Mad world – 2WEI, Tommee Profit, Fleurie
Юнги
о. Эростен (Сапфировый остров) Ночью, когда среди океана, что разделяет собою мирно спящие государства, и под водой, и на небе разверзается тьма, вдали можно разглядеть едва заметное свечение. Бирюзовые всполохи. То – Эфир. Тысячелетиями, еще задолго до появления людей, он копился в недрах острова Эростен, и когда первые поселенцы раскрыли на острове месторождение драгоценных камней, бирюзовый туман вырвался из-под земли на поверхность. Со временем его стало так много, что он накрыл остров и добрую часть океана своим невесомым пологом. С тех пор и стелется всюду, клубится над крышами домов, будто хочет коснуться своих далеких сестер – облаков. Закрывает собою и Солнце, и Луну, и звезды. Отрезает остров от всего остального мира. Обычные люди, рожденные там, где воздух чист, в Эфире долго не протянут. Туман этот душит, не позволяет им собою дышать, забивается в глотку и травит ядовитыми парами. Лишь коренные эростенцы, родившиеся на острове и всю жизнь живущие среди бирюзовой отравы, спокойно переносят ее. Легкие их способны дышать и туманом, а глаза научились видеть сквозь плотный флер и столь чувствительны, что открытое солнце способно нанести им непоправимый вред, лишив зрения. В вечном мраке стоит под небом, лишенным звезд, Эростен. В недрах его сокрыто неслыханное богатство, что не всякий способен узреть. Морок укрыл остров в своей колыбели, и люди, что живут здесь, носят на коже его колдовские метки. Навсегда поколения эростенцев заперты на своем острове – так гласит проклятие их сапфировых богов. Рожденные в окружении богатств, в окружении богатств они и умирают. С таким-то исходом счастье те несметные сокровища приносят далеко не всем, а жалким единицам: тем самым избранным, кому посчастливилось еще давным-давно прибрать к рукам драгоценные месторождения… Сапфиры. Именно ими и славится на весь мир затерянный в тумане остров. Именно они привлекают иностранных торговцев, что, рискуя собой, пробираются сквозь бирюзовый яд, спеша поскорее набить трюмы драгоценными камнями. А их под этим островом столько… И нет таких камней больше нигде. Во всем мире нет. Они – само совершенство, чистейшие, манящие к себе, желанные каждым. Они себе подчиняют. Они не отпускают. Они – благословение… проклятие… Бессмертие. Существует такое поверье, что обладатели сапфиров Эростена не способны стареть. Камни эти наполнены магией и дарят тем, кто носит их, силы, здоровье и непревзойденную красоту. И часть правды, все же, есть в этих сказках. Эростенцы – красивый народ. Кожа их цвета оливы, не знающая ласки солнечных лучей, сама будто изнутри испускает мерцание. Бирюзовые глаза имеют животный, лисий, разрез, и внутренний их уголок расположен чуть ниже, чем внешний, делая взгляд цепким, проницательным, манящим к себе любого, кто окажется рядом и посмеет заглянуть в бездонные омуты. Волосы у них черного цвета, гладкие и блестящие, но стригут их жители острова – и омеги, и альфы – коротко. Все они стройны, изящны и обладают совсем невысоким ростом. Бытует даже мнение, что эростенцы – никакие вовсе не люди, а разновидность нимф, что когда-то, бежав от людского гнета, пересекли море и обосновались на пустующем острове. Оттуда у них и заостренные кверху уши, на которых знатные вельможи обычно очень любят носить золотые и платиновые наконечники, украшенные самоцветами. Но главное украшение каждого эростенца – каллиграфические золотые узоры, коими расписано тело. Первый такой узор рожденный на острове получает через пару часов после того, как появился на свет. И затем каждый месяц узоры множатся, ложатся на кожу невесомым таинственным кружевом, неповторимым орнаментом, рассказывающим историю жизни. Узор этот непрерывен, начинается он посередине груди , а после вьется все дальше… пока не завершится вместе с дорогой самой жизни. Печать его остается навсегда. Узоры не смыть, не стереть и не вырезать, они – вся суть каждого эростенца, его уникальная душа, таким образом находящая свое обнажение. Но истинный смысл золотой росписи становился ясен лишь тогда, когда к телу подносили сапфир – тут-то взгляду и открывалось истинное волшебство. Символы, будто вбирая в себя магию камня, начинали светиться, и золото превращалось в воду, струилось по коже яркими бирюзовыми реками, наполняло тело силой. Именно это было способно даровать долгую жизнь. Вечность со всеми своими тайнами и впрямь была дарована эростенцам рука об руку с непревзойденной красотой и неувядающей молодостью. Членам всякой состоятельной семьи острова полагалось носить при себе эти камни… но едва ли, конечно, у бедняков существовал шанс раздобыть даже немного сапфировой крошки. Те, прожив обычную по продолжительности человеческую жизнь, умирали, так и не познав истинную ценность того, в чьем плену родились. Время было не властно над Сапфировым островом. Веками стоял среди океанских вод Эростен, укрытый туманом и стерегущий свои прекрасные, страшные тайны. Тайны жизни, смерти и бессмертия, тайны людской жадности и греха. Веками Сапфировый остров никого от себя не отпускал.***
