Глава 4. Ловушка
14 сентября 2022 г. в 22:25
Четвёртый курс.
Это наверняка какая-то ловушка.
Притаившись в тени, он наблюдал, как Поппи вела Люпина к Гремучей иве, и видел, как дерево перестало размахивать тяжёлыми ветками, едва люди подошли ближе.
Выходит, Блэк не соврал? Но раз в этом участвует Поппи, то и директор в курсе?
А значит, он не мог воспользоваться этой информацией. Но всё же… может быть, здесь найдётся что-то, что он мог бы использовать в своих интересах? По-прежнему прячась, он дождался, пока Поппи появилась снова и неторопливо направилась к замку, и кинулся к иве, держась в тени и пригибаясь к земле.
Остановившись на безопасном расстоянии, он выбрал камень побольше и нацелил на нужный корень, магией увеличив силу удара. Дерево ожидаемо замерло, и он, не мешкая ни минуты, нырнул в открывшийся лаз, постоял какое-то время, привыкая к темноте, а потом двинулся вперёд. Он не знал, куда идёт, всё, что можно было разглядеть впереди — узкий ход, грязный и заваленный мусором.
Он медленно пробирался по туннелю, тот тянулся вглубь и был гораздо длиннее, чем казалось изначально, когда Северус пытался сориентироваться, куда он выведет. Удивительно, но туннель привёл к двери, деревянной, обшарпанной и разбухшей от сырости.
За дверью слышался то ли скулёж, то ли страдальческий вой, словно кого-то пытали. Северус скривился — он с детства терпеть не мог, когда животным без необходимости причиняли боль.
Что там делает этот бесхребетный идиот? Северус подобного не допустил бы, даже если директор это разрешает.
Инстинктивно он толкнул дверь и буквально влетел в комнату.
Кровь застыла у него жилах. Он замер, окаменев от увиденного и осознав полностью смысл высказывания про «оленя, попавшего в свет фар». И хотя умом он понимал необходимость делать хоть что-то — бежать или бороться за выживание, но не мог сдвинуться с места. Ужас сковал его, проник так глубоко, как никогда раньше.
Оцепенев, он стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд от жёлтых глаз и слюнявой оскаленной пасти. Оборотень! Здесь, в Хогвартсе! Нужно бежать, только как?
Внезапно в комнате появился огромный олень, развесистыми рогами вытолкнул Северуса за дверь, подальше от неминуемой гибели.
Темнота…
… Он очнулся в кабинете директора. Напротив сидел бледный, но не растерявший самодовольства Поттер. Блэк стоял у окна и то и дело гневно передёргивал плечами. Северус услышал недовольный голос Дамблдора:
— Надеюсь, вы понимаете, насколько серьёзен ваш проступок, мистер Блэк?
— Это была всего лишь шутка! — возмутился тот.
— Шутка, едва не стоившая жизни мистеру Снейпу, не говоря уже о судьбе мистера Люпина? — протянул директор.
— Ремус не имеет к этому никакого отношения, — возразил Блэк.
— Тем не менее, если бы он укусил или убил мистера Снейпа, его привлекли бы к ответственности независимо от того, была в этом его вина или нет. И даже я ничем не смог бы ему помочь.
— Отлично, больше такого не повторится! — огрызнулся Блэк.
Директор никак не отреагировал, и даже по его лицу нельзя было понять, что он чувствовал.
— Явитесь к своему декану для объяснений и надлежащего наказания. Оба! — отчеканил он. — А теперь уходите, мне нужно позаботиться о мистере Снейпе.
— Почему бы просто не отправить его в Больничное крыло? Он всего-навсего наложил в штаны от страха! — выплюнул Блэк.
— Конечно, — директор прищурился, но всё же ни словом не упрекнул юных воспитанников в отсутствии сострадания. — Однако теперь он знает секрет мистера Люпина. И если он об этом расскажет, мистеру Люпину придётся покинуть школу, — Дамблдор сделал паузу и внимательно посмотрел на ребят. — На этом всё, джентльмены, можете быть свободны.
Мародёры вышли из кабинета, оставив Северуса наедине с директором.
— Мистер Снейп, теперь можете открыть глаза, — позвал Дамблдор.
Северус медленно сел, моргнул несколько раз, пытаясь успокоиться. Он был уверен, что попал в неприятности.
— Мистер Снейп, ваш поступок был чрезвычайно безрассудным. Вам повезло, что мистер Поттер успел вас спасти, вы обязаны ему жизнью.
— Вы позволили оборотню жить в школе? — недоверчиво спросил Северус.
— Да, но я принял меры предосторожности, чтобы свести к минимуму все возможные риски. Я хорошо осведомлён о вашей вражде с мистером Люпином, мистером Поттером и мистером Блэком. Но, видите ли, вы тоже находились за пределами своего общежития после отбоя, поэтому и вам придётся объясняться со своим деканом и принять наказание.
