Я ел тебя глазами и поперхнулся слюной.

В жизни Чу Ваньнина есть несколько фактов, которые он пытается игнорировать так же упорно, как навязчивого комара ночью в комнате в жаркий июльский день. Получается так же плохо. Откидывая мысли в самый дальний угол, добиваешься лишь их возвращения с большей силой и более надоедливым жужжанием. Так ещё и укусить могут, да так, что чесаться потом будет до крови. Ваньнин из нескольких сеансов психотерапии уяснил одно — подобное надо обдумывать и решать, насколько это возможно, а не пытаться избавиться и убежать, если тревожно, но «уяснить» и «начать что-то делать» — вещи очень разные. А сбежать от своих же раздумий всегда намного проще, чем сесть и обсудить всё с самим собой. Так кажется. Несколько фактов, которые заставляют его чувствовать себя ещё большим браком этой жизни. Так, словно всех людей лепят на заводах, или же, как он, создают в мастерской, задают им программы, выпуская после в свет, а он оказался тем, кому эту «программу» закачать забыли. Потому что за все тридцать четыре года, а цифра немаленькая, у Чу Ваньнина ни разу не было свидания. Он ни разу не готовился к встрече с человеком, что потенциально видит в нём что-то большее, ведь таких людей априори никогда не было. Он никогда не думал над тем, что ему надеть именно сейчас, чтобы не показать себя в дурном свете. Ваньнин всегда старается выглядеть приятно для общества, но ради одного человека… Мужчина никогда не думал над тем, о чём вести беседу со спутником, куда стоит пойти и как себя вести. Встречаясь с Мо Жанем до этого дня, Чу Ваньнину не было дела до того, насколько оценивающе тот может на него посмотреть. Ведь он отсекал любые мысли о подобном. А сегодня инженер не находит себе места. Сердце бьётся быстро и очень тяжело, наливаясь кровью, до вставшего поперёк горла дыхания, ведь хочется показать себя с лучшей стороны, но что делать, если таких сторон нет? И нужно ли как-то выделяться? Не быть собой? Чу Ваньнин всё чаще кидает взгляд на наручные часы, параллельно пытаясь завязать хвост на макушке и влезть в белые брюки, но только больше путаясь в штанинах уже до раздражённого рычания сквозь зубы. Он едва не падает, пыхтя и недовольно ворча, даже случайно задевает одну из кошек-близняшек, в ответ получая большое недоумение в маленьких глазках. Мужчина застегивает пуговицу на брюках, проходится пальцами по макушке Лулу в немом извинении и следует в ванную комнату, где вчера развесил все свои рубашки после стирки. Той, после которой его стиральная машина заглохла, кажется, до конца времён. Глупая кончина. Если быть откровенными, то Чу Ваньнин редко когда берётся за стирку самостоятельно. Большую часть жизни его занятость на работе настолько большая, что легче заплатить службе, которая постирает его вещи за него, чем разбираться с этими технологиями. Вот так обладатель нескольких высших образований и инженер сломал стиральную машину, заставив её булькать, хрипеть и давиться мыльной водой. Ко всему этому, конечно, рубашки мало того, что неглажены, так ещё и наполовину влажные, не успевшие высохнуть. Пропитанные порошком. От досады и злости Чу Ваньнин едва не срывает их с сушилки, а затем мчится обратно в комнату, уже второй раз обижая малышку-близняшку, наступая ей на хвост и в ответ заслуженно получая жалобный вскрик. В неразобранном за месяц чемодане Ваньнин находит вроде бы чистый бежевый свитер. Ему приходится повозиться с ортопедическим корсетом, поддерживающим его осанку, что пострадала от болезни. На нервах пальцы дрожат чуть сильнее обычного, из-за чего с трудом получается застегнуть вещь правильно. Только уже натягивая на стройное тело свитер, Ваньнин с ужасом замирает, слыша дверной звонок, что сейчас кажется точкой отсчёта его казни. Он снова смотрит на наручные часы, не веря, что время может бежать с такой скоростью. Ваньнин встал сегодня пораньше, чтобы всё успеть, а в итоге только пятнадцать минут назад влез в штаны. Стыдоба. Мужчина быстро идёт к двери, даже не успев взглянуть в зеркало, приглаживает передние пряди, поджимает губы. С тяжело поднимающейся грудью от глубокого дыхания, он открывает дверь. И, видит каждое божество, ему хочется провалиться сквозь землю, пробить дно собой и пропасть в лаве, растворяясь навсегда. Потому что перед ним — Мо Жань, одетый просто, в черную кофту с высоким воротом и такого же цвета джинсы, но аккуратно. Его волосы, чуть убранные назад, свежее лицо и бодрая улыбка, застывшая на лице. От гостя веет терпким одеколоном и дождём. Это выглядит почти идеально… Парень с первого дня знакомства сразу показался пускай и наглым, но впечатляющим и красивым. Почему именно сегодня так заливаются щеки краской при взгляде глаза в глаза? — Чу Ваньнин?.. Добрый день. Кажется, Мо Жань замечает смятение на обычно бесстрастном лице. Даже его улыбка становится мягче, чуть слабее, но только повернувшись чуть вправо, к зеркалу в прихожей, Чу Ваньнин понимает, что не так. Он. Мужчина пытается не меняться в лице, когда видит собственное отражение: мятая одежда, заспанный вид. Хвост, обычно идеальный, сейчас растрепанный, от чего пряди тёмных волос в полном хаосе. Какое-то гнездо на голове, свисающее на лицо, будто в стиральную машину Чу Ваньнин с трудом совал не одежду, а голову всё утро! Он сам весь — нервный, взъерошенный, точно пробежал марафон за пять минут до того, как принять гостя. Посмешище. Разве можно перед первым свиданием быть в таком виде? Гордость Ваньнина жалобно забивается в угол, чтобы показать опасный взгляд и угрожающий оскал. Свидание. Первое свидание не просто у них, а в его жизни. И, стыдящийся этой собственной неорганизованности, Чу Ваньнин мрачнеет, не придумывает ничего лучше, кроме как поднять подбородок и спросить: — Зачем пришёл? И это стирает улыбку Мо Жаня окончательно. Он даже вдруг округляет глаза, а затем неловко кашляет в кулак, перекатываясь с пятки на носок. И смотрит исподлобья как-то хитро, словно осознавая. Словно угадывает, что за напускной злостью и непониманием прячется смущение и стыд. Ведь… Чу Ваньнин действительно готовился, был