Чонгук
Он чует в себе недоброе. Мышцы окаменели и горят, облитые ядом, а дыхание, достигнув груди, наружу вырывается глухим рокочущим звуком. Перед глазами ярко пылает хищная ярость. Ум не движет телом, но тело само ведает, куда несет своего хозяина. Наверх, вперед по коридорам, тонущим в дорогом убранстве и свете зажженных под вечер масляных ламп. В покои, некогда принадлежавшие ложному принцу и на этот раз принявшие в себя принца уже настоящего. Принца, которого сам Чонгук ждал и искал так долго, что едва ли не помутился рассудком. Или он все же сошел с ума?.. Холод и жар ему все так же неведомы, но кожу опаляет острыми стрелами, по телу каждый подобный удар проносится дрожью. У Чонгука встают волосы на затылке, слух и обоняние обострены, будто он дикий зверь, и все его существо, еще не видя перед собою добычи, уже готово напасть, совершив смертельный бросок. Он там, близко. Дыхание закладывает от предвкушения, и сердце начинает стучать быстрее, подогревая нужду ускорить шаг. Альфа один. С того времени, как с разведки пополудни вернулся Эхо, он запретил всем к себе приближаться. Побоялся, что не сдержится, и чья-то голова полетит. А на золоте стен королевских покоев тем временем расползались следы черной крови, потому что ничем, кроме как болью, Чонгук себя отрезвлять так и не был научен. Ожидание сегодняшним днем было мучительно, оно истязало сильнее самого искуссного палача. И теперь подошло к своему завершению. Наконец-то принесло Чонгуку то самое, чего он единственно страстно желал. Что ненавидел и, бесчисленно встречая во снах, хотел уничтожить, но по итогу уничтоженным становился и сам, сгорая в агонии пламени. Запах солнца и янтарь чужих глаз вместо снов принялись являться обезумевшему мужчине уже и наяву. На миг ему могло показаться, что пальцы коснулись нежной кожи на шее, но сжать ту крепче, переломав хрупкие позвонки, не удавалось. Видение лишь мучило, ничего не давая взамен мучениям. Чонгук был истощен, лишен сна и грезил об одном единственном – об избавлении. Бастард, покинувший родной дом по велению своего короля, – долгие месяцы назад он решил отыскать ответы своим волнениям и страхам. Но теперь не ответы заботили его, а звериная суть, что шептала добраться до того, кого выбрала целью. Тьма возмущенно ревела, стонала и требовала насыщения. С осады столицы прошло много дней. На протяжении этого времени Чонгуку удалось еще несколько раз схлестнуться в бою с мелкими кучками войск, какие брассилийские лорды поднимали, пытаясь оказать сопротивление узурпатору. Он отнимал жизни и купал кожу в еще теплой крови, заглядывал в чужие глаза перед самой смертью воинов и видел в тех страх перед своим естеством. Но как раньше этим упиваться уже не выходило, чудовище брезговало принимать обычную жертву, все обратилось в тягостное ожидание главного гостя на этом пиршестве, голодно исходя слюной. Чонгуку выкручивало кости, и он весь покрывался холодным по́том, стоило ослабить контроль и позволить темному инстинкту вырваться, накрыв взгляд пеленой. Под кожей зудело, и когти, раздраженно чертя по ней, каждый раз ранили, пачкая одежду черным. Альфа стал более резок, чему и сам не был рад. Дела страны, взятой под власть, предпочитал решать в узком кругу тех, кому больше всех доверял, но все сложнее ему удавалось держать внимание на льющихся в уши докладах и планах, все дороже выходили старания не сорваться на какой-нибудь жалкий пустяк. Он стал избегать людей, понимая, как просто ему причинить вред собственным братьям или ни в чем неповинным слугам. Однажды попытался снять напряжение, заявившись в гарем, где никто не посмел бы ему воспротивиться, но, почуяв близость поддельного принца, испытал такую сильную злость, что чудом ушел, не выломав к нему двери и не разорвав глотку ненавистному юноше. Отгородившись от всех, затаившись, как истинный хищник, в изводящем его одиночестве, он ждал. И наконец-то наступил момент, толкнувший к концу ожидание. Его мучитель к нему доставлен. Он ждет его… за этой самой дверью, к которой альфа стремительно приближается. Шаги четкие, широкие, громкие. Чонгуку едва удается заметить Лисона, что стоит перед дверью, ведущей в покои. Брат, которого он не видел так долго, напряжен и насторожен, не знает, что от Чонгука следует сейчас ожидать. И он такой здесь не единственный: Чонгук тоже не знает… он сейчас сам – будто голое пламя, в котором каждую ночь сгорает дотла, и может поглотить любого, кто осмелится выдвинуть сопротивление. А Лисон – самодур в какой-то части, потому что не боится за свою шкуру, если безопасность идет вразрез с его мыслью. Потому, когда Чонгук подходит уже близко, заслоняет ему дорогу, не дает пройти дальше и толкнуть закрытую дверь. Голубые глаза альфы встречаются с двумя черными голодными дырами на лице названного брата. Он выдыхает, сжимая руку на чужом плече и чувствуя, какое то холодное и от напряжения твердое, как будто ледяная глыба. Молчит, но взгляд его говорит без слов, просит сохранить хоть частицу разума. – Хотя бы не убивай. По телу Чонгука проносится очередная судорога, и выдыхает на этот раз уже он сам – животным рычанием. – Никого не впускай и сам внутрь не заходи. Жди меня тут. Услышать ответ ему терпения не хватает. Он толкает Лисона в плечо, заставляя отступить, нажимает на дверь и, когда та бесшумно отворяется, заходит в просторную комнату, в какой уже бывал однажды. Дверь захлопывает обратно. Внутри стоит полумрак. Витражные окна пускают недостаточно света, и тот блеклым кружевом ложится на кафельный пол, однако с холодными красками заката яростно борются свечи, зажженные в напольных золотых канделябрах. Тенью огненного танца покрыта богатая лепнина на стенах и потолке. Но вся роскошь эта – ничто, для Чонгука жалкая пыль в сравнении с главным украшением, что замерло и ожидает покорно в самом центре монаршей спальни. Здесь наконец ее полноправный хозяин. Принц Тэхен Хисс, истинный наследник Брассилии. Единственный, оставшийся в живых… но едва ли кто-то здесь ведает, надолго ли… Даже Чонгук и тот пока не уверен, что намерен с ним делать. С неиссякающим напряжением он смотрит на венценосного омегу, который и сам, не робея, смотрит на альфу в ответ. Гордо держит голову поднятой, и даже с расстояния в несколько широких шагов Чонгук способен увидеть, как ярко сияют его глаза. На этот раз те самые. На этот раз никакой ошибки нет и не может быть. Это он – это его заклятый мучитель, способный если не избавить от проклятия, то хотя бы принести