Давай поженимся

Сознание возвращается медленно и будто бы нехотя. Сначала приходят звуки, неясные и приглушенные, как сквозь толщу воды - какой-то противный мерный писк и гул голосов в отдалении, потом запахи - хлорка и лекарства, а в следующее мгновение Игорь с ужасом понимает, что не может вдохнуть и распахивает глаза. От яркого света все плывет и смазывается, он моргает и судорожно вскидывает руку, чтобы дотянуться до лица и понять, что же его, сука, душит, но рука - предательски тяжелая и непослушная, - остается на месте, словно бы она и не Игорю принадлежит вовсе. Становится еще страшнее, но окончательно впасть в панику Игорь не успевает, потому что лица касаются прохладные ладони, а сразу после легкие наполняет наконец воздух, смешанный с густым запахом свежескошенной травы. - Да тихо ты, не дергайся, - негромко говорит Петя, нависая сверху и закрывая Игоря собой от режущего глаза света галогеновых ламп. - Ну и напугал ты меня, дядь, пиздец как напугал. Лежи смирно, сейчас врача позову. Игорь едва уловимо кивает и послушно замирает, снова прикрывая глаза. Если врача, то значит, он в больнице. Уже неплохо. Интересно, сколько он тут провалялся? И самое главное, насколько же все херово, если Петя так фонит беспокойством? Мысли вялые, путаются и ускользают от Игоря, будто склизские верткие рыбины, сорвавшиеся с крючка и норовящие нырнуть обратно в воду, и он покорно позволяет им это сделать. Потом все, а сейчас нужно просто сконцентрироваться на дыхании и не дергаться, как велел Петя. Спустя несколько минут запах травы снова заполняет комнату вместе с торопливыми шагами и негромкими голосами. Один петин, другой Игорю незнаком, и он усилием воли снова приоткрывает глаза, чтобы эти двое не решили ненароком, что он тут снова выпал из реальности. - Ну что, Игорь Константинович, с возвращением в мир живых, - чуть насмешливо обращается к нему врач, замечая беспомощно расфокусированный взгляд, а потом сочувственно добавляет: - Потерпите немного, сейчас мы убедимся, что все в порядке с показателями, и свет можно будет погасить. Глаза пока можете закрыть. Игорь мычит что-то невнятное, но упрямо продолжает таращиться, пытаясь сморгнуть с глаз мутную пелену. Поначалу получается не очень, но через пару минут темные размытые силуэты становятся четче, а после мир вокруг наконец окончательно приобретает внятные очертания, и первое, что Игорь видит - это бледное петино лицо совсем рядом. Он сидит на стуле у игоревой больничной койки, склонившись близко-близко и встревоженно смотрит, не отрывая взгляда. Под глазами у него глубокие тени, будто несколько дней не спал, да и в целом выглядит он измотанным и уставшим, будто дневал и ночевал в этой палате черт знает сколько. А кстати, сколько? - Ско… - начинает было Игорь, но голос позорно срывается на хрип, и он беспомощно замолкает, хватая ртом воздух. Петя тут же оборачивается к врачу, уткнувшемуся в монитор у изголовья, и быстро спрашивает: - Воды можно дать? - Нужно, - отзывается тот добродушно. - Только не спешите, понемногу давайте. Сейчас не больше пары глотков, а дальше по состоянию. Подорвавшись, Петя торопливо шагает к подоконнику и возвращается с ополовиненной бутылкой, а потом, присев обратно на свой стул, отвинчивает крышку и осторожно прикладывает горлышко к игоревым губам. Быть беспомощным, как младенец, откровенно бесит, но сил на подвиги у Игоря все равно нет, так что он послушно отпивает два разрешенных глотка и облизывает пересохшие губы, стараясь вложить в свой красноречивый взгляд как можно больше благодарности. Со своими загонами он как-нибудь договорится, а сейчас не нужно быть свиньей, тем более, что Петя вообще не обязан с ним носиться. Но он здесь, смотрит обеспокоенно, придерживает его за затылок, чтобы не облился к херам собачьим, и выглядит так, будто ничего особенного не происходит. Будто бы это совершенно обычное дело - оказаться посреди ночи в больничной палате коллеги, с которым знаком от силы месяц. - Легче? - спрашивает он, отставляя бутылку на тумбочку, и когда Игорь неуверенно кивает, обращается уже к врачу: - Ну что, док, как у нас дела? - Гораздо лучше, чем я опасался. Завтра утром нужно будет анализы сделать и швы проверить на перевязке, но я бы не переживал слишком сильно, - отзывается тот спокойно, а потом продолжает, выключая наконец аппаратуру с громким писком: - Наркоз отошел хорошо, ЭКГ в норме и никаких проблем я не вижу. Руку не тревожим, жидкость пока дозируем, чтобы не вызвать рвоту. Сейчас еще проверим реакцию зрачков, и я вас оставлю. - Спасибо, - с явным облегчением выдыхает Петя, косясь на Игоря и расслабляясь. Игорь же благоразумно помалкивает и едва уловимо морщится, когда врач оттягивает его веки и светит небольшим фонариком прямо в глаз. Дергается непроизвольно и замирает, когда его пальцы, сжавшие одеяло, неожиданно накрывает прохладная узкая ладонь. Впрочем, исчезает она до обидного быстро, и когда врач выключает свой фонарик, удовлетворенно хмыкнув, Игорь успевает заметить, как Петя смущенно отводит взгляд в сторону. Хочется рявкнуть “верни как было”, но во-первых, голосу своему Игорь все еще не доверяет, во-вторых, они тут не одни, а в-третьих, черт его знает, как Петя среагирует на такую ультимативную просьбу. Не исключено, что и вовсе сбежит, а этого Игорь хочет меньше всего. Сладкий и свежий запах лета, исходящий от Пети, успокаивает, и лишиться его из-за собственной дурости Игорь не имеет ни малейшего желания. Наоборот, хочется пропитаться им насквозь, чтобы перебить местную больничную вонищу, а еще - у Игоря куча вопросов, на которые неплохо было бы получить ответы в самое ближайшее время, но здравый смысл подсказывает, что если он Петю сейчас напугает, то останется с носом. Поэтому приходится держать себя в руках и лишь жадно втягивать ноздрями воздух, пропитанный таким привычным уже запахом. Когда они остаются в палате вдвоем, Петя снова поднимается со стула и, заметив, как Игорь нервно дергается, успокаивающе тянет: - Да угомонись ты, я никуда не ухожу. Свет выключу только, чтоб глазам полегче было, - и, дойдя до выключателя, признается: - У меня тоже от этих ламп скоро нервный тик начнется. Еще немного - и рехнусь от этого эпилептичного моргания, так что лучше уж интимный полумрак. Все равно светает уже. Погасив свет, Петя возвращается и, скрипнув стулом, садится снова рядом. Помолчав немного, он вздыхает и тихо спрашивает: - Ну ты как вообще, герой? В полумраке лицо его сливается в одно сплошное белое пятно, однако Игорь, упрямо вглядываясь в знакомые до боли черты, все же различает, какой усталый, но вместе с тем спокойный у Пети взгляд. Прислушавшись к себе, он честно признается: - Так себе. Руку не чувствую левую, - выходит тихо и сипло, но на этот раз голос его хотя бы не подводит. Хочется ехидно добавить, что даже когда его прокатил на капоте один угонщик пару лет назад, Игорь не чувствовал себя так хреново, но силы стоит поберечь, поэтому он коротко уточняет: - Сколько я здесь валяюсь? - Три дня, - отвечает Петя, а потом, вздохнув утешительно добавляет: - Да ты не ссы, нормально все будет. Сам же слышал, что врач сказал… - А ты здесь сколько торчишь? - перебивает его Игорь, решив отложить обсуждение своих прогнозов на какое-нибудь далекое или не очень потом. Горло предательски пересыхает, но Игорь на это не обращает внимания. Ожидаемо после трех дней под аппаратурой и капельницами, переживет. Сейчас куда важнее было понять, показалось ли ему, что Петя у его кровати оказался не случайно посреди ночи или же он просто принимает желаемое за действительное. - Три дня, - помявшись немного, глухо говорит Петя, выпрямляясь на стуле. Свет от уличного фонаря падает на его лицо, выхватывая из темноты чуть приоткрытые искусанные губы и нахмуренные брови, и прежде чем Игорь успевает еще что-нибудь спросить, он скрещивает руки на груди и решительно добавляет: - И пока ты не назвал меня идиотом или еще какую-нибудь хуйню не сморозил, я спешу тебе напомнить, что ты чуть не откинулся у меня на руках в буквальном смысле. Я обосрался, ты не представляешь как, Игорь. От дела меня все равно отстранили, другому следаку передали. Спать я не мог, нервы сдали, поэтому варианта было два - либо вмазаться до отключки, либо караулить, пока ты соизволишь продрать глаза. Я выбрал меньшее из зол, как видишь. Значит, не показалось. Игорь судорожно вдыхает, чувствуя, как запах клевера становится гуще, и с какой-то совершенно несвойственной ему нежностью шепчет: - Петь, я… - Головка от хуя, - раздраженно огрызается Петя, подаваясь вперед. - Ты только вот херню не начинай нести, ладно? Я и без тебя знаю, что нужно было зубами в это дело вцепиться и не отдавать никому, но Прокопенко меня прижал, сказал, что опыта у меня мало. Я должен был эту суку поймать. Из-под земли достать нахуй, потому что она… Ну ты понял, короче. А я еблан. Петя замолкает, и весь его вид говорит о том, как он собой недоволен, но Игорю впервые, пожалуй, в жизни совершенно и кристально похуй на то, кто будет закрывать дело и кому достанутся лавры. Не плевать ему на то, что Петя, не спавший толком три дня, сидит сейчас рядом и из-за этого загоняется, поэтому он, усилием воли подняв с постели правую, не пострадавшую руку, опускает ее на петино колено и мягко говорит: - Да и черт с ней, - а потом, прочистив горло, добавляет, осторожно подбирая слова: - Я другое хотел сказать, Петь. Я ценю, что ты здесь. Самое приятное пробуждение в больничке за последние несколько лет. Обычно всем насрать. Петя смотрит на него долгие несколько секунд, удивленно моргает, а потом разражается тихим и по-настоящему счастливым смехом. - Ой, да пошел ты, - бросает он, наконец отсмеявшись, и, заметив, как Игорь чуть поморщившись, сглатывает, заботливо предлагает: - Давай еще водички, если блевать не тянет. Кивнув, Игорь неловко приподнимается над подушкой, проклиная свое непослушное и одуревшее от наркоза и обезбола тело, и тут же расслабляется, чувствуя, как петина рука легко подхватывает его под спину. Обжигает прохладой голую кожу, не прикрытую больничной сорочкой, греет что-то глубоко внутри. Если бы Игорь наперед знал, что так безнадежно влюбится, он бы ничего не стал менять. Он бы в точности так же пропал с головой, познакомься они с Петей еще в Москве, как того хотел Юрий Андреевич. Носу ведь не прикажешь, он своей жизнью живет, но вот Петя вряд ли бы был от него в восторге, зная, что Игорь - это выбор отца. Да, возможно, он бы точно так же сейчас сидел рядом, в этой палате, но не потому что так сильно этого бы хотел, а потому, что считал бы себя обязанным бдеть у койки будущего супруга. Кто знает, сколько искренности было бы в его словах и прикосновениях? Скорее всего, не очень-то и много, ровно столько, чтобы не выглядеть черствым упырем. А так Игорь уверен абсолютно, что все это принадлежит ему - и взгляд этот ласковый, и до странного крепкие для омеги руки, не позволяющие завалиться назвничь, и даже мимолетное прикосновение прохладных пальцев к заросшей за несколько дней щеке. Игорь успел узнать его достаточно, чтобы понять: Петя тоже к нему неровно дышит, пусть и пытается изо всех сил не спалиться. Получается у него так себе, на троечку с натяжкой, но Игорь благородно делает вид, что ничего не замечает. Они обязательно разберутся с этим как-нибудь попозже, когда Игорь будет в состоянии разговаривать не только односложными предложениями, а пока можно просто расслабиться и получать удовольствие от того, что кому-то на него не плевать. Нет, не так. Не кому-то, а именно Пете. - Может, домой поедешь и поспишь? - тихо предлагает Игорь, когда Петя отставляет бутылку и помогает ему устроиться поудобнее. - Утром поеду, - отмахивается Петя в ответ и поправляет одеяло. Жесты его рваные и чуть заторможенные, совсем умаялся, бедняга. Нужно и впрямь его выпроваживать, как бы ни хотелось обратного. - Утром все пробки соберешь, - Игорь вздыхает и, прислушавшись к себе, продолжает уже чуть настойчивее: - Езжай, а? Меня все равно рубит. А утром, если захочешь, вернешься. Поразмыслив, Петя нехотя кивает. - Ладно. Уснешь - и я свалю. Все равно в душ надо, как от помойки воняет, - задумчиво тянет он, а потом, будто бы с собой торгуясь, добавляет: - Бульона тебе привезу. Ну и док там что-то про овощные пюрешки говорил, вот, будешь “Фрутоняню” жрать и думать над своим поведением. - В