***
За спиной её называли стервой и гордячкой; в глаза мило улыбались и делали комплимент. «Мисс Нортвест, Вы великолепны!» «Она такая тварь». «О, леди Нортвест, Вы сделали этот вечер ещё лучше!» «Зачем она пришла?» «Вы лучшая среди лучших!» «Бессердечная сука». Пасифика ухмылялась, высокомерно закатывала глаза, безжалостно увольняла некомпетентных работников. В любой ситуации она по-королевски держала спину прямо, ловила полувосторженные-полуненавидящие взгляды и сносила головы всем, кто вставал на её пути. К трону её привели только собственные упорство и целеустремлённость. Когда-то давным-давно они покинули с родителями Гравити Фолз. И Пасифика сказала себе: утеряв власть в этом ничтожном городке, я добьюсь её там, куда многие даже мыслями боятся заглянуть. У неё были все качества, чтобы стать лидером, пусть и с довольно авторитарным режимом правления. Ум и хитрость прекрасно сплетались внутри неё в смертоносный клубок, а умение не пренебрегать любыми способами позволяло идти только вперёд. От родителей она начала отдаляться, как только устроилась в успешную компанию Портленда. Как только она стала продвигаться к месту директора, родители позабылись совсем. Она не считала, что должна их за что-то благодарить — она всего добилась сама. Её прозвали Снежной Королевой. Пасифика знала об этом прозвище, но оно не особо ей нравилось. Больше любила, когда её сравнивали с Дьяволом на каблуках. Несмотря на то, что в её душе и вправду вроде бы царил холод, телом она была чертовски горячей. Она знала это. Но, увы, мужчины никогда не смогли бы его получить. Уже в пятнадцать лет она поняла, что является лесбиянкой. Девушки, девушки, девушки… Ну разве были существа прекраснее этих чудесных богинь? Спортивные тела или не очень, длинные волосы или короткие настолько, что почти не заметны, яркий макияж или его отсутствие — это всё было великолепным, всё нравилось Пасифике. Облизывая губы в очередном клубе, она ловила на себе их восхищённые взгляды. Она была прекрасной любовницей. Девушки никогда не уходили от неё неудовлетворёнными. Но влюбляться в себя она не позволяла — работа всегда будет превыше всего. Слушая чьё-нибудь признание, она сухо смеялась и говорила простое и понятное: «Нет, детка». Разбивала сердца тех, кто покоряли её собственное. Имела дорогие машины, одежду от кутюр, огромные суммы денег на счету и так отчаянно боялась влюбиться. Потому что знала… Ей нельзя к кому-то привязываться. Ей нельзя ставить кого-то на первое место. Ведь на двух стульях усидеть не получится. Пасифика Нортвест была богатой и успешной. Её вполне устраивала та жизнь, которую она имеет. Она считала себя счастливой. И была до ночных истерик в ванной одинокой. В середине весны чаще всего ощущалось это чувство одиночества: повсюду были влюблённые парочки, от которых её тошнило; которым она завидовала. Даже в старшей школе у неё не было пары: слишком тяжело давалось принятие собственной ориентации. Да и всё свободное время она отдавала учёбе. В старшей школе она испортила зрение, сидя до глубокой ночи за учебниками, и носила очки, которые только красили её лицо, впрочем, будь это не так, она бы их ни за что не надела. Позже ей сделали операцию. Очки теперь требовались только тогда, когда она работала за компьютером. Ей нравилось своё строгое лицо. Чего не сказать о чириканье сотрудниц со своими любимыми. Она запретила звонки в рабочее время, которые не относятся к работе, зная, что её точно будут опять проклинать. Возможно, это и было эгоистично, но, в конце концов, это действительно их отвлекало! Пасифика ненавидела влюблённых, в принципе. «Мерзость», — шептала она, видя, как кто-то целуется и, моргая, поднимала глаза к потолку, заставляя себя смотреть, пока резь будет не от подступающих слёз, а от офисного света. У неё не было и друзей. Только коллеги, только партнёры по бизнесу. Любые праздники (день рождения, Хэллоуин, Рождество и