Тэхен
Времени успевает пройти немного, когда Тэхен встречается с Чонгуком вновь. Альфа поджидает его в коридоре у самых дверей, что ведут в покои, и как только принц предстает пред ним, бегло оценивает его внешний вид: светлую тунику и длинный плащ из плотной ткани цвета морской волны. Не комментирует, но, кажется, тем, что видит, остается вполне доволен. А затем протягивает Тэхену свою руку, по сложившемуся уже обыкновению облаченную в черную перчатку из кожи. – Я помню, где находится выход. – Хочу показать тебе другой путь из замка, – объясняет Чонгук и, не дожидаясь, сам подхватывает руку принца, легко утягивая за собой. Тэхен же на миг задерживает дыхание, но после этого мига подбирается. Стискивает свои пальцы вокруг крупной ладони и старательно делает шаги пошире, чтобы успеть за скоростью, с какой по замку его ведет Чонгук. Они движутся быстро и, к удивлению принца, не попадаются на глаза ни одной живой душе. Но затем Тэхен понимает по тому, как время от времени альфа склоняет голову – он прислушивается, есть ли кто рядом, и выбирает чистые пути. – Почему мы прячемся в собственном замке? – шепчет омега в спину тому, и Чонгук оборачивается, ловя его взгляд, прежде чем в очередной раз свернуть, поведя их обоих вдоль крепостной стены, вблизи которой разместились военные казармы. – В замке есть тайный ход, ведущий за его пределы в безопасную часть города. Твои предки, как оказалось, идиотами не были, – альфа хмыкнул. – Но знают о нем единицы. Под пытками нам удалось выведать его местоположение у советников Тэдеуса. Страже, придворным и слугам оно неизвестно, этот путь – залог того, что королевская семья сможет спастись в случае осады или захвата крепости. Я хочу, чтобы в целях безопасности и ты его знал, но лучше бы было для остальных оставить этот ход тайным. Чем больше людей о нем знает, тем больше риск, что узнают враги. И козырь станет брешью. Тэхен хотел было съязвить, что на месте Чонгука так сильно себе бы не доверял, но вовремя прикусил язык: показывать характер теперь, когда многие правдивые слова между ними уже были сказаны, глупо. Их взаимная слабость обнажена, озвучена. Делать вид, что омега лелеет мысль о побеге – все равно что пытаться выпотрошить себя голыми руками. Пока не узнают природу своей пробудившейся сути, друг друга они вряд ли покинут. За казарменными постройками и полем для тренировочных битв их ждал вход в темницу. От коридоров из грубого камня, в кои навеки вросла смердящая сырость, веяло могильным холодом. Чонгук не стал брать факела, но Тэхена для большей сохранности привлек к себе теснее, крепко обхватив за пояс и не давая запутаться в собственных ногах среди плотной тьмы. – Ты все-таки не простил мне той обиды и решил заковать? – шепнул принц, пытаясь глупостью, слетевшей с языка, затмить дрожь, что побежала по коже. – Мысль дельная. Стоит ли мне ею воспользоваться на обратном пути? – Воспользуйся. И впредь будешь довольствоваться лишь той околесицей, какую несет Лисон. Скоро взвоешь либо от тоски, либо от мигрени. – Тогда Лисона следует заковать подле тебя, а для бесед у меня есть Эхо. Ты с ним пару раз уже встречался. – Наглая птица. – Верный друг и хороший собеседник, – поправил Чонгук, а затем, чуть помолчав, добавил: – Он был тем, кто первым нашел тебя. Они шли по темному узкому коридору прямо, никуда не сворачивая, а после неожиданно вышли на открытое пространство, где с решетчатого потолка лился рассеянный дневной свет. Рядом с ними глубоко вниз своими каменными ступенями уходила широкая лестница. – Ступени ведут в главное подземелье, сюда добраться не составит труда, потому что у хода нет никаких ответвлений, но дальше ты должен быть внимателен. Запомни: всегда сворачивай в последний левый проход, – тогда сможешь выбраться к подножью скалы, на которой расположен замок. Свернуть нужно будет ровно пять раз. Если после выход не показался – разворачивайся назад, иначе рискуешь затеряться в этих пещерах навсегда, и вряд ли кто-нибудь тебя найдет. Здесь Чонгук уже снял один из закрепленных на стене факелов и, чиркнув огнивом, заставил тот вспыхнуть, чтобы осветить им путь. – Нам сюда. И осторожно: мы близко к заливу, от этого пол мокрый и скользкий, а края стен острые и могут ранить. Они миновали лестницу и, как говорил ранее альфа, свернули влево, выбирая грубую трещину в каменной породе. Там было узко и холодно, сырость липла к тэхеновой коже даже сквозь плащ, а Чонгуку пришлось отпустить его от себя, оставив омеге лишь руку, чтобы тот, крепко ухватившись за нее теперь сам, не смог потеряться. – Один из таких ходов ведет