смысле? - слабо улыбнувшись, переспрашивает Игорь, уже предвкушая очередную колкость, и Петя, разумеется, не разочаровывает. - В коромысле. Любишь под пули бросаться, люби и кабачки протертые лопать, - заявляет он, тоже улыбаясь. Улыбка буквально озаряет его уставшее лицо, и в предрассветных сумерках кажется, будто Петя светится изнутри. - Уже осознал и преисполнился стыдом, - отшучивается Игорь почти шепотом, на что Петя лишь хмыкает: - Похвально, но от кабачков это тебя не спасет, - а потом откидывается на спинку стула и мягко добавляет: - Спи давай, тебе полезно. Поелозив затылком по подушке, Игорь послушно прикрывает глаза и неожиданно осознает, насколько же на самом деле устал. Будто бы вагоны разгружал, а не проснулся меньше часа назад. Ватное и до сих пор непослушное тело расслабляется моментально, и Игорь чувствует, как стремительно уплывает куда-то в темноту, безбрежную и безмолвную, точно космос. Прохладные пальцы убирают со лба челку и гладят по щеке, и Игорь безотчетно уже жмется к ним ближе, ласковым и осторожным, не желая отпускать это ощущение невероятной близости. Кто знает, когда еще удастся отхватить столько тактильности от скупого на прикосновения Пети? Последнее, о чем думает Игорь, прежде чем окончательно отключиться, так это о том, что ладонь его Петя со своего колена так и не сбросил, вот она, плотная джинса, такая шершавая под рукой, чуть потертая и мягкая. И если ради такого стоило словить пулю, то так тому и быть, Игорь ни о чем не жалеет. Разве что о том, что впервые, кажется, за всю свою карьеру упустил подозреваемую, но и это, в сущности, не конец света. Уже на третий день Игорь отчетливо понимает, что в больнице ему придется задержаться на крайне неопределенный срок, и еще совсем недавно, до встречи с Петей, он бы от такой перспективы точно пришел в ужас. Правдами и неправдами попытался бы выбить себе подобие УДО, допекал бы лечащего нескончаемыми разговорами о выписке и от скуки извел бы весь персонал, чтобы тот мечтал от Игоря избавиться. Рвался бы на баррикады, срался бы с Федором Иванычем, требуя себе свое дело обратно, и гордо дефилировал бы по управлению с рукой на перевязи, воплощая всем собой образ подбитого, но не сбитого с толку охотничьего пса. Он уже делал так не единожды, и всегда прокатывало, но не в этот раз. В этот раз, стоило ему заговорить с врачом о выписке, Петя, сидящий рядом, посмотрел на него, как на идиота, и тоном, не допускающим возражений, заявил, что раньше положенного срока Игорь сможет покинуть стены больницы только через его труп. А потом, ухмыляясь, добавил, что уж однорукого бандита, обдолбанного обезболом, он точно как-нибудь заломает даже несмотря на разницу в габаритах. И под внимательным чуточку насмешливым взглядом, скрепя сердце, Игорь был вынужден признать резонность петиных слов. Смирился с неизбежным постельным режимом и перестал рыпаться. Чувствовал он себя и впрямь неважнецки, дозы обезболивающих врач понемногу снижал от греха подальше, и с каждым новым днем Игорь все отчетливее ощущал, как противно ноет простреленное плечо. Две сложнейших операции на артерии по словам Пети прошли успешно, швы тоже по заверениям медсестер, делающих ему перевязки, выглядели неплохо, но Игорь на все эти бодрые речи лишь морщился и угрюмо кивал, потому что совершенно точно знал то, о чем все вокруг, и даже Петя, пока тактично умалчивают. Руку он по-прежнему почти не чувствовал. Она ощущалась чужеродной и не слушалась совершенно. Реагировала на температуру и прикосновения, но стоило только попытаться пошевелить пальцами или поднять ее над одеялом, как Игоря постигала обидная и пугающая до усрачки неудача. Сначала Игорь молча злился, потом злился уже не молча, то и дело огрызаясь, и лишь когда Петя в ответ на очередной его выебон сорвался и с ледяной вежливостью попросил Игоря завалить ебало и не говниться, наконец не выдержал и признал, что проблема есть и он ее попросту не вывозит. И тогда Петя разом сдулся и принялся объяснять ему, как маленькому, что терпение и труд все перетрут и что подвижность к руке обязательно вернется, прогнозы хорошие, нужно только не пытаться как можно скорее свалить из-под надзора врачей, а строго выполнять все их рекомендации. И Игорь неожиданно даже для себя сдался под этим натиском, окончательно выкинув из головы идею вернуться к работе как можно скорее. Наградой ему была прохладная петина рука, осторожно сгибающая игоревы одеревеневшие от неподвижности пальцы, и теплый, почти ласковый взгляд темных глаз. От лечащего Игорь знает, что если бы не Петя, он бы вообще без руки остался скорее всего. Еще десять минут без жгута - и все, финита, но сам Петя об этом почему-то упорно молчит, словно бы не хочет, чтобы Игорь чувствовал себя обязанным, хотя и без этого поводов предостаточно. Петя приходит к нему каждый день и поначалу торчит в палате с утра до вечера, как курица-наседка в сарае, а позже, когда Игоря переводят в общую, возвращается к работе, но неизменно нарисовывается на пороге около шести, в аккурат когда начинаются часы посещений, и выметается лишь тогда, когда его поганой метлой выгоняет из отделения дежурная медсестра. Впрочем, на исходе второй недели он регулярно засиживается у Игоря уже до полуночи, умаслив широкой улыбкой и конфетами всех сестричек и из назойливого проблемного посетителя превратившись каким-то неведомым образом в любимчика всего отделения. Поначалу Игорю кажется, что это слишком. Да, он Пете явно нравится, теперь уже сомнений никаких, но так все-таки не ведут себя с теми, кто просто нравится. Такой заботы и безраздельного внимания можно ожидать от супруга или, на худой конец, от давнего партнера, но никак от того, кого ты еще полтора месяца и не знал вообще, однако Петю эти условности явно не волнуют. Петя каждый вечер присаживается рядом на неудобном стуле и шепотом, чтобы не тревожить игоревых соседей по палате, долго и со вкусом пересказывает сплетни из управления, а когда Игорь решается наконец спросить, нет ли у него дел поважнее, чем куковать в ведомственной больнице, закатывает глаза и насмешливо советует жрать свой йогурт и поменьше думать за других. В какой-то момент в голову закрадывается