Слом

Парни сходили с ума. Они были готовы слушать истерики, получать удары, поить его успокоительным, но выдержать это полное безразличие они были не в силах. Это было страшнее всего. Страшнее того Не Мицки. Страшнее кошмара в золотых глазах. Потому что теперь он был абсолютно пуст. Никто и ничто для Мицки не имели значения. Он полностью оторвался от реальности, словно погрузившись в кому. Только без комы. Он казался совсем неживым. Даже когда его заставляли пить лекарства — тело глотало рефлекторно, а сознанию было всё равно. Он просто плавал в выгоревшей пустоте, и лишь время от времени в его мыслях появлялись отголоски страха. Хоть каких-то чувств. Лог, читая его эмоции, был совсем бледным. Его руки дрожали. Как и у Боруто, когда была его очередь держать словно мёртвую руку Мицки. Да, он был жив, но только телом. И надежды они не видели. И были готовы уже к любой истерике, лишь бы он стал живым. По крайней мере, у Узумаки были такие мысли. И за это он себя ненавидел — он совсем не хотел, чтобы его дорогой друг страдал. Он хотел, чтобы Мицки был в порядке, как и до всего этого, но видеть его живым трупом было выше его сил. Только он упорно приходил сюда каждое утро вместе с Логом после их прогулки. Садился рядом, брал за руку и говорил. Говорил, говорил и говорил. До хрипоты. На третий такой день у него кончились слова и моральные силы. Раньше, в такие моменты упадка надежды и сил, он всегда держался мыслями за друзей. За тех, ради кого или ради чего это делает. Но видя такого пустого друга, он словно терял свою веру. Решимость. Словно всё, что держало его, что имело смысл, исчезло вместе с чувствами и сознанием Мицки. Постепенно Узумаки угасал, даже бледнел, губы были потресканы и искусаны, а под глазами появились синяки. Хоть он и пил успокаивающий чай, хоть сразу же засыпал, но он никак не мог вдохнуть спокойно. Полной грудью. У него было чувство, что всё это время он совсем не спал. У Лога ситуация была та же — заполненный болью взгляд и невозможность уйти от Орочимару. Он начинал нервничать, когда саннин оставлял их двоих с Мицки или пытался отправить погулять. Старший ребёнок был напуган, потерян и не мог, боялся оставаться без него — отца. Змей смотрел на него и видел, чувствовал его желание ухватиться за родителя и расплакаться. Чтобы Орочимару его успокоил и всё решил. Исправил. Змей и сам бы не отказался, чтобы кто-то успокоил его и вернул всё на место. Но единственным взрослым тут был он, и это он отвечал за детей. Потому когда они оба — Лог и Боруто — были на грани того, чтобы разреветься, он призвал старую знакомую змею, чтобы она присмотрела за младшим, а старших детей оторвал от кушетки и увёл в свою комнату отдыха. Он ничего не говорил, просто заставил их снять обувь и затащил на свою большую подушку. Он лёг и уложил их по бокам от себя, обняв, прислонив руками к груди. Лог на секунду замер, вслушиваясь в мощный стук сердца, а потом разрыдался, вцепившись в его одежды. Боруто сперва держался, но быстро сдался поглаживаниям по голове и тоже заплакал. Орочимару молча лежал и обнимал детей, пока они выпускали свои эмоции. Он не раз объяснял им ситуацию, что это нормальная фаза для Мицки, после такого потрясения, но это не отменяло того факта, что смотреть на такого опустошённого ребёнка было невыносимо больно. Потому он давал выпустить им эмоции. Им нужно выплакаться, успокоиться и собраться с новыми силами, чтобы вернуться к змеёнку. И, помня про то, что старший теперь очень нуждается в нём, да и Боруто тоже нужна поддержка, он остался неподвижен и спокоен, когда дети, выплакавшись, немного задремали. Да и ему эта передышка не помешает, потому он