Тэхен
Тэхен вяло размазывает еду по тарелке столовыми приборами. Завтрак в самом разгаре, но принц как будто до сих пор пребывает во сне: взгляд его рассредоточен, медленно курсирует по обеденной зале и слезится от яркости здешней позолоты. Зачем сюда пришел, раз не может есть – сам не знает. Ему не хочется думать, после вчерашнего в голове тот еще бедлам. Рука, в которой омега держит нож, все еще хранит в себе чувство того, как ласково пламя свечи прошлым вечером касалось голой кожи. Ладонь полностью цела. А Чонгук… вероятнее всего, прав в своих предположениях, какие не постеснялся вывалить, заставляя при этом слушать. Нахал. От вчерашних видений в висках режет и пульсирует. Краем уха Тэхен нет-нет, да слышит опять обессиленный шепот собственной матери и треск безжалостного огня, поглотившего ее… Закрывает глаза – и видит старшего брата, который вынужден был наблюдать за приходом Тэхена на этот свет, и затем… – Почему ты не ешь? Принц вздрагивает, болезненно погружаясь в реальность. Он шумно вздыхает и моргает несколько раз, прежде чем замечает за противоположным краем стола, напротив себя самого, узурпатора. Тот хмурится, разглядывая омегу, пока кухарка, стараясь не выглядеть полной трусихой, расставляет рядом принесенные тарелки. Странно, что женщина ничего не расплескала – с такими-то трясущимися руками. Тэхен дожидается, пока их не оставят наедине, а затем откладывает приборы, подпирает голову рукой и произносит с напускной скукой: – А мне говорили, что ты утоляешь голод исключительно человеческим мясом. Неужели то враки? Чонгук сурово прищурился, но промолчал. Скинув с рук перчатки, он подцепил когтем тушку перепелки с общего блюда и показательно откусил приличный кусок. Тэхен на это лишь хмыкнул. По коже омеги прошел легкий озноб. И как только он раньше не заметил, что за столом у него появилась компания? Обычно близкое присутствие этого мужчины распознать удавалось гораздо раньше, чем тот появлялся в поле его зрения. Внутреннее чутье всегда было на стреме, заставляя сердце Цветочного Принца яростно выламывать ребра, что уже трещали по швам. Но сегодня даже тяжесть проснувшейся огненной сути была им проигнорирована на фоне раздумий. Или же… Тэхен начинал попросту привыкать?.. – Как ты себя чувствуешь? – Весьма признателен, что ты решил справиться о моем здравии всего лишь через несколько недель после того, как заточил в стенах этого замка. Я в полном порядке, благодарю. Альфа лишь на мгновение прикрыл веки, спрятав от Тэхена свои зияющие чернотой и раздражением глаза, прежде чем продолжить разговор, все еще соблюдая спокойствие, хоть уже дважды ему посмели ответить совершенно не то, что он желал услышать. – Не хочешь поведать, что вчера произошло с тобой? – Ты о своем грубом и совершенно лишенном манер обращении, я полагаю? – Тэхен склонил голову набок, глаза его яростно вспыхнули. – Все северяне позволяют себе быть такими скотами с омегами, или ты один такой? Убиваешь, насилуешь, распускаешь руки… чего дальше мне ждать? Убивать меня ты не хочешь, но не прочь поиздеваться. – Ты специально драматизируешь? – Я не сторонник драмы. Но во всем, что касается тебя, намерен готовиться к худшему. Так скажи мне: какая судьба мне тобой уготована? – Ну, раз ты настаиваешь, то для начала… – раздраженный, Чонгук, уже позабыв о еде, уперся обеими руками в стол, и когти его противно заскрипели по гладкому камню, – …прикажу чем-нибудь закрыть тебе рот. Ведь к оковам, насколько я мог видеть, твое тело привычно. Тэхен задохнулся от услышанной наглости. Взгляд его еще больше потяжелел и теперь альфу буквально пытался прожечь. – Все лучше, чем быть опороченным таким, как ты, – процедил он, – бесчестным. – Не переживайте так, Ваше Высочество, – Чонгук усмехнулся, наконец расслабляясь и откидываясь на спинку стула. Немного подумав, он толкнул язык за щеку и, скалясь, добавил: – Даже если бы расклад был иной, я не имею привычки совать член туда, где мне его могут откусить. Золото и тьма их взглядов столкнулись, впились друг в друга и не намерены были признавать поражение. Ярость кипели в них и нужда сопротивляться, противостоять, вырвать себе превосходство, чтобы в конечном итоге подчинить. А хозяева этих обнажившихся чувств загорались быстро, уже по привычке, даже не заметив того мига, когда поддались внутренним сущностям и потонули в чужих желаниях, где человеческого было не много, а жалкие крупицы. Азарт затянул, опьянил, окутал от внешнего, реального, бросив омегу и альфу друг перед другом сражаться один на один. Еще немного – и желание кинуться через стол так цепко схватит за глотку, что ни о чем другом помыслить уже будет нельзя… Но вдруг из коридора раздались посторонние тяжелые шаги, и те становились все громче, пока в зале не появился Лисон. Чонгук и Тэхен оба вскинулись на него, потревоженные сторонним вторжением. Звери, готовые уже было схлестнуться, на время затаились у них внутри. Альфа, добравшись до обеденного стола, грузно оперся на тот руками, свесив вниз светлую голову. Поведя той из стороны в сторону, он в изумлении изогнул брови. – Либо я все еще отвратительно пьян, либо вы двое и правда сидите за одним столом средь бела дня. Какой ужас. Ни на одну ночь вас нельзя оставить. Тэхен сморщился, почуяв запах Лисона, который почему-то слишком резко ударил в нос: кислистость вина, пот и терпкость, какая была свидетельством порока, не иначе. Чонгук с другой стороны стола резко выдохнул, морщась, чем вынудил принца вновь обратить на него внимание. – Где тебя носило? Ты не попадался мне на глаза со вчерашнего вечера. – Ну, ты ведь сам запретил трогать здешних наложников… а шлюхи, знаешь ли, в замке не водятся, пришлось прогуляться по более злачным местам. Если хочешь, могу и тебе подсказать дорогу. – Альфа взглянул на Тэхена, подмигнув ему. – Хотя должен признать, что сейчас твоя компания в сотню раз лучше той, какая может ждать в любом столичном борделе. – Ты просто отвратителен, – произнес омега, качая головой, на что правая рука узурпатора лишь рассмеялся, сразу, впрочем, схватившись за свою похмельную голову. – Когда-нибудь ты устанешь снова и снова повторять мне эти слова. – Сядь уже и ешь, – не выдержав, отрезал Чонгук. – Только где-нибудь посередине стола. От тебя разит. – Когда-нибудь и ты, дорогой брат, устанешь говорить мне об этом. – Или же просто вспорю твое брюхо, ведь в отличие от хрупкого омеги легко смогу это сделать. – Да пожалуйста… но хотел бы я после узнать как-нибудь, насколько громко по моей кончине рыдал Хисон. Бьюсь об заклад – ну и уродливой же выйдет его зареванная красная рожа! Тэхен наблюдает, как узурпатор на слова товарища молчит, лишь усмехается слабо и закатывает глаза к потолку, затем возвращаясь