Словно радуга во тьме

— Сюда, — Эхо жестом велел высокому упырю следовать за ним и, не дожидаясь ответа, поспешил в операционную. Тот пошел следом, бережно придерживая свою ношу; стук его копыт по каменному полу казался неожиданно громким. Человек у него на руках тихо застонал. Привлеченный запахом крови, из-за ширмы выглянул упырь-алхимик. Глаза в прорезях маски сверкнули синим, кончик хвоста напряженно задергался. — Помогай или уходи, — бросил ему Эхо. Алхимик после секундного раздумья поспешил в операционную. Эфир тем временем усадил дрожащего Брата Греха на стул и впихнул ему в руки кружку с нетронутым ромашковым чаем. — Вот так, пейте, — успокаивающе проговорил он. Немного чая выплеснулось из кружки на рясу монаха, но тот даже не заметил. На его щеках темнела успевшая подсохнуть кровь. Эфир осторожно стер ее влажной салфеткой. — Расскажите, что случилось, — попросил он. Брат Греха всхлипнул и сделал большой глоток чая; зубы отбили короткую дробь по краю кружки. — Отец… отец Леопольд проводил ритуал призыва, — пробормотал он. — Я помогал, мы собирались… соб-б-б-б-бирались… — его голос снова сорвался на всхлип. Эфир мягко положил ладонь ему на плечо и сосредоточился. На мгновение чужие эмоции захлестнули его. Монах был еще совсем молод — он явно недавно принял постриг и до сих пор даже не представлял, что служение в их Церкви означает не только богохульные проповеди и оргии. Эфир медленно выдохнул, очищая разум от чужих эмоций. Брат Греха все еще тихо всхлипывал, но первоначальный шок уже начинал проходить. Он не был ранен, кровь на лице и одежде была чужой. Из операционной вышел высокий упырь. От него пахло кровью и петрикором, на сутане темнели влажные пятна. — Тебя зовут, — тихо сказал он Эфиру. Эфир кивнул и легонько похлопал по плечу Брата Греха, сжимавшего в руках кружку. — Побудь с ним, пожалуйста, — попросил он высокого упыря. Тот молча кивнул в ответ. В операционной стоял резкий запах дезинфектанта. Эхо и алхимик, которого звали Штром, склонились над лежавшим на операционном столе отцом Леопольдом. Эхо закатал рукава хабита и закрепил их ремешками на плечах, чтобы не мешались; он очищал раны, пока Штром тихо бормотал над ними, пытаясь унять кровотечение. — Неудачный ритуал призыва, — сказал он, подходя к операционному столу. — Мне не удалось узнать, кого они хотели призвать… — Но призвали только Азраила, — мрачно проговорил Эхо. — Я боюсь, он не переживет эту ночь, — он покачал головой. Штром недовольно дернул хвостом, но бормотать не перестал. — Но мы сделаем все, что в наших силах. Эфир, мне нужно, чтобы ты облегчил его боль. Я постараюсь залечить раны. Эфир молча занял свое место возле операционного стола. Он посмотрел на отца Леопольда и тяжело сглотнул при виде глубоких кровоточащих ран на груди и животе. В ярком свете кварцевых ламп операционной кровь казалась неестественно-яркой, ее тяжелый дух перебивал даже запах дезинфектанта. Что бы ни явилось из Преисподней на зов священнослужителя, оно явно было в ярости. Оставалось только надеяться, что это существо вернулось обратно, а не вырвалось на свободу. Штром продолжал заговаривать кровь. Эфир глубоко вдохнул через нос и выдохнул через рот, коснувшись висков отца Леопольда. Его захлестнула чужая боль, обжигающая и резкая. Когти впились в тело и рванули вверх, от паха до грудины, разрезая плоть так же легко, как раскаленный нож — масло. Эфир стиснул зубы. Забирать боль — совсем не то же самое, что исцелять её. Забирая чужую боль, целитель пропускал ее через себя и удерживал, чтобы потом сбросить. Эфир был молодым и крепким упырем; он мог вытерпеть многое. Главное — продержаться первые несколько секунд. Боль обожгла его грудь, когти буквально на сантиметр разминулись с яремной веной. Эфир зарычал сквозь