в камеру, которая при нашем появлении здесь была замурована. Мы раскрыли проход в нее и обнаружили там то же самое, что в покоях твоей матери: копоть и капли янтаря повсюду. – Вряд ли я мог родиться в двух местах одновременно, – пробормотал Тэхен. – Я думаю, что в том месте кого-то держали. И он был убит. – Думаешь, кому-то удалось пленить Феникса? Но даже если это так, то зачем бы им… – Потому я и хочу, чтобы ты пришел со мной в это место. Может, твоим глазам оно откроет больше, чем согласилось открыть мне. – Позже, – Тэхен усилием воли подавил тяжелый вздох, стоило вспомнить, с какими болью и страхом ему дались в прошлый раз непрошенные воспоминания. – Я не отказываюсь, но прошу тебя подождать, пока не буду готов. – Я помню твой прошлый ответ. И я так же согласен ждать, сколько скажешь. Не в моих планах вредить тебе… как бы мне порой того ни хотелось. Тэхен поджал губы, но с небольшой задержкой после в ответ все же тихо произнес: – Это взаимно.***
Они шли еще долго. Тэхен за время в пути по казавшейся ему бесконечной пещере успел продрогнуть до костей. Чонгук, вероятно, не замечал, какой мороз стоял в подземелье, и несильно этим тревожился, а вот у принца с губ белыми облаками срывался пар. Свет, забрезживший впереди, стоило минуть пятому повороту, был для омеги поистине долгожданным, и в нетерпении он, обогнав мужчину, заспешил выбраться. Свежий теплый воздух окутал тут же, как только камень перестал окружать замерзшее тело. Руки и ноги Тэхена расслабились, и он прикрыл веки, подставляя лицо щедрым солнечным лучам. Чонгук же, чуть погодя вышедший из пещеры следом, поравнявшись с ним и тоже взглянув на солнце, лишь сурово нахмурил брови. – Похоже на… заброшенный причал? – предположил омега, осматриваясь. Они стояли в низине, у самой воды, и волны, что готовились к вечеру поглотить это место с приливом, пробивались в щели между гладких каменных плит, уходивших в море. Рядом виднелась часть древней мраморной ограды и беседка, чудом еще державшаяся всего на трех уцелевших колоннах, что увил собой дикий плющ. Вдалеке, кутаясь в туманном мареве, зеленели горы – последний рубеж на пути из столицы в открытый океан. – Скорей всего, под нами сокрыта часть древней Виолы, которую поглотило море. И раньше здесь была площадь, самую малость которой все еще видно во время отлива. Но скоро это место окажется под водой. Потому ты должен запомнить еще вот что: выбраться через тайный ход возможно только тогда, когда вода уходит. Во время прилива этот путь может стоить тебе жизни. Тэхен кивнул, показывая, что понимает. – Куда мы можем попасть отсюда? Альфа указал влево, где вдоль скалы тянулась узкая каменная дорога, о которую все так же бились волны. Он вновь подал омеге свою руку, чтобы тот не оступился, переглянулся с ним, поймав мягкий янтарный взгляд, и повел вперед. Дорога окончилась быстро, превратившись в крутые ступени, которые для омеги стали самой трудной и опасной частью всего пути. Но Чонгук все еще продолжал держать его крепко, следил, чтобы принц поднимал ноги и ступал осторожно, пока сам прокладывал ему надежный путь. Солнце светило им в спины, ветер трепал одежду и волосы, а море внизу шумело, и будто все люди, которые населяли огромный город совсем-совсем рядом, вдруг исчезли. На время Тэхен смел позабыть, зачем начал весь этот путь. Своим существом он был увлечен лишь ощущением крепкой хватки чужих рук на ладони и пояснице, болью в ногах и запахом соли. И еще своим сердцем, стучащем болезненно и вновь рвущемся непонятно куда, будто снаружи его может ждать кто-то, кому оно было бы нужно. Глупое. К счастью, подъем оказался недолгим и вывел в густую рощу, где небо собой закрывали кроны цветущей магнолии, а края одеяния путались в высокой траве. За старыми деревьями давно никто не ухаживал и, видимо, не просто так здесь старались навести запустение. Сквозь рощу пролегал коридор, сложенный из множества каменных арок, за которые цеплялся сорняк. Внутри он бросал полосы света и тени на пыльный, вымощенный желтой брусчаткой пол. Узор этот ложился и на альфу с омегой, что в молчании шли дальше, пока коридор вдруг не уперся в глухие деревянные ворота. Чонгук ладонью коснулся одной из широких старых досок, и та легко покосилась, пропуская через преграду и неожиданно оглушая подстерегавшим за воротами городским шумом. – Добро пожаловать на улицы Виолы, милорд, – альфа усмехнулся, пропуская омегу вперед себя. Тэхен без колебаний, но все равно с гулко колотящимся в волнении сердцем принял приглашение, делая шаг в открытый проход. Миновав зенит, солнце щедро проливало свой