к еде на своей тарелке. Лисон тоже затихает, садится и, не дожидаясь слуг, наливает в кубок вина и хватает руками еду с общих блюд. Принц бы смутился… но с Лисоном и другими мужчинами в походе провел времени более чем достаточно для того, чтобы принять факт их свинского поведения за любой трапезой. Сам он тоже вновь возвращается к своей еде, медленно разрезает ее на части, но понимает, что съесть не сможет ни кусочка – те просто встанут комом в глотке. От всего вокруг здесь его мутит, хочется, как накануне вечером, полной грудью вдохнуть воздуха, но не получается. – Я хочу выйти в город, – вырывается из него, и спустя миг упрямый янтарный взгляд упирается в суровый, черный. Чонгук невозмутим, когда дает ему свой твердый и лаконичный ответ: – Ты не выйдешь. – Я мог бы сопроводить… – Его Высочество останется в пределах этого замка, Лисон, – обрывает он друга, грозно полоснув по нему глазами и побуждая заткнуться. – Ослушаешься и станешь ему потакать – не посмотрю, что ты мне брат. И ты знаешь, что я не шучу. Принц должен быть тут. Омега поймал на себе сожалеющий голубой взгляд, прежде чем резко встать и выйти из комнаты, оставляя альф вдвоем продолжать завтрак. Те переглянулись. Чонгук размял шею, зажмурившись, прежде чем подозвать к себе слугу и приказать доставить несколько порций еды в покои принца. – Не говори, что его строптивость тебе не по душе, – тихо усмехнулся Лисон. – Норов у Его Высочества сравним только с твоим. Чонгук недовольно взглянул на него снова. – Не неси при мне подобной дряни. А лучше всего – замолкни.*** How far I'll go – Chase Holdfelder
День сегодня знойный. Солнце плавит тяжелый воздух, и при взгляде вдаль тот идет рябью. Дышать непросто, кожа под легкой тканью платья быстро становится влажной. Сухой ветер не делает лучше, лишь треплет волосы, путая их и бросая то назад, то вперед. Но настроение у принца слишком скверное для того, чтобы укрыться где-нибудь среди роскоши замка, в тени и под надежной крышей, где нет ни ветра, ни настырных солнечных лучей, слепящих глаза. Внутри будет слишком легко вновь столкнуться с тем, кто не так давно вызвал гнев. Кто вновь Тэхена унизил и не постеснялся ткнуть носом в нерадостный факт, что в собственной стране, в собственном замке, которые тебе полагались по крови, ты – пленник, не более. Тэхена заполучили, поймали и теперь играют с ним, будто он глупая безвольная мышь. Захотят – придушат, захотят – выпустят ненадолго, чтобы побегал по коридорам, а затем сцапают снова. Ведь о том, что лишен собственной воли, он забывать ни в коем случае не должен. И если вчера силы у Тэхена еще имелись на то, чтобы покорно принять судьбу и даже быть благодарным за шанс хотя бы открыться своему народу, то сейчас… сейчас он снова сделался зол на человека… нет, не на человека – на демона, – который посмел вершить в Брассилии свои порядки. Северный дикарь, невоспитанное, грубое животное. Насильник и деспот, все верно о нем говорят. И как только посмел заикнуться, угрожать Тэхену, что заткнет ему рот, и говорить в присутствии принца все эти возмутительные слова… С губ омеги судорожно слетает выдох. Вновь придя на крепостную стену, он стоит над подвесными воротами, что возвышаются над глубоким каналом и закрывают въезд в замок по одному из мостов. Огромная столица раскинулась на нескольких крупных холмах прямо перед ним. Отсюда без труда можно увидеть и бухту, и главную торговую площадь, и храмы в честь главных брассилийских богов… Вдалеке, почти у горизонта, видны еще стены – столичная граница, – а за ними раскинулись поля пшеницы и хлопка, луга, пестрые из-за диких цветов… Чем дольше Тэхен наблюдает, тем сильнее крепнет желание приблизиться к миру, который раскинулся перед ним, как на ладони. Он может его созерцать, может слышать, вдыхать его запахи… но стать его частью все еще невозможно. Недоступно. Запрещено. Тэхен не может найти тому веской причины. Почему Чонгук не отпускает его от себя, раз уже показал двору и простому народу? Боится, что истинный наследник отважится плести интриги у него за спиной, одержимый желанием свергнуть? Вздор! У Тэхена нет ни единой возможности и попытаться. Даже будучи наследным принцем этой страны, он в ней остался совершенно один, без малейшей поддержки, и не может никому доверять… Он обронил тихий смешок, преисполненный грусти, вдруг осознав, что полагаться он в своей жизни теперь может лишь на своих надзирателей. Только у них может попросить поддержки и помощи, даже защиты, только к ним пойдет в случае чего. Он зависим от узурпатора и его воли, но также и от его над собой покровительства. И все равно… страх за свою судьбу, какой всегда теплился в принце при жизни Тэдеуса, будто иссяк. Теперь в Тэхене не было страха. Порой исток свой находили гнев и ярость, порой во взгляде и на языке искрилось упрямство, и желание дать выход злости кипело в нутре… но страх себя изжил. Его не стало со смертью Фиалкового Короля, как будто в ней принц нашел свое спасение. Боги, должно быть, покарают его за подобные мысли о брате и законном правителе. Тэхен не должен так думать… но что толку от совести его настрадавшемуся сердцу? Судьба венценосных наследников редко бывает проста. Тэхен знает слишком много историй, что так же, как история его самого, наполнены болью и страхом, способны окунуть в искреннее отчаяние. Его мама, принявшая смерть ради того, чтобы подарить жизнь Тэхену. Его тетка, покинувшая отчий дом, чтобы после встретить кончину на чужих берегах, так и не увидев, как взрослеет ее единственное дитя. Юнги, что вынужден был отказаться от своих крови и имени ради спасения жизни. На фоне их судеб Тэхен едва ли чем выделяется. Разве что… никто доселе не сжигал заживо собственную мать, выбираясь из ее утробы, как это сделал он. Ни для кого в Брассилии благословение Фениксов больше не обращалось проклятием. Рассуждая, Тэхен тянет ладонь за плечо, обнимает себя, прикладывая пальцы к торчащим лопаткам. Неужели Тэдеус и впрямь отрубил ему крылья?.. А если бы он это не сделал, то каким бы сейчас был Тэхен? Был бы сильнее? Если верить легендам, то Фениксы рождались воинами… рождались, чтобы бороться со тьмой, а после смерти обретали новую жизнь. Но ведь то – пересказ тысяч людей. Если правда в их словах и была, то время истерло ее до сквозных дыр, концов сейчас уже не собрать. Быть может, ему стоит второй раз попытаться обсудить с Чонгуком их схожее начало? На этот раз он бы проявил старание, не стал бы сходу все отрицать, выслушал бы все, что скопилось у альфы на уме, и даже поделился бы тем, что тревожит его самого… Но не сегодня. Сегодня он все еще слишком обижен и слишком разозлен чужим хамством. Стоит подождать той поры, когда гнев остынет… или же когда узурпатор решит сам к нему обратиться. Ведь Тэхен знает – подолгу друг без друга каждый из них не способен обходиться. Нужно просто быть терпеливым. А терпению за двадцать с лишним лет он научен, как никто другой.***
