Малой и две древнейших

Константин Викторович Пушкин трудился в библиотеке и от скуки ли, ради шутки ли, креативил, меняя дислокацию здешних книг, как душе угодно. Библиотека была спроектирована по идее величайшего дизайнера современности Жени Сидорова, правда, достался ему за это только пирожок с вишней в совершенно гутаперчевом тесте. Тут вместо типичной каталожной системы были разноцветные таблички с хэштегами, по которым скорее можно было найти нужную книгу, особенно, если не помнишь, как зовут автора. Современный бестселлер «Завтра я иду убивать» Пушкин переставил в подборку #мотивационныекниги, а ещё подумал, что её стоит переиздать с фотографией Долгополова на обложке. Новые поступления в литературный фонд лежали в громоздких чемоданах, испещрённых вместо наклеек из дальних странствий портретами великих писателей, среди которых был и костин однофамилец. Библиотекарь и сам писал, но в основном в стильный бамбуковый стол (ну Сидоров, ну эстет!), а потом силами университетской типографии издал тоненькую книжечку в малиновой обложке. Сюжет был стар, как мир – противостояние двух соперниц, не поделивших предмет романтического интереса, но с очень колоритными и запоминающимися персонажами. Женя с Мишей оценили всю прелесть художественного текста и заявили ему наперебой: - Чувак, тебе надо режиссировать! Так родилась театр-студия, отвоевавшая себе не только актовый зал, но и заброшенную аудиторию, в которой раньше располагался морально устаревший теперь лингафонный кабинет. - Саш, научи меня краситься, - Раковских вертится в кресле, задумчиво разглядывая себя в зеркало. - Ага, сейчас, - Долгополов отвечает, не отмахиваясь, а действительно желая приступить к делу. Метадоновый мальчик уже облачился в один из своих любимых нарядов – иссиня-чёрное коктейльное платье с глубоким треугольным вырезом, перчатки в мелкую сетку и винного цвета чулки. Сначала он водружает на голову повязку со страусиным пером в стиле «Великого Гэтсби», но, оглядывая себя и слизывая языком лишний слой помады, понимает, что это уже перебор и гнусаво отрезает: - Иди на хуй. - Ммм? – вдруг напрягается длинноволосый, принявший сейчас слишком брутальный вид для человека в…невинных чулках и такой же комбинации. Действительно, он всегда ассоциировался сам у себя с агрессивными цветами – кислотными, неоновыми, а сейчас не без удовольствия обнаружил, что ему очень подходят нежно-персиковые чулки и лососёвое недоплатье-переночнушка. Это зефирно-эфемерное великолепие освещало санечкины черты, делая их мягче. - Если Лёша увидит меня в таком виде – убьёт точно. - Что, Малой, боишься, что папочка ремень достанет? - Завязывай. - Сам завязывай, у тебя вон подтяжка сейчас оторвётся. - Кто-то обещал косметичку дать. - Дорогая, ты прекрасна и без макияжа, - приторно отвечает Долгополов, и тут же серьёзнеет, - так, ладно. Откинь волосы, придвинься ближе и закрой глаза. Чёрные лаковые туфли с красной подошвой – самое то, чтобы доминировать. Особенно когда они делают тебя выше, чем Раковских на целых шесть сантиметров. - Зато у меня красивее, - думает длинноволосый, рассматривая танцевальные серебристые босоножки с каблуком-рюмочкой. Спектакль начинается. - Что может быть страшнее разъярённой женщины? Только когда их две, - звучит голос Пушкина за кадром. Долгополов и Раковских появляются с разных концов сцены и не понятно, чьё женское-альтер эго раздувается больше, заполняя собой всё пространство. Начинаются мелкие тычки и толчки, в основном со стороны метадонового Саши – потому что Раковских легче оттаскать за волосы. И он практически делает это, но тот вырывается и поёт: - Сколько ей? На пенсию пора, или больше? Столько не живут, а ты её вывел в свет! Сначала я подумала, что это твой рекламный агент… Метая злые молнии на Сашу, Долгополов парирует: - Щёки-апельсины, близорукие губы, маленького роста, как страна Люксембург, гримаса на лице, она, наверное, ест один лук! Раковских смотрит на метадонового мальчика таким взглядом, будто не помнит, выключил ли дома утюг, и продолжает, громко, истерично, запуская пальцы в собственные волосы: - И это та, вместо которой я должна была быть, и это та, вместо которой я должна была быть, ну у тебя и вкусы, ну у тебя и вкус! Долгополов включается где-то на середине строчек, пропевая их вместе с Раковских, пытаясь наступить острым мыском туфель на мягкую кожу босоножек, а второй Саша томно вздыхает, и, закатывая глаза, продолжает: - Где она училась? Но не в Гарварде точно, она сказала «звОнят» раз двенадцать подряд, пусть скажет ещё раз и у неё на лбу я выжгу «звонЯт»! Долгополов оттаскивает от себя Раковских, который сначала сканирует глазами его декольте, а потом тянет к нему руки, пытаясь задушить, отвечая, обращаясь в зал: - Как её зовут? Как ты зовёшь её нежно? Эйфелева башня, телевышка, Биг Бен? Угораздило тебе попасться этой коротышке в плен! Появившийся из радиорубки Пушкин выходит на сцену, разнимая актёров и сглаживает истерику мягким речитативом: - Что-то мне подсказывает, это надолго, сахарные слёзы, ядовитый укус…Корки под столом когда-то тоже назывались «арбуз».