«Всё хорошо, только, пожалуйста, когда будешь уходить — забери с собой мои мысли. ».
Поцелуи в шею, поцелуи в щеку, поцелуи и выгравированная нежность на перламутровой коже. Его имя сегодня, так же, как и вчера, трещит тоской на губах, но не согревает, а сжигает все на своем пути, в том числе и мою уверенность в завтрашнем дне. Этот воздух пахнет цветами и холодной землей, тот растрескавшийся мир у меня под подошвами млеет и затягивается безболезненными шрамами. Я нахожу действительно милым то, как капюшон его толстовки нелепо торчит из-под черного пальто, а разодранная джинса на коленях напоминает о недавней драке или о самозабвенном желании разрушить все, в том числе и самого себя. Эта зима не будет вечной. Эта зима будет перерождением для меня и распятием для твоей рваной души.«У меня осталось так мало времени, мне страшно, Джотаро».
Обещай, что (не) будешь скорбить.«Обещаю расцвести твоими любимыми подснежниками где-нибудь на берегу замерзшей реки. Ты мой персональный край (конец) света, и, сейчас, кроме поцелуев в шею, поцелуев в щеку, и гравитации — у меня ничего нет».
Я нахожу действительно милым то, как ты касаешься моих рук на прощание, но самое главное — я боюсь, что этот раз будет последним и сказать никак не получается. Он ласково забирает волосы за мое ухо, смотрит сонно и устало, а я готов не спать несколько ночей подряд лишь бы слушать Куджо, лишь бы созерцать. Пока мы здесь, а его кожа так мягко скользит по моей, за окном нашего дома снаряды взрываются, слишком эгоистичные и властные убивают друг друга ради паршивых многоэтажек, под которыми их тело все равно когда-нибудь сгниет, и ради колоссального количества бесполезных купюр, которыми будут набиты карманы их похоронных пиджаков. Мне все это не нужно, тебе — тем более. Он прекрасно знает — я веду войну с самим собой, и кровожадность ее не сравнится с той, под нашими окнами.«Пистолет в моих руках, дуло у моего виска — кто-то должен выиграть, а кто-то — проиграть, в обоих случаях это буду я».
А пока в голове два совершенно разных человека решают мою судьбу, я выбираю лежать головой на твоих плечах. Я всегда буду выбирать только его. – Ты моя маниакальная фаза. – Отчеканиваю я, всё еще не давая ему возможности уйти. Мой властный зверь внутри отзывается укусами на его шее и пробирается руками под его футболку. Тело Джотаро напрягается. Я ощущаю пальцами каждый подрагивающий мускул и это чувство власти заводит с полу оборота. – Если ты так продолжишь. Какёин, это… – Парень сжимает свои руки на моих лопатках. Вот-вот, совсем чуть-чуть и он сломается. Я не буду лечить тебя колёсами. Я хочу целовать его от пяток до носа. Мы можем быть мерзкими. Для посторонних. Но какое дело до них, когда нам хорошо, и в глазах уже не пыль, а звёзды. Я вижу в этих родинках на шее космос. Мне каждый раз мало. Я никогда не насыщусь и прежде чем останусь один, я вижу улыбающееся лицо и закрываю глаза смирно. Меня трясёт не от ужаса, от счастья.«Сегодня смейся, завтра плачь».
Джотаро аккуратно обхватывает меня, попутно пропуская по моей шее влажные поцелуи. Он доносит меня до кухонной столешницы и, когда наши взгляды снова встречаются, я тяну парня на себя, заставляя прижаться к моему телу вплотную. От избытка чувств мои ноги сами обхватывают его бёдра, от чего Куджо приглушённо рычит. Он смотрит на меня, самым, что ни на есть, похотливым взглядом. Моё сердце отбивает быструю барабанную партию. Я тяжело дышу, пытаясь хоть немного сконцентрироваться на процессе, но Джотаро оказывается куда сильнее и быстрее. Он осторожно разводит мои ноги, плавно поглаживая внутреннюю сторону бёдер. Куджо удобно устраивается между моих ног, поднимаясь руками выше и задирая его же чёрно-зелёный свитер на мне. Парень нависает надо мной и наклоняется к губам, собираясь поцеловать. – Ты слишком тёплый для этой зимы. – Он ехидно ухмыляется, поглядывая то на мои губы, то на меня. – Это плохо..? – Запыханно выдаю я, стараясь держать себя, как только можно. