Чонгук Raise your flag – Hidden Citizens, Ranya
Тишина. Только снова в ту погрузившись, Чонгук осознал, как долго вокруг него творилась какофония всевозможных звуков: шумы волн, крики чаек и стук тяжелых тросов о мачты корабля, шелест парусов, ругань солдат, смех и глупые шутки Лисона… треск пламени, стоны в агонии, крики испуганных людей… но сейчас – ничего этого нет. Сейчас он остался совершенно один, и вокруг только пустая, богато обставленная комната королевских покоев. Чонгук жмурится, прежде чем перевернуться в кровати с живота на лопатки. Мягкая перина проминается, позволяя утопнуть в ней, будто в облаке. Ладони скользят по светлой атласной ткани. Непривычно. Пахнет масла́ми и сухоцветом. От золотых бликов, какие ложатся кругом, отражаясь от драгоценностей с восходом южного солнца, перед глазами пространство расплывается. И тихо, все еще поразительно тихо. Покои короля находятся высоко над морским заливом, так как сам замок стоит на отвесном утесе: моря здесь не услышать, хоть увидеть возможно, стоит лишь распахнуть двери, ведущие на балкон. Но Чонгук этого делать не спешит, продолжает лежать, лениво скользя черным взглядом по комнате. В таких спальнях ночевать ему не приходилось: стены укрыты золотой парчой, на полу вместо каменной плитки сияет янтарная мозаика, мебель украшена самоцветами, решетчатые окна оплели тонкие лианы пышно цветущего плюща… – Король… а жил тут, как нежная баба, – хмыкает альфа, наконец, вставая. Он прячет лицо в ладони, жмет пальцами на глазные яблоки до ярких пятен под веками, а после зачесывает встрепанные завитки своих волос назад, чтобы не мешались. Ему бы постричься… может, найдутся где у этого подобия мужчины ножницы? Встать его все-таки побуждает яркое солнце, что медленно стремится к зениту. Разлеживаться на мягких перинах нет времени, сделать предстоит еще очень много, и дела эти требуют от Чонгука участия. Раз взялся – он должен довести их все до конца. Виола теперь под ним и под его войском – вся, целиком, полностью, – и настало время двигаться вперед. Эти земли не похожи на Эртеру, они Чонгуку совсем чужие, и альфа чувствует, как все кругом строптиво противится ему. За пределами городской стены простирается Брассилия, которая пока едва ли готова покориться без боя. Будет еще множество тяжелых, кровопролитных сражений, если они вскоре не найдут иной путь. Голова еще хмельная, и возможно Чонгуку чуть позже стоит хорошенько «отблагодарить» за это Лисона, который прошлой ночью был весьма озабочен полнотой чужого кубка. В висках острая резь отдает в шейные позвонки, стоит альфе встать на ноги и расправить плечи. Он морщится, но не дает себе больше послаблений. Подходит к зеркалу у противоположной стены. То большое, в тяжелой малахитовой раме, а под ним установлен узкий стол с несколькими шкатулками. - Баба есть баба, - хмыкает Чонгук себе под нос, без особого интереса хлопая крышками шкатулок, под которыми оказываются драгоценные побрякушки: кольца с самоцветами, заколки и золотые цепи, части павлиньих перьев, нити жемчуга... Но когда альфа доходит до последней шкатулки, в ней его ждет что-то странное, совершенно другое. Взяв двумя пальцами с мягкой бархатной подушки, Чонгук подносит к лицу серебряный локон, перевязанный золотой нитью. Волосы вьются, гладкие, мягко переливаются радугой, искупавшись в рассветных лучах. И пахнут солнцем. Чонгук прикрывает глаза, перебирая локон в пальцах. Губы его трогает острая ухмылка – он не знает наверняка, но догадывается, кому это может принадлежать. Бывший король унес с собой многие тайны, но некоторые из них скрыть до конца не вышло, и теперь Чонгук намеревается вытащить на свет то, что понадобилось ему самому. Принц-пустышка, которого ему вчера подсунули – лишь красивая иллюзия, угодная бывшему монарху и подданным. Возможно, он и сам верит в то, что является законным брассилийским наследником, возможно, так же, как он, верят в эту сказку и остальные… но не Чонгук. Он лично вспорол Тэдеусу его нежное горло, сам пустил королевскую кровь, дышал ей и чувствовал пальцами. Он слышал запах солнечного света, видел истинного принца во снах и был преследуем его янтарным взглядом, так долго не имел шанса скрыться от него!.. Теперь же у его мучителя тоже не будет шанса скрыться, потому что альфа не намерен так просто позволить глупым тайнам отобрать у себя желанную добычу. Рожденный в снегах и вечной темноте, он никогда не чувствовал себя жертвой. Потому что ночь текла в его жилах, холод был нипочем, и тьма прорывалась из самой души, окрашивая кожу своим неизвестным и непроглядным. Чонгук убрал локон обратно, плотно захлопнув шкатулку. Усмотрев дверь в углу и за ней обнаружив купальню, альфа, долго не думая, скинул с себя грязные тряпки, много времени прослужившие ему. Здесь нашелся широкий мраморный резервуар, полный чистой воды, и Чонгук, не жалея, лил из ковша воду на свое обнаженное тело. Ручьи воды, стекая по коже, наполнялись красным цветом, а к полу стекали уже чернотой. Альфа будто перерождался и вместе с грязью смывал с себя все эти долгие месяцы странствий, битв и неизвестности. По бледному телу серебристыми змейками танцевал свет, который отражала вода. И то и дело в нем мелькали шрамы, полученные Чонгуком в этом походе: одни успели давно затянуться, другие были еще свежи и даже кровили. Лисон уговаривал его обратиться к одному из лекарей, но Чонгук не пошел. Лекари сейчас нужнее его людям, чем ему самому – он сильный, и внутри знает, что простым человеческим рукам и простому оружию так легко у него жизнь не отнять. Со смертью альфа идет рука об руку, это он питается ею, а не наоборот. Раны, даже самые страшные и глубокие, даже от ядовитых клинков, на нем заживали без труда, ложась затем неровной розовой паутиной по телу, будто какой дикий зверь драл Чонгука когтями. Грудь и спина, плечи, шея… даже на лице – от виска и по скуле вниз – теперь красовались следы. Наверное, это пугало, могло без труда оттолкнуть своим уродством, отбить всякое желание касаться, но не то чтобы Чонгук сильно этим расстраивался. В конце концов, руки его все еще оставались черны, и тьма обнажала сущность глассийского бастарда теперь не просто по локоть, а танцевала чернотой вен на ключицах. Так что даже не будь всех этих увечий, разве захочет кто воспылать симпатией к демону? Чонгук едва ли грустил об этом. Желания тела он мог удовлетворить без особого труда, как сделал это буквально прошлой ночью. А то, что напрямую