О том, что в замок съезжаются гости, Тэхен узнает из речей придворных господ, с которыми хоть и весьма редко, но все же пересекается в праздных беседах. Ему среди знати все еще некомфортно, принц не знает, как себя преподать, и в голове постоянно держит мысль о том, что все они привыкли видеть на его месте другого. Того, кто остается заточен в одной из комнат гарема почившего короля. Перед ним склоняют головы, ему улыбаются, и Тэхен рад бы почтить улыбкой и добрым словом в ответ, но разговор не идет. Боязно спустя столько лет одиночества верить в то, что за открытостью не последует кара. Запреты, навязанные с малых лет старшим братом, до сих пор держат в оковах его мысли и не дают желаниям прорваться сквозь себя, как бы ни пытался, попытки одна за другой выходят тщетными. Но все это не мешает ему слушать других, и последние важные новости не заставляют ждать себя слишком долго: лорды и леди со всей Брассилии вскоре прибудут в замок правителей, дабы присягнуть на верность новому защитнику государства. Для них уже готовы комнаты, а на кухне во всю кипят приготовления к пиру. И Тэхен хотел было направиться к Чонгуку, расспросить о том, чего ждать на торжестве: неужели тот решил-таки присвоить себе завоеванную корону? что же в таком случае будет с ним самим? – но передумал. Вспомнил, что с альфой они не разговаривают уже как с неделю и все это время обходятся, разве что, хмурыми переглядками, когда перед сном оба, будто по немой договоренности, каждый вечер выходят в сад. Но им это необходимо – так Тэхен убеждает себя. Они все еще привыкают выносить взаимное присутствие, не задыхаясь при этом и не воплощая в реальность желание пролить обоюдно кровь. Огонь, пылающий в присутствии мужчины, для Тэхена уже привычен, ощущается знакомо и теперь не сбивает с толку его человеческую суть. Он может держаться и мыслить при альфе трезво. И сны будто становятся терпимей, не дарят так много боли, как раньше, не заставляют погружать сердце в страх. В плену у небытия Чонгук больше не рвется в стремлении выпотрошить ему нутро, а Тэхен, хоть и горит, но не сжигает. В их касаниях отражаются нужда и мука, в них обреченность крошит надежду когда-нибудь излечиться от тяги, но воле теперь под силу пресечь разрушения, и от этого омеге становится легче. По утрам он почти что спокоен и даже вернул себе аппетит. В день, когда вся знать съезжается, служанки будят его рано, суетливо извиняются, но не слушают просьбы отстать – остаются с принцем и после того, как он поднимается с постели. – Он сам приказал нам помочь со сборами, Ваше Высочество, умоляем простить нашу настырность, но покинуть вас мы не сможем, пока для торжества вы не будете полностью готовы. Все знатные дома сегодня соберутся в тронном зале, и вам положено предстать чужим глазам в самом лучшем свете. Тэхену кое-как удается не без угроз отвоевать для себя посещение купальной комнаты в одиночестве, но после служанки его, едва успевшего натянуть на голое тело нижнее платье, все-таки ловят. От омеги не укрываются любопытные взгляды, пока девушки окропляют его шею ароматным маслом. Золотой шрам, подаренный по-неосторожности Чонгуком, в утренних лучах сияет ярко. Но вопросов ожидаемо не следует – слуги лучше всех обучены держать языки за зубами, когда это требуется, а вот уже после, конечно, молва разлетится, на это принц уже никак не сможет повлиять. Его волосы собирают в прическу, но бо́льшую часть прядей оставляют свисать по плечам и спине мелкими волнами из серебра. Наряд он себе выбирает самостоятельно. Платье с подолом из белой парчи, пышными рукавами и золотой вышивкой тяжелое, шнуруется тугим корсетом, заставляя омегу дышать осторожными глотками, но глаз от него трудно зато оторвать. – Его Высочество прекрасен, – не сдержавшись, шепчет одна из служанок, помогая закрепить золотые пряжки спереди на платье, пока вторая осторожно застегивает ожерелье вокруг нежной шеи. А после – корона. Высокая, с кружевом множества пик. Благородный металл, из которого сотворен символ монаршей власти, в солнечном свете горит точно так же, как горят тэхеновы глаза. Принц походит на белоснежное облако, сквозь которое на землю нисходят яркие лучи. Еще жалкая малость – и вокруг все рискуют ослепнуть. Стража, неизменно встретив у дверей, отправляется следом за ним, чтобы сопроводить в тронный зал. Вверх к каменным сводам устремляются неторопливые шаги и шорохи дорогой ткани. Коридоры замка пусты, в них омегу приветствуют лишь тепло и утренний свет, а ощущение чего-то неизбежного, что затаилось и ждет впереди, начинает щекотать под нижними ребрами, накрепко стиснутыми переплетением белых шелковых лент.Eye of the tiger – Tommee Profitt, FJØRA
Страж, ждущий их у входа в залу, подал знак, издав парный стук, и после массивные двери медленно раскрылись, являя в широком проеме Цветочного Принца. Тэхен медленно выдохнул. Взор обвел собою открытое ему пространство: сотни знатных людей по обе стороны от прохода, два золотых трона, ступени, ведущие к ним… и Чонгук, кто единственный будто бы мог двигаться в этом застывшем зале. Альфа под пристальным взглядом Тэхена вышел вперед, остановился у того трона, что был больше и принадлежал когда-то последнему брассилийскому королю. Он в ожидании склонил голову, и даже не видя сейчас его черных глаз, омега чувствовал, как те цепко следят за каждым его движением. Огню не нужно было многого, чтобы вспыхнуть внутри, окропив кровь привычными колкими искрами. Переведя дух уже какой раз, Тэхен двинулся вперед по созданному для него проходу. Чувствовал, как взгляды множества незнакомых вельмож цепляются за него всего, будто стараясь сорвать с тела одежду и заставить предстать перед ними полностью обнаженным. Но нет, они ничего не получат, не смогут сломить его дух и храбрость, принц этого никому не позволит. Шаг за шагом он все ближе к двум золотым тронам и узурпатору, неподвижно стоящему в ожидании него. И когда уже до Чонгука Тэхену остается сделать всего ничего, альфа протягивает ему свою руку. Он раскрывает ладонь в черной перчатке, предлагая ту омеге, глаза все еще дают искупаться в своей черноте, не предлагая помощи затем из нее выбраться. Затягивают, топят каждого, в ком не окажется страха нырнуть. В Тэхене страха как не было никогда, так и нет. Он не брезгует испачкаться в черном – его свет заставляет чужой мрак отступить. Без колебаний он принимает предложенную альфой руку, уверенно кладет в ту свою маленькую ладонь и позволяет сильным пальцам, облаченным в плотную скрипучую