***
Когда мы заходим в теплый дом, я ощущаю, как мои ноги подкашиваются и пол размягчается моментально, как желе на раскалённой сковородке. Мир белеет, конечно, чернеет следом. Я успеваю только дотронуться до носа, из которого уже во всю течёт кровь. – Какёин, эй?! – Джотаро трясёт меня как погремушку, и я в очередной раз понимаю, что он согласился на самые ужасные месяцы в своей жизни. Джотаро стал моей любовью. Но он не может заменить смертельную болезнь. Болезнь, что поражает все жизненно важные органы. Я остаюсь недостающей деталью каждого дня, невыносимой тоской в сердце, сходящим с ума сознанием, сводящим с ума желанием быть с ним, жить в нем, для него. – Какёин, ответь мне, прошу?! – Всё нормально… – Я стараюсь искренне улыбнуться, касаясь ладонью его щеки, но чувствую, как боль начинает распространяться по телу. – Всё, правда, нормально, но мне нужно выпить пару таблеток. – Что..? – Джотаро смотрит на меня так удивлённо, будто я сказал, что пойду пить кровь младенцев. – Какие? Нориаки, чем ты болеешь?! Моя болезнь прогрессирует с каждым днем. Она бьётся в конвульсиях, беспрерывно смотрит в одну точку, скучает, как ребёнок по своим родителям или любимой мягкой игрушке, пианист по клавишам, художник по кистям в руках, фотограф по чьим-то горящим в объективе глазам. Как пёс, оставшийся без своего хозяина. Эта боль кажется не такой дикой, когда этот парень, сейчас растерянный и испуганный, пытается привести меня в чувства. Думаю, со стороны это душераздирающая картина, но мне остается лишь мычать, чтобы нам обоим стало чуточку легче. – Какёин, ты меня слышишь. Что сделать? Какёин, прошу тебя, не бросай меня. – Он кладёт тёплые руки на мою шею и гадкие слёзы сами текут, не останавливаясь. Я хочу стать его кожей, обволакивающей каждую клеточку тела, тёплым свитером, кружкой кофе, к которой он прикасается, кошкой, лежащей рядом с ним в его доме, клавиатурой, чувствующей подушечки его пальцев, глазами, душой, сердцем. Но моей болезни мало человека, чья важность вышла за все пределы существующих в мире законов. Человека, чьё существование стало моим главным искусством и апокалипсисом, порождающим все хорошее и счастливое. – Что мне сделать, черт тебя дери?! – На полке, таблетки, дай три. Джотаро аккуратно кладёт меня на пол. Спотыкаясь и снося какую-то вазу с цветком, всё же добирается до заветной полки, вытаскивая серебряную пластинку. Его шаги такие большие, поэтому в моём состоянии он реально двигается «молнией». – Промедол. Это для больных раком, зачем ты их пьешь?! – Простой дай мне гребанные таблетки. – Он нехотя вытаскивает три белые пилюли и кладет в мой рот. Я съедаю их без воды, даже не морщась и тяжело вздыхаю. – Всё, нормально. Всё будет хорошо. – Я сжимаю руку Джотаро со всей силы, но, думаю, он этого практически не ощущает. Мы сидим так на полу добрый час, если не больше. Когда проходит время, моё тело слегка отпускает, Куджо тут же замечает движение и принимается выпытывать то, что я всё равно не расскажу. Он ложится ко мне на колени, упирается носом в кофту – я чувствую его дыхание. Прижимается ближе, затихает. Я слышу, как бешено бьётся сердце, как дрожь в его теле не унимается. Зарываюсь пальцами в его чёрные локоны, глажу кожу. – Твои чувства заслуживают быть принятыми, я могу разделить это. Просто расскажи, как есть.«Отдай их мне, – я приму всё до последней капли, вылечу все твои раны.»