касалось рассудка… что ж, тот, кто завладел им, вскоре обещал оказаться во власти самого Чонгука. Альфа еще не знает, что будет делать со своим главным трофеем, окажись тот наконец-то в его руках. Но чувствует, что понимание к нему еще придет, изнутри подтолкнет, как это уже не раз с ним случалось, и тогда Чонгук ощутит долгожданный и желанный до боли покой. Возможно, его бремя на этом закончится… возможно, тьма в нем сможет насытиться? Или, может, с помощью принца Тэхёна Чонгук сумеет разгадать истинный смысл происходящего с ним. Да и сам принц… он казался другим. Чонгук был уверен – кровь в нем течет не только человеческая. Крови людей альфа успел ощутить и вкусить столько, что не спутал бы ни с чем и никогда… кровь принца виделась иначе, он сравнивал его образ и запах, его взгляд и даже голос – с золотом, будто по венам прекрасного омеги струится не иначе как жидкое солнце. Раскаленное настолько сильно, что стало белее свежего снега, такое, что Чонгука может испепелить даже без единого касания – от простого взгляда и взмаха длинных ресниц. Принц диковинной южной страны притягивал, манил… но даже эта чудовищная и сводящая с ума тяга не притупляла желания сломать и в пыль истереть хрупкое тело, выпить душу и поглотить. Так, чтобы от омеги ничего не осталось. Чонгук был зол, выдыхал ненависть, зародившуюся внутри уже давно вместе с жаждой отнять чью-нибудь жизнь. Остановить сердце – вот что именно ему так необходимо. Вот, зачем он сюда пришел и продолжает дальше свой долгий путь. Цель становится четче с течением времени, она приобретает силуэт, очертания и сводит пальцы на руках в предвкушении. После того, как тело его стало чистым, Чонгук раздобыл в королевском гардеробе простые штаны из мягкой кожи, пару сапог и рубаху. В Брассилии климат был жарким, и жители одевались легко, оголяя свои тела. Хоть альфа и не чувствовал зноя, костюм следовало подобрать под стать, чтобы зря не тревожить своих людей, которые и так изредка и по наитию продолжали шарахаться от него в праведном ужасе. Не все, в основном, это делали глупые, впечатлительные даже после десятков убийств на руках, юнцы. Командиры и те, кто давно переступил порог зрелых лет, держались с Чонгуком стойко, чему он сам был благодарен. Ему не выжить без поддержки своих людей и без их доверия. Там, на Эртере, когда городские ворота пали перед ним одним, а глассийцы обступили его, обнажившего руки… Чонгук испугался. Впервые на чужбине он чувствовал страх и был не уверен, что ждет его дальше. Но войско не предало своего командира. Север доказал свою благородную верность, и люди пошли вслед за Чонгуком, несмотря на то, что им случилось увидеть, потому что каждый знал, благодаря чьей заслуге все еще жив. Молодой альфа, бастард их короля и сын демона подарил им шанс выжить в страшной войне, не дал испустить дух в чужих землях, а повел за собой и затем поделил завоеванное поровну. Он не прятался, как поступал с подданными его отец, он мужественно смотрел в глаза каждому альфе, кто стоял перед ним, и относился к воинам, как к равным себе. Он когда-то среди них вырос, он был каждому из них братом. И все это имело великую цену. Коридоры дворца высоки, душный воздух, успевший нагреться на солнце, оседает книзу плотным пластом, и даже в тени становится тяжело дышать. На лбу собирается пот и солью ложится на губы, стекая по лицу. В замке спокойно. Многие все еще спят после ночи, полной гуляний, вина и страсте́й, лишь назначенная заранее стража неизменно сменяет собою друг друга на постах. Но это – иллюзия. Чонгук, шагая вдоль высоких каменных стен и жмурясь от яркого солнца, пристально смотрит на город, вид на который расстилается сквозь широкие арки. Там, над крышами из красной черепицы, изредка еще клубится дым, и кажется, что светлые улицы все выпачканы темной грязью, но то – не грязь совсем, а кровь, которая запеклась и теперь в полуденном зное источает зловоние. Запах доходит и до королевского замка, если ветер дует в нужную сторону. Виола разлагается, плачет до сих пор и дрожит от ужаса. Глассийцы не тронули местных жителей, но тем пока и невдомек, что опасность миновала – горожане не знают, чего ждать и что намерен сотворить с ними их новый правитель, молва о котором наверняка доходила из-за моря страшными сказками. Городом стоит как можно скорее заняться. – Мне следует отдать приказ страже, чтобы та отрубила тебе обе руки, – громко произносит Чонгук, не без удовольствия замечая, как в легком испуге вздрагивает чужая спина. Из рук Лисона валится золотая чаша и бренчит, ударившись об пол. Альфа оборачивается, чтобы было видно, как он закатит высоко к потолку свои светлые глаза. – Решил меня обокрасть? – С друзьями нужно делиться, – фыркает Лисон, а затем, ухмыляясь, подходит к нему, чтобы в приветствии сжать плечо и притянуть ближе. – Только посмотрите на него, разоделся, как настоящий южный король, и даже в кои-то веки вымылся! – Тебе бы тоже это не мешало. Так что соизволь вспомнить на досуге, что ты человек, а не свинья из хлева. – Не уж-то на твою чистоплотность повлияла узкая королевская задница?! – Лисон низко захохотал, и Чонгук в шутку оттолкнул его, заставив налететь на массивный сундук, полный золотых монет – оба они находились в сокровищнице. – Что? Да брось, неужели не поделишься с братом, каково это – нагнуть девственника голубых кровей? – Сухо, узко, пришлось сказать, что вспорю ему глотку, если не перестанет брыкаться. – Да ты просто мастер в вопросах любовных… – Я был зол, – альфа пожал плечами, проходя мимо друга к центру комнаты, сплошь заставленной драгоценностями и сундуками. – Этот безродный омега должен сказать мне спасибо за то, что вчера не расстался с жизнью. Я не смог оставить его невредимым, но это война, а на войне у всего своя цена… К слову, что ты здесь делаешь? Я ожидал найти тебя где-нибудь в тронном зале заснувшим в собственной блевотине. Лисон вновь захохотал, запрокинув голову к потолку. Из-под рубахи, которая явно была не его, он вытащил кулон Тэдеуса, который все продолжал таскать на цепочке вокруг своей шеи. – Надеялся, что смогу отыскать замок, который эта штучка откроет, но потерпел неудачу. С горя решил прихватить что-то другое, и тут пришел ты. – Сдалось тебе это барахло. – Оно красиво блестит. – У меня от этого блеска все в глазах плывет со вчерашнего дня. Видел бы ты еще королевские покои… – Покои короля мне неинтересны, – Лисон отмахнулся, фыркнув, – но кое-какое крыло во дворце я в ближайшее время уж точно намерен посетить. Говорят, у Тэдеуса большой гарем… – Иной раз я жалею о том, что взял с собой тебя, а не Хисона, – вздохнул Чонгук, снова отталкивая от себя веселящегося друга. – Из нас троих ты самый дурной. – И самый красивый, заметь! – Лисон, видя, как Чонгук уходит, поспешил увязаться за ним. – Да стой! Куда ты так быстро? Неужели вино не отозвалось в тебе наутро похмельем? Если так, то хотя бы пощади мою голову! Настала очередь Чонгука усмехнуться, кидая на друга взгляд из-за плеча, он произнес: – В похмелье нас обоих виноват ты.***