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. – Пускай это будет вечным сном. Руки Джотаро медленно поглаживают мои бёдра, как вдруг он резко толкается бёдрами, создавая трение между нами. Я резко хватаю воздух от неожиданности и начинаю цепляться пальцами за край столешницы. Джотаро спускается губами к ключице, находя левой рукой пальцы моей руки, осторожно отцепляя их от опоры и переплетает со своими. Ещё некоторое время он продолжает оставлять следы на моей коже, иногда снова неожиданно толкаясь бёдрами, заставляя меня под ним хватать ртом воздух и тихо скулить. Он повторяет одни и те же действия и от этого тело само ёрзает по скользкой поверхности, требуя большего. – О-оо-о, кто-то тут уже заждался. – Куджо не может натешиться своими играми. Улыбается, как чеширский кот. – Ты придурок, Джотаро. Прикоснись ко мне, наконец. – Отчаянно шепчу я. – Я уже касаюсь тебя. – Отвечает Джотаро, на секунду сильнее сжимая мою руку и усиливая хватку на моём бедре, как бы намекая, о каких прикосновениях идёт речь. – Не-ее-ет, нет, нет, я не об этом. – Уже хриплю я. – Прикоснись там. Хочу кончить от твоих прикосновений. Джотаро ничего не отвечает, вместо этого стягивая с меня домашние штаны вместе с нижним бельём, освобождая возбуждённую часть тела, не касаясь его. Но Куджо не спешит выполнять мою просьбу, сначала приспуская и свои джинсы, избавляясь от уже сильно мешающей ткани. Я внимательно слежу за действиями Джотаро, который сейчас размашистым движением своего языка облизал свою ладонь, и я громко стону, когда чувствую, как Джотаро обернул свою руку вокруг наших членов. А когда этот «злодей» начал медленно двигать рукой, я почувствовал, как трется мой член об член Джотаро, и это так чертовски возбуждало. Голова шла кругом. – Тебе нравится? – Тихо спрашивает Джотаро, уткнувшись носом в мою щеку и опаляя горячим дыханием шею, продолжая надрачивать обоим. – Да-аа-а, пожалуйста, не так быстро, Куджо, прошу. – Он оставляет лёгкий поцелуй на моей шее. Я кладу свободную левую руку на руку Джотаро, плавно двигающуюся на наших стояках, и чувствую, как под пальцами скользит мой член, который сейчас так сильно трется об эрекцию Джотаро, и я уже не могу сдерживать тихие стоны, чувствуя скорую разрядку. Тогда моя любовь берёт мою руку в свою, полностью останавливая движение, и оборачивает её вокруг наших членов, вместо своей. – Давай ты, – шепчет Джотаро, и я начинаю двигать левой рукой, что было не очень удобно, но я не хотел вытягивать правую, вновь оказавшуюся в хватке руки Куджо. Я ощущал каждую его вену, тонкие сосуды дрожали от бурлящей крови. Когда я начал ускорять движение, Джотаро начал двигать своими бёдрами, создавая дополнительное трение между нашими членами, и я больше не мог. Я громко стонал, когда начал толкаться своим членом в его двигающуюся руку. Через несколько секунд я кончил, что нельзя было сказать про Куджо. Он продолжал тяжело дышать, целуя мои уже опухшие губы. – Надо как-то помочь этому… – Самая моя умная фраза за весь день. Потом я бы здорово дал себе по ебальнику за неё. – Тут можешь помочь только ты. Я смотрел на него ипсуганными глазами. Как, спеть песню? Почитать роман? Ёбаный Джотаро Куджо, я тебе не секс-инструктор. – К-кк-аа-ак? – Мой голос дрожал. – Ты меня ещё больше заводишь таким выражением лица. – Джотаро провёл пальцами по моему животу и тазобедренным косточкам, и я, вскоре, почувствовал бабочек внизу живота. – Дж-Джотаро, блять. – Я громко ругался, запрокинув голову назад от этого ощущения дрожи. Джотаро облизал сразу два пальца, прошепча что-то невнятное. Он провёл пальцами по внутреннему бедру и одним движением вошёл на всю длину, от чего я взвизгнул, как девчонка. –Ты как? Всё хорошо? Мне остановиться? – Да нет же, блять, продолжай, пока я не передумал. – Понял. Джотаро, то до конца входил в меня, то почти полностью выходил, вырисовывая какие-то рисунки, аккуратно растягивая стенки и смазывая их слюной. В один момент два пальца сменилось тремя, они почти свободно скользили, лишь раздражая тело на грани. – Быстрее, я прошу тебя, быстрей же. – Я уже пропустил момент, когда его рука не двигалась, а на пальцах «прыгал» я сам. Выдох. Вдох. – Ты готов, Какёин? Точно? Я могу остановиться. – Задаёт слишком много вопросов Джотаро. Он тянет меня за ноги на себя, чтобы я оказался чуть ближе. – Блять, конечно, готов. Вставь мне, наконец. – Мой язык заплетался, но, Куджо всё-таки услышал слова согласия и это означало для него зеленый свет. Джотаро не медлит и входит одним резким движением, я успеваю только крикнуть и зажмурить глаза от подступающих слёз. – Э-ээй, Нориаки? – Джотаро кладёт правую руку на мою щеку. – Ты