Слом

За этим всем страхом, болью за Мицки, они так ни про что и не вспомнили. Им, конечно, звонили, но Орочимару просто устало и холодно посмотрел на Суйгецу, и тот больше не появлялся рядом с не важными новостями. Лишь когда ко второй ночи в подземелья настойчиво пробился Ямато, саннин собрался и позвонил Хокаге. Убийство и разрушение замяли быстро — Шикадай всё объяснил, и ничего серьёзного Мицки не натворил, только забор пострадал, а умерший был совсем не «хорошим человеком», так что за это тоже ничего не было. Хотя последнее Орочимару и не интересовало вообще. — Мицки не вернётся. — Холодно проговорил он в трубку, устало закрывая глаза. Пусть седьмому кажется, что безразлично, лучше так, чем змей покажет слабость и неспособность справиться. Ни с собой, ни с ситуацией. — Мне жаль, что всё так… Плохо. — Змей промолчал — это его тоже не интересовало. — Позовёшь Боруто? Надо бы поговорить с ним. — Он спит. — Змей солгал, даже не думая — парень был слишком разбит случившемся, слишком переживал, не отпускал Мицки и даже есть толком не мог, не то что разговаривать. Он вообще был в тихой панике, как и Лог. — Слишком перенервничал и отключился. Завтра. Узумаки оставалось только смириться с этим, а Орочимару и детям только снова ждать и глотать лекарства. Надеясь, что хотя бы они выберутся из этой тоски. Боли. И потом смогут вернуть Мицки. Днём Боруто разумеется позвонил домой. На удивление трубку взял отец — парень неслабо этому удивился, но среагировать нормально не смог. Только сломано сказать, что с ним всё хорошо и он останется с Мицки — саннин уже отправил в Коноху Карин, чтобы она забрала из их дома все вещи, что остались. Так что Боруто ни о чём больше не думал. Однако он совсем не ожидал, что скажет Наруто. Что — «стоит вернуться домой». Оставить Мицки. Оставить его. Боруто просто оцепенел от этого, в ушах засвистело, а в голову ударило сердце. Мигом стало холодно. Он задрожал. Отец ещё что-то говорил, но Боруто не слышал, он снова задыхался. Он кое-как бросил трубку на место дрожащими руками и осел на пол, стараясь хоть как-то дышать. Его всего колотило, вымораживало и дышать совсем не получалось, ещё и слезами захлестнула паника. Он задыхался от этого всего, разум беспомощно орал, а Боруто просто рыдал, захлёбываясь судорожными вдохами и слезами, сотрясаясь от дрожи. Он долго паниковал, задыхался там, пока не начала раскалываться голова от боли, и он заставил себя встать и, цепляясь за стены, пойти обратно в палату к Орочимару. К счастью, в коридоре его нашла Карин, принёсшая вещи, и дотащила до места. Саннин сделал всё сам и на пару часов Боруто счастливо отключился, провалившись в небытие. А потом, всё ещё ловя боль от паники, позвонил домой, сказав, что не вернётся. Ни за что. Седьмой что-то пытался возмущаться, но Боруто не слушал, опять положив трубку. И вернулся в палату к Мицки, что всё ещё спал. Это время было очень тоскливым, и никто из них так ничего толком и не сделал, не оправился. Саннин что-то механически делал с инструментами, позже, правда, всё же взявшись за какие-то документы, что не нуждались в сложных мыслях, Лог невидяще пялился по полчаса на одну страницу, а Боруто в потолок и приставку, проигрывая раз за разом. И на Мицки. Все они подолгу замирали и смотрели на спящего — словно бы спокойного — Мицки. Жаль лишь, что на деле это было не так, и когда ночью Мицки очнулся, он в панике вцепился в первого, кого увидел — Орочимару. И зарыдал. — Домой. Я хочу домой. Не хочу один. Пожалуйста. — Кричал и ревел он в приступе, отчаянно цепляясь за отца. Содрогаясь от страха. — Мицки, послушай, слушай — ты дома. Дома… — Саннину пришлось несколько раз это повторить, крепко держа ребёнка за щёки и заглядывая в совершенно несчастные, испуганные и сломанные глаза. Змеёнок плакал, захлёбывался этим, но всё же как-то смог оглядеться и, узнав дом, хоть немного расслабился. Он уже не так боялся, но было очень больно. Так что он и дальше скулил. Лишь уже после утра, забывшись неспокойным сном. Хорошо, что до этого Орочимару вытянул из него много чакры, и змеёнок ничего не разрушил. Однако эти слёзы, эта