***
Закончив с едой, Эсси вынула лютню, по привычке хотела тронуть струны, но Михель даже руками замахал: — Стойте-стойте, мазель! Не надо тут музыки! Я понимаю, вы творческие люди, вам без игры да песен ни дня не прожить, а все же не надо! У меня… у меня корова пугливая, — явно на ходу выдумывал он. Лютик задумался, был ли у Михеля вообще коровник — ему казалось, что нет, но он не рассматривал двор пристально. Только колодец взгляд притягивал и старая вишня. — Коровы иногда ужасно пугливые, — согласилась Эсси, как ни в чем не бывало, и спрятала лютню обратно в заплечный мешок. — Просто беда иногда с этими коровами. — Вам как, отдельно постелить или вместе? — спросил Михель. Лютик с Эсси переглянулись. Если бы они оказались в одной кровати, это бы обязательно закончилось… тем, чем заканчивалось всегда их пребывание в одной постели, и если в трактирах такое было нормально, то дома у приличного человека было бы неловко греметь кроватью и стонать — в здешней тишине, казалось, будет слышен даже звук поцелуя. — Отдельно, — сказала Эсси, и снова одарила Михеля очаровательной улыбкой.***
— Что думаешь? — спросил Лютик, устроившись на кровати. Он лег дальше от окна, чтобы, если что, к Эсси было сложнее добраться. В лунном свете золотые волосы Эсси выдавали в ней кровь Старшего Народа еще сильнее обычного. — Странный он, — протянула Эсси, забираясь под одеяло. — Музыки не надо, живет один, а коровы у него нет. Врал он про корову. У него вообще скота нет, курятник только. — Думаешь, он нежить? — шепнул Лютик. — Был бы нежить — уже бы нас сожрал, — резонно возразила Эсси. — Мы с ним наедине были, и солнце село, самое время нежити путников лопать. Он, скорее, сам чего-то боится. Может, зря мы к нему сунулись, но лучше уж он, чем те матроны, которые смотрели на меня так, словно я уличная девка. Можно подумать, горожанки, а не кметки. — Ага, а я от сна на земле рисковал схватить радикулит, — кивнул Лютик. — Зато теперь нас, возможно, схватит какое-то чудище, — Эсси проворчала это сонным голосом, безразлично — схватит и схватит. Она слишком устала, чтобы думать о нежити. Лютик тоже устал, так что заснул почти сразу следом за ней.***
Проснулся он от крика. Вскочил, глянул на кровать Эсси… Какая-то абсолютно голая и неестественно бледнокожая девушка с длинными золотыми волосами, чем-то похожими на волосы его спутницы, с нечеловечески темными глазами и острыми зубами сидела верхом на вопящей Эсси и пыталась схватить ее за горло. — Эй, ты, пусти ее! — Лютик бросился к ночной гостье, вооружившись подушкой — другого оружия в комнате не было. Не бить же нечисть лютней? Ради спасения любимой девушки он не пожалел бы и лютни, но Эсси пока что не требовалось по-настоящему спасать — у нее неплохо выходило отбиваться от нечисти самостоятельно. Но, если бы Эсси была одна… эта тварь обязательно бы добралась до ее шеи. Лютик хлопнул подушкой по затылку нечисти, и, когда та отвлеклась на него, Эсси смогла выбраться из-под нее, спрыгнуть на пол и тоже вооружиться подушкой за неимением лучшего. Силой нечисть превосходила их обоих — сюда бы ведьмака с его мечом, тоскливо подумал Лютик, отмахиваясь от твари подушкой. Она не передушила их до сих пор только потому, что не могла вцепиться в двоих сразу. Больше, впрочем, нечисть хотела добраться до Эсси, Лютика упуская, и это тоже было им на руку — он, в отличие от твари, ее из виду не упускал. Как назло, даже шуметь здесь было нечем — ни стола, ни шкафа, ни тумбочек. Пустая комната, только кровати, и все. Если сначала казалось, что Михель услышит каждый шорох, то теперь, наоборот — раз не