«Куски печали, оставленные нами, юными годами».
А после, нетвердой походкой Куджо отправлялся ко мне в постель «на ночлег» и было спорным решением, давать ему очередные шансы, но, тем не менее, лучше решения у меня не было, да и нет. Рассвет, в очередной раз, заиграет отблеском в мутных оконных стёклах. Как бы я их не мыл, они всё равно оставались такими. Дешевизна, старость? Кто знает. Я встречаю оскалом этот новый день. Потому что каждый раз надеюсь, что он хоть один раз будет тихо посапывать на другой стороне кровати, но его нет. Лишь ампула и новая упаковка со шприцем. Я молчал, пока он гулял со своими знакомыми, все рассказывая, поздней ночью, какие они интересные и прикольные. — Мы сегодня со Звездой словили мышь. — Перебил я, сжимая край одеяла. — Вы у меня такие молодцы. — Не злясь добавляет Куджо. Руками Иисуса этот заторможенный парень держит мое лицо, смешивания в наших ртах перегар и запах лекарств. Я специально кусаю его губу до крови, злюсь, но я б его не убил, даже будь он моим отцом. Я замечаю удивительное сходство с их широкими бровями и морями-глазами. И я теплею, каждую ночь. Не проходит и недели, чтобы я со спокойствием мадонны не вытирал кровь с его ладоней. Всю свою любовь я превращаю в боль. Мне печально, и далеко не от своей скоропостижной кончины. Я не более чем полый моветон в искусстве, что больше меня не притягивает. Вкалывая очередные мизерные кубики, я чувствую себя не просто мусором, я его эссенция. Знаете, я ведь молчал, когда Куджо срывался на каждую мелочь, дескать, я «голубая кровь» в вопросах гармонии, в отношениях. – А ты я смотрю, ебать, какой самостоятельный. Даже помогать не буду. Какой цирк. – Злобно бубню, сидя на подоконнике с котом, пока эта спиртная куча из костей и мяса пытается переодеть сам себя. На улице опять глубокая ночь, точно за три часа. А режим у меня от его прихода до ухода. Сплю часа четыре, не больше. — Да-да, ты, ой, я такой. — Он по-тупому улыбается. — А ты что ревнуешь? В голове собачья преданность. На деле вид загнанной шавки. Взгляд цепляется за вихрь чёрных волос, дальше по линии челюсти к кадыку и остановка у ворота чёрной рубашки. Раздражает. Меня раздражает его лёгкость, небрежность в действиях и полный беспорядок в голове. Я смотрю на его улыбку и чувствую, как сильно чешутся руки, но его личико столь красиво. Наверное, мне жалко. Вру, я просто хочу ещё мешочек проблем из-за его такого неприятного и скользкого, но всё же притягательного. Я хочу его всего. Его хочется до дрожи в пальцах. Он меня раздражает. Возможно, я свожу всё к его недосягаемости лично для меня. Я ведь тот самый опоздавший, принимаю наказание, сжимая челюсти, пока все берут по кусочку. Он не смотрит на меня. Он, блять, не смотрит. А я продолжаю завороженно заслушиваться рассказами о взаимодействии с социумом. И мне почти не казались странными эти его увлечения. В его новых компаниях интересных и классных друзей. И я бы свыкнулся, что он там может быть с кем-то ещё. – Почему я не могу пойти куда-нибудь с тобой? – Этот вопрос вынуждает Куджо даже оторваться от сигареты. Он смотрит на меня с непониманием. – Ты еле стоишь на ногах. А я… – А ты отдыхаешь от этого болезненного вида. Да, я понял. – Я работаю. – Да. Не знал, что на сраных вписках тоже можно разгружать ящики. С бухлом, полагаю? – Нориаки, не учи меня жизни, пожалуйста. Я стараюсь для нас. – Так почему мне нельзя?! – Я верещу, как обиженная девчонка. Даже Звезда пугается и прячется под стол. – Потому что тебя могут украсть из-под носа. Где мне потом тебя искать? М? – Саркастичность его тона раздражает. И я молчу, мне не хочется отвечать на эти шутки. Меня бесила его вторая жизнь, про которую я знал только то, что работа не пыльная, а проекты совместные часа не ждут. О, да, Джотаро Куджо превратился в отличника. Не смешите. И молчание достигло уже нескольких дней, но я думал мы достаточно любим друг друга для всех этих мелких невзгод. Мне казалось..? Я молчал, но за меня говорили мои чуть ли не до губ мешки под глазами. Мне было плохо. За него говорили красные с перепоя глаза и потухшие зрачки, и надсадный кашель от двух пачек в день. Пока я красноречиво молчал, я показательно превращался в тень. За днем день, стирая себя из твоей жизни молча, лишь бы не лишить себя последней грошевой гордости.– Когда будешь дома?
