Хосок
Королевство Валиссия, Северо-Западное побережье У Хосока с собой на поясе фляга, и он принимается отвязывать ее дрожащими, почему-то, руками, сам глаз не сводит с лежащего на песке юноши-омеги. У того ресницы еле-еле дрожат, а бледные губы все в мелких трещинах. Кажется до ужаса хрупким: дунь – и сломается. Альфа приседает рядом на корточки, и человек с крыльями совсем по-животному рычит, возмущенный такой близостью с чужаком, под приподнятыми губами видны длинные клыки. Хосок поспешно вытягивает одну свою руку, свободную от фляги, вперед. – Я просто дам ему утолить жажду. Мое имя Хосок, я вам не враг. Существо прячет клыки и кивает, а затем, глубоко вобрав воздуха в широкую грудь, валится набок. Хосок замечает, что одно из его рябых крыльев сильно кровоточит. Алые следы то и дело прячутся под волнами, что лижут песок, но затем появляются вновь. Но, несмотря на слабость, существо продолжает следить, пристально наблюдая за каждым хосоковым движением в сторону омеги. – Таких существ называют грифонами, они родом с Эртеры, там полно разумных тварей, живущих подле людей. Странно, что он оказался здесь: грифоны очень привязаны к месту, где родились, – шепчет Пирит, пока альфа все же склоняется над юношей и осторожно поднимает его голову, чтобы приставить к губам кожаное горлышко. – А омега похож на эростенца… интригующий дуэт. Юноша пьет торопливо, с силой зажмурившись, маленькое тело все трепещет от того, как сильна его жажда. Хосок смотрит внимательно. Ни разу еще не встречавши подобных людей, он прослеживает завороженным взглядом золотые узоры, что исчертили оливковую кожу, кружевом легли на ключицы, голени и тонкие запястья… Омега прекрасен, он кажется Вороньему Королю ночной лилией, красота которой неоспорима и очень хрупка. Сохранить ее в целости хочется равно так же, как овладеть ею всей без остатка. Хосок пугается собственных мыслей, над которыми внезапно становится совсем не властен. Когда вода заканчивается, и альфа возвращает флягу на место, прекрасный незнакомец откидывается снова на песок, так и не разомкнув глаз. Но он в сознании – это становится ясно по тихому "благодарю Вас", сорвавшемуся с его губ. – Ты можешь идти? – обращается Хосок к грифону. – Неподалеку отсюда лагерь моего племени, там вам помогут. Я возьму твоего спутника на руки, но тебя унести – дело непростое… – Я пойду сам, – последовал тихий ответ, и грифон зашевелился, медленно складывая крылья за спиной, чтобы встать. – Ты – помоги… ему… Решив оставить на потом все расспросы, Хосок вновь склонился над омегой, протягивая к нему руки. Тот слабо приоткрыл веки, встречаясь с ним глазами, подернутыми усталой поволокой. Лиловый взгляд снова заставил Хосока почувствовать, что под ногами его как будто вовсе нет твердой земли. Никогда еще альфа не встречал таких глаз, и теперь не думать о них показалось ему тяжким бременем. Омега, устроившись на его руках, ощущался легким и будто бы еще меньше, чем раньше казался. Он не двигался, лишь тихо дышал, ухватившись тонкими пальцами за ткань хосоковой рубахи, слишком жесткую для таких нежных рук. Мокрые черные волосы липли к коже альфы, посылая по той колючие мурашки. В лагерь они шли медленно, истощенному грифону путь давался тяжело. В спину дул вечерний бриз, и омега в насквозь промокшей одежде не мог сдерживать дрожь от сковавшего тело озноба. Хосок сжал его крепче, позволяя приникнуть к себе, тем самым закрывшись от ветра. Мысленно он обратился к Пириту, прося духа о помощи, и тот откликнулся, сделав кожу альфы теплее. И после тело омеги наконец перестало дрожать, расслабилось, а сиреневый взгляд снова нашел взгляд Хосока, дуря голову. Когда втроем они объявляются в клане, люди при виде чужаков сторонятся. Погрязшие в суевериях, они боятся, и Хосок остро чувствует страх каждого из них. Самому ему смерть нипочем, и за то он благодарен огненному духу, живущему внутри его тела. Но что до остальных, жизни которых так беззащитны? Все эти люди, отчаявшись, верят в силу богов и демонов… ими они и привыкли считать чужаков. Грифон кажется им страшным диким созданием, а мальчишка на руках их Короля – не иначе суккубом, уж слишком диковинная у того красота. – Я не прошу вас к ним приближаться, но также прошу не причинять зла, – твердо говорит Король, когда со всех сторон их обступает его племя. – Им нужна помощь, они сильно истощены и ничего вам не сделают. Будьте милосердны, как милосерден к вам я. Он несет омегу и ведет грифона в собственный шатер, решив, что подумает над их размещением в лагере позже, а пока – даст возможность поесть и отдохнуть. – Кто-нибудь, принесите еды и воды! – отдает он приказ, прежде чем скрыться внутри. Омегу он сразу кладет на свое спальное место, не заботясь о том, что оно может промокнуть. Он осторожен, старается опустить юношу мягко, чтобы не навредить. Грифон тем временем самостоятельно без приглашения рушится в кресло, что ближе всех ко входу в шатер. Внутри напольной чаши по центру на толстых поленьях трепещет пламя, освещая все мягким золотом. Грифон кажется Хосоку ожившей волшебной статуей. Существо тяжело дышит, и грудь его ходит ходуном. С крыла, пачкая длинные перья, капает кровь. – Кто тебя ранил? Ответа не следует, и альфа хмурится – не привык, что его вопрос кто-то смеет пропускать мимо ушей. Пусть чужак, но все равно тот находится на его территории, в его племени. Он должен быть благодарен и… Мысли Короля прерываются совершенно неожиданно – стоит лишь холодку легко пробежаться по его раскрытой ладони. Он переводит взгляд ниже и вдруг понимает, что это омега мимолетно коснулся его руки своими пальцами, а теперь смотрит на него, с трудом приоткрыв глаза. Черные ресницы дрожат, пуская тени в танец на гладких щеках. Губы распахиваются, чтобы глотнуть воздуха. – Он… устал… его мучает боль. Прошу, дай ему отдохнуть. Хосок чувствует, как разом вся его спесь сходит с него под воздействием всего нескольких слов, сказанных слабым голосом. Он, бессильный, кивает, и омега, еще раз вздохнув, прикрывает глаза обратно. Альфа остается стоять подле, смотрит на его руку, какая недавно его коснулась. Маленькая, тонкая, на которой каждый палец увит золотыми рисунками. Полог шатра приподнимается, и за ним оказывается Чимин. Хосок кивает ему, разрешая пройти внутрь, после чего омега, немедля, заходит, неся в одной руке плетеную корзину, а в другой – кувшин. Он принимается выкладывать еду из корзины на низкий стол, что находится у огня, и разливает ключевую воду по кубкам. Один из кубков он подносит грифону, и тот молча принимает ее. Со вторым подходит к омеге. Чимин, не долго думая, присаживается на край постели, приподнимает осторожно омегу, давая откинуться на себя, и помогает ему пить. – Ты… не боишься их, – не спрашивает, а просто замечает Хосок, на что Чимин кивает, слабо ему улыбнувшись. Король, получив от него подтверждение, слегка расслабляется. – Спасибо тебе. Заручившись помощником, Хосок распоряжается соорудить шатер для их незваных гостей, а пока тот готовят, наблюдает, как Чимин осторожно кормит омегу принесенной на ужин чечевичной кашей – у того сил не нашлось даже на то, чтобы удержать в руке ложку самостоятельно. В Хосоке это вызывает много странных волнений. Он подкидывает в чашу больш дров, чтобы огонь стал горячее и скорей нагрел воздух в шатре, а затем достает из сундука со своими вещами два комплекта одежды. Один кладет рядом с грифоном, который, разделавшись с ужином, продолжает молча наблюдать. Второй отдает в руки Чимину. – Помоги ему переодеться, ладно? Не хватало еще, чтобы они подхватили лихорадку от того, что все вымокли. Я велю лекарю прийти и осмотреть их. У него, – Хосок кивнул на грифона, – что-то серьезное с крылом. Чимин снова ему кивает, говоря, что все понял, и раскладывает отданную одежду – пару холщовых штанов и длинную льняную рубаху – у себя