г. Хиро, столица острова Эростен Под стенами замка правителей Хиро расположен причал. Он находится в просторном гроте, похожем на гигантскую пещеру, что способен надежно укрыть суда от непогоды… и кого бы то ни было от лишних глаз. Хлюпким лодочкам, на которых рыбаки обычно выходят в море, чтобы раздобыть товар на продажу горожанам, здесь не место. У каменных стен, недвижимые под своей тяжестью, замерли богато украшенные яхты вельмож и правителей сапфирового острова. Используются те очень редко – лишь в зимний период, когда солнце недолго способно задержаться на небе, а воздух наполняется морозной прохладой, на них отправляются к далеким иностранным берегам для того, чтобы почтить присутствием чужеземных монархов, заключить новые выгодные союзы или же обновить ранние договоренности. Пару десятилетий назад король острова Элькирис Дериан, отплыв на одном из этих кораблей в Виолу с трюмом, доверху груженным сапфирами, возвратился назад со своей будущей женой Виталлой Хисс, младшей сестрой королевы Брассилии, ещё совсем юной и не вошедшей в свой полный расцвет. Элькирис, плененный красотой чистокровной брассилийки, надеялся, что возраст и крепкое здоровье помогут девушке справиться с тяжестью Эфира, и она, став королевой, проживет подле него на их острове долгую жизнь… Но надежды не оправдались, что бы не делал отчаянно влюбленный король. Виталла чахла на глазах, и ничего не помогало: ни плотно запертые ставни, ни высокая башня, которую специально возвели для ее покоев в попытке поместить брассилийку туда, где ее не достанет Эфир. Принцесса успела выйти замуж за короля и стать королевой. А также зачать и выносить дитя, произведя на свет прекрасного, как она сама, маленького и хрупкого омегу. Скончалась Виталла в возрасте семнадцати лет чуть больше чем через год после того, как рука об руку с Элькирисом покинула родные берега. Последними ее словами были заверения в том, что она ни о чем не жалеет. Элькирис, проведя в трауре несколько лет, женился во второй раз на омеге по имени Лихён, который происходил из древнего знатного рода, своими истоками уходящего к основателям Эростена. Это уже была не любовь, конечно, а необходимость: правитель нуждался в законном наследнике, на роль которого никак не подходил подрастающий омега, хоть отцом тот был горячо и трепетно любим, вобрав в себя все изящество своей покойной матери. От второго брака у Элькириса родилось уже трое детей, и четвертый был на подходе. Муж ему в этом плане никогда не перечил, преследуя свои цели и цели семьи, из которой пришел. Чем больше наследников у них будет, тем больше прав на престол отойдет роду. А что до первого ребенка… у Лихëна имелись на него свои планы. И планы эти, как пришло время, начали без промедления воплощаться в жизнь… Стены грота влажные, покрыты мелкими бирюзовыми каплями, что остаются после воздействия тумана. Они, не выдерживая собственной тяжести, то и дело срываются вниз, забирая с собою своих соседей и сливаясь в тонкие кривые ручейки. Спокойная гладь океана принимает их и встречает звонким эхом. Тишина в этом месте особенная, в ней растворяется дыхание водной стихии. Но в этот вечер она потревожена суетливым топотом ног. Несколько слуг и стража стягиваются к причалу со всех входов и выходов, останавливаясь в одном месте и переглядываясь друг с другом. – Никого. – Он не покидал замка ни через один известный нам выход, иначе часовые бы его видели. – Но и в замке его нет, невозможно, чтобы мы не нашли его там! – Хватит этих бесполезных разговоров, с ними только уходит время. Мы должны найти принца! Не прекращайте поисков, пока не вернете его в замок, это прямой приказ Его Величества. И снова по гроту разносятся звуки множества бегущих ног, а еще голоса, зовущие того, кого весь двор ищет уже битый час. Юнги, все это время чутко прислушивающийся ко всему, что происходит, выжидает еще немного, а затем осторожно выглядывает из своего укрытия – небольшой пещеры у самой воды, которая во время ночных приливов всегда оказывается затоплена, а значит, что скоро прятаться ему будет негде. Время поджимает, но причал, как назло, еще не до конца опустел, и несколько стражников прогуливаются вдоль него, оглядывая палубы судов. Юный принц от досады хмурится и забирается обратно, прижимаясь голыми лопатками к холодному камню. Зябко. Но ничего не поделаешь, в замок ему возвращаться претит до дрожи в коленках, лучше он умрет от холода, чем снова появится там и будет вынужден всем улыбаться, являя пример красоты, безмятежности и легкости, когда на душе у него так погано. Омега хлюпает носом и обнимает себя руками. Нужно было одеться теплее, но, убегая из дворца утром прямо после завтрака, он об этом не думал. Он, сказать по-правде, не думал вообще ни о чем кроме того, как обижен теперь на отца и отчима из-за принятого ими решения. Подумать только!.. Вода перед ним мерно колышется и расходится мягкими волнами. Ее уже прибыло с тех пор, как Юнги решил спрятаться здесь, и остается лишь надеяться, что стража покинет грот раньше, чем прилив вынудит омегу обнаружить себя, чего конечно же не хотелось. Ему еще хотя бы пару