о том, что его отношения не длятся долго, ему становится скучно. Чонин хмурится, он не понимает. Откуда Феликс это знает? Хотел ли этого Феликс? — Я, честно говоря, думал, что Хёнджин поиграет с тобой несколько дней, а потом отпустит. Это больно. Это действительно больно. Чонину внезапно становится трудно дышать. Двое молчат, когда официантка возвращается с их едой, но внезапно у Чонина пропадает аппетит. Совсем. Официантка уходит, и он качает головой. — Ты надеялся на это? — он тихо спрашивает. — Ты надеялся, что он просто играл? Феликс колеблется, как будто слышит тон голоса Чонина. — Да, — в конце концов отвечает он. — Но Йенни- — Ты трахаешься с Хёнджином? — выпаливает Чонин и сожалеет об этом в ту же секунду, потому что его голос такой злой, такой резкий и грубый, что глаза Феликса расширяются от удивления. Он дрожит, он не хочет быть таким грубым, но ничего не может с этим поделать, он чувствует себя дураком. Как идиот, который не знал, что у Хёнджина и Феликса что-то происходит, и он единственный, кто был не в курсе. — Чт… Йенни- — Это так?! — шипит Чонин и хочет остановить себя. Это не он. Это ревнивое, злое существо - не он. Феликс поднимает руку. — Йенни, успокойся. Я не трахаюсь с Хёнджином- — Я тебе не верю! — Йенни, я клянусь тебе, я не трахаюсь с Хёнджином, — настаивает Феликс, и на этот раз его голос звучит немного твёрже, как будто он знает, что Чонину нужно время, чтобы успокоиться. — Я же говорил тебе тогда, я никогда… не делал это. Не анальный секс, по крайней мере, я спрашивал тебя раньше, помнишь? Я спрашивал тебя, больно ли это. Чонин моргает, он вспоминает застенчивое, но любопытное лицо Феликса, спрашивающего его об этом. Из-за Чанбина. Не Хёнджина. — Бинни… — Да. Бинни, – Феликс улыбается, его подташнивает, глаза слегка слезятся от эмоций. Чонин делает глубокий вдох и чувствует, что сразу успокаивается. Это помогает. Он откидывается на спинку стула и качает головой. — Тогда почему? Почему Сынмин сказал ему, что они делали это? — Йенни, прежде чем ты сделаешь какие-то выводы, мне нужно, чтобы ты выслушал меня, — говорит ему Феликс. — Клянусь тебе, я не трахался с Хёнджином. Но до того, как ты пришёл в ресторан, мы… поигрались немного. — Поигрались? – Чонин хмурится. — Это была одна ночь, которая абсолютно ничего не значила, — настаивает Феликс, как будто боится, что Чонин вот-вот откусит ему голову за это. — И это было до того, как он встретил тебя. Мы оба были новичками в ресторане, много всего происходило, и когда Чан сказал мне, что я могу встречаться с кем угодно, кроме Хёнджина… естественно, я хотел нарушить это правило, просто чтобы доказать свою точку зрения. — Чан сказал тебе не делать этого? – Чонин качает головой и всё ещё пытается осознать это. — Если я правильно помню, точные слова Чана были «Нет, Ликс. Не он. Кто угодно, только не он», – Феликс отвечает с небольшим нервным смешком. Чонин медленно кивает. Он всё ещё чувствует укол ревности, но пока ему удалось успокоиться. Слова Феликса возвращаются к нему, и он хмурится. — Что ты подразумеваешь под игрой? Феликс качает головой. — Мне не понравилось, что Чан говорил мне чего-то не делать. Так что я пошёл и сделал это намеренно. Хёнджин тоже был за, ему тоже не нравилось, когда указывали, что делать. Но поскольку на самом деле это было просто для того, чтобы доказать свою позицию, а не потому, что у кого-то из нас действительно были какие-то чувства друг к другу, мы просто немного поигрались в течение одной ночи. Тебе действительно нужны подробности? Чонин чувствует, что ему и нужно и не нужно знать. Чувство самосохранения побеждает, и он качает головой. — Йенни, я беспокоюсь о тебе, — продолжает Феликс. — Я не надеялся, что Хёнджин устанет от тебя и бросит, потому что я втайне хочу его для себя. Я надеялся, что ты ему наскучишь ради тебя самого - ты знаешь, насколько он опасен? Чонин видел его полицейское досье, он видел гнев Хёнджина из первых рук. Он видел проткнутые ножом яйца Кан Могюля. Единственное, чего он не видел, это то, как Хёнджин убивает кого-то прямо у него на глазах. – Ради меня? — он спрашивает. — Он не причинит мне