прочие) она не праздновала либо проводила в одиночестве, и это не всегда было так грустно, как, наверное, звучит — вино, любимый дорогой шоколад, букет красных роз (да, как бы это не было банально, она обожала именно красные розы), который она, как сильная и независимая, купила себе сама. Она не могла доверять кому-то, да и не особо хотела разрушать образ той бизнес-леди, который она так тщательно собирала по кирпичикам. Быть богатой и успешной в свои двадцать восемь прекрасно. Быть одинокой больно, но это было ценой всему тому, что она построила. Когда становилось совсем невмоготу, она брала отпуск и летела куда-нибудь на моря. Пасифика любила море. Оно забирало её тоску, позволяло метелям в сердце приостановиться. Тёплый песок щекотал ноги, яркое солнце согревало тело. Всё это позволяло на несколько жалких мгновений ощущать себя живой, а не той каменной леди, коей её все считают. Она сама порой начинала верить в то, что не имеет чувств. А это убивало. Но этой весной почему-то не хотелось на море. Хотелось чего-то родного, чего-то такого, что напомнит о детстве — кто бы мог подумать, что она такая сентиментальная. И сама в это до конца не поверив, она села в свой БМВ, ввела в навигатор «Гравити Фолз». Обычно она пользовалась услугами своего личного водителя, но в этот раз решила быть за рулём сама. Вернуться туда, откуда когда-то сбежала с позором. Забавно.***
Диппер стоял в отделе детских вещей и уже минут сорок ждал, пока Мэйбл определится с костюмом для Сьюзи. Лично он не ощущал разницы между нежно-розовым и розовым-фуксией, оба оттенка смотрелись на девочке мило. Мэйбл так не думала. Она приподнимала то один костюмчик, то другой и с наизадумчивым лицом вопрошала: «Розовенький или розовенький-розовенький?» Звучало нелепо, но Мэйбл выглядела так, словно перед ней стоит крайне тяжёлый выбор. В конце концов Диппер не стерпел и выхватил из рук сестры оба костюма, второй рукой схватил её саму и, бурча, потащил к кассе. — Купи сразу два и сшей из них один, — бросил мужчина, недовольно отходя — он устал, он голоден, он не проверил кучу домашних работ! Но вместо того, чтобы тратить время на полезное, он пропадает в торговом центре. Мэйбл показала ему язык, но спорить не стала: ей понравилась эта идея, весьма неординарно, а она такое обожала. Пока девушка оплачивала покупки, Диппер вышел на улицу, вдохнул свежий (более-менее) воздух и достал телефон. В уведомлениях висело сообщение от Билла, и Диппер с улыбкой открыл его, но улыбка тут же померкла. «я не пойду завтра в школу». Диппер встревожился: парень давно не прогуливал школу просто так. Тем более, ему осталось проучиться совсем немного и всё — выпускной; школа, прощай. Он быстро напечатал: «Что-то случилось?» Ответа не было, но Диппер вспомнил сам: примерно с десяти лет ближе к лету у Билла начинались головные боли. В прошлом году из-за них Билл не звонил Дипперу достаточно долго, а сообщения отправлял сухие. Диппер тогда чуть ли на стенку не лез от ожидания и тревоги. Причину болей не смог выявить даже Форд, нечего говорить и об обыкновенных врачах. Он тут же написал: «Всё, понял.» «ага слушай давай вечером сходим на ту поляну?» Диппер фыркнул на нелюбовь Билла к запятым и задумался. Завтра был понедельник. А Биллу было плохо. «Если успею проверить работы учеников, давай. Но зачем?» «потом расскажу». Диппер поправил очки. Что же, пытать не будет, потом так потом. Он поднял голову к небу и тут же пожалел об этом: на одну из линз очков приземлилась капля. Недовольно цыкнув, он вытер её рубашкой, понимая, что останутся разводы. Сегодня по небу весь день ходили тучи, капли изредка падали, но полноценный дождь так и не начинался. — Я всё! — вскрикнули сзади, и Диппер, схватившись, за сердце повернулся. — Мэйбл, не пугай так, я же старый, инфаркт случится, — заворчал мужчина. — Старый он, ага. Пойдём. — Пойд… — он замолчал. Мэйбл тоже ошеломлённо замерла, глядя