Я ел тебя глазами и поперхнулся слюной.

Выйти из крепкого сна сегодня оказывается до подозрения легко. Обычно грёзы яркими картинками настолько настойчиво держат Чу Ваньнина рядом с собой, цепляясь за него неосязаемыми руками, что проснуться — целый подвиг, но сегодня даже сновидений не оказывается. Мужчина помнит, что уснул в слезах от накопившейся усталости и страха, ведь под вечер вчера даже не смог ни встать, ни пошевелить руками из-за остолбеневших мышц. Словно каждая его конечность постепенно превращается в застывший гипс, делая его оцепенелой в своих мыслях статуей. Он помнит чужой голос, что вмешивался в глубокую дрёму, помнит горький вкус на языке и то, как сильно ему не хотелось открывать влажные глаза. Однако, сейчас он тянет всем телом, прогибаясь в пояснице и вдруг обнаруживает, что утыкается носом во что-то тёплое, дышащее. Глаза феникса распахиваются мгновенно, но Ваньнин остаётся на месте, стараясь осознать. В миллиметрах от него — шея, горячая и немного влажная. В лёгкие забивается запах дождя и чего-то приятно пряного. Он слегка отклоняется, чтобы увидеть перед собой спящего чужака, чтобы понять, что сам он спал всю ночь вплотную к другому телу, опустив на крепкую грудь руки. Чу Ваньнин сглатывает панически, от чего дёргается нервно кадык, поднимает взгляд, проходясь им по заспанному смуглому лицу, по дрожащим во сне черным ресницами и приоткрытым, сухим губам. Тесно в животе становится неожиданно, до пугающего узла, скрутившегося чуть ниже пупка. Мужчина подскакивает на кровати почти сразу, в угол, чувствуя голыми лопатками прохладную стену. Угрюмый Тасянь Цзюнь, чёрный кот, что обычно спит рядом, тоже встаёт с места, теперь с обвинением глядя на то же самое, на что и уставился Ваньнин. На незваного гостя в их постели. На развалившегося на их подушках массивного парня, что жмурится от слабого толчка и прячет глаза в изгибе локтя, морщась от пробивающегося сквозь плотные шторы солнечного света. Мо Жань. Мо Жань в его спальне, одетый, но спящий. Неужели они спали рядом? Всю ночь? — Мо… Вэйюй? — с трудом выдавливает из себя Чу Ваньнин, тут же забирая себе всё одеяло и прикрываясь. Он как раз-таки не одет, если не считать домашних чёрных штанов. На его голос парень только дёргает головой, отворачиваясь и показывая крепкую спину, что обтягивает белая футболка. Даже выдохнуть становится тяжело от шока. Мужчина моргает несколько раз, ощущая песок в глазах, и садится подальше, если есть куда. Замешательство так яростно клубится дымом внутри, что даже во рту пересыхает. Стоит сбросить его на пол, прогнать, ведь что позволил себе этот мальчишка, когда залез в его кровать?! Но Чу Ваньнин помнит — Мо Жань вчера почему-то решил навестить его, давал ему лекарство и даже… Обнимал, пока его лихорадило. Ваньнин роняет горящее лицо в ладони. Он никогда не отмоется от такого позора… Чтобы его в тридцать четыре года поили лекарствами с ложки?! Чтобы это делал другой мужчина?! Уши пылают, а глаза хочется закрыть навечно, провалиться под пол или раствориться в ткани пухового одеяла, смешаться с серым цветом, чтобы его больше никогда никто не видел. Нужно взять себя в руки. Чу набирает воздуха в лёгкие, трёт ладонями лицо, словно его это избавит от следов смущения, а затем несильно, но ощутимо пихает наглеца в плечо. — Мо Жань! Мо Вэйюй тут же дёргается, поворачиваясь к нему, приоткрывает глаза, стараясь сфокусировать хмурый взгляд, а затем вдруг, облизавшись, расплывается в такой улыбке, точно кот, проснувшийся в сметанном раю. За это Ваньнин и пихает его второй раз — ногой в бедро. — Что ты здесь забыл?! — Ох, Профессор… Вы так жестоки и несправедливы, — мычит программист, отодвигаясь дальше, почти к краю, как будто это его спасёт. — Я уснул… Который час? — Откуда мне знать? Ты собрался весь день здесь лежать? Улыбка на чужих губах становится ещё ярче, солнечнее, вытесняя мрак в комнате. И взгляд фиолетовых глаз вдруг насыщается чем-то едва знакомым, нехорошим, отчего в груди перехватывает то ли горячим волнением, то ли злостью. — А можно? — сладко тянет парень, закидывая руки за голову, от чего карие глаза Ваньнина даже расширяются в удивлении. И это становится предупреждением, заставляющим Мо Вэйюйя сползти с кровати, садясь на пол. — Я понял! Как… Как ваше самочувствие? Чу Ваньнин захлопывает рот, сжимая губы в недовольстве, а затем встаёт на ноги под укоризненным взглядом кота и собирает волосы в хвост, перешагивая через одеяло на пол. Он молча идёт в сторону выхода из спальни, к ванной комнате, решая, что не заговорит, пока не придёт в себя и не обдумает это странное утро. У него внизу живота щёлкает при воспоминании о том, как ночью его спину тепло прижимали к себе, гладили по волосам, успокаивая, и лучше бы он проснулся, не помня ни своего имени, ни чего-либо из своей жизни, чем с этим. Боже, стыдно настолько, что остаётся только засунуть голову под холодную струю воды в раковине, чтобы успокоить иступленно колотящееся сердце. Ваньнину ещё ни разу не приходилось просыпаться с кем-то в одной кровати, и пережить это, как оказывается, тяжелее, чем создать бионический протез ноги! Мо Жань встречает вышедшего из душа Профессора Чу уже на