Лисон не намеревается покидать его, и так вдвоем альфы обходят центральную часть замка от сокровищницы, где случилось им встретиться, до сада во внутреннем дворе. Сплошь засаженный красными розами, сад имеет форму идеального круга, в центре которого шумит золоченый фонтан. Мощные струи бьют вверх, и мельчайшие брызги затем становятся радугой, слепящей глаза. В фонтане купаются маленькие южные птицы, песни которых яркой трелью звенят, перекликаясь с журчанием воды. По короткой зеленой траве неторопливо бродят белые павлины, гордо расправив хвосты. Природа цветет здесь и услаждает слух нескончаемой трелью… вот только Чонгуку все равно тихо. Тихо оттого, что люди кругом попрятались, даже вдыхая через раз. Они тут точно есть – ощущение, будто за твоей спиной наблюдают, в саду становится ярким, а чужой страх ложится на язык привкусом чего-то дурманяще-сладкого. Сад в кольцо берет широкая колоннада. За ней по кругу идет крытый коридор, от которого из стен замка ведет множество выходов, те начинаются стрельчатыми арками из резной слоновой кости, зияя прохладной пустотой, в которой простым людям всегда не терпится укрыться от полуденного южного зноя. Лисон выбивается вперед, уверенно ведет Чонгука следом за собой, вероятно, накануне успев испробовать несколько ходов самостоятельно, и Чонгук догадывается, куда они держат путь. Не сдержавшись, цокает, когда входит за другом в одну из широких арок и, миновав длинный коридор, оказывается в просторном холле. На полу мрамор, сквозь трещины в нем на свет пробиваются скрюченные стволы кустарниковых роз. Пахнет сладко… чересчур: зрелыми бутонами, благовониями и эфирными маслами. Из холла вверх на несколько этажей ведут ступени широкой лестницы, что расходится надвое, ползя по стене, как плющевая лиана. Поручни ее обняли вьюнки, и на зеленых стеблях рассыпалось множество алых соцветий, будто кровавые капли после яростного боя. До сюда битва так и не дошла… Но значит ли это, что хозяева здешних роскошных покоев остались полностью невредимы? Из стен под пролетами лестниц сквозь решетки, где с легкостью можно увидеть очертания парящих фениксов, бьют два водопада. Они пускают струи воды в неглубокий бассейн в центре помещения, где по воде, колыхаясь на слабых волнах, плавают лепестки. Чем больше альфы заходят вглубь помещения, тем сильней их окутывает напряженная тишина. Живой шорох раздается поблизости едва уловимо: Чонгук ощущает, как множество глаз молчаливо и с долей опаски сверху взирают на него. Он их не боится, но ведет себя тоже тихо, осторожно ступает по камню и к богатому убранству, к цветущим розам, что до этого видел лишь раз в своей жизни, остается безразличен, холоден, как холодны снежные пустоши родного Гласса. Обертка – ничто, лишь фасад. Ему же всегда нужно большее – он намерен познать самую сердцевину, чтобы упиться триумфом. Мысли Лисона тем временем намного проще и светлее мыслей его названного брата. Все они до единой написаны на его смазливом лице, и намерения искрятся в светлых глазах, как вспышки от потревоженного угля. – И секунды в тебе не сомневался, – вздыхает Чонгук, смотря на довольного собою Лисона, который уже спешил к лестнице, подбираясь к заложникам королевского гарема, какой Тэдеус некогда собирал для себя со всех уголков земли. – Неужто вчера у тебя не хватило сил и меткости для того, чтобы насладиться дарами брассилийских шлюх, что ты так рвешься кого-нибудь трахнуть? Я удивлен. – Годы жизни рядом, а ты все еще сомневаешься в моих способностях, – кривляясь, Лисон приложил ладонь к сердцу. – Я просто решил поступить как истинный друг и оставить право первого выбора за тобой, Гук. Давай, тоже поднимайся, взглянем на эти нежные южные цветы! У Фиалкового идиота вкус должен быть не дурен! Чонгук покачал головой, наблюдая, как друг скрывается на втором этаже гарема. Он еще раз внимательным взглядом окинул место, где оказался, и, заметив одного из своих стражников, что несли здесь дежурство, подошел к нему. – Сюда ночью должны были доставить омегу, выдававшего себя за принца. Он здесь? – Заперли в одной из дальних комнат, – подтвердил альфа, кивнув чернявой головой. – Сам следи и другим передай, чтобы его никто не трогал, и чтобы он сам не вздумал себе вредить. Он пока нужен мне живым и без сильных увечий. Альфа кивнул вновь, говоря тем самым, что приказ уяснил и все будет сделано. Только потом Чонгук отвернулся и последовал вверх за Лисоном, голос которого мог расслышать даже с первого этажа этой королевской позолоченной клетки. Надо же… неужели у предыдущего короля были такие большие аппетиты? Сколько здесь омег? Десятки? Может быть, сотни? Здание уходило вверх на пять этажей, венчаясь широким стеклянным куполом, от которого здесь было светло. Общие залы были обставлены дорогой мебелью, подушками, музыкальными инструментами и наборами для рукоделия, в маленьких клетках, запертые, сидели яркие птицы. Все, на что только мог упасть взгляд, утопало в цветах, и их дурманящий запах спутывал мысли, вызывая легкое удушье. Это место пьянило без всякого вина, оно завлекало, словно дурман, в свои сети, неудивительно, что всегда шедший на зов своей плоти Лисон так воодушевился… С Чонгуком, правда, все обстояло иначе: он не чувствовал жара, пытающего тело, вместо сладости розовых бутонов он вспоминал, как ощущается запах их гниения, с которым они умирают. В этом месте для него присутствовал дух смерти, утраты… он чуял скорбь и запустение, что пока совсем незаметно, но уже точило мраморную резьбу. Красные лепестки на отцветших бутонах срывались и падали вниз… парили над землей и падали в бассейн на первом этаже. Плавали там на воде и сверху казались кровью. Кровью павших Фениксов. Кровью ушедших королей. Когда альфа достигает верхнего этажа, где его послушно ждет Лисон, он наконец их видит – омег свергнутого короля. Он скользит взглядом по ним – стройным, красивым, изысканным… их