– А если я не могу? Что если мне достаточно, что ты рядом и остальное не имеет значения. – Любить не больно. – Куджо нахмуривается. Всем своим видом он пытается скрыть беспокойство, но выходит паршиво. – Дело не в любви, Джотаро. – Ты умираешь..? Я перестаю гладить его волосы, сжимая свои губы. Конечно, да, конечно, ты не глупый, Джотаро, конечно, я умираю. Но я так не хочу разбивать твои надежды. – Если бы я умирал, то, поверь, ты был бы первым, кому бы я сказал. Просто, у меня очень слабый организм и любая инфекция действует ужасно. Мои мышцы не выдерживают и приходится эту боль удерживать вот так. – Но это не нормально. Стоп, мы же столько времени просидели на холодном пороге, а ты ни слова не сказал! А кровь из носа? – Парень, негодуя, приподнимает голову, чтобы посмотреть в мои глаза, но я мягко кладу его голову обратно на свои колени. Я удивляюсь, как Джотаро появился на свет таким любопытным и дотошным. Это даже забавляет. – Давление скачет. Что сделаешь. Джотаро, если вдруг я буду умирать, я обязательно скажу тебе об этом.«Больно, настолько больно, что при каждом взгляде на тебя моё сердце разбивается от осознания, что твоё никогда моим не будет.»
Куджо замолкает, а я всё ещё смотрю на него. Тихонько напеваю какую-то глупую песню. – Обещаю, я постараюсь сберечь твоё сердце. – Аккуратно приподнимаю его голову, чтобы тот приподнялся. – Я отдам тебе своё сердце взамен в случае своего обмана. Прям как ту вазу, мать убьёт меня. – Куплю новую. – Куджо со всей серьезностью перебирает осколки вазы. Они настолько маленькие, что тут не поможет никакой суперклей. – Джотаро, она стоит больше, чем твои почки. Оставь это, порежешься ещё. – Чёрт. – Забей, пошли полежим на диване, м? – Ты точно в порядке? – Практически да. Не волнуйся, пошли. Я оставил ему лёгкий поцелуй на лбу, повел к большому кожаному дивану, и мы легли, прижимаясь друг к другу. Шёл снег, на улицах горели огни, у магазинчика за окном пела та самая песня. Люди на улицах в тёплых шапках, с яркими улыбками. Их глаза светятся ярче гирлянд. Но нас это мало волновало. Ведь самое страшное (пока что) закончилось. – Не надо бояться того, что ты чувствуешь. – Всё не унимается Джотаро, распутывая пальцами мои волосы. – Я чувствую себя пустым. Апатия, ощущение вселенской усталости, отсутствие каких-либо четких чувств. Нет желания жить, нет желания говорить. – Мне страшно находиться в тишине, потому что то, что внутри, и так глушит меня. – Я глажу каждый его палец по отдельности. Они удивительно тонкие, по сравнению с его телосложением. – Тебя пугает тишина? – Да, во мне. Разве это, всё вокруг, и зовут жизнью? Не чувствую её – чувствую долгую протяжную боль, что не хочет меня отпускать.«Нет людей, которым не бывает больно, но есть люди, которым больно всегда.»
– Знаешь, Какёин, я бы очень хотел вернуть время, когда я хотя бы ощущал эту боль. Желание избавиться от неё лишило меня человечности. – Не хочу быть для кого-то ношей: мои проблемы – моя голова и мои мысли. Я не жду чей-то помощи, больше не жду. – я стараюсь спрятать своё бурчание, развернувшись к Джотаро спиной. – Меня никто не бросал, я всегда сам уходил: хотел избежать боли. Но что остается делать уходящему, что ему чувствовать? – Всем бывает больно, ты не исключение. – Мне никогда не больно. Я разворачиваюсь обратно к его лицу. Эти слова приводят меня в ступор. – А куда себя девать, когда «терпеть» нет сил? Куда себя девать, когда «тяжело» уже невозможно вынести? Как ты справляешься? Куда себя девать, когда ты нужен всем, но не себе, когда тебе самому не нужен никто? – Заниматься любимым делом или… Человеком… – Куджо обвивает свои руки вокруг моего тела и чмокает в лоб. Мне сейчас как нельзя кстати нужны эти телячьи нежности, и я таю, быстро утекая в сон.***