на коленях, зрительно прикидывая размер омеги рядом с собой, на что Хосок лишь пожимает плечами. – Ну, мало́ точно не будет. Все лучше, чем в мокром. Приподняв уголок губ в кривоватой улыбке, он вдруг снова сталкивается взглядом с незнакомцем, которому, кажется, горячая пища пошла на пользу. Тот смотрит на альфу, сведя на переносице темные брови, аметистовый взгляд мерцает в полутьме. – Спасибо, – благодарит, взгляда не отрывая от Хосока. Альфа, не найдясь с ответом, только кивает. Чувствует на себе, помимо юноши, еще пару взглядов, но на те отвечать не спешит, к омеге он оказывается будто прикован. – Мое имя Юнги. – Можешь звать меня Хосок. А это – Чимин, сегодня он за вами присмотрит. – Юнги единожды кивает ему. – Не трать силы, отдохните… Разберемся с остальным потом. Махнув Чимину, он оставляет его с двумя незнакомцами, сам не понимая, как на это решился. В обычное время он ни за что на свете не оставил бы чужаков в своем клане одних, а рядом с беззащитным омегой – тем более. Но… перед глазами все еще мерещатся глаза чужие – сиреневые, блестят и бьют куда-то Хосоку в грудину, заставляя задыхаться. Ладонь жжется в том месте, где его не так давно коснулись, как и шея там, где к ней прижималась чужая голова. Тело каменное, не желает слушаться волю. – Ты себя не вел так со слабым полом даже когда был девственником, – фыркает развеселившийся и до этого все молчавший Пирит. – Ради богов, замолчи, – просит Хосок его, пользуясь тем, что рядом нет никого из ворон. – Я и так дал тебе достаточно времени, пока ты стоял там над ним истуканом и слюной капал на пол. – Я просто никогда прежде еще не встречал подобных людей. – Слова твои что-то уж слишком разнятся с мыслями, – заметил Пирит, посмеиваясь. – Или ты не меня пытаешься обмануть, а себя самого? Что ж, тогда я не буду мешать. – Буду очень тебе благодарен, – хмуро отвечает ему альфа, а после их диалог и впрямь приходится прервать, потому что Хосок оказывается среди своих соплеменников. В клане ожидают важные вести: во время его недолгого отсутствия к ним пожаловали гости, и разговор не о двух неизвестных чужаках, обнаруженных Королем на берегу, а о целом племени, пришедшем с Востока. Мистерис, пока его не было, сама встретила новоприбывших и наказала им ждать, пока не возвратится Король. К тому времени, когда альфа со своими приближенными добирается до них, люди успевают разбить небольшой лагерь под стенами вороньего замка. К Хосоку навстречу из лагеря выходит крепкий седовласый мужчина. Лицо его пересекает старый шрам, который забрал один его глаз и заставил крениться вниз правый край губ. Племенные рисунки на его лице – черная вязь – лежат на лбу и впалых скулах. У альфы глубоко выбриты виски и в косах нет перьев, что редкость в их краях: значит, пришел он издалека. – Что привело сюда тебя и твой клан? – задает Хосок вопрос, прежде чем альфа останавливается напротив на расстоянии шага. Мистерис и братья-вороны в ожидании замирают у него за спиной. – Мой клан держит путь с Восточного мыса, – басит мужчина в ответ. – Мы идем с того времени, как подули теплые ветры, и повстречали уже много других племен. – Те восточней? – Не знаю, остались ли они там… люди бегут туда, где все еще безопасно. Слышал, на Юге прячется смерть, на Востоке же… – Что на Востоке? – Мои разведчики видели корабли Ромары в семи днях пути отсюда, – говорит Мистерис у него за спиной. Голос девушки напряженно звенит, и альфа кивает, подтверждая ее слова. – Чужестранцы идут, – выплевывает грубо. – Они обращают в рабство береговые деревни, вырубают леса, грабят месторождения – в недрах северных скал много руды. – Как быстро они продвигаются? – У людей в этом месте есть еще месяц-полтора мирной жизни, – альфа хмурит бровь над своим единственным глазом. – За это время ромарийцы разграбят все на своем пути и придут, чтобы то же самое сделать и здесь. – Нам нужно уходить, – шепчет Мистерис, хватая за руку Хосока, и вороны рядом с ней соглашаются. – Нет, – Хосок твердо отвечает им, не сводя все еще глаз с мужчины, стоящего напротив себя. – Мы только разослали гонцов по другим племенам. Если уйдем, они не отыщут нас. Не сумев объединиться, все валиссийские племена сгинут, в том числе наши. Поэтому мы останемся на этой земле так долго, как сможем. Будем ждать, а после уйдем все вместе. Если будет куда. – Делая шаг вперед, Хосок протягивает альфе свою руку, – я прошу тебя с твоим племенем примкнуть к нам. Обещаю, что мои люди не будут относиться к вам, как к чужакам, а будут считать равными и с вами считаться. Мы разделим кров, еду и будем друг друга держаться. Слово Короля. Мужчина кивает ему, отвечая на просьбу согласием. Тоже шагает и жмет его руку крепко, поверх накрывая второй своей. – Мое имя Трувор, Вороний Король. Рад буду объединить с тобой силы. И благодарен за приглашение.***
Этим вечером среди каменных развалин старого замка порывами воет ветер. Вороны, всю жизнь свою привыкшие кочевать и лагерь ставить из шатров и палаток, даже здесь не изменяют себе: им не интересны сырые темные комнаты, что каким-то чудом еще сохранились кое-где, и основной лагерь разбит в самом сердце замка на широкой площади под открытым грязно-сиреневым небом. Шатер Хосока стоит здесь же, Король старается всякий раз оставаться среди своих людей – так ему гораздо спокойнее. Когда дела с другим племенем удается уладить, и он возвращается к своим, руки над лагерем уже протягивает хмурая ночь. Ветер треплет огонь, и угли в кострах шипят под мелкими дождевыми брызгами. Сырость, спустившаяся с небес, проникает в камни и собирается щедрыми каплями росы на листьях плюща, который покрывает собою древние стены. Хосок быстро ест вместе с другими воронами, стремясь как можно скорее утолить скребущий изнутри голод, прежде чем забудется недолгим тревожным сном. Как вдруг вспоминает – в лагере он оставил незавершенное дело. Потому он тут же спешит распорядиться привести к нему близнецов. Рис с Чимином появляются быстро, видимо, еще не ложились, потому что знали, что Король, как вернется, их непременно позовет. Рис переглядывается с братом, прежде чем заговорить: – Мы поставили новую палатку для чужаков рядом с твоим шатром. Подумали, что ты захочешь держать их рядом, но у меня есть сомнения. Этот альфа… что с крыльями… он не внушает доверия. – Пока меня не было, он что-то сделал? Рис в отрицании качает головой и чешет задумчиво затылок. – Нет… он очень слаб и истощен. Лекарь осмотрел его крыло и сказал, что рана на нем старая и заново открылась от сильной и долгой работы. Иными словами – он вымотался. Видимо, очень долго летел… еще и с ношей в виде омеги. – А с омегой что? – Чимин о нем позаботился и приглядывал все это время, – тут же докладывает Рис, и брат его кивает, встретившись с хосоковым взглядом. – Он заснул в твоем шатре, как только поел. Мы пока что его так и не будили, но раз ты здесь… – Не стоит, – перебивает Хосок. – Пусть сам очнется, когда восстановит силы. – Но… – Я сам разберусь со своим ночлегом. Где сейчас альфа? – Мы увели его в приготовленную палатку, чтобы там его осмотрел лекарь. В ней он и остался, мы приставили к нему наших людей. – Хорошо, – утерев губы и отставив в сторону пустую тарелку, Хосок поднимается. – Спасибо вам, что не побоялись и помогли. – Что ж, измученные странники – не самое страшное, что нам довелось видеть, – Рис пожимает плечами, невольно обращая взгляд в сторону своего близнеца, который от услышанных слов шумно вздохнул и рукою схватился за подол своей короткой туники. Альфе пришлось взять его за эту руку, чтобы ту снова расслабить. – Если наша помощь будет нужна, ты знаешь, где нас искать. – Идите. Кивнув братьям на прощание, Хосок проследил, как те скрываются в мороке наступившей ночи. Время было уже совсем позднее, и кругом обосновалась тишина. Люди заснули в палатках и шатрах, и лишь караул