облегчение. Чонгук так устал… Каждый сохраняет молчание, стараясь изучить друг друга в густом закатном сумраке. Слышны лишь два напряженных дыхания и шепот шагов, что несут Чонгука ближе к омеге. Тот ниже и выглядит обманчиво хрупким, образ точь в точь, как во снах, и лицо точно так же прекрасно. И не найти на том страха, когда Чонгук принимается его жадно изучать, водя черным взглядом по мягким чертам. Он резко вдыхает глубже и снова рычит, чувствуя в крови запах солнца, буквально может ощутить, как сладка она будет, если попадет на язык… Не может противиться, склоняет голову к принцу, что так и не пошевелился ни разу при нем и не отвел яркий взгляд. Почти касаясь, ведет носом вдоль шеи, убрав за спину серебряные волны волос. Тепло… наконец-то он наяву ощущает его, то ложится печатью на кожу и опьяняет. Омега влечет, но ненависть к нему не стихает. От существа, стоящего перед Чонгуком, разит вовсе не страхом, как ожидалось, а угрозой. Его не боятся. Как будто это не принца привели к Чонгуку, а Тэхен пришел за ним сам. Взгляд омеги, когда Чонгук от него отшатывается, в себе кроет опасность. В янтаре замер штиль, но тот предстает затишьем перед ураганом, и никому не узнать, насколько глубокая может развернуться бездна, стоит шторму прийти. Чонгук будто смотрит в свое отражение и не чувствует больше, что один он в этой комнате хищный зверь. Злость вспыхивает в нем по новому кругу, заставляя когти болеть в ожидании, когда можно будет ими вонзиться в живую нежную плоть. И растерзать. Из них должен остаться только один, и Чонгук слишком стремился попасть в это мгновение, чтобы без причины изменить своей острой нужде. – Ты знаешь меня, – произносит Чонгук отнюдь не вопрос. Взгляд омеги становится тяжелее, когда он чуть склоняет голову набок, все еще не отводя от альфы глаз. Те мерцают все так же бесстрашно, когда он отвечает: – Знаю. Мужчина кривит свои губы то ли в улыбке, то ли в оскале. Кожу колют мурашки и пронзает ледяное пламя, пока в ноздри снова врывается солнечный аромат. Рассудок меркнет, утопая в жажде чего-то, что Чонгук не может трезво осознать. Нужда сильна и неподъемна, она обращает его в безумие. И когда он поднимает руки, стягивая с них перчатки, чтобы обнажить свою темную суть, внутри гневно плещется желание. Обладать и затем раскрошить. Овладеть и испить до дна. Подчинить. Уничтожить. Разорвать, погрузить клыки в кожу, выпить до последней капли сладкую солнечную кровь, и пусть даже сгореть в этом безумии, но забрать свое. Тэхен не боится обнажившихся длинных когтей, что замерли вблизи его красивого лица. Он даже на них не смотрит, все буравит взглядом Чонгука, дыша теперь часто и яростно и сжимая пальцами ткань своего голубого плаща. Альфа подносит руку к самому его горлу, чувствуя, что и сам замер – на грани наслаждения и муки от того, что все еще оттягивает момент. Когти опускаются ниже, касаясь золотой пряжки, держащей плащ, давя и заставляя ту раскрыться. Тяжелая плотная ткань падает, но омега не шевелится, лишь разжимает пальцы, выпуская подол. Никто из них не говорит больше. Напряжение заполняет собою всю просторную комнату и отдает в ушах навязчивым гулом. Платье под верхом украшено вышивкой и драгоценным бисером. Распарывая его от горловины до плеч, Чонгук голодно кусает губы, чувствуя на языке собственную горькую кровь. Испорченный наряд вслед за накидкой падает у ног омеги, заключая того в круг из порванной ткани. Тэхен остается лишь в одной сорочке, скрывающей его тело от груди до колен. Альфа видит теперь его мягкие плечи и тонкие ключицы, нежные руки с мелко дрожащими пальцами, которым больше не за что ухватиться. Грудь омеги вздымается, пока он ожидает того, что непременно последует дальше. Держится гордо, так, будто не на нем вскоре останется одна лишь корона – будто жестокая насмешка над тем, кем он по крови рожден. Но принц не боится потерять своей чести, потому что никому не под силу ее у него отобрать, и не согласен опускать взгляд перед Чонгуком. Не испытывай Чонгук к нему ненависти за причиненную боль, не будь он подвластен тьме, сидящей внутри, он бы уже признал, что уважает омегу за мужество. Но все не так, и перед глазами продолжает сгущаться ярость, а желание сладко шепчет в ухо о том, что нужно быстрее познать мягкость этой кожи напротив, овладеть телом и после, зависнув на грани экстаза, наконец растерзать, упиваясь триумфом. И желание это становится целью, истинным смыслом всего. В порыве он рвет последнюю преграду, что скрывает от зверя юное тело омеги, заставляя того шумно выдохнуть и покачнуться. Чонгук уже ничего не разбирает, не дает своим действиям отчета, лишь подается к принцу ближе, нависает и тянет руки, спеша ощутить все без остатка. Первое касание обрушивает на нежную шею… И вдруг со злостью рычит, отпрянув, пока сам Тэхен зажимает ладонью то место, где к нему прикоснулась черная плоть и где неосторожно прочертили затем когти, даря легкую царапину. С губ принца, что кривятся в оскале, срывается шипение, когда он делает от Чонгука шаг в сторону. Альфа же смотрит на него раненым зверем. Рука, какой коснулся омеги, до сих пор горит так, будто ту держат в костре. Боль эта наконец отрезвляет, делает взгляд четким и заставляет туман, навеянный запахом солнца, понемногу рассеяться. Чонгук плотно сжимает челюсти, внимательно наблюдая за тем, как омега тоже будто приходит в себя, встряхнув головой и часто моргая. Он все еще потирает шею, но с альфы уводит взгляд ниже, на свое тело, только сейчас ясно понимает, что оказался обнажен, и стремительно подхватывает сорочку с пола, чтобы прижать к груди, прячется за легкой тканью и зло смотрит. Но Чонгук успевает заметить достаточно, прежде чем это случается, потому хмурит брови. Всем, произошедшим так быстро и неожиданно, он застигнут врасплох, а боль в руке так и не думает стихать. Пальцы от нее уже немеют. – Найдите в себе хоть жалкую крупицу совести и покиньте меня немедленно, – не держа в себе ярости, произносит омега, и Чонгук, рассредоточенный в своих боли и недовольстве, пятится. Внутри него все еще есть место неутоленному голоду и жажде, и злость разливается по венам от мысли о том, что желаемое упущено, так и оставшись недоступным. Но разумная часть его, которой все же удалось сквозь боль достучаться до сознания, приказывает уходить. Потому Чонгук внемлет словам принца, отходит к двери и покидает спальню, в которой до этого так рвался оказаться, оставляя хозяина покоев в одиночестве. Как только