Я ел тебя глазами и поперхнулся слюной.

Кончики пальцев с аккуратными ногтями овальной формы тянутся к носку, колени при этом не сгибаются, и на то, как вытягивается сначала крепкая спина с выступающими позвонками, а уже после и лебединая шея, можно смотреть часами напролёт. Не моргая, до рези и сухости в красных глазах, лишь бы не отвлекаться. Мужчина обхватывает длинными пальцами стопы, спрятанные в белые носки, снова тянется, закрывая глаза и слегка хмурясь. Тишину квартиры разрывает протяжный вздох, едва уловимый и говорящий о разливающемся облегчение в мышцах. Чу Ваньнин, сидя на стуле и положив ноги на маленькую скамеечку впереди, выпрямляется и снова тянется к носкам. Упавшая на лицо тень размышления сказывается в морщинке между бровей, которую хочется осторожно разгладить. Мужчина вскоре тихо фыркает, не выдерживает и бросает недовольный взгляд в сторону. На Мо Жаня, расслабленно расположившегося на диване якобы в работе за ноутбуком. Но о какой работе может идти речь, когда перед тобой Ваньнин? Подтянутое тело как результат многолетних упражнений, тихие вздохи, волосы, пряди которых падают на чуть порозовевшее от нагрузки лицо. Чу Ваньнин своими тёмно-медовыми глазами впивается в его, Мо Жаня, застывшее в изумлении лицо. Не зло и даже не раздражённо, инженер сегодня в хорошем настроении, но осуждающе. — Ты, кажется, должен делать программу. — Я, кажется, влюбляюсь в вас всё больше, Профессор. Чу Ваньнин тут же хлопает в удивлении своими густыми ресницами, а затем резко отворачивается спиной, покрываясь багряными пятнами от горячего стука в груди. — Не говори глупостей. Тебе было не обязательно заезжать ко мне, я сам спокойно добираюсь до университета, — ворчит Ваньнин, продолжая потягивается и разминать затвердевшее за несколько пропущенных сеансов разминки тело так, словно Мо Жаня и его пристального взгляда не существует. Мало того, что это смущает от кончиков волос до пят, так ещё и создаётся ощущение будто он, Чу, обезьянка в цирке. Просто невоспитанно так смотреть! — Мне хочется видеть вас чаще, Чу Ваньнин. Почему нет? — со смешком спрашивает Мо Жань, заставляя нагнувшегося к пяткам Чу снова застыть, даже не выдохнув. Толчок смущения в ребрах, краска, растекающаяся маслом по лицу. Это всё слишком. Он выдыхает резко, сквозь зубы, и поворачивается Мо Вэйюйю, зло прищурив глаза и насупив брови. Его ладони проходятся по бёдрам, стирая неожиданную влагу. — Мы видимся почти каждый день. Тебе мало? — Мне всегда мало, Профессор. На его раздражение Мо Жань отвечает коротким, тихим смехом, а затем убирает ноутбук и встаёт с места, чтобы немного пройтись по гостиной и размяться. Ваньнин твёрдо решает не обращать внимание на чужую наглость, закатывает глаза и продолжает разминку, чувствуя, как тяжело приходят в себя непослушные мышцы. Это давно вошло в привычку, все тренировки и физиотерапия, от того, терпеливо сжав губы, Чу Ваньнин старается не думать о том, что могло бы быть всё иначе. Мо Жань же постепенно приобретает новое пристрастие. То, с которым Чу Ваньнину смирится совершенно непросто. После их прогулки молодой человек стал словно… Ещё больше ухаживать за ним, как за больным котом. И это больше пугает, чем приятно отзывается внутри. Обычные действия: предложить подвезти, придержать дверь… или идти всегда плечом к плечу, даже спускаясь по лестнице так, точно он в любой момент готов подхватить его на руки, — всё это Чу Ваньнин принимает скорее в штыки. Иголками в спину, ведь это больше напоминает ему какое-то увлечение больным человеком. Как новый опыт в жизни, интерес. Или же жалость. Чу Ваньнин мотает головой, пытаясь отстраниться от роя навязчивых, оглушающих мыслей, пока Мо Жань расхаживает за его спиной по комнате, рассматривая на полках разложенные недавно книги, детали с мастерской, над которыми нужно было поработать дома, и прочие мелочи. — Как выглядит ваша квартира в Корее? — вдруг спрашивает парень, судя по звукам сзади взяв что-то в руки. — Обычно, — немного подумав, отвечает Ваньнин, начиная разминать плечи. Вопрос удивляет — Ваньнин привязывается к местам, где живёт, но не вкладывает в них душу. Каждое его жилье напоминает очередную мастерскую. — К чему ты спрашиваешь? — Да нет, ни к чему. Просто вы живёте тут уже не первый месяц, а ничего не разбираете. Любите минимализм? — Хлама хватает и на работе. Мо Жань вспоминает собственную квартиру, в которой пускай и всегда царит порядок, но вещей как на свалке. Просто всё на своих местах. Ему нравятся бесполезные предметы декора и интерьера, нравится покупать новую мебель и хранить старые вещи. Может, это мания к приобретению и покупкам, а может ему действительно просто не по нраву пустые углы. — В детстве у меня была своя комната, но я никогда не менял того, как её обустроили дядя с тётушкой. Наверное, поэтому я отрываюсь на своей сейчас, — с усмешкой говорит Мо Жань, ставя непонятную для него деталь на место. Чу Ваньнин чувствует себя немного неловко, ведя плечом, ведь всё ещё не научился отвечать на подобное. Просто сказанное о себе Мо Жанем, совершенно посторонние факты, вещи, которыми люди просто порой делятся друг с другом. Он только тихо хмыкает и кивает, пускай и чувствует, что ответить бы стоило. Только что? — Хотя… Я дома редко бывал, так что мне было всё равно на комнату, — всё также с улыбкой продолжает Мо Жань, не чувствуя заминку Чу Ваньнина, а затем обходит его, кидая лёгкий взгляд, и уходит на кухню. Словно на свою, чтобы включить чайник и достать две кружки. — Тётушку пугало, что я большую часть