вреда. — Йенни, я буду первым, кто скажет - мне нравится Хёнджин, но на расстоянии, — говорит ему Феликс. — И я беспокоюсь, что он может причинить тебе боль. У Хёнджина есть страх быть брошенным, он психопат, он и глазом не моргнет на такие вещи, как убийство или пытки. Если он слишком привяжется к тебе… Вот о чем я беспокоюсь. Чонин внезапно вспоминает странные взгляды, которые Феликс бросал на него во время речи Чана. — Так вот почему ты выглядишь таким смущённым каждый раз, когда Хёнджин обнимает меня? — спрашивает он, внезапно сосредоточившись. Феликс кивает. — Я волнуюсь, что он причинит тебе боль, Йенни. Я надеялся, что он отпустит тебя, заскучает и не будет к тебе привязываться. Ты действительно знаешь, что ты с ним делаешь? Если Чонин будет абсолютно, совершенно честен, ответ - нет. Он не знает, что он делает с Хёнджином. Они начали с того, что Хёнджин шантажировал его, причинял ему боль, а затем внезапно что-то делал для него. Затем вдруг он стал беспокоиться, он привязался. Это произошло так быстро, чувства размыли границы, что Чонин не может точно сказать, с чего начались его чувства к Хёнджину. Когда он перепрыгнул от страха перед ним к желанию быть рядом? — Хёнджин не причинит мне вреда, — говорит Чонин, и ему хотелось бы, чтобы его тон был более уверенным. Феликс смотрит на него. Они долгое время молчат, никто из них не приступил к ужину. Каким-то образом тема разговора сбила обоих с толку. — Йенни, — начинает Феликс. — Когда Хёнджин дежурит на закрытии, то это потому, что у него есть работа в морозильной камере. Чонин дрожит при мысли об этом проклятом морозильнике. Он не сделал ни одного шага к нему с того дня, как у него была самая настоящая паническая атака, у него не было никакого желания приближаться. — Если ты действительно хочешь понять, с чем имеешь дело, ты должен увидеть, что он делает сегодня вечером, — продолжает Феликс ровным и спокойным голосом. — Я просто хочу убедиться, что ты знаешь, что делаешь. Потому что, если ты увидишь и почувствуешь страх, тогда беги от него, пока он не слишком привязался, чтобы отпустить тебя. — Ты делаешь это для меня? – Чонин моргает. — Я беспокоюсь за тебя, — подтверждает Феликс. — Если ты увидишь, что делает Хёнджин, и не сбежишь, тогда всё в порядке. Я верю, что ты можешь позаботиться о себе, но подходи к этому с широко открытыми глазами, Йенни. Пожалуйста. Чонину требуется несколько мгновений, чтобы сдвинуться с места. У них остывает еда, но внезапно Чонином овладевает непреодолимая потребность увидеть Хёнджина. Чтобы посмотреть, что он делает. Если Сынмин ошибался насчёт Хёнджина и Феликса, то ошибался ли он и в этом? Действительно ли Чонин сбежит, если узнает, что Хёнджин делает для Чана? — Давай, — улыбается Феликс. — В следующий раз ты можешь угостить меня ужином. — Извини, – Чонин закусывает губу, кивает и поднимается. — Иди, возможно, ты всё ещё сможешь его поймать. Кивнув, Чонин разворачивается на пятках и направляется к выходу из ресторана. Он выходит обратно на холодный ночной воздух, улицы пусты, когда он бежит обратно к «God’s Menu». Издалека великолепие здания, похожего на колизей, всё ещё светится огнями, установленными для работы в ночное время. Чонин вбегает через чёрный ход, и когда он заходит на кухню, первое, что он замечает, это широко открытая дверца морозильника. Сумка Хёнджина всё ещё на кухонном столе, и когда Чонин закрывает за собой дверь, он слышит слабый звук, доносящийся из морозилки. Плач? Чонин медленно движется к двери. Когда он приближается, его окутывает холодный воздух, и ему приходится вцепиться в стену, как будто сдерживая приступ паники. Он останавливается прямо на пороге и делает глубокий вдох. Его тело застыло, оно отказывается сделать ещё один шаг ближе, и всё, что он может вспомнить, это то, что он был привязан к стулу, кричал, пока его голос не охрип, теряя чувствительность в конечностях, пока Хёнджин не спустился, чтобы вытащить его. Но… он должен увидеть, что делает Хёнджин. Он должен знать наверняка, прав ли Сынмин, и даже сейчас в самой крошечной, настойчивой части его мозга всё ещё остаётся раздражение из-за того, что что-то