дверь закрывается перед его лицом, он больше не может сдержаться и с силой ударяет по ней кулаком, пока все его тело содрогается под властью громкого рыка. Мышцы на сгорбленной спине вздулись, и внутри с потоками крови волнами приливает боль. Зубы скрипят от досады и нужды вонзиться в живую плоть. А человек в нем, ощутив наяву пламенную агонию, силится избавить себя от уз морока и тьмы. Пальцы на обожженной руке не подчиняются, когти беспомощно скребут по двери, сдирая с той позолоту. Он чувствует осторожное касание к своему плечу и слегка поворачивает голову. Лисон сжимает уже крепче, становясь близко и внимательно его осматривая: ищет на нем следы чужой крови или свидетельства борьбы, – Чонгук усмехается. – Ты… ничего ему не сделал..? Мужчина жмурится и качает головой в отрицании, слыша рядом облегченный вздох. Понимая, что ярость и боль никуда не уйдут сами, отталкивается от двери и скидывает с себя руку лучшего друга. – Принца не трогать и никуда не выпускать, к двери приставить стражу. – А сам-то ты куда собрался? Чонгук отмахивается от вопроса, быстро шагая по коридору, хочет уйти отсюда как можно дальше, потому что не знает, как долго продержится в сознании его человеческая суть. Нужно сделать что-то, найти выход ярости. Под кожей бурлит и пенится желание причинить вред, ощутить чужие муки и упиваться этим долго, пока не истязает тело под собой до последней крупицы. Его осаждает темной похотью и гневом, и хочется найти жертву, которая станет хотя бы жалким утешением по итогу провала. Но Лисон не спешит так быстр его отпускать, нагоняет и вновь упрямо хватает за плечо, заставляя убавить шаг. Смотрит цепко, силясь выведать планы, что кроются у Чонгука в голове. Альфа щурится… а затем толкает к стене, впечатывая в нее лопатками и заставляя зло выпустить воздух и оскалиться в ответ. – Уберись с дороги! – Обязательно сделаю это, когда буду уверен, что никто не получит от тебя несправедливого гнева. Что ты творишь?! Посмотри на себя! Ты ведь хочешь пойти к тому омеге? Хочешь замучить и убить взамен Принца Тэхена? И давно ты опустился до того, чтобы поднимать руку на беззащитных? Мы с тобой оба не праведники, брат, но всему есть граница. Этот омега уже получил свое, не превращайся в… – В кого, Лисон? – рычит Чонгук, кривя губы в ухмылке. Подняв свою руку, он оборачивает черные пальцы вокруг запястья альфы, давя на то и впиваясь в кожу когтями, но не ранит. Пока. – В монстра, в демона? Думаешь, я все еще не он? Думаешь, я не заметил, как в твоих глазах мелькает страх? Ты опасаешься меня, брат. Так же, как и все кругом. – Я простой человек, Чонгук, и порой не в моей воле запретить сердцу испытывать опасение. – Вопреки когтям, что давят на кожу, он сжимает чужое плечо еще сильней. – Такова природа людей – наши чувства могут быть слабы перед тем, что мы видим. Но в моих мыслях ты мне семья все еще. Ты, я и Хисон. Не смей когда-либо усомниться в нашей верности, ясно?! Не смей думать, что наш страх перед неизведанным – признак предательства. Ты тоже боишься, разве это не так?! Так не беги сам! Оставайся, как и мы с Хисоном, верным себе! Борись! Разозлившись от своих же пламенных слов, что так давно рвались наружу, Лисон бьет его по лицу, стесывая кожу на скуле и собственные костяшки, а затем толкает в стену опять, держа уже обеими руками. Чонгук не сопротивляется, напряженно молчит и позволяет себя увечить. Дышит глубоко, смотрит в глаза товарища, где ярко горит решимость, и цепляется за услышанные слова. Давно он стал таким? Раньше все они были стражами и, пусть жестоко, но вершили правосудие. Наказывали виновных, но никогда не трогали тех, кто был невинен, слаб и нуждался в защите. Чонгук не заметил, когда отдал свою волю под управление тьмы. Когда забылся настолько, что своей одержимостью начал оправдывать любое зверство, какое только захочет. Пока что он не натворил слишком страшных дел… но сегодня стал как никогда близок к тому, чтобы… Он зажмурился и глубоко вздохнул. Протянув руку, коснулся раскрытой ладонью груди Лисона, ощутив, как в той быстро и сильно колотится сердце. Ладонь его все еще горела после встречи с Цветочным Принцем… сдается, соприкосновение их тел приносит агонию обоим, этим омега защищен – Чонгуку оказалось не по силам преодолеть эту боль. Но даже если ее отбросить, есть кое-что еще, что вызывает неподдельный интерес... Сейчас, когда рассудок прояснен, альфа старательно думает. Он ловит взгляд Лисона, что все еще настороженно за ним наблюдает, не готовый отстраниться, пока не найдет подтверждение тому, что слова его возымели эффект, и друг не отправится вершить несправедливость опять. – Когда я убил Фиалкового Короля, – вдруг вспоминает Чонгук, заставляя Лисона нахмуриться, – ты забрал медальон с его шеи. Тот при тебе? Получилось узнать, что им можно открыть? Лисон хмурится сильнее, стараясь поспеть за чужой мыслью, но потом выдыхает, сдавшись. – Еще до отъезда я говорил тебе, что в одной из пограничных башен нам удалось отыскать личную сокровищницу короля, полную сапфиров. Ключ был оттуда, я отпер им дверь… но, кажется, так и оставил там. Выслушав его, Чонгук кивнул, но затем, чуть помедлив, взялся за ворот рубашки, что была на друге, и потянул в сторону, оголяя грудь. Взору открылась лишь светлая кожа, никакого медальона там больше не было. – Будь по-твоему. Лисон, расценив это как свою победу, наконец он него отстранился, выпустив из захвата. Прикрыв глаза, он устало потер шею, заметно остыв, расслабился, вновь становясь прежним собой. – Я голоден, как стая северных волков. Весь проклятый поход мечтал о куске сочного мяса и кувшине пива. Идем, Чонгук, ты, мать твою, должен мне плотный ужин и выпивку за каждый мозоль, который я получил за это время. Глядишь, в моей компании твое ледяное сердце оттает, и ты станешь добрее… – В твоей компании, боюсь, я могу лишь захотеть вырвать тебе язык, Лисон. – Признаться, ты всегда проявлял свою любовь весьма специфически… но хотя бы подожди до тех пор, пока я не утолю жажду и голод, иначе даже для тебя этот поступок окажется слишком жестоким. В сопровождении дурных речей Лисона мужчины направились прочь от королевских покоев. Воссоединившись, оба они были рады друг другу, но в каждом продолжали сидеть недобрые мысли. Однако… всякая мысль могла подождать того часа, пока в одиночестве не получит разрешение быть обдуманной.*** Тэхен Anxiety – Nathan Wagner