времени провожу на улице, а возвращаюсь в синяках и покалеченный. — Ты… Дрался? — Ха, — выдаёт Мо Жань, оборачиваясь через плечо. — Бывало. Нет, в основном, я просто лазал везде. На крышах и по деревьям. Как и все дети, — он пожимает плечами, спокойно отворачиваясь и продолжая делать чай, пока Ваньнин выпрямляется и, уставившись задумчивым взглядом в чужую крепкую спину, вспоминает свое детство. — Я вырос на улице, наверное, поэтому, когда я стал жить у дяди… Мне неинтересно было смотреть телевизор или играть с Сюэ Мэном. Чу Ваньнин уверен в том, что Мо Жань был тем ещё озорным ребёнком, пускай и рано повзрослевшим после испытаний на улице. Он наслышан от Сюэ Чжэнъюна о проказах воспитанника, но на деле сейчас испытывает скорее слабый укол зависти. Сначала приют, где нужно было бороться за лишний кусок хлеба и внимания, а после уже дом родного дедушки, нашедшего его в девятилетнем возрасте. Дед наставлял его строго, и всю юность Чу Ваньнин провел за учебниками. Он не может не быть благодарным этому, ведь в свои тридцать четыре года добился немалого. Но порой всё же задается вопросом, стоит ли его положение в обществе того, что детства, лазаний по деревьям, купания в озёрах осенью до болезней, друзей и юношеского баловства у ребёнка никогда не было. Чу Ваньнин с того времени был сыт и обут, у него было свое спальное место и четыре стены. За его здоровьем следили, как за сохранностью дорогой вещи. Домашнее обучение и полная дисциплина для того, чтобы в будущем стать успешным человеком. Но Ваньнин смотрит на Мо Жаня, что-то бурчащего себе под нос, пока наливает чай, и ему, оказывается, хотелось бы порой испытать просто какую-то детскую свободу. Может, это кризис среднего возраста его догнал? — Я почти не гулял в детстве, — вдруг делится Чу Ваньнин, заставляя Мо Жаня замереть. — И не лазал по деревьям. — Что? — поворачивается удивлённый Мо Вэйюй с вздернутыми бровями. — Никогда? — спрашивает так, будто узнал что-то криминальное о Чу Ваньнине. Тот же молча качает головой, вставая со стула и проходя на кухню. — Быть не может. — Может, — почему-то возмущённо отвечает инженер, фыркая. — Я учился, у меня не было времени на глупости. Чай готов? — Да. Вот ваш, — он протягивает ему кружку, но сложность в его лице не исчезает, словно Мо Жань, правда, не может поверить в услышанное. — Нельзя же постоянно учиться. — Пей чай, нам уже пора выдвигаться. Чу Ваньнин отвечает строго, но отводит взгляд от внезапного неприятного ощущения под рёбрами. Лёгкой тоски и обиды. Он не вспоминает своего дедушку с того раза, как они в последний раз попрощались, поэтому думать о подобном всегда непросто. Однако, сейчас у него есть дела поважнее мыслей о детстве и прошлых обидах. «Перемены в жизни нормальны», — напоминает себе Чу Ваньнин. И хмурится. «К переменам надо быть расположенным», — думает Чу Ваньнин. И закрывает лицо ладонями. Как же порой сложно принять что-то новое и свыкнуться с этим. От перемен очень часто порой бежишь, не оглядываясь, лишь бы эти призраки будущего, пугающие, жуткие, не настигли и не сорвали с привычной дороги, ведь за ней — тёмный и густой лес неизвестности. Особенно, если «что-то новое» — это люди. Отношения. Чувства. Тоска, когда провожаешь человека, к которому испытываешь симпатию. Злость на этого человека, когда что-то идёт не по планам. Радость, когда этот человек пытается изо всех сил вытянуть твою улыбку. А ведь эти люди могут перевернуть всё с ног на голову, все маленькие жизненные ритуалы, принципы. Прийти в твой монастырь со своим уставом, чтобы поменять его в худшую или лучшую сторону. Но поменять. Кинуть в озеро неопределённости, заставив взять себя в руки и найти правильное течение, или же утонуть. И приходится плыть. Ради себя в первую очередь, ибо перемены — не всегда плохо. Адаптироваться к ним, значит, быть гибким и смелым, научиться не просто принять новую ситуацию, но и подстроить её на благо себе. Чу Ваньнин смотрит на то, как наполняет свои щеки едой Мо Жань, пытаясь при этом говорить что-то очень быстро и непонятно, затем давится и откашливается. И это вызывает то ли раздражение, то ли смешок. — Не говори, пока ешь, — снова напоминает Чу Ваньнин, вытирая рот после обеда, приготовленного для него парнем, и возвращается к работе. Это тоже уже… Привычно. Знать, что Мо Жань рядом, пока сам мужчина занят проектом в мастерской. Даже если он сам не трудится над программой, а просто валяет дурака, пытаясь что-то разгромить или убрать. — Вы жестоки, Профессор. А если я подавлюсь и умру? — Это будет твоя вина. — Могли бы хотя бы по спине постучать? — Странно. Ты рос среди медиков, — напоминает его же слова Чу Ваньнин и переделывает высокий хвост, — а не знаешь, что нельзя стучать по спине, когда человек давится. — Да? — все ещё кашляет парень, наконец, пытаясь отдышаться и стереть влагу с глаз. — Ну и ладно. Умереть рядом с вами, подавившись чем-то, не жаль. Ваньнин закатывает глаза к потолку, надевая перчатку от тремора. И за прошедший третий месяц их общения, это тоже уже почти привычно. Просто болтать ни о чем, слушать чужие шуточные жалобы, пытаться понять юмор и осознавать, что ни разу не видел этого человека грустным. Злым, весёлым, сонным, но никогда не тоскливым. Сами приподнятые уголки губ Мо Жаня, с которыми он, кажется, родился, так и говорят, что этот юноша появился на свет, чтобы улыбаться и светиться, красоваться своими детскими ямочками и блеском в глазах. Обычно слезы таких людей видеть больнее всего. И Чу Ваньнин, правда, старается не думать о плохом, но снова