***
хорошо на этом мосту, тут дышится так просто, лёгкие чистым воздухом набиваются, не дымом сигарет или жженой шины. в голове не отдаёт свистом мимо проносящихся машин, лишь тишина, та, с которой сережа так редко встречается. серёжа стоит у перил моста, смотря на воду, и не чувствует ничего темное полотно под названием ночь накрыла город. акума всегда предпочитал больше ночь, чем день. что-то было в ночи завлекающее, поэтому сбитый режим для сережи стал привычным, едва ли не родным. вообще кто придумал этот режим — почему все следуют ему — не понятно. у акумы свой режим. наступает такое время, когда надоедает просто все. надоедает, мешает, пугает, наводит только на одну мысль. мысль о побеге. от реальности, от людей, от тяжелого и ненужного, на самом деле, быта. даже от себя. только вот страшно, потому что здесь все, а там — ничего. проезжающая единственная машина тормозит за спиной акумы. хлопает дверца автомобиля и кто-то идет в сторону парня. забавно, что тот приехал сюда. — ты ебнутый? — первое, что прилетает сереже в лоб. — с хера ты тут один сидишь? — ты тоже сюда один приехал, — напоминает акума продолжая стоять к тому спиной. — я из-за тебя сюда рванул, — кладет руку на плечо, заставляя обернуться, и посмотреть на него. — как ты, — хочет спросить акума, но его тут же перебивают. — зенли, — ну, естественно, ебучее приложение и ебучие мозги акумы, которые забыли отключить, а лучше удалить нахуй эту геолокацию, по крайней мере, сейчас. — нахера? — он действительно не понимает. нахера? нахера пиздовать к нему? нарушать его ночную идиллию. — ты, блять, ни на звонки не отвечаешь, ни на сообщения. я боялся, — кир осекается. — боялся, что я попытаюсь, как тогда? — акума наконец поднимает свой взгляд и режет им как ножом. — да, — выдыхает тот. сережа хочет усмехнуться, но ком в горле не дает. чувствовать себя немощем — уебищно, но с киром все не так. он ощущает впервые за долгое время чувство уже давно чуждое для него — человеческое волнение и заботу. в последний раз такое было, когда акума был ребенком, когда мать еще не пила — в том самом беззаботном детстве, куда акума всегда хотел вернуться. никто не называет это слово, но они оба понимают, о чем речь. они никогда не поднимали эту ситуацию потому, что обязательно бы обожглись, но сейчас наступила ночь. именно ночью люди скидывают все амплуа и представляются перед луной обнаженными и чистыми, такими, какие они есть на самом деле, без масок и поддельных эмоций — это и заприметил сережа, и это одна из причин, почему он так любил и ненавидел ночь. — знаешь, мне тогда сон приснился, — громко сглатывает курсед и продолжает: — что с тобой что-то случилось. и я рванул. просто без задней мысли. я думал, что ты посмеешься надо мной и скажешь, что все это пьяный бред, а оно вот как вышло, — чешет затылок, будто бы глупость сморозил, но нет: для акумы это не было глупостью. этот чистосердечный монолог обратился в пулю, пробил броню и покрытое толстым слоем льда сердце, разрушил целый айсберг, потому что в застывших глазах напротив творится нечто неладное, совершенно неведомое, но одновременно глубокое. сейчас кир смотрит в его глаза, молчит, но, кажется, что это молчание говорит о большем, нежели пустые слова; сейчас необъяснимая, но прочная связь между ними, о который точно ничего не известно ученым. в этот миг вселенная останавливается, прекращает движение, словно хочет отдать пару минут этим двоим. дать простую возможность утонуть в друг друге, точно в океане без дна. — ты замёрз, — замечает курсед, как тот слегка подрагивает в своей толстовке. — так согрей меня, — и кир ловит резко в свои объятия и прижимает к себе крепче. так и стоят греются. если быть честным, нихуя не тепло, но им абсолютно на это похуй, потому что каждый из них наслаждается теплом. человеческим. столкновение двух противоположных планет вместе с непредсказуемой средой обитания, шагнуть на