как, солнышко? – П-ппродл-лжай, пожалуйста… Джотаро, наклонившись ко мне, начинает увеличивать скорость своих толчков. – Ты, ты всегда будешь только м-ммо-оим. Слышишь? Я мычу в ответ, стараясь не стонать во всё горло. Джотаро ещё больше дразниться от этого и кусает меня за шею, после мягко посасывая. Я тяжело выдыхаю, простонав и прикрыв глаза. Все эти слова, произнесенные Джотаро, никак не облегчали ситуации, лишь ещё больше возбуждали и притапливали боль. – Я убью за тебя любого, слышишь? – Произносит Джотаро и проводит губами по моей шее, останавливаясь на уровне кадыка. Становится щекотно и мне ничего не остаётся, как опрокинуть голову назад. Я раскрываю свои глаза и приоткрываю рот в попытках поймать воздух, но я не могу нормально вздохнуть около полуминуты, во время которых каждое прикосновение к моему телу и толчки ощущались как-то по-особенному сильно, после чего Джотаро убирает губы с кадыка, и я, шумно вздохнув, чуть ли не роняю голову на твёрдую столешницу. Куджо успевает поймать меня и притянуть лицо к своему. Я смотрю на него и в голове лишь один вопрос: какой цвет у любви? Чистосердечный. В цитадели моих страхов не растет его любимых цветов, они загнивают под каменистой укладкой тротуаров, истлевая последней нежностью. У меня кроме этого парня нет ничего. А когда он уйдёт, со мной не останется ничего, кроме круглосуточного ощущения собственной ненужности и пагубных привычек, главной из которых являются мысли о Куджо. Угловатые плечи вписаны в расстояние между нашими орбитами, я читаю по его губам «я люблю тебя», он сменяет темп на медленный, позволяя себе чуть дольше останавливаться на моих глазах. Свет от тусклой лампы струится жидким перламутром по его спутанным волосам, мне бы очень хотелось сказать, что все хорошо, и пока, всё действительно хорошо. Я не знал, сколько времени мы меняли темп, но в какой-то момент всё стало так быстро, что я не успевал хватать ртом воздух. Моё тело инстинктивно дрогнуло, сжимая член Джотаро в себе, на что тот тихо простонал. Куджо вбивался в меня так сильно, что ещё чуть-чуть, думалось мне, и я слечу с этой грёбаной столешницы. Джотаро хватило полминуты, чтобы, сильно прогнувшись в спине, с громким стоном кончить в меня, а затем и на мой живот, задев даже лицо. Через пару толчков я так же кончаю, мягко целуя парня куда-то в щёку. Я без сил кладу голову на его плечо, пытаясь снова начать дышать. Мне очень хочется спать в одну секунду. Джотаро оставляет меня, растерянного, сидеть на столешнице. Я иду за бумажными полотенцами и когда возвращаюсь, то вижу не Какёина, вижу брошенного щенка, что поджал ноги под себя, кладя голову на свои колени. – Эй? Ты как? – Почти шепчу я, поглаживая его розовую голову. – Всё хорошо? Какёин смотрит на меня немного потерянно. Весь растрёпанный и покрасневший, он поджимает губы, тянется за объятиями. Я мотаю головой, опуская одной рукой две его худые ноги. – Нужно вытереть всё это. Давай, давай я сделаю это. – Моя любовь смущается, потирает уставшие глаза. Он пытается взять инициативу в свои руки, но я не соглашаюсь. Это честь для меня, помочь ему даже в таком деле. Так какого цвета любовь? Железобетонного. Это когда от одного только взгляда Лондонский мост трещит по швам, а кинолента обрывается на самом интересном моменте, понимаете? Нет? Это когда не загадываешь, сколько тебе еще осталось, потому что от одного только касания гребаные цветы в цитадели страхов снова врастают в почву и оживают, понимаете? Всё еще нет? – У тебя кожа со вкусом солёной карамели, у меня от сочетания несочетаемого периодически несколько раз в неделю сносит крышу, понимаешь? – Выдаёт Джотаро, ложась рядом со мной на кровать. – Хорошо, хоть столешницу не снесли… – Ты злишься? – Я там есть теперь не смогу. – Почему? – Потому что буду понимать, что такое любовь. Потому что не хочу возвращаться в это одиночество. Ты же уйдёшь, да? – Ну-у, последний автобус я уже пропустил. Поеду с утра. – Это хорошо. – Ворчу я, проводя пальцами по его ключице. – Что, тебе мало? – Он ехидно ухмыляется, обнажая клыки. – Нет! Только об этом теперь думать будешь. Дурак, дурак, дурак! – тыкаю в эту же ключицу пальцем, пытаясь хоть немного сделать неприятно этой бронемашине. Джотаро перехватывает мою руку и тянет вперёд, от чего я оказываюсь головой на его груди. – Всё, всё, тише, я пошутил. Но-оо-о, если что… – Джотаро, заткнись. – И я тебя люблю.***