свет на узкую улицу, подсвечивая танцующую в воздухе пыль. Каменные дома в несколько этажей нависали над головой, а из их распахнутых настежь окон слышались разговоры незнакомцев. У Тэхена вдруг закружилась голова, и вперед он сделал несколько нетвердых шагов, прежде чем остановиться и оглянуться на альфу, что позади наблюдал за ним. – Чего ты так боишься? Это всего лишь твой народ, и ты уже с ним знаком. – На этот раз все ощущается ярче. – Принц вдохнул и выдохнул, собирая свой растерявшийся дух. – Куда мы теперь пойдем? – Куда ты захочешь. На этот раз я буду следовать за тобой, пока не настанет пора возвращаться. Ты хотел увидеть, как живут твои люди, посмотреть город – так смотри. Омега согласно кивнул, ощущая, что смелость вернулась к нему. – Да, хочу все своими глазами узреть, – он посмотрел на свою пустую руку, а затем протянул ее альфе, как тот делал совсем еще недавно, – идем. Мужчина склонил голову, но позволил Тэхену переплести с ним пальцы, а затем последовал за омегой вниз по переулку – одному из десятков других похожих, что вели к более широкой дороге, на которой теснился и шумел городской люд. У принца от пестрости разбегались глаза. Вокруг все стремились куда-то, будто струясь в потоках, какие не под силу было постичь. Его то и дело пытались сбить с ног, толкнуть в плечо или грудь, и только Чонгук, вовремя подставлявшийся под чужую грубость, берег хрупкое тело от боли. Но Тэхену все равно нравилось. Не прошло много времени, как он подстроился, влился в окружавшую его суету, и теперь сновал между прохожих, умудряясь ни с кем не сталкиваться. Разошелся, настолько забылся в веселье, что Чонгука стал дергать, как куклу, недовольно хмурясь на альфу за то, что тот не всегда был рад за ним спешить. Мужчина на монаршее ребячество только делал присущее ему грозное лицо, впиваясь в омегу черными предупреждающими о закипающем гневе глазами, но Тэхен уже так к тому привык, что позволил себе широко улыбаться, а затем – тянул руку альфы на себя еще настойчивей, заставляя двигаться вперед. Альфе его было не обмануть: принц чувствовал, что он не так уж и зол, ведь собственное нутро в нем молчало, не спеша щетиниться и скалить клыки. Пламя прибилось к земле, расстелилось по ней теплым ковром и, проникнув, словно корнями, вглубь почвы, расцвело. Явило первые свои лепестки. Тэхен в суетной толпе своей внешностью брассилийца и традиционной для здешних мест одеждой выделялся несильно. Без короны и множества украшений его принимали, должно быть, за молодого зажиточного лорда, которых в эти дни в столице было не сосчитать. Хоть некоторым горожанам и довелось уже видеть принца, рассмотреть его лицо вблизи смогли лишь единицы. Больше внимания к себе привлекал Чонгук, потому что уж как выглядят северяне в городе знали все: этих мужчин всегда выдавал взгляд – сквозящий холодом, дикостью и угрозой. Люди чуяли в альфе опасность и потому, за секунды распознав чужака, стремились убраться подальше, как только у них выпадала такая возможность. Чонгук это замечал, но внутри у него такое поведение никак не откликалось: с рождения он привык, что люди сторонятся его, считая смертельной угрозой, демоном, зверем… Неважно, сколько он для них делал и делает, неважно, жестоки или справедливы ли его помыслы – он будет для всех чудовищем, потому что им он рожден. Тэхена тянуло в самую гущу событий. Вело туда, где народу собиралось больше всего. Так они вышли к широкой площади, в центре коей был установлен фонтан, а в несколько рядов от него торговцы разместили свои палатки и кричали кто во что горазд, стремясь поскорее сбыть товар. Где-то между рядов, невидимый взгляду, разгуливал бард, который под лютню пел незнакомую Тэхену песнь, но слова ее с трудом можно было разобрать, и то лишь наполовину из-за стоящей кругом шумихи. Принц увлекся товаром, как малое дитя. Он с искренним и ни капли не скрытым интересом рассматривал чужестранные безделицы, драгоценности, хоть у него самого их за всю жизнь было столько, что не сосчитать, самодельную утварь и засахаренные сладости, разложенные на широких расписных блюдах. От последнего он голодно облизнул губы, наконец вспоминая о том, что со вчерашнего вечера совершенно ничего не ел. По правую сторону от него послышался вздох, и он поспешил поднять взгляд на Чонгука. Тот свободной рукой уже тянулся к кошельку, что был закреплен у него на поясе. – Что именно ты хочешь? Тэхену пришлось сильно закусить изнутри свои щеки, чтобы не позволить улыбке расцвести на его губах слишком ярко. Но лицо его все равно предательски потеплело, выдавая румянец. – Пастилу из