– Поздно, не жди. Ложись спать.
– Я люблю тебя.
– И я.
Встать, вколоть дозу, просидеть на полу часа два, приготовить ему ужин-завтрак, покормить кота, ждать-ждать-ждать. Я лишь расставлял себе точки, заполняя пробелы, проблемные зоны, и все думал, это цветочки. И когда моё терпение перешло все грани, я так и остался стоять и смотреть ему вслед такой весь с достоинством, молча. А Куджо хлопнул дверью. И ушёл. Так проходит весь день. Глубокий вечер: 22:15. – Здравствуйте, простите, что так поздно. Но можно мне узнать информацию? Нориаки Какёин. – О-о-о, здравствуй, Нориаки. Ничего страшного. Я только домой приехала, столько забот, столько документов, аж мозг пухнет. Но я так рада. Так давно тебя не слышала. Как здоровье? – Залепетала куратор моей специальности. Она была довольна юной для этой работы. Но мы с ней ладили хорошо. Пускай и не значили друг для друга ничего. Хорошие знакомые. – Я, да я неплохо. Надо подлататься и буду бегать на пленэры только так! Дело в том, что я взял академический отпуск и никак не могу дозвониться теперь до друга. Можете помочь? Она долго молчала в трубку, а потом прокашлялась, видимо формулируя мысль: – Ты хотел что-то узнать про Куджо? Я замялся, от нервов впивая ногти в плечо. – Ну-у, да. А как вы..? – Джотаро Куджо отчислен на прошлой неделе за пропуски и не сдачу экзаменов. – Может вы что-то перепутали? Он, он делал при мне задания и… А может быть я и выдумал себе этот святой образ спасителя, может быть он вообще галлюцинация, а я делаю вид, что всё в порядке, потому что люблю его. Возможно, холод его рук -- это холод батареи поздно ночью, когда я цепляюсь за попытку остаться в ебучей реальности, где я сравниваю себя с пылинкой на комоде. – Прекращай, он того не стоит. – О чём вы? – Он ведь встречается с той Натой? Я понимаю, это не моё дело, но они постоянно ходили вместе. Да и проекты у них общие… – Это и правда не ваше дело. – Прости, Нориаки. Надеюсь, мы скоро увидим тебя в университете. Всё же твои результаты достойны создания выставки. – Не успею. – Что..? – Не успеете и забыть меня, как вернусь. Спасибо. До свидания. Наверное, будь Куджо в этот момент вещью, я бы отдал лишь доллар за него, а после закинул бы на балкон, как весь остальной ненужный хлам. Забыл бы про существование и вспомнил только в день переезда, а после сжёг бы без сожаления. – Ты ничего не сделаешь с тем, что никто тебя никогда не полюбит. – Будто твердит мне фото с родителями. – Как будто я собирался хоть как-то действовать. Я себя знаю, постоянно говорю, умничаю, руками взмахиваю, а после просто сижу у окна и смотрю, как он уходит всё дальше и дальше. Больше я не вижу этой крепкой спины. Я разговариваю сам с собой. Поглядываю на кота, который понуро опустил ушки. Пустота. Внутри нет ни слёз, ни жалости. Ебаная пустота. Ход времени ускоряется неприлично. Я не ощущаю холода, когда стою под ледяным душем. Не чувствую боли, когда тушу о руку сигарету. Я ничего не чувствую. Собираю себя по комнате часами, проходясь от батареи до шкафа, пишу смс и