много, родом они из самых разных мест, но есть в них что-то, что делает похожими друг на друга. Молчание. Все омеги молчат. Но смотрят Чонгуку прямо в глаза, и в их взглядах нет ни злобы, ни ненависти. Там лишь скорбь. Там молчаливая, чудовищно-тихая скорбь по своему королю – понимает альфа. Он видит их черные одежды, какие закрывают тела, что должны манить и распалять желание поскорее коснуться, познать. Видит их длинные волосы, туго стянутые на затылке, видит траурные вуали, надетые, чтобы скрыть морщины от долгих слез. Тишина рвется под тяжестью беспомощной боли. За своего альфу, за свое государство, за свою порушенную жизнь. Эти омеги остались ни с чем, пусть и раньше не имели абсолютно ничего. Но не растеряли своего достоинства, и это Чонгук уважает. – Никому их не трогать, – распоряжается, лишь глаза закатывая на Лисона, который, разочарованный, уже было открыл рот, чтобы возмутиться. – Я уважаю их траур. Они все потеряли мужа, которому хранили верность, пусть и не по собственному выбору. Мы захватили эти земли, но это не значит, что теперь поступим, как звери. Вы вольны будете выбирать: остаться здесь или уйти из дворца. Я убил вашего альфу, вы ему больше не нужны. – Обращается уже к омегам, которые так и не проронили ни слова. Одна женщина спустя несколько долгих секунд выходит вперед, будто пытаясь закрыть собою остальных. Она выглядит уже не юной, в черных волосах белыми змеями вьется седина, но глаза ее блестят яркой нефритовой зеленью. – Многих из нас с детства держали в стенах королевского замка, и мы давно позабыли, что есть там – за пределами этих высоких стен. Если омеги из гарема окажутся на улице, многие из них не выживут… Ваше… – Я не ваш король, – отмахнувшись на попытку уважительно к себе обратиться, Чонгук ухмыльнулся. – Уверен, каждый из вас знает, кто я такой. Бастарду не престало называть себя королем, не стоит задабривать меня лестью, от которой лишь на зубах начинает скрипеть. Но я понял. Как и сказал: вы все вольны остаться. Отобрать у вас кров – значит обречь на смерть. А для казни никто из вас не совершил достойного преступления. Пока. Чонгук еще раз обвел взглядом омег, собравшихся перед ним в просторном холле, убеждаясь, что те поняли обращенную к ним угрозу: не сметь мстить или затевать что-то недоброе, иначе казнь все же случится. Омеги, склонив перед ним головы, так и стояли, пока Чонгук не покинул их. Он не мог дать им свободу, потому что та была им не нужна, он не мог дать и этим окровавленным землям вообще ничего… но ему не было жаль. Неважно, сколько еще несчастий он за собой принесет, сколько жизней отнимет у этого мира, сколько королей убьет. Жертвы – лишь путь, который альфа вытаптывает слепо. Ведь впереди его зовет великая нужда. Страшная. Ослепительно-прекрасная и желанная, как ничто и никогда.***
Крепкий сон лишь на недолгое время сумел притупить в Чонгуке то болезненное возбуждение, что под кожей у него зудело с того самого дня, когда он в первый раз заприметил неподалеку от своего судна утесы брассилийского берега. Зверь вернулся и был полон сил, когтями скрежетал изнутри и просил накормить, пустить его к жертве, какую так страстно жаждал. Но какую так и не смог настичь. Чувствуя, что тьма в нем затмевает рассудок, Чонгук поспешил отделаться от Лисона, послав того к командирам, чтобы сказал собраться им всем после полудня на военный совет. Сам же альфа, разминувшись с другом, широкими шагами направился, сам не зная куда, в темноту, выбрав самый далекий и на вид совершенно заброшенный коридор, вход в который был едва ли не полностью скрыт щедро цветущим шиповником. Тяжело дыша, рыча сдавленно сквозь зубы, Чонгук спешил убраться подальше ото всех, чтобы никто не слышал его и не видел. Тьма в последнее время не на шутку разошлась, она чуяла получше самого альфы, как близка желанная цель. Связь Чонгука и омеги из его видений крепчала вопреки всему здравому, что Чонгук пытался удержать в своей голове. Чего хочет этот зверь? Овладеть? Растерзать? А может… подчиниться? От любого варианта по телу шла дрожь, подкашивались колени и сердце замирало, чтобы затем сладко сжаться и стучать быстрее прежнего, мощно сотрясая сильную грудь. Чонгук, не зная, куда несут ноги, в конечном счете запнулся, налетая на дверь – единственную в конце коридора, от стен которого разило старой сыростью. Глаза, в которых черный зрачок расползся на всю радужку, слепо шарили перед собой, а когти, в очередной раз продырявив перчатки, скребли по резному дереву, сдирая толстый зеленый мох и сухие вьюнковые стебли. Альфа уперся в дверь лбом, зажмурился, дыша глубоко и со злостью – от собственной беспомощности. Тьма, с какой он делил тело, плевать хотела на все, кроме собственных прихотей. Она правила Чонгуком, как своей марионеткой. Сначала совсем незаметно, когда была невелика, просто сладко шептала всякое на ухо… Теперь же, когда та обнажилась, когда наружу вылезла и уяснила, насколько легко ей получить от Чонгука свое, не церемонилась с ним больше. Душила, терзала, мучила бессонницей, сжигала дотла… и толкала, толкала рвать глотки, купаясь в людской крови, а еще превращала в одержимого охотника. Одержимого – потому что охоту Чонгук вел только на одну конкретную добычу, но до сих пор не знал тому четкой причины. Попустило его не сразу. Лишь по прошествии какого-то времени альфа понял, что дыхание больше не выходит с глухим рыком, и за распахнутыми веками не чернота, а старое влажное дерево со следами его собственных когтей. Воздух все еще пахнет мхом, где-то рядом слышно редкую капель и шорох птиц, что вьют свои гнезда под крышей тихого пустого коридора. Альфа рукой трет хмурое лицо, пачкая щеки в грязи, и, поняв, что сделал, с недовольством морщится. Он решает осмотреть место, где ему довелось очутиться, и оглядывается. Темно. Широкие оконные проемы, разделенные некогда стройными колоннами, держащими потолок, заложены каменной кладкой. Цветы здесь не растут… больше – но давно засохшие лианы, будто дряхлые скелеты, застыли на стенах и полу. Сыро, потому что сквозь потолок и вниз по стенам сочится влага, и мох потому растет, что для него условия здесь прекрасные. Место давно заброшено, хоть и расположено то в самом сердце королевского дворца. Почему? Дверь тяжелая и поддается с трудом. Чонгуку приходится приложиться плечом об нее несколько раз, прежде чем удается выбить ту с петель и позволить, перекосившись, отворить путь. За дверью просторные покои, не менее