произошло между Хёнджином и Феликсом. Сделав глубокий вдох, Чонин подталкивает себя вперёд. Его ноги дрожат, дыхание прерывается, но он заставляет себя направиться к люку в середине комнаты. Он открыт, и теперь звуки слышатся отчетливее: кто-то плачет. Его колени дрожат, всё тело протестует, даже когда он заставляет себя спуститься по лестнице. Он спускается всё ниже и ниже. И чем ближе он подходит к подвальной комнате, тем громче плач. Но есть и другой шум, он звучит как заточка ножа. Скребущий звук лезвия, который о что-то затачивают. Когда он достигает пола, всё его тело уже замёрзло. Он чувствует, как странное оцепенение овладевает его разумом, когда он подходит ближе, пока, наконец, не видит комнату, в которой он был пойман в ловушку. С телами, подвешенными на крюках для мяса, полками с банками и частями тел, упакованными в пластик. Там, в середине комнаты, трое мужчин, одетых в костюмы, все трое пристёгнуты ремнями к своим сиденьям с повязками на ртах. Между ними Хёнджин склоняется над тем, кто посередине, и тот плачет. Когда Хёнджин отступает, Чонин понимает почему. Он вырезал слово «расист» у него на лбу. — Что ты здесь делаешь, Йенни? Снова лицом к лицу с Хёнджином, Чонин не ожидает этого, но в этот момент его разум отключается. Хёнджин с ножом в руке стоит перед тремя мужчинами, привязанными к стульям, посреди этого богом забытого морозильника и, как ни странно, только одна вещь приходит на ум Чонину. — Ты спал с Феликсом? Хёнджин моргает, но когда он видит лицо Чонина, его собственное становится недоверчивым. — …серьёзно? Хочешь поговорить об этом сейчас? — Да, — настаивает Чонин. — Я хочу поговорить об этом сейчас. — Я вроде как кое-чем занят. — Мне всё равно, ответь мне. Хёнджин стонет. — Ты, блядь, издеваешься надо мной? Из-за этого ты игнорировал меня? — Просто ответь на чёртов вопрос! — требует Чонин, его голос эхом отражается от холодных стен, когда он пристально смотрит на Хёнджина. — Нет, ладно? Я не трахал Феликса, — огрызается Хёнджин. — Но ты игрался с ним. — Ну, блять, Йенни, если ты собираешься злиться на меня из-за всех, с кем я играл до встречи с тобой, ты будешь злиться на многих людей, — стонет Хёнджин, кладя нож на стол и подходя к нему. Он подходит слишком близко, и Чонин немедленно делает два больших шага назад. Но это не потому, что он его боится. Чонин понимает, что в этот момент вид трёх испуганных мужчин среднего возраста, привязанных к стульям, - это не то, чего он боится. Он не напуган и ни капельки не обеспокоен тем, что Хёнджин собирается с ними сделать. Нет, то, что беспокоит его больше всего здесь и сейчас, это Хёнджин. Он знает лучше, чем рассказывать Хёнджину, с чего всё началось. В конце концов, он ничего не имеет против Сынмина. Вовсе нет, но почему Сынмин сказал это, если это неправда? Как оказалось, ему не нужно было ничего говорить. — Это был Сынмин, не так ли? Чонин бледнеет, а Хёнджин раздражается. — Ублюдок. — Что ты сделал, чтобы взбесить Сынмина? — не может не спросить Чонин. — Я не знаю, это он оставил меня одного в Пусане, а не наоборот, — мрачно бормочет Хёнджин. — Но, если мне нужно догадаться, то он был несчастен с тех пор, как умерла его мать. Ему не нравится видеть вокруг себя счастливых людей, тем более что один из них - его бывший парень. — …счастливых? – высказывание кажется Чонину странным. — Довольных, без разницы, — быстро объясняет Хёнджин. Слишком быстро, и Чонин чего-то жаждет. Любую крупицу. Что угодно. Хёнджина слишком сложно понять, они не говорят об этом, он хочет чего-то конкретного. Его тошнит от этого заточения, где они не разговаривают, ему нужно какое-то подтверждение. — Нет, нет. — он настаивает. — Объясни. Скажи мне. — Йенни… — Скажи мне, что ты имеешь в виду. Я хочу знать, кто я для тебя. — Ох, блять, Йенни, — стонет Хёнджин. — Прямо сейчас? Ты хочешь сделать это прямо сейчас? Он жестом указывает на мужчин, и они всё ещё на своих местах. С широко раскрытыми глазами, хотя и немного смущены. Чонин кивает. — Мне это нужно, — говорит он. — Мы не обсуждали, но мне это нужно. Ты никогда ничего не говорил, и я тоже, я просто внезапно стал жить с тобой, и