которую кажется не столько жутким и рискованным, сколько необъяснимым, неизвестным. если сделать шаг вперед, вступить в чужой мир, а также оставить собственный изученный до последней молекулы позади, в таком случае будет ли возможность возвратиться назад, к исходной точке. удастся ли выкрутиться из того, что влечет металлическими цепочками к себе так до одури привлекательно, отчего решение оставить собственную планету не кажется больше оплошностью. желание поддаться адскому соблазну пронзительно призывает к действиям, мелькающий риск тянет и манит, а акума больше не копается в собственном и без того помутневшем уме, никак не анализирует и явно плюет на будущие последствия. в глазах его уже нет ничего, кроме желания, он уже не думает, куда приведет его эта дорога. он провода своих принципов выдергивает из розетки. точка возврата стерта. кнопка отмены сломана. кир губами сережу исследует, пальцами хорошо волосы на затылке оттягивает, а сережа стона не сдерживает. акума прогибается в спине под его руками, дышит часто и сбивчиво, и, словно почувствовав это, кир снова прижимается к нему, скользит ладонями по талии и спине, касается пальцами ключиц, гладит шею, скулы, щеки и губы. сережа сам целует, прижимается губами к губам. они целуются долго, долго-долго, пока не начинают задыхаться, и не могут больше сдерживаться впервые не хочется как во снах. не хочется как под алкоголем. сереже хочется чувствовать, чувствовать и чувствовать — оказывается, намного приятнее находиться в трезвом уме. он все считал, что это эффект алкоголя, стадия опьянения, потеря рассудка — только все оказалось совершенно не так. и это не было похоже ни на что из того, что он вообще испытывал ранее. это было настолько прекрасно, настолько волшебно, и так чертовски прекрасно — что он даже не заметил, как возбуждение начало распространяться по всему телу. акуме кажется, что он одновременно и в раю, и в аду, потому что ему, блять, настолько хорошо, что перед глазами возникают белые пятна, но вместе настолько плохо, что хочется повеситься. курсед пальцами легонько дотрагивается кожи, и как бы невзначай чертит дорожку до ремня брюк. акума ловит легкую панику — они, блять, стоят на мосту и прижимаются к друг другу. господи, хоть бы нигде камер не было бы. кир почувствовав его смятение, берет его за руку, и взглядом указывает на свой корвет — зовет. и взгляд его мягкий, не давящий, говорящий. говорящий о том, чтобы сам принял решение. показывающий, что если он не захочет — он может не идти. всё только с его согласия и желания. и акума кивает. он никогда не был столь откровенным с киром. никогда не говорил о том, что хочет, никогда не просил. просто кир каждый раз понимал его. кир мягко гладит бедра, сережа прикрывает глаза, выдыхая шумно, томно и настолько сладко, что курседа это возбуждает неимоверно. сережа смотрится чертовски очаровательно, невинно и вместе с тем горячо. акума пытаясь поудобнее усесться на коленях, ерзает, и кир кладет свою ладонь ему на поясницу, резко пододвигая ближе. кажется, акума чувствует под собой, как проезжается по стояку курседа. то, как акума переменяется в лице, а брови хмурятся и изгибаются — поистине великолепное зрелище. вот вроде перед киром тот, кто каждый день чьих-то матерей трахает — только все это оказалось в интернетах. а в реальной жизни скромный мальчик, не знающий, что такое эти ваши сексы и с чем их едят. стягивает ремень, а дальше только джинсы и ширинка. расстегивает молнию и стаскивает джинсы не до конца с акумы, который для удобства приподнял таз. возбужденный орган уже виден через серые боксеры. ныряет ладонью в его бельё, сжимает напряжённый член. сережа дрожит, не зная, что делать. он чувствует, как его начинает потряхивать, как сбивается дыхание. у акумы от прикосновения мурашки по всему телу, он вздрагивает и невольно выгибается, прижимаясь пахом к руке кира. живот втягивается от каждой