медленно шагал по периметру высоких крепостных стен, наблюдая с них за лагерем и скалистой местностью вокруг. Грифон не спал. Когда Хосок зашел в палатку, что для него соорудили, янтарный взгляд альфы с хищным вертикальным зрачком тут же обратился к нему. Он полулежал на постели, сделанной из мешков с соломой, укрытых шкурами. Больное крыло было накрепко перевязано и зафиксировано так, чтобы быть прижатым к спине. – Сейчас-то будешь говорить? – спросил Хосок, проходя внутрь и опускаясь рядом с грифоном на соседнюю лежанку, сооруженную, судя по всему, для омеги, который пока еще находился в королевском шатре. – Скажи хоть, как твое имя? – Джин, – видно было, что существо отвечает нехотя, но раз подает голос, то знак это уже хороший. – Что вас привело на эти берега? Грифон перевел дыхание, брови его нахмурились. Он сверлил Хосока молчаливым взглядом, а тот то же самое делал в ответ, давая понять, что информация ему должна быть предоставлена. Грифон на его земле, и значит – будет подчиняться здешним законам. А каждый закон здесь твердит слушать волю Вороньего Короля, не возражать той и не перечить. Подчиняться. Потому он сдается, прикрывая на секунду глаза, а затем вновь на Хосока смотрит: не по-человечески, а больше по-животному, опасно. – Мы бежали от войны. – От какой войны? – Войны за морем. Вы здесь не знаете… Валиссия всегда оставалась и остается в стороне. Остальной мир сейчас неспокоен, государства враждуют. Эртера повержена, на Брассилии идет узурпация, Ромара готовится к войне… Несколько последних недель мы провели в бегах. Сначала пытались укрыться в Брассилии, но под власть узурпатора попало уже слишком много земель, и пришлось искать пристанище где-то еще. На Ромаре слишком опасно, и следующими ближе всех оказались эти земли. – Не лучший выбор, – покачал головой Хосок, с грустью усмехнувшись. – Я уже это понял: по разговорам вокруг. У меня слух острее людского. – И что же вы с твоим спутником теперь собираетесь делать? Снова отправитесь в бегство? – Я, как видишь, взлететь уже не смогу, – нехотя признал грифон, от нервов дернув здоровым крылом. – А твой спутник, кто он? Это твой омега? – Мой друг, – ответил Джин, прищурившись. – И что бы ни было сейчас в твоей голове, знай: я не пощажу своей жизни, защищая его. – Угрожаешь человеку, который вас обоих спас? – Нет. Лишь озвучиваю то, что является моим долгом перед этим омегой. Потому что не слепой и видел, как ты на него смотришь. – Твой друг красив, – Хосок пожал плечами, – признаю. Но не в наших правилах брать омег или женщин без их на то воли. Так что можешь быть спокоен на этот счет: омега в этом клане останется нетронутым. Даю на это слово Короля. – Я видел много королей, – хмыкает грифон, качая головой. – Слова большинства из них ничего не стоили. – Что ж… думаю, на моем счету королей даже больше. И уверяю, я не похож ни одного другого, какой когда-либо был до меня. – Время покажет. – И пусть так. Хосок поднялся с постели, решая, что на этом сегодняшний их разговор можно закончить. Завтра новый день, а в нем – новые силы и много работы. Так что нужно поспать. – Допускаю, что в одиночку вы на этой земле и дня не протянете. Оставайтесь с нами. Люди пока что боятся тебя, но время пройдет – привыкнут. К тому же, как сказал один мой товарищ, есть вещи здесь и гораздо страшнее двух заморских чужаков. Твоего друга я отправлю к тебе, как только он очнется, и обещаю, что он вернется в целости. Надеюсь, что и ты не сделаешь мне зла. – Раз ты дал мне слово, то и я даю свое, что зла не причиню. Пока ты и твои люди не задумают против нас чего плохого. – На том и решим. Постарайся поспать. Завтра я представлю тебя своим приближенным и вождям других кланов. Вести, что ты принес, могут оказаться важными для нас.***
Юнги. Чужое имя в мыслях произносится звучно и легко. Омега спит крепко, не двигаясь и еле дыша. Тени лежат на лице его серой маской, будто пытаются скрыть от посторонних глаз всю, истинную красоту. Но так просто ее не скроешь. Даже если затушить пламя в напольной чаще, позволив только углям там тлеть и слабо дымиться. Юноша в глазах Вороньего Короля видится звездой, если б одна из ночных светил вдруг стала человеком и спустилась на морской берег с небес. Черты его лица идеально сложенные, их хочется очертить пальцами так сильно, что кожа зудит. Волосы стали сухими, рассыпались тьмой у головы, закрыли гладкий лоб и уши, чьи заостренные концы все-таки проглядывают между прядями. Право, человек ли он? Больше похож на чудесное видение… Лагерь вокруг крепко спит, ночь за пределами шатра в этот раз темная и тихая, и половина ее уже успела пройти. Но Хосок все равно не спит. После беседы с грифоном он еще долго слонялся между шатров и палаток, изредка встречая на улице кого-то из своих людей. Затем он обошел крепостные стены, проверяя, в порядке ли караул, и вот, когда ноги его уже не хотели слушаться, а разум просил дать ему отдых, альфа снова вернулся. Вот только как будто бы и позабыл, что в шатре его ждал особенный гость, мирно спящий уже долгое время. Хосок, обнаружив его там же, где и оставил вечером, подошел ближе, не преследуя в голове ни единой мысли. И застыл, вновь пораженный чужой красотой. Чимин помог Юнги переодеться в хосоковы вещи, и теперь он был похож на ворону – члена их племени. Но одновременно отличий в нем было еще так много, что они обжигали огнем, настоящим, хоть и невидимым глазу. Золотые узоры, какими была расписана кожа цвета оливы, теперь спрятала плотная ткань, да и линии тела сделались совершенно нечеткими. Но субтильная фигура омеги все равно притягивала к себе, да и на лицо трудно было перестать смотреть. Хотелось… не уходить. Продолжать стоять – тихо, неподвижно, чтобы сторожить чужой покой и охранять, убедиться в том, что омега здоров и не напуган. О нем хотелось позаботиться. – Уверен, все это лишь потому, что до этого ты не встречал эростенцев, – передразнил его Пирит, вспоминая их недавний разговор. – Но со временем-то привыкнешь, глядишь, и дышать при нем начнешь. Говорить, конечно, вряд ли… Хосоку оставалось лишь покачать на шутливые речи головой. Что толку пытаться заткнуть веселого духа? К тому же, тот был прав, и спорить с ним казалось ужасной глупостью. Ведь каждая хосокова мысль всегда была у Пирита, как на ладони. Даже если альфа сам еще о чем-то в себе не ведал, тот мог уже это знать, потому что оказывался более сообразительным и мудрым. Наверное, сегодня был как раз такой случай. Пирит понял все гораздо быстрее Хосока, которому сердце пока не успело поведать все свои переживания. Но ничего, пройдет чуть-чуть времени, и глядишь… Бросив на спящего омегу последний взгляд, Хосок медленно отошел от него в дальний угол шатра, где разместился в кресле. Место не столь удобное, как постель, но выбирать ему этой ночью не приходится. Он не хочет на то время, пока омега еще не очнулся, оставлять его в одиночестве, потому решает остаться в шатре и предпринять попытку поспать немного. Несколько часов перерыва от земных забот будут нелишними. Прежде чем закрыть глаза, Хосок снова взглянул на омегу – тот подтянул руки к голове, сжав в тонких пальцах тонкое покрывало. На одном из них блеснула полоска золотого металла, которую раньше трудно было разглядеть среди узоров на коже. Может, раньше этот юноша был богат? Выглядит и впрямь не так, как бедняк или крестьянин – слишком уж нежен. Что же заставило его покинуть богатства и сбежать? Угроза, нависшая над их родиной, должно быть, очень велика… Но теперь ее нет, есть только воронье племя… и Вороний Король. Хосок слабо усмехнулся, по-неосторожности пропуская в уставшее сознание мысль о том, что в его королевстве омеге может быть лучше, чем в другом. Последнее, что он уловил, все еще идя по грани реальности, был тихий снисходительный смех огненного демона.***
Deep shadow – T.T.L.