как на иголках, все эти встречи — слишком непривычны и официальны. Нервирует до дрожащего адамового яблока, до желания послать всё к чертям и остаться дома. Мо Жань не «напоминает» про ужин, чтобы не ставить такого человека, как Чу Ваньнин, в ещё более неудобное положение. Он снова тянет уголок губ в улыбке, что раздражает ещё больше, молчит, пока мужчина не закатывает глаза, дергая плечом. — Да. Точно. Проходи. Я… Не в настроении идти куда-то, поедим дома. Он дёргает резинку для волос, распуская густые пряди, закидывает волосы за плечо, уходя в спальню и держась при этом гордо. Одному ему известно, как же хочется просто исчезнуть, закрыв за собой дверь. Мо Вэйюй же, проходя внутрь и скидывая верхнюю одежду, лишь тихо улыбается от того, как мило заливается краской лицо и уши Ваньнина каждый раз, когда тот смущается. Он не ожидал увидеть всегда одетого с иголки профессора в столь небрежном виде, но разве что-то столь домашнее и очаровательное может хоть слегка его расстроить? Наоборот. Это рассказывает о хозяине квартиры куда больше, чем скрытое за идеальным. Чу Ваньнин возвращается к ожидающему его Мо Жаню на кухню спустя недолго время, переодевшись в домашнее. Он молчит от того, насколько сейчас смешаны сменяющие друг друга мысли в голове, досадливо поджимает губы и старается не смотреть в молодое лицо со смуглой кожей. — Как ваше самочувствие? — интересуется Мо Вэйюй, провожая его взглядом от входа в кухню до холодильника. — В порядке, — сухо отвечает мужчина, открывая морозильник и доставая оттуда пакетик с замороженными пельменями собственного приготовления. Не очень романтично, но более в его холодильнике ничего нет. — У меня есть пельмени… Если хочешь, закажем доставку. — Нет! Нет, я люблю пельмени. Вы сами их лепите? — Да, — Чу Ваньнин от вопроса немного тушуется, кладя пакет на столешницу и доставая кастрюлю. Он все ещё и не пытается заглянуть в увлеченные, лиловые глаза. — Теперь я ещё больше их люблю. В чужом тоне слышится солнечная улыбка, и подобные слова, конечно, отзываются уколом в сердце, но Чу Ваньнин ничего не отвечает. Он плох в готовке. Как и в стирке. Все бытовые дела для него — неизученный мрак, и это довольно позорно. Он ведь взрослый мужчина. Кто захочет жить с человеком, который умеет готовить только пельмени и ломает стиральную машину? Только пока Профессор Чу пытает себя такими мыслями, взявшись за готовку, Мо Жань, сидящий за столом, подпирает подбородок кулаком и смотрит в чужую спину таким взглядом, словно перед ним миллионы ярких звёзд на тёмном небе. Ему кажется, словно всё, за что берётся Чу Ваньнин своими изящными руками — априори прекрасно. Он видел, как мужчина работает с хрупкими деталями, как печатает своими тонкими пальцами, он даже читал его диссертации. И парень ещё ни разу не чувствовал, чтобы так выкладывали душу в свою работу. Настолько интересно, настолько красиво, что не оторваться, точно Чу Ваньнин описывает не биопротезы или механизмы для науки, а чувства, живые существа, умеющие мыслить. Несколько котов, услышав шорох пакета, тут же подбегают к хозяину, начиная тереться о его ноги. За ними, передвигая своими маленькими лапками, бежит и более крупная, беременная кошка, которую едва не перевешивает собственный живот. Босые, аккуратные ступни, спрятанные в мягкие тапочки, мгновенно оказываются в плену питомцев, требующих еды. — Уйдите на место, наглецы, вы только что обедали, — строго говорит Чу Ваньнин, точно Учитель, отчитывающий своих учеников, и Мо Жань на это тихо смеётся. — Никакой совести… — Хозяин Юнь ещё не нашёлся? — интересуется парень, складывая локти на столе и склоняя голову вправо. — Я подал объявления, но ещё никто не звонил, — спокойно отвечает Чу Ваньнин, слегка пожимая тонкими плечами, и, кажется, его смущение уже спадает. Пельмени готовятся быстро, и диалог они не начинают, пока не садятся за стол. Это выглядит самым обычным их приёмом пищи, пока Мо Вэйюй не ставит на стол принесенную с собой бутылку хорошего вина и не улыбается слишком уж загадочно. Однако, Ваньнину все равно спокойнее от домашней атмосферы… Будь они в ресторане или в ещё каком месте, он давно бы уже взорвался от перенапряжения. Назначенное свидание изначально предполагает особенную атмосферу, и это пока всё, что тревожит, ведь мужчина не знает, как себя вести. — Вам можно алкоголь, профессор Чу? Я не подумал о лекарствах, когда покупал… — чешет затылок Мо Жань, скромно улыбаясь, и вдыхает аппетитный аромат, исходящий паром от его глубокой тарелки. Он замечает, что в его порцию Ваньнин учтиво добавил немного острых специй, свою же оставив пресной. — Сейчас я не пью сильные лекарства, — отвечает Чу Ваньнин, а затем встаёт с места, чтобы достать и поставить на деревянную поверхность стола несколько бокалов. — Я не против, но мне тяжело опьянеть. — Вы умеете пить? — игриво дёргает бровями Мо Жань, забирая из аккуратных рук бутылку. — Позвольте. — Умею. И отвечает Чу Ваньнин таким тоном, что сомневаться в этом не стоит. Это даже подогревает интерес. Мо Вэйюй с улыбкой в уголках глаз вынимает пробку штопором, а затем разливает алкоголь, держа бутылку белого вина аккуратно за донышко, так, чтобы напиток лился элегантно по стенке бокала. — Ты умело разливаешь. Работал в баре? — интересуется Ваньнин, принимая бокал вина. — Я много где работал в юности… И барменом, официантом тоже, — с кивком отвечает Мо Жань, садясь на место. Чу Ваньнин слегка щурится, обдумывая его ответ, и пробует маленьким глотком вино, удивляясь его фруктовому и мягкому вкусу. — Нравится? — Неплохо, — Чу Ваньнин даёт строгую оценку, но соврет, если скажет что-то иное. Вино действительно вкусное и не остаётся горечью на языке, наоборот, пряной сладостью, точно подбирали под его вкус. — Что заставило тебя работать в раннем возрасте? Сюэ Чжэнъюн едва ли из тех, кто жаден до денег. — Дело не в дяде, — Мо Жань усмехается, хватая палочками первый пельмень. — Он очень заботлив. Я просто не люблю жить за чужой счёт, поэтому, как стал немного соображать, нашёл работу. Парень отправляет пельмешку в рот, прикусывая, отчего