кухне. Он не уверен, стоило ли ему оставаться, но всё же решил приготовить завтрак без попытки бегства. Всё же умеющие быстро бегать по лицу не получают, сбежавшие после ночи вдвоём — шанс на второй раз. Даже если всю ночь они просто спали. После пробуждения заспанный, до чёртиков, но ангельски очаровательный Ваньнин кажется ещё более красивым, чем обычно, если это вообще может быть возможно. С едва заметными мешками под глазами, бледной кожей и сухими губами. С растрёпанными тёмными волосами и без футболки… Его Хоуян ведь даже прикрылся перед ним, но настолько хотел сбежать в душ, что забыл об этом, дав возможность полюбоваться вслед изящной спиной, украшенной многочисленными родинками, к каждой из которых хочется прикоснуться языком. Просыпаться с крепким стояком в штанах для Мо Жаня уже не сюрприз. Но именно сегодня от этого захотелось кожу с себя снять и выкинуть себя в окно от безвыходности. Здесь либо держаться как можно дальше, либо дать уже понять строгому инженеру, насколько Мо Жаню нужно, чтобы и к его механизму прикоснулись без перчаток. Чу Ваньнин взгляд прячет, но молчит и вроде даже не сильно гневается, когда идёт к окну, держа в руках пачку сигарет. Мо Жань к тому моменту уже смог прийти в себя, начать думать головой, а не головкой, и даже закончил лёгкую рисовую кашу. Он опускается на стул за столом, двигая к соседнему месту глубокую тарелку, от которой исходит пар. Подпирая кулаком подбородок, Жань устремляет взгляд к стоящему к нему спиной Чу Ваньнину, от которого льётся приятный табачный запах. Сигареты дорогие, это сразу понятно, ведь обычно от табака Мо Жаня тянет тошнить. — Вчера у вас была температура, вам стоит померять её сейчас. — Пустяки. Почему ты здесь? У тебя работы нет? — Сегодня нет ничего важного. Чу Ваньнин? — Что? — Что вчера случилось? Мужчина так и замирает у окна, сложив свободную руку на животе, а затем опускает голову, затягиваясь. Мо Жань знает, что спрашивает лишнее, что и лезть-то не должен, но внутри него что-то яростно дерёт грудную клетку то ли в желании, то ли в любопытстве. А Чу Ваньнин молчит, докуривает и тушит в пепельнице фильтр, закрывая после окно и с невозмутимым выражением лица отходя к холодильнику. Он негромко зовёт своих кошек очаровательным «мими», когда достаёт пакетики с кормом, но те прибегают тут же, элегантно переставляя лапки. Мо Жань своего ответа не дожидается, а вот следующая картина вызывает умилительную улыбку до ямочек на щеках: все пять котов окружают Ваньнина, трутся о его ноги, пока тот, согнувшись, насыпает в миски корм. Мяукают, мурчат и ластятся к рукам, обводя голые тонкие щиколотки своими пушистыми хвостами. Стоп, пять? — У вас же было четыре кота? — негромко спрашивает Мо Жань, удивляясь количеству животных. — Вчера подобрал одну у подъезда. Может, найдётся хозяин, — спокойно отвечает Чу, выпрямляясь и убирая корм обратно. Он ещё несколько секунд наблюдает за своими питомцами прежде, чем сесть за стол и тихо, секундно скривиться как будто от боли. Мо Жань прикладывает не мало сил, чтобы не задать вопросы. — Как их зовут? Мужчина поднимает на него подозрительный взгляд, словно недоумевая от вопроса, берёт в пальцы палочки для еды и всё же оборачивается к мурчащим за завтраком животным. — Чёрного ты знаешь — Тасянь Цзюнь. Я взял его с улицы ещё котёнком. Чёрный с белыми пятами — Мао Цзэдун. Они часто дерутся с Тасянь Цзюнем. Две рыжие кошки — Лулу и Нана. Они из одного помёта. Мне их принёс мой лаборант два года назад. И эта серая с… большими ушами, — Чу Ваньнин даже вдруг замялся, глядя на пушистую кошку, что, несмотря на пока что чужую компанию, ест с большим аппетитом и весьма незастенчиво. — Юнь. — Ого, — выдаёт Мо Жань, поднимая брови. — Интересно. — Да, мне кажется, Юнь скоро понесёт потомство. Надеюсь, до этого времени я найду её хозяев, — весьма ответственно делится Чу Ваньнин, кладя на язык тёплую рисовую кашу. Мо Жань улыбается. Его глаза отдают весёлым блеском, да и, на самом деле, в груди он испытывает странное тепло. Это всё кажется ему таким нежным и забавным, ведь Чу Ваньнин с таким трепетом отзывается о своих подопечных, сам того не замечая. Его тон всё ещё холодный, но в уголках губ заметна мягкая улыбка, а карие глаза наполняются спокойствием. — У вас много кошек. Почему они? — Я их люблю больше, чем собак. Чу Ваньнин резко вскидывает удивлённый взгляд, когда в ответ ему прилетает жаневское «гав» в подобии собачьего лая. Парень сидит напротив совершенно довольный, пока мужчина изгибает бровь, но не сдерживает весёлой тени в голосе: — Дурак. И Мо на это хрипло смеётся, наконец, пробуя на вкус завтрак. Он не привык к пресной еде, но отказаться от острого сегодня пришлось. Парень украдкой смотрит на задумчивого Ваньнина, впервые замечая, чтобы тот ссутулился, а затем позволяет себе протянуть через стол руку. Он поправляет длинную черную прядь, что норовит искупаться в каше, пока мужчина о чем-то размышляет, неспешно жуя. С вопросом на лице напротив Мо сталкивается тут же, усмехается и молча кивает на кашу, стараясь не замечать покрасневших ушей Чу Ваньнина. — Я не любитель домашних животных, — зачем-то делится Мо Жань, вытесняя тишину. — У тётушки