тоже расслаблялся, слушая как мирно бьются сердца. После была ещё одна беседа — о том же, что это один из периодов в восстановлении Мицки, что нужно спокойно к этому относиться и больше уделять внимания своему состоянию, чтобы не скатываться в истерики. Нельзя забывать о себе. Особенно, когда Мицки они нужны здоровые, полные жизни, чтобы вернуть к жизни его. Дети, вроде как, прониклись словами, но к Мицки Орочимару сегодня их уже не пустил. Пусть Лог и нервничал, но саннин только потрепал по голове и сказал полностью привести себя в порядок, а сам вернулся в палату к младшему сыну. Змеёнок по-прежнему был безразличен ко всему, но Орочимару всё равно подошёл и нежно погладил светлые волосы, пуская немного успокаивающей чакры — такие мелочи и позволяли в будущем выбраться из состояния апатии. И всё, что нужно, это терпение у любящих людей, которые заботятся о таком несчастном человеке. Терпения у змея было достаточно. Хватит и на себя и на троих детей. На Суйгецу и Карин, вероятно, нет, но это уже их проблемы, потому он не сдерживался, пока выговаривал мечнику за испоганенные образцы. И не то, чтобы так саннин отыгрывался на нём за свои нервы, но косячить этому несчастью действительно не стоило. Так что всё было заслужено. Вечером, когда работа уже была закончена, а Мицки спал под действием успокоительного, змей лёг рядом с ним, обнимая ребёнка. Сейчас от него, конечно же, не будет никакой реакции, но понемногу забота и поддержка будут возвращать его к жизни. И, когда к нему вернётся сознание, он будет помнить эти мелочи, помнить, что его любят. Потому Орочимару обнимал его и нежно поцеловал в спутанные волосы. После того, как саннин отправил их отдыхать, Лог совсем растерялся. Узумаки кажется тоже, потому что они вдвоём застыли в коридоре, где их оставил Орочимару. Они не представляли, куда себя деть — не хотелось ничего. Если раньше в них кипела злость, бессилие выворачивало нервы, то после слёз и очередного разговора не осталось ничего. Было опустошение, словно всю душу вынули и перемешали органы, совершенно лишив организм и разум понимания происходящего. Ещё и усталость навалилась на плечи, заставив прислониться плечом к стене. Узумаки рядом так вообще сполз на пол каким-то невменяемым телом. Внезапно Лога прошило осознание — с ними сейчас почти тоже, что и с Мицки. Они жутко устали, испугались, извелись и сломались, от бессилия, впав в истерику, и сейчас просто перезагружались. Внезапно это понимание так легко проникло в пустой от мыслей и чувств мозг, что Лог чуть сам не съехал по стене на пол. Сразу стало просто. Спокойно. Это передышка. Да, с Мицки всё сложнее, но так его чувства, эмоции спасают себя, давая время восстановиться. Да, это тяжело — смотреть на такого, словно неживого брата, но это временно. Это как выдох. И он нужен им всем. Оставаться без отца не хотелось — очень хотелось подойти к нему, как в детстве, и стоять рядом, обнимая ногу, пока он будет работать. Но сейчас родителю нужно позаботиться о младшем, а Логу — отдохнуть. И Боруто тоже. — Ей, — он дождался, когда Узумаки смог выйти из оцепенения и посмотрел на него. — Давай пойдём отдохнём, это правда нужно. Как и Мицки. — Почему ты так спокоен? — Вид у младшего был совсем растерянным, а ещё и синяки под глазами были огромными и вызывали такое же огромное чувство жалости. — Это всего лишь пауза. У Мицки сейчас тоже — ему нужно восстановиться от тех… Истерик. А нам нужно отдохнуть от переживаний. — Он вздохнул и медленно пошёл прочь — вести долгие разговоры не было сил, да и не хотелось, если честно. — Просто подумай над этим — нам всем нужна передышка. Считай, это как паузы в игре, и просто