манипуляции курседа. акума чувствует, как он вжимается в него бедрами, и как рука кира двигается на его члене. он не может поверить, что кир может быть таким. что он может делать с ним такое. эти татуированные руки, которые лапали его во снах. лапают его в реальности. акума двигается на бедрах кира. красиво, пластично, как те девушки в порно. трётся, изгибается от ощущений рук кира. от каждого движения импульс. кир шипит от ощущения давления на свой член. курсед чувствует, как собственное возбуждение неприятным, тяжелым грузом скопилось внизу живота. но акума скорой разрядки боится, как открытого огня, держится изо всех сил за последние нити, пока в теле продолжает вырабатываться нещадное желание и от того, как курсед увеличивает темп, скользя вверх и вниз по возбужденному органу. он почти ломается эйфория буквально в нескольких шагах накапливается в крови, в глазах темнеет, а из горла вылетает хриплый, задыхающийся стон. его щеки покраснели, на лбу испарина, ресницы подрагивают, а язык часто смачивает губы. через пару минут акума вспоминает про возбуждение кира, упиравшееся ему в ягодицу: смотрит вниз откровенно потерянно, поднимает взгляд, всем лицом кривится в извинении, а кир на это лишь слегка улыбается. в глазах акумы откровенная потерянность, уязвимость, растерянность. он не знает, как себя вести, не знает, что делать. только знает, что хочет доставить такое же удовольствие курседу. акума трясущимися руками лезет расстегнуть его ширинку. сереже придает уверенности меняющиеся эмоции на лице кира. акуме нравится такой его взгляд — блуждающий, мутный, бешеный и тягучий. только сережа лишь касается замка на ширинке и убирает руки для того, чтобы слезть с коленок кира и опуститься на коврик автомобиля кир напрягается всем телом, когда слышит, как молния ширинки расстегивается с характерным звуком, а акума обдаёт горячим дыханием нежную кожу чужого живота, акума робеет, но все же стаскивает боксеры и немного неловко обхватывает член, делает движение на пробу. курсед шалеет от его едва ли не девственной неопытности, смущения. вверх-вниз, пару раз совсем медленно, чтобы посмотреть, как краснеет головка. а после он вовсе убирает руку от члена, гладит яйца, перекатывая их в руке. и все-таки решается. прикасается губами к головке. прикосновение — и волна жарких мурашек сбегает по позвоночнику кира до поясницы. серёжа сосет. очень осторожно. аккуратно. нежно. нерешительно. не торопясь. курсед ощущает его взгляды тайком на себя, однако хрен он покажет, что тот что-то делает не так. старается заглотить как можно глубже в попытках сделать ему приятное, слегка давится, когда головка входит слишком глубоко в глотку. он отчаянно цепляется двумя руками за руль, поддаваясь бёдрами вперёд. чёрт бы побрал его пухлые губы. — ох, блять… акума вскидывает вопросительно брови, мычит, вбирая его член в рот. кира перетряхивает. смекает фишку, мычит уже на проверку, и в следующее мгновение киру хочется волком выть. все же, кир, не выдерживает, кладёт горячую ладонь на затылок акумы, начиная давить на его голову, чтобы взял по самое основание, быстро, так, как хотелось ему, так, как желал только он. акуме, кажется, в кайф от осознания, что эти, черт бы их побрал, татуированные руки зарывающихся его волосы. парень шипит, ощущая, как острые зубы касаются нежной пульсирующей плоти и, черт возьми, не сдерживается, только ощущает затапливающее все внутренности наслаждение и взрывается оргазмом, наблюдая сквозь пелену, как белесая сперма пачкает губы. «пиздец» — проносится у обоих в голове.***