зубы. Эхо встревоженно вскинул голову. Капюшон колыхнулся, и на мгновение Эфир разглядел нижнюю часть лица Эхо — округлый подбородок, четко очерченные темные губы, в нижнюю впились острые клыки. Эфир покачал головой, показывая, что все в порядке. Он мог с этим справиться. Боль полосовала его руки. Он вытягивал её из хрупкого человеческого тела, собирая в невидимый шар за плечами. С каждой секундой этот шар становился все больше и тяжелее. Голоса Эхо и Штрома, бормочущих заклинания, и тяжелое дыхание раненого человека слились в белый шум. Эфир сосредоточился на чужом дыхании и пульсе. Его собственное сердце билось в такт с сердцем пациента, и его оглушительный грохот — ритм марша, раз-два-три-четыре, предсердия и желудочки, систола и диастола, снова и снова — отдавался в горле, поднимался к вискам и темени, оседал в кончиках рогов. Боль давила на плечи, становясь все сильнее с каждым вдохом и выдохом, расползалась, прижимая к земле. Налитые свинцом ноги, раскаленное железо под кожей — напряжение мышц, стиснутые челюсти, сжатые пальцы. Хрупкая человеческая жизнь под ладонями; нужно было дышать. Продолжать дышать, продолжать держаться, продолжать сохранять спокойствие. Грохот в ушах (раз-два-три четыре) сбился. Раз. Другой. (Раз-два-два- -два-) Сохранять спокойствие. Сердце билось все медленнее. Если он начнет паниковать, то боль, которую он забрал, снова обрушится на пациента. Невыносимое бремя за плечами, ломающее спину, продавливающее лопатки. Систола и диастола. Дышать. Держаться. Что-то пробивалось сквозь белый шум, настойчиво требуя его внимания. Медленнее. Медленнее. Кто-то звал его по имени. Медленнее. Медленнее… — Эфир! Перед глазами плавали цветные расплывчатые пятна. Эфир помотал головой, пытаясь их отогнать, но сделал только хуже. Голова у него закружилась, и он поспешно зажмурился и стиснул зубы. Он лежал на холодном каменном полу в операционной; дышать было тяжело, свинцовая тяжесть навалилась на грудь. Эфир хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Боль, вспомнил он. Чужая боль. Его бросало то в жар, то в холод. Рубашка под сутаной и балаклава вымокли от пота и липли к коже. — Эфир? Кое-как он сумел перевернуться на бок. Зашуршала ткань, и кто-то опустился на колени рядом с ним, чьи-то руки торопливо коснулись его затылка, плеч. Тяжесть, давившая на него, на мгновение ослабла. Дышать стало немного легче. — Эфир? — голос был знакомый, но в нем звучали непривычные нотки. — Ты слышишь меня? Эфир попытался ответить, но язык едва ворочался во рту. В горле застыл отвратительный медный привкус. С трудом ему удалось разлепить глаза. Синие огоньки в темноте под капюшоном. Слабый запах ромашки и шалфея. — …Эхо? — кое-как выдавил Эфир. — Что… — Тише, тише, — Эхо говорил непривычно быстро. — Послушай меня. Нужно встать. — Я не… — Я тебе помогу. Ты должен встать, Эфир. Пожалуйста, это очень важно. — Я… я попробую… Эхо помог ему подняться на ноги и забросил его руку себе на плечи. Эфир практически повис на нем; Эхо прерывисто выдохнул под капюшоном, но сумел удержаться на ногах. — Держись за меня, — одной рукой он обнял Эфира за талию, поддерживая. — Нам нужно пойти вниз. В грот. Ты помнишь, где грот? Эфир слабо кивнул. Небольшой естественный грот находился глубоко под лазаретом. Чтобы попасть туда, нужно было спуститься в подземелье, мимо кладовых и библиотеки, и пройти по короткому коридору с постепенно опускающимся потолком. Эфир бывал там и раньше, но никогда — в качестве пациента. — Что… — Нужно спуститься туда. Пойдем. Тяжесть давила на лоб и виски, отзывалась болью в основании рогов. Боль мешала ясно мыслить, но Эфир все же понял, чего от него хотят. Он пытался идти сам, но ноги плохо слушались. Эхо практически тащил его на себе. Вниз по каменным ступеням, несколько