Копи богини Кали

      Невероятно.       Сердце стучало и стучало, не желая сбавлять ритма.       Храм, который баснословное количество исследователей, за исключением меня, считали выдумкой. Храм, который я мечтала отыскать все последние годы. Храм, который не могли найти раньше, потому что вход в него надежно укрыт скалой.       Я одернула себя.       Скалы не должны расступаться перед людьми подобно воротам загородного коттеджа. Не должны. И уж тем более храмы, какими бы древними они ни были, не должны запечатываться кровью двух божественных сущностей.       «Запечатываться. Кровью. Точка», — поправила я себя. Но кого я раз за разом пыталась обмануть? Я видела все своими глазами и понимала, что все это значило.       Кровь Кали и Шивы. Кровь самой обыкновенной аспирантки, с самого детства проживающей в Лондоне, и просветленного брахмана, который наверняка за всю свою жизнь ни разу не покинул пределов Индии. Моя кровь и кровь Амрита Дубея.       — Вы ведь знали, Амала. Давно догадались, но не желали признавать истины.       Очевидная связь между легендой и реальностью проясняла многое, но вместе с тем безнадежно все запутывала. Многочисленные «если», как стрелы, острыми наконечниками вонзались в сознание, причиняя почти физическую боль.       — Как знали и вы, — отозвалась я голосом, не выражающим ровным счетом ничего. Мне хотелось уличить его в обмане, хоть и догадывалась, что это ничего не даст.       Вместо того, чтобы защититься или как-то оправдаться, Амрит извлек платок.       — Скажем, у меня были некоторые основания полагать.       Вышитый все теми же витиеватыми «А» и «Д» и окропленный кровью, он был слишком хорошо мне знаком. Именно им Амрит забинтовал мою порезавшуюся о шипы розы ладонь. Это был тот самый платок, который затем удивительным образом бесследно исчез из моей комнаты. Не зря, как же не зря в этой, казалось бы, глупости я подозревала Амрита.       — Хотя все же не мешало сперва удостовериться. — Он рассуждал обо всем с такой небрежностью, словно речь шла об экскурсии. — Но должен сказать, лишь капля вашей крови, впитавшаяся в ткань, подтвердила, что я был прав.       Он, словно в насмешку, протянул платок мне, а я дрожащей рукой приняла его. Вымещая всю накопленную досаду, я сжала его в кулаке. Я не могла не вспомнить, как Амрит отлучился на полдня из особняка, а затем вернулся в весьма приподнятом настроении. Перед глазами вновь предстала та дерзкая улыбка, которой он одарил меня по приезде. Теперь все вставало на места — уже тогда он получил доказательства того, что я именно та, кто ему нужна.       — Но я не Кали, — высказалась я с неизвестно откуда взявшимся упрямством. — И никогда ей не была.       Разумеется, я не древнее божество. Как я могу им оказаться?       — Я и не говорил, что вы — это она, — пожурив как младенца, отметил он, пока на уголках его губ продолжала танцевать улыбка. — Как и я вовсе не Шива.       — Но тогда…       — Зайдем внутрь, Амала. Вы, как и я, давно этого ждали.       Не в силах терпеть (или желая как можно дольше держать меня в неведении), он первым шагнул внутрь. Открывшееся за скалой пространство откликнулось на его появление гулким эхом.       — Я полагаю, вы останетесь поблизости, — небрежно бросил через плечо Амрит. — Вы же помните, что стоит на кону и какие могут быть последствия.       Его рука, словно случайно, легла на пояс, напоминая, что теперь там покоился кинжал. А на кону, как и прежде, стоял Киллиан и его серые, как мир теней, глаза.       Я, не прекращая бороться с собой, ступила внутрь вслед за ним.       Признаться, в своей голове я всегда представляла храм, скорее, каменным близнецом храма Кайласанатха в Эллоре, в котором с древнейших времен поклонялись Шиве. Монолитный, необъятных размеров, при этом целиком высеченный из единой скалы — его заслуженно признавали одним из самых впечатляющих архитектурных сооружений в мире. Да даже в своей презентации я использовала именно его изображения, настолько была уверена в своем видении.       Но то, что возникло перед нами, даже близко не могло сравниться с ним. Тут не было ни намека на трехметровые изваяния слонов и львов, ни выцветших следов белесой штукатурки, ни искусной резьбы на камне, как не было ни колонн, ни святилища, ни аркад. Не было ни священных писаний, как в пещерах Махакали. Не было ни единого шедевра древнеиндийского зодчества.       