кожу, сжаться вокруг нее. Осторожно, совсем не больно, но цепко. Чонгук разворачивает омегу к толпе, что все еще смотрит на них, тихо шепчась. Поднимает скрепленные руки вверх на мгновение, а затем кивает Тэхену на трон позади него. Тот, что меньше, трон его матери. Трон, которого даже касаться когда-то был по мнению старшего брата недостоин. А теперь узурпатор велит ему… – Сядь. – Велит так, как обращается к нему каждый раз: кратко, с северным холодом и без какой-либо вежливости. Но все равно этим удивляет. Заставляет боль в груди встрепенуться, кольнуть и неловко выпустить на мгновение робость. Они все еще не отвели друг от друга пылающих взглядов, и Чонгук замечает. Потому повторяет вновь, но тише: – Займи свое место. Ведомый рукой альфы, принц осторожно садится на трон и первое время не дышит, пока ощущает жесткость под собой и холод – пальцами, что обхватывают гладкие подлокотники. Чонгук же опускается рядом на трон короля, и в этот момент по всему тронному залу ощутимо проносится шелест чужих голосов. Прямо над ними, в витражном куполе – спящие Фениксы из пестрого стекла. Свет солнца, что уже близко к зениту, проходит сквозь и на каменный пол брызжет яркими пятнами. Пламя трещит в напольных кованых чашах, хрусталь в стройных колоннах, подпирающих свод, мерцает и в себе прячет танец здешних теней. Обитель брассилийских правителей обнажена взору тех, кто восседает на троне, погружая в свое величие, благодать и выражая покорность. Это истинное таинство – понимает Тэхен. С гордо вскинутым подбородком он обращает золотой взгляд на толпящихся у подножья ступеней людей, но затем снова возвращает тот на Чонгука, потому что узурпатор наконец берет слово. Голос альфы гремит, словно меч в яростном взмахе находит встречу с другим не менее закаленным металлом. Грозно, низко, рычаще. Так, чтобы воспротивиться ни у кого не нашлось глупой храбрости. Так, чтобы сомнений в услышанных этой минутой словах не осталось даже у самого ярого строптивца. Подобным голосом говорят победители, лидеры и тираны. Этот голос призывает себя опасаться. Всех призывает, кроме омеги, который рядом с мужчиной полыхает на собственном, вверенном ему троне невидимым взгляду буйным огнем. – Перед вами на троне сидит наследный принц этого государства. Тэхен Хисс, младший кровный брат Короля Тэдеуса, убитого мной на побережье Эртеры. Истинный Цветочный Принц. Тэхен крепче стискивает онемевшие пальцы на подлокотниках, пока костяшки не побелеют. Чужой речью оказывается взбудоражен так же, как и собравшаяся вокруг него знать. До последнего он не верил в то, что Чонгук перед этими людьми признает в нем наследника так же просто, как перед простым народом. Однако, альфа не изменяет своим ранее произнесенным в толпу словам и не спешит сорвать корону с его головы. И в это все так же трудно поверить. – И также перед вами сижу я, – настает черед для кривой недоброй ухмылки, и люди разом напрягаются, будто лесная дичь, услышавшая вдалеке лай охотничьих псов. Чонгук продолжает после недолгой паузы: – Я, Чонгук, бастард северного королевства, про которого матери ваших глупых отпрысков привыкли рассказывать не менее глупые байки. Я занял трон вашего короля, которого перед этим убил, вспоров глотку, перерезал остатки вашего войска и взял под контроль столицу… и теперь вы все здесь, передо мной… и перед своим Принцем, разумеется, – Чонгук обратил взгляд на Тэхена, и омега изогнул бровь, ничего не ответив, потому что сам, как и все остальные, ждал, куда выведет альфа свою противоречивую исповедь. – Я хочу, чтобы все вы до единого сегодня поклялись в верности мне и Его Высочеству. Нам обоим: Принцу Тэхену, как наследнику этого государства, и мне… как тому, кому Принц Тэхен отныне принадлежит. И с этого дня будет заведено так: предадите одного из нас – считайте, что предали и второго. Слова, что альфа произносит, не сводя с него взгляда, в Тэхене разрываются волнительным штормом. Тронный зал шумит сотнями голосов, но сердце у принца в груди и кровь, какую то заставляет вскипеть, оглушает сильнее. В мыслях набатом бьет озвученная воля узурпатора. Слова, коими он связал их обоих, сливая реки судеб в одну и унося Тэхена за собой мощным течением. Омега растерян. Ему не понять чужих целей, и поэтому языком он чувствует горечь, но под лопатками все же по-странному свербит, и это не крылья у него растут заново, отнюдь нет… То – чувство трепетное, инородное, которое ничего общего с огнем внутри него не имеет, но от него принцу почему-то все же тепло. От него на губах теперь сухо, и подушечки пальцев щекочет от странного желания протянуть руки и сжать те, другие, спрятанные под черной кожей перчаток. Гул в тронном зале все нарастает. Крепнет, захватывая одни и те же слова, сплетая яркий узор из низких мужских голосов. И тогда Тэхен отвлекается, потому что вдруг очень отчетливо слышит: – Слава Принцу Тэхену! Слава! Слава Чонгуку! – Слава Цветочному Принцу и Господину! – Слава защитникам королевства! – Слава Брассилии! Тронный зал в главной обители брассилийских королей всегда внушал праведный трепет в сердце каждого, кто окажется среди его высоких каменных стен, одетых в золоченые гобелены. Стены эти, сложенные веками назад, видели множество славных мгновений и моменты гиблых времен. Они встретили каждого своего почившего уже короля, встретят каждого, кто еще взойдет на престол. Сейчас – встречают и приветствуют двух новых правителей. Обоим им Брассилия положена по праву крови: одному – крови, что с рождения течет в жилах, другому – крови, какую пролил на поле сражения из глотки поверженного им прежнего монарха. Стены смотрят на своих юных господ, от себя отражая браваду их подданных. Тянутся ввысь, к своду, где в тесном объятии уже сотни лет сплелись телами беззаботно спящие птицы-фениксы.*** Чонгук