на язык тут же разливается вкуснейший, лёгкий бульон. Он жуёт, едва не закатывая глаза от удовольствия. Нет, совершенно серьёзно, ничего более вкусного Мо Жань ещё не ел! — Профессор Чу, это бесподобно… Я готов питаться этим остаток жизни, — почти стонет от наслаждения Мо Жань, тут же пихая в рот ещё и растекаясь по стулу. — Не говори с набитым ртом, — с лёгким укором отвечает Чу Ваньнин, пряча нежный румянец за бокалом вина. Ему очень хочется расспросить о том, кем ещё работал Мо Жань во время весны своей жизни, или же чем занимался до усыновления, но засыпать такими вопросами едва ли вежливо. Как выясняется, у них больше общего, чем могло показаться. Они оба сироты и оба всю жизнь боролись за выживание. Потому внутри Чу Ваньнин не может не похвалить Мо Жаня за его ответственность. Раннее взросление — не есть хорошо, но когда судьба не оставляет выбора, остаётся только восхищаться людьми, не опустившими руки. Он сам принял помощь своего дедушки, взявшего его на попечение, лишь однажды, и всё ещё жалеет об этом. Остаток ужина они проводят за мирным разговором, который поддерживает по большей части Мо Вэйюй, рассказывая ему про свою нынешнюю работу программистом. Чу Ваньнин был достаточно образован в этой области, чтобы многое понять, от того ему было весьма непринуждённо поддерживать диалог, но куда интереснее оказывается просто слушать. Несколько бокалов вина тоже улетают быстро, и если в фиолетовых лукавых глазах уже виднеется слабый хмельной блеск, то лицо Профессора остаётся таким же непробиваемым, как обычно, а взгляд лишь делается чуть потеплевшим скорее от атмосферы. Вдруг мужчина натыкается на мысль, что разговаривать ни о чём, даже не пытаясь конфликтовать, довольно просто. Это немало удивляет Чу Ваньнина, но больше напрягает именно то, с каким детским любопытством закидывает его вопросами Мо Вэйюй, слушая всё и впитывая, точно маленький ребёнок на интересном уроке. Как меняется его лицо, выражая весь спектр эмоций, как он смеётся или охает, улыбается до глубоких ямочек на щеках Чу Ваньнин одно время преподавал, и студенты не то чтобы слушали его с огромным интересом и энтузиазмом — его боялись и уважали, от того не смели болтать на парах или считать ворон в окне. Но едва ли не впервые ему чуть ли в рот не заглядывают, просто слушая. Это настолько непривычно, что взгляды во время беседы сталкиваются редко. Чу Ваньнин не из тех, кто, говоря, отводит глаза в сторону или теребит в пальцах несчастную салфетку, но сегодня ему легче рассматривать винную гладь напитка в бокале, чем то, как светится лицо напротив. Ближе к вечеру, когда на дне бутылки почти не остаётся вина, оба приходят к согласию, что самое время немного пройтись и подышать свежим воздухом — в середине сентября погода наградила улицы ярким, тёплым солнцем, что нагрело землю. Ветра почти не чувствуется, несмотря на упавшие на город сумерки, поэтому можно просто накинуть что-то лёгкое и выйти на улицу. Лазурно-серый небесный свод тут же бросается в глаза своими кровавыми разводами, точно любимое существо прошлось ножом по горлу неба. Всё это перетекает в приторно-розовый, как будто в сладкое вино как извинение за причинённую боль. Они идут по мало оживлённой улице спального района почти плечом к плечу, пряча руки в карманы и тихо наслаждаясь пропахнувшем осенью воздухом. Мо Жань находит мысль, что очень редко когда получается провести столь спокойный вечер и так увлекательно, до теплоты, разливающейся по телу. Как будто так и должно быть. Чу Ваньнин же, чуть сводя брови к переносице, даже не будучи пьяным, списывает весь покой в груди на выпитое. Спальный район, в котором живёт инженер, не находится далеко от центра, но они решают проехать пару остановок на автобусе, чтобы после выйти и дойти пешком до набережной, что уже зажгла свои ночные огни. Здесь, конечно, людей куда больше, чем на узких улочках, но только Мо Жань решает спросить Чу Ваньнина, не устал ли тот, мужчина уверенно направляется к разделяющей сушу и широкую реку ограде. Мо Вэйюй только улыбается на это, двигаясь следом. — Где вам больше нравится? В Пекине или в Корее? — чуть повышая голос спрашивает парень, когда они проходят мимо уличных музыкантов, собравших небольшую, но шумную толпу. — Китай — моя родина. Я люблю свой родной город, а не Пекин… Тем более не Корею, — спокойно объясняет Чу Ваньнин, чуть ускоряясь, чтобы обойти толпу и продолжить мирную прогулку. — Вот как… И вам не тоскливо там жить? Зачем уезжать? — Мо Жань всего на секунду заглядывается на прилавки со сладостями, но надолго не останавливается. — Я уже как-то говорил: там моя должность выше. — Понятно… А если работать удалённо? Мужчина останавливается резко, от чего Мо Жань едва не впечатывается в чужую спину, которой украдкой любовался. Ваньнин оборачивается, заглядывая ему в глаза, и парень не находит ничего лучше, кроме как растянуть губы в немного неловкой улыбке, пожимая плечами. — Мне просто интересно. — Я получаю профессиональное лечение в Корее, — довольно сурово отвечает Чу Ваньнин, давая понять, что эта тема — не та, которой хочется портить вечер. Он, чуть хмурясь, переминается с ноги на ногу. — Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство. — Извините, — опускает голову Мо Жань, чувствуя, как ускользает улыбка. За весь вечер они не упоминали об этом… Мо не то чтобы боится спрашивать, скорее встревожен тем, что ненароком может испортить чужое настроение. А ведь сегодня даже пару раз получилось заметить, как дергаются в тихой улыбке тонкие губы! Почему-то всегда получается так — когда видишь человека очень радостного и весёлого, особо задумываешься о том, а какой он в гневе или в печали, а вот если человек безэмоционален или часто недоволен, то сильно хочется увидеть обратное. Человеческое существо со своими желаниями, любопытством и тягой к недосягаемому неисправимо. — Всё в порядке, — Ваньнин вздыхает, оставаясь на месте и после опираясь локтём на каменную ограду. — Вы устали? — Нет, просто… — он снова морщится, раздражённо вздыхая, а затем вдруг наклоняется, чтобы подцепить