стираю, закидываю пару таблеток в рот, а потом ещё парочку, чтобы желудок вновь не сводило спазмом предстоящей рвоты, а после пытаюсь заснуть, представляя лучшую жизнь с лучшей версией себя. И так продолжится каждый вечер каждого дня? Думаю, что не загнулся, но на деле, и он и я знаем правду, где никудышный недохужник-наркоман погряз в собственном «не могу», что на деле означает «я сдался». Я кажусь себе фальшивым, даже смотря в зеркало, подкрашивая зачем-то волосы в цвет вырвиглазно розовый. Эти ниточки перестали кудрявиться, и только длинная чёлка странно топорщится, и я так и не смог её пригладить. Я кажусь себе чужим в, вроде как, родном теле, надевая его большую зелёную рубашку. На моём теле она складывает глубоким вырезом, и я замечаю заживающие багровые пятна от его губ на ключицах и шее. – Давно было. Мои чёрные джинсы практически не держаться, а застегнув ремень, ощущаю, как все органы готовы полезть через рот. – Блять. Заебало. Мне надоела эта жизнь, эти жёлтые шторы, ложь во «благо», собственное бессилие. Я закуриваю и тут же давлюсь. Какая же дрянь. Как Джотаро это употребляет, ещё и в лошадиных дозах. Давай ещё одну, и ещё. Кот осуждающе поглядывает, сидя, напротив. – Хэй, мне просто плохо. Голубые глаза понимающе медленно опускаются и поднимаются. Из нас хорошие собеседники. – Я творю такую хуйню, Звёздочка. Да-да, но как мне быть? Твой хозяин полный идиот. Ненавижу его. Ну и люблю, ну и что..? Кот не выдерживает разговоров и уходит валяться по кровати. А я набираю номер, человеческий голос в котором настолько приторно-сладкий, что дым кажется сахарной ватой: – Да, это кто? – Нориаки. Это Какёин Нориаки. – О-оо-о, Какёин? Как делишки? – Она буквально перекрикивает музыку, видимо очередное бухалово с кучей незнакомых людей и запрещённых вещей. Моя остановочка. – Отлично. Я как раз готовлю тут один проект… – О, мы с Куджо тоже готовим. Он так мне помогает, я буквально только из-за него сдала этот экзамен. А ещё он проводит меня до дома. Представляешь… Он хороший. – Гхм, очень. – А ты уехал куда-то? – Что..? – Ну, Куджо говорил, что ты болеешь и уехал лечиться. Вы ведь немного общались, такую смешную штуку на тусе провернули. Так, куда летал? – На Мальдивы.«Курорт Кокаинщиков. Билет: доза»
– П-пп-правда, и как там? Это тупое музло, не слышу половины, говори громче! Хо-оо-очу танце-е-ее-евать!!! Боже, я говорю с дурой. – Ой, столько всего, солнце, море, жара. Как же этой мой друг не узнал, что я вернулся? – Вернулся? Это круто, блин, бли-ии-ин, а фотки есть? А парни там какие? – Ты же в отношениях. – Ой, ну хватит. Кто на лево не ходил, тот жизни не знает! – Нда, наверное. – Я горько ухмыляюсь телефону. – Может, мне дать Куджо трубку? Он тут как раз неподалёку. ЭЙ! – НЕТ, нет, не нужно. Я хочу устроить сюрприз. Назови адрес, пожалуйста. – Без проблем, сладкий. Ты такой интересный, может пересечемся, пообщаемся? – Обязательно. Какой там номер квартиры..?***