был кот, но он ушёл в другую семью, — уже тише говорит парень, невольно добавляя: — Прям как мой отец. Разумеется, это была шутка, не несущая за собой в данный момент ничего плохого, у Мо Вэйюйя в привычке говорить подобные вещи, Чу давно это заметил, но программист перед ним ещё ни разу не упоминал настоящих родителей. Наверное, из-за этого так толкается сейчас сердце о грудную клетку в неожиданном спазме. — Ты знаешь своего… Отца? — все же негромко интересуется Ваньнин, скрывая беспокойство за длинными ресницами. Он хорошо помнит, что родственников того мальчика с улицы так и не нашли, сразу чувствовал. Уголок губ Мо Жаня дёргается то ли в смешке, то ли в издевке над чем-то. Обычно говорливый, сейчас парень только двигает челюстью, меняя тему. — Не особо. Как вам каша? Я думаю, вам пока стоит поработать из дому. ____ Время на грани осени летит быстро, практически незаметно, особенно когда утопаешь в работе до недосыпа и забывчивости о таких элементарных вещах, как поесть и сходить в душ. Мо Жань последнюю неделю в мастерской в университете не появляется, ему там делать нечего без Ваньнина, что из дома сейчас не выходит из-за болезни. Он работает у себя в квартире и лечится, а Мо Вэйюй с головой уходит в разработку программы, сидя за компьютером до немеющей спины и болезненно ноющих глаз. Ему не просто хочется сделать крайне качественную работу, перепрыгнуть выше своей головы — ему нужно сделать это быстрее, чем ожидает Профессор Чу. Дело, конечно, в желании впечатлить, но спешащая нога скоро спотыкается. Поэтому всё время уходит на программирование и изучение материала. У Мо Жаня никогда не было особо много друзей, всего несколько человек с учёбы, с которыми он видится редко, даже не списывается. С Сюэ Мэном друзьями они никогда не были, но почему-то именно с этим человеком встречи и переписки происходят чаще обычного. Зато от работы ничто не отвлекает. Про людей, помогавших удовлетворить его плотские утехи, парень вовсе забывает. Ему это настолько резко становится неинтересно, что даже не по себе, точно Мо потерял какую-то часть своей жизни и даже не жалеет об этом. Животный «аппетит» в таком человеке, как он, едва удержимый, но едва ли хоть кто-то посторонний сейчас сможет дать ему нужное насыщение. Он получает редкие сообщения от Чу Ваньнина, и это перекрывает любую тоску по физической близости. И пускай Мо Жань оказывается на грани от желания, что туманит его голову каждый раз, стоит вспомнить стройное бледное тело, держится он почти героически. Даже пытается соблюдать приличия, когда это… Получается. Животное внутри него контролирует сознание весьма чётко и сильно, когда совсем уже хочется волком выть. Наверное, из-за этого в один из дней Мо Жань не сдерживается и, чтобы вызвать самые разные эмоции, спровоцировать, скидывает Чу Ваньнину полуобнаженное фото, а затем тут же пишет: «Простите, Профессор Чу, я случайно. Хотел скинуть скиншот программного кода! Мне так жаль…» Жаль не было. Улыбка была готова порвать рот, залив его ядом и кровью, самым настоящим афродизиаком. Потому что Чу Ваньнин долго молчал после того, как прочёл сообщение, а затем ответил настолько сухо и коротко, что если бы Мо Жань не успел узнать своего вспыльчивого Небожителям, то подумал бы, что тому абсолютно всё равно. Нет, следующие несколько дней инженер не отвечал, и это было явным признаком злости, за которой явно что-то есть. А вот социальных сетей у его Небожителя не было. Ничего. Ни одной фотографии, и спустя неделю разлуки это оказывается настоящим испытанием — восстанавливать в голове картинки с того утра, когда получилось рассмотреть длинную шею и оголенную спину с выпирающими позвонками. Картинки ещё ясные, живые. Закрой веки, плотно зажмурься и, представив, протяни руку, чтобы горячими пальцами провести по прохладной, нежной коже, создавая блаженный контраст. Мысли гуляющие, воспоминания чёткие настолько, что охота начать долбиться головой о стенку от недоступности. Настолько, что сны снятся ещё более красочные. Где тусклая мастерская, Ваньнин в одном фартуке и, конечно, он сам, Мо Жань, стоящий между длинными ногами сидящего на столе мужчины. Выгибающегося и задушенно стонущего, цепляющегося тонкими пальцами за его волосы от удовольствия, пока сам Мо проводит языком по всей длине чужого члена, чувствуя, как орган дергается, твердет во рту, а сильные бедра дрожат. И после этого эйфорического ощущения — тяжёлое пробуждение, холодный душ и полное одиночество. Собственная квартира уже не кажется такой уютной от того, как хочется заполнить её сладким запахом цветущей яблони и плоти. Мо Жань искренне и упорно пытался заглядеться на кого-нибудь другого. Не на друга своей семьи, не на Профессора, что вскоре улетит в Корею, не на неподступного мужчину, мысли о котором только очерняют нечто чистое и прекрасное в нём. Но даже в офисе, где он порой работает, не нашлось ни мужчины, ни женщины, на которых хотелось бы смотреть. Зачем ему теперь чья-то красота, если она не подкреплена интеллектом Чу Ваньнина? Чужие улыбки до белых зубов теперь кажутся глупыми, привлекательные глаза, чей взгляд на него падает — пустыми, а тела — не имеющими смысла. Без укора, без