это… Я имею в виду… — Йенни, — вздыхает Хёнджин, он звучит измученным. — Даже если бы я хотел что-нибудь сделать с Феликсом, я бы не смог. Не с тобой в моей жизни. Чонин смотрит и внезапно чувствует себя таким застенчивым. Тот же противный голосок, который он слышал в своей голове всю свою жизнь, особенно когда он вернулся в академию. Он никогда не считал себя достаточным для кого-либо, особенно для такого человека, как Хёнджин. Как бы устное подтверждение не смущало его самого, он должен это услышать. Но в этот момент перед ним Хёнджин, и как он оказался так близко? Его руки на лице Чонина, и когда он наклоняется, весь воздух из лёгких Чонина выходит одним вздохом. Он отвечает на поцелуй, закрыв глаза и прижимаясь всем телом к Хёнджину, как будто он воздух, в котором младший нуждается. Они отстраняются достаточно недалеко, чтобы их губы всё ещё соприкасались. Чонин протягивает руку, чтобы взять Хёнджина за запястье, как будто это удержит его в вертикальном положении. Его колени всё ещё дрожат, но он не может сказать, из-за морозильника это или из-за Хёнджина. — Глупый Йенни, — шепчет Хёнджин, его большой палец нежно поглаживает щёку Чонина. — Ты мой, разве ты этого ещё не знаешь? Чонин цепляется, он ищет взгляд Хёнджина, но всё, что он видит в нём - это тепло. Тепло и что-то ещё, что-то более глубокое. — И ты мой? — спрашивает он, голосом чуть громче шёпота. — Полностью. Он снова целует его. Чонин обнимает Хёнджина за плечи, и Сынмин был неправ. Он был так неправ. Чонин не хочет убегать или уходить. Он не может придумать ничего хуже, чем оставить Хёнджина в этот момент. Нежные поцелуи становятся жаркими, рука Хёнджина погружается в волосы Чонина, и младший хнычет у его рта. Они были разлучены всего на четыре дня, но всё это бьёт Чонина между глаз, это было слишком долго. Он цепляется, его руки так крепко сжимают рубашку Хёнджина, что он почти рвёт материал, и вскоре Хёнджин крепко обнимает его за талию и тянет вниз, пока он не оказывается лежащим на холодном кафельном полу. Чонин задыхается, холод настолько внезапен, что он отстраняется от поцелуя, но прежде чем он может даже сосредоточиться на том, что происходит, рот Хёнджина оказывается на его шее. Он кусает и всасывает кожу, оставляя следы, пока глаза Чонина не затрепещут, а спина не выгнется, холод полностью забыт. Контраст между холодным полом и горячим телом Хёнджина опьяняет Чонина. Он не замечает, ему всё равно, когда расстёгиваются пуговицы на его рубашке, потому что всё, на чём он может сосредоточиться, это губы Хёнджина, оставляющие горячий след на его груди до пупка. Внезапно ему становится всё равно. Его не волнует, что в комнате трое мужчин, которые могут его видеть, его не волнует ничего, кроме Хёнджина, и он не может заставить себя пошевелиться. Рука Хёнджина прижимается к его паху, и хныканье Чонина отражается от стен. Он поглощён этой потребностью в нём, и это перекрывает все остальные мысли, которые у него могут быть. Это включает в себя беспокойство, которое он мог испытывать, делая это перед незнакомцами, или любую мысль о своей матери, которую он ещё не проверил. Прямо сейчас всё, что он может видеть, слышать, чувствовать и пробовать на вкус - это Хёнджин. Его рука погружается в волосы Хёнджина и вытаскивает их из хвоста. Когда он чувствует рот Хёнджина на своём ноющем члене, его спина выгибается дугой, и его всхлипы эхом отражаются от стен. Имя Хёнджина отзывается эхом. Чонин скучал по нему. Его поражает, как сильно он скучал по нему, но это так. Жар распространяется по всему телу, и вскоре он начинает извиваться. — Хён… — он задыхается, его глаза распахиваются, чтобы посмотреть вниз на белокурую голову Хёнджина между его ног. — Хёнджин, я… Но Хёнджин не останавливается. Он сосёт усерднее, и тело Чонина сотрясается. Когда кончает, он кричит, и его трясёт. Он тяжело дышит, его глаза смотрят в потолок, даже когда он чувствует, как Хёнджин отстраняется от него и взбирается по его телу, чтобы наклониться над ним. Затем он целует Чонина в висок и утыкается в него носом. — Оставайся здесь, Йенни, — шепчет он. Чонин не может говорить, он всё ещё чувствует, как