мыслишка, что Петя каким-то неведомым образом вызнал о об их со старшим Хазиным уговоре, но Игорь быстро переводит ее в ранг несостоятельных: знай Петя о том, что Игорь весь этот месяц с небольшим присматривался к нему, как к безделушке на витрине, он бы уже рвал и метал, а не заботливо подтыкал Игорю одеяло, когда кто-то из соседей открывал окно. Петя с его вспыльчивым характером точно бы не удержал воду в жопе и устроил бы такой грандиозный скандал, что все отделение бы сбежалось поглазеть на этот цирк, а сам Игорь бы уже вернулся в палату реанимации либо с пробитой головой, либо с ранним инфарктом. Так что нет, Петя точно ничего не подозревает. Да и откуда бы? Хазин-старший точно бы не стал себя так подставлять, рискуя возможностью сбагрить сына в руки какого-то, по его мнению, терпилы, а Федор Иваныч, хоть к Пете и относился с легкой прохладцей, но все же был слишком тактичным, чтобы вмешиваться в чужие дела. Придя к таким выводам, Игорь окончательно расслабляется и больше к теме не возвращается. В конце концов, кто он такой, чтобы отговаривать Петю от этих ежевечерних визитов, которых сам весь день ждет, как нового года или дня рождения. Петя много улыбается, бесконечно пиздит, почти не умолкая, и вовсе не выглядит, как человек, который делает над собой невероятное усилие, чтобы не сбежать при первой же возможности. Так почему же Игорь должен искать повод, чтобы его спровадить? Им хорошо вместе, и Игорь, несмотря на обстоятельства, в какой-то момент понимает, что в жизни столько не смеялся, сколько за эти недели с Петей. Над в очередной раз опиздюлившимся в патруле Цветковым, над дурацким сериалом про ментов, который они смотрят в выходной, когда всех игоревых соседей распускают по домам, и над вовсе несмешными шутками дежурной медсестры, заглянувшей воткнуть в Игоря парочку иголок. С Петей легко и просто, от него веет спокойствием и домом, и Игорь волей-неволей все чаще задумывается, что пора бы уже обо всем ему рассказать самому и не водить больше за нос. Признаться честно, что это он - тот, из-за кого Петя приехал в Петербург, и тот, с кем ему предстоит провести, вероятно, остаток своих дней, потому что хрена с два Игорь его теперь куда-то от себя отпустит. Он давно крутил в голове этот разговор так и эдак, но все не находил в себе смелости, зато находил тысячу отговорок, почему стоит повременить. И ведь почти решился уже, но некстати словленная пуля спутала все карты. Сначала было не до того, в конце концов, палата реанимации - не самое лучшее место для выяснения отношений, а потом Игорь попросту испугался, что Петя, узнав о том, благодаря каким обстоятельствам они на самом деле встретились, дальше попросту слушать ничего не станет и свалит, хлопнув дверью. Развернется и уйдет, оскорбленный в лучших чувствах, а потом все-таки вмажется где-нибудь, привычным способом решая свои проблемы. Этого Игорю хотелось бы меньше всего, а еще - он попросту не знает, как теперь будет дальше жить без ясной петиной улыбки. Поэтому он трусливо молчит, как в одеяло кутаясь в петино тепло, и в откровениях своих не заходит дальше рассказов о том, что после обеда умудрился пошевелить большим пальцем и очень этому рад. Это глупо и по-детски, потому что, чем дальше в лес, тем сильнее отпиздят, но он просто не чувствует в себе сил остаться сейчас без Пети, когда он так нужен. В один из вечеров Петя, вдохновленный и довольный собой, притаскивает Игорю мячик. Обычный антистресс, зеленый и чуть шершавый, но рожа у Пети настолько заговорщически довольная, что Игорь, помирающий от скуки и бездействия, тоже оживляется. Сначала ничего, конечно же, не получается, и Игорь злится на себя так, как давно не злился, но Петя разочарованным не выглядит. Напротив, он полон дурацкого энтузиазма и терпеливой доброжелательности, хотя, как и Игорь, прекрасно знает, что подвижность в руке восстанавливается куда медленнее, чем ожидал лечащий врач. Спустя почти три недели Игорь едва приноровился шевелить пальцами, вся же остальная рука выше запястья до сих пор была ему практически неподвластна, и любая попытка ее напрячь вызывала ужасную боль, которую, стиснув зубы, приходилось терпеть. Однако Петя, судя по его горящему взгляду, надежды не теряет, осторожно вкладывает мячик в игореву ладонь и, заглядывая в глаза, говорит негромко, что нужно постараться, совсем чуть-чуть - и все получится непременно. И Игорь, привыкший посылать в жопу всех, кто лучше него знает, что нужно делать, послушно старается. На третий день, когда кончики пальцев наконец касаются поверхности мяча, он чуть не плачет от облегчения, а потом чувствует, как петина прохладная ладонь накрывает его сжатую вокруг мячика руку. Ты молодец, говорит Петя и улыбается так ясно, что глаза щиплет. В Игоря никто и никогда так сильно не верил, как он. После этого физиотерапия сдвигается с мертвой точки и уже к концу недели Игорь почти свободно двигает кистью. Боль все еще прошивает руку, но теперь она хотя бы вызывает чувство глубокого морального удовлетворения, а не ощущение постыдной беспомощности. А еще где-то внутри разливается жгучее тепло от петиного сияющего и почти гордого взгляда, которым тот награждает Игоря каждый раз, стоит ему только поднять руку над кроватью в осторожном и опасливом жесте. Шаг за шагом они проходят этот трудный путь к игореву выздоровлению вместе, и Игорь, честно говоря, понятия не имеет, как бы он без Пети справился. Нужно завязывать с этим цирком, прекратить дурачить Петю и играть в молчанку, но как это сделать теперь, чтобы не уязвить петину гордость, он попросту не представляет. Отпускают домой Игоря на исходе четвертой недели, и вырвавшись наконец из больничных стен, он чувствует себя самым счастливым на земле человеком. Впереди еще пара недель до выхода на службу, рука мало-помалу перестает висеть безучастной плетью, а Петя, караулящий его у крыльца возле капота своего катафалка, нетерпеливо распахивает пассажирскую дверцу и улыбается от уха до уха. - Ну что - шеф, таксо и домой? - самодовольно уточняет он, когда Игорь подходит ближе, на что Игорь лишь кивает и улыбается в ответ. Дома, наверное, сущий бардак и слоем пыли все покрылось, но на это