роскошные, чем те, что принадлежали брассилийскому королю. Даже толстый слой пыли не способен скрыть дорогое убранство, позолоту на стенах и инкрустации из драгоценных камней, какими украшена мебель. Чонгук проходит вглубь комнаты, внимательно осматриваясь. Внутри у него что-то снова начинает скрестись, пусть уже и не так яростно. Будто тьма… урчит довольно, свернувшись в нутре. Поощряет его. Покои состоят из нескольких просторных комнат, какие между собой разделены ажурными решетками и легкой тюлью. Сумрак кладет тени на гобелены и прячется в складках прозрачных балдахинов под потолком. Все тут застывшее, брошенное… будто мертвое. Большие витражные окна, идущие от самого пола, снаружи плотно заколочены, и оранжевых лучей, скупо проглядывающих сквозь щели, недостаточно для того, чтобы хорошо изучить это место. Недостаточно простому человеку. Но не Чонгуку, не глассийцу, рожденному посреди вечной ночи. Черный пристальный взгляд изучает каждую деталь покоев. Оставаясь равнодушен к замурованной здесь, покинутой красоте, альфа пытается выяснить, кто мог бы быть хозяином этого места. Уж явно не простому вельможе принадлежало целое крыло, и если в покоях короля Чонгуку уже довелось побывать, то не могут ли эти оказаться покоями королевы? У Тэдеуса, если верить молве, не было законного спутника жизни, но ведь когда-то у него была мать. Говорили, она умерла в муках во время родов младшего принца… В будуаре не обнаруживается ничего интересного, гардеробная пуста, как и купальня… но вот последняя комната – по всем признакам, спальня, заставляет Чонгука в непонимании изогнуть брови. Некогда одна из стен, сделанная полукругом, была, видимо, выполнена из стекла… однако, от стекла этого остались лишь расплавленные, а затем заново застывшие разноцветные лужи на полу и ромбовидная решетка, за которой теперь располагалась глухая стена, небрежная кладка которой так и кричала, что место это старались как можно скорее спрятать. Пол у стены был обуглен, с потолка рваной паутиной свисали почерневшие от копоти обрывки балдахина. Альфа ничего не понимает, он хмуро встает на то место, где пол пострадал от огня сильнее всего, окидывает взглядом всю комнату и понимает, что кровати нет. Вероятно, та должна стоять как раз на том месте, где когда-то… разгорелся пожар? Но что послужило тому причиной, и как пламя могло быть таким жарким, что даже расплавило стекло? И если королева умерла, производя на свет принца, то при чем здесь вообще пламя? Взгляд Чонгука уже более резко, с раздражением, шарил по углам, пытаясь найти ответы, но в комнате не было совершенно ничего, кроме копоти, испорченных тряпок и мебели, которая находилась достаточно далеко от места, где горел когда-то огонь, чтобы остаться невредимой. И пол спустя несколько шагов становился невредимым, без гари, даже под слоем пыли испуская перламутровое свечение. Кое-где на полу беспорядочными каплями поблескивал янтарь. Чонгук все никак не мог проследить его рисунок – дорожка бесформенными кляксами вела от центра в угол комнаты, где стоял крепкий письменный стол. На его столешнице альфа тоже обнаружил янтарные следы, которые растеклись там, будто застывшие лужи. Проведя по ним пальцами, Чонгук ощутил неровность, как будто кто-то намеренно и неосторожно расплескал по комнате жидкую смолу. Стол был ею как будто бы изуродован: янтарь застыл сверху, на передних ножках и попадал крупными каплями с краев, на полу очертив прямоугольный контур. Чонгук, по привычке потянувшись было за своим янтарным камешком, что всегда носил в кармане, вдруг обнаружил, что при переодевании забыл безделушку в покоях короля. Это заставило его опомниться, осознав, что он пробыл здесь уже слишком долго. Терять время на заброшенные покои королевы, в которых ему не найти никаких ответов, было сейчас непозволительной роскошью, потому альфа, бросив еще один короткий взгляд на застывший под ногами янтарь, направился к выходу, прочь из покоев, широко шагая по длинным, прогретым солнцем коридорам дворца туда, где Чонгука уже, должно быть, ждали его люди.***
Широкий стол в переговорной комнате, которая обнаружилась за тронным залом, оказался способен без труда уместить за собой около двадцати грузных мужчин. Альфам, сидящим на массивных стульях с высокими спинками, с непривычки тяжело было дышать от зноя, какой до них добирается, несмотря на царящую здесь тень. Они все давно уже избавились от тяжелых лат, плотных камзолов и меховых накидок, и пот теперь просто градом лился по голым торсам и плечам. Климат морского южного берега был не по нраву жителям северных пустошей. Солнце не так давно миновало зенит, оно светило в небесной лазури так ярко, что чувствительным глазам чужеземцев на него невыносимо было смотреть. Раскаленный добела шар плавил, кажется, даже сам воздух, нагревая улицы. Город внизу огромен. Чонгук, подошедший к ряду сквозных окон, смотрел на него и понимал, что границы крепостной стены, возведенной из белого камня, затерялись где-то вдали. – Как обстоят дела с трупами? – Тела начали убирать с улиц в разгар прошлых сумерек, но работы еще достаточно. Солдаты Виолы и наши воины… убитые есть также и среди простых горожан, в основном из-за образовавшейся давки в разгар боя. – Избавиться от них необходимо как можно скорее. Здесь не Север, где мертвая плоть сохраняется, потому что мгновенно замерзает. Южное солнце заставляет ее гнить, воздух внизу уже наполнен зловонием, скоро оно поднимется вверх, доберется и до замка. Вместе с вонью разложения придет болезнь, которую понесут крысы, птицы, даже вода… Нельзя допустить в городе эпидемию, – Чонгук говорит твердо. Отвернувшись наконец от городской панорамы, он обводит серьезным взглядом своих людей. Военные командиры не смеют возразить, понимая, как важен для их выживания данный шаг. Юный альфа прав в своих словах. – На улицы следует вывести больше людей, пусть стараются лучше. Оставьте нужное количество стражи, но слоняющихся по дворцу без дела я не намерен терпеть. Брассилийцев сложите в общую могилу где-нибудь за пределами городской стены, чтобы семьи могли затем прийти и проститься с ними. Наших братьев сожжем на погребальных кострах, как того требует обычай. Виола… столица должна оставаться сильной и неприступной крепостью. Если допустим здесь эпидемию, беспорядки, голод – в конечном счете проиграем эту войну. - Допустим, город мы взяли, – подает голос альфа – Альмир – он вдвое старше Чонгука и уже без малого десять лет