его охватывает блаженство. У него слабеют ноги, и он чувствует себя так хорошо. Лучше, чем за последнее время. Он слышит, как Хёнджин поднимается, и когда он медленно поворачивает голову, он наблюдает, как фигура Хёнджина возвращается к мужчинам. — Извините, джентльмены, — говорит Хёнджин. — Я собирался немного затянуть с этим, но сейчас у меня есть кое-что гораздо более интересное для игры. В любом случае, только один из вас нужен мне живой. В ту секунду, когда он снова берёт нож, Чонин слышит, как они хнычут. Они получили отсрочку с его появлением, но у него абсолютно нет желания вставать. Лёжа здесь, на холодном, ледяном полу, обнажённый, с расстёгнутой рубашкой, спущенными штанами и нижним бельём, Чонин остаётся на месте и смотрит в потолок полуприкрытыми глазами. Он поворачивает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хёнджин перерезает горло человеку посередине, а затем тому, что справа. В том, как он это делает, нет никаких колебаний, даже намека на эмоции на его лице. Оставшийся в живых мужчина слева начинает плакать, а двое других спадают на своих местах. Кровь сочится из них, скапливается под ними и растекается по плитке. Чонин смотрит, как кровь течёт к нему, он не двигается, когда Хёнджин кладёт свой телефон на стол. На его телефоне начинает играть музыка, она эхом отражается от стен, и Чонин делает, как ему сказали. Он остаётся совершенно неподвижным, наблюдая, как кровь, наконец, достигает его. Ему вспоминается ночь, когда он прятался под полками, кровь коснулась его и тогда. Она коснулась его, сначала тёплая, но быстро стало холодной. Резкий запах металла и железа наполняет воздух, когда кровь медленно начинает окружать Чонина, окрашивая его одежду, волосы, участки кожи, которые остаются открытыми. Когда он поднимает глаза, он видит, что Хёнджин наблюдает за ним. Ни один из них не обращает никакого внимания на плачущего мужчину на стуле или на тех двоих, которые всё еще сидят там мёртвым грузом, всё, что Чонин может видеть, это Хёнджин. — Блядство, Йенни. Претендуя на его губы, Хёнджин забирается на него сверху, и Чонин внезапно оживает. Его руки дрожат, когда они стягивают одежду Хёнджина с целеустремлённой решимостью закончить то, что они начали. Он не может придумать ничего, что бы он хотел больше прямо сейчас. Когда они отстраняются, Чонин смотрит на брызги крови на лице Хёнджина, кровь в его волосах, и он не боится. Он не хочет убегать. Вместо этого он наклоняется ближе к блондину и слизывает кровь с левой щеки. Он видит, как темнеют глаза Хёнджина, он выглядит так, будто может съесть его живьём. Остался лишь аромат, беспокоящий меня Я вспоминаю скучные деньки с тобой Чонин держит лицо Хёнджина, его пальцы запускаются в волосы старшего, когда они целуются. Такой холодный воздух и пол. Кровь остывает на его коже, но Хёнджин подобен печи в его руках. Выживший мужчина сидит на своём стуле, рыдая, в ужасе, с полным видом на то, что происходит прямо перед ним. Воспоминания, уходящие за ветром Когда мне так грустно, кто меня утешит? Ни у Хёнджина, ни у Чонина нет терпения для прелюдии. Особенно посреди морозильной камеры. Чонин цепляется, когда Хёнджин растягивает его, подготавливает его настолько, насколько может, прежде чем войти в него. Он нужен Чонину как воздух. Младший цепляется, целует, царапает ему спину. Он не может чувствовать холодный воздух, только Хёнджина, толкающегося в него. Их стоны, их крики, вздохи и шёпот эхом разносятся в воздухе вместе с музыкой, всё ещё играющей на телефоне Хёнджина. Это было слишком давно. Всего четыре дня, но это слишком долго. Чонин кусает плечо Хёнджина и наслаждается вскриком, который издаёт другой, и двумя наказывающими толчками, которые следуют сразу после этого. Это быстро, грязно и слишком отчаянно. Подпитываемое четырьмя днями разлуки и борьбой с ревностью. — Хёнджин, — хнычет Чонин в его губы. — Хёнджин. Хёнджин! Его спина выгибается, оргазм настигает прежде, чем он даже осознаёт, что он близко. Он может отдалённо слышать стоны Хёнджина поверх своих собственных. И когда он, наконец, возвращается в сознание, Хёнджин врезается в него с такой