пролетов. Эфир едва переставлял ноги. Тяжесть снова навалилась на него, заставив повиснуть на Эхо. — Почти пришли, еще немного, — прошептал Эхо ему на ухо. — Еще три шага. В подземелье было холодно, пахло сыростью и копотью. Грот освещали факелы, от которых было больше теней, чем света. В самом его центре находился круглый бассейн с прозрачной водой; к нему-то Эхо и подтащил Эфира. — Вот так, ты молодец. Сейчас все будет в порядке, тебе нужно отпустить чужую боль. Ты помнишь, что нужно делать? Эфир опустился на колени у края бассейна. Боль обрушилась на него с новой силой, и он едва не упал в воду. Эхо сумел удержать его. — Ты знаешь, что нужно делать, — прошептал он успокаивающе. — Все будет в порядке, Эфир. Отпусти ее. Эфир тихо всхлипнул. Он снова чувствовал невыносимую тяжесть на своих плечах. Отпустить боль. Отпустить, пока она не раздавила его. Эфир медленно опустил руки в воду. Он действительно знал, что нужно делать. Это как открыть водосбросы дамбы — позволить боли выплеснуться наружу, пока она не разъела изнутри. Вода в бассейне потемнела и забурлила. Серебристые клубы пара взметнулись вверх, осели мелкими капельками на сутане и маске. Тяжесть чужой боли, давившая на спину, грозившая раздавить его, наконец-то исчезла. Эхо отвел его обратно наверх. Эфир не сопротивлялся. Он чувствовал себя совершенно вымотанным. Казалось, он шел через густой серый кисель; каждый шаг требовал неимоверных усилий. Ни молодого Брата Греха, ни высокого упыря в приемном покое уже не было. Эфир мельком заметил оставленную на конторке пустую кружку. На звук их шагов из операционной выглянул Штром. В руках у него была швабра. — Могильщики скоро придут за телом, — проговорил он и снова исчез, не дожидаясь ответа. Эфир прерывисто выдохнул. Эхо тихо прошептал “покойся с миром”. Он заставил Эфира лечь на узкую кушетку в комнате отдыха и положил ему под голову подушку. — Подожди немного, я сейчас приду, — Эхо легонько потрепал его по плечу, прежде чем уйти. Эфир молча кивнул. У него не осталось сил даже на то, чтобы говорить. Ему хотелось снять маску и заснуть, уткнувшись лицом в подушку. Если бы он не был сейчас в лазарете, то так бы и сделал; мышцы плеч и спины просто убивали его. Из-за ширмы донеслись приглушенные голоса: Эхо, Штром и, кажется, кто-то еще из целителей — голос был знакомый, но Эфир никак не мог припомнить, кто это. Да и сейчас ему было все равно. Кажется, он задремал. Голоса постепенно смолкли, и вокруг воцарилась тишина. Эфир не знал, сколько времени он пролежал так. Проснулся он от того, что Эхо снова легонько встряхнул его за плечо. — Я не… — Не спал? — Эхо покачал головой. — А надо бы… В руках у него был стакан с прозрачной жидкостью и соломинка. — Вот, выпей. Это придаст тебе сил и на время уберет боль, — пояснил Эхо. — Сможешь сесть? Эфир прислушался к своим ощущениям и с трудом покачал головой. Эхо помог ему сесть и бережно поддерживал, пока Эфир тянул через соломинку зелье. Оно оказалось прохладным и слегка кислым на вкус. Эфир вернул пустой стакан Эхо и снова опустился на подушку. Зелье подействовало быстро: тяжесть, сжимавшая лоб и виски, осевшая в основании рогов, исчезла, и голова перестала кружиться. Эфир бездумно потер висок, но ладонь наткнулась на холодный металл маски. — Я не справился, — пробормотал он, не глядя на Эхо. — Не рассчитал силы… — Мы поговорим об этом потом. Сейчас тебе нужно как следует отдохнуть. Тета и Штром подежурят за тебя, — проговорил Эхо мягко, но непреклонно. Эфир знал этот его тон: когда Эхо говорил так, спорить с ним было бесполезно. — Я могу отвести тебя в дормиторию, если хочешь, но мне кажется, что лучше бы тебе остаться здесь. Свободных коек сейчас достаточно, и мы будем рядом на всякий случай… Эфир помотал головой. — Я бы