часов провести в одиночестве, чтобы успокоить душу и тревожные мысли. Остудить обиду, от которой плавится непокорное сердце, крича о несправедливости. Несправедливо… как же все это несправедливо!.. Соленая капля, собравшись под смеженными веками, защекотала уголок глаза, пытаясь пробиться на волю и скользнуть по щеке. Юнги упрямо потер глаз пальцем, сильно не заботясь о том, что тот был испачкан в иле. Из-под воды тем временем показалась зеленая макушка, а после и любопытные глаза с вертикальным зрачком. Русалка, заметив принца, подплыла к нему ближе, заинтересованная, что он здесь забыл. Омега, тоже заметив ее, поспешно приложил палец к губам. Русалки испокон веков обитали близ Эростена. Им нравились здешние теплые воды, и туман никак не мешал им, ведь дышали те исключительно с помощью жабр. Люди не трогали их, а они в свою очередь не трогали людей, мирно сосуществуя рядом. Но существа эти славились своими любопытством и игривостью, потому Юнги не знал, чего ожидать от внезапной компании. Русалка задумчиво склонила голову к бледному плечу, частично покрытому серебряной чешуей, а затем оглядела причал и, заметив стражников, ушла под воду. Юнги не знал, стоит ли ему вздохнуть с облегчением, но вдруг услышал громкий всплеск на противоположном конце грота, там, где от него ко дворцу вела каменная лестница. Стражники, тоже услышав это, двинулись в сторону переполоха, и вскоре причал оказался пуст, а русалка вновь показалась перед омегой, задорно улыбаясь и показывая острые белые зубы. Она кивнула, говоря тем самым, что путь теперь чист, и Юнги с благодарностью кивнул ей в ответ, неуклюже выбираясь из своего убежища и уже стуча зубами: ближе к вечеру у воды становилось так холодно, что каменные стены грота даже могли покрыться инеем. Выбравшись из пещеры, Юнги еще раз взглянул на воду, где русалка, прежде чем уплыть, на прощание помахала ему рукой с тонкими перепонками меж пальцев. Волны укрыли ее собой, и принц тоже решил поторапливаться, не упуская подаренную возможность. Ему стоило быстрее уйти в катакомбы, что связывали причал и королевский дворец. Мало кто из людей о них знал и еще меньше ими пользовались. Сам же Юнги обнаружил тайный проход совершенно случайно, когда, в очередной раз пытаясь избежать встречи с отчимом и сводными братьями, прошмыгнул за один из гобеленов в тронном зале и неожиданно обнаружил за ним не глухую стену, а чернеющую пустоту и узкий, заросший паутиной коридор. Хорошо, что Юнги был не из пугливых… Этим проходом он потом еще много раз пользовался, и сегодняшний день не стал исключением. Но, к сожалению, пришла пора возвращаться. Тихо, чтобы не заметили, и он бы успел урвать для себя немного времени, пока кто-нибудь не поймет, что принц все-таки в замке, и не раструбит об этом абсолютно всем. И тогда-то омега, отбросив в сторону все переживания, вновь будет вынужден играть свою роль… О Юнги Дериане, Сапфировом принце, слухи ходили даже когда тот был еще совсем ребенком, и те год за годом лишь множились. Каждый хоть раз побывавший на берегах Эростена певец слагал сотни стихов о прекрасном юноше. Говорили, что волосы его в ночи сливаются с цветом беззвездного неба, а глаза притягательней любого драгоценного камня, когда-либо добытого в шахтах Эростена. Кожа такого же бледно-оливкового оттенка, что и у остальных жителей острова, но светится, будто изнутри, мерцая чистейшим перламутром. Магические символы, начертанные на теле принца, выполнены с такой искусностью, что походят на кружево золотого дыма, а губы – словно два пионовых лепестка – нежно-лилового цвета. Как никто другой он был похож на истинного эростенца и как никто другой казался на острове чужаком. Все дело было в его почившей матери, принцессе Брассилии. Та, родившаяся и выросшая за пределами эфирового флера, даровала сыну драгоценнейшую способность жить в обоих мирах: и в тумане, и вне его, под яркими лучами солнца. Кровь Брассилии в его венах выдавали глаза – ярко-фиалковые. Тогда как в глазах каждого эростенца можно было увидеть бирюзовое море, взгляд принца сверкал, подобно искусно ограненному аметисту. Людей тянуло к Юнги, они было околдованы его хрупким изяществом, нежными улыбками, кротким уступчивым нравом… ведь таким и должен быть настоящий принц Эростена. Прекрасное украшение не менее прекрасного острова… Прекрасная разменная монета. О последнем Юнги как раз сегодня и выпал шанс узнать. За завтраком отец-король оповестил его и остальную семью насчет своих планов о помолвке старшего сына с наследным принцем Ромары. Заметив, как Лихён после озвученной новости широко улыбнулся, Юнги сразу же понял, с чьей легкой руки в голову короля была подана эта "замечательная" идея. И хоть омега знал, что путь у него не может быть другим, за все годы жизни так и не смог смириться с тем, что ему предстоит. Теперь он должен будет повторить судьбу матери, навсегда уплыть из отчего дома навстречу неизвестным неприветливым берегам, и к кому! К наследнику варваров! Ромара не славилась в мире ничем хорошим. Страна эта была бесплодна и представляла собою безжизненную песчаную пустошь, где