паника точно значили только одно — они вернулись в начало. Саннин тяжело вздыхал и с болью смотрел на старшего и Боруто, что тоже начинали истерить. Но двигаться не решался — слишком чутко спал Мицки, слишком испуган был. Так что детьми занимался Суйгецу, что не решался даже бурчать что-то, кроме — «выпей», «подними рукав», «всё, ложись». А потом Хозуки исчез, и они снова остались в тихой тоске. Только когда они немного успокоились, Орочимару заговорил, что нужно вернуться к прежнему — не оставлять Мицки одного и заботиться. Так же много, как и в начале. Дети это и так понимали, но так оно звучало как план, и, если не давало надежду, то хотя бы настраивало. Так что, они успокаивались, как получалось, выдыхали и снова заботились о разбитом Мицки. Слишком напуганном, слишком слабом. Змеёнок снова до жути боялся одиночества и не мог ни на секунду остаться один. И никуда не хотел выходить. Даже вставать с койки. Они снова обращались с ним нежно, тихо, осторожно говорили и не отпускали. Мицки дрожал и смотрел жалобно, цепляясь за них и болезненно прижимаясь. Боруто старался улыбаться и обнимал его, обещая, что поможет ему справиться. Они так же снова дежурили по очереди, и когда Боруто был свободен — он выходил на улицу и бежал. Далеко и долго, ни о чём не думая, и пока не устанут ноги, пока он не сможет дышать. Потом он начал понемногу тренироваться с клонами, а позже они вымещали энергию и освобождали мысли, сражаясь с Логом. Снова курили по вечерам. В тишине. К концу второй недели их отпустил этот надрыв из-за случившегося, и они вполне спокойно, осознанно, вернулись к этому знакомому ритму, обычаям. А Мицки всё так же дрожал, не в силах кого-то отпустить и что-то сделать — скулил побитой зверушкой. Только, в этот раз он всё осознавал, и ещё и от этого ему было больно, но сделать что-то всё же невозможно. И он только лежал и держался. Слушал. Существовал, где-то в зависшем страхе. Но Боруто в этот раз был решительнее — он хотел вернуть его в то нежное состояние, в котором Мицки был последнее время. Потому улыбался, нежничал и снова привёз то самое кресло и осторожно усадил туда дрожащего змеёнка. И они втроём пошли на улицу. Ямато нигде не было, солнце светило спокойно и тепло. Только Мицки дрожал и Боруто всё время шёл сбоку, держа его за руку, Лог, толкая кресло, держал брата за плечо. В этот раз парни не отвлекались почти ни на что — по очереди уходили отдохнуть, заняться собой, но Лог не шёл в деревню, а Узумаки даже не звонил домой. Лишь к концу второго месяца вспомнил и извинился перед мамой. Но Мицки так и не оставил. Просто не мог — ему было больно и снова начиналась паника, как только он представлял, что уйдёт. К тому же, змеёнок перестал дрожать. Он всё ещё боялся, стоял слишком неуверенно, будто была сильная травма ног, и теперь уже точно никогда не мог остаться один, но перестал дрожать всё время. В глазах всё ещё была боль и страх, но Узумаки, и все остальные, были уверены, что Мицки поправится. Хотя бы настолько, чтобы не бояться всё время. А потом Мицки приснился кошмар. Сначала он метался во сне, заплакал, а потом и вскочил, смотря совершенно безумными глазами, и вцепился в Боруто. Он кричал что-то бессвязное, слов совсем было не разобрать — так его захлестнул ужас. И трясся от страха, холода. Он совсем ничего не понимал, полностью поглощённый жутью, и только цеплялся за Боруто. Укол сделанный быстрым Орочимару отключил его за пару минут, и Мицки наконец-то расслабился, обмяк на кушетке. — Не оставляй меня. — Перед самой отключкой на секунду вернулся он к разуму, с отчаяньем смотря на Узумаки. И уснул. Боруто сам потом разрыдался — так было больно от этих слов и взгляда. Это почему-то слишком сильно выворачивало его сердце, и Боруто практически не отходил от Мицки, даже в туалет очень быстро и редко бегал, пока змеёнок не проснулся. Сперва он был сонным, не понимал, а потом воспоминания вернулись и он снова тихо заплакал. Не в истерике, но горько. Боруто долго его утешал и гладил. У самого сердце болело от такого. От того — каким несчастным и виноватым был Мицки, когда закончились слёзы. Он