Юнги
Солнце. Сколько бы ни прошло времени, сколько бы лун ни сгинуло в рассветных лучах, для Юнги момент появления солнца над каймой горизонта всегда будет искренне желанным. Тепло ярко чувствуется кожей там, где она не скрыта одеждой, и даже морской свежий бриз не может побороть ощущение мгновение назад родившихся солнечных лучей, которые пробиваются из-за горизонта и пачкают небо в розовый и золотой. Золотой этот цвет – как глаза у Тэхена. Омега, одиноко стоя на краю высокого утеса, вздыхает тяжело, позволяя ветру унести прочь кроху той горечи, что прячется внутри его маленького тела. Тяжесть этой горечи непомерна, она все копится, не дает позабыть о себе, да и как такое забудешь… Его брат, единственный родной человек, что остался… И Юнги сам оставил его. В начале он ненавидел Джина за то, что заставил бежать вместе. Он кричал на него, даже без особого успеха старался драться, брыкался, мешая тому лететь… Но затем силы покинули, тоска победила ярость, отчаяние сломало и заставило смириться. Им с Джином не справиться в одиночку, не победить против целого войска и не выкрасть у них Тэхена, который, ко всему остальному, добровольно согласился уйти с чужаками, только бы спасти тех, кто был дорог сердцу. Они должны уважать его выбор и жертву. Но… как же от этого больно!.. Больно так, будто это самого Юнги лишили всякой воли, заковали в кандалы и отправили в неизвестность, какая насквозь пропитана жестокостью, кровью и ужасом. Как же сейчас там Тэхен? Что эти звери сделали с ним после того, как забрали? Джин и Юнги видели, как караван из лошадей повез карету принца на Запад, в сторону столицы… Воины-чужестранцы спешили передать трофей своему вождю. Брассилия слегла под узурпатором, вассалы бывшего короля, отправившие бо́льшую часть людей на войну, остались без всякой защиты, и потому быстро опустили боевые знамена и склонили свои трусливые головы. Оставаться там стало опасно, и Джин решил отправиться в путь. Так они оказались на берегах Валиссии. Так они встретили племя ворон и Хосока, их Короля. – Не стоит тебе уходить сюда одному. Время неспокойное, всякое может случиться. – Здесь как будто на ладони весь мир, – произнес Юнги, не оборачиваясь на голос позади себя. А там тем временем раздаются шаги. Хосок приближается. Поравнявшись с Юнги плечом к плечу, так и остается, тоже обращая взгляд на встающее солнце. Оранжевый свет озаряет его серьезное лицо, слепит и заставляет прищуриться. Месяц успел минуть с того дня, как они с Вороньим Королем встретились. С тех пор Юнги и Джин остались жить в его клане, попытавшись стать частью него. Все омеге здесь было в диковинку: и хмурые береговые просторы, насквозь пронизанные ветром, и суровые люди со взглядом охотников, и чужие обычаи… и опасности, какие таили здешние места. Но, на удивление, он нисколько не боялся: Хосок принял их, наказал другим считать чужаков себе ровней, оберегать и учить тому, что сами умеют. Он следил, чтобы новоиспеченные члены клана быстро освоились, определил для них место, а не прогнал, как сделал бы кто-то другой, окажись на его месте. Хосок был хорошим Королем, лучшим на памяти Юнги, а о разных королях бывший принц Эростена слышал немало. – Джин сказал, что по ночам ты часто не спишь, – снова альфа подал голос и повернулся, чтобы профиль омеги был теперь перед его глазами. Юнги посмотрел на него в ответ, губы недовольно сжались. – Обычно из него лишнего слова не вытянешь, но когда что-то нужно держать за зубами – становится ярым любителем поболтать. Может, в него вселяется злой дух? Хосок пропускает недовольную колкость и продолжает смотреть на него, ожидая ответа, который устроит больше, чем недовольное бурчание. – Я лишь хочу убедиться, что с тобой все хорошо. Бессонница не может быть просто так. Ты чего-то боишься? Могу я чем-то тебя успокоить? – Навряд ли, – Юнги горько усмехается, обнимая себя руками за плечи. – Разве что, ты соберешь большое войско, построишь тысячу кораблей и на них пойдешь войной на Брассилию. – И зачем бы мне это делать? Она далеко отсюда, и не так давно ее захватило другое северное королевство. – Так и есть, – Юнги рвано выдохнул. Сиреневый взгляд грозно вспыхнул, прежде чем скрыться за веками. – Туда пришли чужестранцы и захватили все: сначала столицу, затем остальные города. И вскоре добрались до того места, где я жил… вместе с братом. – Что с ним случилось? – Не знаю, – Юнги произнес эти слова с тяжестью, весь зябко сжался, все еще не умея бороться с болью от мыслей о том, что ведать не ведает, жив ли вообще Тэхен… – Они пришли за ним, а он – не сопротивлялся, когда его забирали, потому что знал, что за его сопротивлением прольется много крови. – За ним?.. – Хосок нахмурился, насторожившись под чужими словами. Ранее он привык считать, что Юнги родом из знатного дома, а Джин – его стражник и друг. Он озвучил это однажды при грифоне, и тот не стал отрицать. Но разве за простыми дворянами приходят, готовые пролить кровь? – Кто был твой брат? – Единственный законный наследник, который остался в живых, – с грустной улыбкой на губах Юнги вновь встретил взгляд, обращенный на себя. – Мой кузен – Тэхен Хисс, Цветочный Принц Брассилии. Думаю, даже в этих местах о нем слышали. – Но если он – твой кузен… то кто ты? – Теперь – никто, – усмехнувшись, омега пожал плечами. – Я отрекся от своего титула и от той жизни, все это осталось в прошлом и не вернется больше. Разве есть смысл его вспоминать? Лучше я научусь жить тем, что имею сейчас. Кто знает, может, когда-нибудь у меня получится смириться и отпустить то, что я оставил за этим горизонтом. Они оба замерли в тишине, наблюдая, как раскаленный лик светила нависает все выше над водой. Океан сегодня был тих, берег его прогрелся, и еще немного погодя можно будет услышать, как шумят дети, примчавшиемя из местной деревни, чтобы плескаться в море и собирать ракушки. Несколько лодок медленно уплывали в море, везя рыбаков из их племени. К обеду те наловят рыбы. – Я рад бы был остаться здесь на долгое время, – признался Юнги уже более спокойным голосом, в которым было гораздо меньше норова, не переставая, он все наблюдал за открывающейся взору картиной. Та дарила его сердцу покой даже сквозь постоянную боль. – Просто жить, знаешь… Быть простым человеком, работать, найти друзей, завести семью… Это будущее гораздо лучше того, какое было когда-то судьбой мне уготовано. Я готов бы был на него обменять горы из золота и драгоценных камней, сотни замков и все богатства, какие только у меня были... В них нет смысла без свободы. А здесь я могу быть свободным. – Каждый, рожденный в Валиссии, считает себя ее пленником, – тихо возразил Хосок, качнув головой. Он не хотел разбивать хрупкие мечты этого не менее хрупкого омеги, но реальность вокруг них была жестока, она не поленится подкараулить и напасть в любой момент, чтобы сожрать тебя заживо. И причинить много страданий, много страха. – С малых лет мы растем в кандалах. Я не знаю, что значит свобода. – Так вот, что значат для тебя кандалы? Страх? Вы боитесь, что вас настигнет смерть? Хосок про себя усмехнулся. Только ему смерти и бояться, конечно… – А ты – нет? Юнги задумался, нахмурив брови, но затем его лицо так же быстро и разгладилось, стало спокойным. – Я был рожден среди бессмертных. Слышал когда-нибудь об Эростене? Сапфировый остров, на котором добывают волшебные самоцветы, дарующие людям вечную жизнь… Вот только магия работает лишь на чистокровных, я же – полукровка. – Он улыбнулся, его пальцы заскользили по предплечьям, задирая рукава просторной сорочки. – Эти рисунки для эростенцев значат залог долгой жизни. Вечной. Рисунки и глупые камни. Я же, однако, ношу их скорее как