После того, как его доставили в столицу и заточили в покоях, дни начинают лететь, став похожи один на другой. Выходить Тэхену нельзя – прямо за дверью денно и нощно дежурит грозная стража, которая отказывается отвечать на любые вопросы. Однако на второй день, после ночи, что омега провел без всякого сна, к нему приводят двух юных слуг. Снова девушки-брассилийки, светловолосые и с веснушками на миловидных лицах, но, в отличие от прежних Лесы и Ситы, сохраняют молчание и смотрят уныло, боязливо. Отныне они наводят уборку в комнатах, таскают воду в купель и приносят еду. Прикасаться к себе, даже с целью помочь, принц настрого запретил – хватит с него чужих касаний, больше он подобного не потерпит, справится как-нибудь с одеждой сам, как и с волосами, уже не впервой. Кроме двух служанок, больше к нему никто не заходит. Но изредка он слышит за дверью шаги. И знает – те принадлежат отнюдь не страже, – потому что чувствует, кто хозяин им. Поступь легкая, словно у большой кошки, и пусть человека за глухими стенами и дверью не увидеть, кожа на теле омеги начинает гореть, будто он весь оказался открыт чужому взгляду, оголил беззащитный затылок, и в следующий миг на него нападут… Он замирает в такие моменты, чтобы прислушаться, не дышит и ждет, что дверь сейчас распахнется… Но этого никогда не происходит. Шаги, пусть и замедляясь сначала у самой двери, затем проходят мимо, позволяя омеге снова дышать. Он не боится, нет… Но также не знает, что от самого себя ожидать, если встрече его с тем, кого видит во снах, будет суждено повториться. Тот вечер, когда они впервые встретились взглядом наяву, ощутили друг с другом столь острую близость и вкусили боль от своего мимолетного единения, не выходит из головы, постоянно где-то там тревожит разум, эхом зовя обернуться. Тэхен вспоминает, как в те мгновения потерял себя, растворившись в чем-то неведомом, пугающем и порочном. Мужчина перед ним был точно таким же, смотрел хищно и пылал внутри ненавистью, что щедро выливалась наружу из его черных глаз. Он желал растерзать… и Тэхен желал этого тоже. Растерзать и быть в ответ так же растерзанным. Сжечь и сгореть самому в пламени, что оба они разожгут, но окажутся не в силах унять и потушить. Он был омегой и знал, каким слабым и хрупким оказалось бы его тело перед мощью взрослого альфы, который пришел в его королевство войной и пролил на его земле много крови. Но в тот вечер, в тот раз… Тэхен не ведал ни страха, ни сомнений в том, что сможет одолеть неприятеля. Внутри полыхал огонь, будто принц бредил в крепком сне, что представился явью, и потому знал, каким будет исход. В видениях всегда наступал один и тот же конец, и уготован он был им обоим. Рассудок затуманился, и Тэхен искренне возжелал, чтобы все между ними случилось как можно скорее. Слиться воедино, стать убитым, убить. Чтобы от них двоих ничего не осталось. Однако боль отрезвила. Миг, когда когти мужчины коснулись шеи, подарив затем царапину вдоль ключицы, и по прошествии нескольких дней напоминал о себе отголосками яркой агонии. Им невыносимо касаться друг друга. А значит – и не уничтожить голыми руками, как того обоим хочется… по крайней мере, тогда казалось, что это желание затмило собою весь мир, луну со звездами и солнце… Сейчас же Тэхен вновь обрел свой рассудок и чувствует себя обыкновенно, не имея желания кому-либо причинять боль и тем более отнимать жизнь. Иная сущность стихла так же стремительно, как и явилась, затаилась в ожидании, когда вновь придет ее час. Дни его наполнились скукой и раздражающим ожиданием. Ночи – так и остались кишеть неуемными чувствами, что неизменно бросали в жар. Сны порой становились реальнее, чем проведенный в сознании белый день. Отныне в них омегу никогда не настигало одиночество – постоянно с ним был и демон. Будто, не имея возможности встретиться наяву физически, две души восполняли нужду в моменты забвения, когда их хозяева были безвольны. Тэхен обращал на себя чужой взгляд и купался в его ледяной тьме, взамен опаляя огнем. Тянулся к рукам, что также тянулись к нему, позволял схватиться за горло и сам впивался пальцами в чужую плоть с воинственным отчаянием. Он кричал. И слышал, как в ответ ему тоже кричат. Кому-то из них было жарко, кому-то – холодно, но в чувствах не выходило найти разбору, те смешивались, становясь единым целым. Во сне из раза в раз случалось жестокое предназначение, природу которого Тэхен не ведал, но со временем вынужден был принять. За дни, проведенные в Виоле, обдумав свои чувства и сны, он понял – рано или поздно им с узурпатором суждено будет встретиться вновь. Тяга их друг к другу растет, вскоре будет не под силу удержать ей сопротивление. И тогда все решится: смогут ли они удержать в себе нужные крупицы рассудка, вернут ли трезвость с болью или уже не остановятся… будущее покажет. А пока Тэхен довольствовался лишь тем, что имел: тихими шагами за дверью и снами, полными ядовитой истомы.***
Спустя неделю под вечер на порог к Тэхену неожиданно заявляется гость. Омега смотрит на альфу, который стоит в дверях, широко ему улыбаясь, и признает, что даже успел слегка по нему соскучиться. Видимо, затворничество так влияет… Лисон же, не изменяя себе, без стеснения и лишней церемонности проходит дальше, приближается к принцу, что сидит на кушетке у окна с книгой в руках, и ставит на низкий столик перед ним блюдо с персиками. – Их полно в саду неподалеку, но достать не так просто, как это может показаться с земли, – произносит мужчина, садясь рядом и смотря с веселым прищуром. – Однако я посчитал, что развеять твою тоску того стоит. Я оказался прав? Тэхен без лишних слов кивает на широкую арку, что ведет в соседнюю комнату, открывая вид на обеденный стол. На том стоит тарелка с точно такими же фруктами, а рядом лежат несколько косточек. Они с Лисоном переглядываются, и альфа после недолгого молчания фыркает то ли с досады, то ли от смеха. Даже губы Тэхена на миг кривятся в улыбке, но он быстро берет себя в руки. Этот альфа лишь кажется простаком и шутом, но на деле – надежно запечатанная книга. Он преследует цели, что будут важнее Тэхена, возникни нужда сделать выбор. Он остается преданным псом своего командира, того самого, кто превратил Тэхена в пленника, вытащив из одной клетки и посадив в другую, но уже значительно меньше, лишив той жалкой стабильности, какая только была. Отобрал последнее, включая родного брата и едва обретенного кузена… Вспоминая об этом, омега мрачнеет на глазах, и Лисон, тут же заметив неладное, хмурится. Но не расстраивается – понимает, что так просто расположение