долго молчал на вопросы, не решаясь сказать, а потом тихо выдохнул, что приснился кошмар — Боруто ушёл. Пропал и оставил его одного. В этих тихих словах, в голосе Мицки было столько надрыва и боли, что у Боруто дыхание перехватило. — Я тебя люблю Мицки. И не оставлю. — Слова сорвались с его губ как-то мимо мозга. Наверное, от самого сердца и боли за Мицки. Змеёнок от этого глаза неверяще распахнул, а потом снова немного заплакал и спрятался лицом в одеяле. Но… Что-то словно отпустило. Ему стало лучше, будто часть страха ушла. Хотя, конечно, что-то не сильно изменилось — змеёнок снова был измотан слезами, все ещё слаб и напуган, но всё же немного легче стало. Он даже дал себя привести в порядок — отвести в душ и расчесать потом влажные волосы. Хоть так же молчал и держался за руку. За руку Боруто. Узумаки неимоверно радовался тому, что ему хоть как-то стало лучше, и он сам всем сердцем хотел исполнить свои слова. К тому же после того Мицки снова будто сделался таким же мягким, и Узумаки совсем не хотел от него уходить. Но всё же отдавал время Логу и Орочимару и шёл заниматься собой. Но всё равно, всё время перед глазами стоял тот момент. И много других, когда Мицки улыбался, прижимался к нему и хватался. Как смотрел — тепло-тепло. И только через несколько дней до Боруто дошло, что такого он сказал. Неловкость мигом затопила голову. Но он радовался. Был взволнован, но счастлив, хоть стыд и душил до горящего лица. И с ним обрушилось понимание — он ни капли не солгал, сказал чистую правду. Боруто любит Мицки. По-настоящему. Всегда и навсегда. Это понимание приносило такой прекрасный покой и тихое счастье, что он чувствовал себя словно в каком-то мягком сне. Но с другой стороны — оглушало. Мицки ведь не девчонка. Как такое возможно, чтобы Боруто его любил? Но ведь любил же. Он ещё несколько дней мучил себя этими мыслями, разрываясь между правильным чувством счастья и разумом. При Мицки он улыбался как обычно — только немного больше теперь было трепета, сильнее чувства и разум отключало — а потом, занятый собой, шокировано бродил кругами. Хотелось и закричать от радости, и заорать в подушку от неловкости. И, в конечном итоге, измучившись и ни до чего не додумавшись, он пришёл к тому, кто хоть как-то поможет разобраться. Кто выслушает. И сам же долго молчал в нерешительности и смущении, царапая ногтями стул, на котором сидел, пока Орочимару в тишине занялся какой-то работой с компьютерами. Время от времени саннин поглядывал на него и украдкой улыбался, но ничего не говорил, когда Боруто резко отводил взгляд, и краснел. Каждый раз словно больше. Но всё же изнервничавшись и совсем высушив горло от волнения, Боруто смог рассказать всё, что думает. — Я люблю Мицки… — Тихо, хрипло, и совсем не то, в итоге, выдохнул он. Ну, вроде как то, что нужно, но в голове у него была долгая речь, объясняющая всё, а вышло что-то нервное. Пусть и правильное. — Я знаю. — Спокойно отозвался Орочимару и мягко сощурился. Боруто сперва опешил, запаниковал, а потом подумал про те слова, что сказал плачущему Мицки. Наверное, саннин не так понял, и надо объяснить более правильно. Но Узумаки не успел собраться с мыслями, как змей шокировал его следующими словами: — Вы давно так друг на друга смотрите. Боруто своем растерялся. Давно — это получается саннин понял всё ещё вперёд самого Боруто? Стыдно немного. Неловко точнее. А потом сердце замерло — друг на друга. Они. Оба. И Мицки тоже. Мицки его любит. Узумаки аж снова задохнулся и на пол бы сел, если бы не стул, но и по нему он растёкся, совершенно оглушённый пониманием. Это было так хорошо, что голова закружилась и пусто звенела какой-то невероятной радостью. Как же хорошо. Он сам не понял, как улыбаться стал. Совершенно по-глупому наверно, потому что щёки болеть начали. Но потом это немного отпустило — счастье — прекрасно, но они ведь по-прежнему оба парни. Боруто снова впал в тяжёлые мысли, замешательство. — А… Ну… мы же парни… Как так может?.. — Может. Хоть и сложно. В нескольких планах, но тебя ведь не волнуют слова других, верно? — Боруто кивнул, как-то непонятливо, но кивнул. — Я не так