украшение. Они для меня бесполезны. Я давно принял, что смертен, и когда-нибудь моя жизнь придет к своему завершению… как жизнь моей матери когда-то. – Юнги убрал пряди черных волос, которые разметал ветер, с лица, открывая свои заостренные уши. – Поздно или рано… я понял, что мне совсем неважно, сколько я проживу. Но я хотел бы прожить время, которое отделено мне, счастливым. И больше не в плену, даже если клетка моя будет из золота и сапфиров. Хосок смотрел на Юнги в этот миг, когда тот говорил, раскрывая перед альфой свои мысли, и чувствовал, как ноет его охваченное огнем сердце. Даже Пирит внутри его разума молчал, смутившись той силе чувств, которую ощутил от мужчины, в теле которого жил. А мужчина тот оказался сражен омегой еще сильней прежнего. Он почувствовал силу духа, которую раньше не замечал, глубину мысли и искренность в лиловых глазах, боль и тоску, смелость и давнее отчаяние, толкнувшее отречься когда-то от всего. Ради чего?.. – Я бы хотел когда-нибудь подарить тебе свободу, Юнги. Губы омеги дрогнули в улыбке. Он не смел просить кого-либо о подобном, никому ранее, кроме, разве что, Тэхена, не докучал своими фантазиями. Но Хосок заставил его с собой поделиться, и это случилось так легко, что омега не заметил, как выдал всю правду, обнажив перед альфой – Королем, на плечах которого лежали судьбы сотен других – мысли о несбыточном. Но ему так хотелось в них верить… Он бесчисленное количество раз себе представлял, как стоит точно так же в объятиях рассвета, как и сейчас, и никто больше не подходит сзади, чтобы предупредить об опасности. Но подходит, чтобы, разве что, обнять… Вдруг он представил, как на себе ощущались бы чужие руки… Вдруг представил, какими бы они были. Тонкие, но сильные, со шрамами на загорелой коже и вечным запахом дыма, что почему-то всегда исходил от Вороньего Короля… Хосок смотрел на него открыто, будто приглашал продолжить их беседу, пусть даже и без слов – глазами. Сирень смешалась с темным деревом, улыбки на лицах согревали не хуже летнего солнца. Хосок отмер первым. Он протянул Юнги свою руку, предлагая ухватиться за нее. – На самом деле я пришел, потому что скоро наступит время завтрака. Составишь мне компанию? Юнги отвечает молчаливым согласием, принимая его ладонь, и дает альфе увести себя с высокого берега, позади оставив море и занимающийся летний день. На душе у бывшего принца что-то непонятное, что-то, чему внутри него тесно, и потому под кожей зудит. Там и тоска, и тревога, и опасения… но все они придавлены будто покоем, и причину тому Юнги способен понять, ведь далеко не глупый. Она идет рядом и крепко держит своей теплой рукой. Шагает уверенно, статно, как и положено Королю, но смотрит сверху-вниз на Юнги с осторожностью и заботой. И внутри разом все бури стихают, а дыхание становится таким томным… Но хорошее заканчивается быстро: Хосока, как только они появляются среди ворон, замечают его приближенные и просят своего Короля уделить внимание скопившимся делам. Время сейчас суетное, все новые кланы прибиваются под воронье крыло, стекаясь на западный берег отовсюду, внемля зову Хосока. Их нужно устроить, выслушать, дать работу, пищу и кров. Время идет, каждый день ожидания все опасней предыдущего, но они все еще стоят здесь, все еще ждут. Чтобы спасти так много людей, сколько смогут. Юнги понимает, как важна роль правителя здесь, в этом клане. Люди уважают Хосока не только за сверхъестественную силу, о какой омеге еще с первых дней поспешили поведать, но и за справедливость, заботу, великодушие, мудрость. За человечность, непонятно откуда взявшуюся у… божества? Юнги без труда смог поверить, что никакая стрела не страшна Вороньему Королю – он когда-то рожден был среди бессмертных, и таким его не удивишь. Но также омега чувствует в нем человека… Хосок не Бог. Для людей здесь – напуганных, суеверных, спасенных им – да… Но у эростенца глаза видят совсем по-другому. Те привыкли смотреть сквозь плотный морок и видеть самую суть. Хосок – не Бог. Но несомненно Король. Позавтракать вместе им так и не случается. Альфа, извинившись, покидает Юнги, проводив до строения, в котором разместили кухню. Впрочем, одного не оставляет – окликает Чимина, и тот, кротко улыбаясь, подходит, чтобы показать место, где ест сам. Чимин Юнги импонирует. Он никогда не говорит, и глаза его могут иногда засмотреться в пустоту, вероятно, отыскав в прошлом старых злых призраков, но присутствие его рядом очень ценно. Омеги, можно сказать, неплохо сдружились. Юнги, совсем не знающий толка в делах простой черни, с помощью нового знакомого учился элементарным вещам, какие требуются здесь, чтобы выжить. Он не был наивным и глупым, знал, что после стольких лет во дворце сам не справится, не сможет полноценно жить. Он не знал, как готовится еда, как ловится дичь, как люди чинят одежду, как стирают ее, как разводят огонь… раньше все это знать ему было незачем. Теперь же – хорошо, что есть, у кого поучиться и кто не осудит и не упрекнет, даже если захочется, ведь говорить не может.***
С Королем в следующий раз они встречаются только за ужином. Время позднее, и люди, чтобы разогнать холод и тьму, собираются у костров. Временами это бывает весело – когда альфы напиваются кислого эля и без музыки горланят песни невпопад и не всегда одну и ту же. С глупости этой трудно не смеяться до слез, увлажнивших глаза. Юнги сидит у трещащего поленьями пламени, рядом с ним Джин голодный, как и всегда, быстро жует что-то из своей миски. Грифону еды требуется больше, чем людям, и желательно чтобы мяса – длинные клыки, что с легкостью хрустят костями, прекрасно выдают его хищную суть. Ему приходится самостоятельно охотиться в лесу, чтобы раздобыть себе пропитание и не объесть племя. Больное крыло ему в этом не мешает – Джин, ко всеобщему удивлению, оказался прекрасным лучником и с мечом управлялся не хуже, чем со стрелами. Лучше военного ремесла ему давалось, разве что, лишь молчание – тайны свои упрямый грифон так ни одну и не раскрыл. Юнги, несмотря на месяцы их знакомства, не прознал о Джине ровным счетом ничего, но уже смирился с этим и с расспросами не лез. Какая разница, если теперь у обоих них жизнь совершенно другая, а будущее – так вообще неизвестно. И пугает. Кроме них у костра народу не густо – все же, Джина вороны все еще опасаются, считая если не демоном, то точно каким-то диким созданием. Здесь еще только Чимин, сидящий рядом с Юнги, и его брат-близнец Рис, с которым омега тоже успел завести некую дружбу. Парень неплох, рад помочь, если заметит, что у Юнги в чем-то возникла сложность, может выслушать и объяснить простым языком в тех случаях, когда этого не может сделать Чимин. Братья – единственные, кто совершенно Джина с Юнги не боятся. Как сказал Хосок – они видели то, что на гораздо больших правах способно внушать людям искренний страх. Хосок выходит к ним из плотной тени, позволяя огню оставить на лице своем яшмовый отблеск. Альфа спокоен, но по глазам его видно – устал. Те темные и не отражают свет, смотрят внимательно, с задумчивостью. Юнги встречает его взгляд и не спешит отвести свой, наблюдает, как Король все ближе подходит к их скромной компании и тоже садится у костра. Омеги, что сегодня заправляют ужином, вскоре приносят для него еды, а затем быстро уходят к другим. Рис теснится, чтобы Королю было место орудовать руками. Юнги с Хосоком оказываются друг у друга напротив, их разделяют огонь и серый дым, вверх уносящийся мягкими волнами. Тихо. Сонливость от этой тишины приходит быстро, и веки пытаются сдаться ей на милость. Но Юнги борется. Сам не знает, почему еще не ушел к себе, не лег в постель и не забылся сном, которого так не хватало