ему от принца не сыскать. Сам не знает, зачем притащился, но ему без компании в лице омеги, к которой за время их путешествия изрядно привык, стало тоскливо. Из докладов слуг было также известно, что Тэхен превратился в затворника похлеще, чем был, и последнее родило идею наведаться в покои Цветочного Принца с небольшим подарком. – Не гневитесь, Ваше Высочество, – просит он шутливо, откидываясь на спинку софы, – слышал, омеги от этого быстрее стареют. – Ты ужасный самодур и бесстыдник. – И горжусь самозабвенно и тем, и другим. Спроси как-нибудь у Чонгука, он подтвердит. Тэхен, планируя добавить еще что-то нелицеприятное, запнулся, услышав чужое имя. До этого ему уже приходилось ловить его из чужих уст, но теперь, когда вслед за звуками воображение смогло без труда представить и образ, внутри все ощетинилось. – Я не намерен… вести речей с этим… – видят Боги, он хотел сказать "человеком", но язык не повернулся, стоило вспомнить черноту глаз, кожи и острые когти, что тянулись к омеге из темноты. – Не знал бы я деталей, подумал, что вы друг в друга по уши влюблены, – Лисон прыснул со своей же очередной глупости. – Но знаю, что все обстоит иначе. Ты… ведь тоже ощущаешь это к нему? На что эти чувства похожи? Тэхен отвел от альфы взгляд, устремив тот на горку из персиков. – Я не собираюсь обсуждать с тобой подобные вещи, это возмутительно. – Ну, как хочешь. По мне, так мы с тобой после всего пережитого уже перешагнули ту грань, где есть резон считать что-либо возмутительным. – Это я тоже обсуждать не желаю. Если тебе больше не о чем поговорить, то прошу оставить меня. Альфа повержено вздохнул, умолкнув. – Как скажешь. Тогда… о чем бы хотел поговорить ты сам? – О… – омега нахмурился, старательно обдумывая, что бы спросить, раз представился шанс. И нашел волнующую тему достаточно быстро. Этот вопрос трогал его с того самого дня, как на Небесный замок было совершено нападение. – В Брассилии существует и другой принц? Почему все считают, что я – не тот, кто я есть? – Можешь не переживать об этом, все уже разрешилось. Ты – тот, кто ты есть, и рано или поздно все в это поверят. Или же их заставят. – Что?.. Вы намерены вредить моим подданным? – И снова в тебе больше волнений о судьбах других, нежели о своей собственной. Как тебя такого бескорыстного только земля носит? – Ты сам сказал – в этом мы с тобой чем-то похожи. В нас живет верность. – С тобой скучно спорить – ты бываешь прав слишком часто, и мне не над чем посмеяться. – Я здесь не за тем, чтобы кого-то развлекать, – возмутился Тэхен. – Верно, – без возражений согласился альфа. – Уж навряд ли мой названный брат искал тебя по всему свету, чтобы сделать личным шутом. Хотя об истинной причине я в последнее время понятия не имею. Лишь питаю надежды, что вы вдвоем с этим как-нибудь разберетесь и дальше будете жить в мире. – Неделю назад ты еще был не уверен, что он оставит мне мою жизнь, а теперь грезишь о счастливом конце. – Неделю назад я не знал, какого человека застану по возвращении. – Человека? – не сдержавшись, омега изогнул брови и повернулся к альфе всем корпусом. – Это очередная дурацкая шутка так опрометчиво вылетела из твоего рта? Да как ты можешь называть человеком это… существо? – А как же еще мне его называть, если душа у него человеческая? – пожал плечами Лисон, ни капли не смущенный. – Или ты взялся судить его за поступки? Что ж, давай посмотрим, что у нас имеется. На Эртере наши войска выиграли бой, и твой дражайший братец имел неосторожность обозвать Чонгука безродным бастардом, за что поплатился. Жизнью, но на войне это, да будет тебе известно, привычная плата. Правитель Брассилии пал, и не приплыви сюда мы, приплыли бы другие. Ты умен и можешь быстро догадаться, кого именно я имею в виду. Думаешь, варвары с Ромары тебя бы пощадили? От надругательства ты себя, может, еще бы и сберег, но голову на плечах вряд ли бы сохранил. Пусть наш предводитель не праведник, но от чудовища в нем уж точно меньше, чем в некоторых самых обычных людях. По крайней мере, он изо всех сил пытается себя контролировать. – Откуда ты знаешь, что он искренне стремится держать себя в узде? – Ну, ты же еще дышишь, ведь так? – Пока дышу, но не уверен, что это надолго. – Боишься? Тэхен горько усмехнулся, глаза его вспыхнули не по-доброму. – Нисколько. – А Тэдеус боялся, – вдруг вспомнил Лисон. – Перед Чонгуком чуть в штаны не наделал. Вы с братом совсем не похожи. – Он… – Тэхен облизнул губы, чувствуя, как в глотке собирается ком, – …умер быстро? – Весьма. – Как..? – После того, как выиграли сражение, мы нашли его в шатре и вспороли глотку. Он почти не мучился, хотя и заслужил обратное. Он бросил своих людей, не был с ними на поле боя. Низкий поступок для правителя – прятаться за спинами своих подданных. – Но он был королем, – омега вздыхает. – И род Хиссов на нем прервался. – Есть ты. – И мы оба знаем, что я для этого бесполезен. Лисон, заметно смутившись, прочистил горло и немного сменил положение тела. – Обычно у таких вещей есть ключ, чтобы… – О том, где он, знал только мой брат. Теперь он мертв – ты сам это сказал. – Что ж… досадно. – По крайней мере, мне удастся хоть что-то сохранить от самого себя. Лисон свел вместе светлые брови, но в ответ лишь промолчал. Не выдал ничем, что в мыслях подметил, как схожи между собою волнения этого омеги и лучшего друга, что маялся сейчас где-то в замке по ту сторону двери, заставляя себя держаться как можно дальше от принца. Оба они боролись с чем-то, что Лисону не давалось постичь. Пусть из них пленником являлся только один, но мучиться продолжали оба. Альфа не ведал, что случилось в покоях тем вечером сразу по приезде омеги во дворец, но события эти понесли за собой перемены. Чонгук преисполнился противоречий. Избегал всех пуще прежнего, будто зверь в бешенстве, знающий, как легко ему навредить другим. Не мог разобраться, куда ступить на следующем шаге и по итогу наворачивал круги по знакомым тропам, своим диким видом кошмаря подданных в замке. Принц Тэхен избавился от образа жертвы. Даже запертый в богатых комнатах, выглядел и держался так, будто разрушить здешние стены ему не составит труда. От него разило опасностью и голодом паука, что просто-напросто затаился и ждет, пока в паутину не забредает наконец-то глупая муха, которая слишком уж сильно верит в себя. Лисон по природе своей мог неплохо разбираться во внутреннем мире людей. Другим казавшись простым дураком, альфа мог учуять многое и разобраться в истинных