Как же мне страшно остаться без него. Я проснулся, ощущая, как тишина лижет душу. Чувствую, что не высыпался не из-за твоей ненасытности мной, а из-за того, что без него уснуть уже не получается. Как давно Джотаро ушёл? Я ведь ничего не слышал и не чувствовал. Стенки моей души бьются друг об друга, я чувствую, как без него гремит тишина. Чтобы себя успокоить я представляю, словно я засыпаю на тех коленях, а Джотаро гладит мои волосы. Я начинаю чувствовать себя шизофреником, когда всерьёз, после 20 минут ото сна схожу с ума от тоски по парню. Это кажется той самой последней секундой перед самоуничтожением. – Я люблю твои губы, люблю их до боли кусать. – Голос сзади отпускает мою тревогу, и я лыблюсь, опираясь на спинку дивана. – Мне в твоих объятиях забыться хочется, незнакомец. До чего же у тебя приятный голос. Покажешься? – Язвлю я, предвкушая увидеть Куджо, как будто в первый раз. Парень, недолго думая переходит в моё поле зрения. Он присел на корточки передо мной, пряча что-то за спиной. Он был весь мокрый, запыханный. Его руки пахли влажной землей, после того, как он зимой подарил мне букет розовых лилий. Я до сих пор помню его грязные ладони и куски земли под ногтями. – Ты что, украл его? Очень красивые цветы, Джотаро. – Моя мама растила лилии в горшках. Этот вид цветет один раз в год. Именно зимой. – Было видно, что Джотаро грустил от мысли о матери и мне, честно говоря, не хотелось трогать его прошлое и настоящее, пока он сам не попросит. – Мамы нет уже как год, за цветами приглядываю я. Отцу как-то насрать, он занят… Другим. Так что, я очень захотел подарить тебе букет и сбегал за ним. – Ты же живешь в другом районе. – Так я быстренько сбегал. Дождался, пока начнешь ворочаться и выскочил на пару минут. – Надо было и горшок прихватить, глупышка. Его улыбка, наполненная непостижимым для меня чувством радости и этой несчастной любовью – самое яркое, что воспроизводиться первым в моей памяти. С его волос капли скатывались до щёк и к самим губам, клянусь, я ревновал его к этим мелким каплям. Так жадно завидовал им, что бросился выцеловывать его мокрые щеки, медленно стирая с его лица эту улыбку. Она медленно сходила, когда я начал чувствовать его дыхание на моих губах. Жар обжигал щеки, а дышать становилось до невозможного трудно. У Джотаро губы холодные, до боли в груди мягкие. Он тогда подарил мне букет цветов и самый отчаянный поцелуй. – Мне недостаточно, я хочу ещё. – Говорит Джотаро, когда я отстраняюсь от него, чтобы вдохнуть полной грудью. – Мне тоже. Чувств, вкуса жизни, любви, моментов и счастья. Хочу жить, любить и быть любимым. Хочу стать хорошим другом, хочу стать кем-то особенным, хочу быть сильным и счастливым. Джотаро целует мой подбородок, нежно касается губами шеи и ниже. Шепчет что-то приятное настолько, что в кончиках пальцев ощущаются иголочки. Я хочу любить и любимым быть тобой. Он целует ключицы и говорит, что я желанный, нужный и родной. Всю боль с поцелуями собирает, влагу с глаз тёплыми пальцами вытирает, улыбается. Зовёт меня жадиной, а я не жадина, мне только его любовь нужна, я больше ничьей не желаю. Отвечает: – Я всю до капельки тебе отдам, только прошу тебя, не разбивайся. А я разбиваюсь, под его ласками, под его нежность и тонной любви, рассыпаюсь под ногами без возможности собрать. Кожа горит, губы щиплют, а я ещё хочу, боюсь потерять хоть минуту. В комнате на каждом углу таятся чувства, а мне от них бежать совсем не хочется.***
– Нам завтра в университет топать, какая вечеринка? – Я негодую весь вечер после предложения Джотаро посетить какую-то очередную универскую тусовку. Этот же разговор продолжился на следующее утро. – Ты и так провалялся со мной чуть ли не неделю. Хорошо, хоть задания ходил брать… – Я тебе надоел..? – Щенячьими глазками захлопал Куджо. – Ты дурак совсем? Я не про это. Просто… – Переживаешь, что я напьюсь и буду приставать к тебе на глазах у всех..? – Парень обнимает меня за талию, пока я готовлю яичницу и не то чтобы меня этот вопрос отношений как-то беспокоил. Хотя, нет, он меня ОЧЕНЬ беспокоил. После взбучки тех мелких шавок слухи поползли моментально. Джотаро меня, конечно, успокаивал, но верилось в спокойный исход не очень. Может, и к лучшему, что я практически сразу свалил болеть дома. Но в университет