Джотаро научил меня любви и ласке — раньше я и представить не мог, что может сделать один человек с другим таким же незначительным. Я просыпаюсь и обнаруживая пустое место рядом с собой, уже скучаю, но пытаюсь попробовать заснуть без его объятий, без его теплого дыхания в изгибе своей шеи. У меня даже немного получается держать эмоции в себе. Я медленно иду на поправку своей психики, так мне казалось. Но проходит совсем немного времени, когда после неудачных попыток заснуть, мои мысли возвращаются в родные депрессивные края. Наверное, это сложно, любить такого как я. Отмороженного, засушливого, тщетно пытающегося показать себя живым человеком. Человеком, чего-то заслуживающим. Так я думаю, провалявшись пол дня в кровати. И не то чтобы я не хотел встать, просто моё тело не хотело этого. – Как только я увижу его рожу, въебу хорошенько. Блять, как болит жопа. – Я ною сам себе, попутно отправляя Джотаро гневно-милые сообщения, но ни на одно из них он не отвечает. Это меня ещё больше злит, но звонить я не решаюсь. Ведь всё-таки не спроста он был таким грустным и задумчивым. Джотаро научил меня гореть заживо, чтобы быть спасительным теплом для самого себя, и я готов с уверенностью заявить, что все мои прожитые годы стоили того, чтобы он однажды мягко улыбнулся мне, а потом негромко прошептал «прощай». Поверить не могу, он заставил меня чувствовать, он сделал меня живым. Он научил меня быть самоотверженным. Красная нить на моем запястье неразрывно связана с такой же на кисти твоей руки. Я плачу от счастья и вспоминаю, что перед уходом он в последний раз гладил меня по волосам перед уходом. А я был до чертей сонным и даже не удосужился что-то ответить. Мы были лишь двумя мальчиками под небом, на котором погасли все звезды, когда я остался один. И я, господи, так сильно люблю его, что не готов идти дальше даже без его пальцев в своей ладони. Я решил не идти в универ. Всё равно мне там делать нечего без него. Я вообще весь день лишь переваливался с одного края кровати на другой, попутно проверяю телефон на наличие нужного сообщения. Но было тихо. Ужасно тихо, что давило на уши. Меня бросало в дрожь. Знобило. Болели все мышцы. Особенно страдала голова. Жутко болели вены. Заболел? Я старательно отгонял это состояние, постоянно думая про то, как мы наконец-то увидимся с Джотаро. Это не было похоже на простуду. Но я так глубоко ушёл в свой мирок, что даже не задумывался над тем, что реально со мной происходит. Я решил всё-таки встать ближе к ночи. Хотелось пить. Кое-как доковыляв до кухни, я пил эту воду и пытался не поперхнуться. Мысли роем окатывали мой нездоровый мозг и вдруг что-то щёлкнуло. Я не принимал с прошлого вечера. Я не кололся с утра. Я просто отгонял это состояние. Щелчок. Стук стакана о стол. Я усмехнулся. Я забыл, что я болен? Чертов ублюдок заставил меня забыть, что мне осталось полгода. Вот же засранец. Я понимаю, что боль, почему-то, не ощущалась так сильно, как обычно, но она накатывает волнами. Она всегда рядом, просто я сбегал от неё с Куджо. А теперь его нет. После часа раздумий, хождения от одного угла к другому, мной и моими мыслями, было принято решение вколоть хотя бы морфин. Обычную дозу, какая и прописана. Я чувствовал, как голова начинала всё больше и больше гудеть, пока шёл к злосчастной ванной.***
Мне уже кажется я разучился всем этим пользоваться. Какёин чист целых пол дня, вот это да. Но руки помнят, и я сжимаю колючее одиночество в своих ладонях, вставляя иглу в шприц, и оно, неблагодарное, бессовестно режет пальцы, сдирает нежную кожу, а вместе с ней — театральную потребность в чувствах. Эйфорическое «люблю» вместо тысячи «обещаю» рычащей ненавистью струится между легких — распорол бы и выбросил, знаете, на рельсы, но он не позволяет: сверкает передо мной своими глазами-льдинами, в которых не то, что искренность — угольно-черный зрачок теряется в сумбурной бессознательности. Я с мясом вырываю из глотки вымученное «прости», да так, что сам начинаю ощущать несоизмеримый со злостью груз вины, и хочется распороть лживую улыбку с моей бледной кожи и спрятать в карман. Это отражение глумится надо мной. Я вдыхаю еще раз 20, обещая себе ввести только 10 кубиков. Только 10, мать твою, Какёин.«Пить и любить до смерти».