помыслах, в мотивах, что идут за поступками, в страхах, которые люди стараются поглубже упрятать. Вытаскивал на поверхность все тайны. Оттого-то он был так дружен с Хисоном: брат с детства напоминал бочку со спиртом – только поднеси спичку, и полыхнет. Хисон был умен, но скрывать истинных переживаний и чувств не умел… в отличие от того же Лисона или даже Чонгука. – Я правда питаю надежды, что все устаканится, Чонгук тебя не убьет, и вы будете в целости. Оба, – произнес он, устало потирая глаза. – Ведь, если случится обратное, это будет значить, что иная ваша сторона – чем бы не была она – взяла верх. Я хочу верить, что каждый из вас останется человеком и сохранит свой рассудок. – Ты не знаешь, о чем говоришь, Лисон. – Возможно, но это не мешает мне смотреть на вас со стороны и делать собственные выводы. Я не хочу лишиться брата. – Так вот зачем ты здесь, – Тэхен бесцветно хмыкнул, показывая, что не удивлен причиной и ожидал чего-то подобного. – Беспокоишься о нем? Пришел убедиться, что я не намерен обращать его в безумие? Слишком поздно. – Что ты имеешь в виду? Омега поднял руку, касаясь пальцами своей левой ключицы, что была скрыта под воротом платья. – Лишь вспомнил одну детскую сказку… Мой старый слуга часто их мне рассказывал и всегда повторял одно и тоже: сказки – красивая ложь, не более. – Ложь всегда создается за тем, чтобы под собой укрыть правду. Омега встретился с мужчиной взглядом, в котором тлело обманчивое равнодушие, и по прошествии нескольких тихих мгновений отвернулся. – Спасибо за персики. Время позднее, тебе пора уходить, а мне – готовиться ко сну. Скоро должны прийти слуги. Лисон кивнул ему, не став спорить. Разговор их запутался и вывел в глухой тупик, из которого Тэхен не хотел выбираться, стремясь упрямо забиться в угол и переждать там до тех пор, пока его не оставят в покое. Альфе ничего другого не осталось, как повиноваться. Он встал, оправив длинную рубаху, напоследок окинул омегу взглядом, неуклюже отвесил полушутливый поклон и ушел. Тэхен же так и остался сидеть на софе, зажав рукой свое плечо. Про слуг он наврал – этим вечером те уже его навещали, и Лисон, наверное, об этом и сам знал, но решил не перечить. Оставил в покое и дал шанс погрузиться в раздумья. Но думать Тэхен не хотел. Голова от мыслей уже болела, а волнение нередко сжимало уставшее сердце. Омега понимал чужие тревоги, потому что в течение долгого времени погруженным в них оставался и сам. Он не ведал, в кого обращается. Не мог разобрать, кто поселился внутри, завладевает телом и разумом, стоит лишь ощутить близость чужой темной сути. А сам он – был светел?.. Омега поднялся на ноги, дошел до витражных дверей, что вели на балкон, и распахнул обе, погружаясь в тихий южный вечер, что давно погреб под собою столицу. В воздухе стоял насыщенный запах цветов: далеко внизу, под стенами, раскинулся внутренний сад, там цвели роскошные желтые лилии и ирисы, сейчас уже сложившие бутоны, чтобы переждать ночь. Города отсюда было не увидеть и не услышать. Зато прямо перед глазами в небе зависла луна. Сегодня – насыщенно красная, причиной чему служило затмение. Редкая картина, отчасти тревожная, но от этого не теряющая своей красоты. Тэхен знал из прочтенных книг: как луна может затмить солнце, так и солнце может затмить луну. Вечный их бой за главенство над небом должен изредка увенчиваться сладкой, пусть и недолгой, победой. Сегодня настала пора луне встать на колени и окраситься в цвет поражения, окропив себя кровью. Для солнца и луны бой на время прерван, и противостояние замирает, обратившись в шанс побыть вместе несколько жалких мгновений, пока не появятся новые силы продолжить вечную борьбу за небосвод. А на земле тем временем должны биться их дети… Не став дожидаться, пока затмение сойдет, омега покинул балкон, вернувшись обратно в комнаты. Расстегнув повседневное платье, он стянул его с тела, заставив опасть к ногам, и в расшитой золотыми нитями сорочке разместился на табурете у зеркала, принимаясь расчесывать волосы. Но взгляд его не следил за действием рук, был устремлен в одну точку, где кожа все еще скрывалась под воротом. Сдавшись, омега вздохнул, отложил гребень и потянулся к сорочке, отворачивая полу и открывая взору свою обнаженную грудь. Свет от огня, танцующего рядом на кончиках свечей, отразился от золотого следа на бледной коже. Шрам от нанесенной неделей раньше царапины обратился в печать, расписав ключицу ярким узором. Боль прошла, оставив о себе напоминание – красивое, но пугающее. Золото казалось принцу холодным и неживым, но как ни старался, Тэхен не смог избавить от него свое тело, лишь причинил себе боль в ходе бесплодных попыток. И он смирился. Напоследок взглянув в свои глаза, что смотрели из отражения, полные сомнений в будущем дне, но с готовностью сопротивляться, Тэхен отправился в кровать, где укрылся с головой одеялом – пытался не услышать сегодня, как за дверью покоев вновь коридоры огласит знакомая поступь. Но провалился. Игнорировать чужое присутствие рядом стало для омеги задачей крайне непосильной, и желание того – несбыточным. Альфа объявился скоро, как обычно прошел мимо закрытой двери медленным шагом, заставляя Тэхена поддаться дрожи в собственном теле. Снаружи послышался то ли сдавленный стон, то ли вой подбитого зверя, а после вновь наступила долгожданная тишина. Она позволила омеге наконец провалиться в сон.***
Чужие руки скользят в жалком миге от кожи. Ноги, руки, все тело объял холод, и Тэхен под ним без конца горит. Под хлопьями невидимого снега омега дрожит и задыхается. Не разберет, чего желает сильнее: отстраниться или податься вперед за прикосновением, что неизменно доставит лютую боль, пролитую золотом на нежное тело. Он вынужден кусать губы и ногтями царапать свои обнаженные бедра. Внутри собирается дрожь, но теперь не от холода, крутит и щиплет щеки румянцем. Тэхен жмурит глаза… на губах ощущает холодное дыхание и слышит звериный клокот, что идет из груди. Из чужой? Или принадлежащей ему самому?.. Или они – все одно? Тянутся друг к другу, замирают, едва не касаясь, а затем, объятые злостью, спешат отпрянуть. Огонь не пускает соединиться телам, и не важна даже цель их единения. Взять? Отдаться? Убить?.. Цели недостижимы, а они перед ними оба слабы. Тэхен, очнувшись лишь наполовину, ворочается в постели, сбив одеяло с подушкой к ногам. Его веки дрожат, и янтарные глаза мерцают во тьме, словно две звезды, по случайности упавшие с неба. Омега становится пленником своих нечетких желаний… Как и тот, кто точно так же обратился мучеником в покоях напротив. Ночь теперь страшнее дня. Ей под силу становится обнажить то, к чему никто не готов.***