весь день из-за раннего подъема, когда еще даже не зажегся рассвет. Омега продолжает сидеть в кругу у очага, слушая, как в ночном спокойствии растворяются тепло, людские голоса и шорох. Его миска давно пуста, в кружке не осталось воды, а Джин – поднимается, чтобы проститься и уйти спать, ему силы необходимы, чтобы крыло быстрее зажило. Бусины и перья в волосах Хосока красиво переливаются. Хочется их коснуться, понять, как те бы ощущались под пальцами. – Можешь заплести меня завтра? – обращается Юнги к Чимину шепотом, склоняясь к уху омеги. – Я тоже хочу себе косы и перья в волосах. Чимин отстраняется, смотрит на него с интересом, касается кончиков черных волос, которые, хоть за долгое время и отрасли, но все еще довольно короткие для здешних мест. Затем все же кивает, один уголок губ изгибая в едва заметной улыбке. Хосок, наблюдая за омегами со своей стороны, склоняет голову набок, следит, как Юнги улыбается другу, а затем и сам получает в свой адрес чудную улыбку и красоту лиловых глаз, на него снова обращенных. Юнги улыбается ему. И они сидят затем так, переглядываясь, но не утруждаясь тем, чтобы придумать слова для разговора – ни к чему те. Улыбок и взгляда вполне достаточно. Это впервые так. Хосок с омегами обычно не робок, а здесь вдруг не знает, с какой стороны подступиться. Юнги кажется совсем другим, отличным от здешних, и речь не о его заморской красоте, не о говоре… но о взгляде. Том самом, сквозь который так сложно читать его душу. Потому что душа у него глубока, побуждает упасть в себя и парить в беспомощном ожидании, когда разобьешься об землю. Вот только Хосок все еще бессмертен. Потому взгляд чужой ищет, падает в него и разбивается вновь и вновь, раз за разом. Прекращать даже не думает. Юнги альфу притягивает, располагает и заставляет изнывать в желании узнать, раскрыть для себя, овладеть им, как драгоценным сокровищем. И оберегать ото всех других, заботиться и не вредить. Он же так хрупок… Но вот омега поднимается, попрощавшись с близнецами. Руки его в золотых узорах убирают за уши пряди распущенных волос, когда он осторожно обходит догорающее пламя. Поравнявшись с Хосоком, говорит также и ему на прощание тихо: – Спи спокойно сегодня. – И ты спи спокойно. Юнги вновь ему улыбается, вновь блестит сиреневым взглядом, а затем уходит, скрывшись в плотной ночи. Альфа еще какое-то время чутко прислушивается к его осторожной поступи, когда тот петляет между чужих шатров, направляясь к палатке, где ему отведен ночлег.***
Снится Юнги Тэхен. Кузен часто приходит к нему в сновидениях, и эта ночь исключением не становится. Принц Брассилии молчалив, смотрит с тоской и тяжкой покорностью. На щеках его блестят алмазные слезы, и Юнги просыпается, потому что и сам плачет. В тишине ткань под его головой становится мокрой, а дышать все тяжелее. Глаза, застилаясь слезами, слепо смотрят в глубокую ночь, пока среди той не раздается посторонний голос: – Мы бессильны перед судьбой. Чем раньше ты примешь эту правду, тем легче будет жить. В конце концов отпустить все равно придется. Лучше не противься. – А сам ты внял совету, который даешь мне? – Только один из нас волен сделать выбор, каким путем идти. – Разве? Ответа Юнги не дожидается – как и всегда, когда речь заходит о тайнах Джина, в которые грифон никого не собирается посвящать. Омега не настаивает, лишь хмыкает грустно и отворачивается к стенке, жмурится, пытаясь снова заснуть. Хоть и знает, что теперь сном забыться у него выйдет не скоро, а лишь, может, под утро, с зыбким рассветом.*** Хосок
Король забывается в делах, что затягивают его сильнее по мере того, как все новые племена приходят к ним с Восточных берегов. Срок стоянки почти завершен, идет уже на считанные дни, и вскоре альфа готовится отдать команду людям собирать скарб, запасаться провизией и отправляться в путь – вдоль берега на Запад, чтобы искать в тех краях возможного спасения. Очередное утро встречает его только окончившимся дождем и густым туманом, липко целующим кожу. Облака еще не покинули небо и затянули серостью оранжево-голубую лазурь, море неподалеку возмущенно шумело, не пуская в свои границы сонных рыбаков. Крестьянская деревня, одна из немногих, что были спрятаны среди острых прибрежных скал, уже пробудилась от сна. Людей здесь жило мало: море часто забирало альф, а зимние холодные ветра – омег, женщин, стариков и детей. Но жизнь все же боролась с суровостью стихии и все еще теплилась. Хосок наказал никого здесь не трогать, забирать у слабых последнее он не хотел, а вот услугами местных кузнецов поспешил воспользоваться, пока возможность подвернулась. Оружие всегда пригодится, в лесах на деревьях то не растет. Выходя из местной кузницы на свежий воздух, альфа жадно вдохнул, сразу чувствуя, как сквозняк стремится забраться под ворот намокшей от пота рубахи – в кузнице от нагретого горна стоял жар такой силы, что ноздри жгло от простого дыхания. Пирит внутри его тела заворчал в недовольстве с того, что пришлось покинуть нагретое местечко, где все было объято его родной стихией. Кузнецом изготовлен последний заказ для них: несколько клинков и наконечники для стрел, которые альфе не терпится скорее опробовать. Наконечники и один небольшой кинжал он забирает себе, а остальное велит нести в лагерь и поделить по-честному среди тех, кто нуждается в оружии и ладно управляется с ним. Люди его быстро уходят, получив приказ. Хосок же – остается. Засматривается. На другой стороне небольшой площади, увлеченный беседой, стоит омега. Стройность субтильной фигуры не может скрыть даже плащ до колен, в который он кутается. Капюшон плаща откинут на спину, и резвый ветер играет с черными волосами, треплет белые перья, которые в них вплетены, и гремит металлическими звеньями длинных сережек, совсем недавно украсивших мочки острых ушей. Юнги с каждым днем все сильней похож на ворону. Он уже в их одежде, с волосами, заплетенными в традиционные косы, а на лице у него красуются белые узоры – валиссийцы верят, что узоры эти помогают укрыться от взора Смерти. Альфа знал, что Юнги часто ходит в деревню. Ему с местными интересно, те многому могут научить такого, как он – не знающего совершенно, как самостоятельно вести быт. Да и с простыми людьми бывший вельможа раньше не так чтобы часто имел возможность вести беседы… На Валиссии же мир ему открывается с совершенно другой стороны: показывает суровость, лишения, страхи и боль, которые могут иной раз сопровождать человека всю жизнь… так он хотя бы может увести свои мысли в другую сторону, отвлечься от своих грустных дум, что – Хосок не может не замечать – все еще терзают его. А в делах и тяжелой работе забыться бывает легко. Одного Хосок его сюда, конечно, не пускает: рядом Король замечает нескольких ворон, которые у местных пытаются выменять отрезы ткани взамен пойманного зайца, но те все не соглашаются, говорят, что заяц их больно худой. Скорее всего, просто хотят и второго, которого один из ворон прячет под плащом на своем поясе. Народ здесь хоть и хлебнувший невзгод, да только выгоду свою упускать не дураки. Юнги одним глазом подсматривает за ними – ему интересно, чем кончится спор. Тонкие губы гнутся в беглой улыбке, когда альфа, ругнувшись, швыряет и втрого пойманного зайца на стол. Хосок тоже ухмыляется, и в этот момент оказывается наконец-то замеченным. Взгляд Юнги на себе он теперь способен почувствовать кожей – по той посылается дрожь, а в грудине оживляется огненный дух, почуявший, как запнулось вдруг хозяйское сердце. – Люди, – бормочет пренебрежительно дух, – и зачем только добровольно соглашаться на то, чтоб стать абсолютно беззащитным к постороннему человеку? Послушай свое сердце: оно