край тонких туфель пальцами, снимая их. — Новые, натирают. Не годятся для долгих прогулок. — Мы можем пойти к дому, — тут же делает шаг вперёд Мо Жань, поднимая брови. — Я должен был дать вам отдохнуть. Вы можете взять мою обувь, Чу Ваньнин. — Не фантазируй. У тебя слишком большой размер, — бурчит Ваньнин, после своих же слов не осмеливаясь поднять голову. Нет, он не может думать о том, как это прозвучало! Да откуда вообще такие мысли в его голове? — Это будет нелепо, — тут же выпрямляется мужчина, расправляя плечи и становясь босыми ногами на нагретый дневным солнцем асфальт. — И да, я больной, но не умирающий. — Я вовсе не это имел в виду! — восклицает Мо Вэйюй, глядя на голые стопы, что действительно до крови растёрлись по бокам и сзади, испачкав белые туфли. Это ведь не произошло сейчас, неужели этот профессор терпел всю дорогу такой дискомфорт и боль? — Вы пойдёте босиком? На улице уже не лето. Вы простудитесь. — Сегодня тепло. Ничего страшного. Ваньнин и не думает выслушивать пререкания, берёт обувь в одну руку и, разворачиваясь, облегченно и без боли продолжает путь, ступая на шершавый асфальт босыми ногами. Всё, что его успокаивает, так это то, что на улице не так много людей и в центре каждый занят или собой, или своими делами. Никто не станет пялиться на то, что этот человек ходит босиком. В городе асфальт довольно чистый, хотя всё равно немного брезгливо,но выбирать между гордой болью и комфортом не слишком-то хочется сегодня. Пялиться никто не будет. Кроме идущего немного позади молодого человека. Пока Ваньнин достаёт одну сигарету и прикуривает, держа её в свободной руке, рот Мо Жаня постепенно наполняется слюной от взгляда на эти тонкие, действительно слишком тонкие щиколотки, лёгкую стопу и мягкую пятку, ступающую по земле. Линии аккуратны, элегантны, точно сделаны из мрамора, выпирающие косточки фаланг пальцев и изящные сгибы. Мо Жаню стоит только представить, как он может провести языком по этой лодыжке, и его всего кидает в жар. — Ваньнин, давай зайдём купим тапочки, — хрипло выдыхает Мо Жань, идущий на автомате. Не контролируя речь из-за своих фантазий, он пытается отвести взгляд от щиколоток, что не получается, и понимает, что сказал, только когда эти красивые ноги останавливаются, застывая. — Кхм, — он прокашливается поднимая взгляд. — Я не нарочно, Чу Ваньнин. Мужчина кидает на него нечитаемый взгляд из-за плеча, но быстро отворачивается и продолжает путь, выдыхая дым чуть чаще. — Не стоит. Невозможный! До чего упёртый! Мо Жань, чьи щёки горят, слабо хмурится и достаёт руки из карманов, роняя бумажник. Быстро его подняв, он решает догнать мужчину и идти плечом к плечу, не опуская взгляд и контролируя свой язык. Если это хоть когда-то у парня получалось. — Не верю, что в Корее могут дать медицинскую помощь лучше, чем в Китае, — всё же начинает Мо Вэйюй, вытаскивая руки из карманов. — Дядя, он ведь- — Мне не нужна помощь Сюэ Чжэнъюна, Мо Вэйюй, — отрезает Чу Ваньнин, выкидывая сигарету в ближайшую урну. — Я и без того задолжал ему. И я сам в состоянии найти лечение, не остолоп. — Почему вы так упорно отказываетесь от помощи, Профессор? Вам готовы её дать, — возмущённо поворачивает голову к мужчине Мо Жань. — Мне это не нужно. — Но почему? — Потому что в последний раз, когда я её принял, стадия Паркинсона от первой до второй выросла за год, Мо Жань! А должна была за три! — Что?.. Мо Жань застывает на месте от резкого ощущения, будто его хлопнули с силой ладонью по груди, и распахивает глаза. Чу Ваньнин тоже останавливается, поворачиваясь к нему с какой-то едва уловимой паникой на лице. Мужчина дышит чаще, парень это замечает и сглатывает. Мо Жань не совсем из тех людей, кто каждую свою эмоцию прощупывает полностью, его всегда бросало из крайности в крайность — от обожания до ненависти, от симпатии до глубокой неприязни. В его жизни крайне мало людей, к которым он относится действительно нейтрально, стараясь не разбираться в чувствах по отношению к ним. Как с Сюэ Мэном. Этот человек просто… Родной, привычный, иногда надоедливый, но едва ли способный вызвать у него бурю эмоций, как несколькими словами сейчас сделал Чу Ваньнин. Сочувствие и потрясение сейчас подобно хорошей встряске так сильно поражают его, настолько незнакомые на вкус и горькие, что все слова застревают в горле. Ему хочется отшутиться. Перевести тему или просто заткнуться, но Мо Вэйюй лишь хлопает ресницами, понимая, что шагнул дальше, чем планировал. Такие вещи — крайне личные. Он смотрит в глаза напротив, ища в них что-то, хоть какую-то досаду на такую несправедливость, такую же злость, которой его самого сейчас прибило к асфальту. — Забудь, — спустя полминуты их переглядок выдаёт Ваньнин, холодея лицом и выпрямляя плечи. Он вздёргивает подбородок, собираясь отвернуться, — Я сам справляюсь со своим лечением. И тебя это не касается. И Мо Жань понимает, что ему стоило позволить это сделать. Забыть, выкинуть из головы, просто оставить всё как есть. Он не имеет никакого права копаться в чужих личных вещах, навязывать помощь, но это ведь Чу Ваньнин… Ваньнин, что с первой встречи так плотно вбился ему в голову. Мо Вэйюй тут же делает шаг вперед, опуская ладонь на кисть мужчины, что в этой руке держит туфли. Касание не сильное и нетребовательное, скорее наоборот, почти невесомое. Как просьба выслушать. Он ведь сам ни в чём не уверен. — Позвав вас на свидание, думаете, я не обдумал то, что это может коснуться и меня? Чу Ваньнин, мне не безразлично ваше состояние, поэтому я интересуюсь, — уже тише обращается Мо, пытаясь заглянуть в бледное лицо. — Хватит, — инженер дёргает плечом резко, но только собирается скинуть чужую широкую ладонь, как та сжимается вокруг кисти сильнее. — Мо Вэйюй! Давай закроем эту тему и не будем портить друг другу вечер. — Нет, — Мо Жань протестующе качает головой, прищуривая глаза уже решительнее. — Я не заставляю вас сейчас делиться чувствами, не заставляю вас доверять мне. Но вам не нужно всё затыкать в себе. Справляться с этим в одиночку… разве это не тяжело? — Как-то справлялся раньше. — А