рано или поздно возвратиться бы пришлось. Хотя бы для приличия. Хотя бы для того, чтобы не было так проблематично искать очередной пустой угол для того, чтобы ввести дозу. Джотаро было слишком много и иногда меня это пугало. Я совершенно не привык делить с кем-то постель (хорошо, хоть капельницу додумался спрятать), есть не одному, а в компании с какими-то детскими мультиками и смешной болтовнёй этого болвана. Меня пугало, что пустота вокруг меня стремительно тлела и временами казалось, что я, действительно, забывал про реальную картину моей жизни. Куджо просто помогал мне жить. С ним дом был живым. С ним каждый вечер на ступеньках. С ним нескончаемая болтовня обо всём. С ним мне не хотелось принимать что-то кроме морфина.***
Без него вряд ли я мог стерпеть эту боль, что накатывала глубокой ночью. И когда я вот-вот ощущаю тот самый предел, я сбегаю в ванную, как шпион, пробираюсь в темноте, цепляясь за стены, сдавливаю зубы до скрежета. По-обычному усаживаюсь у холодной батареи и поглядываю на зеркало. На меня смотрит существо, что просто спряталось, испугалось тебя, Джотаро. Моё внутреннее Я. Шприц, 20 кубиков, жгут. Всё по-старому, как будто бы и тебя нет, и я один. Мои мысли больше не радужные. Я ловлю момент своей адекватности, вспоминая, как ты ласково целовал мою макушку во время очередной бури, потока слёз и необходимой острой нужды твоего присутствия в этих ледяных стенах. Истерзанное печалью и отчаянием тело в твоих руках дрожало и требовало намного больше, чем ты мог на самом деле дать, но душа ликовала даже от мимолётного касания мизинцами, когда на кухне мы готовили что-то очень вредное. У тебя больной желудок, я конечно же помню это, поэтому мне жаль, что я позволял случаться такому гастрономическому безумию. Я резко меняю локацию воспоминаний, но одно оставалось неизменным - там был ты и твои нежные руки, что спасали от любого падения. Скажи честно, глядя мне в глаза, ты правда чувствуешь моё нутро, чтобы так вовремя приходить и шептать какую-то белиберду, но таким мягким голосом? Я не поверю тебе, если ты скажешь «нет». – Эй, Какёин, всё хорошо? Ничего не болит? – Джотаро стучится не настойчиво, видимо всё-таки разбудил. Картина, блять, маслом, рука со жгутом и я, обдолбанный в край. – Я, да. Я скоро приду, живот прихватило. – А, хорошо. Я курить, если что, приходи. – Д-да, хорошо. И я знаю, что у меня остается где-то минут 15, чтобы спрятать все эти принадлежности в плитку под ванной. Обычно в таких тайниках хранят деньги, я же храню ампулы с морфином и ещё парочку «приколов». – Как-ты? – Спрашиваю я, невзначай, замечая, что Джотаро уже собирается обратно в кровать, докурив сигарету. – Я? Я нормально. Всё хорошо? Ты какой-то бледный и дрожишь. – Засиделся немного. – Изменяешь мне с унитазом? – Ха-ха, пошли спать. – Я протягиваю ему руку и Джотаро идёт следом, сладко зевая. Я же ложусь с тяжёлым осадком лжи. Это больнее, чем рак.***
– Ладно. Мы пойдём на эту мракобесскую тусу… Джотаро заскакал, как самый настоящий душевно больной. Ей богу, кто из нас старше. Я продолжил жарить яичницу под эти танцы с невидимым бубном. Так же прошел и весь день, вплоть до вечера. Оказывается, ему было не так много, чтобы быть счастливым и я, честно, старался понимать его в этом, но удавалось с трудом. Моя чёрная аура не могла выдержать напряжения этого ядерного солнца, так что, постепенно, я теплел и становился мягче ко многим вещам вокруг. – Давай оденемся, как самые последние психи? – Джотаро, это твой обычный гардероб, я такое не надену. – Ради меня, можешь хотя бы берцы нацепить и рваную майку, м? – Дико извиняюсь, но у меня не ноги гиганта и вообще все твои вещи висят на мне. – Ну, по-о-жж-жалуйста! Я закатываю глаза и почему-то иду у него на поводу. Одеваю эти вещи. Он перевязывает мне берцы так крепко, что я и не ощущаю, что 3 размера тут точно лишние. – Тогда мы и накрасимся. – Оо-о! Давай! Подведи мне черным глаза. Я ухмыляюсь. Всё-таки хорошо, когда партнёр готов на многое ради тебя.***
На«Я завидую им.»