силой, что его голова слегка ударяется об пол, прежде чем рука Хёнджина поднимается, чтобы защитить её. Глаза Чонина трепещут. С той малой силой, которая у него осталась, его руки прижимают Хёнджина к себе, удерживая его, даже когда толчки Хёнджина становятся неустойчивыми, его дыхание становится тяжелее, пока, наконец, он не изливается внутрь Чонина. Несколько мгновений после этого они просто лежат и дышат. Затем, когда холодный воздух и кровь начинают замораживать кожу Чонина, Хёнджин, наконец, поднимается и помогает им обоим одеться. Они в беспорядке. Повсюду кровь, по всему полу и на них. Запачкан затылок Чонина и его одежда, и когда они смотрят вниз, там, где они были, есть очевидный кровавый след. Сопение привлекает их внимание к мужчине на стуле, и Чонин вздрагивает. С каждой секундой он вспоминает, где они, и становится холодно. Он наклоняется к Хёнджину и чувствует, как тот обнимает его. — Что ты собираешься с ним делать? — Тихо спрашивает Чонин. — Оставлю его Чану, — говорит ему Хёнджин. — Ему нужен только один. Затем Хёнджин одной рукой хватает свой телефон, другой - руку Чонина и ведёт его обратно к лестнице. По пути наверх они выключают свет, оставляя хнычущего, плачущего мужчину в полной темноте. Чонин поднимается вслед за Хёнджином. Он следует за ним, и когда они оба выходят, Хёнджин закрывает люк и, наконец, выводит его из морозильника. Они как раз закрывают дверь, когда Чан заходит через задний вход. — Хёнджин, — приветствует он, прежде чем его глаза останавливаются на Чонине и расширяются от удивления. — Йенни? — Он весь твой, — говорит Хёнджин, отвечая на любой вопрос Чана о присутствии Чонина. Чан пристально смотрит, он явно видит кровь и выражение их глаз. Совершенно ясно, что он уже соединил точки между их растрёпанным внешним видом и блаженным, удовлетворённым взглядом Чонина. Хёнджин берёт Чонина за руку и ведёт его мимо Чана. Он забирает свою сумку по дороге, и как раз в тот момент, когда они уже в дверях, Чан говорит. — Йенни, ты придешь ко мне в офис завтра утром? Хёнджин останавливается, поворачивается, чтобы посмотреть на Чана, и толкает Чонина за свою спину. — Ты никогда не говорил, что я должен делать эту работу в одиночку. — Нет, дело не в этом, — качает головой Чан. Через плечо Хёнджина он смотрит прямо на Чонина. — Это о твоей матери. Твой отец не смог связаться с тобой, поэтому он позвонил мне. Она больна и находится в больнице. Вот так, это поражает Чонина прямо в живот. Он был так занят, думая о том, что между Хёнджином и Феликсом, он был так занят, что даже не мог думать о матери, но вот это врезается ему в лицо. Настолько очевидно, что он больше не может это игнорировать. Верно. Он отравил свою мать. И, судя по глазам Чана, Чан так же знает, как он это сделал. Хёнджин вытаскивает Чонина за дверь, чтобы отвезти его домой, и всю дорогу Чонин чувствует, как страшная дрожь беспокойства ползёт по его позвоночнику. Его парализовало полным осознанием того, что он с ней сделал. И не было ничего другого, зачем он мог бы спрятаться, ничем другим он не мог отвлечь себя. Он не разговаривает всю дорогу домой. — В машине тихо, если не считать случайного переворачивания страницы. Чан отрывает взгляд от своей книги, но Чонин почти ничего не сказал с тех пор, как Чан рассказал ему о случившемся. Не имея возможности связаться со своим сыном, шеф обратился к Чану, и как только Чан услышал, что мать Чонина больна, он внезапно понял, что сделал Чонин. Это означало, что из шести человек, которым было суждено умереть, только пятеро из них умрут. Так кого пропустил Чонин? Чонин не сказал многое, когда рассказывал ему об этом. Просто попросил разрешения навестить её, и при сложившихся обстоятельствах у Чана не было выбора. Он должен был пойти с ним. И вот они здесь, только что прилетевшие из Пусана на самолёте, пересекают дороги Сеула в неловком молчании. Чан сканирует лицо Чонина. Рано или поздно ему придётся поднять этот вопрос, но никто лучше Чана не знал, что с этим нужно обращаться деликатно. Чонин только что отравил собственную мать, и в какой-то степени Чан винил в этом себя. Когда он поднял историю болезни, то