персиков. – Если что-то нравится – просто говори… В конце-концов, это деньги из твоей казны. – Я… никогда ничего до этого не просил, – признался Тэхен, и для него самого это признание стало неожиданностью. Раньше он мог по глупости умолять брата о свободе, мог приказывать слугам, но чтобы просить кого-то о чем-то таком незначительном, что просто сделало бы ему приятно… Принц, малость растерянный своим откровением, не сразу заметил, как ему в руки протянули угощение. Приняв пергаментный сверток, который кое-где успел уже пропитаться фруктовым соком, Тэхен крепче сжал чонгукову руку, тихо его поблагодарив. Чонгук же ничего не ответил – не привык нежничать, да и чутким быть к противоположному полу – тоже. Он оставался уверен: эта тяга, эта одержимость омегой идут изнутри самой его сути. Тьма шепчет и диктует ему неизменно быть ближе к тому, на кого отзывается кровь. Она – та причина, по которой мысли о принце совершенно чуждого ему государства ни днем, ни ночью не выходят из головы, та причина, по которой Чонгук то и дело прислушивается к чужому дыханию, ловит настроение янтарных глаз и неуемно питает тягу все время касаться… Чонгук воротит нос от омеги, когда тот предлагает и ему попробовать. У альфы даже от одного вида приторный вкус липнет к языку. Тэхен лишь фыркает, ни капли, кажется, не расстроившись, что придется доедать одному. Он любит сладкое – за столько времени, проведенном в наблюдениях друг за другом, альфа успел это заметить и невольно отложил в памяти. Пока омега не расправится с пастилой, они сидят на широком каменном ограждении, что служит для воды из фонтана по центру торговой площади неприступной границей. Струи за их спинами бьют ввысь, заставляя солнечные лучи путаться среди маленьких брызг и порождая тем самым радугу. На противоположном конце фонтана чьи-то оставленные без надзора дети плещут друг на друга водой и визжат, словно сытые поросята. Мирно. Чонгук помнит эту площадь. Он проходил здесь, пока вел свое войско на замок правителей при осаде столицы. Здесь в ландшафте возвышенность, и кровь убитых тем днем на площади лилась затем вниз по дорогам, пока не достигала моря. Фонтан не работал – забился человеческими потрохами. Странно и непонятно – как жизнь раз за разом умудряется возродиться там, где ее пытаются истребить. Люди зачастую ужасно раздражающи и глупы, но сила их надежды на спасенье и мир Чонгука порой удивляет. Что на родине, что здесь, у южных берегов – люди готовы стерпеть невзгоды и всякого рода лишения, и лишь того ради, чтоб быть удостоенными эфемерного шанса на лучший исход. Бывают, конечно, и те, кто отчаивается, теряя людское и позволяя своему животному свести рассудок с ума, но с подобным альфа справляться уже давно был научен. Закон суров, но он единый для всех, ради всех. – Виола слишком огромна, чтобы обойти ее за один лишь раз, – принялся рассуждать Тэхен, пока приканчивал сладость. – И сегодняшний путь из замка, признаться, выдался длиннее, чем я на то рассчитывал… Чонгук закатил глаза, прекрасно видя, куда тот пытается клонить. – Ты никак принял меня за одного из тех идиотов за прилавками, раз решил со мной торговаться? Тэхен закусил губу, пытаясь при этом слизать с нее липкий сахар. Слишком гордый, чтобы сказать больше, чем уже сказал. Видно было, что ему хотелось бы, чтоб выход за пределы замка сделался регулярным, а не оставался единичным случаем, который придется трепетно хранить в памяти по той причине, что больше такому не будет суждено повториться. Но Чонгук тоже был горд и упрям. Он привык добиваться ответов и знать, о чем думают те, кто обитает подле него. – Точно раза не хватит, чтобы удовлетворить твое любопытство? – Дело не в любопытстве, – из омеги вырвался вздох, плечи его под широким плащом поникли. – Здесь, вне стен… дышится легче. Разве ты этого не ощущаешь? Я был рожден и взращен среди бесконечных палат, лестниц и коридоров. Куда бы ни шел, видел границу, какую не мог преступить... Дорога из Мериторна была сложна для меня и наполнена волнениями разного рода, но ни разу за всю жизнь глаза мои не были так счастливы тому, что способны увидеть. Бескрайний горизонт. – В городе полно стен, – ответил Чонгук, указывая рукой на дома вокруг них. – А дальше, на подступах, еще один ряд крепостных укреплений. То, что ты способен здесь чувствовать – иллюзия, а твои глаза видят обман. Принц взглянул на альфу, никак не опечалившись его словами. Он лишь задумчиво склонил голову к плечу, взглядом изучая широкие темные брови и аккуратные губы, уголки которых были опущены. – Зато сердце чувствует истину. Брови