Я дарю натянутые улыбки всем людям в этот «праздничный» вечер, но скрываю дикое желание, реально, уехать из этой страны хоть куда-нибудь, даже если потом меня будет преследовать нищета. Хотя куда больше. Ещё не попав в место назначения, я замечаю, что из-за этих долбоёбов тусует, весь подъезд. Кто-то несёт бутылки, кто-то сосётся под лестничной площадкой. Пришёл в самый разгар. Расстёгиваю пальто ещё до двери. Духота невыносимая и воняет. Как этот долбоёб находится в таких местах постоянно? Я вступаю на порог квартиры на первом этаже и меня чуть ли не сбивает парочка каких-то обдолбышей. – Эй, парень. Не хочешь ширнуться? – Блондин, с растрепанными волосами до плеч, весь трясётся. Принял так точно, дозы две. – Я похож на наркомана? – Ну… – Погнали, хули. Мы идём по лестнице подъезда, который даже грязным назвать сложно, лампочка рядом работает через раз. Всё вокруг в мусоре, бутылках из-под дешевого пива, окурках. Парень-блондин быстрее поднимается на пятый этаж. Тихо открывает дверь, заходит в квартиру и выдыхает, гордо демонстрируя свои хоромы. Я не то чтобы в ахуе, но одобрительно киваю, пропуская второго рыжего паренька. – Давно вы тут оздоровляетесь? – Так с курса первого. Погоди, а ты..? – Первокурсник. – О-оо-о, тогда для вас первый раз будет особенным. – Не совсем. Парни удивлённо глазеют. – Нормальный человек бы пошёл за такими, как вы, простите. – Не осуждаем, не выгоняем. Так… Будешь? Товар чёткий. Я ещё немного мнусь, но всё же словить нормальный приход хочется до дрожи в пальцах. – Показывайте, что имеется. В комнате холодно. Треснутое окно открыто нараспашку, шторы колыхаются из стороны в сторону. На столе посередине пустой комнаты бардак, но рыжий находит там пачку каких-то сигарет и закуривает, приглашая и нас. Блондин закатывает глаза и берет предложенную сигарету. Подкуривает от сигареты рыжего, смотря ему прямо в глаза. Тот отстраняется, через пару секунд, но взгляд не отрывает. Только случайно (ничего подобного) кидает мимолетный взгляд на его губы. Мимолетный, но такой пристальный и внимательный. Второй усмехается, делает тяжку, выдыхает и резко, почти молниеносно, кладет свободную руку на моё плечо и притягивает к себе. – Держи, четкое шириво. Я беру сигарету из его пальцев. Чувствую липкое противное чувство на душе. Всё это так неправильно, гадко. Но как только дым попадает внутрь лёгких меня окутывает странное возносящее до небес чувство. – Травка? – Задаю, кажется глупый вопрос я. Они оба улыбаются, широко, будто ждали этого вопроса всю жизнь. – Стимуляторы с амфетамином. – М. – Только выдаю я. – Звучит вкусно. Они смеются, и мы передаём сигарету по кругу. – Ну, а теперь… – Уже запинаясь на каждой букве, встаёт из-за стола Блондин. Теперь есть настоящий разъёб. Он кладёт на стол три пакетика белого порошка. – Есть ли смысл, спрашивать, что? – Ухмыляюсь, уже не ощущая кончиков пальцев руки и ног. Не-ве-со-мость. – Ну-у. – Добавляет рыжий. – Раз, ты новенький, то даже поделимся бесплатно. Это чи-ии-истый снег. – Кокаин? И без примесей? – Я узнаю эту хуйню из тысячи порошков. – Да, чувак, шаришь. Мы поладим. – Блондин уже