на дорогой серебристый автомобиль, так выделяющийся на фоне обычных консервных банок на колёсах и простых старых домиков. Стёкла были затонированы, поэтому разглядеть, кто внутри, выходило не особо. — Кроме Нортвест никто тут не любил роскошность, а они вроде давно уехали, — начал Диппер. — И приехали, — констатировала Мэйбл. — И приехали, — кивнул Диппер, глядя, как из машины дорогой марки (он не очень разбирался в этом) вышла длинноногая блондинка в платке, строгом бирюзовом костюме и чёрных очках, из-за которых личность девушки ещё была под вопросом, но все сомнения развеялись, когда девушка пробормотала знакомым голосом: — Родная дыра… — Поверить не могу! — вскрикнула Мэйбл и решительно направилась на встречу старой знакомой, видно, желая поприветствовать её. — Ты куда? — Диппер не успел её остановить и страдальчески поплёлся следом. — Пасифика! Девушка сняла очки, оглядывая двойняшек. Постепенно её хмурое лицо всё больше светлело. — Пайнсы… — с ухмылкой протянула она. — Нортвест, — в тон ей ответили Мэйбл и Диппер. Все трое рассмеялись. Не было того напряжения, что окутало бы их почти семнадцать лет назад. Они все стали взрослее, как-то было бы нелепо при первой встрече за много лет начать препираться. — Вы какими тут судьбами? — Переехали сюда. — Жить? — она явно удивилась. Ей казалось, что променять любой город на Гравити Фолз — идиотская затея. Диппер неопределённо кивнул. Мэйбл молчала. Пасифика изменилась и всё же была той же, что тогда: высокомерная, властная, богатая. Разговаривала с ними обычным тоном, но в ней, Мэйбл, взглядом чуть ли не дыру прожигала. Мэйбл даже как-то стало неловко, пусть сейчас на ней не было свитера с псом, кидающим мяч в кольцо, не было серёжек из начоса, всё равно. Она смущённо поправила волосы. — Я приехал сюда, чтобы, — Диппер замялся, не зная, как правильно выразить мысль. — Чтобы найти… — Счастье? — Пасифика приподняла голову. Диппер отвёл взор. Говорить ничего и не надо было: видно, Пасифика приехала сюда затем же. — Мы ещё обязательно всё обсудим за чашечкой кофе, чая, что вы там предпочитаете, — она небрежно покрутила ладонью, закатив глаза. — Но сейчас я хочу поговорить с сыном Ма… Ма… Того сумасшедшего старика насчёт возврата особняка в мои руки. До встречи, близняшечки! — она послала им воздушный поцелуй, помахала тонкими пальчиками и села в… БМВ? Да, наверное, это было БМВ. — Какая она крутая, — наконец подала голос Мэйбл, завороженно провожая машину взглядом. Дипперу не нашлось, что ответить: Пасифика действительно стала крутой.***
Руки Пасифики самую капельку дрожали. Пайнсы — последние, кого она была готова сегодня встретить. Признаться себе было трудно, но она скучала по ним. Особенно по безбашенной Мэйбл. Не она ли так упорно хотела стать её подругой тем летом? Пасифика так и не смогла понять: из-за денег или смогла в ней действительно что-то разглядеть. В любом случае, она была рада их встретить. Сорвалась сюда, ни о чём не подумав, что так было на неё не похоже. Решила спасаться от одиночества в месте, где её когда-то ненавидели? Умная какая. А тут Мэйбл и Диппер. Удача какая-то прям. Совпадение. Судьба. Чем там ещё можно обозвать? Пасифика заметила два детских костюмчика на руках Мэйбл… Неужели она стала мамочкой? Какой ужас, Мэйбл. Хотя что ещё можно было ждать от этой влюбчивой дурёхи? А обручального и помолвочного колец не было… Мать-одиночка? Мир сошёл с ума. С другой стороны, Мэйбл была взрослым человеком, ей было, кажется, тоже двадцать восемь. Многие рожают и в двадцать. А вдруг это не первый ребёнок. Пасифика ужаснулась. Будучи абсолютно не семейным человеком, она вообще не представляла, как можно быть матерью детей. Детей, чёрт возьми! Ей нравилось быть матерью проектов и компании. У каждого своё счастье. Мэйбл обстригла свою длиннющие волосы. Каре бесспорно ей шло. А вот синяки под усталыми, пусть и по-прежнему яркими глазами не особо. Видно, счастье