не росло ничего, кроме деревьев с железной корой, которым для жизни не требовались влага и благодатные почвы. Населяли эту страну жестокие люди, привыкшие выживать засчет угнетения соседних народов. И туда Юнги теперь предстояло отправиться… Что же сумел навешать ему на уши муж, раз король согласился пойти на такое? Отдать сына от любимой женщины на растерзание жестокому дикарю! Уму непостижимо! Тлеющая с самого детства ненависть к отчиму в Юнги сегодняшним утром разгорелась так сильно, что он готов был перерезать омеге глотку, если бы с места, на котором сидел, мог до него дотянуться. Но они были слишком далеко друг от друга. Лихён, на правах законного супруга удостоенный места рядом с королем, сидел по правую от него руку, а наследный принц-альфа – по левую. Дальше располагались остальные их отпрыски, и только потом наставал черед Юнги. И никогда еще до этого момента омега не ощущал себя настолько одиноким и брошенным, настолько лишним в собственной семье. Правда будто опрокинула его с высоты облаков прямо в ледяную воду и утопила под собой, отобрав весь воздух. Юнги весь день погружен в это жестокое море осознания страшного, он барахтается и все не может выбраться из мыслей о том, какой он на самом деле чудовищно слабый, беспомощный перед своей же судьбой, ненужный и одинокий. Что теперь его ожидает? Что там, вне пелены Эфира, под обжигающими солнечными лучами, проливающими свой зной на Ромару? Чутье подсказывало принцу – встретят его там не особо радушно и лелеять не будут. Слишком уж много разного он слышал о тех далеких землях, и слишком много крови было в этих рассказах. И не было у омеги никого, кто смог бы сейчас разделить с ним его страхи, не было никого, кто мог успокоить и как-то утешить. Сводные братья всегда держались с ним холодно, зная, что папа не одобряет дружбу со старшим сыном короля, а друзей при дворе Юнги завести так и не случилось. Вельможи казались ему скучными, жадными и готовыми обглодать тебя всего, словно косточку, только дай им достойный повод. Все здесь были помешаны на самих себе, на своих богатствах и на камнях, силу которых возводили в культ. Магия в сапфирах и правда была, и тем, в ком текла чистая кровь Эростена, они даровали исключительное здоровье, замедляли процесс старения… но, вероятно, ко всему прочему еще и чернили сердце. Делали из людей не́людей. На Юнги же эти камни не действовали, хоть сколько бы их на него не цепляли. Золотые руны на теле омеги оставались лишь красивым рисунком и не отзывались на сапфировую магию, но принцу по ровному счету на это было плевать. Он гордился тем, что внутри себя носил часть не только этого острова, но и далекого, невиданного ни разу им самим королевства. Он много читал про Брассилию, изучал семейное древо и знал, что за морем у него есть два кузена – единственные оставшиеся в живых родственники, сыновья покойной королевы Висерис, которая приходилась Юнги тетей по линии матери. Он читал о них – о короле Тэдеусе и принце Тэхёне – и думал: знает ли кто-то из них, что здесь, на далеком острове, живет и думает о них кто-то, кто с ними одной крови? Замечая на морском горизонте свечение Эфира, вспоминали ли они хоть раз, что когда-то давно туда увезли сестру их матери-королевы, задавались ли вопросом, что же с ней стало? Юнги хотелось бы верить, что кто-то еще в мире помнит о нем и знает не как прекрасного венценосного омегу с богатого острова и завидного жениха, а как… просто как Юнги, просто как кого-то, кого хочется помнить, ощущая тепло, что греет изнутри. Принц, никем не замеченный, добирается до своих покоев уже на закате. Сквозь стеклянные двери с балкона в комнату к нему стучится бирюзовый туман, и омега послушно впускает его, следя, как тот мягкими лапами стелется рядом с полом. Сам юноша выходит на улицу, вновь попадая на холод, но на этот раз даже не ежится. Мысли захватили его слишком сильно, и провалился он в них глубоко-глубоко. Хиро расположен на восточном берегу острова, и из покоев принца, что обращены к морю, заход солнца невозможно увидеть. А потому Юнги наблюдает лишь то, как постепенно темнеет перед ним океан. Издалека можно услышать пение русалок и плеск воды от того, что те, веселясь, взмахивают своими большими красивыми хвостами. Чудесные создания… говорят, что близ острова Руна, у мертвых земель, можно встретить их сестер – призрачных серен. Но те, в отличие от русалок, менее безвредны. Отравленные прахом Фениксов, они рыщут в водах, как хищники. Чешуя их сгнила, и на ее месте чернеют страшные раны, а питаются серены человеческой кровью. Юнги долго стоит на балконе, опираясь о красивую кованую ограду, и думает о том, как же хочется сброситься вниз прямо на скалы. Он знает, что все это – от отчаяния, и что завтра, возможно, оно его уже покинет. Он переспит со всеми своими мыслями, свыкнется и затем, уже на трезвую голову, что-нибудь непременно придумает. Возможно, первым делом ему стоит поговорить с отцом и сделать это с глазу на глаз, без Лихёна и кого бы то ни было еще. Отец всегда уважал его просьбы, и несмотря ни на что Юнги верит в то, что он его любит, не