займись чем-то, что тебя восстановит. — Внезапно вспомнилось, как Мицки рассказывал, что Узумаки очень любит играть в разные игры на приставке. Может такое сравнение ему поможет, но сейчас Логу было не до того, чтобы вести с ним беседы. Первый раз ему действительно хотелось закрыться в комнате и лечь в кровать, ничего не делая. Конечно, побыть с отцом было бы приятнее, но он нужен Мицки, потому он просто разлёгся на кровати, ни о чём не думая и ничего не делая. Подобное было в новинку, но пока чувства были неплохими. Мыслей не было. Через час лежания телу всё же надоело, и он встал и принялся заниматься своими мечами — шлифовать и полировать, как всегда в такие непонятные моменты. Потом он медленно, плавно перемещался по комнате, перетекая с одной стойки в другую, водя лезвием меча замысловатые узоры. Плавно и неторопливо. Это было сродни медитации, а не тренировке, и эта плавность, размеренность наполняли спокойствием каждую мышцу, душу. В мыслях была странная, хорошая пустота и покой. Лог застыл на какое-то время в последней стойке, слушая, как звенит тишина и покой, как растекается по каждой клетке тела. Удивительное чувство. Хорошее. Вернув на место меч и приведя себя в порядок, он лёг в кровать — спать не очень-то и нужно, но закрепить состояние покоя такой приятной ночной дрёмой хотелось. К тому же вечером к нему пришёл клон отца. Лог сразу же это понял, но был рад. Особенно, когда родитель, поняв, чем он занимался, улыбнулся и сел рядом на кровать, плавно запуская пальцы в волосы. Они не говорили — не было нужды. Орочимару осторожно, любовно гладил волосы сына, а сердце Лога совсем успокаивалось и теплело от нежности и любви отца. Он и не заметил в этих мягких чувствах, как погрузился в такой же ласковый сон. Боруто ещё долго сидел на холодных плитах коридора, когда Лог ушёл, думая над его словами. Только вот всё равно ничего не хотелось — внутри было противно, тянуще пусто, будто выдернули душу. Но прислушаться к словам было нужно — Орочимару и Лог не ошибались в этом. Вот только не хотелось, и он заставлял себя подняться и пойти на улицу. К удивлению, в небе было слабое солнце, а ветер даже был немного тёплым. Узумаки долго стоял перед входом, пока разум всё же не заставил тело двигаться. Спросив у Ямато, где здесь город, он медленно побрёл туда — не очень верилось, что подобное ему сейчас поможет, но так сказали змеи. Потому он шёл. Дома он бы побежал в бургерную, на поезд, к Шикадаю и ребятам, он бы затерялся там, но здесь ничего не было, потому оставалось только наведаться в город. Эта деревня была меньше Конохи, и вокруг неё не было стены — дома просто внезапно начинались хаотичной россыпью, сгущаясь ближе к центру и наползая там друг на друга. Всё было таким пёстрым, смешанным, словно ребёнок смешал в одну кучу все игрушки и вещи, что были на столе. Постройки были очень разнообразными, и старые дома прижимались к новым многоквартирными застройками. Вот только всё это не было выше пяти этажей. Однако всё равно цепляло глаза. Было много тусклого, серого камня и зелени трав и кустов, но вывески, навесы, украшения на этом фоне пестрели ещё ярче. Словно конфетти разных форм и размеров, разбросанные по серой земле. Это было так ярко и головокружительно, что у Боруто даже глаза заболели, и он совсем потерялся в таком пёстром водовороте. Люди, как и везде, безостановочно смешивались в потоки, галдели, но здесь было очень много навесов для кафе, тележек с едой и много музыкантов, танцоров, разных фокусников и игроков. Всё это двигалось и бурлило, несмотря на то, что временами начинался дождь. Люди не особо обращали на это внимание, продолжая двигаться по улицам