если не можешь принять решение, то подбрось монетку. где орел будет первым вариантом, а решка вторым и ежели не понравится, что выпал орел — значит решение подсознательно уже приняли в другую пользу. жалеть, что не сделал так — поздно. акума утопает в осознании, что сам все испортил. осознание, как набирающее обороты цунами, гигантские волны, порождаемые мощным воздействием некогда контролируемых чувств, которые мало того, что затопят все на своем пути, но и разрушат, превратят препятствия в щепки — убьют. заберут жизнь акума сам подпустил, добровольно хоть и неосознанно, разрешил забраться к нему в душу и управлять ею. дергать за ниточки, как гребаную марионетку. только, марионетка неживая, ей наплевать, кто ей управляет, это просто кусок полена в форме куклы, а акума живой, самый настоящий, сколько бы он ни говорил, что мертв внутри. физически — жив. он чувствует чувства. в тот день акума действительно пустил все на самотек. отдался моменту. чувствам. сердцу. сережа все еще боится обжечься этого пугающего слова и чувства «влюбленности». поэтому зовет все это помешательством, потому что это не так страшно называется. потому что привык к этому. потому что акума помешан на стримах, на доте и фильмах — значит можно добавить еще один пунктик под названием «курсед». пить он перестает, потому что впервые ощущает, насколько может быть хорошо в трезвом уме и рассудке. алкоголь действительно — зло и яд в одном обличии. он сам лично в этом убедился и уже не на примере своей матери, а на своем. возможно, если бы они не валялись в обнимку в пьяном угаре — всего этого не было. странные чувства одолевают акуму. летит монетка. решка — лучше бы этого не было. орел — пусть все остается как было. решка. акума понимает, что не доволен. понимает, что все-таки лучше орел. кажется, сережа нашел способ понимать свои чувства.***
дышать становится легче после осознания и переваривания информации. только жить — труднее. на мост приходит ежедневно. геолокацию не забывает отключить. приходит сюда не с целью подумать о прыжке вниз. с целью насладиться тишиной, ночью и спокойствием. понять насколько же он трус, ведь последняя переписка с единственным человеком, который его хоть как-то волнует — две недели назад. та самая переписка: «по пьяни» «дружеский минет». акума несколько раз за день выделяет эти сообщения и каждый раз появляется кнопка удалить у всех. хочется нажать, только, вот удалится все это из переписки, а не из головы. жаль, что до сих пор не придумали ту штуку из фильма «люди в черном» — жить было бы куда проще. нажал на кнопочку — избежал позора. больше тусоваться начинает с мишей и никитой. как оказалось, оставаться в полном одиночестве — пугающе. раньше такого за собой не замечал, ведь всегда был рядом доставучий двухцветный — не всегда физически, больше метафорически. сейчас, он будто бы остался один на один с миром брошенным маленьким ребенком, не приученым ко взрослой жизни. — ебланы, может чем-нибудь займемся? скука ебанная, — ставит на блокировку телефон кусакабе, и переводит взгляд на них двоих в ожидании предложений. акума сам не против чем-нибудь заняться, а чем не знает, поэтому минут десять бездумно лазит в своей галерее. — может быть. только не ебу чем, — отвечает никита. — плюсую, — акума решает отвлечься от галереи и подать признаки жизни — никакого от вас толку. фильм? — предлагает самое типичное кусакабе. — по-видимому, от тебя тоже, — насколько бы просмотр фильма ни был банальной идеей, они все равно копошатся, чтобы сесть и посмотреть или пересмотреть что-нибудь. вернее, копошатся никита и миша, а акума как лежал на диване с телефоном в руках, так и остается — ждет пока те усядутся. никита склоняется и заглядывает в сережин телефон, в котором открытая галерея с фоткой и вдруг выдает: — кир чет вообще тильтует, — шепча, невзначай упоминает его и кивает в сторону фотки открытой. акума забывает, что у него телефон не заблокирован и открыта фотка с курседом. это не было умышленно — он не смотрел на эту фотку, грустно вздыхая, просто листал галерею и так получилось, что остановился именно на этой. — чего? — акума глупо глазами хлопает. блокирует телефон. — бухает всю неделю. говорил я ему го мы все соберёмся и выпьем. так и тильт может быстрее пройдет. он