Я теряю себя в толпе и неловко двигаю телом, надеясь на что-то такое размытое. Не признаю эту реальность даже под градусом, не говорю о наболевшем, но те, кто повнимательнее, все видят. Дурак? Просто ищет в воздухе ответы, но чувствует только ядерную смесь пота, дешёвого алкоголя и парфюмов девиц. У меня нет запаса сил на отражение в зеркале, потому что я трачу его в бессмысленном скоропостижном самоубийстве и попытках спрятать давящий комок мыслей в своей голове куда подальше. Я прорываюсь через толпу, и когда темная макушка Джотаро проскальзывает к туалету, я спешу за ним. Наивно полагаю, что догоню (и мы говорим совсем не о скорости). У него «счастье» бьет ключом, все самое «позитивное» охватило его душу, и я подобно вихрю залетаю к своей темноволосой глыбе и самой надежной стене, улыбаюсь так, что совсем чуть-чуть, и у меня разорвётся сердце от тепла. – Ты напряжен, что такое? – У Какёина голос всегда нежный и такой успокаивающий, он обласкивает и закрывает от всех проблем в этом поганом мире. Удивительно, что после это все ещё ощущается как в первый раз. «Безнадёжный» - твердит внутренний голос. И Джотаро бы хотел ответить, хотел бы выпустить всех ядовитых насекомых своей прогнившей души наружу, но не получается. получается только тихое и скомканное: – Оно все ещё бьется, и мне больно. – Рука в районе сердца, глаза в глаза через зеркало и кривая улыбка самого сильного человека, по скромному мнению, Какёина. Он все понимает, иногда винит себя за то, что не сможет дать и шанса на что-то большее, чем есть. И Джотаро, моя самая настоящая история, целует меня куда-то в плечо, целует загривок и обнимает со спины. – Раздели боль со мной. Я хочу видеть ту самую твою улыбку. – Он кладёт свою ладонь поверх чужой (= родной и тёплой), прижимаясь к лопаткам. У Джотаро всегда запас важных слов и сил на завтра, у Какёина обожженных в груди и холодных в голове, несколько важных решений и неисчерпаемая нежность к угольного цвета волосам. – Это всё немного абсурдно, знаешь. – Твержу я, пытаясь унять вырывающиеся стоны от его поцелуев на шее. – Знаю, но разве с н а м и может быть по-другому? – У меня из-за тебя сердце рвётся на свободу, сбивается дыхание, в глазах двоится. Что ты, блять, творишь? – Хочу привязать тебя к себе и никогда не отпускать. – Мы никогда не будем такими. Как они. – Ты хочешь, чтобы все лицемерили, а сами за спиной пиздели о том, какие мы ущербные? – Хочу, чтобы никто не забрал тебя у меня. Хочу, чтобы ты смотрел только на меня. Хочу, чтобы ты хотел целоваться только со мной и всегда возвращался, чтобы не случилось. – Тянет на уголовное дело. – Я не против. – Я ехидно ухмыляюсь, приближая своё лицо как можно ближе, но до поцелуя дело не довожу. – Ты его? – Люблю тебя дразнить. – Ты же знаешь, что я в любой момент могу разрушить эту стену? – Попробуй. – Моя рука проводит длинный след от его шеи к животу и останавливается на уровне ремня. Джотаро смотрит на меня по-звериному. Когда-нибудь пробовали болтать куском мяса над лесным волком. Так это тоже самое. Джотаро не сдерживается и отпихивает меня на холодную стену и накрывает мои губы своим ртом. На вкус он был горьким, как выпитый виски, но с пикантным ароматом похоти. Куджо поставил ногу на сиденье унитаза. Левой рукой обхватил шею сзади, где были длинные, мягкие волосы. Правую руку опустил вниз, приподнимая мою ногу. Я застонал и прильнул к его бедрам. В воздухе стоял запах хлорки, сигарет, душок дешевого одеколона. Джотаро кусал мне губы, скользил руками по телу.«Резкий запах. Красный свет. Я свободный человек.»