ведёт подбородком, убегая от худшего в голове. — Вы верите в сансару? — Что? Чу Ваньнин, занятый работой в тишине, поворачивает голову в сторону Мо Жаня, стоящего у рабочего стола и держащего одну из его книг. Парень с улыбкой поднимает в руках книгу и качает ею. На твёрдой корочке картинка цветка и название: «Лотос растет из грязи. Как преобразовать страдание. Тик Нат Хан.» — Даоси́зм и буддизм. Вы верующий? Не говорили раньше об этом. Религия и медицина немного расходятся, нет? Он в принципе редко о чем говорит, если это не касается работы. Особенно нечасто, если это о внутреннем и душевно важном. Чу Ваньнин дёргает плечом, едва слышно цокая, и, отворачиваясь, продолжает кропотливо присоединять деталь. Мужчина недавно заметил, что отстал от графика из-за своей растерянности от этих «жизненных перемен» в виде высокого надоеды, поэтому, так как модель он собирает самостоятельно, без прочих машин, ему предстоит хорошенько потрудиться ближайшее время. — Да. Я верю в перерождение душ, несмотря на остальное. «Истинная сущность её пустота, вид её обман, признак её мучение и рождение». — Родился, помучился, умер? И всё ради следующей, более хорошей жизни. Интересно… Никогда в это не верил. Не подумайте, я не осуждаю ваше мнение, просто для меня лучше жить здесь и сейчас, — делится чересчур болтливый Мо Вэйюй, пока Чу Ваньнин тяжело вздыхает, не в силах сосредоточиться на работе при такой теме. Он не откладывает проводок с деталью, только закрывает глаза на секунду, стараясь сконцентрироваться. — «Тот, кто умеет страдать правильно, страдает намного меньше», — цитирует автора книги Чу Ваньнин. — Ты мыслишь в этом вопросе слишком поверхностно. Это не просто о том, как «помучиться и умереть», а о принятии страданий и переосмысления их в позитивную сторону. В этой жизни нужно жить на благо, чтобы в следующей жизни всё это вернулось к тебе. Порой самому Ваньнину, которому вдруг становится как-то тяжелее в плечах от собственных мыслей, кажется, что он — реинкарнация какого-то чудовища в прошлом. Ведь как постоянно ноющие о своей жизни становятся в следующей инвалидами, как помогающий бескорыстно каждому в следующий жизни оказывается награждён всеми благами, так и он… ищет вопрос, почему именно с ним это всё случилось? Только вот с любой религией элементарная психология человека расходится. Если жить исключительно на благо других, когда жить на благо себя? Не будешь жить на благо себя — будешь несчастлив. А если несчастлив, зачем тогда вообще жить? И как найти золотую середину? Для благополучия и душевного, и духовного. А если ответа на его вопрос в буддизме не найдётся? Здесь уже другой вопрос: кто он, совершивший зло в прошлом, или же просто случайность настоящего? — Поверхностно? — Мо Жань, внезапно оказавшись рядом, усмехается над самым его ухом, опаляя дыханием и заставляя слабо вздрогнуть от неожиданности. Чу тут же переводит взгляд в сторону, мгновенно отвлекаясь от работы. — Позитивное мышление, значит. Хорошо, такое одобрить могу, хотя, конечно, порой это всё просто глупость и бред. В его голосе — тонкие нотки насмешки, от чего Ваньнин вспыхивает тут же, словно задели не автора книг, а его лично. Он откладывает деталь, поворачиваясь к Мо Жаню, от чего они едва носами не сталкиваются. Глаза феникса загораются пламенем оскорблённого человека, а лицо тут же искажается секундной гримасой суровости. — Этот «бред» помог многим людям не опустить руки, — заявляет Чу Ваньнин, стараясь не замечать отсутствие дистанции между ними. — Тебе не стоит так отзываться о трудах заслуженного человека. Я убеждён, что одними эмоциями и сочувствием человеку не поможешь, но перенаправление мышления уже другое дело. Когда человек способен находить радость, лишь открыв глаза, — это шаг к сильному духу. Когда он находит что-то, во что может верить и ради этого меняться к лучшему, — это уже духовная сила. Так что да, осуждение чужого мышления без углубления в него — это поверхностное понимание. Возьми лучше книгу и почитай наконец что-то полезное. Ваньнин, упираясь взглядом в лиловые глаза, совершенно не замечает искорки озорства в них, ведь даже если Мо Жань так не думает, то скажет, лишь бы подразнить. — Звучит как оскорбление, Профессор. Вы ранили мои чувства, — изламывает жалобно брови Мо Вэйюй, держа в одной руке книгу, а ладонь свободной прикладывая к сердцу. — Я вовсе не хотел вас задеть. Но, заметьте, когда вы на эмоциях, я узнаю о вас больше, чем в обычном разговоре. К слову, вы осудили сейчас моё мнение и мышление об этом, не разобравшись, почему я так считаю. Это тоже «поверхностно»? — подняв игриво брови парирует Мо Вэйюй, ни капли не задетый словами распалённого инженера. Тот же вдруг щурится, ища что-то в выражении его лица, а затем тихо хмыкает и отворачивается. Его сердце начинает биться быстрее в несколько раз, когда Мо Жань напоминает: Чу Ваньнина и правда легко вывести на эмоции. И паршивец этим пользуется с их первой встречи. — Бесстыжий. Никакого воспитания по отношению к старшим. Мне нужно работать, обсудим это позже, — переводит тему Ваньнин, действительно думая поговорить об этом потом, иначе он так и не сможет сконцентрироваться на протезе для робота. Но стоит профессору взяться за паяльник, как наглый программист снова наклоняется к его уху, нахально касаясь пальцами его открытой шеи сзади и вызывая лёгкую дрожь по позвоночнику: — Целовать вас — тоже невоспитанно по отношению к старшим? Глубокий, низкий голос посылает табун мурашек по рукам, от чего инженера едва не передёргивает. Чу