не хотел, чтобы Чонин совершил это, но Чан может понять, как Чонин пришёл к этому. — Йенни? Чонин вопросительно мычит, его взгляд далеко, когда он смотрит в окно. Он не смотрит на Чана, его взгляд отстранённый, и это смутно напоминает Чану о том, как глаза младшего потускнели, когда он убил Уджина. — Ты в порядке? Глупый вопрос, но Чан не может позволить этому молчанию продолжаться. — Я в порядке. Чонин не смотрит на него, он вообще не сфокусирован на чём-либо, и когда машина, наконец, останавливается, Чонин выходит первым. Чан следует рядом, идя в ногу с ним, когда они направляются в больницу. Чан берёт на себя инициативу, он спрашивает у администратора дорогу и следует за Чонином, пока их ведут на третий этаж. Чем ближе они подходят к палатам, тем сильнее запах болезни, дезинфицирующих средств и тёплой больничной еды достигает их носов. Мимо снуют медсёстры с планшетами, посетители заходят и выходят из палат, и когда они, наконец, достигают нужной комнаты, Чонин колеблется. Он стоит прямо за закрытой дверью и на мгновение просто застывает на месте. Когда он начинает дрожать, Чан делает шаг вперёд и кладёт руку ему на плечо. — Йенни? — Я не могу, — шепчет Чонин, и когда Чан смотрит на его лицо, он видит слезу, уже бегущую по щеке. — Я… я не могу. Я не могу туда пойти. — Всё в порядке, — говорит Чан, и он видит небольшое место ожидания для посетителей дальше по коридору. Он ведёт Чонина к нему и усаживает на один из диванов. Чонина сильно трясёт, когда Чан хватает маленький стаканчик с водой и отдаёт младшему. Он должен помочь Чонину выпить, когда становится ясно, что мальчик слишком сильно дрожит, чтобы нормально держать стаканчик. Чан приседает перед ним и наблюдает. Хёнджин не был слишком счастлив, когда узнал, что Чонин направляется в Сеул наедине с Чаном, но он, должно быть, до некоторой степени доверял Чану, чтобы позволить это. Тем не менее, Чан вроде как жалеет, что не взял его с собой, потому что каким бы опасным и непредсказуемым ни был Хёнджин, он знает, как справиться с Чонином. Тем не менее, нельзя сказать, что Чан не понимает, почему Чонин так реагирует. Проблема не в том, что он сделал или нет, Чонин всё ещё любит свою мать. Что он помнит, так это не то, как она его травила. Он был слишком накачан препаратами, чтобы помнить что-либо из этого. Но что у него осталось, так это тёплые детские воспоминания. Прошло не так много времени с тех пор, как он очнулся от этого сна и узнал правду. Чонин шмыгает носом и дрожит на своём месте. — Мне жаль… — Почему? — Спрашивает Чан. — Ты… ты сказал мне не позволять им пострадать. Это была моя единственная работа и… и я проебался. Я пропустил кое-кого. Чонин звучит так жалко и несчастно. Даже если бы Чан был зол из-за неудачной работы с отравлением, он не смог бы кричать на него в тот момент. Хотя это правда, что шестой не отравленный человек был проблемой, он разберётся с этим позже. Прямо сейчас его больше беспокоит психическое состояние Чонина, которое, кажется, с каждым днём становится всё более и более хрупким. — Мы разберёмся с этим позже, я на тебя не сержусь, — говорит Чан, похлопывая Чонина по колену. — Но, Йенни, ты помнишь, я говорил тебе, что от этого яда нет лекарства. Так или иначе, она умрёт. Может быть, не сегодня или даже не через неделю, но где-то на этом пути её органы откажут, и она умрёт. В этом Чан абсолютно уверен. Чонин фыркает и кивает. — Я знаю, — бормочет он. — Вот поэтому я это сделал. Но почему мне грустно? Она вполне могла убить меня. Чан кивает. — Тебе грустно, потому что ты не помнишь больниц, не так ли? Тебе потребовалось много времени, чтобы понять, что она делала. Когда Чонин медленно кивает, Чан продолжает. — Что ты помнишь, так это то, что у тебя была мать, которая любила тебя. Ты помнишь нормальное детство, вот почему тебе грустно, но я хочу, чтобы ты помнил, Йенни, правда причиняет боль, но она в тысячу раз лучше, чем незнание. Чонин дрожит. Прямо сейчас он бы предпочёл сладкую ложь болезненному осознанию того, что его мать, мать, которую он любил, убивала его, когда он был ребенком. Всё лишь для внимания. Она говорила ему, что весь