во всю манипулирует со своим пакетиком. – Только не откинься, не хочу никого сегодня откачивать. – Тебя прошлый раз под кустом нашли. – Смеётся рыжий. – Блять, заткнис-сс-сь. Я потрясываю пакетик, стукая пальцем. – Откуда у вас такие бабки, тут по грамму в каждом. На смерть играем? – Закинемся 0.5, остальное тебе в подарок. – Я даже не понимаю, кто из них говорит, но одобрительно киваю, открывая пакетик. – Тебе помочь? Я скептически щурюсь. – Не первый раз. – Поняли. Я достаю кошелёк, и парни странно косятся на меня, но, когда мои пальцы ловко вынимают уже бесполезную кредитную карточку, они лишь иронично вздыхают «о, решил по-элитному». Они применяют старые добрые ладони. – Так можно и переборщить. – Саркастичный тон в моём голосе уже никого не трогает. – Да, похуй уже. Дорожка из свободы ровной змейкой выкладывается на моей части стола. Я закрываю одну из ноздрей и втягиваюсь со всей злости и обиды. Синтетическое получение удовольствия и вдохновения. Нет ничего лучше. Только сейчас. Только для вас. Я ощущаю, как оно греет сердце. Откидываюсь назад. Забываю о сигаретах, забываю об алкоголе. Наркотик сразу долбит прямо по ушам, накрутив полную громкость, ощущаю его на концах пальцев. Да, эти лёгкие покалывания – есть оно. Возможен разрыв перепонок, дистимия, шизофазия и привыкание. Никакого срока годности. Побочные эффекты – смерть. Ничего страшного, все умирают. Кто хочет дожить до следующей революции? Любовь не нужна. Наркотик делает меня совершенно другим человеком. Ничего не требуется кроме новых ушных ракушек-проводников наркотика. Не стоит делиться им с друзьями. Вы же не хотите потерять первоначальный очищенный кайф? Вот и я, кажется, успеваю вломить кому-то из них из-за коснувшейся меня руки. Мы ржём, как последние психи. – Э-ээй, ты че-его. – У меня парень есть. – А у меня два. – Нахуй их всех. – На-аа-ахуй. Да. Мне рассказывали – это лечится. Люди заменяют этот наркотик другим, щадящим ваши бедные уши и связки. Со временем, я на пару минут ослепну, но это тоже ничего. В наши времена никто не доживает до глубокой старости. Зачем хранить себя до самой смерти. Тем более мой срок и так досрочный. Только представьте взрыв внутри вашего мозга. Один за другим. Яркий, громкий, необыкновенный! Мои пальцы со временем привыкают к страницам, к тысячам, миллионам, миллиардам страниц. Я держу в руках альбом наших с ним фото. А потом, раз, и его нет. Я расстраиваюсь. Он мягкий, гладкий, приятно пахнущий. Я хочу откусить Джотаро его лицо. Посмаковать перед этим губы, как следует. Когда у меня закончатся деньги – придётся воровать. Ну а кому сейчас легко? В тюрьмах зачастую наркотик выдают по талонам за хорошее поведение. Ну, а что бы вы сделали, вкусив запретный плод. Закрывая глаза, я вижу Куджо, стоящего где-то на поверхности воды. Он неторопливо и плавно касается поверхности. Его голубые глаза смотрят на меня. Столько спокойствия в их бесконечном путешествии по закуткам моего мозга. Мне стоит прислушаться, чтобы понять, что же именно он говорит.«Иди ко мне».