Ваньнин отмахивается локтём, задевая им парня почти на рефлексах, ощущая, как начинает разливается горячая патока в грудной клетке. Никакой совести! — Мо Вэйюй, — цедит сквозь зубы Чу Ваньнин, опасно сжимая паяльник и стараясь не обращать внимание на то, как пылает собственное лицо. — Я понял, понял! Чу Ваньнин медленно выдыхает, пытаясь успокоить орган в груди и усилившуюся дрожь в пальцах, быстро берёт себя в руки и продолжает работу, слыша не только шелест страниц за спиной, но и фантомно чужой низкий голос. Словно Мо Жань всё ещё стоит над ним и шепчет горячо в ухо самые грязные вещи, из-за которых хочется закрыть лицо руками и спрятаться. Как будто его горячие пальцы всё ещё на тонкой шее. Мужчина даже не сразу понимает, что слышит голос Мо Жаня наяву, а не в своей голове, и это уже нехорошо. — Давайте погадаем на страницах. — Что? — Вы загадываете вопрос и говорите рандомную страницу и строку, я открываю и читаю. Может, это будет ответом на ваш вопрос? — с весельем спрашивает Мо Жань, вставая рядом и упираясь теперь на стол тазом, скрещивая при этом лодыжки. — Чушь какая. — Ну давайте! Мы часто так баловались с Сюэ Мэном. Вечно ему попадался какой-то бред. По вашим словам, эта книга хорошая, может и выпадет что-то хорошее, — улыбается широко Мо Жань, этой улыбкой растапливая не просто ледник в сердце, но и пробуждая желание согласиться на самые разные глупости. Бывают такие люди, возвращающие в детство, и Чу Ваньнин каждый раз не понимает, как на это реагировать. Поэтому только кивает, отводит взгляд и на мгновение задумывается. — Тридцать первая страница, шестнадцатая строка. Я задал вопрос, — говорит Чу Ваньнин, надевая на себя маску такого равнодушия, словно смотрит самую скучную картину мира, пускай даже у него от любопытства загораются глаза. Он приваривает паяльником деталь и осторожно откладывает инструмент, выпрямляясь. — Не поделитесь вопросом? — спрашивает игриво Мо, открывая нужную страницу и ища строку. — Нет. Мо Жань же вдруг прячет в кулаке смешок, улыбается до морщинок под глазами и переводит на мужчину лисий взгляд. — Что там? — Чу Ваньнин сводит брови к переносице, чувствуя неладное, и выпрямляется, чем сдаёт свой интерес с потрохами. Мо Жань же от этого только смеётся сильнее, пряча от него страницу и делая шаг в сторону. — Показывай! — мужчина шагает за ним, пытаясь заглянуть в книгу, и даже невольно хватает его за кисть, тут же одергивая руку и только больше смущаясь. — Ладно-ладно. Кхм… — Мо Жань опускает взгляд в книгу, цитируя: — «Ревность, гнев и страстное желание — это загрязнения, подобные лихорадке». Чу Ваньнин, вы ревнуете меня? К кому? Или же… Последнее? Мужчина тут же вздёргивает подбородок, ощущая укол в бок и палящий стыд, словно обо всех его мыслях внезапно узнала целая толпа знакомых людей. Он отмахивается, злясь, но не находит в себе силы сказать что-то больше, чем: — Дурак. Мне стоило прогнать тебя. Хватит дурачиться. — Нет, теперь моя очередь. Хмм, — Мо Жань отходит чуть дальше, чтобы не попасть под горячую руку, и чешет подбородок, отводя глаза к потолку. — Что ждёт нас в будущем с Профессором Чу? Страница одиннадцать, строка двадцать шестая. Чу Ваньнин недовольно цокает, но отводит глаза в сторону и остаётся на месте, ожидая, что там прочтёт мальчишка. Он чувствует, как сердце бьётся уже где-то в спине, думает о том, насколько это всё нелепо, но от новых ощущений и чувств избавиться просто не может. Мо Вэйюй же, долгие секунды вчитывающийся в строки, вдруг закрывает с хлопком книгу, натянуто улыбаясь мужчине. — Бред выпал. Не буду загадывать снова, — он пожимает плечами, отходя к рабочему столу, чтобы положить книгу на место. — Профессор Чу, где будем ужинать? — Выбери сам, — повседневно и немного задумчиво отвечает Ваньнин, у которого вдруг всё тянет в животе в желании узнать, что же там выпало Мо Жаню с таким вопросом. Он уверен, что тот просто перевёл тему, но и выпрашивать ответа просто не в его принципах. — Что насчёт свинины с вермишелью? — Мо Жань берет свой телефон, чтобы найти что-то интересное из блюд, и упирается другой рукой в бок. Вот так, стоя с серьёзным лицом из-за выбора такой мелочи, как чем отужинать, и чуть сутулясь, этот парень выглядит ещё более громоздким. Широкая спина и плечи, на которые натянута чёрная водолазка; крепкая грудь и сильные руки. Ваньнин знает, что Мо по возможности порой ходит в зал, но здесь явно преимущество за физической работой (пускай и редкой в последнее время) и за организмом. Привыкнуть успеваешь, но иногда вот так посмотришь на такого амбала и даже не по себе. Мо Жань давно усвоил урок: просто так касаться Чу не стоит. Однако, бывает и такое, а мужчина каждый раз удивляется чужой силе. При этом та, которую прикладывает к нему программист — минимальна. И пока Чу Ваньнин зависает на нем взглядом, тихо хмыкая в одобрении выбора, этот здоровый и рослый молодой человек вдруг подскакивает на месте как ребёнок и бьёт себя по лбу. Выразительные глаза снова загораются, а инженер, едва не застуканный в таком прямом разглядывании, отводит лицо в сторону, вновь становясь холодным. — Чуть не забыл! Чу Ваньнин, вы ведь будете завтра у нас… В родительском доме? — О чем ты? — Ваньнин чуть хмурится, убирая ворсинки с брюк и чувствуя себя немного неловко после разглядываний. — Дядя хочет собрать всю семью. Завтра ведь Чжунцю, помните? Вы тоже должны быть, он просил передать, что будет вне себя от радости, — сообщает Мо Жань, глядя на профессора с надеждой, замечая которую Чу Ваньнин поджимает губы, ища в кармане