The King Is Dead

      Бум-бум-бум! Бум-бум-бум!              Стук собственного сердца эхом отдаёт в ушах. Парень бежит по лесу, в который раз пытаясь скрыться. Если бы он знал, что один хищник сменится на другого, не стал бы так рисковать. Но что сделано, то сделано.       Страх сковывает движения, дышать тяжело. Солнце, восходящее из-за облаков, кажется кроваво-красным, прямо как его одежда. Сзади слышится душераздирающий вопль, который тонет в журчании крови. Звук захлебывающегося в собственной крови, человека, заставляет бежать быстрее. Он очень хочет развернуться, посмотреть, что случилось с тем беднягой, но нельзя. Хищники не щадят никого. Они злые и кровожадные. За его спиной раздаётся, леденящий кровь, смех. Не смех, хохот. Наполненный сумасшествием и весельем. Только вот ничего смешного он не видит.       Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! Бум-бум-бум!       Что-то вонзается в землю, в сантиметре от его ноги. Человек теряет равновесие и падает. Роковая ошибка. Хохот всё ближе и отчетливее. Он встаёт, пытаясь убежать. Удерживать равновесие сложно, поэтому он зацепляется рукой за дерево.       Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! Бум-бум-бум!       Крик, наполненный болью, разлетается по лесу. Боль, резкими вспышками, разливается по телу. Рука нещадно болит. То, что от неё осталось. Затуманенный взгляд находит руку. Ему хочется кричать от отчаяния. Хочется вывернуться наизнанку. Его кисть лежит на земле, в некоторых местах, забрызганная кровью. Топор торчит в дереве, где только что находилась рука. Кровь хлыщет с запястья, образуя огромную лужу. Дышать становится в разы тяжелее. Он всё ещё чувствует её, но обрубок и пустота, на месте, где должна находиться кисть, говорят об обратном.       Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум!       Времени всё меньше. Он не оборачиваясь, собирая оставшуюся волю в кулак, начинает бежать. Сзади доносится вопль последнего живого человека, не считая его самого. Уже, мёртвого. Он слышит звук топора и оборачивается. Голова человека, отделённая от туловища, лежит у одно из хищников в ногах. Он сам жутко усмехается, направляя свой взгляд на последнего живого человека в этом лесу. Он оборачивается и бежит. Так быстро, как может.

***

      В комнате слишком тихо. Репортёр продолжает что-то вещать, но никого это уже не волнует. Слёзы, одна за другой, падали на пол, разбиваясь на множество мелких капель.       Нет, нет, нет, этого не может быть.       Эдди не мог поверить. Стив был мёртв. Тот самый Стив Харрингтон, его лучик солнца, постоянно недовольный, когда Мансон с ним флиртовал или называл его мамочкой. Тот самый Стив Харрингтон, который смеялся с его глупых шуток насчёт своих детей. Тот самый Стив Харрингтон, который всегда был готов помочь, даже когда этого не просили. Тот самый Стив Харрингтон, который рисковал своей жизнью, ныряя в озеро Влюблённых, на глазах у друзей. Тот самый Стив Харрингтон, которого Эдди Мансон так сильно любил. Тот самый Стив Харрингтон, которого Эдди Мансон так хотел поцеловать. Того самого Стива Харрингтона нашли тем утром в озере Влюблённых.       Лицо было мокрым от горьких слёз, голова гудела, а вспотевшие ладони с силой сжимали джинсы. Он отказывался принимать его смерть, но подсознание твердило, что это правда. В тот момент, вместе с королём Стивом, умерла и часть фрика Эдди. Жизнь потеряла смысл. Тело дрожало, не от холода. От осознания того, что он потерял самого дорого человека. Никогда раньше он не испытывал настолько оглушающей боли. Надежда умирает последней, да? Так вот, в тот момент, надежда Эдди разбилась насмерть. Казалось, что вот сейчас, Стив зайдёт в комнату, включит режим строгой мамы и опять начнёт ворчать на одного из детей. Но, увы. Утром его тело вытащили из озера Влюблённых, в котором оно пролежало весь тот месяц, что ребята пытались найти Стива. Сзади доносились какие-то звуки. Превозмогая себя, Эдди повернул голову к столу, у которого минутой ранее стояли Нэнси и Робин.       Минутой ли?       Нэнси рыдала навзрыд, сидя на полу, в объятьях Робин. Эдди стало ещё больнее, когда он посмотрел на Бакли. Она потеряла лучшего друга, который поддерживал её, которого поддерживала она. Которого она любила больше всего на свете. Коим дорожила больше всего на свете. Она смотрела куда-то сквозь Эдди, слёзы текли по её лицу, размазывая макияж.       Взгляд зацепился за телевизор, он повернулся. Зрение было затуманенным, голова тяжёлой. На экране появились носилки, на которых лежал труп, обёрнутый в чёрный мешок. Ему стало тошно от того, что в этот мешок засунули Стива. Холодного и безвольного. Мокрого и разбухшего. Мёртвого. Ему хотелось вырвать все волосы со своей головы. Стив не заслуживал этого. Он должен был жить. Пусть не с Эдди, но он заслуживал не такого конца.       “Ты во всём виноват.”       Болезненными, мелкими мурашками, отдалась мысль, что проскользнула в его голове.       “Если бы ты не струсил, он был бы жив.”       Дышать становилось труднее. Чувство вины накрыло его, словно цунами. От него не спрятаться и не убежать. Оно настигнет везде, как бы далеко он не бежал. Слёзы продолжали заливать ковёр в гостиной Уиллеров, но кому не насрать?       “Ты трус, Эдди Мансон. Влюблённый, эгоистичный ребёнок.”       — Нет, я не такой. Я не виноват... — прошептал Мансон, тщетно пытаясь отогнать это назойливое чувство, мешающее дышать.       Через минуту в комнату зашёл Дастин. За его спиной стояли все остальные. Все, кроме Хоппера и Джойс, которые, к сожалению, или, к счастью, поехали в дорожное путешествие.       Дом Уиллеров навсегда запомнил количество слёз, пролитых пятого февраля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.