мир был у её ног, прежде чем она вышла замуж за его отца. Она рассказывала ему обо всех вещах, которые она могла бы сделать. Всё внимание, которое она привыкла получать, когда мир всё ещё принадлежал ей. Он не понимал, что она использует его, чтобы вернуть всё это. Ещё одна слеза скатывается по его лицу. — Она умрёт… — Да. Да, она умрёт, – Чан кивает. Это не жестоко, Чонину сейчас нужна честность. После целой жизни, когда ему лгали, он заслуживает по крайней мере этого. Потому что прямо в этот момент Чонин выглядит как потерянный ребёнок. Плачущий, испуганный ребёнок. Такой разительный контраст с влюблённым, окровавленным человеком, которого он видел прошлой ночью с Хёнджином, и Чану приходится задаваться вопросом, что происходит в голове Чонина. Чем больше он видит, что происходит с Чонином, тем больше он понимает, что скелетов в шкафу у Чонина много. Как и все остальные в «God’s Menu», Чонин такой же, как они. Слишком много травм, слишком много секретов. Но всё же он отличается. Потому что Чан видел, как тот становится невменяемым. Он видел, как эти глаза тускнели, тогда он понял, что имеет дело с чем-то совсем другим. Возможно, то, что происходит сейчас, является результатом всей его жизни, но Чан может ясно видеть, почему Хёнджина так тянуло к младшему. Никто не распознает измученную душу лучше, чем другая измученная душа, и Хёнджин узнал в Чонине многое от себя. Сначала это никак не проявлялось, лишь время от времени выходя наружу, чтобы убить животное, когда хотелось почувствовать контроль, но сейчас это проявляется всё больше и больше. Что-то в Чонине умирает, и Чан не может не задаться вопросом, должен ли он оградить мальчика от ресторана, пока не стало слишком поздно. Но тогда куда бы он пошёл? Его отец - не та эмоциональная поддержка, в которой он нуждается. Его отец игнорирует проблемы с психическим здоровьем, притворяется, что их нет. Он засунет Чонина обратно в академию, чтобы закалить его. Совершенно ясно, что Чонина нельзя оставлять одного, не сейчас. Остаётся только «God’s Menu». Ресторан с людьми, которые так похожи на него. Людьми, которые действительно хотят, чтобы он был рядом, и видят в нём своего. С ними он в большей безопасности, и в то же время ему грозит серьёзная опасность полностью потерять себя. Чан видит это, но абсолютно бессилен остановить это сейчас. — Чан, как я могу пойти туда и встретиться с ней лицом к лицу? — спрашивает Чонин дрожащим и неуверенным голосом. — Я сделал это с ней… Чан делает глубокий вдох и качает головой. — Нет, не ты сделал это с ней, — говорит он ему. — И это будет нелегко. Вовсе нет. Она твоя мать, и, несмотря ни на что, ты любишь её. Чонин хнычет, и Чан тянется, чтобы взять его за руку. — Это для тебя, Йенни. Что бы тебе ни было нужно, даже если это просто прощание для завершения, прими и сделай это, пока не стало слишком поздно. Проходит около двадцати минут. Они сидят в тишине, и Чан наблюдает за тем, как в глазах Чонина то проявляется сознание, то гаснет. В одну минуту он там, смотрит в стену, а в следующую - его нет. Его глаза потухли, взгляд устремлён вдаль. Начало конца. Затем, наконец, Чонин поднимается, и Чан следует за ним. Он идёт с ним обратно по коридору к двери, и снова Чонин останавливается прямо перед ней. Чан нависает над ним. — Йенни. Чонин смотрит на него неуверенным и болезненным взглядом. Чан кивает ему. — Ты можешь это сделать. Затем Чонин поворачивает ручку и с тихим скрипом открывает дверь. Он направляется внутрь, как раз в тот момент, когда телефон Чана жужжит сообщением от Чанбина. Бинни: Нашёл парня, которого упустил Йенни. Бинни: Нам пиздец. Чан: Кто это? Бинни: Мун Джэён По спине Чана пробегает холодок, когда он вспоминает этого человека. Лидер банды в Пусане, человек с множеством связей как в подпольном, так и в политическом мире. Его банда не была простой, это была хорошо финансируемая, уважаемая империя. Он тоже баллотируется в президенты. Мун Джэён грозный противник отца Чана и, конечно, естественно, из всех людей, которых Чонину нужно было пропустить, это должен был быть он. И снова Чан чувствует, как мигрень давит на его мозг. Блядство.