строгости на острых скулах, без той внимательности на хрупкой грани безразличия. Это просто не волнует, не возбуждает, не заставляет пламя в груди проснуться, распалить лёгкие, дойти ртутью по венам до низа живота в желании брать и обладать, слушать и слышать. Прижимать к себе тонкую талию, чувствуя грудью чужое дыхание. Чем ближе осень с её лёгкой прохладной и опадающими листьями, тем ближе Мо Жань до дома для сумасшедших. И чем ближе он сейчас, спустя неделю, подходит к аудитории с флэшкой, на которой первичный вариант кода, тем сильнее его запрограммированное на Чу Ваньнина сердце поднимается к горлу, забиваясь внутри подобно бешеному псу. Мо Жань даже набирает воздуха побольше, заранее улыбаясь, когда открывает дверь, но так в проёме и замирает. Видит. Дышит. Не понимает. Смотрит ещё раз. Перед ним — Чу Ваньнин у рабочего стола. Рядом с мужчиной — тот самый молодой господин, что приходил к нему месяц назад ночью черт знает зачем. И в ладонях этой светловолосой вешалки — кисть Чу Ваньнина. Чужие пальцы проходятся по ней, что-то размазывая, чтобы потом надеть перчатку. Вот так. Чу Ваньнин не даёт даже ладонь обработать Мо Жаню, а тут прямо в середине белого дня такие непотребства! — Добрый день, — нарушает тишину в аудитории Мо Вэйюй, уже не улыбаясь и глядя только на долбанные руки незнакомца, что держат Ваньнина. Мужчина вовсе изламывает брови так, как это делают только или от боли, или от удовольствия! Поворачиваются к нему оба сразу. Чу Ваньнин вдруг меняется в лице, снова становясь бесстрастным, а вот на европейском личике мальчишки в очках явное замешательство. После — кривая улыбка, которой хочется пройтись по настенному покрытию. Злость сама берёт за голову, даже не предупреждая и не объясняя. — Здравствуй, Мо Вэйюй, — говорит Чу Ваньнин, затем снова смотрит на это лохматое нечто и кивает, что-то шепнув на корейском. Он убирает свою руку, самостоятельно надевая перчатку от тремора. — Проходи и познакомься — это мой ассистент и помощник из Кореи. Ю Джи Сон. А это мой… — Чу Ваньнин переводит взгляд с помощника на Мо Жаня, не зная как назвать последнего. Он даже где-то в глубине души смущается, тушуясь на секунду. — Мо Вэйюй помогает мне с проектом. Ю Джи Сон улыбается широко, тряхнув выкрашенной, светлой шевелюрой, и вытирает руку о тряпку. Он подходит к застывшему Мо Жаню, складывая ладони по бокам и уважительно кланяясь. А затем выпрямляется, становясь с программистом одного роста, и протягивает ему руку. — Приятно познакомиться, — бодро заявляет Ю Джи Сон, так, словно они ни разу не виделись. В тот вечер юноша настолько оторопел от ответа Мо Вэйюйя, что почти сразу же испарился, а сейчас стоит тут довольный?! Мо Жань опускает небрежный взгляд на протянутую широкую ладонь, почти размером с его, и всё же отвечает на рукопожатие с силой. Давит на костяшки намеренно, пускай и не замечая перемены в лице напротив, а затем тут же опускает руку. — Вы кореец? — поднимает бровь Мо Жань, задавая не самый вежливый вопрос и опираясь на внешность нового знакомого. — Я родом из Австралии. Мой отец кореец, я живу в Сеуле с восьми лет, — без всякого замешательства улыбается Ю Джи Сон. — Ваш китайский неплох. — Спасибо! Я изучаю его последние шесть лет со знакомства с Профессором Чу. Шесть лет. Шесть! Ничто в сравнении с каким-то жалким месяцем! Мо Вэйюй чувствует такой неприятный всплеск яда в горле, что ему хочется сплюнуть в ноги этому паршивцу. — Ясно, — он убирает левую руку в карман, держа в правой пакет с сегодняшним обедом. Мо Жань переводит нечитаемый взгляд за плечо Ю Джи Сона почти неосознанно, упираясь им в смотрящего на него Ваньнина. И вглядывается, не моргая, в карие глаза, ища в них что-то. Воздух накаляется для Мо Вэйюйя мгновенно, а вот парнишка, судя по смешку, чувствует себя неловко, отходя и поправляя очки. Чу Ваньнин же молчит, направляясь к рабочему столу, взяв одну из деталей. Мо Жань замечает, что его левая рука странно опущена, но не придаёт этому значение, пока собственный язык обожжен уксусом. — Господин Мо, наверное, я вас чем-то смутил в прошлую нашу встречу, — начинает Джи Сон, заставляя инженера удивлённо обернуться. — Не подумайте, я бы никогда не… — Забудь, — перебивает его Жань, проходя в мастерскую к столу с компьютером. — Вы уже встречались? — спрашивает Чу Ваньнин, переводя взгляд с одного на другого. — Да, в тот день, когда я только прилетел. Я хотел отдать вам документы, сонбэ-ним, но встретился с Господином Мо в вашем… Доме, — сильный акцент режет слух, Джи Сон подбирает слова, точно некоторые забывая на китайском. — Если бы я знал все… обстоятельства, то не заявился бы так поздно. Пожалуйста, извините меня, — он снова отдаёт поклон, сгибаясь в животе, и смотрит на них двоих виновато, почти ангельски. — Это было неправильно с моей стороны. — О чем ты говоришь? — Чу Ваньнин хмурится, убирая деталь на стол рядом с протезом, а Мо Жань же чувствует, как дёргается его глаз. Месяц назад он сказал, что Ваньнин его партнёр шутки ради, не думая, что когда-то об этом пожалеет. Думать — это в принципе искусство, не каждому данное. Сейчас у него вдруг под грудью что-то сжимается, но от страха это «нечто» все же тянет