И почему-то глаза-льдины все еще зарываются под кожу, пока изрезанные мелкими ссадинами пальцы безнадежно путаются в попытках застегнуть жгут потуже, совсем исхудал. Тысячу лет назад вселенная захоронила высушенные звезды между лопаток его спины, и я, поверьте, готов любить даже их. Этот образ не исчезает, когда я вкалываю заветные 10 кубиков и опираюсь на стену. Я жду пол часа, жду час, а боль лишь нарастает. Я, не понимая, почему, ищу причину. – Что за хуйня. Почему… – Я злюсь, начинаю копаться в этих бумажках и ампулах, пытаясь найти какую-то ценную информацию. – Блять! БЛЯТЬ! БЛЯТЬ?! ЧТО ЗА ХУЙНЯ?! – Я вмиг загораюсь, рву эти ебучие инструкции и бью это надоедливо стекло. Меня раздражает это отражение. Я не хочу видеть это нечеловеческое лицо.«Тебе просто надо больше. Давай, Какёин. Вколи еще. Что тебе стоит? И болеть перестанет, и Джотаро точно придёт быстрее…»
– Я обещал, обещал ему беречь себя. Я не могу. Не могу, не могу… – Скулю я самом себе. Ужасно хочется пить. Пот льётся ручьями, пробираясь ледяными майками под его черно-зелёный свитер. – Почему не работает. Как же больно.«Твой организм привык к другим дозам. Что тут, игрушка для детей. Шырнись нормально. Тебе будет больнее с каждым разом, Какёин. Он всё равно тебя разлюбит, бросит как все остальные. Он уже получил, что хотел. Забудь об этом. Возьми шприц, схвати в подарок новый пакетик кокаина. Ну же-еее-е».
Я от бессилия и этого внутреннего голоса начинаю бить себя по голове. Моё тело то тут то там пронимают острые судороги, от чего я еле переползаю к заветному тайнику. Мне становится больно до предела. Я судорожно «откапываю» из этой кучи пластин и ампул заветный пакетик с порошком, кристаллы в котором деликатно поблескивают от лампочки. Я нахожу ложку. Завязываю жгут до предела. Стукаю ладонью по вене и напрягаю мозги, ещё раз пытаясь себя остановить. Тщетно. Ты снова проиграл. Ложка нагревается запредельно долго. Я ругаюсь на неё, будто топлю не мефедрон, а сахар для конфеты. Вот она – сладость слабаков.«Я люблю тебя, Какёин».
«Я огорчена тобой, Какёин».
«Я хочу быть с тобой, Какёин».
«Я не люблю тебя, Какёин».
Кипящая жидкость стремиться перелиться через край, но я останавливаю её, аккуратно располагая ложку на полу, давая ей немного остыть. Я смеюсь, будь моя воля, я бы и раскалённый металл вводил, лишь бы вставляло. Проходит мучительных 5 минут, прежде чем в шприц набирается желанная жидкость карамельного цвета. Я стукаю по шприцу, проверяю не попал ли воздух. Иначе, глупая смерть получится. Игла проникает в вену легко и непринуждённо, будто это её дом с самого моего рождения. Тёплая жидкость моментально разноситься по сосудам, и я откидываю голову на край ванной в ожидании прихода. Я понимаю, что начинает действовать, когда ощущаю дикое блаженство, сравнимое разве, что с сексом. Это чувство наполняет мою грудную клетку бабочками, что стремятся наружу. Мне хочется разорвать свою грудную клетку и выпустить их, но ногти лишь комкают свитер, а я калачиком лежу на плитке и пытаюсь не слушать этот грёбанный голос в голове.«Я так верил в тебя, Какёин».
«Убейся, ради бога».
Я хочу наказать себя за способность думать. Особенно сейчас. Вырабатывать мысль. Раскладывать перед собой пасьянс из будущего, которому может и не суждено сбыться. Я хочу избить себя плетью до полусмерти, за то, что позволяю демонам пробираться в извилины моего мозга и отрезать там провода как им вздумается. Теряю полный контроль над собой. С Джотаро я научился видеть не только плохое, но из всех уроков пока я смог освоить его и это даже не на твёрдую четвёрку с плюсом, а на притянутую за уши тройку. В такие моменты мне хочется запереть себя в каморке и не иметь больше доступа к социуму.«Разве не этим ты занимался всю жизнь? Он виноват, он сделал тебя таким слюнтяем».