на лице альфы хмурятся. – Истину? – Что я буду спокоен, покуда ты со мной. Тэхен вдруг мнет в руках опустевший сверток, встает и пихает тот к себе в карман, давая понять, что разговор их на этом пока что окончен. Но Чонгук не дурак – знает, что позже они непременно к тому вернутся с легкой руки Его Высочества, как только тот решит, что настал подходящий момент. А сейчас время покинуть площадь. На этот раз альфа уже сам ведет их к причалу, чтобы Тэхен смог посмотреть на бухту и разобраться, как та устроена: где место торговым судам, а в какой части расположен военный флот, как происходит рыбный промысел, чем живут люди в этой части столицы. Здесь же устроен еще один рынок, но обстановка в нем царит иная, отличная от центра, пестреющего красками и голосами. В нос резко бьет запахом разложения и сырой рыбы, которую спешат выпотрошить как можно скорее по прибытии в бухту рыбацких шхун. Чешуя с внутренностями и темная кровь уносится в море, перед этим пачкая камни. Дорога скользкая, и лучше не знать почему. Люди… другие. – Рыбный промысел нередко отличается грязью и представителями не самого приятного люда, – хмыкает альфа, вновь придерживая Тэхена, чтобы тот не упал. – Придержи лучше подол своей туники, иначе от вони еще нескоро отделаешься. – Насколько эти люди… бедны? – Достаточно для того, чтобы согласиться на работу здесь круглыми днями, – пожимает плечами Чонгук, без особого интереса следя за тем, что видит недалеко от себя. – Платой им чаще всего служит то, что от рыбы не выйдет продать. Но это их способ выживания. – Я хочу, чтобы было иначе, – Тэхен хмурится, сжимая челюсть упрямо. – Рыба и мясо в разы дороже пшеницы и овса, так почему люди, что их добывают, настолько бедны? – Потому что неважно, кто добытчик, я полагаю. Важно – кто владеет добычей. И что бо́льшая часть остается ко всему слепы, как стадо послушных овец. На этом власть и строится: более слабые смотрят на тех, кто сильнее, и молча радуются тому лишь, что сегодня гнев сильных мира сего обрушился не на них. – Во мне нет гнева для моего народа, – Тэхен покачал головой, оборачиваясь так, чтобы видеть альфу, стоящего все это время у него за спиной. – Я не наивный дурак, коим некоторые, уверен, считают меня. Понимаю, что, хоть Брассилия и процветает, в порядке ее имеется множество брешей. Одну из них я благодаря тебе увидел только что. Но всегда есть возможность оказать помощь тем, кто в ней нуждается. Чонгук захватил его взор, обращая на омегу ответный. Больше не хмурый, не уставший и не насмешливый. А темный, глубокий, поглотивший в себе отражение солнца, что устремилось к западу, где за горным хребтом его ждал закат. Альфа все еще держал его хрупкие плечи своими руками и даже сквозь толстые перчатки мог ощущать, как от близости чужой теплой кожи его собственная готова в следующий же миг загореться. Но пламени нет, как и боли. Есть лишь предвкушение и тянущее чувство ранее незамечаемой им тоски. Всегда ли та была?.. – Если так хочешь, то мы выйдем в город и в следующий раз, когда у меня появится время. Я отведу тебя в ту часть города, где нет красоты и мира, нет бардов с их лютнями, и где дети не знают той радости, какую ты мог наблюдать сегодня. Я покажу тебе Виолу, лишенную цветущих кустов и деревьев, те ее углы, где темно даже среди дня. Ты все увидишь, поймешь и сам будешь решать, что делать со своим знанием дальше. Возможно, принесешь людям пользу, какую я никогда не смогу принести. Но не сегодня, не сейчас. – Почему не сейчас? Альфа покачал головой, стараясь размять напряженную шею. Взгляд от принца он отвел, устремляя тот вдаль, к крепостной стене, за которой начинались поля и луга. – Пусть этот день более не будет омрачен для тебя чужими страданиями. Сегодня я видел, как улыбка цветет на твоих губах… кощунством будет заставить ее так быстро увянуть. Ты же Цветочный Принц, в конце концов, что твои подданные о тебе подумают? Тэхен хохотнул, больше от неожиданности услышать подобные слова от своего собеседника, чем из-за удачности шутки. – Тогда… нам стоит вернуться во дворец? – Вернемся обязательно, но еще немного позже, – возразил Чонгук, вновь его удивляя. – Есть место, которое я бы хотел показать тебе. Раз ты так не любишь стены.***
When the Darkness comes – Colbie Caillat