Здешний храм больше походил на древнюю пещеру, обложенную каменными плитами и несколькими каменными изваяниями. По бокам можно было заметить несколько небрежно нацарапанных рисунков, а по центру расположился высокий валун — то ли алтарь, то ли недоделанная древним ваятелем скульптура.       Словом, тут не было ничего от той величественной постройки, которую я неустанно рисовала в фантазиях. И, разумеется, тут даже речи не могло идти ни про какие алмазы. Неуместное, в чем-то даже паршивое разочарование всколыхнулось в груди. И ради этого я думала собирать целую экспедицию?..       Но Амрит был иного мнения. Он не мог отвести жадного, почти неверящего взгляда от стен. Казалось, он хотел навсегда запечатлеть этот момент в памяти, сохранив каждый миг.       — Наконец-то. — В его коротком выдохе читалось ликование. Можно было подумать, что он видел нечто такое, чего не видела я. Впрочем, нельзя было исключать, что так оно и было.       Он осмотрелся, после чего неторопливым шагом принялся обходить помещение, не отрывая острого взгляда от плит. Он сделал один круг. Второй.       — Вы были здесь раньше? — не выдержав, задала вопрос я.       Он выглядел сосредоточенным, знающим, что искать.       — Нет. Я, как и вы, здесь впервые. Но кое-что об этом храме мне известно. Как, предполагается, известно и каждому мужчине в моей семье, кто носит фамилию Дубей.        Как знал и Девдас? Но только я сама видела, какую ошибку он совершил. А ценой этой ошибки послужили человеческие жизни.       Амрит продолжил своим ровным поставленным голосом:       — Из поколения в поколение, из уст в уста, от отцов к старшим сыновьям передавалась истина. Каждый из нас являлся носителем тайны, которую не смел раскрывать никому постороннему.       На третьем круге он все же остановился у одной из стен с изображением начертанной на камне неясной фигурой. Не моргая, Амрит медленно, словно касался хрусталя, приложил свою ладонь к ладони фигуры.       Возможно, то был лишь плод моего разыгравшегося воображения, но скала, будто отвечая, задрожала и едва слышно загудела отзвуком далекого горна. А в следующую секунду над головой Амрита, под самым потолком, зажегся настенный факел, который до этого я даже не замечала. Он вспыхнул быстро и ярко, как фейерверк, осветив пространство бледным алым светом, отчего одна из плит выбросила сгусток многовековой пыли с песком и с неимоверной тяжестью отделилась от стены, неожиданно раскрыв за собой узкий темный проход.       У меня перехватило дыхание. Потайная дверь?       — «Путь левой руки» — не только красивый оборот речи, — почти доверительно поделился Амрит, убирая ладонь.       — Л-левой руки? — с опаской повторила я.       Опасалась я вовсе не кровавого следа, оставшегося на каменной ладони, а того, что термин «левой руки» был хорошо — слишком хорошо — мне знаком.       — Вам, конечно же, известно, что сподвижники и служители культа Кали испокон веков ассоциируются именно с этим течением. — Амрит не ожидал от меня подтверждения. Он смаковал каждое слово и как никогда напоминал умудренного опытом лектора, которому попался подходящий слушатель. — Путь самовыражения. Путь свободы от традиционных ограничений.       Чувствуя поднимающееся во мне возмущение, я напомнила:       — Путь тех, кто жаждет власти и контроля над миром.       Я слишком поздно осознала, что не должна была этого говорить. Меж бровями Амрита залегла складка, челюсти напряглись, а его глаза впились в меня. Я осознала, что плохо играю роль податливой спутницы, и потому придала лицу мягкости, чтобы сгладить произведенный эффект.       Размеренно, чтобы лишний раз убедиться в том, что я слышу, понимаю и осознаю каждое слово, он заговорил:       — Путь левой руки, в отличие от пути правой, принято считать темным… Зловещим… С древних времен он шел вразрез с классическими, «светлыми» понятиями любой религии, ведь для него неизменно характерны ритуалы и практики, которые, по определенным причинам, называли запретными. — Он сделал небольшую паузу. Когда он продолжил, голос его зазвучал тише и глубже: — Там, где принято пить молоко, пьют вино. Там, где придерживаются строгого поста, открыто употребляют в пищу рыбу и мясо. А там, где выполняют суровые аскезы, предаются майтхуне.       От упоминания Амритом майтхуны все тело пронзило дрожью. Майтхуна, ритуальное соитие, церемониальный секс — называть ее можно как угодно. Но тот факт, что она напрямую связана с самыми жуткими и кровавыми обрядами, неоспорим.       