Никогда не подозревал, что говорю молча. Знаете, я бы назвал это самым естественным языком на планете. Непрерывное, вязкое умиротворение. Каждой клеточкой своего тела я ощущаю, как утопаю в нём. Я смотрю на вещи, улыбаюсь им, а они улыбаются тебе. Я - волна. Бьюсь о скалы, но словно на замедленной скорости, медленно разбиваясь, медленно собираясь по каплям в одну единую массу. Я ощущаю всё. Лёгкое дуновение ветра, тёплое прикосновение, натирающую обувь. Всё до мельчайших деталей. В следующее мгновение я открываю глаза и оказываюсь в квартире. Не сразу понимаю, из-за дыма и музыки, что это то самое место, куда я, собственно говоря и шёл по началу. Я делаю глоток красного вина, стоящего на столе, с трудом не кривлю лицо и слушаю какие-то забавные вещи незнакомых мне людей. Голова раскалывается от кричащей музыки. Очередная девушка хвалит мой наряд, но меня тошнит от её собственной нежно розовой юбки. Дранные синие джинсы ей больше по вкусу, но это не мне решать. Ночь. Горячая зимняя ночь, и я чувствую себя самым пиздатым в этой гигантской вселенной, сделанной из говна и палок. Мой Джотаро. На секунду мне кажется, что я видел его очертания. – От нашего поведения. – Проговорила какая-то девушка с сигаретой в зубах. – Заплачет сам бог. И Бог заплакал. Бог смеялся и рыдал, пуская зелёный дым, обвивавший наши шеи, прямо мне в лицо. Воздух кончался. Я слишком много вдохнул! Оставьте мне, прошу. Мне нечем дышать. Лёгкие просят спасительного кислорода, а тот, в свою очередь, отказывается от нас. – Угостишь? – Я тянусь к пачке, и она просовывает мне сигарету меж губ. – Спасибо. – А подкурить. – Подкуриться. – Смеюсь я и впадаю в транс, длившийся вечность. Ровно тридцать секунд. Я засекал. Вечность длинной в тридцать секунд. Только подумать, а ведь они, те кто вокруг, не чувствуют этого. Хочется вскричать «замрите», но они не смогут. Я не доверяю им. Они как-то странно смотрят на нас, когда мы отбиваем барабанный бой на столешнице, в такт кивая головами и не моргая мёртвыми пересохшими глазами. – Хэ-ээ-эй, ты так и не подкурил. – Ноет она. – Кажется, нашёл место для этого. Я прохожу вглубь гостиной, к диванам и вижу Его. Сигаретный дым обнимает меня за плечи, ласкает бёдра, жжёт ладони. Я проглатываю холод, он падает на дно желудка, отдаваясь дрожью в теле. Его голубые глаза стеклянные, и в них, там, где-то глубоко, я вижу себя. Бледного, измученного, обескровленного, несчастного до кончиков волос. Я вижу этот разноцветный блеск на волосах, и томную тоску в глазах. Он растворился во мне, я же влился в него: – Как дела, Джотаро Куджо? Я, стоя с неподожжённой сигаретой в зубах, даже не жду ответа. Мне хочется захлебнуться гнилой кровью и задохнуться от газов, пока он в полном ахуе пялиться на меня и мой вырез, где отчетливо видны следы губ. А помнит ли он, что это его клыки? Что он думает? Неважно. – Подкуришь? – Говорю я той самой шлюшке-Нате и она, вряд ли осознавая кто я, даёт мне огня через свою сигарету. Всё это время я продолжаю сохранять зрительный-раздевающий контакт с Куджо. – Что ты тут делаешь? – Я слышу рычащий бас в его голосе. Заводит. Чертовски, до боли в пояснице и взрывающихся бабочек внизу. – А что, я тебе понравился? – Я бы сам себя ударил за такой «сучий» тон. – Что ж ты молчишь, Куджо, язык проглотил? Уже не такой крутой, как раньше? – Я все нагло допытывался, пока весь мир танцевал на чужих костях под фонк. – Мне же достаточно встать? Неужто боишься, а? – Джотаро поднимается, становясь на две головы выше меня. – Не ебёт. Не меня отчислили из универа. Не я пизжу любимому человеку. – Ну, я сейчас тебя выебу. – Куджо хватает меня за руку и уводит в другую комнату. Я лечу в это время где-то в другом измерении под пение неизвестного мне голоса. – Я тебе, блять, покажу, как Не ЛюБлЮ тЕбЯ.***