много знаю про эту тему, не в моих интересах было, но кое-что тебе найду и позже… расскажу. Но пока, Мицки всё ещё ранен. — Тут уж они оба слегка вздрогнули внутренне, неуловимо печаль наполнила мысли и похолодила сердца. — Да, к тебе он очень тянется, но не дави на него. Подожди. — Я и не собирался, он же такой… Хрупкий. Грусть совсем перекрыла его радость, закрывая её где-то глубоко внутри. Стало очень, очень больно, что он не может просто забрать боль и страх Мицки. Чтобы Мицки хотя бы не держал кошмар. — Ты можешь ему помочь, осторожно. Он ведь за тебя держится. От этого сердце снова встрепенулись, а мысли понеслись пёстрыми картинами — Мицки, правда, за него держался. Смотрел так особенно. Это окрыляло Боруто, снова вернуло решимость и успокоило. Он прямо посмотрел в золотые глаза Орочимару и кивнул, улыбаясь. Саннин улыбнулся в ответ. Одобрительно. Конечно, Боруто не стал ничего делать. Вот так сразу. Он всё так же осторожно обращался с любимым, что всё ещё был слишком хрупким. Ранимым. Просто теперь он был по-особенному нежным, внимательным. Касался больше, по-другому чувствовал. И гораздо больше проводил с ним времени. И всегда что-то приносил — цветок, конфету или булочки и ещё какие-то сладости. Делал омлет, даже когда Мицки не просил, потому что знал — он это любит. И ещё, стал сам читать ему книги по ботанике, хоть сам не всё понимал. Лог из-за этого как-то растерялся, обиделся словно, но Орочимару его быстро забрал и, наверное, объяснил всё, потому что Лог не вернулся тогда. И долго курил. Узумаки потом нашёл его в их обычном месте и с кучей бычков под ногами, и сам пристроился рядом, тихо куря. А потом они там молча стояли, привалившись к скале. — Будь с ним осторожен. Он ведь из-за того мужика здесь… — Проговорил Лог, после долгой тишины. Боруто облегчённо выдохнул — брат принял его любовь — и прислонился головой к его плечу. — Я знаю. Не хочу его обидеть как-то, он же такой… нежный и хрупкий. Мягкий. Удивительный. — Он сам поразился тому, как ласково прозвучали эти слова, а потом Лог склонил голову и прислонился щекой к его голове. — Заботься о нём и дальше. — Тихо проговорил брат, и Боруто услышал его лёгкую улыбку. Радость. — Обещаю. А ещё через день, наконец-то, с ним поговорил Орочимару. К несчастью, чего-то типа книги не было, и ему просто пришлось слушать всё нужное, задыхаясь от жара смущения. Он даже почти ничего не видел и плохо слышал, когда змей объяснял, как мужчины занимаются любовью с мужчинами. Было очень стыдно. Боруто сидел абсолютно красный и на ватных ногах потом кое-как сбежал в комнату, повалившись на кровать и ни о чём не думая. Это было слишком. И говорить на следующий день с Орочимару тоже. Но, позже он всё же признал, что это было к лучшему — так он узнал всё просто и самое важное. Вряд ли бы книжка была такой информативной. Так что Боруто смирился, но всё же предпочитал не вспоминать тот разговор, чтобы не умереть от смущения. И посвящал себя Мицки. Он сперва боялся немного, что не сможет вести себя как обычно, смущался, но, когда видел эти золотые глаза, что нуждались в заботе, всякие неуместные мысли уходили из головы. Было совсем не до такой любви, когда Мицки, наконец-то, перестал дрожать и хоть немного нашёл силы, чтобы самому подняться с койки и немного прогуляться — всего лишь до входа в подземелья. А потом он так устал, что не смог там стоять и вернуться обратно. Так что там Боруто усадил его себе на колени, а обратно нёс на руках и говорил, как замечательно Мицки справился. Что и дальше сможет стать сильнее. Про то, что у него случился откат и возвращение в самое начало, Мицки никто не говорил, а заботились и поддерживали, как в первый раз. И ещё через неделю Мицки пошёл на прогулку сам. Вернее, без кресла. В этот раз он не был таким разбитым физически, что не мог ходить, но всё же он был слишком слаб психически и потому тело плохо слушалось — будто заледенелое. И двигаться ему было тяжело, он постоянно останавливался и прижимался к Боруто или Логу, что крепко держали его, не давая упасть, и вели дальше. Держали и вели его, так, что Мицки понемногу снова оживал.