бухой че-то промямлил и сбросил. еще че-то мямлил про тебя. — что? — спрашивает акума, никита лишь одаривает его непонимающим взглядом и акума продолжает: — что он сказал? эм, про меня. — чел, честно не ебу. я ж сказал, что промямлил. нихуя не понятно было. — бля, — бубнит себе под нос акума. — хуй знает, че у вас там происходит, но, блять, оба заебали. поговорите, что ли, — взгляд сережи смотрит, кажется, куда-то в пустоту, он медленно кивает. — о чем пиздите? — кусакабе наконец притаскивает ноутбук из другой комнаты. — о том, какой фильм глянуть. никита так быстро переключается, перескакивает с темы на тему, что сережа аж завидует. у акумы так не получается. вероятно, в нем что-то трескается после упоминания кира. трескается из-за клокочущей под ним концентрации болезненных ощущений души. хрустальное покрытие пропускает рубиновые струйки, они медленно выплескиваются на поверхность сквозь крошечные отверстия, окрашивают сочным оттенком, пропитывают с двух сторон градиентом, но акума держится. — что? — приходит в себя от того, что миша возле лица руками машет. в чувство приводит. — твой голос решающий, — по-видимому он пропустил разгорячённый спор. те на него смотрят выжидающе, ведь сейчас акума примет решение, проголосует за фильм. каждый надеется на свою победу. только сереже смешно становится, что не знает, о каких фильмах вообще шла речь на выбранном фильме сосредоточиться не получается. как и на стриме. никитины, в рот его ебал, слова засели в его голове. мысли, перебегая мелкими лапками, вскарабкались по телу и закатились возвратно в мозг, не давая акуме спокойно постримить. он не мог сосредоточиться на игре. он ощущал, как они бегают по извилинам, и это его раздражало. у него было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, как пакет с мусором, и вытряхнули. он чувствовал себя так, словно его мозг был набит пылью. пыль, которая постепенно накапливалась и росла, забивая собой все пространство в черепной коробке. пыль была везде, она была повсюду, проникая в каждую клеточку. надо было сосредоточиться на стриме, чтобы не обращать внимание на эти мысли. это было трудно. невозможно. руки сами тянулись к списку зрителей. а глаза сами искали определенного человека. зачем — хуй знает. нет никакой гарантии, что он прям сейчас сидел у него и смотрел на его жалкие попытки отдефать мид. и он находит его в списке. и сразу как-то похуй становится, что на пятидесятой минуте, им снесли по две вышки на каждом лайне и убивать начали по кд. стоит он афк и руинит катку, слыша как тиммейты передают в войсе привет его маме. как-то похуй. уверенность каким-то образом появляется и, кажется, радость за то, что тот его не забыл. за то, что он живой. за то, что он хоть какое-то внимание получил. и акума все-таки сейвит катку и ломает вместе с тиммейтами трон противников. оффает стрим вместе с дотой. срывается с места и ищет свой брошенный на кровать телефон. пальцы заученно нажимают на контакт кира. понимает — сейчас или никогда.akumaqqe
живой
?
охуительно, два дня рожал. ну и еблан. загорается значок в сети, вместе с ним и надежда сообщение прочитано. но отвечать по-видимому никто не спешит и даже не пытается. значок в сети все так же горит ярким пламенем, а надежда с каждой прожданной минутой все больше похожа на тлеющий костер. с каждым новым прочтением своего сообщения все меньше надежды, все больше страха. остается только дождаться, когда он догорит. и вот уже не надежда, а пепел акума жмурится от солнечных лучей, которые пробиваются сквозь щели между неплотно задернутыми шторами. единственная мысль, крутящаяся в голове — пойти и встретиться с киром и неважно как. свистящий чайник и уведомление с телефона — раздражает своим звучанием. сережа берет телефон, и видит стикер с котиком от курседа, и день становится не таким ужасным, и свистящий чайник уходит на второй план.akumaqqe
может
го встретимся, где нибудь
?