Порт далеко за плечами, а перед Тэхеном – безбрежный простор, где роль океанских течений отдана ветру, волнами служат холмы, а солнце поджигает на прощание луговую траву, озаряя спрятанные в той яркие бутоны степной космеи. Тут и там темно-зелеными шапками ввысь тянутся одинокие деревья. Туман стелется вдалеке, но к городу не подходит – боится людской суеты. А небо сегодня, здесь – за городскими пределами, – невероятно красиво. Будто солнце скроется, а то даже не заметит, будет и впредь таким же ярким на всю предстоящую ночь, не давая сквозь себя прорезаться тьме и звездам. Оранжевый, желтый и голубой, а еще выше них сиреневым хлопком парят облака… И запах здешний чудесен. Тэхен касается пальцами своей груди и чувствует, как сердце внутри той быстро стучит, сильно и радостно. Ничто так не сладко, как красота и свобода. От силы обрушенных чувств у него дрожат колени, и все тело будто тянет к земле. Ладоней касаются любопытные травяные побеги, озорно щекочут его… В мирной вышине принц замечает, как над ним круги рисует в полете крупная белая птица. Та, налетавшись, пикирует вниз и приземляется точно на подставленную для нее хозяином руку. Чонгук гладит ворона по оперению, а тот, довольный, вытягивает шею, подставляясь под ласку, но черным глазом не перестает следить за омегой, что стоит подле них. Альфа эти их переглядки тоже замечает и останавливается. – Что? – Удивлен, что ты с кем-то бываешь так ласков. – Я ценю ум и верность. – Тогда чего с Лисоном не милуешься? – Потому что верности ему не занимать, а вот ума – кто бы отсыпал… Тэхен хмыкает, невольно соглашаясь, а затем отворачивается от альфы вновь. Делает первый шаг, несмелый еще, вперед, затем еще один. Руки уверенней скользят по траве, пачкаются в ярко-желтой пыльце. Омега прикрывает глаза, и закатные лучи заставляют тьму расплавиться золотом под его дрожащими веками. На лице принц ощущает тепло, и улыбка растягивает полные губы. Сердце все еще грохочет – поет так, – говорит ему бежать. И Тэхен взаправду бежит, лишь на мгновение оглядываясь на растерявшегося было мужчину, который вновь хмурит брови, не ожидая такого ребячества от монаршей особы. Но омеге все равно, он слишком давно хотел это сделать, мечтал руки раскинуть в стороны, как расправляет крылья свободная птица, и бежать, бежать далеко, пока ноги не перестанут держать. Может, если у него впрямь были крылья, это неудивительно – желание парить настолько сильно́… Эхо настигает его и пролетает низко над головой, затем поднимаясь к облакам и поворачивая, чтобы сделать круг. Тэхен повторяет его путь, кружа вместе с птицей по лугу, пока не оступается и не валится с ног прямо в густую траву. Небеса наполовину скрываются под бутонами цветов и стеблями. Принц раскидывает руки на земле и глубоко шумно дышит, стараясь унять растревожившееся сердце. Но вскоре лица его касается нависшая тень. Черные глаза смотрят из-под надвинутых бровей. Тэхен отмахивается от Чонгука, как от мухи, говоря ему с легкой улыбкой: – Помолчи. Альфа усмехается, но руку все же подает, помогая встать. Принц опирается на него, а когда снова оказывается на ногах, так и остается близко стоять, разглядывая чужое серьезное лицо. – У Вашего Высочества в волосах травы теперь столько, что хватит на то, чтобы целого коня накормить. – Комплимент неудачный. Особенно, если сказан он принцу. – Выбирать, увы, не приходится. Мне почти жаль тебя. Тэхен опускает взгляд к земле, где на фоне ее видит их руки, все еще вложенные одна в другую. Сегодняшний день проведен ими вместе, и спустя долгое время порознь внутри от такого количества близости все трепещет. Омеге хочется вспыхнуть и разгореться ярким огнем, но не тем, что способен был бы убить, а совершенно иной природы. Такого пламени он еще не видывал внутри себя, оно было чуждо и той дикой сути, что крылась и скреблась в нем. Выжигало ее, пропуская наперед человеческое. То же Тэхен видел и черном омуте глаз, что сегодня на него так часто были обращены, по-обыкновению своему, следя и наблюдая. Альфа и омега продолжали друг другу верно служить отражением. Принц поднял свободную руку, медленно под чужим взглядом поднес ее к груди напротив своей и уместил осторожно над сердцем, расправляя мягкую черную ткань мужской рубахи, какая сегодня была одета на Чонгуке. В сопровождающем его жест молчании он выдохнул. – Наши с тобой сердца стучат в унисон. Не дожидаясь чужой реакции, он потянул за чужую перчатку, заставляя альфу ту снять, и, обхватив затем голую руку за укрытое тканью предплечье, поднес ее к груди своей собственной. Ладонь примяла складки туники, откинув в сторону мешающий плащ, и оба они сделали навстречу по короткому шагу, сталкиваясь. От принца все еще пахло персиками. Чонгук весь по своему обыкновению был соткан из холода. Нежность встретилась с грубостью, тепло растворялось в попытке растопить холод. Тьма и свет терялись друг в друге, но выхода найти не стремились… отнюдь – путь их изначально когда-то был начат с той целью, чтобы вместе сбиться с него. Обрести в неизвестности что-то, что единственно сможет подарить им спасение.***