возглавляет крупнейший из глассийских полков. Лицо его сурово, изранено холодом и сражениями. Взгляд голубых глаз тяжел и направлен на юного альфу из-под густых белых бровей. – Но что ты вознамерился делать теперь? Куда ты пойдешь? – Город будет полностью взят лишь тогда, когда мы установим в каждом его углу свои порядки, – поправляет Чонгук своего полководца. – Нужно убрать и похоронить всех умерших, отыскать как можно больше лекарей в городе, чтобы те помогли выходить раненых, наладить поставки еды и воды. Люди, что сейчас все еще прячутся по своим домам, напуганы – их следует успокоить, убедить, что жизнь каждого из них в безопасности теперь, пусть даже на место старой власти пришла совершенно иная. Не долог час, когда среди горожан могут найтись те, кто захочет воспользоваться случаем, собрать вокруг себя людей и попытаться отобрать замок уже у нас с вами. А у меня нет времени разбираться еще и с этим. Чонгук, видя, как альфы согласно кивают, размял сведенную в напряжении шею, хрустнув позвонками. Взглянув на карту государства, что была расстелена на всеобщее обозрение на столе, он подошел к ней ближе. Стянув с правой руки перчатку, обнажил свои когти. Острие на указательном пальце невесомо заскользило по бумаге, повторяя путь главного торгового тракта. – Нужно как можно скорее разослать гонцов. Лорды таких плодородных земель должны быть богаты и иметь свои войска. – Значит, для начала стоит выпытать у старого королевского совета, к кому нам направлять своих вестников. Думаю, языки мы им быстро развяжем, – усмехнулся Грен – альфа с длинной темной бородой и лысиной на всю голову. Он был начальником глассийской разведки. – Как только отпустишь, я с парой своих ребят навещу их в темнице. – Позже я присоединюсь к вам, – произнес Чонгук, согласно кивнув. Глаза же его все не отрывались от карты, внимательно изучая. Собрание продолжалось, командиры старались просчитать множество своих шагов наперед. Задача перед каждым из них стояла непростая: удержать в своих руках целое королевство. Как уже не раз прозвучало: то была не Эртера, что потонула в разладе и лишь потому покорилась, что ее животная суть доверилась крови, текущей в чонгуковых жилах. Брассилия совершенно другая, она пышет своей собственной силой, которая не зависит от величия ее короля. У этой земли своя история, свои бесчисленные богатства и традиции. И у нее все еще остается в живых законный наследник – символ и любовь государства, сияющего в величии Фениксов. Горные хребты на западе, равнины, речные долины, низменности, крутые южные берега, северные озерные края и холмы на востоке – Чонгук пытался охватить своим взглядом каждую деталь. И, пусть даже не давая себе в этом отчета, искал. Искал то самое, что посмело от него спрятаться где-то на этой земле, затерявшись среди просторов неизвестного государства. В памяти промелькнули те самые береговые утесы, что однажды он увидел сквозь бушующий шторм. Белоснежный замок казался обманкой в объятии яростных серых брызг и разрядов широких молний. Что это было? Крайняя южная точка, которая должна располагаться с левой стороны материка?.. Глаза остановились на пересечении меридианов, там, где в окружении горного плато, судя по обозначениям, стоял крупный город. На общем языке он звался Мериторн. Со столицей его связывала крупная река, берущая свой исток неподалеку от Виолы и несущая воды на юго-запад, чтобы затем бросить те в соленый океан. – Мне нужен придворный учитель. Наверняка, такой был у принца. Хочу, чтобы он обучил меня всему, что может понадобиться при завоевании этой страны, – изрек альфа, опираясь обеими ладонями на карту. То был его последний приказ.*** New Kings – Sleeping Wolf
В подземелье, расположенном под замком, от близости морского залива было сыро и сильно пахло солью. Из глубины коридоров то и дело до обостренного в потемках слуха доносился шум волн, облизывающих скалы. И крики. – Постарайтесь, чтобы они случайно не умерли. Южане не такие стойкие, как люди севера, – Чонгук нахмурился, слыша очередной душераздирающий стон. Грен, что встретил его у входа в темницу, лишь цокнул языком, но затем все же подозвал к себе одного из своих ребят и распорядился дознавателям убавить пыл. – Молчат, как будто языки проглотили. Но они у них все еще на месте! Мои парни постоянно это проверяют. А за одно после каждой проверки отрывают молчунам по пальцу. – У нас есть ответы хоть на что-то? – Выпытывали у одного, где находится личная казна Тэдеуса: хитрый ублюдок замуровал кучу золота в одной из крепостных башен. И узнали имена нескольких знатных высерков, которые держат под собой земли за пределами столицы. Заходя все дальше вглубь коридоров, Чонгук ощущал, как их затягивает густая темнота. Глассийцам для того, чтобы видеть, требовалось света намного меньше, чем другим людям. Лишь изредка на пути им встречались горящие масляные лампы, но бо́льшую часть пути одна тень преследовала их, слушая стук тяжелых сапог и лязг клинков в ножнах. – Нужно узнать, не размещены ли где еще в королевстве военные полки́. Еще заставить их показать на карте, откуда в город поступает чистая питьевая вода и куда сливаются нечистоты. – Мы как раз в процессе. – И тот мой приказ… – Я послал за ним, скоро омегу должны привести. Как ты и сказал, увечить не будем. Но я до сих пор не могу понять, что ты задумал делать с ним? Хочешь, чтобы парень сгнил тут без еды и солнца? Если решил избавиться, лучше уж сразу отруби ему голову, чтобы сильно не мучился… все-таки, это омега… – Не стану я его убивать. Просто хочу убедиться. – Убедиться в чем? Чонгук покачал головой, не желая утруждаться и вдаваться в какие-либо объяснения. Альфа был убежден, что это не касается никого, кроме его самого и принцев: одного подставного, одного – законного. Этой игры Тэдеуса он, как ни старался, понять не мог, и от того рассудок крыла жуткая ярость. Почему в Виоле жил самозванец? Неужели никто, кроме самого короля, об этом не знал? Правда ли сам безродный омега был уверен, что кровь в нем течет королевская? Тогда что с другим – с настоящим Принцем Тэхёном? Где он? Знает ли, что является теперь последним законным наследником этой страны?.. Знает ли он, что Чонгук пришел за ним и готов вести поиски? Коридор со временем сужается, стены теперь не гладкие, и те напоминают безобразную трещину в горной породе, чем сооружение человеческих рук. Скорее всего, это она и есть, потому что оканчивается путь альф пещерой высотой с пару