Он не жалеет о принятом решении и не колеблется боле. Раньше, когда мысли о том, как поступить с завоеванным королевством, только начинали терзать, альфа терялся. Родившись бастардом, он никогда не болел жаждой власти, а, как и все дети северных земель, стремился к выживанию. Спасением сделались жестокая дисциплина и муштра. Он держал себя в строгости, отцом был приравнен к обычным солдатам и с отрочества постигал тонкости военного ремесла. Стал командиром, а после – военачальником королевской армии не по рождению, а по силе и стойкости духа. Северные мужи ему доверяли, уважали его слово и не сомневались в нем, ведь Чонгук всегда подкреплял каждое слово поступком… затем следом ко всему добавился страх. Теперь же в своих названных братьях альфа читал благодарность: за сохраненные жизни на чужбине, за новый мир без вечных снегов, под горячим солнцем. За доверие к ним настолько сильное, что не боится обнажить свою темную сущность. Дает ту увидеть и без опаски остается повернут к ним беззащитным затылком. Потому они остаются верны бастарду их короля по сей день, не зная даже, когда придет час возвращаться домой и придет ли вообще… Чонгук сам не знает, близко ли возвращение в Гласс, дождется ли отбывших воинов опустевшая некогда от кораблей бухта города Мирор, что служит их государству столицей. Обретут ли жены вновь своих мужей, а дети – родителей. И состоится ли тот разговор, который Чонгуку обещал отец по его возвращении. Чонгук покидал отчий дом за тем, чтобы выиграть корону, а теперь у него их оказалось две… и обе они ему лично нисколько не нужны. – Так вот чего ты все это время хотел? – обращается к Чонгуку Лисон, что подходит ближе, неся в обеих руках по полному кубку. Пир в честь сегодняшних заявлений о судьбе престола в самом разгаре, а день уверенно отдает свои права душному вечеру. – Столько месяцев в пути и сражениях, и целью в конечном итоге стала обретенная власть, которую разделил зачем-то с истинным наследником престола? Чонгук забирает у друга кубок и, чокнувшись с ним, отпивает крепкого южного вина. На Лисона мужчина не смотрит, смотрит дальше – за его спину, где в стороне от танцующих и уже изрядно пьяных вельмож Тэхен в небольшой компании лордов ведет неизвестную альфе беседу, позволяя себе бросать реплики со скромной улыбкой. Полные губы принца имеют мягкий изгиб и блестят в свете тысяч горящих по всему залу свечей. – Ты заблуждаешься, – качая головой, возражает Чонгук и расправляет плечи, глубоко вздыхая. – Моя цель, что тогда, что сейчас, абсолютно другая. Лисон изгибает бровь, а затем оборачивается, стремясь выяснить, куда же направлен взгляд друга. Искомое находит быстро, и надолго сдержать ухмылку, широкой кривой дугой разъезжающуюся на лице, альфа не может. А затем и вовсе смеется сдавленно, оборачиваясь обратно и тяжело опуская ладонь на плечо близкому другу. – Ладно… пусть так. Эта цель мне нравится даже больше! – Исчезни. – Но я серьезен, серьезен в кои-то веки, Чонгук! Цель прекрасна, малость, правда, строптива, но так ведь еще веселее! И на редкость умна! Чонгук уже ничего ему не отвечает, лишь опрокидывает в себя оставшееся в кубке вино, утирает рот рукавом и обходит веселого друга, оставляя того стоять в одиночестве. Лисон, впрочем, не обижается, лишь по-доброму сохраняет улыбку на лице и позволяет себе еще какое-то время понаблюдать за упрямцем-собратом. – Хисон узнает – не поверит, – тихо бормочет под нос, видя, что Чонгук прямым курсом направляется к той самой цели, о которой чуть раньше между ними шла речь.Jungle – Emma Louise
Говорящие на него отвлекаются тут же, как только замечают легко узнаваемую даже издалека рослую фигуру, облаченную в черный костюм. – Ваша Светлость… Чонгук кивает лордам, чуть хмурясь из-за услышанного обращения, к которому до сих пор не привык и привыкать не собирается, а внимание свое держит на омеге, что также ему в ответ дарит свой взгляд, в котором тлеет золотое тепло, но молчит. – Потанцуешь со мной? Тэхен удивлен – мужчине удается прочесть эту эмоцию, прежде чем глаза принца опускаются ниже, на протянутую к нему руку, все еще скрытую от посторонних глаз под перчаткой. При лордах он благоразумно молчит, дает себя увести ближе к центру огромной залы и подступает ближе, чтобы изящно разместить кисть у альфы на плече, когда тот свободной ладонью накрывает его поясницу. – Признаться, я удивлен. Думал, что дикари с севера не обучены подобным танцам. – И я думал, что затворникам, как ты, знать, как танцевать с альфами, не полагается, – хмыкнул Чонгук. – Однако, только посмотри на нас. Тело омеги рядом, в движении под плавную музыку, едва касаясь мужчины в районе груди, ощущалось хрупким и трепещущим. Солнечный запах, исходящий от его кожи, на этот раз сочетался с чем-то сладким, фруктовым, настырно забиваясь Чонгуку в нос и не позволяя не думать о себе. Альфа, глубоко дыша, скользнул взглядом на тонкую неприкрытую шею и заметил длинный золотой шрам, которого раньше там не было. Зато были его собственные когти – этого он не забыл. – Почему молчишь весь день? Неужели нечего сказать? – Помнится, – Тэхен коротко усмехнулся, прерывая едва начатый ответ, – при прошлой нашей беседе ты строил планы о том, как закроешь мне чем-нибудь рот. А сейчас – уже скучаешь по разговорам со мной? – Не забыл, значит, – альфа хмыкнул, продолжая вести принца в медленном танце. Многие вельможи, постепенно замечая новую пару, бросали в их сторону любопытные взгляды. – Я обидел тебя. – Я не обижен, а возмущен. Иногда ты позволяешь себе нести возмутительные вещи, о которых не принято так легко упоминать. – Жрать людей тоже не принято, однако ты не поленился упомянуть об этом за тем завтраком. – Я прошу за это прощения. Чонгук переглянулся с омегой, поймав его серьезный, искренний взгляд, и тихо фыркнул. – Так Ваше Высочество все это время раскаивалось? – Не смейся. Тебе ли не знать, что это не шутки. И с моей стороны правда было весьма грубо говорить подобные слова, потому что… ведь тебе и самому известно: своей природой я не так уж сильно от тебя отличен. – Значит, ты согласен со мной? – Черный взгляд вновь нашел чужой золотистый, но на этот раз вцепился в тот крепко, больше никуда не отводясь. – Что произошло с тобой в комнате королевы? – Думаю, в ней я нашел подтверждение твоим словам, – омега поджал губы, невольно возвращаясь в воспоминания, что все еще оставались болезненны. – Но от этого только больше запутался. – Под за́мком есть еще одно место, которое я хотел бы тебе показать. Пальцы Тэхена крепче стиснули ладонь альфы, а в другой ладони – сжали атласную ткань парадной туники. – Хорошо, но не сейчас, я пока не готов… – Отведу тебя, когда попросишь, – согласился Чонгук, кивнув, и Тэхен кивнул ему в ответ, отводя взгляд от альфы первым.Тэхен