Я молюсь, чтобы он зашёл сейчас в эту проклятую ванную, я не хочу подпускать его в такие моменты к себе, потому что я не хочу, чтобы ему было больно. И видеть его слёзы. Сродни ощущениям, когда ты видишь раздавленного посреди автострады котёнка, которому ты уже не в силах помочь. Я бы связал себя и бросил в помойку, чтобы больно было исключительно мне. Если бы медицина дошла до уровня, когда мне могли бы вырезать способность к думанию, я бы ограбил все банки и заплатил любые деньги, а оставшиеся отдал в фонд нуждающимся и беспомощным. Я хочу, чтобы мои мысли были бесплодны. Я улыбаюсь, как конченный придурок, но царапаю себя ногтями до крови, надеясь стереть себя с кожей. Этот факт гнетёт, потому что внутри, впервые, легче не становиться. Я не хочу винить его, но я так люблю его улыбку, что даже в полном непонимании происходящего, я вижу его. Телефон, мне нужен телефон. Я ковыляю к прикроватной тумбочке. Еле нажимаю включение экрана, но там пустота. Всё как раньше. Я чувствую чистую, первобытную опасность. Меня охватывает паника. Воздух наполняется пылью, вулканическим страхом и терпкой катастрофической надеждой на лучшее, которого не будет. Мне будто снова семь лет, но это не просто грозовые облака — это травмоопасное электрическое поле, это губит здравый смысл и притупляет инстинкты самосохранения.«Единственная пагубная привычка — это ты сам».
Я возомнил себя смертельно бессмертным, хотя ни гроша не стою. Я нахожу укрытие где-то в темном, грязном углу. Зализываю свои паршивые раны, выплевываю таблетки, которые не успел проглотить. Ночь еще никогда не была такой темной и кричащей из каждой стены, ядовито-обволакивающей, пьяной и нетерпеливо-бесконтактной. Воспоминания о пепельных поцелуях кромсают и жгут, губы раскаленными углями тлеют вместе с сожалением, ревностью и злостью.«Он бросит тебя. Ушёл и не вернётся».
Мои десна в усмерть разодраны. Мне снова семь. Мне снова страшно. И я снова плачу в углу спальни. Возомнил себя безудержно одержимым, хотя в итоге все оказалось гораздо проще. Точнее, не «оказалось», а просто «казалось». У меня в рукавах будто ядовитые жуки. Ноют разодранные царапины и холодная усталость, у меня больше нет козырей, смешных шуток, улыбок, слов, голоса. Я много кричу. Воздух наполнен отчаянием, непоколебимой грустью, руинами той жизни, которой никогда не будет. Мне больше не семь. Мне восемнадцать. И я бы помолился, чтобы не дожить до утра, но внезапный хлопок двери вынуждает встрепенуться и метнуться в мою любимую ванную. Судорожно складываю всё в тайник, но руки не слушаются. Я дёргаюсь от стука в дверь и роняю ёбаную ампулу. Звон стекла такой громкий, будто услышал весь квартал. – Какёин? Я вернулся. Всё хорошо? Что ты там делаешь? – Я, э-ээ-э, я переодеваюсь. – Ты был один дома, начерта закрываться? – М-мне так комфортнее. После мы долго молчим, а я стою как вкопанный, потому что успел наступить ногой на осколок. И теперь пытаюсь не взвыть. – Может, откроешь. Поговорим? – Я сейчас выйду, ты, ты иди на кухню. Снова это ёбаное молчание по две стороны. Я уже не дышу, кажется. – А что за стекло? Блять, какой же ты чуткий, ей богу. –Я уронил стакан. – У нас в ванной нет стакана. – Я с собой взял, таблетки выпить. – Не поранился? Нет, что ты, всего лишь ширнулся. – Нет, я сейчас выйду, иди, посиди. – Хорошо. – Его «хорошо» звучит слишком безэмоционально, будто это и не Джотаро вовсе. Я собираю осколки и смываю их в туалет. Благо, они утекают вместе с моей уверенностью в том, что стоит выходить из ванной. Я пытаюсь собрать мысли во что-то целое, но всё, что могу, это обпиться водой и постараться унять эту дрожь. Когда я еле как дохожу до кухни, где горит слабый свет от подсвечника на столешнице. Я наблюдаю, как Джотаро курит прямо на кухне. Честно говоря, сейчас, мне плевать, пульс в голову бьётся так, что я мало что понимаю. Сердце на беспилотнике с той самой секунды, когда он произносит моё имя вслух, моя ложь отражалась мраморной смертью в черных зрачках твоих глаз. Моя неудавшаяся смерть на плитке в ванной.«У тебя под одеждой клинки».
«У меня под пальцами кое-что поострее».