Когда я читала о ней в книгах, то не придавала подобной информации особого значения. Для меня такие упоминания всегда казались чем-то далеким, нереальным. Чем-то таким, с чем мне никогда не предстояло столкнуться напрямую. Но когда Амрит, знающий значительно больше, чем я, обладающий способностями, которые невозможно ничем объяснить, и преследующий только одному ему известную цель, со столь двусмысленной обыденностью упомянул о ней, мне едва не стало дурно. Ситуацию усугубляло и то, что в голове вспыхнули обрывки воспоминаний Саны.       Наблюдая за эмоциями, которые отражались на моем лице, Амрит усмехнулся:       — Вот только людям, далеким от тайных знаний, невдомек, что все это делается не просто так. Каждое из этих действий наделяет участников энергией и ни с чем несопоставимой силой. Силой, которая способна вершить судьбы и менять столь любимый обывателями мир.       Разговор принимал оборот, который совсем мне не нравился.       — Но это не доказано, — следуя здравому смыслу, заметила я.       — Разве? — ядовито уточнил он, а уголки его губ приподнялись. Не дожидаясь моих аргументов, он заметно жестче произнес: — Вы ведь понятия не имеете, когда именно совершались ритуалы и что в этот момент происходило в мире.       Я хотела ответить, что он тоже, но вовремя прикусила язык. Во-первых, нарываться на новые подозрения не стоило. А во-вторых… Судя по его глазам, в которых в данную минуту плясали дьявольские отблески красного огня, начинало казаться, что он как раз знал все в мельчайших подробностях.       Неожиданно Амрит сказал:       — Мы теряем время. — Он, нарочито резко оправив шервани, приблизился к открывшемуся ранее проходу. — Идемте.       Я невольно отступила на шаг. Мы, что, действительно пойдем туда? Сейчас? Это же верный путь к самоубийству. Сколько на самом деле там могло притаиться туннелей, расходящихся паутиной лабиринтов? Как давно здесь ступала нога настоящего, живого человека? Сколько ловушек могло быть запрятано за каждым из поворотов? Любой исследователь знает, что без подробной карты и тщательного изучения слишком велик шанс не вернуться никогда.       Не разделявший моих опасений Амрит с поразительным изяществом прошел сквозь образовавшуюся щель — та хоть и не была широкой, но ее хватало ровно на то, чтобы человек его габаритов без труда мог протиснуться внутрь.       А я осознала — вот он мой шанс воспользоваться ситуацией.       Развернуться и со всех ног ринуться прочь, наплевав на последствия. Я даже почти убедила себя, что Киллиан в состоянии постоять за себя. А любая кара, которая могла настигнуть меня за проступок, казалось менее пугающей, чем перспектива отправиться в недры неизвестности и сгинуть в ее пределах.       Но только…       Я все стояла и стояла, не двигаясь и не шевелясь, будто что-то насильно удерживало меня на одном месте. Нечто во мне самой не давало ухватиться за единственную возможность спастись. Это было не любопытство, не праздный интерес и даже не маячившая на горизонте мечта, от которой я готова была с таким непочтением отказаться.       Что-то… иное.       Нечто такое, что теперь буквально затягивало меня внутрь потайного туннеля. Оно, будто напевая забытую песнь, звало и требовало во что бы то ни стало рискнуть и отправиться на поиски источника. В меня словно вживили невидимый магнит, который теперь притягивался к другому, заметно превосходившему его в размерах.       Повинуясь этому ощущению, я приблизилась к проходу, но, увидев лишь непроницаемую тьму, тут же отпрянула. В последнее время темнота и так пугала меня сильнее, чем когда бы то ни было, но сейчас она вселяла неподдельный ужас. Заброшенные пещеры, спутанное сознание, тайные ходы, путь левой руки и Амрит… Такое сочетание не могло привести ни к чему хорошему.       — Вам нечего бояться, Амала. Поверьте, вам чрезвычайно повезло иметь в сопровождающих такого человека, как я. — Елейный тон Амрита опутывал клейкой паутиной, внушая обманчивое спокойствие.       Я подняла взгляд наверх, где под потолком тускло горел факел. К моей досаде, он находился слишком высоко — не дотянуться.       — Он нам не понадобится, — предостерег он, будто видел сквозь стену ход моих мыслей.       — Но… — едва ворочая онемевшим языком, проговорила я.       Амрит, явно раздраженный тем, что я так и не сдвинулась ни на дюйм, вдруг с силой втянул меня к себе сквозь проход.       