– Я не хочу притворяться, что мы друзья, Какёин. Хватит этого цирка. – После очередного поцелуя выдаёт Джотаро, сжимая моя бедро всё сильнее. – Ты как-то быстро меняешь своё мнение. – Да насрать на них. Живём один раз. И за ошибки отвечаем сами. – Что ты предлагаешь? Джотаро тянет меня за руку. Я спотыкаюсь и успеваю схватить его за талию. Так мы и вылетаем из туалета с громким хлопком двери. Кто-то оборачивается и выдаёт «смешно, пиздец»: что, потрахаться успели, голубки сраные? Я, впервые, держу голову гордо, будто бы мне собираются вручить премию: «Почетный долбоёб-гей года». Джотаро ухмыляется и, поворачивает моё лицо к своему, шепча: «не волнуйся». Эти его слова звучат так правдиво, что у меня и сомнений не остается. Голубые глаза, такие пьяные, но до жути родные, улыбаются. Он нежно касается моих губ своими. Поднимается дикий шум, от чего сердце, как в этих заезженных романах готово вырваться из груди, а руки сжимаются в кулаки. Я хочу жить. Хочу увидеть, как он принесет мне еще тысячу букетов и скажет: «прости, я проебался», «выпьем?», «покурим, постоишь рядом» и ещё много всего. С ним мне хочется быть собой и прожить чуточку дольше. С ним я верю, что мир чуточку проще. – А теперь, вопрос. – Джотаро разворачивается к толпе, что уже готова, кажется лопнуть от шока. – Не пойти бы вам всем нахуй со своим говнецом во рту? Вот и славно. Пошли, Какёин. Адьёс, утырки.***
Наконец-то, мы уходим из этой затхлой квартиры. Улица встречает нас снегопадом. За пару минут наши тела покрываются слоем снежинок. Одна из них оказывается на носу Джотаро и отказывается таять. Я слизываю её с носа, а Куджо смешно морщиться, прижимая ладони к моим щекам. – Хочу сломать пару веток ели, чтобы в твоём доме вкусно пахло. – Нежно произнёс Джотаро. «Он обожает этот запах», проносится в мыслях, и я смотрю в сторону леса, возле которого расположен мой дом. – В нашем доме. – Подчеркиваю я. Джотаро улыбается. – Сильно замёрз? – Спрашивает Куджо, глядя на меня с пушистыми веточками в руках. – Садись, я уже всё приготовил. – Я киваю на свежее печенье и тёплый чай. – Спасибо, что провёл этот день со мной именно так, все эти дни. – Произносит Джотаро, заглядывая в глаза напротив и тепло улыбается. Он влюбился до беспамятства. – Я помню какой сегодня праздник. – Я улыбаюсь, а в глазах Джотаро буквально читается «давай без этого, пожалуйста». Улыбка становится шире, и я продолжаю. – С днём чая. И открытого гейства. Сначала Джотаро был удивлён, а сейчас старается не засмеяться. Сегодня какой-то бешеный день, однако, у него, как обычно, получилось заставить Нориаки улыбаться. Какёин часто может быть недоволен, вредничать, спорить, поэтому Джотаро говорит, что он