zxcursed похасаним?akumaqqe
да
zxcursed тогда летс го на акуме привычные клетчатые штаны и толстовка с аниме. психует из-за прически в итоге заплетает хвостик. опаздывая, вылетает с квартиры запирая за собой дверь. на улице — дождь, холод, ветер. накидывает капюшон и бежит, шагая по лужам. капюшон защищает лицо от капель дождя. он достаёт телефон, чтобы проверить время. на телефон успевает упасть пару капель и акума тут же вытирает его рукавом. он бы и рад остаться в квартире, только сегодня исключение из правил. zxcursed бля чел я кажется опоздаю на минут 1О он не знает, зачем так спешит, ведь только что прочитал сообщение от кира. просто чувствует, что нужно торопиться. хочет успеть. сережа переминяется с ноги на ногу, пока ждет курседа. и наконец вдалеке замечает черно-красную макушку. кир одет в свой привычный лонгслив и штаны. сережа решает пойти на встречу к нему. их разделяет лишь дорога. загорается зеленый цвет и курсед начинает идти к акуме. резкий громкий звук рассекает воздух. акума поворачивает голову и видит автомобиль, летящий на огромной скорости сигналящий пешеходу. машина летит прямо на курседа. кир не успевает среагировать на звук из-за наушников в своих ушах. курсед не успевает ничего сделать. удар. акума просыпается от собственного крика. сережа поднимается на локтях. вокруг всё тихо и спокойно. сердце колотится как сумасшедшее. акума резко усаживается на постель и загнанно дышит. он весь взмокший от пота, майка прилипла к телу, патлы налипли на лоб. сердце бешено колотится в грудной клетке. кажется, он даже вскрикнул. сереже давно не снились кошмары, он совершенно отвык от этого чувства страха, а также дезориентации, когда тебя застаёт настолько стремительный подъём среди ночи. он ещё раз глубоко вдохнул, стараясь привести мысли в порядок, прогнать страх, успокоить сердцебиение. по комнате разливается солнечный свет, это значит, что время близится к рассвету. сережа откидывается обратно на подушку, разглядывая потолок. он всё еще трудно дышит. сережа пытается погрузиться в сон. перед глазами фрагменты из сна. он накрывается одеялом вместе с головой, будто бы это спасёт, будто бы так не станет страшно. но это никак не помогает. едва лишь он начинает проваливаться в дрёму, как вокруг него начинают мелькать картинки из сна. сережу бросает в дрожь и всего потряхивает. он даже неосознанно всхлипывает и тут же затыкает себе рот руками. слезы текут из глаз, и он утирает их рукавом. в какой-то момент он понимает, что больше не может справиться с ужасными мыслями. что его трясет от одной мысли смерти курседа. от одной мысли потери. близкого человека. ему страшно. очень страшно. в груди сердце бьется быстро-быстро, словно пытаясь вырваться на волю. в голове бьется одна единственная мысль: убедится, что этот еблан живой и все это лишь ебучий сон. акума открывает диалог и истерически усмехается, читая свое последнее сообщение отправленное киру.akumaqqe
сын шлюхи
отвечай
решает подождать минут десять. создавая для себя личный ад в продолжительности десяти минут. а после звонит. первый раз. второй раз. третий. седьмой. десятый. пятнадцатый раз. и все пятнадцать раз слышит ебучие «абонент вне зоны доступа». не забывает еще раз написать пару ласковых, и накидывая куртку на домашнюю одежду, и выбегает с квартиры. радует единственный факт, что они как-то ключами от квартиры обменялись. в квартире кира витает запах алкоголя. парень снимает куртку и кидает на то, что, кажется, когда-то было стулом — сейчас же больше походит на вешалку для вещей. ищет владельца данной квартиры. он проходит в зал. оглядывается по сторонам, в поиске кира, но не находит. в комнате стоит полумрак. идёт в соседнюю комнату и находит спящего курседа. аккуратно, чтобы