Близко. Они были друг к другу ближе, чем когда-либо прежде, и враньем было бы принцу сказать, что сердце его от такого тесного соседства продолжало бить точным ритмом. Оно сбивалось, прося дышать чаще, принося к нему воздух, и у принца мутнело в сознании. Мутнело отнюдь не от желания обнажить дикость – гнев оставался обуздан, – а от… волнений. Мужское плечо, грудь под тонкой прохладной тканью даже при легком касании давали прочувствовать всю их силу, всю твердость мышц, что сейчас оставались в мирном спокойствии не напряжены. Движения альфы, его короткие – чтобы подстроиться под омегу – шаги, выходили естественно и уверенно, в танце такому партнеру довериться было легко. Тэхен подле Чонгука ощутил себя готовым ему доверять. Чувство это было странное и болезненно отозвалось в бунтующем нутре. По коже прошел колючий озноб, заставивший волоски на затылке встать дыбом. Ногти принца впились в альфу, дыхание участилось, и мужчина не мог этого не заметить. Однако сделал вид, что между ними двумя все по-прежнему, лишь прижал Тэхена надежнее к себе и глубже вдохнул, жмурясь, склонившись к его волосам. Омега повторил за ним, ощутив запах мороза и отцветающих роз. – Я не трону тебя, – повторил альфа то, что уже однажды ему сказал. – Больше не хочу быть слабее того, что поселилось внутри моего рассудка. Но пока не станет понятна природа того, боюсь, что покинуть тебя не смогу. – Не покинешь меня – значит, не покинешь со своим войском и Брассилию. Хочешь здесь задержаться, но не от большого желания править этим государством. Вот, зачем ты заставил всех лордов присягнуть тебе в верности, при этом посадив меня на соседний трон, а не отобрав мою корону. – Корона тебе к лицу, – хмыкнул Чонгук, криво усмехнувшись, – сочетается с платьем. – Но почему себе не взял титула? Морщишься каждый раз, когда слышишь, как к тебе обращаются "Ваша Светлость", и рычишь на "Ваше Величество". – Наверно, мне больше по душе мое имя. То имя, что знает и чтит мой народ. Тэхен поднимает взгляд к его черным глазам, как только мелодия обрывается, сменяясь на быструю и более веселую. Чонгук оглядывает зал, подмечая, что пьяниц с тех пор, как они начали танцевать, стало еще больше. Заводной мотив заставил мужчин, сдавшихся вину, стать более шумными и неосторожными. Что-то уже полетело на пол с обеденных столов. – Время позднее, – замечает альфа, отстраняясь от принца и хмуря черные брови, как только снова слышит неподалеку звук разбитой посуды. – Лучше бы отправиться спать, чтобы на утро не болела голова. – Я не малое дитя, чтобы бежать прятаться при виде кучки старых пьяных лордов, – произнес Тэхен упрямо. – К тому же, они празднуют в честь нас обоих. Негоже виновнику торжества покидать свой же пир. – Как пожелаешь, – Чонгук отступил, старательно борясь с очередной усмешкой на лице, пока наблюдал, как принц от него отходит к столу, который ломился закусками и вином.*** Чонгук Walking on the moon – Ruelle
Ждать Чонгуку пришлось недолго. Отсилы еще час он бродил по залу среди пирующих лордов, однако, желание для разговора изъявляя только в присутствии своих людей: те до смешного не боялись хотя бы с ним побеседовать, в отличие от брассилийцев, которые перед альфой готовы были штаны обгадить даже когда уже пьяны в стельку. Никакая присяга на верность не сможет вытравить страх перед демонским отродьем из обычных людей, которым сердце подсказывает, что от опасности стоит держаться подальше, если жизнь еще дорога. Но мужчина не расстраивался – за долгие годы к такому привык, да и мысли заняты были другим. Чонгук старался не отходить далеко от пиршественного стола. Сам голода не чувствовал, но следить за принцем, который расположился там в гордом одиночестве, не переставал. Сначала у Тэхена была компания: знакомый лорд, в имении которого омеге не так давно пришлось остановиться с ночевкой, и две его юные дочери попросили оказать честь и вместе выпить. Принц разделил с ними кувшин сладкой ягодной настойки, после чего те откланялись, не желая надоедать своим долгим присутствием. Уже тогда Чонгук заметил, как тяжело Тэхену дается держать глаза открытыми. Но тот упрямо продолжал свое присутствие на пиру. Подперев рукой голову, он потянулся к другому кувшину, что был еще полон… Окончательно сморило его на четвертом глотке. Чонгук подошел к нему медленно, сам себя ругая за излишнюю осторожность. Вряд ли омега вообще бы расслышал звуки его шагов, когда вокруг продолжает вовсю играть музыка и не смолкают чужие голоса. Он вздохнул, разглядывая миловидное лицо с нахмуренными бровями, которое слегка занавесила выбившаяся из прически прядь серебряных волос. Южный алкоголь, хоть и пился обманчиво легко, способен был с легкостью затуманить рассудок, обратив человека в глубокий сон. А Тэхен, весь минувший день пробывший на ногах, должно быть, еще и устал с непривычки. К ним подошла стража, что обычно несла дозор у покоев принца. Альфы остановились рядом, обращаясь к Чонгуку: – Нам отвести его в спальню? – Не стоит, – Чонгук сжал в кулак обе руки, отклонив их предложение. Ярость бесконтрольно вспыхнула в нем, больно уколов, как только вышло представить, что кто-то из этих мужчин – пусть те ему и названные братья, – касается принца. – Я сам. Ему не интересно, сколько человек смотрит, не интересна даже ленивая и уже сильно хмельная улыбка Лисона, который тоже заметил их, пока Чонгук легко подхватывает принца на руки и, прижимая его тело к груди, шагает на выход из залы. Следом за ним благоразумно никто не спешит увязаться, лишь на выходе распахивают пошире двери и после захлопывают те обратно, запирая за ними шум и рискующее не окончиться до самого утра веселье. Чонгук увлечен ровным звуком чужого дыхания, пока шагает во мраке вдоль многочисленных коридоров. По их лицам то и дело скользит холодный лунный свет, пробивающийся из окон, и этого альфе вполне достаточно для того, чтобы без труда видеть дорогу. Но он все равно осторожен – споткнуться сейчас себе не позволит, сохранить покой принца отчего-то становится важно. Омега у него на руках хрупок, как свежевыпавший снег, и обжигает не хуже, даже сквозь их одежду. Но Чонгук все равно сегодня удивительно спокоен. Они не разговаривали долгое время, не позволяли себе приближаться, и сегодняшний день, проведенный друг подле друга, наконец подарил желаемое – Тэхен в его руках. Больно, но лучше, все же, чем было бы без него. Сладкая горечь эфемерно ощущается на языке и заставляет сглотнуть собравшуюся слюну. Губы принца после выпивки на себе носят неуловимый аромат кислых ягод. Добравшись до спальни, Чонгук аккуратно опускает омегу на постель, позволяя длинным волосам разметаться по простыням. Корона с головы спящего принца неловко спадает, и альфа морщится, когда слышит, с каким звонким звуком та встречается с отполированным полом. Тэхен хмурится, а после медленно и неохотно открывает глаза. В потемках разглядеть того, кто рядом с ним, не удается, но внутреннее чутье само способно дать на это ответ. Он тихо вздыхает. Чонгук склоняется над ним, а после и вовсе садится рядом на край кровати, ожидая от омеги каких-нибудь слов, но тот все молчит, будто прикинулся вновь спящим. Однако взгляд продолжает слабо мерцать в темноте. – С твоим упрямством может посоперничать, разве что, твоя красота, – голос альфы низок и тих, в нем слышна суровость, какую обычно не выражают при комплиментах, но Тэхен все равно на эти слова тянет губы в слабой сонной улыбке. – И до сих пор лишь от одного из двух этих качеств есть толк. – А я и не думал, что ты склонен себя недооценивать. Или то – напускная