теперь у вас есть тот, кто хочет и может вас выслушать, — более мягко изрекает парень, склоняя голову и видя, как опускает подбородок и ресницы Чу Ваньнин, поджимая губы. — Даже если не сейчас. Я просто хочу, чтобы вы знали это. Я никогда не подумаю, что вы жалок или что это — неважно… — мужчина на его слова вдруг улыбается, только совершенно не радостно, а самоуничижительно. Профессор Чу отрицательно мотает головой, как будто слышит сейчас невероятную детскую глупость и не принимает ни слова всерьёз. Это вынуждает Мо выпятить грудь и поднять голову, заставляет ещё больше поверить в то, что ему это нужно. Нужно всё это сказать и прочувствовать, нужно добиться от этого человека искренних чувств и слов. Увидеть, как в шоколадных глазах сломается эта изгородь, отделяющая их друг от друга. — Знаете, — он приподнимает уголок губ, пока Ваньнин сохраняет молчание, шумно дыша и рассеянно обдумывая, — однажды… я полез на дерево, чтобы достать мячик Сюэ Мэна, и, — Мо Жань тихо смеётся, взяв словно замёрзшую, холодную ладонь Ваньнина в свою, широкую и горячую, чтобы провести пальцем по тыльной стороне. — …И свалился. Я сломал себе руку и несколько дней об этом никому ничего не говорил… Мне было лет четырнадцать. Это было глупо с моей стороны, а плакать хотелось до ужаса, но мне пришлось рассказать, и я разрыдался на глазах у всех, как маленький ребёнок! — Ты хочешь, чтобы я сейчас… — Чу Ваньнин едва заметно морщится, наконец, поднимая на него настороженный взгляд, — Разрыдался? — Что? — Мо Жань вздёргивает брови, невольно прыская от смеха, — Нет, конечно! Просто… — он обводит взглядом город и длинный мост, что находятся за спиной Чу Ваньнина, подбирает слова и возвращается к непонимающе нахмуренному мужчине. — Держать боль в себе не нужно. Я поплакал, мне стало легче и меня отвезли в больницу. То есть… Я не сравниваю сломанную руку с вашей болезнью, разумеется. Но порой легче просто от того, что не скрываешь ничего в себе, — уже тише заканчивает парень, чувствуя дрожь чужой ладони и то, как сильнее пальцы сжимают краюшек туфель. — Не говори, что тебе не больно, Ваньнин… Справляться с этим не может быть не больно. Чу сглатывает, бегая взглядом по его потеплевшим глазам и борясь с комом в горле. Каждая мышца в теле напрягается, а потом резко расслабляется и по новой. Каждый нерв натягивается стальной струной гуциня. Воздух в груди перехватывает в панике, даже не в привычной злости, ведь едва ли кто-то так хоть раз смотрел на него, не боялся говорить… Такие вещи. Говорить так, точно это действительно имеет значение. Мужчина проходится языком по пересохшим губам, чувствуя, как слабый ветер скользит по босым ногам, а затем достаточно осторожно избавляется от хватки на руке, разворачиваясь и продолжая дорогу вдоль набережной. Чу Ваньнин дёргает плечами, хватая побольше воздуха в лёгкие, стараясь переварить сказанное молодым человеком, и понимает, что просто не верит. Невозможно ведь вот так… Просто какая-то чушь. И сказываются эти слова не просто теплотой в солнечном сплетении, а бурей вязкого страха. Всплеском тупой боли на грани ужаса. Они идут ещё какое-то время в тишине, пока Ваньнин, не справляясь с ноющим чувством в груди и почти осмелившийся хоть чем-то поделиться, не спрашивает: — Почему ты сам… в четырнадцать лет не сходил в травматологию? — А… — чешет подбородок рядом идущий парень, снова спуская смешок с пухлых губ, пока Ваньнин, убирая руки за спину, рассматривает речную гладь воды, что кажется в темноте чернее звёздного неба. — Я тогда только вышел на свою первую работу, и мне нужно было показать дяде, что я и сам всё могу. Я не мог так оплошать просто потому что свалился с дерева. Дядя и так переживал слишком сильно. Мне наложили гипс и не пускали работать ещё месяц, пока кость не срослась. — Понятно, — Чу Ваньнин после такой истории отчего-то даже чувствует крупицу облегчения, доставая очередную сигарету и прикуривая. Он выдыхает серебряный дым, что тает на фоне тёмной воды, чувствует каждую шершавость асфальта, камушки, стараясь не наступать в совсем неподходящие места и, наконец, останавливается у ограды, облокотившись на каменную плитку. Икры уже слегка сводит от долгой ходьбы. Они снова погружаются в молчание, и Мо Жань упирается тазом на ограду, поворачивая голову и в очередной раз теряясь в ощущениях. Он смотрит на мужчину прямо, разглядывает длинные ресницы и красивый профиль, просто не в силах отвести взгляд и найти хоть что-то достойнее его внимания. Мимо них проносятся люди, поддатые ночным весельем, шумят и хохочут, пока Чу Ваньнин, делая очередную затяжку, слабо хмурится. — В двадцать четыре года у меня появились первые симптомы, и я тут же прошёл обследование, — тихо вспоминает Чу Ваньнин, своими слова заставляя Мо Жаня встрепенуться и встать ближе. — Ни один врач не мог поверить, что Паркинсон может проявиться в моём возрасте. Я уехал на обследование в Корею по совету одного знакомого учёного. После всех анализов поставили диагноз. Рассказывать не о чем… Терапия, физиотерапия, лекарства, физкультура. Это всё, Мо Вэйюй. Я давно уже привык к этому. Вылечить нельзя, но можно замедлить процесс. — Как так получилось, что стадия резко возросла? — Неправильное экспериментальное лечение. Более я говорить об этом не хочу. Если хочешь что-то сказать — смени тему или пойдём… обратно. Мо Жань переводит взгляд в сторону, обдумывая сказанное мужчиной, и двигает челюстью, ощущая нервные щелчки в голове. Жизнь и так поступила с этим человеком отвратительно, так ещё и какие-то эксперименты?! Парень молчит, давая информации улечься в голове, а затем, решая сменить тему и немного подразнить совсем ушедшего в себя инженера, тянет хитрую улыбку. Мо Жань неисправим, так как подаётся вперёд, чуть сгибаясь и ловя чужой, немного удивлённой от резкой близости взгляд. — Хорошо. Давайте о другом. Что насчёт нас, Профессор? После такого шикарного вечера вы не можете ничего отрицать. — Нас? — поднимает ровную бровь мужчина, ступая чуть вбок, подальше от пронырливого выражения лица этого навязчивого спутника. — Да, нас. Согласны