лучше… вернулся к себе. Пожалуйста? — ему отчаянно хотелось вернуться в свою келью, закопаться в одеяла и проспать до самого зимнего солнцестояния. Эхо, должно быть, уловил отголосок его эмоций. — Хорошо. Я провожу тебя, — он снова потрепал Эфира по плечу. Это напомнило детство: похожим жестом мать Эфира утешала его и его сестер. — Как ты, сможешь встать? Эфир прислушался к своим ощущениям. Зелье взбодрило его и придало сил, но эффект, как и у любого тонизирующего средства, был временным. Сейчас он чувствовал себя почти нормально, и этим следовало воспользоваться. — Смогу, — в подтверждение своих слов Эфир сел на кушетке и опустил ноги на пол. Эхо внимательно следил за каждым его движением. Эфир выдохнул и поднялся. — Порядок, — сказал он с большей уверенностью, чем чувствовал на самом деле. Зелье убеждало его разум и тело, что все в порядке; Эфир понимал, что это далеко не так, но ему нужны были эти временные силы. И все же он опирался на Эхо всю дорогу от лазарета до дормитории. Тонизирующий эффект начал проходить, когда они поднимались по лестнице. Тело сопротивлялось каждой ступени, Эфиру пришлось остановиться посреди пролета и прислониться к стене, чтобы отдышаться. Непослушными пальцами он вытащил из кармана ключ от кельи и открыл дверь. Эхо помог ему дойти до кровати и сесть. — Мне пора возвращаться, — проговорил он с сожалением. — Но я навещу тебя, как только смогу. Когда за Эхо закрылась дверь, Эфир первым делом стащил с себя маску и балаклаву и бросил их на пол. Он с облегчением выдохнул, когда ремешки маски перестали сдавливать виски. Следующим на пол полетел пояс. Затем Эфир расстегнул сутану. Одежда валялась на полу неаккуратным комом, но ему было все равно. Голова потяжелела. Эффект зелья окончательно выветрился, и Эфир упал на постель лицом вниз, полностью обессилевший.

***

Он не знал, сколько прошло времени. Сон и бодрствование были почти неразличимы; его постоянно окружала темнота. Он слышал доносившиеся из-за стен шаги и приглушенные голоса. Однажды кто-то постучался в его дверь, но ушел, не дождавшись ответа. Дважды он просыпался по нужде, один раз — от холода: ему приснился кошмар, и он сбросил одеяло на пол и замерз. Он не запомнил, что именно ему приснилось. Единственное, что осело в памяти — бритвенно-острые когти и белые-белые зубы. В четвертый раз он проснулся от голода. Эфир лежал на спине, вглядываясь в полутьме в потолок своей кельи. Механический будильник на прикроватном столике показывал без четверти шесть, но Эфир не мог сказать точно, было сейчас утро или вечер. Он протер глаза, провел ладонями по лицу, сгоняя остатки сна. Заметно отросшая щетина кольнула пальцы. Эфир поморщился. Получалось, что он проспал как минимум двое суток; неудивительно, что желудок сводило от голода. Эфир снова потер глаза и усилием воли заставил себя сесть — осторожно, медленно, он все еще не доверял своим ощущениям. В суставах поселилась неприятная слабость, голова была словно набита ватой, как бывает после очень долгого сна. Он включил настенную лампу, и келью залил неяркий теплый свет. От усилия снова закружилась голова. Выждав, пока келья не перестала вращаться вокруг него, Эфир опустил ноги на пол. Нужно было хотя бы умыться, чтобы прийти в себя, а потом уже выйти из кельи. Эфир смутно помнил, что Эхо обещал навестить его, как только освободится. В этом свете мысль просто остаться в кровати и ждать показалась весьма соблазнительной. Нет, так не годилось. Нельзя же столько времени провести в полусонном состоянии. Из раздумий его вырвал стук в дверь. Два коротких удара, потом еще один и снова два коротких. Эфир насторожил уши. Может быть, это и в самом деле был Эхо? — Минуту! — отозвался он, поразившись, как непривычно сипло прозвучал его голос. Усилием воли