брюк пачку сигарет. Инженер просто не в силах отказать. Он действительно забыл о празднике за всей работой, пускай и никогда особо ничего не отмечает, но питает особую слабость к семье Сюэ и к сладкому, что готовит мадам Ван. — Да… почему бы и нет? Разберусь с оставшейся работой и вечером прие- — Да я заеду за вами. Послезавтра ещё фестиваль, мы обязаны сходить, — легко отмахивает рукой Мо Жань, чьё настроение полыхает от идеи праздника, и, всё самостоятельно решив, плюхается за рабочий стол, открывая программу на ноутбуке. Ваньнину остаётся только хлопать ресницами, глядя на бесстыжего, а затем слабо улыбнуться и опустить голову от греющего чувства теплоты в грудной клетке. _______ Нервозность просыпается в Чу Ваньнине уже ближе к вечеру праздника, когда он, сидя в машине Мо Жаня по пути к частному дому Сюэ Чжэнъюна, чаще стряхивает пепел с сигареты в окно, чем курит. Из головы прочно не вылезает одна единственная мысль: и дураку понятно, что происходит между ним и приёмным сыном его лучшего друга, а вдруг Мо Вэйюй что-то нечаянно (скорее специально) скажет? Выдаст их с головой, шокирует этим вечером всех и каждого. Чу Ваньнин в таком случае просто встанет из-за стола, выйдет на улицу и утопится в ближайшем пруду, ибо не сможет пережить наплыв стыда и неловкости. Он намного старше, он друг семьи, он прилежный пример подражания в обществе. Совративший чужого сына?.. Мужчина сглатывает, мотает головой, отводя от себя мысли, и кидает взгляд на водителя. Мо Жань же, кажется, вообще ни о чем не переживает. Качает головой в такт музыке по радио, глупо улыбается и, судя по всему, пребывает в весёлом настроении, точно его ни одна мысль не беспокоит. Внезапно раздражающая пустота в чужой черепной коробке. Но Ваньнин пытается выдохнуть и расслабиться — он не должен злиться на то, что кто-то волнуется меньше его самого. Перед тем, как Мо Жань заезжает на территорию семейного участка, Ваньнин достаёт телефон и видит сообщение о предстоящей групповой терапии, а также от ещё одного человека. И если первое он смахивает с экрана, предпочитая это отложить в дальний угол, то на второе задумчиво отвечает. Родительский дом встречает Мо Вэйюйя и Чу Ваньнина свойственно тепло и уютно. Дядя Мо Жаня просто обожает праздники, поэтому парень нисколько не удивляется, когда натыкается на настенные украшения в честь середины осени. День действительно особенный, ещё по пути сюда они с инженером наблюдали из машины, как гуляет народ на улице, зажигает красные фонари, взрывает хлопушки и во всю веселится. Легко касаясь настенной оранжевой гирлянды с переливающимися теплыми цветами, Мо Жань лестно улыбается и хвалит Сюэ Чжэнъюна за такие мелочи, чем чешет его самолюбие и вызывает какую-то детскую радость на лице серьёзного хирурга. Чу Ваньнин же проходит вперёд, здоровается с другом скромно, но ищет тётушку, чтобы отдать ей цветы и купленную выпечку. Ходить в гости без вкусного подарка — дурной тон. Сюэ Мэна Мо Жань поначалу не наблюдает, но, как только узнаёт от дяди, что тот дома, тут же видит мчащегося по лестнице братца, нарывающегося полететь с неё кубарём. И ведь только для того, чтобы приветствовать своего кумира детства, практически божества. Он чуть ли в ноги не кланяется Чу Ваньнину, не просто смущая этим инженера, но изрядно начиная злить и самого Мо. Последний только позже замечает что-то странное в поведении юноши, то, как тот сегодня не собран, молчалив и постоянно дёргается, пребывая словно не с ними, а где-то далеко отсюда, в галактике собственных мыслей. Мо Жань даже неожиданно чувствует толчком в спину желание — подойти к брату. На языке вдруг чешется один единственный вопрос: «Всё в порядке?», но только он делает шаг к нему, как слышит собственный голос в голове: разве они настолько близки, чтобы Сюэ Мэн как на духу выложил ему всё, что накопилось внутри? Нет, тот скорее посмеётся и пошлёт его. Поэтому парень просто опускает голову, двигая челюстью, пока мадам Ван не подталкивает его легонько в плечо своей материнской ладонью, двигая в сторону гостиной, где уже накрыт стол. Располагаются они за праздничным столом также, как и в детстве Мо Вэйюйя, навивая тёплые воспоминания: в середине стола Сюэ Чжэнъюн и Ван Чуцин вместе, привыкшие сидеть плечом к плечу, по правую руку от хозяина дома гость — Чу Ваньнин, рядом с ним — Сюэ Мэн, а по левую руку от тётушки садится Мо Жань, сразу двигая самое вкусное и не острое блюдо к Чу, что оказывается к нему напротив сидящим. Они включают на фон негромко телевизор и приступают к ужину, пока дядя обсуждает с Чу Ваньнином недавнюю операцию, на которую потратил больше одиннадцати часов. Мо Жань взгляда от мужчины не отводит. Замечает, как тот крепко, но изящно держит столовые приборы, словно боясь их уронить, и чувствует режущее чувство в грудной клетке от желания помочь. Но так он выставит инженера в худшем для того свете. И обрушит на себя божий гнев. Если быть откровенными, то Мо Жань уже не первый раз ловит себя на подобном: ему так хочется позаботиться о другом человеке, что скулы сводит. И сердце каждый раз в безумном припадке от мыслей, насколько серьёзно Чу Ваньнин болен. Мо Жань, в попытках не думать об этом, невольно улыбается, когда видит улыбку Ваньнина после шутки Сюэ Чжэнъюна. Сюэ Мэн же практически не поднимает взгляда от тарелки, опустив локоть на стол и уронив на кулак подбородок. Даже получив замечание от матери, позицию юноша возвращает почти сразу же, чем привлекает её внимание. Но на вопрос о самочувствии только улыбается с негромким «всё