Самые смелые умирают один на один: их самоотверженность растворяется в напористых поцелуях, а мужество застревает в горле вместе с бесполезными словами и признаниями. Но мы молчим. И пока ещё дышим. Джотаро первым нарушает тишину. – Какёин, нам надо серьёзно поговорить. – Только не надо этой шарманки по новой. Всё же хорошо. Просто заткнись. Я прошу тебя. Я не хочу слушать эту ложь, забери свои признания назад и уходи прочь; можешь даже закаты прихватить с собой, можешь солнце спрятать в кармашек пальто, вдруг оно растопит этот холодный наст, которым заросла твоя грудная клетка? Мне больно только когда ты рядом в таком состоянии, поверь, я не хочу тебя видеть. Даже если украдешь в собственных глазах полярную ночь и теплый, июльский день — не расстроюсь, потому что у меня останется вечер и утро. У меня останется память о тебе настоящем. – Почему не подходишь. Всё крутишься на месте, весь мокрый, даже рукава забыл закатить. Мои глаза готовы выпасти из орбит. Я проебался. Я конкретно проебался. – Просто плохо себя чувствую. – Пиздёж. Наглый пиздёж, Нориаки. – Джотаро тушит сигарету об эту проклятую пепельницу и вытирает лицо рукой. – Что с тобой? – Тебя сейчас правда волнует, что со мной?! С тобой, что, блять? Ты даже на моём лице сконцентрироваться не можешь. Как же заебало. Я хочу подойти к нему, аккуратно шагая ближе, но он срывается с места и подлетает ко мне куда быстрее, хватая за свитер. Его лицо искажается в горечи. Так смотрят на изменщиков, так смотрят на подлецов и просто на разочарование. Катастрофа карминово-красного каплями красит в углу паутину нарочно измятую нашими потерянными и лихорадочно блеклыми лицами. В омуте градуса и вне разрешений. – Ты пил? Джотаро, в этот момент, кажется, хочет ударить меня со всей силы, но лишь крепче сжимает кофту. Под толщей стыда и отметин на шее, я, сейчас, вырвал бы себе в глотку, пока чувство отчаяния умело рвёт на куски наши легкие. Тяжёлое дыхание передается до меня с искрами и треском. – Знаешь, как много раз я думал, что мне придется стоять на твоих похоронах, держать этот чёртов букет лилий и разрушаться. Знаешь, какого приходить домой и видеть повешенную мать. Перебрала немного с наркотой. Так, лёгкое. Ты разбираешься, экстези или какая-нибудь другая дрянь? Грязный шепот. Кончилась сказка. Пришла реальность Я молча пялюсь на его лицо и хочу умереть прямо сейчас, молю господа об одном, провалиться сквозь землю, чтобы не видеть, как он смотрит на меня со всей своей отрешённостью и злобой. – Я похоронил отца сегодня. Он просил денег, заплатить давно просроченные кредиты. Приезжаю, а он в пьяном угаре, под наркотиками, валяется около дивана. А рядом с ним кошка сидит, невзначай так, гладится. Я успел только подойти к нему. Успел положить руку на его грудь, как сердце перестало биться. А я смотрю и представляю тебя. Смотрю и думаю, что вы все бросаете меня, один за другим. Оставляете только скорбь, что не смыть ни одной жесткой мочалкой. Зачем ты так со мной Какёин, зачем, мать твою. Зачем?! Я так люблю тебя, а ты убиваешь себя на моих глазах. Тогда я первый и последний раз в жизни видел, как Джотаро плачет. И это не передать словами. Это шаровая молния в сердце. Ножом в горло. Боль, которую не спрятать, не забыть. – Я, я не знал, Джотаро, я не знал. – Я начинаю рыдать навзрыд, захлебываясь соленой жидкостью. – Я не хотел делать тебе больно, прости меня. Прости меня, умоляю. – Зачем ты принимаешь, боже, скажи мне. Скажи, мать твою, зачем ты лжешь мне. Зачем твердишь, что любишь. Ты лжец, блять. – Я НЕ ЛГУ ТЕБЕ, ДЖОТАРО, БЛЯТЬ, НЕ ВРУ. – СКАЖИ УЖЕ, СКАЖИ, БЛЯТЬ, ЭТО. СКАЖИ ПРАВДУ ХОТЬ РАЗ, ПРОКЛЯТЫЙ ТРУС. Я не сдерживаюсь и с размаха выдаю ему пощёчину с треском, от чего Куджо замирает, а его щека начинает расплываться красным-красным пятном. Слёзы безжизненно падают с его глаз, он продолжает смотреть на меня и ждать чего, только молча. – У меня лейкемия, Джотаро. Я умираю. На фоне этого у меня развилась зависимость. Иногда мне так больно, так больно… Я… Джотаро кладёт руку на рот и начинает нервно улыбаться. Он трясёт головой как умалишённый. Его глаза бешенные. Он ходит