сейчас от твоих волнений остановится и будет радо, глупое. Но альфа не слушает. Он бы, может, и рад, но не может – внимание покорилось другому, и он подходит ближе к омеге, который улыбке на своих губах позволяет стать куда шире, и нежный розовый контур их заставляет ощутить вдруг нежданную робость во взрослом мужчине. Щеки Юнги слегка пунцовеют, и румянец этот переходит на шею. – Уже насмотрелся здешних забав? – Все лучше, чем снова сидеть у потухшего костра, – Юнги пожимает плечами, сразу делаясь грустным. – Многие в эти дни пропадают на охоте, даже Чимин и тот сегодня ушел с Рисом в леса, чтобы наставить силков для дичи. Джина я не видел с самого подъема. А здесь… здесь хотя бы можно с кем-нибудь поговорить. В тишине я часто начинаю думать о… разном. Хосок хмурится, понимая, к несчастью, что на душе у Юнги вновь неспокойно. Таким оставлять его не хочется. Он не может уделить омеге достаточно своего времени – слишком занят бывает день ото дня. Но раз сегодня вороны разбрелись кто куда, да и его в лагере никто в скором времени не ждет… – Я тоже не прочь поохотиться, – говорит он, улыбаясь омеге, который наоборот расстроенно хмурит брови, ожидая, что и он его сейчас покинет. – Составишь компанию? – Я?! – Юнги теряется, от неожиданности даже руку прикладывает к руди и наполшага отшатывается от него. – Меня… такому никогда не учили. Я же омега… – Чимин – тоже омега, – замечает Хосок. – Да и другие омеги и женщины в моем клане умеют охотиться, иной раз альфам фору могут дать в драке. Это дело наживное, нужны лишь терпение, ловкость… и хороший учитель. – Правда научишь? Хосок протягивает ему руку, зовет с собой. А Юнги ему не отказывает, доверяет свою ладонь. Вместе они покидают рыбацкую деревушку и по узкой тропе устремляются в сторону леса.*** Arcade – Duncan Laurence
В лесу сыро, но зато – нет пронизывающего морского ветра. Древесные стволы под пальцами ощущаются мягко из-за мха, что толстым слоем покрывает их и корни, выглядывающие тут и там из-под влажной земли. Хосок ведет Юнги чуть позади себя, руку из своей предусмотрительно не торопится выпускать: вдруг омега с непривычки запнется, упадет еще или отстанет… За Юнги, такого беззащитного на фоне огромного дикого леса, тревожно. Папоротник цепляется за подолы плащей, под подошвами хрустит настил из опавших листьев и хвои. Хосок слышит птиц, что во всю заняты своей каждодневной рутиной, и белок, скребущихся на ветках. Остальные, должно быть, не здесь. От берега тропы ведут восточней, в другую сторону, а они с Юнги сейчас следуют на Запад, все глубже погружаясь в здешний лес. Тропы незнакомые, тишина другая совсем – не та, к какой Хосок уже привык. Здесь светлее, часто встречаются поляны, на которые солнце бросает лучи, и на полянах можно найти поросли ягод. Руки Юнги быстро пачкаются кислым черничным соком. Но им все еще нужно продолжать путь, уйти еще дальше, туда, где незаметно присутствие людей, как будто и вовсе тех нет на морском побережье, и самого побережья – нет тоже. Нужно оказаться с природой один на один, там, где звери не знают человека, не прячутся и дают подкрасться к себе достаточно близко, чтобы после отдать свою жизнь. За время пути ни слова между альфой и омегой не сказано, но на душе у Хосока штиль, какой даже среди океанского простора он никогда не встречал. Только Юнги под силу с ним такое сотворить – наполнить таким неведомым ранее спокойствием, усыпить всякую тревожную мысль и весь мир сосредоточить только на взгляде своих глаз цвета нежной сирени. И за глазами этими – пропасть, об которую Хосок вновь счастлив разбиться. Останавливаются они нескоро. Юнги садится прямо в высокую траву, наблюдая за тем, как Хосок цепляет наконечники на стрелы, что ранее нес на спине в колчане. Лук у него также с собой, но прежде чем дать его омеге, альфа просит его подняться с земли и в руки протягивает кое-что другое. Легкий кинжал с довольно короткой рукоятью – как раз под омежью небольшую ладонь. – Красивый, – принявшись разглядывать подарок, Юнги улыбается. – И острый, – хмыкает Хосок, осторожно направляя чужую кисть с оружием в ней так, чтобы никому не нанести увечий. – Хочу, чтобы отныне ты носил его при себе. Так мне будет спокойней. – Я могу по-случайности сам на него напороться – Значит, я научу, как сделать, чтобы этого не случилось, – отвечает альфа, но затем просит серьезней: – не расставайся с ним. Даже ночью всегда держи рядом. Это – не Брассилия, здесь сохранить свою жизнь задача не из самых простых. Я буду заботиться, чтобы с тобой ничего не случилось, но на всякий случай все же… – Будешь заботиться? – перебивает, и Хосок слышит, как чужое дыхание обрывается на мягких губах напротив. Взгляд Юнги становится ранимый, открытый… – Конечно, – Король отвечает уверенно, пока повязывает ножны вокруг чужого пояса и чувствует невольно, насколько Юнги строен. – Всегда буду. Даю тебе слово Короля. – Слово Короля, – повторяет за ним Юнги, будто пробуя на языке и пытаясь раскусить. Задумывается, тот ли смысл изначально почувствовал, или обещание Хосока – всего лишь долг перед ним, как перед человеком, которому от дал дорогу в свой клан. – Кажется, здесь своими разговорами мы всех уже распугали. Альфа повел Юнги дальше. Они прошли еще немного, пока не вышли к узкому лесному ручью и не забрались на плоские камни у берега. Тогда Хосок передал ему лук в одну руку, а в другую вложил стрелу. Сам он встал позади, осторожно, совсем невесомо коснулся его предплечий и заставил приподнять руки. Направляя, помог занять верную стойку и натянуть тетиву. – Тише, – шепнул он. Они стояли теперь в такой близости, что губы Хосока фантомно касались заостренного омежьего уха. Кожа Юнги на шее от теплого дыхания, осевшего на ней, покрылась мурашками. От волос Юнги пахло солью и морем, пахло холодом. Но тело в хосоковых руках ощущалось теплым настолько, что могло бы расплавить, наверное, окажись они без одежды… о Боги, не стоит ему о подобном думать, стоя к омеге так близко. Мысли порою так слабы… Особенно перед ним. Юнги старается дышать тише, хмурится, силясь сохранить концентрацию. Глаза его скользят по ветвям растущих вокруг деревьев. На кого они ведут охоту? Он никого не видит. – В кого мне стрелять? – шепчет едва различимо, не поворачивая головы, но вжимаясь в тело позади себя неосознанно чуть сильнее. – Будь терпеливым, – подсказывает Хосок. Его пальцы осторожно держат вместе с Юнги и лук, и натянутую стрелу. – Стрела не любит, когда с ней резки. Он слышит по левую сторону заветный шорох, ждет еще… Стрела посылается низко, в кустарник, чтобы там вонзиться в добычу – в зарослях прятался фазан. Юнги восторженно вздыхает, опуская руки, которые больше никто не держит. Он оглядывается на Хосока, пораженный тем, что, пусть с чужой помощью, но выстрелить в цель у него все равно вышло с первого раза. Хосок усмехнулся. Обойдя его, он спрыгнул с камней, чтобы достать птицу и забрать обратно стрелу. – Наконечники хороши, – довольно произнес альфа, возвращая стрелу в колчан, фазана он закинул в плотный мешок. – Теперь за ужином сможешь похвастаться своей первой дичью… А теперь – давай-ка научу тебя целиться самостоятельно.***