Из тяжелого сна под утро его вырывают слуги, что явились раньше обычного с доверенным им приказом: собрать принца для выхода в свет и как можно быстрее привести в тронный зал. У Тэхена болит голова и мутит изнутри, но, услышав о планах на занимающийся день, он резко отбрасывает прочь всякую слабость, встает и дает указание набрать себе прохладную ванну. Служанки принесли с собой богатое платье и множество украшений, а также роскошную золотую корону. Омега позволяет им заплести свои волосы, но дальше гонит за дверь, говоря, что выйдет к страже, как только в одиночестве завершит свои сборы. Ему не перечат – что-то в глазах юного принца способно навести такой силы страх, что любые слова вмиг застревают в глубине пересохшей глотки. Тэхен готовится к выходу быстро, борясь с мурашками, что танцуют по всему его телу. Предвкушение завязалось с тревожностью крепким узлом и сдавило грудь, от чего ему дурно. Ни крошки в рот этим утром не лезет, дышится с трудом. Тэхен множество раз за все эти дни представлял, как вновь встретится с альфой, который его пленил и не выпускал. Но думал, что это случится так же, как и тогда – вдали от чужих глаз, ночью, наедине, где каждый из них будет волен выпустить ненависть и кровожадность, чтобы раз и навсегда все решить. Но теперь… зачем его зовут в тронный зал? Зачем наказали облачиться в одежды наследного принца?The Last Agni Kai – Eliott Tordo Erhu, Victor Macabiès
Он может смутно вспомнить те коридоры, по которым его ведет стража. Когда-то давно, будучи еще ребенком, он пробирался сюда тайком от брата и придворных. Яркий свет все так же жалкими пятнами падает на каменный пол, чтобы нагревать тот до самого вечера. Лучи трогают также кожу лица и ладоней, слепят глаза и блестят на золотой короне. Своды замка высокие, комнаты представляются огромными даже сейчас, когда омега уже вырос и смотрит на пространство вокруг глазами юноши, а не дитя. Из жилого крыла его выводят на нижний этаж, и он удивлен встретить там людей. Понимает, что в замке, должно быть, живет множество подданных королевского двора, но все же не привык к такому количеству посторонних и их взглядам, что все как один оказались прикованы к его лицу или же затылку. Легкие шаги принца тонут в возникшем шепоте множества голосов, пока он продолжает свой путь по знакомой дороге. Идти нужно прямо… несколько залов сменяют собою друг друга, поражая богатством отделки и высотой потолков, пока не настает пора достигнуть огромных тяжелых дверей. Стражники толкают те, заставив распахнуться перед принцем, и Тэхен, непроизвольно затаив дыхание, делает первый шаг в сумрачную тишь. Здесь ничего не изменилось с тех самых пор… Хрустальная колоннада в цветах, напольные светильники с сотнями зажженных свечей, купольный свод, где цветное стекло позволяет увидеть двух спящих Фениксов. Эхо шагов гулкое, вязкое и наводящее трепет. Принц Тэхен старается по старой привычке двигаться бесшумно и даже едва дышит. Ладони его вспотели, и кожа чувствует холод огромного помещения. Он идет вперед, к двум золотым тронам, какие раньше принадлежали его отцу и матери. Пока никто не останавливает, восходит к ним по ступеням и тянет руку… касается. Судорожный вдох трогает пересохшие губы, и Тэхен прикрывает слезящиеся глаза. Спустя годы вдали от столицы, проведенные в несправедливом и непонятном ему заточении, он добился того, чем грезила его еще совсем детская, невинная душа. Под ладонью ощущался трон его матери, трон, по праву принадлежащий ему. Двустворчатые двери, что сбоку ведут на широкий балкон прямиком из тронного зала, распахиваются, сквозь себя пропуская кого-то. Тэхен оборачивается на посторонний звук, встречаясь с глазами, которые не так давно имел возможность видеть в недавно оборванном сне. Мужчина не произносит ни слова, лишь окидывает омегу ответным взглядом с головы до ног и своей ничем не скрытой черной когтистой рукой указывает на двери, зовя Тэхена выйти на балкон. Омега слышит оттуда гул людских голосов, сжимает руки крепко на подоле платья и слушается. Не дышит, проходя мимо альфы, и имеет достаточно благоразумия, чтобы не смотреть вблизи на него. Пока они на виду, себя всеми силами необходимо держать в узде. Рядом – его народ… это гораздо важнее, чем Тэхен, чем зверь – тот, что в нем, и тот, что идет за ним следом, чем их притихшая на публике лютая ненависть, пусть та сейчас и колет омеге промеж лопаток, настойчиво зовя обернуться. Солнечный свет после сумрака тронного зала на миг ослепляет его. Тэхен быстро моргает, избавляясь от пелены перед глазами, и смотрит вниз, где за мраморным ограждением, внизу, раскинулась широкая внутренняя площадь – сердце королевского замка. Та заполнена людьми всякого сорта до самых крепостных ворот, и стоит омеге показаться, те стихают. Смотрят внимательно, кто с растерянностью, кто – с недоверием. Тэхен выдыхает, осторожно кладя ладони на холодный мрамор, замирает завороженно перед толпой. Альфа становится рядом по правую с ним руку, тоже смотрит на площадь, грозно сведя брови. Когти его скребут по камню, что четко слышно в установившемся звенящем молчании. Омега знает, что за спиной у него столпились воины северных земель, в числе которых место есть и Лисону – тот к нему ближе всех, не считая демона, от которого разит холодом и тьмой, что имеет особый, ни с чем не сравнимый мускусный запах. – Народ должен знать лица своих господ, – чеканит вожак северян, и Тэхен осторожно вдыхает, стараясь, чтобы тело его не дрожало от смеси разношерстных чувств, какие успели за эти мгновения родиться внутри. Взглядом он прикован к людям, смотрящим на них двоих – омегу и альфу, которые стоят рядом, но не имеют возможности друг друга коснуться ни при каких обстоятельствах. И никому невдомек, как сильно им хочется впиться друг в друга в смертельном объятии, никто не чует, что рассудок их стремится, как в прошлый раз, познать забвение, искупавшись в ярости. – Ваш Король Тэдеус пал на поле боя. Я убил его и предал тело огню на чужих берегах. Мои люди забрали ваш флот и взяли столицу, а теперь узурпируют земли. А неделю назад мы достали и вашего Принца Тэхена, которого павший король прятал в стенах Мериторна. – Он не наш принц! – тут же летит в них брошенное из толпы, и Тэхену больших трудов стоит сохранить лицо беспристрастным. Ответа у него