как-то плевать. Главное, что Петя будет рядом, пусть и в священном ужасе от степени разрухи в его скромном жилище. - Какие новости? - почти светски спрашивает Игорь, когда Петя трогает с места и ловко выруливает с парковки. Ждет, что Петя как всегда примется мандеть на патрульных и ночную смену, но тот внезапно хмыкает и чуть смущенно отвечает: - Дело наше Крылов позавчера закрыл. Поймал эту ловкую стерву наконец. - И ты молчал? - возмущенно ахает Игорь, аж на месте подпрыгивая от неожиданности. Петя лишь плечами пожимает и, не отрывая взгляда от дороги, защищается: - Ну слушай, дядь, я опасался, что ты подорвешься в управление ей в глаза заглянуть, - и, снова хмыкнув, добавляет почти с нежностью: - С тебя бы сталось, долбоеба такого. И в петиных словах определенно есть резон, потому что Игорю бы очень хотелось услышать из первых уст всю историю, однако довольствоваться приходится лишь петиным, хоть и весьма эмоциональным, но до обидного скупым на подробности пересказом. Все оказывается до обидного просто, и, слушая Петю, Игорь не может взять в толк, как они сами не доперли до такой логической цепочки. Впрочем, самолюбие грело лишь то, что майор Крылов тоже в поисках беглянки действовал наобум, тыкаясь во все возможные версии, как слепой котенок - бестолково и бессистемно. И раскопал он истинный мотив и нашел убийцу тоже не от большого ума, а просто потому, что получил на блюдечке с золотой каемочкой те сведения, которые они с Петей добыли, рискуя своей головой. Поняв, что все это время они не туда смотрели, Крылов еще раз опросил семьи погибших, а потом скрупулезно изучил банковские выписки покойников и нашел две крайне любопытные закономерности: все убитые мужчины кроме одного регулярно и от большой любви поколачивали своих жен, и каждый из них, включая того самого статистического отщепенца, по странному совпадению обналичивал одну и ту же сумму в банкоматах ближе к вечеру в день смерти. За это Крылов и уцепился. По камерам проследил путь всех убитых от банкоматов практически пошагово и наконец сорвал джек-пот, крыса такая. На одной из камер в Московском районе рядом с их потерпевшим засветилась девушка, которую Петя подробно описал в своем рапорте. Ну, настолько, насколько сумел разглядеть. Однако этого оказалось достаточно, особенно учитывая тот факт, что спустя полчаса труп мужика нашли местные нарики, рыскавшие в подворотне в поисках закладки. Лицо оказалось в базе. Ирина Васильевна Андропова, двадцать шесть лет, уроженка Петербурга. Ранее неоднократно привлекалась по шестой статье административного кодекса, но не это убедило Крылова в том, что Андропова именно та, кого он ищет. Сама по себе проституция и приводы ничего не доказывали, однако Крылов, преисполнившись энтузиазмом, копнул глубже и нашел-таки связь: в возрасте шестнадцати лет подозревая проходила свидетелем по делу об убийстве своего отчима Андропова Василия Палыча. Виновника тогда так и не нашли, но сейчас все наконец сложилось в единую картину - покойный Андропов был обнаружен с пятью ножевыми неподалеку от своего гаража в переулке, да и орудие совпало. - Ну, знаешь ли, с такими вводными мы бы и сами ее отыскали, да еще и гораздо быстрее Крылова, - ворчливо заявляет Игорь, стоит Пете замолчать. - Целый месяц сопли на кулак мотал, хотя делов-то тут на неделю, не больше. - Нам просто не повезло, что она умудрилась тебя выкосить, - утешительно замечает Петя, резко перестраиваясь и прибавляя газу. Игорь с удовольствием бросает взгляд на его пальцы, сжимающие руль, вдыхает успокаивающий запах скошенной травы и, сдавшись на милость любопытству, спрашивает: - Ладно, а в чем связь? - и, покосившись на Петю, поясняет свой вопрос: - Ну убила она отчима, с хера ли спустя десять лет этой полоумной девице взбрело в голову мужиков резать? Петя удовлетворенно хмыкает. - А вот это самое любопытное. Я поднял все архивные дела, связанные с семьей Андроповых и, угадай - что? - выдержав эффектную паузу и посигналив кому-то отчаянно борзому, чтобы подрезать каддилак, продолжает: - Отчим мать ее бил. Сильно, до скорой зачастую доходило. Ну и ментов соседи вызывали, понятное дело. - То есть перенос - и все? - изумленно присвистывает Игорь, а после, осознав, что что-то тут не сходится, уточняет: - А огнестрел тогда откуда взялся? Такие психи ведь обычно свой паттерн до мельчайших подробностей повторяют, а ты сам сказал, что Андропова только с ножевыми нашли. Или нет? - Не, отчима своего она просто порезала, - поспешно отзывается Петя. - Андропов бухой был в дым, он даже не сопротивлялся. У него, судя по протоколу вскрытия, в крови нашли тогда 2,4 промилле. Ну, сам понимаешь, несложно было напасть и убить. - Так а чего этих было не напоить? - Игорь непонимающе хмурится. В голову его начинают закрадываться сомнения - а ту ли девчонку вообще Крылов повязал, чтобы закрыть дело побыстрее? Развиться в паранойю сомнениям не дает лишь тот факт, что Петя, по всей видимости, тоже в виновности Андроповой уверен, а значит, есть тут что-то еще, чего Игорь не знает, но выяснит обязательно. Вцепится в Петю, как клещ, и не отстанет, пока не удовлетворит свое любопытство. Усмехнувшись, Петя притормаживает на переходе, пропуская пешеходов, и, глянув на Игоря искоса, почти весело поясняет: - Да не повезло ей, дядь. Один язвенник, другой за рулем, третий нихуяшечки не может в койке, как бахнет, а четвертый… Не помню, - дождавшись, пока благообразная старушка с таксой на поводке наконец ступит на тротуар, он трогается с места и добавляет: - Крылов сказал, что есть еще три трупа по профилю без огнестрела, вот те просто бухие были, но мы их с тобой с этим делом по понятным причинам не связали. - А пистолет она где взяла? - не унимается Игорь и, вздохнув, ворчит укоризненно: - Петь, ну чего я все клещами тяну-то. - Через одного клиента купила, - Петя пожимает плечами, а потом почти весело фыркает: - Та еще мразь, между прочим, но не женатый. Только это его и спасло, а то из своего ствола бы и пристрелили. Его Крылов тоже взял за незаконный оборот оружия. Допрос окончен, дядь? Последнее он говорит почти ласково, но с таким невероятным ехидством, что Игорь невольно улыбается, и с