ли вы на второе свидание? Если ужин пельменями и прогулку до набережной можно так назвать. Карие глаза слегка расширяются. Застигнутый этим вопросом врасплох инженер старается не спрятать взгляд, упорно фокусируясь на игривом фиолетовом блеске. Он вспоминает, с какой суматохой сегодня собирался, не раз обидев невинную кошку, а затем натыкается на режущую ненавистью мысль: Мо Жань — ребёнок. Он окрепший юноша, не желающий отступать, уже почти взрослый человек, но также все ещё приёмный сын лучшего друга, мальчишка, которого Ваньнин когда-то вытащил из-под колёс. А сам Чу Ваньнин — всё ещё неисправимо болеющий. Ему тяжело отрицать то, что к Мо Жаню тянет, не может не тянуть, но что будет с ним самим, когда веселье на этом юном лице сменится горечью? Из-за него. Легко подниматься в гору, но не спускаться с неё. И с ними может оказаться также. Мо Жань изо всех сил, кажется, мчится в эту сторону, не понимая, насколько тяжело будет им двоим прощаться после. Не понимая, как ему самому будет мучительно наблюдать за тем, во что медленно превращается мужчина. — Мо Вэйюй, — выдыхает мужчина, отводя голову в сторону и теперь глядя на то, как постепенно тлеет сигарета меж двух пальцев. Это оказывается самой настоящей борьбой внутри между первой стороной, для которой всё это, — общение, прогулки, разговоры и нечто большее, — страшно, колется до раздражения, и второй, что так истосковалась, запертая за высоким забором. — Я… Не знаю. Мне нужно немного времени. Чу Ваньнин касается губами фильтра, снова набирая терпкий дым, неспеша выдыхает в попытке справиться с быстро бьющимся горячим органом за рёбрами. — Хорошо. Я не тороплю вас. Только можно я попрошу вас кое о чём взамен? — по-лисьи щурится Мо Жань, делая ещё один шаг вперёд и напрягая этим Ваньнина ещё больше. Инженер вскидывает подбородок тут же, опаляя строгостью лицо напротив, и тушит сигарету о каменную плитку. — Разве я должен тебе что-то взамен? — Чу Ваньнин чуть отходит, чтобы перестать быть в такой близости от бесстыжего человека. — Ты слышал что-то о личных гра- — Один поцелуй. В щёку. Это просьба, я не настаиваю. Только звучит это низким голосом, томно, совсем не как просьба! И смотрит мелкий паршивец прямо, даже не моргая, заставляя Чу Ваньнина вспомнить их диалог в мастерской, что закончился поцелуем. От лица, вниз, по шее, тут же ложится багровый румянец, желая выдать мужчину и его мысли с головой. Профессор Чу делает ещё один шаг, тут же кривясь как от боли и даже роняя из рук остаток сигареты, что хотел выкинуть. Он отшатывается, моментально поворачиваясь и кидая взгляд на поднятую ногу. — Блять. Чу Ваньнин, — резко выдаёт Мо Жань, тут же сменившийся в лице, и, даже не давая ничего понять мужчине, вдруг хватает его локоть, таща за собой до недалеко стоящей скамьи. — Мо Вэйюй, прекрати! — Да почему же с вами вечно что-то творится? — недобро удивляется Мо Жань, не представляя, как эти слова бьют по нервам. — То под машину лезете, то рука, теперь это! Несмотря на попытки Чу Ваньнина одёрнуть его от себя, Мо Жань всё равно опускается на одно колено, хватая босую лодыжку своими горячими пальцами. Отступая от парня, инженер, судя по всему, наступил на разбитое стекло. Конечно, разве может быть дорога в центре города идеально чистой?! Мо Вэйюй опасался этого, но разве заставишь этого человека сделать как говорят?! Мо Жань поднимает чужую стопу, по которой струйками бежит алая жидкость, зло сжимает челюсть, не сумев ничего разглядеть в полумраке и из-за крови. Он поднимает взгляд исподлобья, встречаясь с суровым лицом, и поднимается на ноги. — Посидите здесь минуту, Чу Ваньнин, — твёрдо настаивает парень. — Никуда не уходите. Пожалуйста. Но стоит только инженеру открыть рот, чтобы сказать, что ничего страшного не произошло, как Мо Жань разворачивается, быстро уходя до ближайшей открытой аптеки. Чу Ваньнин слабо морщится от боли, кладя раненую ногу на коленку другой ноги, наблюдает за тем, как падают тёмные капли на асфальт и дёргает нервно плечами. Да, с ним вечно что-то не так. Возвращается Мо Вэйюй довольно быстро, держа в одной руке купленный бинт, воду и средство для дезинфекции. В другой — где-то купленные сладости в прозрачном пакете. Не обращая внимания на чужие пререкания, парень омывает аккуратную стопу, после обрабатывая и перевязывая. Чу Ваньнин наблюдает за этим хмуро, но всё же не может не думать о том, что действия Мо осторожны, и руки у него умелые. Проверить рану на наличие осколков парень сможет только дома, при хорошем свете, поэтому сразу же вызывает такси до нужного адреса. В квартиру, как в самых лучших мелодрамах, Мо Жань Чу Ваньнина едва не пытается внести на руках. Однако, получает затрещину и позволяет мужчине самостоятельно добраться и до неё, и до кухни после. Они почти не разговаривают, пока Мо Жань обрабатывает его стопу, сначала проверив её на наличие осколков, которых, благо, не нашлось. Ваньнин молча, но очень грозно дышит на грани сопения, а Мо Жань просто наслаждается минутами, пока касается нежной кожи, непроизвольно вызывая щекотку у инженера. Заканчивая с процедурой, парень поднимает взгляд на Чу Ваньнина и даже застывает ненадолго, сталкиваясь с раскрасневшимся, красивым лицом и блестящими глазами. Такими, точно мужчина пьян или… возбуждён. И это вынуждает облизнуть губы и задышать глубже, после — напомнить себе держать своё либидо в руках. Он поднимается с колен медленно, не нарушая зрительный контакт с раздражёнными, тёмными глазами, возвышается над сидящем на стуле профессором скалой, сглатывая. — Я закончил, — хриплым голосом объявляет молодой человек, мечтая то ли сбежать, чтобы не сделать сейчас лишнего, то ли схватить пальцами эти стройные бёдра, притянуть к себе, закинуть крепкие лодыжки себе на талию, упереться своим… — Хорошо. Уже поздно, — Ваньнин отворачивается, сжимая пальцами белую, лёгкую кофту. — До кровати сам доберусь. Мужчина вдруг краснеет ещё пуще, шеей и ушами, от чего взгляд Мо Жаня, уставившийся в чужую поддрагивающуюся венку на шее, только больше темнеет, а в горле пересыхает. Издевательство. Он