самого не найдется, но, возможно, он есть у других. Оный находится тут же. Альфа криво усмехается и оборачивается, протягивая руку назад. Тэхен следит за ним и все же не справляется с дыханием, когда вдруг замечает позади них омегу. Возрастом тот, как он сам, сереброволосый и хрупкий, красивый, хоть и измученный, он дрожит от явно ощутимого страха перед альфой, что ждет его у ограждения. Фиалковые глаза истинного брассилийца наполняются слезами и тут же роняют их на впалые щеки. Но омега все равно подходит, несмело вкладывая в когтистую ладонь свою дрожащую руку. – Тогда, может, это – ваш Цветочный Принц? Этот омега больше похож? А сам ты что скажешь? – спрашивает альфа требовательно у бедняги, что от страха не может поднять взгляд от земли. – Кто ты такой? Отвечай мне. – Я – самозванец, – шепчет тот тихо. Тэхену, который в молчании за ним наблюдает, едва удается разобрать слова по тому, как шевелятся шершавые губы. – Громче, – разносится над площадью требовательное рычание. – Самозванец! Я – не Принц Тэхен и никогда им не являлся! Король обманом заставил всех верить, что у Принца мое лицо, а младшего брата спрятал далеко отсюда. Эхо отчаянных слов потонуло в изумленном гомоне. Людская толпа взволновалась, послышались крики: неверия, брани и упреков. Кто-то насмехался, а кто-то спешил оскорбить обманщика, требуя отдать его под людской самосуд, кто-то кричал и самому Тэхену не лгать и убираться. Альфа наблюдал за происходящим недолго, прежде чем обратиться уже к Тэхену. Глаза их наконец встретились вблизи, давая шанс темным искрам вспыхнуть в бездонной глубине широких зрачков. Что этот безумец хотел показать здесь? Какова была его цель? Каким будет итог? – Теперь, Ваше Высочество, Вы – назовите себя. Тэхен взглянул на него исподлобья. Выполнять чужой приказ, каким бы тот ни был, противилась вся его сущность, но рассудок еще был при нем, держался стойко на этот раз, помня о толпе подданных внизу. Смолчать он не мог. – Я – Принц Тэхен Хисс, – произнес твердо и громко, не пряча от зевак уверенности, что сквозила в каждом слове, брошенном в толпу. – Младший брат вашего павшего Короля Тэдеуса и с момента его кончины – единственный законный наследник Брассилии. Шум возобновился, но Тэхен все равно услышал, как усмехнулся стоящий рядом с ним мужчина. Он отвлекся на него, следя, как тот отступает назад, ставя другого омегу ближе к краю балкона, так, чтобы его было лучше видно толпе. – Ложь, подобная твоей, омега, должна караться смертной казнью. И раз все мы в ней здесь убедились, то не вижу причины тянуть с исполнением приговора. Это будет уроком всем тем, кто еще не ведает, что за власть теперь установилась на этой земле. – Чонгук… – хрипит Лисон позади, предупреждая, и уже было тянется к альфе, чтобы задержать его и возразить, но тот отталкивает руку друга, другой перехватывая омегу за тонкую шею. Люди внизу начинают шуметь с новой силой, на этот раз требуя зрелищ. Тэхен смотрит на них, чувствуя вспышку отчаяния и непокорности, опалившую вены. Видит, как альфа заносит руку, чтобы когтями в следующий миг полоснуть по уязвимому нежному месту, где бьется артерия. А омега уже не противится, он покорно стоит, жмуря веки и шепча про себя безмолвно молитву. Отчаялся полностью. Тэхен не может оставить все так. Он не даст своим подданным познать радость от вида того, как проливается кровь беззащитного, не даст зверю перед собой насытиться несправедливым убийством. – Не смей его трогать! – его голос никогда еще таким не был. Он оглушает всех, кто в этот день собрался на площади, всех, кто стоит на балконе, и заставляет сердца в груди у каждого замереть то ли от страха, то ли от благоговения. В голосе принца полыхает огонь и сила взрывается, брызжет, словно расплавленное золото, грозя всех опалить.Dust in the wind – Damned Anthem
Он выступает перед альфой, встает между ним и омегой, заслоняя собою несчастного, и рукой ловит чужое голое предплечье. Боль. Она заставляет их обоих замереть, стиснув зубы как можно сильней. Вокруг – тишина. Глаза напротив Тэхена чернотой своей пытаются сожрать, из нутра рвется рычание, но губы сомкнуты в попытках удержать за собою свидетельство их общих испепеляющих страданий. Тэхен из последних своих сил впивается пальцами в черную кожу, и зверь сжимает руку в кулак, пуская кровь по ладони, в какую вонзились собственные когти. Черные густые капли пачкают омеге рукав платья. – Я его не отдам, – шипит Тэхен, едва не падая, но цепляясь за пояс мужчины вовремя для того, чтобы устоять на ногах. Зверь выдыхает, резко вырывает руку и отшатывается, чтобы больше Тэхена не касаться. Оба они жадно дышат, у обоих струится пот по вискам и дрожат тела. Оба не сводят друг с друга взгляда, будто вернулись в тот вечер, что развернулся неделю назад. – Чонгук, только не здесь, – снова Лисон пытается образумить, и на этот раз даже успешно, потому что мужчина его слышит. Оборачивается, жмурясь, выдыхает с рыком и, не произнеся больше ни слова, уходит с балкона прочь. Безымянный омега больше не может себя держать и валится на каменный пол. Лисон приказывает паре альф поднять того на руки и вернуть обратно, откуда привели. Тэхен коротко с ним переглядывается, прежде чем снова обратиться взглядом к толпе. Люди на площади замерли после картины, что им случилось узреть. Не могут поверить собственным глазам: демона, которого все они так боялись, удалось усмирить простому омеге… – Это и правда наш истинный принц… – бежит шепоток по толпе. – Только законный наследник Хиссов смог бы так бесстрашно выступить против этого демона. – Это точно Принц Тэхен! Наш Принц Тэхен! Смотря с края балкона на свой народ, слыша их крики и восхваления своего имени, омега не мог разобрать своих чувств. Ладонь полыхала, и будь в руке его нож, он бы без раздумий отсек себе кисть – так ему было больно. Потревоженная сущность ревела, требовала уйти поскорее и кинуться по коридорам замка на поиски, чтобы закончить начатое. Хотела вновь ощутить черную кровь, погрузив в нее дрожащие пальцы. А разум его почему-то пробуждал в памяти мгновения из детства, где было теплое лето и путь в тронный зал, эхо осторожных шагов, фениксы, сложившие крылья под куполом… На голове своей Тэхен ощущал тяжесть короны. В уши лились голоса его подданных. Кровь древнего рода Хиссов шептала, что эта страна должна отныне находиться в его руках… Но что-то более древнее… неведомое, страшное, сильное, твердило и другое – не только в короне его истинное предназначение.