— А что насчёт оборотня?
— Ах, да, — директор выпрямился. — Мистер Снейп, мы не можем допустить, чтобы вы рассказывали всем вокруг о том, что теперь знаете. Поэтому дайте мне вашу руку, я возьму с вас клятву.
— Клятву? — занервничал Северус.
— Да, магическую клятву. Вашу руку! — голос директора был как никогда суров.
Не успел Северус опомниться, как его рука очутилась в крепком плену директорских пальцев, а сам он, как ни странно, повторял слова, которые не хотел произносить. Магия связывала его, и в этом вопросе он не имел права голоса.
— Готово. Я приношу свои извинения, мистер Снейп, но это было необходимо.
— Что вы со мной сделали? — Северус уставился на слабые отметины, опоясавшие его запястье.
— Вы когда-нибудь слышали о Непреложном Обете? — Снейп понимающе кивнул. — Это был именно он. Вы поклялись своей жизнью, что не расскажете об увиденном сегодня ни одной живой душе, пока учитесь в Хогвартсе.
— А потом?
— Потом? Это будет уже не важно. Можете идти, мистер Снейп.
Северус обжёг Дамблдора злым взглядом и, не сказав ни слова, ушёл. Униженный, уничтоженный. Он ненавидел это, ненавидел Поттера, а теперь и Дамблдора. Но ещё сильнее он ненавидел Люпина!
***
Пронзительный писк вырвал её из дремоты. Она взглянула на стену, где на мониторе мерцали жизненные показатели пациента. Пульс буквально зашкаливал, кровяное давление подскочило просто критически. Повернувшись к кровати, она застыла: на лице профессора была только одна эмоция — чистый, запредельный ужас.
У неё совершенно не связывалось такое чувство, как страх, со Снейпом. Скорее уж он был причиной многих страхов, но сам никогда ничего не боялся.
Приборы снова взвыли. Гермиона вскочила и кинулась к выходу, но тут же упала: затёкшая после долгого сидения в неудобном положении нога подвернулась, в неё словно вонзились тысячи невидимых иголок.
Зашипев сквозь зубы и поблагодарив Мерлина за то, что никто не видел её падения, Гермиона поднялась с пола и, прихрамывая, заковыляла к Поппи.
***
Он снова лежал на полу, скрещёнными руками прикрывая голову, а на него градом сыпались удары.
Лучший в классе, на курсе, в школе — и никто у себя дома. Он стиснул крепче зубы. И пусть сейчас он уже может дать отпор, но не сделает этого — колдовать запрещено.
Не использовать магию вне школы — правило, установленное Министерством магии. Если он только попробует, его исключат.
Северус знал, что директор готов защитить некоторых учеников от исключения, но он не входил в их число. К тому же, если он будет сопротивляться, пострадает мама. Может быть, не прямо сейчас, а потом, с началом учебного года, когда останется одна. Он обещал ей… Он будет защищать её, как только сможет.
Так что лучшая стратегия — не сопротивляться и свернуться калачиком у стены. По крайней мере так он защитит спину, а всё остальное прикроет руками и ногами, лишь бы этот бешеный натиск не переломал их.
До возвращения в школу осталось всего два дня. Пятый курс, а потом год, всего один год — и отец никогда больше не прикоснётся ни к нему, ни к матери.
Боль, она всё ещё была здесь, но больше не затрагивала его. Было просто больно. И по сравнению с той болью, которую он испытывал в школе, это было ничто. В свои годы он уже знал, что есть вещи куда болезненнее. Круциатус или удар жалящим проклятием по яйцам — незабываемо. Насмешки, оскорбления, безнаказанность нападавших — мучительно больно. ЕЁ слова и нежелание понять его или посмотреть на вещи с его точки зрения — по-настоящему убийственно.
Но всё было просто ничем, по сравнению со следующим годом…
Это всё ещё причиняло боль, даже в этой темноте. Но то была совсем другая боль.
Сломанные кости срастутся. Синяки со временем заживут, как и порезы, и ушибы. И даже от проклятий, причиняющих настоящую боль, найдётся лекарство. Но боль в сердце, в душе? Она не утихнет так быстро, она невыносима и мучительна, как если бы лёгкие были не в состоянии сделать живительный вдох.
Но ему больше не нужен воздух, потому что выдерживать это нет уже никаких сил.
Тридцать восемь лет боли.
Невыносимо. Заберите его отсюда! Пожалуйста, кто-нибудь, кто угодно… прекратите это. Отпустите!
Один! Снова один. Забыт! Если бы только мог, он бы заплакал. Но те, кто мёртв душой, больше не плачут, ведь так?