нежностью думает, что только ему могло так повезти. Такого ершистого и не умеющего держать язык за зубами омегу еще пойди поищи, но Петю это не портит совсем, скорее даже добавляет очков к его и без того бешеному обаянию. Раньше Игорь никогда не понимал, почему у него никак не складывается с нормальными отношениями, а теперь, глядя на Петю и слушая его колкости, наконец начинает осознавать понемногу. Его всю жизнь бесила покорность, которую большинству омег прививают с детства и пестуют как самую главную ценность. Покорность, смирение и подчеркнуто уважительное отношение к альфе - вот то, что Игоря всегда бесило при общении с потенциальными партнерами чуть ли не с первой минуты знакомства. Пете все это было чуждо, у него язык, как помело, а капельку явно демонстрируемого уважения он наскребает лишь к Федору Иванычу, и ту - вовсе не из-за статуса, а из-за того, что он на петиного отца не оглядывается и за любой косяк чихвостит, а не в жопу целует. Петя не был похож на других омег, с которыми Игорю приходилось иметь дело, этим он его и покорил, сам того не осознавая. Приятно быть на равных и знать, что если тебя занесет, в ответ ты незамедлительно получишь пару ласковых, а не пугливо отведенный взгляд. Игорь знает, характер у него не сахар, и если кто и сумеет с ним сдюжить - так это Петя, никогда не лезущий за словом в карман. Тряхнув головой, Игорь переводит взгляд на дорогу, выкидывая из головы неуместную нежность и желание немедленно покаяться в своем сговоре с Хазиным-старшим, а после, собравшись с мыслями, говорит: - Почти окончен, - и, задумчиво пожевав губу, тянет: - Я только одного в толк не возьму, Андропова за всеми своими клиентами шпионила и вычисляла тех, кто руку на баб своих поднимает, что ли? Жучки оставляла, или что? Версия критики, конечно, не выдерживает, с какой стороны ни глянь, но ведь должна же была как-то их психичка отделять зерна от плевел. Если бы она убивала каждого мужика, который с ней спал, трупов было бы гораздо больше. - Ну ебать ты высокого мнения о ней, - Петя неожиданно смеется, а потом, вздохнув, уже серьезно и с какой-то внезапной грустью продолжает: - Сами рассказывали, прикинь? Проститутки - они же как попы или попутчики, им легко исповедуются как на духу. А тот, последний, ей еще и леща отвесил по привычке, как любимой супруге. Короче, тупая история, я, признаться, ожидал чего-то более остросюжетного. - Да уж не дохуя блокбастер, - соглашается Игорь и, тоже хохотнув, добавляет весело: - Единственный момент, на котором бы зал рыдал и не дышал, это тот, где я красиво и героически уворачиваюсь от пули в лобешник. - Игорь! - от возмущения Петя даже по тормозам бьет, но тут же берет себя в руки и под яростный сигнал сзади, снова набирает скорость. - Прости, - Игорь в ответ лишь виновато хмыкает и, не удержавшись, устраивает свою ладонь у Пети на колене. Он ждет, что Петя хотя бы дернется от неожиданности, но тот будто бы вовсе ничего не замечает, только запах клевера становится гуще, до отказа заполняя салон машины. Откинувшись в кресле, Игорь с наслаждением дышит полной грудью и улыбается, как дурак, чувствуя под пальцами левой, все еще не слишком послушной руки, петино острое колено. Оказавшись в его квартире, Петя озирается и присвистывает. Долго ходит из угла в угол, разглядывая то книги, то виниловые пластинки рядом с проигрывателем, то шахматную доску с так и недоигранной партией. А потом замирает у окна, и Игорь почти ждет, что он сейчас начнет восхищенно поцокивать языком, но Петя бы Петей не был, если бы так поступил. Вместо восторженных речей он оборачивается к Игорю и ехидно интересуется: - Слушай, а ты вообще окна тут моешь или ждешь, пока грязью зарастут до состояния блэкаутов? - и сразу же, заметив пристыженную игореву рожу, легкомысленно отмахивается: - Забей, я не с инспекцией же, просто любопытно. Клининг вызову завтра, пусть выгребают. - Петь, не надо, я сам потом… - смущенно начинает было Игорь, но Петя решительно обрывает его, подходя ближе. - Ну куда ты сам? Тебе еще долго с твоей рукой ничего нельзя будет, а я не настолько мать Тереза, чтобы законный выходной потратить на уборку, - он улыбается мягко, а потом, усмехнувшись, добавляет: - Я от своих часов посещения отказываться не намерен, но и в пылищей этой дышать не хочу, так что, не выебывайся и принимай заботу. И Игорь, соглашаясь с аргументами, нехотя кивает. В конце концов, Петя прав, сам он квартиру в порядок не приведет, так что глупо спорить в заведомо проигрышной ситуации. Петя все равно его переупрямит рано или поздно, так зачем вообще затевать этот бессмысленный спор? Петя в его дом прорастает, как сорняк - легко, непринужденно и безо всяких усилий. Все так же приезжает по вечерам после работы, иногда готовит ужин, громко матеря старую газовую плиту за сучный характер, таскает игоревы растянутые футболки, чтобы понапрасну не мять свои рубашки, и валяется в его кровати поверх пледа, когда они смотрят очередной сериал. Держится будто бы и на расстоянии, принятом в приличном обществе, но при этом умудряется заполнять собой все пространство, пропитывая своим сладким запахом подушку, уткнувшись в которую Игорь и засыпает, когда закрывает за Петей дверь после полуночи. Все это до боли напоминает подростковые свиданки, когда в комнату в любой момент могут зайти любопытные и досужие родители, разве что торопливых и жарких поцелуев не хватает. Петя все чаще касается его, неосознанно за руку хватает, когда на экране какая-нибудь дичь происходит, и утыкается в плечо, когда до слез ржет над абсурдными поворотами сюжета, но лишнего он себе не позволяет. Отстраняется, смотрит из-под полуопущенных ресниц как-то странно, а потом все повторяется снова. От каждого его прикосновения, прохладного и легкого, словно весенний ветер, у Игоря по всему телу мурашки и внутри что-то обрывается. Хочется обнять, прижать к себе и никуда не отпускать больше, но что-то Петю тревожит каждый раз в их близости теперь, когда они остались один на один, и Игорь не давит, хотя, видит бог, как тяжело ему это дается. Значит, еще не время. Значит, было еще что-то кроме рехаба, о чем Юрий Андреевич либо не знал, либо умолчал, сволочь