в порядке». Мо же в момент неожиданных слов дяди пихает в себя огромную порцию жареной курицы и тут же давится, обрекая себя на вопросительные взгляды. — Поговорим о твоём семейном благополучии, Юйхэн? — негромко начинает хозяин дома, не просто не скрывая неловкость в румянце, но и поднимая важно подбородок. Эти слова заинтересовали даже точно проснувшегося Сюэ Мэна. А вот Чу Ваньнин непонимающе изгибает бровь, стараясь не смотреть на задыхающегося из-за курицы Мо Вэйюйя: — Прости? — Ну… — мужчина прочищает дыхание в кулак, не понятый сразу, и кидает взгляд на жену в поисках одобрения, на что мадам Ван только улыбается даже с тенью насмешки. Мо Жань наконец откашливается и, жадно глотая воду из стакана, пристально смотрит на холодное выражение лица напротив. — Кхм. О твоём жизненном спутнике… Спутнице. — Что? — Боже, Ваньнин, о твоей женитьбе. — Какой ещё женитьбе? — крякает Мо Жань, выпрямляясь и поднимает брови, тут же получая в свой адрес такой взгляд, от которого температура падает в комнате. Чу Ваньнин вытирает уголок губ салфеткой и садится ещё прямее, если это вообще возможно. — Будущей! — тут же оживает Сюэ Чжэнъюн, поворачиваясь к Чу Ваньнину с самым убеждённым в своих словах выражением лица. — Неужели у тебя… Ну, никого нет на горизонте? А как же та девушка… Она была аспирантом в нашем университете, как же её звали… Мэй Юй Лань кажется? Чу Ваньнин обводит взглядом полупустую тарелку, чуть хмурится, опуская руки под стол и цепляясь пальцами в белые брюки. Его мужественные черты лица в секунду становятся острее, он практически физически чувствует на себе темнеющий взгляд человека, сидящего напротив и уже во всю пьющего литры уксуса. — Не помню, мы не пересекались с выпуска. К чему эта тема? — Кто такая Мэй Юй? — спрашивает Мо Жань, держа вилку вверх и глядя то на дядю, то на предмет своей влюблённости, что тут же отвечает: — Никто. — Тебе-то какая разница? — вставляет свою лепту самый младший, на которого программист тут же едва не рычит. — Да, я любопытный! — давит ангельскую улыбку до ямочек Мо, но внимание Сюэ Мэна полностью на инженере: — Вы не рассказываете о своей… семье, Чу Ваньнин. У вас есть невеста? Да, сидит напротив и гнёт вилку! Мо Жань, которому очень хочется сейчас достать свадебную фату из кармана, чуть подаётся вперёд, возмущённый не просто этой темой, но и глубоко опечаленный тем, что не может заявить за этим столом реальную суть вещей. Я целовал твоего кумира, маленький подлец! Сиди и жуй свои овощи! — Хорошо, — вздыхает Сюэ Чжэнъюн, делая глоток вина и стараясь улыбнуться, пока лицо Ваньнина заливается розовыми пятнами, а на скулах начинают бегать желваки от стыдных воспоминаний. — А как же та преподавательница, с которой вы курировали группу? Я забыл её имя. — Дорогой, — Мадам Ван, единственная заметившая состояние гостя, опускает руку на плечо мужа, призывая сменить неловкую тему. — Я не собираюсь жениться, Цяньбэй, — этим заявлением Чу Ваньнин оставляет тяжкое разочарование не только на лице, но и на душе лучшего друга, чьи глаза мгновенно потухают. Что не скажешь о его сыне: — Если Чу Ваньнин будет искать спутницу, я могу помочь, — улыбается Сюэ Мэн, и Мо Жань почти в порыве пнуть того под столом. — Никого Профессор Чу искать не собирается! — Я никого не… Боже… Они говорят одновременно, только если Мо Жань поднимает голову, враждебно глядя на братца, то Чу Ваньнин плюёт на все принципы и опускает лицо в ладони, просто не справляясь с давлением и стыдом. Да, он сексуально возжелал приёмного сына своего друга, что пытается найти ему жену! Что за кошмар! — Ты-то что лезешь?! — возмущённо повышает тон Сюэ Мэн, убирая столовые приборы и поворачиваясь к Мо Жаню. — Не лезу. Просто хорошо знаю, что Профессору сейчас никто не нужен. Работы много, — пожимает плечами Мо Жань, дёргая уголками губ вниз. — Подумай лучше о своей личной жизни. Кто тебя там достаёт? — У тебя появилась девушка, Мэн-эр? — тут же подхватывает Сюэ Чжэнъюн и уносит сына в самый ужасный для него диалог, пока Ваньнин поднимает почти благодарный взгляд на Мо Вэйюйя за то, что тот переключил внимание на младшего. И всё же, мужчине ещё более неловко именно из-за сидящего напротив Мо Жаня. Стоило только осознать эту симпатию, как любая ситуация выводит на смущение перед этим человеком. Ещё и эта игривая ухмылка с блестящим не от вина взглядом, а спрятаться совершенно некуда. Поэтому Чу Ваньнин просто сглатывает, оставляет на сегодня тяжёлую пищу и переходит к желанному десерту, пока вокруг него происходит суматоха, состоящая из допроса Сюэ Чжэнъюна, сконфуженных ответов Сюэ Мэна и насмешок Мо Жаня над младшим. К такому шуму инженер не привыкший, но почему-то сейчас ни капли не чувствует себя некомфортно и его не подмывает сделать ноги. Наоборот, он даже соглашается остаться сегодня в этом доме на ночь, а пока просто наблюдает за всеми тихо и почти не слушая, пребывая где-то в своих мыслях, крутящихся то вокруг проекта, то вокруг молодого человека, что уже который раз двигает к нему сладости. Когда с ужином покончено и хозяева дома решают отправиться спать после тяжёлых будней, Чу Ваньнин тоже намеревается уйти в гостевую спальню. Ту, в которой ночевал в первую ночь в Китае после долгого отсутствия, чувствуя, как громко в ушах бьется сердце. Их с Мо Жанем первая встреча выдалась запоминающаяся, а после этого тот ещё и спал буквально в соседней комнате. В ту ночь Ваньнин нарочно вышел покурить, зная, что и Вэйюй спустился вниз. Ему нужно было разглядеть когда-то спасенного им мальчишку, поговорить