– Трахни меня, и мы в расчете. – Шепнул я, когда он захлопнул дверь в тёмной комнате. – Что, без света? Боишься не выполнить супружеский долг. Джотаро выдохнул тяжело, моргнул пару раз. – Пока не объяснишь хоть что-то, никаких, блять, этих самых. Не привык ебать неадекватных людей. Мне защипало глаза от обиды. Каким бы взрослым я не хотел казаться, я все еще оставался несмышлёным ребенком, брошенным на обочину жизни слишком рано. Я ожидал чего-то подобного, поэтому очень скоро отрыл в бездонной почтальонке блистер с МДМА. Я вообще предпочитал хорошую, настоящую кислоту, типа ЛСД, но собираться пришлось быстро, закинуть марки не получилось. Взял у тех, видимо, что нашёл. – Положи и мне под язык. Мало ли, вдруг это просто аскорбинка или анальгин. – Джотаро посмотрел на меня с долей скептицизма. – Не привык ебаться в адекватности с лжецами. – Я тебе… – Да что-оо-о ты. А тогда, что всё это? Дорогой Джотаро? Поясни мне, уёбку, который разрушил твоё веселье. – Ты не представляешь, на что я иду ради тебя. – Так почему, блять, не можешь сказать, что трахаешься с этой Натой?! Почему не можешь признаться себе, что ты пропитый алкоголик. Почему?! Скажи мне, Куджо. Разве я заслуживаю хоть каплю этого говна?! Я тебя не привлекаю?! Что не так?! – Я не сплю с ней. – Пиздишь. – Я выбиваю долги по её просьбам. Наркоши, которые задолжали. Я должен убирать их. – Что..? Ната, блять, тупая, как пробка. Возомнила себя наркобороном? – Её отец работает в полиции. Вся семья повязана на продаже всякого дерьма. Это бешенные деньги, черт тебя дери. Думаешь, мне не противно быть её ручным псом?! Думаешь, мне приятно наблюдать, как ты гниёшь в том сарае один?! Думаешь?! Я подлетаю с кровати и кладу руки на его горящие щёки. – Я люблю тебя, Куджо. Я заслуживал этой правды. – Я не мог такого рассказать. – Ты обязан, если хочешь быть со мной. – Нориаки. – Он кладёт руки поверх моих. – Твоя мать была права. Я погублю тебя быстрее, чем найду лечение. – Мне похуй. Джотаро. Я готов спиться и сторчаться с тобой. Да хоть завтра сдохну. Слышишь? Но с тобой. Очнись, уже, наконец. Ты нужен мне. Джотаро согласно кивнул и положил мне на язык марку, чуть позже и себе закидывая в рот таблетку. Прихода и действия «лекарств» ждать абсолютно не хотелось. Я упал на кровать, расстёгивая рубашку. Куджо спешно начал стягивать с себя одежду, оставшись в одних модных брифах с узенькой резинкой. Нижнее белье отлично обрисовывало его заинтересованность в сексе, и, не думая, он с ногами забрался на кровать ко мне, напористо целуя в губы, схватившись широкой ладонью за тонкую, бледную шею. Я такой прыти явно не ожидал и сначала немного опешил, но потом быстро втянулся и присосался к нижней губе Куджо, прикусывая ее подточенными еще в подростковом возрасте клыками. Тогда тема вампиризма была жутко модной. Предвкушая нечто невероятное, я привстал на локтях, беря инициативу в свои руки, принимая ласку и нежность, чувствовавшуюся в каждом движении и полужесте. Джотаро «горел». Его ладони успокаивали, невесомо поглаживая, расслабляя напряженные мышцы спины, плеч. Меня трясло, я хотел, чтобы он придушил меня прямо сейчас. Но обдолбанный Джотаро с таблеткой МДМА под языком, абсолютно невменяемый, с блядскими, блестящими глазами превосходил все ожидания. С долей эротизма он снял с меня рубашку, под которой ожидаемо ничего не оказалось, прошелся жаркими, жадными пальцами по бугрящимся мышцам груди, едва намечающимся кубикам на животе, растирая, взбудораживая и прогоняя кровь под кожей. Ласкаться мы могли хоть сутками, не кончая. И в этом был плюс шикарной наркоты. Я присел на колени, забрал нестриженные волосы в хвост, чуть развел бедра и прогнулся в спине, демонстрируя невероятную растяжку. Аккуратный нос Джотаро коснулся коротких, жестких