не разбудить, садится на край кровати. акума выдохнул, а в голове одно слово крутится: живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. живой. он не спит. открывает глаза. смотрит на него взглядом, который сережа не может понять. серёжа смотрит в глаза парню. не отводит взгляд. смотрит, будто бы хочет запомнить каждую черточку лица. они смотрят друг на друга. сережа чувствует, как краснеют щёки. серёже так хочется что-то сказать. но он просто молчит. от курседа разит алкоголем. ощущение, что у него вместо алой крови течет янтарный виски. злость и трепет — такие противоречивые чувства, которые вызывает курсед — в принципе кир сам большой сгусток противоречий — у меня галюны? — до акумы только сейчас доходит, что он ворвался в чужую квартиру к человеку с которым последние недели не общался. серёжа молча, смотрит на него. не моргает. курседа это сбивает с толку, и он очень осторожно. аккуратно. нежно. легко. касается его щеки. — не галюны, — тихо, но чётко отрицает слова курседа, не сводя с него взгляда. кир начинает что-то мямлить себе под нос. — лучше поспи, — перебивает курседа акума, видя его состояние и тот буквально сразу отрубается. в квартире душно из-за того, что курсед много курил в комнате. в квартире царит полумрак. свет только от торшера, который стоит на тумбочке. акума смотрит на уже спящего курседа, вздыхает и встает с дивана, понимая, что нужно как-то спасать квартиру. не понимая когда успел записаться в мамочки курседа. начинает прибираться. первое, что чувствует кир, когда просыпается — головную боль. первое, что видит кир — потолок. первое, что слышит кир — звуки тик тока с кухни, убеждаясь в очередной раз, что тогда были не галлюцинации. поворачивает голову, видит стакан воды и таблетки, лежащие на тумбочке. из-за такого маленького жеста заботы, улыбка на лице кира появляется сама по себе. выпивая таблетки, курсед, встает и направляется в душевую, попутно встречаясь с акумой взглядами, неловко чеша затылок: — эм, я в душ схожу. — да, хорошо — сережа начинает нервно постукивать пальцами по столу и кир уходит в душ. слыша, как начинает шуметь вода, сережа расслабляется, понимая, что смотреть тик ток уже не может, выключает телефон и залипает в окно. секунд тридцать кир смотрит на ручку двери, не решаясь выйти. считая до трех, дергает за ручку и выходит из душа, вытирая волосы полотенцем. единственная мысль, крутящаяся в голове — почему акума пришел. но сам факт того, что акума здесь вызывала радость. — это странно, — решает первым нарушить тишину кир. — что? — акума будто бы выходит из транса. — все это, — так же загадочно отвечает курсед и добавляет: — ты пришел. — я, — у акумы перед глазами картинкой проносится воспоминания на том самом мосту, как кир делился с ним о своих переживаниях, только сейчас они поменяны местами. — не хватало тебя. мне кошмар приснился. я хотел убедиться, что ты живой. — мне тоже. — что? — мне тоже не хватало тебя, — поясняет кир и снова добавляет: — это странно. — что именно? — таинственность курседа время от времени бесила акуму, особенно в данный момент, когда он хотел поговорить. сережа рассматривает лицо кира, пытаясь понять, не один ли он ощущает странность разговора. — то, что я о тебе все время думаю, — акума думает, что курсед смелее его в тысячу раз, ведь первый решается сказать о своих чувствах. — у тебя тоже, — сережа судорожно вздыхает. — это странное помешательство? — помешательство? — повторяет слово за акумой, будто пробуя его на вкус. — ну, можно сказать, да. — это странно, но мне нравится это помешательство, — акума тоже решается на рискованный шаг, решается быть смелым. — почему ты пил? оба понимают, что между ними дохуя недосказанности. оба боятся реакции друг друга, но оба