Патронус судьбы

Он нашел ее в гостиной. Как и думал, Гермиона сидела за письменным столом и строчила, по всей видимости, эссе по любовным зельям, заданное Снейпом на понедельник. Нотт не спешил оповещать девушку о своем присутствии. Облокотился о стену спиной и наблюдал. Казалось, что от пера сейчас начнут разлетаться снопы искр. Рукава она закатала, чтобы на свитер не попали чернила. Хоть Теодор не видел, но был уверен — Гермиона хмуриться и закусывает нижнюю губу. Теодор давно заметил эту ее привычку — скрываться ото всех и с остервенением выполнять домашнее задание, вымещая злость на несчастном свитке пергамента или на страницах тетради. Запомнил еще тогда, на 6 курсе. По школе, как это и бывает сразу же после каких-то ошеломляющих событий, ползут слухи, сплетни и подробности. Вот и до слизеринской гостиной дополз разговор о новоиспеченной паре Уизли/Браун. Теодор и Блейз тогда знатно удивились. — Так у них вроде что-то с Грейнджер должно было срастись, нет? — спросил Блейз. То ли себя, то ли Нотта, то ли пустоту, царящую в гостиной. — Ну, она точно в него влюблена, — подтвердил Тео. Столько лет дружбы с Паркинсон сделали свое дело. Теперь он не хуже тех ведьм-шарлатанок мог определить по одному взгляду чувства человека. Только честно, а не так, как они. Хотя ничего сложного, в принципе, и не было. Глаза — зеркало души. Вечером этого же дня Тео отправился в библиотеку. Она уже была там. В магловской одежде, с растрепанными волосами. Перед ней лежал какой-то учебник и пергамент, который был явно наполовину заполненным. Она хмурила брови и безжалостно кусала нижнюю губу, остервенело, размашисто и быстро делала записи пером. Было ощущение, что она сдерживает слезы. И, скорее всего, это не ощущение, а правда. Явно не сладостная правда. Нотт уселся на свое место. Даже не стал делать вид, что чем-то занят. В открытую за ней наблюдал. — Тео, что-то хотел? — впервые назвала его по имени. И Нотт замер на пару секунд. Никогда бы не подумал, что его имя может звучать так… мягко? красиво? «Бред какой-то, — подумал он, — о чем я вообще… — но тут девушка подняла заплаканные глаза, и мысли его понеслись в другом направлении, прерывая поток прежних. — Точно не ошибся». Самое странное, что его задели ее слезы. Он не любил женских слез, они заставляли чувствовать себя бессильным. В какой-то степени это его бесило, выбивало из колеи. Хотелось быстрее успокоить женщину и отделаться от этой муки. Если плакал кто-то из его близких, например мама в детстве, Пэнси, Астория с сестрой, то он питал другие чувства. Слезы родных девочек его безжалостно душили, все было совсем иначе. Но Грейнджер? Почему сейчас ему не хотелось просто успокоить ее, бросив дежурную фразу, просто не уйти? Он не знал. — Выслушать тебя, например. Иначе ты процарапаешь не только пергамент, но и стол, — поднялся с места. Подошел ближе к ее столу и облокотился на край подоконника. В глазах напротив было сомнение и удивление. Оно и ясно. Чтоб слизеринец предлагал такое? Редкость, а то и исключение. — Не делай такие глаза. Я пойму, если ты… — Они целовались у всех на глазах в гостиной, — выпалила она, не дав Нотту договорить. Тот не ожидал, что Грейнджер довериться. Слизеринец, все такое. Но, видимо, ситуация и вправду серьезная. — И она потом так посмотрела… будто бы обогнала меня в каком-то конкурсе. Мы с Гарри просто сбежали с этого представления. Они пришли туда, где сидели мы. Выглядели так счастливо. Я Рона никогда таким не видела. А у нее улыбка до ушей. «Ой, тут занято», — передразнила Гермиона однокурсницу. Девичьи пальцы, перебиравшие перо, надломили его. Тео молчал. Слушал. — Я так разозлилась, что… запустила в них Оппуньо. Я ужасный друг, да? — Сейчас ты в роли влюбленной ревнующей девушки, а не друга, Гермиона, — тоже назвал по имени. Тоже удивилась. Но улыбнулась. Слабо, но уже что-то. — Знаешь, я не советчик в отношениях. Это скорее к Забини или Паркинсон. Я не спец в любовных делах, но одно знаю точно: Уизли — настоящий идиот, раз выбрал не тебя. Она смутилась, опустила