лукавую ухмылку. — Если бы я знал, что вы проводите вечер с вашим… Как это будет на китайском? Наньжэнь?. Я бы не стал… — Что? Мо Жань переводит взгляд в сторону, не в силах посмотреть в шокированное лицо оторопевшего Чу Ваньнина. Его горло резко сдавило то ли в порыве смеха, то ли в желании исчезнуть из этой страны. — Всё в порядке, не о чем беспокоиться, — натянуто улыбается Мо Жань, отмахиваясь. — Чу Ваньнин, я принёс флэшку… — Что ты имеешь в виду, хубэ? — вдруг говорит на корейском Чу Ваньнин, опасно подходя ближе, и Мо Жань может только догадываться, о чем идёт речь. Но судя по строгому тону, из университета программист, выпрашивающий горечи, уедет уже в машине скорой помощи. — Я… Оу, — осекается Ю Джи Сон, тоже переходя на корейский и потерянно глядя на своего наставника. — Я понимаю, вам было бы неловко говорить об этом, простите. Я ни в коем случае не подумал о вас плохо, это ваши отношения и ваша личная жизнь… — Я наберу тебя вечером. Ты спешил. До встречи. — К-конечно… Да… До встречи, сонбэ-ним. Мо Жань наблюдает за диалогом на чужом языке исподлобья, убирая руки в карманы тёмных джинс, и понимает всё под конец, когда лицо Ваньнина становится ледянее зимы на севере, кожа то разливается румянцем, то бледнеет полотном, а Джи Сон кажется совсем растерянным, только кивает часто и как можно быстрее уходит, аккуратно прикрывая за собой дверь. А он даже мил. Если не считать бесящих взглядов и наглаживаний его Небожителя. У Мо было время обдумать и принять простой факт — Чу Ваньнин ему не принадлежит, они никто друг другу, только сотрудничают. И об этом приходится напоминать себе из раза в раз, вдалбливать гвоздями в голову. — Мо Вэйюй. — Чу Ваньнин, я объяснюсь. Парень делает шаг назад, поднимая открытые ладони, когда к нему приближается Чу Ваньнин. Он нервно усмехается и готовится защищаться, только вот замечает, как кривится словно от боли Чу Ваньнин, когда пытается поднять руки. Его лицо перекашивает неподдельным гневом сразу же, что заставляет сглотнуть, смачивая горло. — Что ты себе позволяешь?! — повышает тон Чу Ваньнин, делая ещё один шаг вперёд. Изящный, но хищный, подобно белому коту, готовому разорвать когтями. — Решил выставить меня не пойми кем перед моим помощником? — Это не так. Чу Ваньнин, это была шутка. Я не знал, что он- — И как? Тебе смешно? — сводит брови мужчина, дёргая подбородком. — Выставить меня дураком и извращенцем! — Не говорите так, — выдавливает из себя Мо Жань, ощущая, как любая забава испаряется из его тела холодным дымом. Извращение, значит? Парень хмурится и остро блестит фиолетовой искрой в глазах, точно лезвие, столкнувшееся со сталью. — А как мне говорить? Думаешь, это забавно, так издеваться над людьми? Это переходит уже все границы. Твои намёки и дурацкие ухаживания, фотографии, теперь ещё и это, — рычит Профессор Чу, — Джи Сон избегает наших встреч уже месяц, а я, как последний идиот, ломал голову, почему?! Да потому что ты черт знает что наплел про меня! — Я не сказал ничего тако- — Заткнись. Хватит с меня твоего юмора. Всё было понятно ещё на банкете. Для тебя действительно весело ставить людей в неловкие ситуации. Думаешь, у меня нет чувств, и я могу проглотить любую твою насмешку?! — гаркает мужчина, и даже сейчас, в таком палящем порыве злобы кажется чересчур красивым для того, чтобы быть реальным. От краснеющего лица до влажных глаз и сурового голоса. От резких движений вперёд до частого дыхания грудью. Только вот и сам Мо Жань ощущает щелчок раздражения в голове, желания, ревности и несправедливости, что захватывают его густым туманом. Он, правда, старается весь этот месяц. Он выведал у своего младшего братца всю информацию до мелочей, что любит этот человек, что терпеть не может, чем увлекается и что ест. Мо Жань едва волосы на голове не рвёт в размышлениях, как ухаживать за Чу Ваньнином, как привлечь его внимание, а теперь из-за одной оплошности его выставляют таким ублюдком, играющимся на чужих чувствах, как на семи струнах гуциня! — О каких насмешках идёт речь?! — цедит сквозь зубы парень. Теперь он делает шаг, вскидывается вперёд, возвышаясь над инженером скалой, даже если получит по лицу. — Чу Ваньнин, все мои ухаживания — это серьёзно! — Что? — Я серьёзен, — твёрдо кивает головой Мо Жань, вставая ближе. Он мажет нервно языком по нижней губе, опускает голову, чтобы заглянуть в карие глаза. — Я не стал бы так шутить над вами! Я месяц уже с ума схожу, как хочу поцеловать, прикоснуться, так что не говорите, что я- — П-прекрати, — вдруг пятится назад Чу Ваньнин, глубоко хватая воздух от гнева и неожиданного смущения. Мо Жань задыхается, видя, как розовеет чужое лицо, как бегает взгляд. Он подходит ближе уже неосознанно в порыве, сжимает челюсть, пока Чу Ваньнин с дико бьющимся сердцем наблюдает за тем, как темнеет лиловый цвет в его глазах, как сгущается что-то тёмное, знакомое на лице. — Отойди. Но Мо Вэйюй не даёт Чу Ваньнину очередной раз сбежать или прогнать его. Нет, у него рёбра в тисках уже от происходящего. Кость в горле, что не сглотнуть, не вытащить. Если Мо Жань не сделает хоть что-то сейчас в свою пользу, то выйдет из здания и кинется под первую же машину, ведь не справится