Они продолжают свой путь, двигаясь вниз по ручью. Еще один подстреленный фазан отправляется к Хосоку в мешок, прежде чем звенящая галькой вода приводит к лесному озеру. Водоем небольшой, к тому времени уже щедро нагретый летним солнцем. Лучи золотят водную гладь и слепят глаза, заставляя путников щуриться. Хосок, присев на корточки у самого берега, пробует воду. – Теплая, – одобрительно бормочет, прежде чем обернуться на Юнги, который замер чуть позади, схватившись обеими руками за лук. – Хочешь искупаться? В лагере с пресной, и уж тем более теплой водой невсегда хорошо, жаль будет упускать такой случай. Юнги теряется, не зная, что и ответить. Искупаться ему хочется очень, кожа, привыкшая к ласке намасленной воды, что пахла в купальнях отцовского замка исключительно розами, часто теперь изнывает в тоске по былым ощущениям чистоты и комфорта. Но такова его жизнь теперь – омега терпит, не опускается до того, чтобы кому-то пожалиться. И теперь, оказавшись перед такой соблазнительной возможностью, он робеет… Хосок, пусть и хороший человек, спасший его не так давно, пусть и Король – все еще альфа. А сам Юнги – все еще невинен, как только распустившийся пионовый бутон. Пальцы сильнее хватаются за лук, а ноги напрягаются в желании сделать шаг назад. – Пожалуй, я откажусь. Хосок хмурится сперва, не понимая причины странного отказа. – Ты – идиот, – приходит Пирит ему на помощь. – Он – омега голубых кровей, а ты – альфа. Ты пугаешь и смущаешь его. Конечно, он так не согласится. – Можешь не переживать, я отвернусь и не буду смотреть. Просто постою рядом, чтобы охранять. – Это тоже слово Короля? – Оно самое. Юнги затягивает нижнюю губу в рот, думает. Видно, что борется с сильным соблазном… но тот в конце концов побеждает. – Спасибо, – благодарит, когда проходит мимо, и Хосок с легкой улыбкой кивает ему в ответ, сам продолжая стоять лицом к лесу. Альфа слышит, как позади него шуршит ткань: падает развязанный плащ, снимаются с пояса ножны, кожаный жилет скользит вниз по рукам, расслабляется шнуровка сапог, чтобы затем с бедер упали широкие брюки, а последней тело покидает сорочка. Омега наконец обнажен, а в горле у Короля – сухо. Пальцы цепляются за рукоять клинка на поясе, взгляд впивается в темный пролесок впереди. – Смотри не помри. Приходится размять шею свободной от оружия ладонью и на мгновение зажмуриться. Позади него теперь – тишина, но нетрудно вообразить, как Юнги босыми ступнями осторожно шагает к озерной кромке, как легкий ветер щекочет его голые плечи и купает в солнечном тепле мягкую кожу, покрытую росписью искусных чужеземных мастеров. Слышится всплеск, когда он погружается в воду, заходит достаточно глубоко и снова, кажется замирает. Теперь Хосок слышит только свое осторожное дыхание, которое вынужден контролировать… Юнги же долгое время не издает ни единого звука. Так долго, что альфа начинает маяться от волнения. Почему он не слышит, как журчит вода? Почему Юнги не шевелится? Он в порядке? Король убеждает себя, что действует, движимый не вожделением, не желанием плоти, а простым беспокойством. Осторожно он оборачивается, взглядом чертит по спокойному озеру, пока на небольшом расстоянии от берега не видит нагую фигуру, скрытую наполовину темной водой. Юнги стоит к нему так же спиной, руками обхватив свои хрупкие плечи. Ровная кожа цвета оливы манит коснуться, поясница открыта ровно настолько, чтобы у альфы потемнело в глазах. И так же голова его назад повернута. Сиреневый взгляд загоняет в ловушку. Юнги смотрит на него всего мгновение после, как дождался, пока альфа на него обернется. Затем взгляд его вновь обращается к озеру, и он заходит в воду глубже, по самую шею. Хосок выдыхает. Пойманный, он возвращается назад, пальцы сжимая крепче прежнего вокруг холодной рукояти. Слух теперь ласкает водный плеск, который длится до тех самых пор, как Юнги не заканчивает с мытьем и не выходит снова на берег. Выглядит, должно быть, как озерная нимфа, пока капли воды блестят на коже в лучах солнца, что еще достаточно щедры, хоть время уже и закатное. Быстро обсохнув, он одевается и дает знать Хосоку, что закончил. Спрашивает, не хочет ли альфа повторить за ним, но тот отказывается, говоря, что скоро стемнеет, а им еще нужно вернуться. Ночами в лесу слишком опасно, чтобы задерживаться. После они покидают лесное озеро. О том, что Хосок все же нарушил свое слово, никто предпочитает не говорить, но думают оба.*** Apocrypha I: Warrior's Vigil – Satellite Empire, DREAMOIR
Обратно они выбирают иную дорогу, чтобы срезать путь и напрямик вернуться к морю, не пробираясь сквозь чащу. Хосок выводит омегу из леса на раздолье широких холмов. Солнце ярко светит им в спины, лучи его дарят траве цвет степного пожара. Холмы так высоки, что подножья их тонут в густом вечернем тумане. Белоснежный плотный дым клубится внизу, а под ногами рассыпались богатым пурпуром колокольчики, чьи бутоны как отражения сегодняшних небесных красок. Тут и там над ними кружат пчелы и пестрые бабочки, и от картины вокруг сердце омеги сладко трепещет. – Так светло… так красиво! Хосок улыбается, подавая ему руку, чтобы тот на радостях своих не запнулся и не свалился с холма. Юнги доверчиво и уже вполне привычно хватается в ответ за нее, маленькая омежья ладонь в большой ладони самого альфы лежит удобно, как надо. Она снова холодная, но теперь может согреться. Хосок притягивает его ближе, так они и замирают, продолжая смотреть вокруг. Даль прослеживается на множество верст, уходит за горы у горизонта, над которыми, готовясь скрыться с глаз, нависло тяжелое красно-золотое солнце. Воздух прогрелся за долгий день, он горячий, но духота рассеивается степными ветрами. – Благодарю тебя за этот день, – шепчет Юнги, доверчиво глядя в его глаза, и Хосок знает, что если посмотрит в ответ, вновь затеряется в сиреневой глубине. И, конечно же, смотрит. Омега близко, едва не льнет к его груди, согласный быть в его руках, он дарит Королю свою благосклонность, на раз того опьяняя собою. Пальцы обеих рук они сплетают между собой. Хосок ниже склоняется, нависая над невысоким омегой, заслоняя от ветра, что треплет его смоляные волосы. Такой красивый и робкий, такой отличный от других, но самый желанный среди всех, кто был до него, кто есть рядом сейчас и кто еще будет. Хосок подле Юнги задыхается от чувств к нему… но дышит так свободно, как никогда. Он им очарован, порабощен, одержим сильнее, чем духом, живущим в его теле с самого детства. И он перед ним преклоняться готов, даже если его не попросит никто. – Я хотел бы все дни, что еще мне отведены, даровать тебе, – произносит альфа в ответ, и глаза Юнги от его слов вспыхивают ярче лучей солнца, какие в прощании ложатся на лица их обоих. – Только позволь. Кожа на щеках у омеги от волнения становится розовой, он вздыхает, раскрывая губы, и тело его все трепещет, пока ответ готовится быть произнесен… И вдруг в пространстве разносится посторонний звук – грохот, будто гром с небес спустился на землю, со временем он все нарастает. Хосок напрягается, но не успевает сделать ничего: ни завести омегу за себя, ни приказать ему бежать, ни извлечь оружие, – их настигает ранее невидимое. Это лошади бегут. Великое множество лошадей. Они держат путь по холмам, время от времени скрываясь внизу, где туман, что заглушает топот их копыт. Но затем появляются вновь. Табун поглощает Юнги и Хосока в себя, и лошади огибают их, будто река камни. На некоторых лошадях Хосоку удается разглядеть всадников. Количество стада огромно, под розовым небом они все скачут и скачут прочь от горизонта, в сторону берега, и Королю не остается ничего иного как наблюдать до тех пор, пока перед ними не останавливается один из всадников. Смуглокожий черноволосый альфа спешивается и берет своего вороного коня под уздцы, чтобы подойти ближе. – Кто вы такие? – спрашивает Хосок, принимая руку чужака, которую тот протягивает в знак своих добрых намерений. – Я Лик, – отвечает чужак, внимательно окинув взглядом синих глаз сначала Хосока, а затем и близко стоящего к альфе Юнги. –Что привело твое племя к этим берегам? – Полагаю, то же, что привело сюда и твое, – отвечают ему. – Мы бежим в надежде выжить.