прибежал на первые крики, то или не слышит, или не хочет слышать. В любом случае, пригодится, решил Лютик, опрокидывая свою кровать. Загремело так оглушительно, что вздрогнула даже нечисть. Ножку кровати отломить тоже получилось — старое дерево иссохлось, и приколочена ножка изначально была некачественно. — Вот сейчас я тебя пришибу, — пообещал Лютик, отметив, что кровать вдобавок сделана из осины. — Что за шум? — Михель кривил душой, изображая удивление. Но, увидев у Лютика в руках ножку от кровати, которую тот держал на манер меча, Эсси с подушкой в руках и нечисть, уже не яростную, а испуганную — сам испуганно завопил не хуже недавнего вопля Эсси: — Оставьте ее в покое! Не надо ее трогать! — Мы ее и не трогали! — возмутился Лютик, ткнув кроватной ножкой в сторону нечисти. — Она сама полезла душить мою девушку! Само по себе вырвалось «моя девушка». Обычно они никак не обозначали свои отношения — дружат, путешествуют вместе, спят вместе, иногда спят с другими, и как такое назвать — непонятно. Не женаты, не помолвлены, влюблены, но все же не настолько, чтобы хранить верность. Неожиданно Лютик выразился именно так, как было нужно. Тварь изменилась в лице — даже глаза будто просветлели. — Девушку? Она твоя девушка? — спросила нечисть. Лютик ошалело моргнул — надо же, говорящая… — Да! — заявил он, потрясая своим оружием. — И я не позволю тебе ее трогать, ясно, кикимора болотная? — Она не кикимора, — обиделся Михель. — Она ундина. — Погодите, — Эсси сдула прядь волос с лица. — Так что, получается, эта ваша… ундина… вас приревновала? Ты его жена? — спросила она у нечисти. Нечисть кокетливо зарделась. — Да не то чтобы жена… В колодце у него живу. Нас ни один священник не повенчает, и днем я выходить на свет не могу, и жить вне колодца не могу — засохну, а в колодце хорошо. И как солнце садится, могу выбираться. Так и живем. Михель покивал. — И ты поешь красиво, да? — спросила Эсси. — Великолепно! — ответил вместо ундины Михель. — У нее такой голос… он мне просто кинжалом сердце пронзает! — И мне не нравится, когда какие-то заходящие девчонки заигрывают с моим мужчиной, — надулась ундина. — А он еще и ведется на их заигрывания! — обвиняюще глянула она на провинившегося хозяина дома. Михель проворчал что-то неразборчиво-виноватое и уставился себе под ноги. — Поэтому ты решила убрать соперницу? — спросил Лютик. — Ну а как еще? Не хочу, чтобы на свете жила та, что моего Михеля соблазняет, — тряхнула косами ундина. — Но раз у тебя уже есть мужчина, — она перевела взгляд на Эсси, — то мой тебе не нужен, правда? У тебя свой есть. Эсси нервно засмеялась, сев на уцелевшую кровать. — Есть, — сказала она. — Мой. Вон, видишь, как меня защищает? Можешь не переживать, мне твой не нужен, для меня мой Лютик лучше всех. Как для тебя твой Михель. Лютик и Михель, присутствующие здесь же, довольно покраснели. — Я вам тогда… деньги верну? — предложил Михель. — За моральный ущерб. — Докинешь три золотые монеты, — заявила Эсси.***
Ушли они после рассвета — Эсси еще немного поболтала о чем-то с ундиной, Лютик с Михелем покурили под старой вишней, и расстались они неожиданно друзьями. — Надо было пять золотых просить, — сказала Эсси, когда они с Лютиком вышли на дорогу. — Он бы и десять дал, но я не знала, сколько у него есть. Лютик пожал плечами. Его волновало другое. — Слушай, Эсси, а то, что ты сказала, что я для тебя лучше всех, это… Эсси его не слушала. Эсси мурлыкала себе под нос песню, а когда она сочиняла новую песню — то бесполезно было с ней разговаривать. Лютик прислушался. — У Михеля есть колодец, в колодце живет ундина…