и понять, что же в итоге из него выросло. Сейчас он смотрит на смеющегося Мо Жаня, швыряющего в своего брата мокрое полотенце после уборки со стола, и вся душа наполняется странной теплотой. Как бы порой нагло не вёл себя этот парень, сердце у него доброе и чистое, как родниковая вода. Возможно, от пережитого раньше, этот родник сам не знает, в какую реку податься, куда влиться и с каким течением жить, от того его кидает из стороны в сторону, заставляя цепляться за едва знакомых людей. А может, Ваньнин ошибается и в ту ночь на дороге, спасая ребёнка, сам себя вписал в самую мрачную историю. Но застывшая на собственных губах улыбка не даст соврать: Ваньнин не жалеет о этих днях, что проводит в мастерской с заносчивым, но заботливым засранцем, как бы его поведение и резкая смена настроений порой не пугали. Как только инженер собирается уйти в свою спальню и оставить молодых парней, как те вдруг едва не хватают его под руки и ведут обратно в гостиную, усаживая на диван. — Что вы хотите? — Чу Ваньнин, сейчас только девять, нельзя идти спать. Посмотрите с нами фильм, — жалобно тянет Сюэ Мэн, изламывая брови, и рядом стоящий Мо Жань кивает головой как ребёнок, задумавший пакость. Это читается в горящих глазах и лисьей ухмылке. — Это идея МэнМэна, но я впервые с ним согласен. Что насчёт ужастика? — спрашивает парень, выключая свет в комнате и включая телевизор. — Нет, никаких ужасов, — тут же отсекает Сюэ Мэн, отбирая у брата пульт и вставая перед телевизором. Чу Ваньнин просто хлопает густыми ресницами, складывая руки на груди и ожидая, что эти двое сейчас подерутся, так и не сумев выбрать, что смотреть. Сам он не просто редко смотрит фильмы, он вообще подобным не увлекается. Последний просмотренный им канал был о мире животных, и то только потому что мужчина долго сидел в очереди к очередному врачу, а на экране в зале ожидания крутили программу о размножении вымирающего вида медведей. У самого Ваньнина даже телевизора дома нет. Он ему просто не нужен. Мужчина профессионально работает с техникой, но никогда не переходит с ней на «ты», сохраняя строгую рабочую субординацию. Да и ему просто не до этого, слишком много проектов и собственной мотивации, ведь ему столько нужно успеть сделать до того, как откажут конечности. Хотя, конечно, один раз Чу Ваньнин, в чем он никогда никому не признается, пытался «влиться» в современность и даже установил какую-то популярную онлайн-игру на компьютер. Но… Как только он зашёл на сервер, попытался разобраться с управлением, как в его правый наушник заорал ребёнок. Чу Ваньнин тут же вышел. По итогу игра была удалена, а у Ваньнина за минуту вырос словарный запас. Поэтому мужчина не участвует в горячей дискуссии двух молодых людей о том, что они будут смотреть, а только покорно садится удобнее, опуская на колени подушку, а затем зевая в кулак. Он роняет подбородок в ладонь, опираясь на подлокотник, и даёт себе впервые за вечер расслабиться и не держать спину прямо. Чу Ваньнин сам не замечает, как привыкает в обществе Мо Жаня порой вот так забывать о давних манерах. Когда фильм, наконец, выбран с компромиссом, Мо Вэйюй опускается рядом на диван, что-то пыхтя себе под нос о неинтересной концовке. Сюэ Мэн же хватает большой пуфик, бросает его на ковёр ближе к телевизору и сам падает в облачную мягкость, отказываясь к ним двоим спиной. — О чем этот фильм? — негромко спрашивает Чу Ваньнин, кидая быстрый взгляд на Мо Жаня, что забирается на диван с ногами, но после оказывается слишком большим для такого. Его несравненно огромные конечности просто соскальзывают вниз. — О наставнике-самурае и его ученике, что под проклятием сошёл с ума и стал злым Императором, — довольно бесстрастно отвечает Мо Жань, закатывая глаза к потолку и цокая. — Раза три видел этот фильм. Сюэ Мэн тут же поворачивается к ним с раздраженным шипением и по-кошачьи сощуренными глазами: — Ты смотрел, а я и Чу Ваньнин — нет! Будь добр, закройся. — В конце они оба умрут. — Я не верю тебе, псина. Инженер тяжело вздыхает, понимая, что следующие два часа могут закончиться семейной войной. Тем не менее, проходят первые двадцать минут фильма в тишине, и Чу Ваньнин даже не замечает закинутую за его спину руку Мо Вэйюйя. С первых минут сюжет оказывается достаточно захватывающим, а картинка и работа оператора несомненно радуют. Карие глаза смотрят в большой экран почти не отрываясь, пока мужчина вдруг кожей не чувствует пробежавшие по рукам мурашки. Чу Ваньнин чуть склоняет голову вбок, украдкой глядя на Мо Жаня, что спокойно смотрит фильм. Только вот эти пальцы почему-то оказываются на задней части шеи мужчины, невесомо оглаживая, и это осознание — как ток по позвоночнику. Бьёт разрядом, а затем заставляет замереть. Актёров слышать уже трудно, в ушах пелена, а все ощущения сосредоточены в одном месте. Уязвимом месте. Горячие пальцы проходятся по позвонкам, чуть в сторону, касаясь тонкого плеча, а затем слегка нажимая на выпирающую ключицу, и Чу Ваньнин чувствует, как начинает полыхать лицо. Приятно. До нервной дрожи приятно, особенно когда чужие пальцы вдруг обводят контур уха, подмечая самое слабое место, но настолько странно, насколько и стыдно! Ваньнин тяжело сглатывает, смачивая горло. Он старается шевельнуться, пару раз моргает, пытаясь осознать ситуацию, и ведёт плечом, намекая, что руку Мо Жаню пора убрать. И парень убирает. Пока не проходит ещё минут двадцать. Намеревающийся вникнуть в фильм Ваньнин вдруг чувствует два пальца, проходящиеся по низу затылка, вниз, снова по звонкам. Обжигает. Мо Жань