выдаёт скорее рычание, чем слово: — Ваньнин… Резкая вибрация телефона на столе заставляет вздрогнуть обоих. Мо Вэйюй переводит взгляд на собственный телефон и хватает его уже злобно, сжимая пальцами так, точно оставит там свои отпечатки в виде трещин. — Только тебя не хватало, — цедит едва слышно Мо Жань, отходя от Ваньнина. — Что?! — Мо Жань, — в трубке — громкая музыка, ударившая по ушам так, что программист отводит телефон от уха, нервно дергая плечом. Нижнюю часть лица ведёт. — Слышишь? — голос дрожит, едва узнаётся. — Слышу. Что случилось? Блять, да где ты?! — В клубе, — Сюэ Мэн говорит задушено, едва слышно. — Чего? Ты же не ходишь по клубам. — Забери меня, ладно? — не ожидая ответа, брат диктует адрес и что-то ещё невнятно бормочет, кладя затем трубку и заставляя слабое беспокойство толкнуться внутри. — Что случилось? Что-то с Сюэ Мэном? Мо Жань оборачивается, замечая на лице уже вставшего на ноги Чу Ваньнина едва заметное волнение. Он спускает воздух сквозь зубы, убирая телефон в карман, оглядывает оставленные ими тарелки и бокалы на столе, просто не веря, что такой вечер закончится вот так. Но… он не может не поехать. Голос Сюэ Мэна звучал уж слишком странно. Да и просто так за помощью к нему МэнМэн не обращается. Тревога хватает за горло холодными руками, и это редкость. — Ничего такого. Мне нужно забрать Сюэ Мэна и отвезти домой. Ложитесь отдыхать. — Он в порядке? Мне стоит поехать с тобой? — сводит брови Ваньнин, своим переживанием вызывая лёгкую улыбку или же приступ едва ощутимой ревности в уголках все ещё горящих глаз. — Нет, не с вашей ногой. Ничего страшного не случилось, я вам отпишусь. Чу Ваньнин только кивает, поджимая пересохшие губы, а затем провожает Мо Жаня до двери. В последние минуты они просто застывают оба, глядя друг на друга в неловком молчании и не зная, как правильно попрощаться. Мо Жаню не просто хочется поблагодарить Ваньнина за этот вечер, хочется оставить на его щеке след от поцелуя, но не успевает он и шага сделать, как мужчина, чья грудь заходится в дыхании, просто выталкивает его из квартиры. — Тебе стоит поспешить. Доброй ночи, Мо Жань. Улавливая в чужом голосе намёк на панику, Мо Вэйюй смеётся, желая Профессору Чу того же. ____ Яркий свет цветных прожекторов бьёт прямо по глазам, заставляя поморщиться, и музыка в помещении настолько громкая, что Мо Вэйюй не слышит даже собственных мыслей, сосредоточенно пробираясь сквозь пьяную толпу. Одно время, года два назад, он и сам любил такие местечки, где можно пошуметь от души, повеселиться и найти очередного спутника на вечер, но сегодня, насупив брови, он чувствует только головную боль и желание вернуться в тихую квартиру с целой армией котов во главе с возмущенным мужчиной. — «Старею», — думает Мо Жань, ища взглядом своего непутевого братца. По пути его кто-то хлопает по плечу, обознавшись, с извинениями смеётся и тут же пихает в руки бокал с алкоголем, на что Мо Жань только качает головой, тут же испаряясь. Людей как в муравейнике, открыто одетые тела то и дело касаются его, вызывая лишь раздражение, и желание убить Сюэ Мэна доходит до своего апогея, пока он не замечает юношу у барной стойки. Тяжело не заметить всегда идеально, броско одетого и привлекательного юношу, что сейчас выглядит слишком уж… Странно. Парень ускоряет шаг, а как доходит до брата, то разворачивает его на сто восемьдесят градусов, зло заглядывая в потерянное лицо. Сюэ Мэна качает из стороны в сторону. Более того, Мо Жань чувствует, как дрожит в его руках чужое тело. Взгляд, что пытается найти его лицо, совсем затуманенный, а лицо бледное, покрытое испариной. — Сюэ Мэн! Эй! Что случилось? Какого черта ты здесь? — кричит ему в лицо Мо Жань, стараясь перебить громким голосом музыку. Брат криво улыбается, поднимает указательный палец вверх, собираясь что-то сказать, но тут же сгибается в животе, чуть не падая и цепляясь за барную стойку руками. Это далеко не похоже на обычное опьянение, Сюэ Мэна трясёт как в лихорадке, а стоит ему попытаться заговорить, то с губ слетает только жалобный стон на грани скулежа. — Эй, парень, тебе чего надо? Мо Вэйюй переводит резкий взгляд на внезапно появившегося молодого человека, что опускает руку на плечо его брата, улыбаясь хитрым оскалом. — Это мой спутник, отвали от него, — говорит незнакомец, кидая слишком странный, серьёзный взгляд на Сюэ Мэна. — Он перебрал, я- — Перебрал?! — Мо Жань тут же хватает брата за локоть, тянет на себя, заставляя упасть лицом ему на грудь. Он чувствует, как дёргается МэнМэн в судорогах, пытаясь что-то сказать. — Да он с роду так не напивался, ублюдок, что ты ему дал? — Дал? Шутишь что ли? Ничего! Эй, ничего я ему не давал! — лёгкая улыбка тут же сменяется злой гримасой. Миловидный парень со светлыми, длинными волосами, убранными в хвостик, делает шаг вперёд. — Кто ты такой? — Его… Брат. Мы уезжаем. — Постой. Я не знаю, чего он тут напился, я отошёл ненадолго, — его тон меняется почти тут же, уже не такой наглый, но он идёт за ними ещё несколько шагов, пытаясь остановить Мо Жаня, что, держа брата, направляется прямо к выходу. Этому смазливому придурку действительно лучше отойти от них, Мо Вэйюй уже чувствует, как в кулаках начинает колоть в желании вмазать. — Мне плевать. Держись от него подальше, сукин сын, — рычит Мо, останавливая юношу предупреждающим взглядом. Тот же, пускай и перестаёт идти за ними, вдруг провожает двоих неожиданной ухмылкой. — Боюсь, не получится! — кричит вслед незнакомец, перебивая музыку и пожимая плечами. Парень растворяется в толпе, а Мо Жань вытаскивает Сюэ Мэна на улицу. Времени разбираться с тем паршивцем тупо нет. Мо Вэйюй толкает юношу к стене, на которую тот отчаянно упирается тазом и ладонями, словно пытаясь ухватиться за реальный мир. Брат поднимает голову, фокусируя взгляд на старшем. — Я так понимаю, бесполезно из тебя сейчас что-то вытаскивать, — строго констатирует Мо Жань, проводя ладонью по уставшему лицу, а затем упирась кулаком в бок. — Ты испортил мне прекрасный вечер, засранец. На его слова Сюэ Мэн вдруг смеётся, растягивая губы