Эфир поднялся с кровати, нашел футболку и пижамные штаны, подобрал с пола маску. На мгновение его повело, и он вынужден был опереться на прикроватный столик, чтобы не упасть. К слабости в суставах добавилась ноющая боль в лапах. Кое-как Эфир доковылял до двери и открыл ее. Он ожидал увидеть Эхо, но на пороге стоял Дьюдроп. В руках у него был поднос, на котором стояла большая керамическая кружка, накрытая крышкой, и бутылка с водой. — Кто-то оставил под дверью, я чуть на него не наступил, — пояснил Дьюдроп. Он окинул Эфира внимательным взглядом — янтарные глаза в прорезях маски сощурились, — и Эфир невольно обвил хвостом колени. — Дью? Что ты…? Дьюдроп пожал плечами: — Слышал, что в лазарете что-то случилось в ночь призыва. А потом ты не пришел, когда мы договорились. Я… ну, волновался, — кончик его хвоста беспокойно дернулся. Почему-то от этих слов Эфиру стало тепло. К горлу подкатил комок. — Заходи, — Эфир открыл дверь шире и посторонился, пропуская Дьюдропа внутрь. Он все еще нетвердо стоял на ногах, голова по-прежнему кружилась от слабости, но все-таки Эфир не мог не смутиться, когда Дьюдроп зашел в комнату. Воздух внутри был спертый, на полу лежала мятая униформа, а письменный стол опять был завален бумагами. Дьюдропа, впрочем, все это не смутило. Ловко удерживая поднос одной рукой, он сдвинул в сторону блокноты и тетради и поставил свою ношу на освободившееся место. — Душно у тебя здесь, может, открыть окно? — предложил он. Эфир, снова добравшийся до кровати, кивнул. Свежий холодный воздух, ворвавшийся с улицы, взбодрил его. Чтобы не замерзнуть, Эфир снова завернулся в одеяло. Слабым жестом он предложил Дьюдропу сесть и сам опустился на край кровати. Дьюдроп после короткого раздумья расположился рядом. Его хвост выстукивал беспокойную дробь по матрасу, но странным образом это не раздражало. — Какой… какой сегодня день? — сипло спросил Эфир. — Понедельник, — отозвался Дьюдроп. — Вечер, если хочешь знать. Трое суток. Значит, он провел в отключке трое суток. Эфир поежился. Дьюдроп встревоженно взглянул на него: — Ты как? Я слышал, в ту ночь погиб человек, но из наших никто не пострадал, а потом ты не пришел репетировать, и я подумал… — он неопределенно махнул рукой. — В общем, я полез в лазарет, но тебя там не было, а потом меня отправили обогревать собор во время полуночной мессы, потом еще я полдня проспал, а потом пошел проверить твою кошку, но… — он говорил быстро, рассеянно барабаня пальцами по колену. Эфир потянулся вперед и осторожно дотронулся до его плеча. Дьюдроп замолчал на полуслове. — Я… я почти в порядке, — Эфир сглотнул пересохшим горлом. Дьюдроп спрыгнул с кровати и принес ему воду. Он деликатно отвернулся, когда Эфир приподнял маску, чтобы сделать глоток. Вода оказалась потрясающе вкусной. Эфир сделал несколько больших глотков, осушив бутылку почти наполовину. Дьюдроп, стоявший к нему спиной, коротко хмыкнул, услышав, как он жадно пьет. — Могу потом принести тебе еще, — предложил он. Эфир опустил бутылку. — Не хочу тебя напрягать. — Да ладно, мне не трудно, — Дьюдроп махнул хвостом. Выждав еще немного, он снова повернулся к Эфиру. Тот как раз опустил маску обратно. — Надеюсь, я скоро смогу выйти сам… Но спасибо за заботу. — Смотри, я предлагал, — усмехнулся Дьюдроп. — Закрыть окно? Вроде уже прохладнее стало, — когда Эфир кивнул в ответ, он прошел к окну и закрыл створки. Кончик его хвоста все еще нервно подергивался, но обычное самообладание, похоже, вернулось к нему после вспышки беспокойства. — Спасибо, что проведал Хильду, — Эфир плотнее закутался в одеяло. Дьюдроп пожал плечами; он всегда отвечал так на благодарность, как будто не видел в этом ничего особенного. — Я отвлек ее консервами, и она не пыталась меня съесть. При упоминании консервов у Эфира