тянет руку немного дальше, опуская ладонь чуть выше его локтя и слабо сжимая, после оглаживая сквозь тонкую кофту. Мурашками покрывается все тело, не привыкшее к касаниям, а дыхание сбивается. Чу Ваньнин теряется. Действительно теряется, не зная, что ему делать. Скинуть руку и опустить Мо Вэйюйя с небес на землю, или тихо сидеть и изучать эти аккуратные, ненавязчивые поглаживания, борясь с мыслями о тех грязных снах, что видел. О воспоминаниях, как эти ладони сжимали его талию, а грубые губы сминали его, тонкие и мягкие. До холодка в коленях, до щекотки внизу живота. К тому же, здесь сидит Сюэ Мэн, что в любой момент может обернуться. Это просто неправильно и ужасно смущает до дрожи между рёбер. Мальчишка смотрит только в экран, то и дело смеясь, охая или комментируя сцены, пока Мо Жань подозрительно молчалив. Только двигается чуть ближе, теперь касаясь своим бедром его, застывшего в всплеске чувств Ваньнина. И это бросает в жар — ощущать чужую горячую кожу даже через слои одежды. — Мо Вэйюй, — практически одними губами шипит мужчина, едва заметно поворачивая голову в сторону парня. На этот раз он, глядя из-под ресниц, замечает на чужих влажных губах ухмылку, и тихая атмосфера с приглушенным светом и фильмом на фоне только сильнее сказывается. Этот тёмный силуэт крупного парня, чей взгляд инженер внезапно ловит. Томный взгляд, тяжёлый, лицо освещено только телевизором. Собственное глубокое дыхание. Узел в животе так скручивает, что хочется поджать колени к груди и спрятать лицо в изгибе локтя, ведь чужие руки спускаются ниже. Пальцы настойчивее касаются талии и ведут вверх, по рёбрами, что сегодня не защищены корсетом, — их сжимает от тяжёлого, напряжённого дыхания. Ваньнину хочется сказать, чтобы парень прекратил, но слова хрипом застревают в горле. Поэтому Чу переводит взгляд на спину Сюэ Мэна, что дёргается от неожиданной картинки на экране, затем на фильм, а после чувствует, как пропадает тепло. Горячая рука отстраняется, обрушив на него то ли прилив облегчения, то ли разочарования. Ваньнин поджимает губы, сжимает несчастную подушку и так упорно пытается понять сюжет, что голова начинает гудеть. — Нет, да как он мог умереть?! — взвывает вскоре Сюэ Мэн, начиная чуть ли не биться лбом о пол. — Он ведь спас их… — Он — злодей, МэнМэн. Как ты смотришь? Это же он наслал проклятие. — Что? — обескураженный юноша поворачивается к ним резко, и Чу Ваньнин прячет влажный взгляд, всё ещё мыслями находясь не здесь. — Серьёзно? Черт… Тогда Мо Жань усмехается, пока братец продолжает смотреть фильм, а сам не может оторваться от разглядывания красивого профиля мужчины. Тот молчит. Дышит шумно-шумно, приоткрывая губы, так, что заводит до пересохшего горла. И ни слова, не сопротивляется, не отказывает, но и не двигается. Мо Вэйюй сглатывает, как же ему хочется, чтобы они были сейчас только вдвоем, как же хочется податься вперёд. Чу Ваньнин почти изгоняет порочные мысли, как его точно бьёт молнией, он вздрагивает — чувствует, как широкая ладонь опускается на его бедро, под подушкой, и от этого волосы на руках встают дымом, а щекотка проносится вдоль поясницы. Мужчина вжимается в мягкий диван, распахивая глаза; хочется возмутиться, но он бросает взгляд на Сюэ Мэна и прикусывает язык. Позже выскажется, а пока перехватывает дрожащими пальцами ладонь Мо Жаня, останавливая и качая головой. Сердце в груди заходится раненной птицей, температура тела поднимается и кожа горит от смущения, неловкости, желания. Это просто невозможно. Терпеть эти уже осмелевшие касания, чувствовать этот проникающий взгляд, находиться в комнате с посторонним, понимая, что чувствуешь только жажду телесного контакта, которого допускать просто нельзя. Чу Ваньнин сжимает влажную ладонь сильнее, но та все равно скользит выше, пальцами вдруг впивается во внутреннюю часть бедра, всё же затрагивая уже заметное возбуждение. И это оказывается взрывом. Чу Ваньнин подскакивает с дивана, отворачиваясь, лишь бы в полумраке не заметили. — Профессор Чу, — Мо Жань едва не встаёт следом, хрипит. — Смотрите фильм. Я спать, уже поздно, — холодно отрезает. Тоном бьёт как пощёчиной, вздергивая неодобрительно подбородок и тут же уходя под удивлённый взгляд Сюэ Мэна. Как же стыдно. Да как вообще Мо Жань может себе такое позволять при других людях?! Да и в принципе! Они не в отношениях, они не… Чу Ваньнин задыхается, быстро поднимаясь по лестнице в спальню. Его виски пульсируют, как и сердце где-то в горле, а внизу живота горячо тянет, до твёрдого возбуждения от давнего воздержания и поплывших в сознании картинках. Это просто чересчур. Чу Ваньнин закрывает дверь в комнату на замок, прислоняется к прохладной поверхности лбом и старается отдышаться. Смущение и возбуждение сменяется злостью, но стоит пройти вглубь комнаты, залезть в свою сумку, чтобы достать спальные вещи и обнаружить книгу, как раздражение слабо, но спадает. Чу Ваньнин хмурится, ведёт языком по пересохшим губам. По этой книге гадал Мо Жань вчера, и страницу со строчкой мужчина хорошо помнит, ведь хотел узнать скрытый от него ответ, когда парня не будет рядом. Он открывает книгу, проходясь взглядом по нужным словам, и наконец выдыхает, щупая себя за переносицу. От злости тоже ничего не остаётся. Они обсудят это позже. Усталость опускается на плечи и ноющую спину так тяжело, что хочется лишь лечь и уснуть. Даже если мысли и фантомные касания уже под одеждой, под кожей, внутри него, текут по венам и распаляют до подробных снов. «Я здесь для тебя. Тебе не нужно ничего делать, только дышать».