Я оказалась к этому не готова — от неожиданности я выронила на пол его платок, который, оказывается, все еще бездумно сжимала в руке. Но еще больше я оказалась не готова к тому, что плита за нами с глухим стуком захлопнется, отрезая нас тем самым от внешнего мира. Я хотела закричать, но крик застрял у меня в горле. Помимо страха, меня сковал леденящий холод — мне показалось, что изо рта даже пошел пар. Кожа покрылась мурашками, и я, в попытках согреться, обняла себя руками. Стало жутко и невыносимо тоскливо, словно я очутилась посреди давно заброшенного склепа.       — Света здесь почти не будет, — сообщил Амрит, оказавшийся за моей спиной и теперь крепко удерживающий меня. Я почувствовала его горячее дыхание на шее: — Но это и к лучшему.       Я глубоко и неровно задышала, пытаясь успокоиться. Но с каждой секундой становилось только хуже. Глаза с огромным трудом привыкали к практически полному отсутствию освещения. Кое-где сверху, сквозь мелкие щели, все же пробивались лучи солнца, но их едва хватало, чтобы осветить ожидавший нас путь. Как бы я ни старалась, слабые очертания окружающего пространства расплывались передо мной, не давая сконцентрироваться.       Спиной я ощущала присутствие Амрита, чувствовала, как он все сильнее прижимает меня к себе, как равномерно вздымается и опускается его грудь. Создавалось впечатление, что его ничуть не заботило, что мы только что загнали себя в ловушку, да и мрак будто ни капли не смущал его. Будь мое сознание не таким замутненным, я бы всерьез задумалась о том, уж не перенял ли он у Шехара способность видеть во тьме.       — Теперь ваш черед, Амала. — Слова Амрита долетели до меня не то кошачьим шипением, не то рычанием, но его пальцы несколько раз ласково огладили позвоночник. — Найдите верную дорогу.       — Но я не…       — Доверьтесь себе. Доверьтесь тому, что ведет вас.       Одновременно он отравливал и подкармливал зверя внутри меня, который так и рвался наружу. Я зажмурилась, пытаясь сохранить контроль. Колени задрожали, дыхание сбилось окончательно, чернота и холод раскрыли для меня свои объятия. Чтобы сохранить ясность ума, я сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу, не сразу осознав, что лоскут, оторванный от сари Лимой, все еще у меня.       — Найдите то, о чем мечтаете. — Амрит огладил мою шею.       Воздуха стало не хватать. Я затеребила ткань в ладони, будто она могла заменить мне четки.       — Найдите же выход, — велел он властно и громко, перекрикивая пустоту в моей голове. — Найдите его, если хотите жить!       «Жить, жить, жить…» — вторил его же голос в пещере.       Страх воссоединился с потаенным желанием. Мир взорвался искрами. И по потолку, подобно крошечным сталактитам, одна за другой проступили… капли крови. Не срываясь вниз, они застывали над нашими силуэтами. Я шагнула вперед, и новые капли проступили вдалеке. Отливая рубиновым свечением, они, словно отражаясь от земли в стеклянном потолке, рисовали на нем свою собственную карту.       Едва ли понимая, что делаю, я последовала за ними. Амрит не препятствовал этому. Предусмотрительно отпустив меня, теперь он аккуратно двигался за мною след в след и не отставал даже не расстояние вытянутой руки.       Время от времени на пути встречались развилки, но ориентир не пропадал. Я преданно следовала за ним, куда бы тот ни вел. Свернула налево, еще раз, свернула направо, а затем снова налево. Пригнулась, чтобы не удариться головой. Преодолела новые таинственные хитросплетения ходов и гротов, чтобы отправиться дальше.       Постепенно, охватываемая предвкушением, я ускоряла шаг. В пещере становилось все темней, но кровь, пылающая алым огнем под потолком, горела лишь ярче. Вот только капли испарялись, их становилось все меньше. Я почти перешла на бег — настолько боялась упустить новые подсказки.       Капля. Капля. Почему так далеко? Еще капля, растворяющаяся вдали. И наконец, сквозь толщу мглы, проклюнулись очертания чего-то постороннего. Гигантского. Громадного. Последняя капля-маркер исчезла, и две огромные плиты высотой в несколько этажей, как два бесстрашных стражника, встали у меня на пути.       Я с придыханием коснулась препятствия. Ладонь нащупала врезанный на камне рисунок или барельеф — не менее огромный, чем твердый холст, на котором он был представлен. Я толкнула плиту, попыталась ухватиться за выпуклость и потянуть на себя, но безуспешно.       — Отойдите в сторону, — раздался строгий и пронизанный нетерпением голос за моей спиной.       