заурчало в животе. Дьюдроп склонил голову набок. Эфир смущенно прижал уши и поджал хвост. — Я как раз собирался выйти поискать еды… — Ты бы на нее наступил, — усмехнулся Дьюдроп. — Неловко бы вышло, — он взял со стола кружку и приподнял крышку. — О, а тут, кажется, суп. Эфир принюхался: и в самом деле пахло куриным бульоном. Если кто-то и оставил еду у него под дверью, то скорее всего это был Эхо. Выбор блюда был очень в его характере. — Только он почти остыл, — Дьюдроп принес ему кружку. Эфир вздохнул: — Значит, съем холодный. — Эээй, — возмутился Дьюдроп. Он взял кружку обеими руками и сосредоточился на пару секунд. В келье стало немного теплее. — Вот, так лучше? — Знаешь, для водного ты как-то подозрительно хорош с огненными чарами, — слабо усмехнулся Эфир. Дьюдроп возмущенно фыркнул и сделал вид, будто собирается выплеснуть бульон ему на голову. — Суп — это почти вода! — проворчал он. — Так что технически… — Ладно, ладно, — Эфир протянул руку, чтобы забрать у него еду. Сейчас он чувствовал себя намного лучше, и дело было не только в отдыхе и предвкушении ужина. Они устроились на кровати спина к спине так, чтобы Эфиру можно было приподнять маску, а Дьюдропу не нужно было стоять, пока он ел. Зеркала в келье не было, так что можно было не волноваться о случайном отражении. Впрочем, подумал Эфир, друг и так видел его практически без маски. Он отхлебнул горячего бульона и ненадолго прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Еда согрела его изнутри, окончательно прогнав стылую слабость из суставов; Эфир наконец-то чувствовал себя живым. — Так что с тобой случилось? — спросил Дьюдроп. Эфир не видел его, но чувствовал спиной, как он ерзает, устраиваясь поудобнее. От него исходило тепло, ощутимое даже сквозь одежду. Эфир неопределенно махнул хвостом: — Я… — он попытался сформулировать как можно нейтральнее, — то, от чего умер… человек, зацепило и меня, — на мгновение тяжесть чужой боли снова вернулась, надавила на плечи. Эфир судорожно вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Что-то легонько коснулось его хвоста. Маска ограничивала боковое зрение, и Эфир повернул голову, пытаясь рассмотреть, что это. — Прости, — Дьюдроп поспешно убрал собственный хвост: оказалось, что его стреловидный кончик зацепился за хвост Эфира. — Не надо было мне спрашивать… Эфир не знал, что удивило его больше: ласковый жест или извинение. — Все в порядке, Дью, — поспешно сказал он. — Я не… я просто… — он покачал головой. — Я не хочу сейчас об этом говорить. Дьюдроп издал сочувственный звук. Его хвост снова зацепил хвост Эфира — неуверенно, как будто спрашивая разрешения. Эфир тихо выдохнул и расслабился. — Тогда, может, поговорим о чем-нибудь еще? — предложил Дьюдроп. — Если хочешь, конечно? — Конечно, — Эфир отхлебнул еще бульона из кружки. — Так… так значит, Хильда не пыталась тебя съесть? — сказал он первое, что пришло в голову. Дьюдроп усмехнулся: — Говорю же, я отвлек её консервами, а то бы остался без хвоста. — Учитывая, как часто ты сам грозишься оторвать кому-нибудь хвост или вырвать легкое… — Но я-то возмущаюсь за дело! Знаешь, — на мгновение в комнате стало чуть теплее, — хорошо, что ты в порядке. Я волновался, как же мне одному… — он осекся, словно хотел сказать что-то другое, — ну, присматривать за этой злобной скотиной, — Дьюдроп все еще не смотрел на него, но его хвост легонько сжал хвост Эфира, прежде чем отпустить. — Хильда не такая уж и злобная, если узнать ее получше, — улыбнулся Эфир. “Совсем как ты”, — добавил он про себя. Дьюдроп хмыкнул: — Это потому что ты ее кормишь, а кому другому она точно что-нибудь отгрызет. Может, ее папаша был Йольский кот… Увлеченные разговором, они не заметили, как дверь кельи слегка приоткрылась, а потом бесшумно закрылась снова.