с такой бурей эмоций, кидающей в холодный пот. Быть не может, чтобы Чу Ваньнин не почувствовал всего этого за все эти дни, проведённые вместе. — Потрогай, — горячо шепчет Мо Жань, теряя разум от чужого запаха и падая взглядом на бесцветные, тонкие губы мужчины. Он хватает тонкую руку, не замечает, как изламываются ровные брови Чу, как распахиваются после глаза, разрезая ресницами накаленный воздух. Мо Вэйюй опускает чужую дрожащую ладонь на своё возбуждение, вынуждает коснуться пальцами, прочувствовать. — Это всё из-за тебя. Думаешь, это шутки? Я хочу тебя, Ваньнин. С первой встречи хочу. Инженер не успевает ни слова сказать, ни руки поднять, когда широкая ладонь располагается на его макушке, притягивая к себе. Мо Жань накрывает губы Чу Ваньнина в неглубоком, но требовательном поцелуе, вздыхая от того, насколько это хорошо. Подобно глотку дождевой воды во время засухи, свежему ветру в аномальной жаре. Мужчина в его руках застывает, не закрывая глаз, перестаёт дышать, пока Мо Вэйюй проходится языком по его губам, кусает нижнюю, сводя брови от катастрофического удовольствия, стянувшегося узлом внизу живота. Чу Ваньнин выдыхает ему в рот, позволяя проникнуть языком глубже, притянуть за талию, бёдрам к тазу, но тут же мычит, мотая головой, и Мо Жань, конечно, готов отпустить сразу же, пока кончиками пальцев не чувствует на его талии что-то твёрдое под рубашкой. — Блять… — хрипит Мо Жань, осознавая, что нащупал, уже видя перед собой такие картинки, от которых сознание сносит. — А-Нин, это корсет? Что же ты… Его отталкивают, отскакивают на метр, отворачиваясь, но парень остаётся на месте, запоминая эту эйфорию на губах. Ему требуется несколько секунд, чтобы зажмуриться, прийти в себя, взять все жалкие остатки самообладания, лишь бы не взять это тело сейчас, в этой чертовой аудитории, пускай даже силой, пускай даже его убьют за это, но лишь бы избавиться от рубашки, посмотреть, потрогать. Однако, Мо Жань остаётся на месте, сжимает ладони в кулаки, не позволяя себе более и пальцем тронуть Чу Ваньнина. — Теперь ты веришь мне? Думаешь, мне смешно? — хрипит неузнаваемым голосом Мо Жань, заставляя Ваньнина вздрогнуть плечами и посмотреть ему в лицо, потерянно хлопая ресницами. И Чу ищет, но не натыкается ни на смех в уголках этих глаз, ни на издёвку на пышных, горящих губах. Полная серьёзность, животное желание в молодом лице пугают его куда сильнее, до комка, застрявшего в горле, до жгучего непонимания, разрезающего грудную клетку. Хочет с первой встречи? Нет. Да как вообще возможно его хотеть? Его. Старого и беспомощного. Некрасивого, закрытого и грубого. Неужели Мо Жань настолько слеп или глуп? — Я не позволял тебе переходить со мной на фамильярное общение. У Чу Ваньнина слова застревают в глотке, руки буквально не поднимаются, не слушаются, кожа горит от прикосновений. Стыд так колет иголками лицо, что хватает сил лишь на то, чтобы поскорее уйти, не слушая объяснения и не думая над тем, что ответить. Они могут обсудить это позже. А ещё лучше — забыть, потому что видеть во снах приёмного сына своего лучшего друга, невольно думая о нём, о его ухмылке, руках и голосе — это не позорно целоваться с мальчишкой в своей же мастерской. Что-то уже за гранью. ____ Мо Жань выносится на улицу, бегая взглядом по территории так, словно за ним гонится стая дворовых собак. Он глубоко дышит в поисках Чу Ваньнина, решая объясниться прямо сейчас, ведь после может стать поздно, хуже. Он просто не сможет успокоиться, если сегодня же не добьётся своего или не будет послан уже конкретно. Мо Жань проносится мимо студентов, забыв даже куртку накинуть, ищет-ищет-ищет, пока не останавливается в университетском дворе из-за вибрации в кармане. Достаёт телефон и отвечает не сразу, видя контакт дяди на экране. Не ответить не может, — воспитание не позволяет, но сейчас так невовремя, что парень морщится, прикладывая телефон к уху. У него сердце бьётся в пятках, гоняя горячую кровь по венам. — Дядя? — Привет, Жань-эр, надеюсь, не отвлекаю. Ты с Чу Ваньнином в мастерской? Он трубку не берет, — слышится спокойный голос, на заднем плане которого стоит огромный шум. Видимо, Сюэ Чжэнъюн на работе. — Да… Да, я с ним. Что-то случилось? — Ничего срочного, просто передай ему, что я записал его на физиотерапию. Сегодня к семи ему нужно быть в больнице, — сообщает дядя, заставляя что-то внутри Мо Жаня нервно вздрогнуть и ощетиниться. Он хмурится, пуская глубокую морщину между густых бровей, так и застывает, глядя в одну точку и пытаясь соображать. — Физиотерапия?.. — Да. У меня не так много времени, поговорим позже. Если у тебя будет возможность, проконтролируй его, а то наш Юйхэн довольно забывчив, когда дело касается здоровья. С его очередным обострением Паркинсона нельзя пропускать врачей, — вздыхает Сюэ Чжэнъюн, после отвечая кому-то уже на фоне. — Паркинсона? — Вы… — мужчина замолкает ненадолго, ещё больше волнуя парня. — Жань-эр? Вы месяц как работаете вместе, ты ещё не?.. Чёрт. Ладно. Не сдавай меня. Я рассчитываю на тебя, мне нужно бежать. До встречи, сынок, — быстро отмахивается Сюэ Чжэнъюн, тут же сбрасывая трубку, но парень так и остаётся на месте, не отнимая от лица телефона, пока в голове складывается пазл. Чёрт. Дьявол. В этом и была причина всего. Вот откуда все эти лекарства, все эти физические упражнения и тремор. Чёртов корсет для поддержания осанки. Чу Ваньнин болен, как это сразу нельзя было заметить?       