из стороны в сторону, продолжая мотать головой. А я стою, как оловянный солдатик на месте. Всё, что могу, это опустить голову и пялиться на окровавленную ногу. Даже кровь не смыл. – Какой срок? – Полгода. – Выдавливаю я, скрипя зубами. – Так ты хочешь бросить меня, Какёин? – Конечно, нет. Я бы сказал, сказал бы, но позже. – Когда?! КОГДА ТЫ БЫ, БЛЯТЬ, ЭТО СКАЗАЛ?! Когда лежал бы на больничной койке, а я бы сидел и пускал сопли рядом. Когда, Какёин?! – Ты можешь в любое время уйти. Я тебя не держу. Джотаро резко останавливается и смотрит на меня, как будто демона увидел. Может, так и есть, думается мне. Это я заслуживаю той пощечины. Заслуживаю выстрела прямо в лоб. – Ты же понимаешь, что я никуда не уйду. – Что тебе мешает просто собрать шмотки и свалить в свободный дом. М? Что?! Что тебе мешает прожить свою жизнь нормально, а не прячась по углам, а потом рыдать, как ты сказал, пускать сопли у меня умирающего. ЧТО?! – Я люблю тебя, Какёин. Теперь приходит моя очередь истерично смеяться. Я не могу остановиться. Кажется, ещё чуть-чуть и рот лопнет. – А я тебя нет. – Ты лжёшь. – Я не люблю тебя, Джотаро. Ты просто был развлечением. Просто, чтобы забыться. Почувствовать на вкус эту твою любовь. Вот и всё. – Я не верю тебе. Посмотри мне в глаза и скажи это ещё раз. Он подходит вплотную ко мне и сверлит взглядом. Его руки снова позволяют себе оказаться на моих щеках. Я поджимаю губы и держусь, держусь, сжимая кулаки. Не смотри, не смотри, не смотри, блять, на меня так, будто от моего слова зависит твоя гребаная жизнь. Не цепляйся за меня. Отпусти воротник кофту и вышвырни меня из своего города, из своего сердца, в которое я уже успел запустить корни так же глубоко, как когда-то зарывался пальцами в твои волосы, губами в твои губы. Распинай меня в безлюдном переулке, разотри вместе с ледяным снегом по тротуару, избей мое лицо до полусмерти, пока я буду рыдать, таять в твоих ладонях и давиться кровью. На что ты надеялся, на что ты надеялся, на кого ты молился в бестолковом бреду, в полуночном молчании, в сотнях и тысячах «ты мне не нужен» и разрывая кожные покровы от щемящего отчаяния, от щенячьей преданности. Я представляю нас, держащихся за руки. Мы больше не в стратосфере и дорогой «мы» больше не «мы». – Прошу, отпусти мое тело, отпусти мою душу, не крадись в мои страшные сны, прорываясь между цепями для диких волков и бросаясь в пожар для того, чтобы сгореть. Я так не хочу, чтобы ты страдал со мной. – Мой голос надрывается и хватаю его за пальто, бешено пробираясь через свои же прутья-защиту клетки. – Я люблю тебя, Джотаро, конечно, люблю, блять больше жизни. И никогда больше никто не застынет в моём сердце, как ты. Но я не хо-оо-чу. – Я задыхаюсь от слёз и своих воплей. – Я не хочу бросать тебя. Я уми-ии-раю, я ужасен, я гадкий. Я не хочу тебя терять. Джотаро прижимает меня, к себе. Я не вижу его лица, но уверен, это что-то пострашнее ужаса. Это смерть дышит ему в затылок и просит отдать самое ценное. – Мы справимся. Слышишь. – Он поворачивает меня к себе. Уже совсем обычный и спокойный. – Мы сможем вылечить это. Мы сможем избавиться от этого дерьма. Потому что иначе я умру вслед за тобой, Какёин. Я умру с тобой. Выбей из моих легких всю жалость к тебе, я не могу смотреть на эти слезы. Ты плачешь, сгребая мои ладони в свои объятья, и обещаешь, что больше не оставишь, клянешься встретить каждый рассвет, прижавшись головой к моим коленям, и проводить каждый закат, самозабвенно целуя мои скулы. Пожалуйста, вырви из меня ненависть и раздражение от воспоминаний, и тогда я попытаюсь стать твоим, я правда попытаюсь. Ты смотришь с сожалением и с благоговением, каждую секунду пропуская через соприкосновения наших пальцев разряды тока вдоль моих вен, а я плачу вместе с тобой, потому что не готов стоять на твоих похоронах. – Я не готов лишиться тебя, мой дорогой Какёин. Чтобы не случилось, я не оставлю тебя. Как бы тебе не было больно, я разделю эту боль с тобой. Ты слышишь меня? Я киваю головой, всё еще задыхаясь: – Я хочу жить. Хочу прожить с тобой всю жизнь, Джотаро. Я люблю тебя. Он целует меня, и я хочу жить. Я, правда, хочу.