может не любить. А значит, все еще не потеряно полностью. Вернувшись обратно в комнату и плотно заперев двери, чтобы больше не пускать ночной холод, принц подошел к туалетному столику и, взглянув на свое отражение, принялся снимать драгоценности. Слуги, вероятно, думая, что его все еще нет во дворце, не торопились приходить и исполнять свои обязанности, но Юнги этому отнюдь не расстроился. Он не беспомощный и уж раздеться сможет как-нибудь без посторонней помощи. Золотые цепочки, броши, браслеты и кольца были отброшены в шкатулку к прочим красивым безделушкам. С одеждой омеге пришлось повозиться, но и та вскоре скользнула по его телу вниз и собралась черной лужицей у ног, оставляя Юнги нагим. Не видя причин одеваться во что-то другое, омега сразу же забрался в кровать, укрываясь мягким одеялом с головой и шумно вздыхая. Мышцы, наконец-то почувствовав тепло, начали расслабляться, наполняясь тяжестью. И хоть рассудок все еще до краев был наполнен горькой тоской, Юнги удалось погрузиться в сон. В нем принцу снились русалки, что вели его по морю навстречу солнцу и далеким зеленым берегам. Куда-то, откуда веяло свободой.***
Просыпается Юнги ближе к обеду, обнаружив, что кто-то из слуг уже, видимо, успел наведаться к нему утром: распахнул балконные двери, чтобы впустить утреннюю свежесть, а также убрал вещи, что принц оставил на полу. Значит, все в курсе его возвращения в замок… интересно, долго эти идиоты вчера еще его искали? И знает ли о переполохе король… Мысль об отце сворачивает ко вчерашнему решению поговорить с ним лично, и у Юнги в желудке тут же вскипает мандраж. Радуясь, что со вчерашнего завтрака так ничего толком и не съел, он вскакивает с кровати и дергано ищет, во что бы одеться. Перед королем представать в чем попало нельзя, подобная дерзость может рассматриваться как неуважение, а нарваться на гнев омега планирует сегодня в самую последнюю очередь. Он выбирает одеяние из сиреневой органзы, струящейся волнами по телу и льнущей к стройным ногам, а сверху, чтобы украсить наряд, закрепляет сеть из нитей жемчуга. Жемчужины звенят при каждом движении, но с цветом кожи принца гармонируют очень красиво. Также золотые браслеты обхватывают его нежные плечи и хрупкие запястья, на пальцы надеваются несколько тонких колец с самоцветами, а острые кончики ушей, что выглядывают из черных волос, венчаются наконечниками. И ни одного сапфира. Юнги – единственный, кто при дворе не носит их, ведь ему эти стекляшки без надобности и служат лишь напоминанием о том, что он не такой, как все. Не стоит лишний раз мозолить кому-то глаза своим явным отличием. Решая, что поест он уже после того, как поговорит с королем, Юнги выходит из комнаты и, крадучись, чтобы не заметили назойливые слуги с придворными, следует к тронному залу. Он не знает, где именно находится отец, так что решает просто обойти все места, где тот может быть. Но в тронном зале его встречает лишь скрип им же открытой двери да далекое эхо, гуляющее под потолком. Не оказывается отца и в библиотеке, и в зале для переговоров, и в комнатах для приема трапезы, его нет даже в личных покоях. И лишь тогда, уже полностью отчаявшись, Юнги решается на то, чтобы спросить у кого-нибудь, куда же пропал его отец. А, получив ответ от одного из королевских советников, чувствует, как земля вся разом ушла из-под ног. – Его Величество еще утром отбыл в Ромару, чтобы лично передать часть приданого, какое положено за вашу руку, мой принц. Юнги подумалось, что он сегодня так и не проснулся, и все это – его кошмар. Самый ужасный сон, какой только возможен. Сон, который никогда уже не закончится, и где нельзя спастись. Потому что все уже решено без него и будет сделано так, как хотят другие, более сильные мира сего. Отец не пожелал услышать его мнения и даже поговорить с ним один на один. От него просто избавились, когда пришло время и случай подвернулся подходящий. Эта партия была выгодна для Эростена: капитаны торговых судов нередко трусили отправляться на остров за сапфирами, страшась мародеров Ромары, да и на сам остров некоторые из них не прочь были иногда напасть. Если Юнги когда-нибудь станет королем этой страны, угроза исчезнет сама собой – вероятно, именно так рассуждал отец. Юнги понимал его… как подданный, но отнюдь не как родной сын. Он чувствовал себя преданным и абсолютно ничего не стоящим. Ненужной вещью, которую не жалко отдать ради выгоды. Ощущая слабость в теле и понимая, что перед глазами у него все плывет, Юнги поторопился скрыться от чужих глаз куда-нибудь подальше. Снова. Снова он бежал, вот только на этот раз прятаться, как жалкий трус, ему не хотелось. И он просто решил уйти туда, куда никто больше не решится последовать за ним. Башня матери была самой высокой из всех, что были построены в королевском замке, да и вообще на всем острове. Ее покои находились так высоко, что эфира внутри них практически не наблюдалось. Бирюзовый дым лишь жалкими струйками клубился у самых ног, а все остальное пространство до самого потолка затапливал яркий солнечный свет. С непривычки Юнги зажмурился сразу же, как вошел, но довольно