такая. Каждую мало-мальски яркую эмоцию Петя давит в себе с упорством, достойным лучшего применения, но Игорь все равно чувствует, как исходит от него нерастраченное и нежное тепло. Значит, не все потеряно, и рано или поздно Петя оттает окончательно, а пока нужно набраться терпения и наслаждаться тем, что постепенно, день за днем, зарождается между ними двоими. Думал ли Игорь, когда во все это ввязывался, что влюбится, как мальчишка? Отнюдь. Ждал ли он, что Петя, про которого ему рассказывал старший Хазин, может оказаться таким честным, открытым и, кажется, отвечающим Игорю взаимностью? Да ни на секунду. Но вот они здесь, таскают из одной миски попкорн, сталкиваясь пальцами, и как угорелые ржут над браслетом слежения в очередном посредственном отечественном сериальчике. Браслеты, как же, постанывая от смеха, выдавливает из себя Петя, а потом принимается яростно говниться за тему ведомственного бюджета и дыры в нем размером со слона. Игорь согласно угукает и слушает его, как завороженный. Петю он может слушать бесконечно, какую бы чушь и в каких бы выражениях тот не нес, чуть растягивая по привычке гласные. В голову даже закрадывается мысль и вовсе не рассказывать Пете о том, какую роль сыграл его отец в их с Игорем встрече, ведь так все хорошо складывается. Как по нотам, легко и просто, непринужденно и настолько правильно, что даже не верится. Петя так естественно выглядит в его квартире, приползая после очередного тяжелого рабочего дня и вытягивась рядом на кровати, что сердце щемит, а потом все заканчивается. Разом и без объявления войны. Петя пропадает с радаров, не приходит больше и не отвечает на звонки и сообщения. Сначала становится страшно, но в коротком разговоре с Цветковым быстро выясняется, что на работе Петя появляется регулярно, вот только выглядит так, что краше в гроб кладут. Занимается какими-то мелкими кражами, кошмарит всех вокруг и ведет себя, как законченный мудила. Обычный четверг в управлении, одним словом. Попрощавшись с Цветковым, Игорь крепко призадумывается. Мысль о том, что Петя взялся за старое, он решительно отметает, как несостоятельную. Петя изменился, не стал бы он теперь пускать все по пизде без причины, потому что сумел сдержаться даже тогда, когда причина была. Значит, дело не в наркоте, а в чем-то другом. Понять бы еще, в чем именно. Потом приходит пугающая своей неотвратимостью идея, что Петя каким-то неведомым образом узнал обо всем, что Игорь от него скрывал, но в этом случае старший Хазин бы уже, скорее всего, был в курсе и обрывал Игорю телефон. Характер у Пети то еще говно, он бы точно не упустил случая высказать отцу все, что наболело, если бы понял, что из него дурака делают. Да и самому Игорю бы на орехи досталось, как пить дать. Так что эту теорию Игорь со стыдливым облегчением тоже признает маловероятной. Вариантов не остается. Может, и не так он хорошо Петю изучил, раз не имеет ни малейшего понятия, что творится в его дурной голове? И тогда Игорь, решив, что больничный уж как-то сильно подзатянулся, записывается на прием к терапевту. Без справки о пригодности хотя бы к бумажной и непыльной работе Федор Иваныч его даже на порог управления не пустит, в этом Игорь даже не сомневается, но ему нужно туда попасть. Подловить Петю, прижать к стенке и выяснить наконец, что все-таки происходит, потому что других идей попросту нет. Только сейчас Игорь понимает, что ничерта он про Петю не знает, на самом-то деле. Даже его домашнего адреса. И казалось бы, можно позвонить Юрию Андреевичу и поинтересоваться, где именно обитает его сын, тот ведь наверняка в курсе, сам квартиру покупал, однако это кажется Игорю не самым правильным ходом в сложившейся ситуации. Он должен все сделать сам. Сделать правильно, так, как давно уже следовало. Что бы там у Пети не случилось - они со всем разберутся. Игорь в лепешку расшибется, но сделает все, лишь бы снова видеть его рядом с собой. Запах клевера, дурманящий и терпкий, почти выветрился из квартиры за несколько дней, и пора бы его обновить. В управлении шумно и людно, и Игорь, совсем отвыкший на больничном от такого столпотворения, поначалу растерянно замирает. Впрочем, уже через пару минут мозг, почуяв родное болото, принимается по старой памяти раскладывать этот гвалт на что-то более или менее внятное: вот в нескольких метрах Цветков с кружкой кофе что-то весело рассказывает кучке патрульных, неподалеку Ксюша с унылой рожей записывает за скандальной дамочкой под диктовку показания, то и дело уточняя детали, чуть подальше права качает маргинального вида тип в наручниках, и все это щедро приправлено стуком клавиатур и скрежетом принтеров. Тряхнув головой, Игорь решительно шагает сквозь всю эту вакханалию в самый дальний угол и, замерев у Пети за спиной, почти неслышно выдыхает. Петя его будто бы не замечает, сидит за своим столом, сгорбившись, и Игорь бы купился на это дерьмо, если бы не напрягшиеся едва уловимо плечи. То ли шаги услышал, то ли отражение в мониторе углядел, но поняв, что скрываться уже нет никакого смысла, Игорь делает еще один шаг и, наклонившись, негромко говорит: - Петь, пойдем. Разговор есть. Выяснять отношения прямо тут нет ни малейшего желания, потому что, зная петин взрывной характер, рано или поздно они точно перейдут на повышенные тона, а устраивать коллегам первоклассное шоу Игорь вовсе не собирался. Не клоун же он, в конце концов, и не герой отстойной мыльной оперы. Хотелось поговорить наедине, без лишних глаз и ушей, да и Петя вряд ли оценит вынос личного и почти интимного на публику. Он скрытный на самом-то деле и явно предпочтет не тащить нерабочие вопросы в управление. Петя тем временем медленно, будто бы нехотя оборачивается, смотрит внимательно и с бесконечной усталостью, а потом, страдальчески вздохнув, как-то обреченно роняет: - Ну ясен хуй, ты не отвяжешься, - и, снова вздохнув, закатывает глаза: - И на что я только надеялся? - Не отвяжусь, - соглашается Игорь. - По крайней мере до тех пор, пока не пойму, в чем дело. Все еще не выглядящий вдохновленным, Петя неожиданно покорно поднимается со своего кресла, прихватывает со спинки пиджак и интересуется: - Тогда в курилку? Там народу поменьше. Пораскинув