метров, которой вместо одной из стен служит пустота. Пол через десяток шагов обрывается, уходя вниз отвесной скалой, о которую в брызги разбивается океан. – Наконец-то брассилийцы начали мне нравиться, – бормочет Чонгук, заставляя своего спутника громко рассмеяться. Грен, хохоча, подходит к одной из стен, к которой в ряд прикованы пленники. Уже довольно ослабевшие, грязные, с синевой на губах из-за того, что влага и морской сквозняк пробирают тела до костей. Командир разведчиков гремит железом, пиная толстую цепь, накрепко вколоченную прямо в скалу. – Эту пещеру тюремщики использовали как место, где жертв полагается готовить к допросу. Сейчас уже вечер, и на берегу отлив, но скоро наступит ночь, уровень вод поднимется, затапливая тут все по шею, а то и выше. Только представь себе: подступающая все ближе, заливающаяся в глотку соленая вода, морские твари, которые не прочь пожрать твоей плоти, да еще и ужасный холод. И так всю ночь, пока по отливе тебя не заберут на допрос, где едва ли ждет что-то приятней ночного досуга. Рассказывая Чонгуку то, через что проходят здесь пленники, альфа с кривой улыбкой наблюдал за бледными лицами советников, в глазах которых отражались поистине животная агония и такой же животный страх. – Прошлую ночь мы позволили им провести в камерах, потому что не хотели, чтобы кто-то из этих ублюдков раньше времени издох, но теперь настал черед им поведать все, что Вам угодно будет знать, Ваше Величество. – Замолкни, – отмахнулся Чонгук, прекрасно понимая, что своим взбрыком лишь спровоцирует старого знакомого, и был прав: тот снова захохотал. Со стороны трещины в скале донеслись посторонние шаги, и альфы обратили свои взгляды туда в ожидании компании. Вскоре из прохода появились два альфы, назначенные нести во дворце стражу, и тот, кого они сопровождали всю дорогу от надежно запертой комнаты королевского гарема до сюда. Омега, выглядящий сейчас на порядок хуже, чем десятком часов ранее, при виде Чонгука весь сжался, захрипев, попятился, но тут же оказался пойманным двумя парами рук. Лиловые глаза смотрели на альфу, накануне изнасиловавшего его, с ужасом, со слезами, с мольбой больше не трогать. – Ваше… В-Высочество… О Боги, пощадите Его Высочество… Чонгук заинтересованно вскинул бровь, мельком взглянув на седовласого альфу, что был прикован к стене в числе остальных. Он усмехнулся, встретив испуганный взгляд старика, а затем уверенно двинулся к омеге, хватая того за всклоченное гнездо серебряных волос. Подставной принц закричал, задергался в его руках, как попавший в силки зверек, но Чонгуку все его старания были нипочем. Он быстро, не позволяя никому сориентироваться, потащил омегу прямо к обрыву. – НЕТ! Ваше Высочество! Прошу Вас, умоляю! Господин, кто бы Вы ни были, пощадите его! Пощадите Принца Тэхёна! Молю! Заклинаю Вас! Старик дергался, повиснув на цепи, выламывая свои худые дряхлые запястья. Его губы в отчаянии тряслись, а костлявая грудь ходила ходуном, пока он наблюдал, как Чонгук заставляет омегу зависнуть над смертоносной пропастью, едва удерживаясь на твердой земле носками подошв. Альфа продолжал крепко держать того за волосы, но стоило бы ему только разжать свои пальцы… – Умоляешь пощадить Его Высочество? – холодно обратился он к старику, и тот попытался упасть на колени, да вот только не позволила короткая цепь, закрепленная слишком высоко. – Кого, по-твоему, я сейчас держу в своих руках? Чонгук встряхнул омегу, заставляя громко закричать, срывая нежный голос в испуге. Ногтями он вцепился в кожу рук на чонгуковых предплечьях, раздирая до крови и пачкая белоснежную сорочку черными пятнами. – Вы все! Кого вы перед собой видите?! Или мне скинуть его в море, чтобы развязать вам языки?! Чонгук сделал толчок, сбивая омегу с ног и заставляя повиснуть только на своей руке. Юноша сквозь рыдания захлебывался слезами, он весь окаменел, зависнув над бездной, и руки его похолодели от предсмертного страха. – Это Принц Тэхён! Прошу, это Его Высочество! – Это последний законный наследник страны! – Пощадите! Господин, пощадите! – Пощадите его! В глазах советников Чонгук видел искренний ужас, он его чувствовал кожей. Страх портил их кровь, потому ощущался безошибочно – тьма в альфе с радостью пробуждалась в ответ на него. – Цветочный Принц, такой прекрасный, каких больше свет не видывал, – повторил задумчиво Чонгук то, что благодаря певцам слышал множество раз. С обеспокоенных советников он перевел взгляд опять на омегу и наконец втащил его в пещеру обратно, позволив оказаться в безопасности и без поддержки рухнуть на пол. Альфа наблюдал, как тот сгорбился, спрятав свое заплаканное, красное от натуги лицо, и, сам склонившись над ним, продолжал говорить: – Похоже, они все в это верят… А что скажешь ты сам? Как твое имя? Чонгук, на этот раз совсем медленно, обхватил пальцами чужой подбородок, заставляя взглянуть на себя и снова сдерживая черную ярость внутри от того, что видит перед собою глаза не того цвета, что нужно. – Кто ты такой? – повторил он свой вопрос, сжав затем челюсти. – Я Принц этого государства, я младший брат короля Тэдеуса Хисса, а после его смерти – первый в очереди на престол. Во мне единственном отныне течет кровь Брассилии и ее древних королей, благословенных самим Фениксом, – обескровленные, искусанные губы омеги едва двигались, цвет глаз с трудом было можно разглядеть за толстой пеленой застывших в них слез. Но он все равно говорил, уверенно и так, словно был своим словам верен, ни разу в них не усомнившись. – Я – Тэхён Хисс, Цветочный Принц, если Вам будет угодно. Таким я являюсь по праву своего рождения, таким меня знает мой народ. После того, как ответ был получен, Чонгук промолчал. Он без особого интереса обвел взглядом омежье лицо – безусловно, красивое, хоть и обезображенное слезами и усталостью, – затем отстранился, поднимаясь. Советники бывшего короля вновь молчали, с тревогой рассматривая своего некогда цветущего принца. – Ты, – обратился Чонгук к старику, что первым начал умолять о пощаде для омеги, – кем ты являлся при дворе? – Всего лишь слуга, заведующий голубятней, господин, моим делом было отправлять птиц, чтобы те передали послания. Чонгук, выслушав ответ и оглядев незамысловатую одежду пленника, многозначительно взглянул на Грена. – Что? Он был в замке на момент захвата, в числе всех остальных важных индюков. Что еще нам было делать? Я не умею судить по этим южным тряпкам, чиновник передо мной или обычный смерд. – Слишком