быстро справился с резью в глазах и широко те распахнул. Ему солнце было нипочем, и лучи ластились к коже так приятно, что невольно заставили тело расслабиться. Никто из эростенцев не рисковал подниматься сюда: слишком здесь было солнечно. Юнги же время от времени посещал башню, когда особенно сильно по чему-нибудь тосковал. Он осторожно забирался на кровать и часами лежал, уставившись в потолок, представляя, как когда-то еще до его рождения то же самое делала его мама. В этой же самой комнате омега когда-то появился на свет, сделав свой первый вдох, здесь Виталла дала ему имя, нянчила его в колыбели… пока ее руки все еще способны были двигаться. Мама умерла, когда Юнги не исполнилось еще и месяца. Но омеге все равно казалось, что он ее помнит. Хотя, наверное, он просто очень сильно ее любил и был уверен, что она бы его поняла. И сейчас – непременно бы поддержала, не дала бы в обиду своего сына. – Ты бы не позволила поступить со мной так же, как когда-то поступили с тобой, ведь правда, мама? Тишина в комнате ничего ему не ответила, и Юнги прикрыл глаза. Ему снова хотелось плакать, и он не стал противостоять этому разъедающему нутро чувству, давая слезам волю. Те потекли вниз по вискам, впитываясь там в волосы, и омеге стало трудно дышать. Он поднялся, чувствуя, как от резкости движений кругом идет голова. Нужно было что-нибудь съесть, но от мысли, что во рту у него окажется хотя бы крошка, омегу тошнило. Чтобы избавиться от мерзкого желания выплюнуть собственный желудок, он распахнул двери и вышел на балкон, жадно вдыхая чистый морской воздух. Сразу стало легче. Запах соли и тепло наполнили его всего странной силой, будто бы расправив невидимые крылья за его спиной. Юнги запрокинул голову и развел в стороны руки, подставляя их разгулявшемуся на высоте ветру. Облака над ним быстро стремились куда-то вдаль, чайки по-одиночке пролетали мимо. Жизнь… это была она. Та самая жизнь, которая продолжает идти где-то "вне". За пределами острова, за Эфиром, за горизонтом… где-то, где Юнги никогда не был и не надеялся когда-нибудь побывать. Отсюда он мог видеть солнце. Тяжелый, раскаленный до белого диск шел своей дорогой на Запад. Туда, куда держал свой путь и отцовский корабль… А на Востоке – темнело. Там, далеко, куда не мог добраться Эфир, уже можно было заметить полоску черноты, которой наполнился глубокий океан. Принц жадно всматривался туда, будто пытался оказаться в эту же минуту там – далеко… А может… Может ли он… Во рту пересохло от внезапно посетившей его, совершенно безумной мысли. И на первой же секунде он оборвал ее на корню, но затем все равно к ней вернулся. Колени подогнулись, и омега судорожно вцепился в ограждение балкона обеими руками, путаясь в своих же сбивчивых рассуждениях. Возбуждение затопило его всего, целиком, полностью! Может ли он сбежать? Уплыть отсюда куда-нибудь далеко? Доступ к сокровищнице у него есть, да и в его собственных шкатулках полно драгоценностей, их там столько, что можно обеспечить себе безбедную тихую жизнь до самой старости. Всего-то нужно незаметно собраться в путь и подкупить капитана одного из торговых судов. Простые купцы не знают принца Эростена в лицо, и Юнги запросто сможет выдать себя за знатную особу, которая просто не хочет раскрывать своего имени, и если предложить достаточное количество денег… Юнги прислонился лбом к холодным металлическим прутьям и задержал дыхание, дрожа при этом всем телом. Он зажмурился, пытаясь совладать со своими собственными мыслями, а те как будто назло не слушались, пытались вырваться на волю, разгуляться, соблазнить его… Разве есть другой выход? Либо бегство, либо пожизненное заточение на чужбине в окружении жестокости. Если даже в отчем доме Юнги – чужак, то что будет с ним там? С ним, кто так любит рассуждать о прекрасном, кто в глубине сердца мечтает о том, что когда-нибудь встретит человека, которого сможет искренне полюбить, и тот полюбит его в ответ… Что станется с его душой? Разве кто-то там будет заботиться о ней?! Резко встав, принц отшатнулся от перил и попятился обратно в комнату, а потом, взглянув на темнеющий горизонт в самый последний раз, кинулся из башни прочь. Времени было немного: и на то, чтобы собраться, и на то, чтобы не передумать. Больше всего Юнги боялся, что решимость покинет его быстрее, чем он успеет сделать то, что задумал. Сердце в его груди стучало так сильно, что омеге казалось, будто грохот его слышат абсолютно все. Но он старательно взял себя в руки, когда спустился из башни в залы дворца. Было как раз время ужина, и если он не появится перед семьей, к нему могут возникнуть лишние вопросы. За обеденным столом в просторной комнате для приема трапез собрались все королевские отпрыски и Лихён, который вяло ковырялся ложкой в своей тарелке – тошнота на этот раз мучила его во время всей беременности, и потому ел он через силу. Младшие дети, пользуясь вялым настроением папы, баловались, пытаясь незаметно кидаться едой, а старший сын-альфа был занят лишь тем, чтобы плотнее набить свой живот: период взросления сделал его аппетит поистине зверским и одарил целой