скромность? – В красоте нет смысла, если всю жизнь обречен на одиночество. – Что ж, тогда наше общее проклятие можно считать твоим чудесным спасением от него. – У судьбы порою такие жестокие шутки… – Тэхен шепчет это, а сам тянется рукой в темноту, туда, откуда слышит чужой голос. Пальцы его едва дрожат от ожидания, когда получат желанное касание… Чонгук смотрит ему в глаза, зная, что омега четко его увидеть не способен: среди ночи в комнате слишком темно, – видит руку, что уже близко к лицу… Удивлен, но не теряется, осторожно подается вперед, чтобы ладонь легла на его щеку. Оба они шумно выдыхают, выпуская меж губ воздух коротким толчком. Касание к той коже, которая не поражена темной сутью, не приносит боли ни одному, ни другому. Вместо нее – мягкость, ощущение едва пробившейся щетины и тепло. Не огонь, не агония, что велит отпрянуть. И звери не тянут свои цепи, чтоб те впились им в глотки, сидят спокойно, чем-то мастерски убаюканные, будто тоже опьянели, пока хозяева постигают ощущения, равно до этой поры неизведанные. В конце концов, Чонгук – первый, кто нарушает их общее наваждение. Прикрыв глаза, альфа касается руки омеги своей, все еще облаченной в перчатку, и убирает, укладывая на постель. – Засыпай снова, иначе назавтра тебя будет ждать больная голова. На удивление, возражений в ответ он не услышал, но быстро понял в чем дело. Вновь взглянув на лицо омеги, Чонгук заметил, что глаза у того снова закрыты, а дыхание ровное – тот и впрямь успел погрузиться в сон. Альфа убрал свою руку с чужой и обвел взглядом комнату. Вспомнив о короне, оставленной на полу, он нагнулся и подобрал ее. Тяжелая для такой хрупкой шеи. – Почему не взял себе титула, раз принял власть над твоим государством, почему не отобрал корону, – произнес Чонгук задумчиво и тихо, скользя пальцами по золотому кружеву в форме множества пик, вставших в круг. – Бастард – мой титул. Отставив корону в сторону, альфа поднялся. Он в последний раз окинул взглядом лежащего на постели принца, вглядевшись внимательнее в его на редкость безмятежное лицо. Видимо, сон омеги этой ночью был спокоен… может ли и Чонгук надеяться, что, когда сомкнет глаза, его ждать будет то же самое? Погрузив руку в карман брюк, он достал оттуда овальный янтарный камень, который ранее подобрал в покоях бывшей королевы – Тэхен, сопротивляясь тогда его напору, выронил янтарь из своих рук. Альфа положил камень рядом с короной, прежде чем направиться к дверям. – Мне он больше не нужен. Прощаться не будем – все равно этой ночью нам еще предстоит увидеться, когда закрою глаза. Вскоре альфы в покоях принца уже не было.***
На следующий день Тэхен просыпается поздно и с заметной тяжестью. Во рту сухо и отдает кислятиной, а голова, хоть ночь и прошла спокойно в глубоком сне, идет хороводом. Встать с постели ему удается далеко не с первого раза, а попытка притронуться к завтраку сначала отзывается в желудке тошнотой, а по телу – неприятной испариной. В замке после вчерашних торжеств еще полно народу, лорды с их семьями разъедутся лишь через несколько дней, надеясь за это время выказать все свое расположение к новоявленным правителям и урвать кусок побольше. От того, что кругом чужие глаза и заискивающие улыбки, принц быстро устает и, едва окончив утреннюю трапезу, спешит убраться куда-нибудь, где будет пусто и тихо. Он преодолевает столовую, пересекает тронный зал, пока слуги кругом вовсю наводят уборку, и незаметно сворачивает в узкий проем меж двустворчатых дверей, что наполовину скрываются за толстым гобеленом. Он исследовал эту комнату раньше, но не задерживался в ней, предпочитая проводить время в саду или королевской библиотеке, что располагалась ближе к жилому крылу. Но в тех местах сегодня невозможно было обрести уединение, потому пустующая комната в два высоких этажа с картой материков на стене, большим переговорным столом и рядами старых книг на верхнем ярусе пришлась как никогда по душе. В сквозные окна щедро светило солнце, и желтые лучи золотом резали плотный сумрак, отбирая у воздуха ночную прохладу и подсвечивая кружащую пыль. Омега поднялся по лестнице на второй этаж, недолго побродил там между рядов с книгами и, выбрав несколько увесистых исторических фолиантов, разместился на кушетке у окна, планируя уделить весь предстоящий день тишине и чтению. Он потянулся ко второй книге из тех, что положил в стопку с собою рядом, когда двери в переговорную комнату вдруг широко распахнулись, заставив крупно вздрогнуть и поморщиться от резкой вспышки головной боли, которая все никак не хотела проходить. Тэхен сдвинулся на край кушетки, чтобы с нижнего этажа его было никому не видно, а сам наблюдал, как в комнату входят северные воины-командиры, принимаясь, не теряя времени, занимать места за столом. Альфы расселись, и как только последний стул скрипнул тяжелыми ножками, в комнату зашел еще один человек – его присутствие омега смог бы распознать и с закрытыми глазами. Тэхен высунулся чуть сильнее и тут же пересекся с черным взглядом, который был устремлен вверх из-под изогнутых в легком удивлении бровей. Но обладатель его ничего не сказал, лишь позволил себе усмехнуться и вернул внимание братьям, занимая место во главе стола и тем самым давая разрешение Тэхену, если он хочет того, греть свои уши. – Говорите. – Со всех сторон тишина, – отвечает ему один из альф, разводя свои сильные руки, но он, несмотря на свои слова, очень хмур. – Это меня и настораживает. Отсюда на Гласс мы отправили уже несколько воронов с последними новостями, но ответа от короля так и не получили. – А от Хисона есть вести? – Да, из Эртеры было два послания: в первом с месяц назад говорилось о мятежах среди лордов, которым удалось избежать казни при осаде столицы, но те удалось подавить, а сегодня в ночь прилетел второй ворон с вестями о том, что нашими разведчиками начаты поиски наследного принца. – Если хотим удержать власть над Эртерой, его необходимо найти, – подтвердил Чонгук, кивая в одобрение планам близкого друга. – Хисон умеет рассуждать стратегически и не перестает это подтверждать. Пошлите ему ответ с просьбой держать меня в курсе поисков, даже если те пока не несут никакого успеха. Я хочу знать, что происходит за морем. – Я налажу переписку с ним, – вызвался Лисон, что также присутствовал на совете, занимая место по правую руку рядом с Чонгуком. – Может, и сам расскажу ему что интересное… про себя, про тебя… про… – Делай, что хочешь, – перебил его альфа, резко махнув рукой, чем вызвал усмешку. – Что с другими государствами. Как Ромара? – После смерти младшего принца их агрессия в сторону соседней Валиссии усилилась. Мы вынуждены считать, что ромарийцы преследуют цель как можно скорее нарастить вновь утерянную боевую