В замок они вынуждены возвращаться уже в потемках. Городские улицы пусты, ставни на окнах домов плотно закрыты, чтобы не пускать внутрь тот холод, что по ночам приходит с моря. На пути им лишь несколько раз встретилась стража, и та, узнавая своего командира в компании принца, что им же и был заточен во дворце, удивленно тащила глаза, но слова лишнего не говорила, а лишь продолжала свою работу, неся посты. Эхо сопроводил их до подъемного моста, ведущего в замок, все это время гордо восседая у Чонгука на плече, а затем захлопал шумно крыльями и взлетел, вскоре превращаясь в бледное пятно на фоне тихой вошедшей в свои права ночи. – Где он ночует? – В моих покоях для него установлена жердь, он не любит оставлять меня, когда я сплю. – Мне не доводилось встречать в Брассилии белых воронов. Ты привез его из своих родных мест? – Я нашел его птенцом, когда еще сам был ребенком, – подтвердил его догадки Чонгук. – Так и не понял, откуда он взялся, гнезда рядом не нашел. Возможно, его унес ветер, а Эхо выпал наружу, и судьбой нам было написано завести долгую дружбу. Он будет получше многих людей, каких я только встречал. Даже в беседе их сможет заткнуть за пояс, если захочет. – В Небесном замке Мериторна в королевском саду жили лебеди, – вспомнил Тэхен, чувствуя, как душа его при мыслях об оставленных птицах наполняется светлой грустью. – Я любил проводить с ними время, они тоже были весьма разумны. Но были вольны улететь куда вздумается и покинуть меня. – В них южная кровь, – Чонгук пожал плечами. – Сердца северных тварей вернее. Те преданы человеку, который готов разделить с ними кров. Они способны ценить заботу о них по достоинству, но не опустятся до того, чтобы стелиться под всех. Рады лишь своему человеку… не то что люди. – Твои слова по-грустному правдивы. За разговором Тэхен и не заметил, как они очутились в том самом саду, что служил пересечением главных дворцовых путей. Розы уже закрыли свои нежные бутоны, погруженные в крепкий сон до самого рассвета, но сладкий запах от них все еще доверху наполнял теплый воздух, подсвеченный горящим в лампах огнем. Чонгук огляделся, будто тоже лишь сейчас осознал, что дорога их подошла к концу. Долгий был день… – Здесь я тебя оставлю. Меня долго не было, я должен еще справиться о делах. Омега кивнул в согласии, снова кусая изнутри свои щеки. – Спасибо, – все, что смог выдохнуть напоследок, в момент их прощания вдруг делаясь до смешного робким. – Спи этой ночью спокойно. – Я и правда в последние несколько ночей сплю хорошо, а… – Я знаю, Тэхен, – Чонгук спокойно перебил его, склонив голову, прежде чем развернуться. – День был для тебя насыщенным. Отдохни. Потерянный в мыслях о том, как окончилась их беседа, омега так и не смог отправиться спать, а вместо этого опустился на ближайшую скамью, ссутулившись и уперевшись ладонями в ее края. Мгновенно вся скопленная за день, проведенный на ногах, усталость обрушилась на его нежные плечи, и ноги жалобно загудели. Но он ни капли не жалел о том, как провел предыдущие несколько часов. Те были… вероятно, самыми яркими во всей его жизни. Столько чувств он за раз еще никогда не был способен ощущать, как на том цветочном поле. Когда его сердце так быстро стучало… а другое сердце напротив стучало точно так же в ответ, и пальцы его от этого пронизывало нежностью. – Так я и думал, – вдруг раздается тихое, совершенно бесцветное неподалеку, и на посторонний голос Тэхен поднимает голову, стараясь найти того, кто произнес услышанные им слова. Находит – принц-самозванец смотрит на него из окна своих покоев, уложив голову на худые, вытянутые вдоль подоконника руки. Серебро его длинных волос на ветру развевается, словно паутина. – Ты все же пустил демона в свое сердце. Теперь он поглотит его точно так, как поглотил этот город, эту страну. Тэхен плотно сжал губы, нахмурился. Он медленно встал со скамьи, не отрываясь от взгляда омеги, что холодил своей бесстрастностью. Блеклый, словно тень. В судьбе этого юноши была и тэхенова вина. Но отвечать ему сейчас принц не изволил. Те мысли, что зародились в его голове, те чувства, что запутались в сердце, не должны были оказаться озвучены сейчас, и уж тем более ушам, для которых не предназначались. Тэхен должен многое обдумать, прислушаться к себе, чутко прочувствовать новые грани, узором исчертившие этим днем его сердце. А потом уже он непременно подберет нужные слова… и придет к тому, к кому те будут обращены. Сейчас же ему и впрямь лучше отправиться спать… если сон вообще посетит его, не испугавшись вороха полученных за день впечатлений, что взбудоражили не искушенное сердце принца.***