В руках Амрита уже блестел кинжал — Калидаса, как ранее он его назвал. Амрит быстро ощупал плиту. Наткнувшись на что-то, он сразу же вставил кинжал в найденное отверстие, как в замочную скважину.       Стены и земля сотряслись. Под ногами запрыгали от вибрации мелкие камушки. И исполинские ворота отворились, впуская нас в свою обитель.       Первым я услышала шум, который буквально обрушился на меня. От него захотелось зажать уши руками — настолько неожиданным и настолько громоподобным он мне показался. Затем я смогла рассмотреть простирающийся перед нами мост, уходящий в бесконечность. И на нем, как по цепи, загорались факелы. Десятки, сотни, а потом и все тысячи. Словно светлячки, маленькие и безобидные, они устраивались на бордюрах, после упархивали выше, на каменные постаменты. Затем еще выше, чтобы вольготно расположиться вдоль стен и под потолком, напоминающим купол. И так до тех пор, пока все пространство наконец не залилось столь рассеянным светом.       Я, пораженная, осмотрелась. По обе стороны моста, откуда-то высоко, что невозможно было рассмотреть, откуда именно, лилась плотная толща воды — сразу два водопада падали из-под самой вершины куда-то в бездну глубоко под землей.       А перед нами, во всем своем великолепии, распростерлось внутреннее убранство храма, равному которого не существовало на всем белом свете. Все, о чем я читала, все, что я представляла, даже близко не походило на то, чем на самом деле являлось истинное пристанище богини.       Это был вовсе не храм, вырезанный из скалы, как я думала все это время. Сама скала и была храмом. Ее вершина обратилась непроницаемым куполом. Крутые склоны — стенами. А острые выступы — фресками и картинами. Я казалась себе Дюймовочкой, обнаружившей небесный замок великана. И все, буквально все в этом замке было усеяно каплями крови. Теми самыми, которые вели меня в темноте.       Я перевела дух и присмотрелась.       — Не может быть… — сорвалось с моих губ.       Это были не капли крови. Это были камни. Драгоценные камни. Рубины, гранаты, опалы и… алмазы. Насыщенно-красные, как хрустальные бокалы, до краев наполненные вином. Они ловили на гранях жалкие крохи света и пропускали через себя, как через оптическую линзу. Отбрасываемые ими лучи устремлялись прямиком к статуе, что расположилась в самом центре.       Гордо распростерев руки к небесам, стояла она. Покровительница космической силы вечного времени, жизни и смерти. Целиком сотканная из отливающего золотом металла. Великолепная, совершенная и, без сомнения, безупречная. Богиня Кали.       Стоило мне лишь мельком взглянуть на ее статую, как я почувствовала рухнувшую на плечи усталость. Будто последние силы разом покинули тело, ноги неожиданно подкосились, и я, больно ударившись, очутилась на коленях на холодной плитке.       Пространство прорезал раскатистый, победоносный, нечеловеческий смех.       — Вы видите? — Голос Амрита отразился от камня и больно ударил по барабанным перепонкам.       Мне не хватило сил как-либо ему ответить. Я могла лишь наблюдать, как его фигура ступила на мост, и руки, описав дугу, продемонстрировали наше открытие.       — Вот, что на самом деле таит в своем сердце Индия! — Он развернулся ко мне. Порыв ветра подхватил его шервани, и теперь длинный свободный кусок ткани трепыхался за ним на манер плаща. — Величие. Могущество. Превосходство. Ни одной другой стране подобное недоступно.       Я все еще не отвечала, и тогда он, широко шагая, вернулся ко мне.       — Вы понимаете, что это значит, Амала?       Он едва наклонился вперед, поднял мой подборок, заставляя взглянуть на него.       — Теперь мы покажем всем и каждому, какое место на самом деле наша с вами страна занимает на международной арене, — пообещал он горячо. А затем на его заострившемся лице промелькнула мрачная, пугающая тень. — Как припомним и грехи тем, в чьих жилах по сей день течет кровь предателей и захватчиков. Тех, кто смел ступить на наши земли и установить свои порядки. Тех, кто смел думать, что мы недостойны. Что мы — люди второго сорта.       Ненависть, отголоски которой я уже наблюдала раньше, бушевала в нем, рвалась наружу. Он сильнее сжал мою челюсть.       — Время пришло… Шива и Кали вернутся и вновь будут вместе. Темная мать наконец обретет столь нужное ей тело, чтобы вершить правосудие. — Он с трепетом провел рукой по моим волосам. — А Махадев Шива обретет ее.