одинаково забирает у каждого силы. Свои синяки Пасифика замазывала. Работая много (она и сейчас, по правде говоря, собиралась работать на расстоянии), уделять столько же времени здоровому сну просто нельзя. А выглядеть безупречной хочется. Диппер… Диппер стал выглядеть серьёзнее. На его пальцах были кольца, но Пасифика не могла сказать точно, есть ли среди них обручальное. Стал носить очки… Если честно, выглядел как типичный профессор. Зная Диппера, она могла предположить, что он стал преподавателем каких-нибудь математических наук. Ну или ловцом призраков. Нажав на тормоз возле родного особняка, Пасифика поморщилась. Как же они его испортили… Радовало, что она додумалась, поехав, надеть кеды, а не любимые каблуки: на дорогах в Гравити Фолз на каблуках не походишь, а, если решишься, то есть вероятность, что сломаешь ноги. Невольно вспомнилось, что, несмотря на это, мать всё равно заставляла ходить её на каблуках и слушать не хотела ничего потом о болях дочери. «Главное, что ты выглядишь эффектно», — именно это вталкивала в её голову мать. И Пасифика запомнила. Это стало правилом её жизни. Но она научилась совмещать эффектное и практичное. Это не так уж и сложно. Поправив брюки, девушка вышла из машины.***
Диппер посмотрел на кучу тетрадок, разложенных на его столе, и устало потёр глаза. Наконец-то всё проверено. За окном было уже довольно темно. Рука сама потянулась к телефону. Полпервого. Чёрт. «Прости, Билл, очень много проверять надо было, я только закончил.» Прочитано, ответа нет. Диппер вздохнул, понадеявшись, что Билл просто очень сильно хочет спать и потому не отвечает. Билл был рассудительным и на такие мелочи никогда не обижался. Недолго думая, Диппер отправил смайлик в виде сердечка, приписав «Доброй ночи, чудо.» Да, по-детски, зато хоть как-то показывает, что ему не всё равно. Совсем не всё равно, между прочим! Улыбаясь, Диппер лёг в кровать. Как только голова коснулась подушки, мужчина уснул. Он не знал, как в детском доме сейчас корчился от боли Билл, хватаясь за голову и еле удерживаясь от желания начать выдирать себе волосы. О болях-то он рассказал, но вот об их масштабах, конечно, умолчал… Рядом сидела взволнованная Тембри и мягко поглаживала парня по рукам. Женщина еле сдерживала слёзы. Казалось бы, должна была привыкнуть к такому за шесть с лишним лет, но каждый год чуть ли не звериный вой Билла разрывал её сердце. Когда-то он глотал таблетки раз за разом, но затем понял, что это бесполезно: от болей не спасает вообще ничто. В голове поднимался такой шум, что Билл невольно начинал думать, что сходит с ума. Ему всё казалось, что в этом шуме кто-то его зовёт. Но кто может звать его в собственной голове? Бред. Из глаз непроизвольно побежали слёзы. — Какой я жалкий, — еле выдавил, усмехаясь, Билл. — Вовсе не жалкий, — прошептала Тембри, мокрой холодной тряпкой проводя по лбу парня. Билл с благодарностью на неё посмотрел. Он не представлял, как будет жить в скором времени, когда его выпнут из детского дома во взрослую жизнь. Тембри заботилась о каждом сироте. Билл абсолютно не знал, справится ли без её заботы. Но сейчас об этом было думать больно. Сейчас обо всё было больно думать. Однажды он попробовал наркотики в надежде, что хотя бы они спасут, но нет. Боль чувствовалась даже в овощном состоянии. Билл звал Диппера на ту поляну, потому что только там боль притуплялась. Ещё одна причина, почему он любил это место. Но Диппер был занят, и Билл ни в коем случае его не винил, всё понимая. На экране высветилось сообщение с пожеланием доброй ночи, и Билл слабо улыбнулся. Диппер был хорошим человеком. А Билл влюблялся в него всё больше. — Да сука… — взвыл Нуллус. Даже о возлюблённом подумать нельзя. Накрыв голову подушкой, он закрыл глаза. Вскоре подействовало принятое чуть ранее снотворное. Тембри жалостливо вздохнула и осталась в комнате на ночь — сегодня Биллу точно будут сниться кошмары.