Чонгук
Will I make it alive (feat. Jessie Early) – Tommee Profitt, Jessie Early
На самых подушечках пальцев он даже по прошествии нескольких часов вдали от омеги ощущает мягкий стук чужого сердца. Чонгук задумчиво смотрит на свою руку, разглядывая черную кожу на ней, и не может вывернуть мысли в русло иное, чем минувший день. Покой. Он ощущает покой. Тот омывает его теплыми волнами, напоминая о чужой огненной сути, к которой хочется приблизиться как можно скорее вновь. И слиться на этот раз… Приходится потереть глаза, с силой надавив пальцами на глазные яблоки, чтобы вернуть разуму трезвость. А ведь он сегодня не выпил ни капли спиртного, так почему же так пьян?.. Ему бы обеспокоиться очередной сменой своих ощущений, воспротивиться новым чувствам, что поселились внутри, но… вдруг этого совершенно не хочется делать. Его уставшие тело и разум наконец-то познали покой. Мышцы расслабились, потяжелели, за собою ведя сонливость такую мощную, какая давно уже не посещала его. В последнее время Чонгук приноровился спать всего по паре часов за ночь, а то и вовсе сутками бодрствовал, не ощущая ко сну сильной тяги. Однако сегодня как будто звериное в нем унялось. Возможно, эффект этот был временный, но передышка явилась настоящим сокровищем. Альфа ощутил себя прежним. Подойдя к большому зеркалу в своих покоях, он, обнаженный по пояс, осмотрел себя. Тьма давно не продолжала рост, с того дня, как в замке поселился истинный принц, кожа больше не чернела, так и остановилась, лизнув напоследок ключицы. Жажда крови пропала – Чонгук уже давно никого не убивал и желанием вновь отнять жизнь не был мучим. Зверь все еще сидел в нем: альфа чувствовал, как тот скребет по нутру острыми когтями, стоило лишь позабыть о нем, на мгновение ослабив контроль. В гневе тот оживал сильней, радостно натягивал оковы, коими оброс за эти месяцы, и стремился их разорвать. Разевал пасть, умоляя сомкнуть клыки ровно там, где под тонкой золотистой кожей непрерывным пульсом билась кровь, что пахла солнцем. Но он бы сейчас уже не смог. Не за что бы не погубил принца. Поднять на Тэхена руку впредь казалось чем-то невозможным. Не тогда, когда он уже смог ощущать тепло его пальцев, не тогда, когда понял, что сердца их бьются как одно. Направляясь в Брассилию и питая лишь мысли о разрушении, он надеялся обрести в нем свое спасение. Он не допускал мысли о том, что спасение крыться может в чем-то ином. Не в жестокости, не в пролитой крови и не в поруганной чести. Но, к примеру, в чьей-то улыбке. Или в том, как при лунном свете на подушках блеклой радугой переливаются серебристые волосы… Он не помнил точно, как ноги привели его в чужие покои. Снова. Но вот он здесь, замер в тишине у кровати, в изножье, и наблюдает за тем, как Тэхен крепко спит, не мучимый сновидениями. Принц в своем беспамятстве спокоен. И прекрасен. Он лежит на спине, обе руки откинув на подушки, и в одной из них Чонгук видит янтарный камешек. Вбирая в себя скудный лунный свет, тот слабо мерцает. Альфа видит также и шрам отливающий золотом, какой он сам принцу и подарил в ночь их первой встречи. В тот раз он лишен был рассудка… они оба. Но с того дня утекло уже много воды, много часов ими проведено рядом, много усилий они положили на то, чтобы сблизиться. Усилия эти дали щедрые плоды. В них обреталось спасение. Вот только… плоды все еще были запретны. Чонгук не сможет коснуться омеги, не причинив им обоим страшную боль. Забывшись, они все еще могут с легкостью друг друга погубить. И неважно, насколько от этого внутри все скручивает от досады, неважно, что от злого бессилия хочется порой взвыть. В Чонгуке копится и отравляется все пугающей его нерастраченной нежностью. С каждым разом, как он видит чужую улыбку или сжимает чужую руку в своей, ее все больше. Лучше бы ему продолжать отказывать себе в том, чтобы искать имена своим чувствам, но этой ночью человеческое в нем рвется наружу, пока существует возможность. Устремляется на свободу и обретает ее. Сбивает хозяина с ног. Чонгук смотрит на Цветочного Принца и не может отвести от него своих черных, голодных сегодня до всего человеческого, глаз. Пока может, запечатлевает внутри этот светлый образ. Пока есть на то его воля, чувствует истинный корень прорастающих внутри него чувств. Покуда тьма его вновь не обернула к себе, он силится окунуться в покой, какой подарить ему способен лишь один Тэхен.