почти в детской улыбке. Но глаза, блестящие и пьяные, напоминают Мо Жаню, что юноша сейчас совсем не в состоянии для разговора. Тот же вдруг тянется к нему, бьёт кулаком в плечо, продолжая глупо смеяться. — Надо… А нет, не надо… — брат тяжело сглатывает, бледняя, на что Мо Жань поднимает брови. — Знаешь, я и сам справился бы с этим Мэ- Сюэ Мэн не договаривает, отворачиваясь и сгибаясь в животе. Следующая картина заставляет Мо Жаня скривиться, опустив голову и прикрыв глаза, ведь парня выворачивает наизнанку с отвратительными звуками и тихими хрипами. Жань обводит взглядом каменную стену, размышляя о том, за что ему всё это, а затем обречённо вздыхает и подходит ближе, слабо хлопая Сюэ Мэна по спине. В конце концов, все были в такой ситуации… Мо Жань уж точно. Как-то он напился так сильно, что в бреду перепутал своего же дядю с другом по университету и выложил ему все свои фантазии насчёт одного из преподавателей. Стыдно наутро было настолько, что больше одного бокала в присутствии Сюэ Чжэнъюна Мо Вэйюй больше не пьёт. — Закончил? Пойдём, у меня в машине вода есть, — не без колкой нотки говорит Мо Жань, стараясь не смотреть на это растрепанное безобразие в виде его младшего брата. — Ты только пил или принял что-то? — спрашивает он, придерживая юношу за локоть и чувствуя, как того всё ещё потрясывает. — Пил… Я что, идиот по-твоему? — Тебе честно? — Закройся. Чёрт, как же хреново… Усадив на переднее пассажирское сиденье Сюэ Мэна, Мо Жань садится за руль и, протягивая бутылку с водой парню, проверяет телефон на наличие сообщений. Пусто. Губы поджимаются в тонкую линию неосознанно, но пальцы сами печатают сообщения Чу Ваньнину. Сначала о том, что МэнМэн в порядке, после — пожелания спокойной ночи. Он откидывает мобильный телефон на панель, переводя взгляд на Сюэ Мэна, что теперь жадно глотает воздух губами из приоткрытого окна. В яркой рубашке фиолетового цвета, чьи первые пуговицы явно куда-то исчезли, с чёрными джинсами, у которых расстегнута ширинка. Мо Жань, если честно, даже знать не хочет, как провел этот вечер его дорогой братец. Но он вспоминает, как тот сжимался в судорогах в его руках, и все же хмурится. — И что за повод напиться? Да ещё и в таком месте. — Будешь отчитывать меня, старший брат? — язвительно спрашивает Мэн, морща нос, а затем и жмуря глаза, судя по всему, от головной боли. Он сжимает тонкими пальцами бутылку в руках, отводя взгляд в сторону, но молчит ещё с полминуты, понимая, что Мо Жань не собирается продолжать пререкания. — Я не знаю, ладно? Они пригласили — я пошёл. Мне хватило. — Хоть что-то радует. Они? Друзья твои? Интересно. Засос на шее тоже их рук дело? Не совсем рук, конечно. Сюэ Мэн раздражённо фыркает, трёт шею ладонью. — О, неужели ты никогда не замечал, Мо Жань? — вдруг резко спрашивает Сюэ Мэн, снова смотря на него прямо, но всё равно теряясь после выпитого. — У меня нет ни приятелей, ни друзей. Что ты от меня хочешь? Могу я хоть раз забыть про чёртов университет и пойти напиться? Мо Жань захлопывает рот, поднимая бровь знатно удивлённый этим эмоциональным всплеском со стороны брата. А затем усмехается, и снова, уже до смеха. Он откидывается на спинку сиденья, улыбаясь, и смотрит теперь вперёд, заводя машину. — Что ты смеёшься, придурок? — Ничего, — мотает головой Мо Жань, вздыхая. Нет, это вовсе не насмешка над Сюэ Мэном, скорее… Сама ситуация кажется странной в рамках их прохладных отношений. И это уже не представляется чем-то смешным — он не знает почти ничего про человека, с которым вырос. Парень знает, как гордо отреагирует МэнМэн, если его хвалить, знает, как остро он будет ругаться из-за шуток в его сторону или же как злится порой на неудачи, как когда они вдвоём в детстве проиграли соседским детям в забеге. Но про этого, про взрослого Сюэ Мэна, Мо Жань не знает ни черта. Ни о личной жизни, ни о друзьях, которых, как оказывается, нет, и в этом они похожи. — В следующий раз, когда захочешь оторваться, позвони лучше мне, — говорит Мо Вэйюй, выезжая с парковки. Сюэ Мэн долго смотрит на него, а затем, пробурчав что-то неразборчивое, отворачивается к окну, продолжая поглощать свежий воздух так, будто он вот-вот закончится. И, пока юноша борется с головокружением и спазмами в желудке, обещая себе больше не пить, Мо Жань задумчиво ведёт машину в сторону родительского в полной тишине. Ему есть, о чем подумать. О Чу Ваньнине, коротко ответившему ему на сообщения, о его чёртовой болезни и о том, чего действительно хочется. Собственные чувства анализировать сложно, Мо Жань просто упирается как баран рогами в стенку, только в свое же убеждение — ему нужен Чу Ваньнин. Весь. Желание обладать или же помочь, что-то доказать — Мо Вэйюй не знает. Он знает только то, что выкинуть из головы человека не может, и этого достаточно, чтобы питать к нему тёплые, почти обжигающие чувства. Он думает и о своём пассажире, о том, что могло бы случиться, не возьми Мо Вэйюй трубку. В таком состоянии с такими-то красавцами ночью может произойти что угодно. И та улыбка паршивца в клубе тому доказательство. Неужели они учатся вместе? Или там же встретились этой ночью? — Мо Жань, — сипло нарушает тишину Сюэ Мэн, не открывая глаз, — ты… Действительно хороший старший брат. Нет, конечно, ты тот ещё мудак, но… Ты ведь не оставишь близких в беде. Поэтому ты не так бесишь меня, как мог бы. Или же наоборот… Похер, — вздыхает пьяный МэнМэн, снова морщась и открывая глаза. — Наблюёшь в салоне — шкуру спущу. — Про это я и говорю. У тебя есть что похавать? На самом деле, Мо Жань на секунду замирает от чужих слов, чувствуя движение в грудной клетке. Сам он вряд ли когда-то задумывался об этом, но слышать такое от Сюэ Мэна, часто чувствуя от него лишь отвращение в свою сторону… Даже если это просто пьяный бред, все равно что-то непривычно шевелится между рёбер. Кончик губ дергается в улыбке, от чего под глазами появляются морщинки. Мо Вэйюй бросает взгляд в сторону брата, чуть щурясь: — Я думал, ты ненавидишь меня, МэнМэн. — Тебе думать вредно, — отсекает Сюэ Мэн, нагло открывая бардачок. — Так что с едой?!