Сердце за рёбрами мужчины колотится так неистово, что пробивает кости, и ноги стремятся куда-то вперёд так быстро, что икры и ступни сводит судорогами. Ваньнин спешит вдоль университетского двора, в сторону многоэтажек с магазинами, чтобы поскорее купить очередную пачку сигарет, закурить и вместе с дымом выдохнуть произошедшее. Чу Ваньнин проводит ладонью по волосам, набирая в лёгкие осеннего воздуха, чувствует, как ветер забирается под рубашку, вызывая мурашки по спине. Он даже фартук не снял, кулаки только-только смог разжать. Чёртова беспомощность жалит сознание как рой навязчивых пчёл. Просто отвратительно до ненависти к себе за подобную слабость, до желания скрыться как можно дальше от себя самого. Мужчина просто надеется, что когда вернётся в аудиторию — Мо Жаня там уже не будет. Это всё — чересчур. Нельзя ему позволить увидеть себя в таком состоянии, когда тело колотит дрожью. Ваньнин всегда считал себя выше покорности собственным чувствам. Всё катится резким обрывом вниз, когда уже переходя дорогу Чу Ваньнин ощущает, как тяжело даётся управление собственными ногами. Мышцы сворачиваются, щемят до невозможности двинуться, а красный цвет на светофоре загорелся уже давно. Инженер прекращает так быстро идти, практически тащит за собой левую ногу, кривясь от боли, и сбоку стоящие машины уже начинают цинично сигналить. Паника подкатывает в горлу мерзким комом не от страха, а от жгучего стыда до недоброй, глубокой тени в глазах. Он точно оказывается на самом дне озера, там, где плотность воды не позволяет шевелиться, где окружает такой мрак, точно его глаз лишили. Просто отвратительно. Чу Ваньнин протяжно и шумно выдыхает, пытаясь как можно скорее перейти дорогу и хоть немного расслабиться, когда чувствует, что его вдруг подхватывают под острые колени одной рукой и за талию другой. Земля уходит из-под ног совершенно буквально, и первой реакцией становится завидная, звонкая оплеуха наглецу и смачный, несвойственный мат. Грубо и пошло. — Профессор Чу! Не деритесь! Секунду, сейчас… всё будет нормально. — Немедленно опусти меня на землю, Мо Вэйюй! Чу Ваньнин распахивает глаза, ругаясь, но его лишь сильнее прижимают к телу надёжной хваткой. Он неосознанно цепляется пальцами за чужие крепкие плечи, пряча краснеющее лицо и переставая дрыгаться. Это, правда, слишком. Позорно настолько, что хочется раствориться в воздухе пеплом. Внутри всё сжимается от осознания собственной слабости так больно, что глаза невольно слезятся. — Пожалуйста, отпусти меня. Они оказываются на другой стороне дороги, но парень не спешит ставить Чу на ноги, прижимаясь к отвернувшейся в сторону голове виском и вздыхая. Как же он не понял раньше, насколько всё серьезно? Как такое вообще возможно? Такая болезнь в ещё совсем молодом возрасте. У Мо Вэйюйя внутри всё скулит от осознания, каково сейчас инженеру, и забрать всё это хочется до пересохшего горла и застрявших в груди слов. Жалости нет, если только слишком тяжелое сочувствие. Чу Ваньнин отскакивает как только чувствует ногами землю, отворачивает лицо, кусая губы и не позволяя себе просто разрыдаться. Ему тридцать четыре года, за плечами — несколько высших образований и несколько докторских. Он за всю жизнь никому не позволял видеть себя вот таким — немощным, как те старики на психотерапии, беспомощным, как брошенное на улицу животное. Он зло дёргает плечами, ощущая, как стыд переливается в гнев и обратно, тяжело дышит грудью и, наконец, поднимает взгляд в изучающее его лицо. — Не смотри так на меня. Не смей больше делать ничего подобного, я и без твоей помощи ходить умею! — Чу Ваньнин, — тихо выдыхает Мо Вэйюй, опуская голову и качая ею, но более ничего не говоря. Привязаться так к человеку за несчастный месяц раньше казалось чем-то невозможным, но сейчас мужчину хочется лишь прижать к себе в объятьях, выразив все свои мысли поступком. — Позвольте отвезти вас в больницу. У вас физиотерапия через пару часов. Мужчина выдыхает носом резко, отворачиваясь, и, молча терпя боль в мышцах, продолжает свой путь в сторону магазина. Он не переживёт ещё десять минут без никотина под таким стрессом. И только когда Чу Ваньнин суёт между губ сигарету, опираясь тазом на стену здания, то может, наконец, холодно взглянуть в лицо Мо Жаня, кусая изнутри щёку и уже не пряча ненавистный тремор. Рука дрожит так, что даже сигарету не подкурить. — Можно? — аккуратно спрашивает парень, но накрывает его руки своими тёплыми ладонями не дожидаясь ответа, щёлкает зажигалкой и поджигает кончик, позволяя сделать первую затяжку и раздражённо выдохнуть дым ему в лицо. — Что ты знаешь? — Извините? — О физиотерапии. О больнице. Обо всём. Знаешь? — сухо спрашивает Чу Ваньнин, пряча свободную руку в карман брюк и продолжая курить. Какой-то непонятный, тёплый взгляд Мо Жань не отводит, только смотрит на него слишком странно, так, что любому захочется отвернуться. — Знаю. — Хорошо, — кивает мужчина, опуская подбородок и