завитков волос, а язык мягко лизнул особенно выделяющуюся вену внизу живота. – Мне жаль – Прошелестело на грани отличного прихода. – Мне хочется тебя. Думаю, Куджо, и сам уже чувствовал легкость в голове и пустоту. Так действительно было немного проще. Абсолютный... Полный релакс, неисчерпаемая любовь ко всему миру, тепло, поцелуи. Умопомрачительная влажность рта, трепет горла, мягкость щек и запредельная глубина. Я погладил Джотаро по плечам, темной гриве волос, шейным позвонкам. Он едва не замурлыкал от удовольствия, напрягая глотку, проталкивая член глубже... глубже. Из глаз рефлекторно потекли слезы, солеными дорожками пересекая скулы. Но это не было неприятно. О, отнюдь. Я помогал себе рукой, надрачивая член Куджо, вилял задницей, терся собственным стояком о матрац, проваливаясь в бесконечность сексуального наслаждения. Яркие эмоции раскатами грома отдавались в вакууме мыслей. Чувства усилились, выныривая через край запретного и нереального. Джотаро стонал низко и томно. Я подливал масла в огонь высокими нотами. Но в моём исполнении это вылилось в дополнительную стимуляцию. Кровь разогналась, разбежалась, словно ненормальная, перенося по венам наркотики и серотонин в незабываемых дозах. – Я люблю тебя, Куджо. – Шептал я, поглаживая Джотаро по оттопыренной щеке. Член глубже уже просто не помещался. Нас накрывало, словно лавиной, такой холодной и горячей с мелкими камнями джанка и качественного МДМА. Мазало. Накрывало и крошило в крохотные звезды настоящего счастья. Джотаро выпустил изо рта твердый, напряженный член, пососал немного крупную головку, зажимая у основания. И поднял голову, всматриваясь в моё лицо. У меня ломило все внизу от болезненного желания. Джотаро встал на колени за моей спиной, надавил ладонью на позвоночник, заставляя полностью лечь на грудь и нерешительно коснулся кончиком языка подготовленного колечка мышц. Похотливый бляденыш знал, чем все кончится. Не встанешь, блять, потом. Последняя фраза была сказана вслух. Я начал вилять задом еще активнее, разводя бедра максимально широко, запинаясь в словах, поглаживая свой изголодавшийся по вниманию член. Он почти насухую вошел в благожелательно раскрывшийся вход. Трение оказалось вполне приличным, и краешком адекватных мыслей я надумал себе, что мы пара конченных долбоёбов. Ночь внутри и за окном плыла в сюрреалистичной картине Дали, окрываясь полями ярких подсолнухов Ван Гога, и скрываясь во тьме улыбки Мона Лизы Да Винчи. Непонятый черный квадрат Малевича укутал город, осыпая недоверием и осуждением. Загудели байки, полилось виски, и джанки доверчиво открыли вход в мир сине-черных вен. Я стонал, кричал. Пальцы на ногах подгибались, кололись судорогами. МДМА в крови требовал любви, заботы и тепла. Огромный, красивый член заполнял меня изнутри, убирая неудовлетворенность между ног. В затылке билась и орала музыка. Что-то вроде: "...it's in the pills that pick you up... ...it's in the special way we fuck..." Брайан пел из колонок в другой комнате, и его музыка, казалось, подходит, как ни одна другая. Хотелось обнять весь мир и стиснуть его, чтобы хрустнули кости. Возможно, тогда прекратится боль. Джотаро зарычал, финишируя, от чего я тоже не смог сдержаться. Звезды, как непроставленные знаки препинания, с укором смотрели вниз, падали и разбивались. Им тоже было больно. Они тоже умели любить. Махровый ночной плед прикрыл безобразие, укутал нерадивых. Луна, скрутившись от негодования в узкий полумесяц, плакала серебристыми дорожками. И белый виски млечного пути неспешно уносил с собой все печали. Еще снежинки прошипели: «Спокойной ночи». Но город ослушался. Город не любит спать. – Ты намного лучше меня, Джотаро. – Я часть тебя, Нориаки. Я больше никогда не оставлю тебя. – Я постараюсь, постараюсь жить дольше.