взгляд. Нотт же не отрывал от нее взгляда. Всегда боевая, импульсивная, жизнерадостная и "держащая хвост пистолетом", как говорят маглы, Гермиона Грейнджер сидела перед ним в роли обычной беспомощной девушки, при том еще и разбитой из-за невзаимной любви. Эта картинка его удручала. — Неужели я так плоха, что он выбрал Лаванду? — спросила она Тео, и тот остолбенел. «И это она решила спросить у слизеринца? Забавно, однако». — Неужели я так сильно отталкиваю людей внешностью и своим внутренним миром? — Виновата в этом всем Уизли, потому что вовремя не раскрыл глаза, — улыбнулся Тео. «Какие же глупости она говорит, Мерлин! Загналась так загналась». — Он и только он. Если будешь есть себя и дальше, то ничего хорошего из этого не выйдет. Подними нос и иди вперед. На одном Уизли парни не кончились. Первое время, конечно, будет тяжело, но потом ты сама будешь вспоминать это с улыбкой. Нотт ей подмигнул и уже собрался уходить, как его остановил ее голос: — Спасибо, — тихо, но искреннее. — Не за что, Грейнджер. Ты помогла мне, я помог тебе. Удачи, — и покинул их общее рабочее место с ощущением, будто спас утопающего. Вернуться из воспоминаний заставил ее голос. Такой же тихий, но уже достаточно родной: — Тео, что-то хотел? — повернула голову. Вреде не плакала, но настроение ее было ни к черту. Сосредоточенное лицо, окрашенное душевными переживаниями. — Во-первых, я здесь живу, — и подошел к столу. Встал за спинкой стула, положив руки на девичьи плечи. Нотт чувствовал ее напряжение. Гермиона прикрыла глаза как только ощутила тяжесть мужских рук. По коже побежали знакомые мурашки. Тело так реагировало только на него. Только на Теодора. Самостоятельно поддавалось навстречу прикосновениям. Парень положил подбородок на кудрявую макушку и обвил руками ее шею, замечая, что девушка задержала дыхание. Гермиона положила на замок рук, находящийся чуть выше груди, свои прохладные ладони. Обоих окутало приятное молчание и чувство защищенности. — А во-вторых? — спросила она, боясь спугнуть момент. — Во-вторых, поцеловать тебя, — отстранился от девушки. Тепло человеческого тела отпустило. Гриффиндорка повернула голову и сразу же получила поцелуй. Короткий, почти неощутимый. Даже не стала подавлять разочарованный вздох. И все? Так нечестно. — Жадина, — сорвалось с её губ, и Теодор рассмеялся. Она походила на маленькую девочку, которой запретили есть на ночь сладкое. — Жадина, значит? — Гермиона кивнула. — Ещё какая. Нужда в его поцелуях и прикосновению появилась внезапно. Это было необходимостью. Как прием пиши, принятие душа и тому подобное. Внутри разливалось чувство полноценности, все переживания отпускали. Походило все это на зелье Спокойствия. Эффект точь-в-точь. — Никогда не жадничал, не имею за собой такой привычки, — и притянул ее к себе. Сквозь поцелуй Нотт почувствовал улыбку. Если все, что нужно для ее улыбки, это он — то ради Мерлина. Хоть каждую минуту будет целовать, каждые 30 секунд. Она не отставала. Пальчиками оттягивала кудряшки, вырисовывала известные только ей узоры. По телу Теодора разливалось, словно патока, удовольствие, удовлетворение. Приятны ее махинации. Нравится напор и настойчивость. Обожает ее пухлые губы. Без ума от нее самой. Всей душой, всем сердцем, в котором она занимает самое важное место. — Если не закончу эти два эссе за ближайшие четыре часа, то увидимся мы только в обед, на ужине и, возможно, пару минут вечером. Очень много надо сделать, — посмотрела в его зеленые печальные глаза. Чмокнула в губы и отвернулась обратно, взяв перо. Теперь движение руки были размерены, неспешны. Она выводила буквы, старалась. Успокоилась. — Тогда я тоже пойду, удачи, — потрепал по волосам и скрылся за дверью своей комнаты. Гермиона спокойно выдохнула. Ураган утих. Прошло недовольство, взвинченность и все тяжелые мысли. Их место заняла явная влюбленная эйфория, вкус его губ и мысли о приятном. — Да уж, Грейнджер, вот это тебя засосало, — вздохнула она и с усмешкой принялась перечитывать первую главу описания какого-то старинного зелья.