кучей мерзких прыщей на лице. Юнги, как мог, медленно вошел в комнату и поздоровался. Они с отчимом на секунду пересеклись взглядами, и даже в этом миге принц смог прочесть в бирюзовых глазах напротив столько ядовитого триумфа, что лишь чудом не скривился. – Мог бы и попрощаться сегодня с отцом, – укоризненно хмыкнул Лихён, изгибая тонкую черную бровь. – Все же, он отправился в такой длинный путь только ради того, чтобы устроить твою судьбу. Так ты ему благодарен? – Я обязательно отблагодарю его позже, – Юнги учтиво склонил голову, пряча то, как он с силой закусывает губы, чтобы не сказать лишнего. Сейчас этого точно было делать нельзя, иначе все провалится пропадом, и спастись будет уже невозможно. – Я нехорошо себя чувствую. Принесите ужин в мои покои, – дал он распоряжение одному из слуг и, развернувшись, двинулся на выход из комнаты. – Лучше тебе начать привыкать быть более вежливым с членами своей семьи, – произнес Лихён ему в спину, повысив голос и заставив Юнги невольно замедлить шаг. – Не думаю, что новые родственники станут терпеть твой свободолюбивый нрав… Слышал, Ромара ломает всех, неугодных ей… – Благодарю за совет… Ваша Светлость, – ответил Юнги, а, услышав, как за спиной отчим выронил ложку из пальцев, слабо усмехнулся и поспешил наконец-то уйти. Все знали, что Элькирис так и не пожелал короновать своего второго супруга, Лихён по праву не являлся королем, был лишь мужем правителя. И хоть все при дворе обращались к нему "Ваше Величество", то была неправда. Лихён был всего лишь лордом, потому что Элькирис до самой смерти клялся когда-то любить и почитать рядом с собою лишь одного человека – свою королеву Виталлу. Лихён знал об этом, но все эти годы усердно пытался забыть. Юнги знал об этом, все эти годы настырно помнил и иногда, когда душу хотелось отвести особенно сильно, не брезговал озвучивать. Его отец был королем, а мать – королевой. И сам он был наследником этого острова. Полноправным принцем, но ни разу не безвольным пленником. Потому выбор сейчас, как быть дальше, Юнги оставлял только лишь за самим собой. Оказавшись в своих покоях, омега первым делом вытащил из гардеробной походный мешок и, схватив ларец с украшениями, опрокинул тот в него. Следом то же самое он проделал с несколькими шкатулками, где хранились милые безделушки, что давно уже им не носились. Надежно завязав мешок тугим узлом, омега спрятал его под кроватью и принялся ждать. Слуги появились скоро, предварительно постучав, они занесли в комнату несколько подносов с едой. Принц, стараясь изобразить сильнейшую усталость, наблюдал за тем, как они расставляют тарелки на низком столике, полулежа и подперев голову рукой. – Я собираюсь спать сразу, как только поем, – сказал он, – так что до утра не беспокойте меня. – Но Ваше Высочество, одеяние… – Я и сам в состоянии раздеться, – раздраженно отмахнулся омега и выглядел он при этом так, что никто не решился с ним спорить. Слуги быстро вышли прочь и прикрыли двери его покоев, а сам Юнги тут же подскочил с места и, совсем не по-королевски запихнув в рот жирный кусок мяса весь целиком, снова поспешил в гардеробную, только на этот раз за подходящей одеждой. Черные штаны, туника с бархатной вставкой и длинный плащ показались омеге подходящим нарядом. Нацепив также парочку украшений, чтобы сойти за эростенца знатного происхождения, а также прихватив небольшой мешочек с сапфирами на всякий случай, омега потушил все свечи в комнате, открыл нараспашку балконные двери и выкинул туда к порогу одежду, в которой весь день ходил. Пусть лучше думают, что он не выдержал своей участи и от накатившего отчаяния покончил с собой, выбросившись в морскую пучину. Возможно, в это поверят и не станут его искать. Водрузив мешок с драгоценностями на плечо, принц осторожно выглянул в коридор и, убедившись, что тот чист, на цыпочках направился к тронному залу, который, раз отца в замке нет, должен был пустовать. Сердце его снова билось быстро. От этого дыхание получалось судорожным и, как Юнги казалось, чересчур громким. При каждом шорохе, каждом отголоске он коченел от страха, но упорно заставлял себя двигаться, идти дальше по опустевшим тусклым коридорам. Сейчас, после ужина, придворные отдыхали, а прислуга была занята уборкой столовых и кухни. Через какое-то время слуги разбредутся по покоям господ, чтобы помочь тем с принятием ванн и приготовлениями ко сну, и до этого времени Юнги должен попасть туда, куда направляется. Переход к тронному залу шел мимо тех самых комнат, где любило после еды отдыхать монаршее семейство. Прокравшись мимо запертых дверей, принц ненароком услышал смех своих братьев и всего на миг позволил себе замереть. Глубоко в сердце кольнула тоска. Взгляд уперся в глухое дерево, из которого была вырезана створка двери. Пусть они его и не любили, но были с ним одной крови, и внутри них, как и в Юнги, жил их общий отец. – До встречи, – одними губами произнес омега и снова пошел своей дорогой. Зал, как он и надеялся все время своих сборов, пустовал. И если сегодня утром принц заглядывал сюда, трепеща от надежды, то сейчас все обстояло иначе – не