мощь, пополнить запасы… нетрудно додумать, против кого они в будущем могут их применить. Во всем мире расстановка сил слишком однозначная, есть лишь две сильные стороны. Одну из них держим мы. – Я хочу знать, сколько еще времени потребуется Ромаре, чтобы оправиться от поражения в Огненной долине. С тех пор уже прошли целые месяцы, за такое число вполне можно успеть смастерить новый флот и обучить новобранцев. На Брассилии сейчас лето, после него придет осень и следом – штормовая пора. Скорее всего, когда море вновь станет спокойным, а мы еще не успеем оправиться от непогоды, нам стоит ждать неприятеля. – Считаешь, что пора готовиться к битве? – Да и, возможно, пользуясь случаем присутствия здесь многих лордов, в ближайшие дни уведомить их о грядущих планах. Сейчас люди все еще напуганы нами и хотят выслужиться, обеспечив для себя и своей земли в будущем гарантию безопасности без лишних потерь. Какое бы решение мы ни приняли, какой бы ни отдали приказ – если это не будет приказом пойти им на плаху – они послушаются. – У брассилийцев осталось не так много воинов, и нас тоже не хватит на новую войну. – Обучим крестьян. Построим дополнительные казармы здесь, в столице, призовем их сюда после сезона сбора урожая. У нас будет время на них в пору штормов, и когда та завершится, столица будет под защитой. – План хороший, но все это растянется больше, чем на год, – произносит кто-то из альф, вздыхая и делая паузу на раздумья. – Таким темпом увидим ли мы когда-нибудь снова наш Гласс? Люди начинают задавать вопросы, Чонгук. Что нам им отвечать?.. – Скажите, что вопрос о возвращении будет решен после того, как пройдет угроза с Ромары. Сначала мы должны будем разобраться с ней. – Но какой с этого толк? Ты знаешь, Чонгук: все мы продолжаем хранить тебе верность, ты брат нам… но сколько еще времени нам ждать ответов? Король приказал взять Эртеру, но уже полгода как мы одержали победу и переместились при этом в Брассилию. От Шеда нет вестей, неизвестно, одобряет ли он эту кампанию. Ресурсы – это хорошо, но зачем нам такое их количество? На Глассе не найдется столько людей, которых смогла бы прокормить одна лишь Эртера, что уж говорить о стране Фениксов, будь она неладна… – Все после штормовой поры, – перебил Чонгук своего командира, грозно взглянув на него, – если у вас, как говорите, сохранилось ко мне доверие, то не заставляйте повторять это в третий раз. Совет окончен. Можете идти. Ножки стульев вновь заскрипели, и альфы повставали со своих мест, направляясь к дверям. Лисон ненадолго промедлил, но, получив от друга утвердительный кивок, тоже решил молча уйти, не став начинать нового разговора. Чонгук перевел дыхание, пару раз глубоко вздохнув, и запрокинул голову, чтобы взглянуть на второй этаж, туда, где на него в ответ тоже смотрели. Тэхен не переставал молчаливо наблюдать за ним, когда альфа встал, а затем поднялся по лестнице к нему, присев на соседнюю кушетку. Локтями Чонгук уперся в свои колени, уложив подбородок на скрещенные пальцы обеих рук. Глаза внимательно осмотрели омегу с головы до ног, подмечая некую бледность обычно сияющей кожи. – Я предполагал, что этот день ты проведешь в постели, – хмыкнул он. Тэхен пожал плечами, расценив, что в ответе данное замечание не нуждается. Очевидно, что из постели он вылез, хоть и с большим трудом, а вспоминать, с чьей помощью он до нее вчера добрался, ему не хотелось. – На своих советах вы всегда обговариваете только внешнюю политику? – спросил он вместо того, нахмурились и взглянув на альфу неодобрительно. – А кто заботится о том, что творится внутри страны? Как живет простой народ? Хватает ли продовольствия? И как после войн обстоят дела с казной? – А разве жизни крестьян – не забота лордов, на чьих землях те проживают? И как может не хватать еды на такой плодородной почве? А что по казне – не Брассилия ли по праву считается богатейшим из всех государств? – Если принимать это как должное, скоро все так считать перестанут, – возразил Тэхен, изгибая бровь. – Удивительно, как ты суров в военном деле, но легкомысленен во всем, что его не касается. – Потому что я – прежде всего воин и воспитан им быть. Мне никто не показывал, как считать деньги и планировать жизнь целой страны, но я могу обеспечить ее безопасность. – Защитив Брассилию лишь от внешних врагов, ты можешь не заметить, как она сгниет изнутри. – Тогда предложите вы что-нибудь, Ваше Высочество. Что-то кроме упреков. Как-никак, трон подле моего – твой. Или кубок вина отшиб тебе всю память о вчерашнем дне? – Ты… – у Тэхена вдруг пересохло в горле сильнее, чем было с самого утра. Сердце его взволнованно ускорилось, ладони вспотели. – Ты правда намерен мне позволить управлять государством? – Власть – не предел моих стремлений, и в сохранности этой страны ты заинтересован куда больше, чем я. Я знаю, что рядом друг с другом каждому из нас теперь оставаться необходимо, а значит – ты не попытаешься сбежать или свергнуть меня. В тебе человечности и благородства гораздо больше моего, и руки чисты от убийств, замыслить что-то подлое – не в твоем характере. Честен до отвращения, но сейчас это только мне наруку. – Из твоих уст все эти слова звучат слишком наивно, – Тэхен покачал головой в неверии. – Почему ты так мне доверяешь? – Лишь предлагаю сделку – работать сообща. Пока мы рядом, будем исполнять свой долг там, где каждый из нас способен принести пользу: я смогу даровать Брассилии необходимую военную силу и сберечь от угрозы неприятеля, а ты – позаботься о благополучии людей. Что тебе для этого надо? – Я… – Тэхен растерялся. Все еще с трудом веря альфе, он заскользил взглядом по комнате переговоров: по многочисленным книгам, большой карте, висящей на стене, и остановился на городе за окном. – Я хочу обойти город. Знаю, столица – не все королевство, но следует начать хотя бы с малого… Чонгук какое-то время ничего не говорил. Тоже смотрел в даль, которая открывалась из окна, приглашая спуститься, погрузиться в себя. От мыслей своих он хмурился, а затем лицо альфы разгладилось, и он пожал плечами. – Тогда тебе стоит сменить наряд на что-то неприметное и снять с себя украшения. – Ты согласен? – Тэхен весь подобрался, глядя на альфу с плохо скрываемой радостью. – Правда выпустишь меня? Чонгук коротко и явно нехотя кивнул и сам поднялся на ноги. – Поторопись, если хочешь сделать это сегодня. – Ты предупредишь стражу? Они не позволят мне покинуть замок и не пойдут за мной без твоего разрешения. – Не стоит их тревожить, – возразил Чонгук, и Тэхен, тоже было вставший с кушетки, в непонимании замер напротив. Альфа склонил голову, смотря на принца с высоты своего роста. В чужих глазах солнечный свет растапливал золотистый янтарь. – Я сопровожу тебя сам.