упираясь взглядом в мокрый асфальт. — Поезжай домой. Уезжай и больше не приближайся ко мне. Держись от меня дальше, чем от проснувшегося вулкана, потому что тебе всё это ненужно. Просто уходи и оставь меня таким, каким я привык быть — одиноким. Так будет легче нам двоим. Издевательство это, шутки или настоящая серьёзность — всё это обернётся только жалостью и разочарованием. — Я отвезу вас в больницу, — уверенно отвечает Мо Жань, вставая чуть ближе. — Мы можем не говорить об этом, если вы не хотите, но за то, что произошло я хочу извиниться, Чу Ваньнин. Я поступил опрометчиво. Серебряный дым снова недовольно льётся в лицо, заставляя закрыть глаза и дёрнуть носом. — Я слышу это уже не в первый раз. — Мне жаль. Точнее, мне не жаль, я бы сделал это снова, — быстро говорит Мо Жань, рассматривая лицо напротив, что заставляет изломать брови своей непробиваемостью. Он сходит с ума. Это уже какое-то раздвоение личности, нет, целое расщепление на множество частей, раз рядом с Чу Ваньнином хочется вести себя так по-разному. От грубости до забавы, от забавы до заботы и желанием поделиться всем, что есть в голове. Иначе почему он чувствует себя, как идиот, раздирая себя на атомы самых разных эмоций? — Сделал бы. — Я не хочу разговаривать с тобой, — выдыхает Ваньнин, стряхивая пепел и наблюдая за тем, как он остаётся таять в луже на асфальте. — Нет, нам нужно поговорить, — делает ещё шаг Мо Жань, уже чувствуя яблочный и сливовый запах тела, перемешанный с табачным, — потому что иначе потом пойдут недопонимания, неправильные мысли, я накручу себя, вы всё не так поймёте, — продолжает тараторить парень, глядя только на густые ресницы, скрывающие тёмные глаза. — Вы же, ну, сами знаете, как это всё бывает. И это ненужно. В общем… Поговорим, — он замирает, вдыхает прохладный воздух с запахом улицы и сигарет, ждёт ответа, поджимая нижнюю губу и царапая её клыками. Где-то за ними сигналят машины и громко разговариваю студенты, но это всё — за плотным стеклом. — Ну? Я слушаю, что замолчал? — резко вздёргивает подбородок Чу Ваньнин, едва заметно щурясь, да так, что Мо Жань теряется: — А… Да, — он моргает несколько раз, двигает челюстью. — Это всё может только показаться издевательством, но я бы не стал- — Это я уже понял. — Не оставляйте всё вот так, как есть. Я не хотел вас обидеть или задеть, и если вам не нравятся мужчины, или же именно я, то скажите об этом прямо сейчас, потому что иначе… — он поднимает нос, и голос Мо Жаня, хриплый и глубокий, с каждым словом набирается всё большей решительностью. — Иначе я не остановлюсь, понятно? То ли это уже на нервах, то ли Чу Ваньнин действительно нашёл слова молодого человека забавным, раз с тонких губ слетает смешок, прерываемый фильтром сигареты. Мо Жань же, выпрямляя плечи, в лице не меняется, ожидая. — Нет хуже человека, чем тот, который не слышит отказа. — Я услышу его. Если нет, то скажите, а если… Можете хотя б подумать об этом, то давайте проведём несколько дней вместе. Чтобы вы поняли, готовы ли продолжить общение со мной, — убеждающе настаивает Мо, заставляя потеряться в виноградной глубине выразительных глаз. И глубокий тон, такой прямой взгляд, пробирающий до дрожи по позвоночнику, и настойчивость наверняка могли бы растопить сердце любого, если бы это был не Чу Ваньнин, что сейчас тушит сигарету о стену, отталкиваясь от неё. — Нет. — Но, Профессор Чу, только попро-, — тут же подхватывается Мо Жань, поднимая брови и глядя в спину мужчины так, словно никак подобного не ожидал. Точно вся сцена оборвалась чем-то недопустимым, рушащим всю атмосферу. — Ты же сказал, что услышишь мой ответ, или я ошибаюсь? — жёстко отрезает Чу Ваньнин, идя вперёд не быстро, но упрямо, пока Мо Жань следует за им попятам, останавливаясь только после последних слов. Он остаётся стоять в луже на асфальте, даже не чувствуя, как пропитываются влагой кроссовки, только пытаясь разобраться, насколько глубокое огорчение сейчас бьёт по солнечному сплетению. Никто не обещал, что будет легко, но под сердцем жалобный скулёж вовсе не нравится. Чу Ваньнин останавливается тоже, шаркая ботинком по тротуару. Опускает голову, вынуждая передние пряди упасть на лицо. Он вздыхает, сводит брови к переносице, щипая пальцами за неё, дёргает раздражённо плечами, решаясь на что-то ужасное. Мужчина не имеет никакого права давать подобные шансы, не имеет права даже задуматься об отношениях с кем-то, позволить себе грезить об этом или раствориться в тёплых, неизученных чувствах, зная, чем всё это может обернуться… Сожалением за утраченные часы, дни и годы в потухших глазах тех, кто провожает на терапию своих старых, больных супругов. В висках, на подкорке сознания целая война, которую он в итоге распаляет своими словами: — Ладно… Ладно, давай поужинаем завтра вечером, — оборачивается через плечо Чу Ваньнин, которому приходится силком тащить из себя эти слова, перешагивая через нечто важное, и, возможно, эта раскрывающаяся летним цветком солнечная улыбка до детских ямочек на щеках будет стоить всех переживаний. Возможно. — Я провожу вас до больницы! — тут же подхватывается парень, искря радостью в красивых глазах. — Я в состоянии сам добраться. — Заедем за кофе!