хотят правды такой чистой, искренней, светлой и непорочной и, кажется, именно этот момент самый подходящий, чтобы поменять их историю. либо в худшую, либо в лучшую сторону. — мне тоже. — отвечает кир, игнорируя вопрос. акума кусает свои губы до крови, выглядя так, будто хочет сказать что-то важное, но все так и не решается. и у кира внутри кричащие слова рвутся наружу, он хочет их произнести, признаться и сдаться полностью, чтобы ноша стала легче, история обрела новый запоминающийся момент: — ты мой мозг отравлял. я думал, что виноват во всем алкоголь и вся эта хуйня, но блять. я видел, как наши взаимоотношения летят в пизду. я пытался, пытался их восстановить, построить границы, но блять, проблема была в том что мне действительно нравилась вся та хуйня что мы с тобой делали, — акума не следит за своим развязанным языком, не одергивает себя больше и не запирает ликующее сердце, что блестит от мелодии свободы, бьется об ребра звонко, совсем не глухо, как это было раньше, взаперти. оно отбивает благозвучный ритм, музыкальный. акума молчит с задумчивым видом, ведь теперь пытается правильно подобрать слова. ему всегда трудно давались серьезные разговоры, но ради курседа — готов постараться. только кир решает прервать его мозговой штурм и сам начинает говорить: — я никогда прежде такого не испытывал, даже близко, блять. и до сих пор не могу найти этому нормальное определение. но сам факт того, что я не только хочу ощутить твои губы на своем члене, но и хочу чтобы ты просто обнимал, разговаривал. я, ну, просто хотел чтобы ты был рядом, окей? я могу спутать ту хуйню которую я чувствую, но это вроде называется влюбленностью, ну, знаешь я гуглил... и, кажется да, точно, я влюблен...в тебя, — к концу монолога у кира начинает подрагивать голос. непрочная льдина покрывается трещинами вплоть до крохотных кусочков и выпускает кровавый океан за границы берегов, он выливается гранатовым водопадом, беспощадно топит, заливает, пока прочная клетка для изнывающего сердца ломается, распадается и освобождает скованный прутьями орган, то, что кричит мучительно, оглушающе, удушающе. это так странно и непривычно. у серёжи в груди всё переворачивается. он не знает, что делать. сердце отбивает чечётку, а в горле пересохло, потому что наконец приходит осознание. осознание ситуации и своих чувств. и осознание того, что кир не только смелее его, но и намного умнее и сообразительнее. потому что слово «помешательство» разбивается на части и превращается в «влюбленность» от которого так старательно бежал сережа, от которого максимально шифровался. и сейчас понимать, что это не помешательство, а влюбленность в кира — не так боязно. потому что ощущение что он не один, присутствие дорогого человека и его признание делает все не таким уж страшным. у акумы водоворот из мыслей и впервые он не боится захлебнуться в нем, ведь полностью уверен, что руку ему подадут — его спасут. кир первый прикасается к горящему слову «влюбленность». и акума понимает, что если это сделал кир то и он сможет. — я, кажется, тоже влюбился. и это оказывается не так страшно. это слово не обжигает и не оставляет никаких ожогов. оно приятно греет, создавая уют и комфорт. — но те сообщения о том, что это все по пьяни? — акуме никогда так не хотелось ударить себя — я еблан. они ничего не значат. — ты еблан, — подтверждает слова акумы курсед. кир целует его в губы. серёжа в ответ накрывает губы парня своими и отвечает на поцелуй. они оба не замечают, серьезного отчета себе не отдают, пока в них пробуждается не просто желание попробовать отношения со всеми вытекающими, а настоящая жажда окунуться в чуждую им влюбленность, которая может превратиться в настоящую любовь. оба чувствуют, как в них все начинает меняться.