надежда толкала его, а отчаяние. И выход из отчаяния этого был для принца один. Быстрым уверенным шагом он двинулся к трону, но, приблизившись к нему, резко обогнул и схватился за край насыщенно-синего гобелена, из-под которого веял сквозняк. Юнги прислушался, чтобы убедиться, что за ним нет погони. Вокруг все также стояла тишина, и под самым потолком танцевало гулкое эхо. Сквозь матовый туманный дым серебром на каменный пол проливалась луна. Это место без своего короля как будто впало в забвение. – Прощайте, – прошептал Юнги и, бросив на отцовский трон застилаемый слезами взгляд, скрылся за гобеленом, попадая в длинный коридор катакомб. После, выбравшись на королевский причал, спрятанный ночью принц покинул грот и оказался на пристани, где пришвартованными стояли множество кораблей. Оттуда, где сильней всего пахло рыбой, Юнги благоразумно прошел дальше и остановился в месте, где находились корабли, сделанные надежно, красиво украшенные резьбой и накрытые тенью развевающихся на мачтах огромных парусов. Люди, будто не понимая, что на дворе ночь, были заняты делом и торопливо грузили судно, что было к принцу ближе всего. Осмотрев толстые дубовые сундуки, которые с трудом тащили матросы, Юнги решил, что сомневаться и растрачивать впустую время не стоит. Он быстро выцепил того, кто, как ему казалось, командовал всей работой, и подошел ближе. Стараясь, чтобы голос не дрожал и звучал так, будто он всего лишь отдает привычный с малых лет приказ во дворце, омега обратился к незнакомому альфе: – Мне нужно поговорить с капитаном этого судна. – Лишние рты на борт не берем, – грубо отмахнулся от него мужчина, нахмурив густые светлые брови. Он был похож на Брассилийца, и внутри у Юнги всколыхнулась надежда, которую упустить было кощунством. – Вы ведь плывете в Брассилию, верно? – В Виолу, – нехотя согласились с ним. – Сколько хотите, за то, чтобы взять меня с собой? – У тебя столько нет, – мужчина усмехнулся, взглянув снизу вверх на омегу, но усмешка его дрогнула, как только Юнги раскрыл перед его носом кулак, что до этого крепко сжимал. На ладони его лежал синий камешек, по особенной огранке которого можно было точно назвать его вид. – Сапфир, – выдохнул мужчина, видимо, даже не понимая, что произнес что-то вслух. Юнги же внимательно наблюдал все это время за ним и видел, как в чужих глазах вспыхнула жадность и желание заполучить. – Мне нужна каюта на этом корабле, – потребовал принц. – Взамен я отдам его вам, а когда прибудем на место – отдам еще один такой же. За молчание о том, что я был вашим пассажиром. – Как пожелаешь, – кивнули ему и протянули дрожащую от волнения ладонь, в которую Юнги без промедления вложил ненужную ему самому стекляшку. Ирония всего этого заключалась в том, что сапфиры, что не могли даровать Юнги вечную жизнь, в итоге даровали кое-что гораздо ценнее. Свободу.***
Каюта, какую выделили Юнги, оказалась крошечной, но он в ней хотя бы был один. Проведя все время, пока шли приготовления к плаванию, на своей жесткой узенькой кровати, омега пытался осмыслить то, что наделал. Пути назад уже не было, и волнение, что ранее не показывало носа, теперь накрывало его неподъемной тяжестью. Правильно ли он поступил? Единственно верным ли был этот путь? Что с ним станет, когда корабль причалит к иностранным берегам?.. Виола. Впереди омегу ждала столица Брассилии, где жили и правили его кузены. Но мог ли он им довериться? Вдруг те решат сдать взбунтовавшегося родственника обратно родному отцу? Юнги не знал, какими те были людьми. Но зато он был наслышан, что в Брассилии очень тепло и красиво. Прямо у морских берегов разбиты яблоневые и апельсиновые сады, виноградники, а глубже в степях раскинуты пастбища. Жизнь в королевстве мирная, спокойная и сытая, то процветает день ото дня. Возможно, даже совершенно одному, Юнги найдется там место. Он никому не раскроет правды о себе, осядет где-нибудь и заживет простой тихой жизнью, не зная беды. Омега почувствовал толчок и понял, что корабль отшвартовался от пристани и двинулся в море. Он решил подняться на палубу и заспешил прочь из каюты. Корабль медленно отдалялся от острова, и причал перед глазами омеги уже весь оказался погребен под плотным бирюзовым туманом. – Вот зараза! – вздохнул тот самый мужчина, с которым Юнги ранее разговаривал, и тут же сильно закашлялся. Он оказался самим капитаном. – Стоило день провести на этом треклятом острове, а здоровья я и мои ребята похерили на год вперед. – Эфир никого не щадит, – ответил омега, слово в слово повторив те слова, что когда-то поведал ему отец, рассказывая о том, как умерла мама. Дым похоронил в себе причал, высокие береговые скалы, а затем добрался и до стен королевского замка. Корабль все уплывал вдаль, и замок, делаясь меньше, растворялся у принца на глазах, будто его никогда и не существовало. Годы жизни стирались, прошлое было оставлено там, куда глаза смотрели, но уже совершенно ничего не видели. А за спиной у Юнги тем временем вставало солнце. Оно пробивалось сквозь флер и припекало лопатки. Как будто звало Юнги в его новый мир. Неизведанный... и этим прекрасный.