несдержанным, бурным потоком. За всё это время Узумаки совсем отвык от гама и людей, потому совсем растерялся от всего этого разнообразия — всё пестрело, шумело и заставляло взгляд и мысли скакать испуганными зайцами. Бурлящая жизнь захватила и утащила его с собой. Немного оклемался он только тогда, когда поток людей вытолкнул его под один из навесов кафе, и там Узумаки надолго застыл, пытаясь отдышаться. К счастью, кошелёк, который он положил во внутренний карман куртки, сразу же как примерил её, всё ещё был там, и Боруто смог купить перекусить, чтобы хоть как-то успокоиться. Фиолетовый рис с курицей и соленьями был очень вкусным, Узумаки даже не расстраивался, что не мог поесть бургеров. Пока он обедал, то наблюдал за движением, жизнью людей, и постепенно некая лёгкая паника сходила, и этот поток снова захватывал его. Полдня он провел на улицах деревни Звука, разглядывая диковинный устрой и наслаждаясь этой энергией движения. А к вечеру, с дальней стороны деревни, где редели одноэтажные домики, нашлось озеро. Он долго любовался на воду, под темнеющим небом, слушая как немного затихают звуки в преддверии ночи. Но даже так, жизнь всё равно продолжалась, и тусклые лампочки горели почти на всех улицах, музыка звучала уже в разных кафе, а не на улице, но закрываться и останавливаться ещё никто не собирался. Пусть поток людей поредел и успокоился, но жизнь всё ещё продолжала бурлить, окрасившись ночной тьмой и светом ламп. Временами шёл дождь, и Узумаки порядком вымок, но на душе был покой. Будто целый день он провёл, развлекаясь с друзьями. Внезапно он понял — именно этого ему не хватало. Шума и движения жизни. А теперь, насытившись чувствами, энергией деревни, он словно ожил и пустота заполнилась мягкостью жёлтых уличных ламп и тихим, неразборчивым галдежом из окон и дверей кафе. В душе был покой. В пещеры Боруто возвращался уже за полночь, когда на улицах оставались только самые стойкие. Было хорошо, спокойно и тепло, даже, несмотря на усилившийся дождь и мелькающие молнии. Было убеждение, что теперь он справится со всем, что эта пауза вернула его к жизни. И ещё у него была идея, что можно сделать для Мицки. Утром, горя своим энтузиазмом, лишь иногда зевая от бурной ночи, Узумаки заставил Лога вытащить из недров их запасов и оборудования кресло. И, под удивлённый взгляд старшего, Боруто почистил его, застелил пледом, достал самую красивую из имеющихся подушек — Карин милостиво отдала — и нацепил на ручки цветы. Орочимару довольно улыбался, когда такой оживший Узумаки легко усадил проснувшегося, но ещё безразличного Мицки в кресло, укрыл вторым пледом и покатил кресло на улицу. Небо было хмурым, как и всегда в это время года, но сейчас были лучи солнца. И потому гулять с Мицки было хорошо. Узумаки толкал кресло, рассказывал свои впечатления от деревни, смеялся и шутил с Логом. Часто они оба гладили по рукам и плечам Мицки, пытаясь передать тепло. А когда начал капать мелкий дождь, Лог раскрыл большой, красный традиционный зонт над головой младшего, и они продолжали гулять под мирный стук капель о ткань. Время от времени это тепло они разбавляли шутками, разговорами и дымом. Но и молчать в это время было прекрасно. Уютно. Каждый день они собирали Мицки и вывозили его на прогулку, каждый вечер они успокаивались тихими прогулками и сигаретами. И занимались собой, когда оставляли заботу и Мицки на другого. И теперь в сердцах постоянно было тепло. Покой и мягкая тишина. Где-то глубоко в тёмном сознании Мицки зажглась такая же маленькая, тёплая искорка. Как от огней на палочке, что как-то зажёг Боруто перед его обессиленным лицом. Из золотых глаз медленно стекла слеза.