сильна́ твоя тяга защитить принца для обычного слуги, робеющего под взглядом господ, – хмыкнул Чонгук, обращаясь снова к старику. – Почему? – Его Высочество любит птиц, с самого детства он был частым гостем в моих голубятнях. – Значит, с самого детства ты знаком с ним? И рос он, получается, у тебя на глазах? – Так и есть, – старик закивал, и взгляд его выдал растерянность. Никто здесь, должно быть, уже не понимал, зачем юный альфа развел эту странную беседу. Однако, Чонгук получил то, зачем велел привести сюда принца. Удовлетворившись ответом, он вдруг скупо улыбнулся. – Омегу верните в гарем, глаз с него не спускайте и пальцем не трогайте. А этого старика – раскуйте, дайте согреться и поесть, отмойте от грязи. Наутро я хочу поговорить с ним. – А с другими что? – Допрашивайте, пока не удастся разузнать у них все, что нам нужно. У нас пока и в городе хватает работы, так что спешить с допросом некуда. Плотоядно усмехнувшись притихшим в страхе советникам, Чонгук на прощание сжал плечо своего командира и в одиночестве зашагал на выход из тюремной пещеры, однако, мельком прочертив взглядом по полу, вдруг заметил кое-что. И здесь – на камне имелись янтарные вкрапления. Словно застывшие капли, они слабо мерцали и уходили неровной дорожкой вглубь горного подземелья. Чонгук снял со стены лампу, без промедления двинувшись по янтарному следу. Тот вел долго извилистыми коридорами, настолько узкими, что иной раз приходилось задерживать дыхание, чтобы в них с успехом протиснуться. Янтаря на полу становилось все больше, он также встречался теперь и мазками на стенах, радостно встречая теплый свет зажженного в лампе огня. Привела янтарная дорожка к тупику. Альфа, упершись в стену, прислонил к той ладонь, подсветил и убедился – стена была выложена людьми, в отличии от всего, что его сейчас окружало. Значит, за ней что-то прятали… и камень – тот же самый, каким выложена стена в заброшенном королевском крыле. Это не могло быть простым совпадением. Альфа усмехнулся, заскрежетав когтями по стене. Кто-то пытался надежно что-то укрыть, в самом сердце Виолы пряталась тайна, какую в могилу с собой утянул ее последний король. Но зацепки, следы – остались. И раз они есть, значит, тайну еще возможно разузнать, если того захотеть.***
Стену удалось разобрать к глубокой ночи. Чонгук, разбуженный по собственному приказу, как только проход был расчищен, тотчас же спустился в подземелье. Приказав своим людям оставить его одного, он вошел внутрь открывшейся комнаты. Его встретила кромешная темнота и высокие, на десяток метров уходящие в неизвестность, отвесные стены округлой пещеры. Здесь стояло несколько ламп, которые до этого служили глассийцам, и огонь хорошо освещал небольшое пространство. Снова Чонгук видит копоть: та плотно легла на стены и пол. Снова он видит и янтарь: в нем каменная порода как будто измазана прямо человеческими руками, а в дальнем углу – застывшая широкая лужа. Альфа касается ее пальцами и вдруг непроизвольно вздрагивает, судорожно втянув спертый воздух. Его от этого прикосновения будто кольнуло тысячей острых игл, нацелившихся вдоль позвоночника. Кроме знакомых уже янтаря и копоти в помещении нет ничего, но этого Чонгуку достаточно. Ответов он не получил, но зато утвердился во мнении, что что-то в замке точно произошло. Когда? При правлении Тэдеуса или, быть может, его отца? И какое место в этой тайне уделено покойной королеве? И нужно ли вообще Чонгуку все это знать? Возможно, ему просто стоит отыскать истинного принца, которого требует его темная суть, и на том все кончится. Он слишком во всем этом погряз, слишком увлекся игрой в королевства, позабыв, что никакая власть никогда не будет светить простому бастарду. Да, сладость убийства приятна ему, необходима демону, растущему и крепнувшему внутри, но самому Чонгуку она не нужна… никогда не была нужна. Так же, как не нужен Цветочный Принц. Он не очарован им, не влюблен до больного сердца в его золотые глаза, не сражен нежной, невинной красотой… Но хищник в Чонгуке хочет встречи. Он жаждет этого омегу, потому что чувствует что-то внутри его хрупкого существа. И сам Чонгук чувствует – альфа горел в его объятиях сотни раз! – но едва ли теперь мечтает об их скорой встрече. Но человек не умеет бороться с демоном, он слаб перед этой черной силой, окрепшей на крови, чужих страхе, боли и жестокости. Если поначалу, много месяцев назад, Чонгук кое-как еще пытался совладать со своей темной сутью, то сейчас он знает – то бесполезно и крайне мучительно. Легче дать зверю то, что он хочет, и просто наблюдать со стороны. И признать уже: если раньше не боялся, то сейчас Чонгук боится того, что сокрыто у него внутри. Демон, очнувшийся от сна, пугает своими желаниями и неизмеримой силой. Альфа уже и не знает, способно ли что-то на свете их усмирить. И что по итогу останется от него самого?.. Растерявший всякий сон и сам потерянный в мыслях, Чонгук поднимается на смотровую стену, где изредка встречает своих воинов, несущих дозор. Виола вокруг него спит, а над городом светят тысячи звезд, но нет здесь, на этом южном темном куполе, танцующих огней. Как нет и холода, снега, стужи. В заливе, не скованном льдом, плещется море, река, собираясь пока из совсем мелких ручьев, устремляется на Запад… в Мериторн. Альфа прикрывает глаза, сменяя тьмой вид на узкое русло, одетое в набережные из камня. Ему этой ночью снова снился тот омега, истинный наследник брассилийского трона. Он вновь мог видеть его лицо и вновь сгорал с ним вместе от его внутреннего пламени. Рожденные, чтобы уничтожить друг друга. Неужели для них все и впрямь закончится так?.. Или же Чонгук должен будет первым наброситься, разорвать другого, чтобы самому остаться живым? Вдруг в принце тоже кроется демон? Вдруг его нежная красота – просто хорошая обманка для глупых глаз? Что ж, пока Тэхён далеко, Чонгук всего этого не узнает. Он распахивает глаза и вновь смотрит на реку, следует по руслу, уходя с ним все дальше к горизонту, а затем поднимается в темное небо, лишенное облаков. И невольно улыбается, заметив что-то до боли в сердце знакомое. – А вот и ты, брат. Чонгук остается на стене в терпеливом ожидании, продолжая смотреть в даль звездного неба, по которому летит белая, пока едва различимая точка. Постепенно ее очертания преображаются, становятся видны сильные крылья, скользящие на потоках воздуха. Спустя долгое время странствий Эхо возвратился к хозяину.Far from home – Tommee Profitt, Sam Tinnesz