мозгами, Игорь качает головой. - К Прокопенко в кабинет, - и поясняет слегка удивленному Пете: - Его все равно не будет сегодня, важные дела. А я там на диване сплю иногда, у меня ключ есть. Какие именно важные дела у Федора Иваныча, он благоразумно умалчивает, чтобы не ронять генеральский авторитет в петиных глазах. Пусть думает, что у него там совещание в верхах какое-нибудь, а вовсе не трудовой наряд на окучивание картошки под строгим теть лениным руководством. Успеется еще познакомить его с четой Прокопенко в неформальной обстановке, если карта удачно ляжет, а сейчас не стоит распыляться почем зря. Вдруг Петя не захочет с ним больше никаких дел иметь вовсе, а Игорь тут Федора Иваныча не за хер собачий сдаст и пошатнет несгибаемо командирский образ начальства рассказами о картохе и тяпках. Петя, коротко кивнув, вешает пиджак на место и первым устремляется к кабинету Прокопенко, будто бы хочет побыстрее со всем этим покончить, и Игорь поспешно шагает за ним следом, игнорируя удивленные взгляды явно заинтригованных коллег. Уже на ступенях обгоняет и, отперев замок, пропускает внутрь, а после закрывает дверь и, опустив жалюзи, подходит ближе. - Как твоя рука? - явно нервничая, начинает Петя, нарушая первым эту вязкую, повисшую между ними тишину. На лице его - бледном и усталом, - появляется вымученная вежливая улыбка, от которой у Игоря больно сжимается что-то внутри. Игорь неопределенно пожимает плечами, чуть поморщившись от ноющей и уже причной боли, и, решив, что светская беседа о здоровье - так себе затея, в лоб спрашивает: - Петь, ты почему от меня бегаешь? Что случилось? Что я не так сделал? И в этот момент, как по щелчку, вежливая петина улыбка стекает с его губ точно смытая растворителем краска. - Да ничего ты не сделал, просто это все неправильно, - вздохнув, крайне серьезно говорит Петя, нервно проходясь по тесному кабинету из стороны в сторону, и, остановившись прямо напротив Игоря, припечатывает: - Я так не могу. - Да как так-то? - непонимающе и растерянно тянет Игорь, совсем сбитый с толку. Он много раз за последние пару дней прокручивал в голове этот разговор, но поворот оказался настолько неожиданным, что хоть стой, хоть падай и рыдай в голос, как пятилетка. Петя все-таки знает и не хочет? Это бы все объяснило - и попытки сблизиться, и заботу его… Поэтому он от Игоря все это время ни на шаг не отступался? Из чувства долга, что ли? Хотел понравиться будущему мужу или просто подмазывался? - Вот так, Игорь, - Петя тем временем, нервно зачесав пальцами отросшую челку, смотрит почти с отчаянием, а потом спокойно признается: - Ты нравишься мне очень, это правда. Но у нас с тобой нихуя не выйдет, так что лучше и не начинать. Становится все страннее, и Игорь, окончательно теряя нить разговора, глупо спрашивает: - Почему? И лишь потом до него в полной мере доходят петины слова. Он Пете нравится. Нра-вит-ся. Пиздец просто. Значит никаких подтекстов, и все это время Петя был искренним в своих словах и поступках. Действительно рядом хотел быть, действительно заботился, а не делал вид, что ему не все равно. Но тогда, в чем же, мать ее, проблема-то? Петя смотрит на него с такой тоской, что хоть вой. Запах свежескошенной травы настольно яркий, что хочется дышать им торопливо и жадно, но Игорь не позволяет ему сбить себя с толку, делает пару коротких вдохов и приподнимает бровь, все еще надеясь на ответ, и тогда Петя решается. Вздохнув, он отводит взгляд и тихо роняет: - У меня свадьба скоро. Я понятия не имею, кто он, там отец все устраивал, но вопрос решенный, - и, пнув ножку стула, уже громче добавляет со злостью: - Я другому отдана и буду век ему верна. Прикинь, вот такая вот залупа, Игорек. Он замолкает ненадолго, а потом, заметив, что Игорь собирается раскрыть рот, опережает его. - Ты, блядь, из тех мужиков, с которыми хочется не пару раз перепихнуться, а долго и счастливо, но этого не будет. Напротив, нам обоим будет больно, а я так не могу, - отвернувшись, Петя судорожно выдыхает и продолжает уже совсем убито: - Все бы могло получиться, если бы мы раньше встретились, но, сдается мне, ты бы на меня раньше и не посмотрел. Нарик и мудак самовлюбленный, так себе вкус надо иметь, чтобы позариться. - Ну, положим, мудак ты сейчас приличный, не обольщайся, такое в дурке не лечат, - брякает Игорь, от облегчения не до конца осознавая, что именно несет. Тугая пружина внутри распрямляется, и Игорь чувствует, как все напряжение, скопившееся за последние дни, улетучивается чуть ли не бесследно. А потом, заметив петин недобрый взгляд, он осекается и неловко добавляет: - Я вообще думал, тут что-то посерьезнее, чем моральные дилеммы, но оно и в лучшему. Момент истины приближается неотвратимо, и Игорь знает точно, что Петя его теперь определенно по головке не погладит, когда узнает всю правду, скорее по морде съездит от переизбытка нежных чувств и в отместку за потрепанные нервы, но если ему так станет легче - то пожалуйста, Игорю не жалко. Главное, что реальная причина, по которой Петя от него шарахался, как от чумного, и выеденного яйца не стоит. Скорее даже наоборот, добавляет Пете немало очков в игоревых глазах. Мало кто, ввязываясь в сомнительных брак вслепую, стал бы хранить верность будущему супругу, а Петя, несмотря на все гадости, которые наговорил про своего сына Хазин-старший, именно так сейчас и поступал, отчего Игорь был готов позорно разрыдаться прямо на месте. Петя понятия не имел, кто будет его мужем, но уже достаточно уважал его, чтобы не натворить всякой хуйни, о которой пожалеет, и уж тем более не собирался пускаться во все тяжкие, наплевав на свое почти уже изменившееся семейное положение, а это значило лишь одно - игорев хитровыебанный план сработал. Желание не прогнуть под себя, а дать свободу выбора и действий Пете, впервые вырвавшемуся из-под навязчивой опеки, взрастило свои плоды - Игорь сумел достучаться до него и вызвать настоящие эмоции, а не их вежливый натянутый суррогат. Петя высоко ценил то, что сделал для него неведомый мужик, с которым отец ударил по рукам, и проникся самим Игорем, хотя, видит бог, на такое Игорь даже не рассчитывал особо, когда ввязывался в эту авантюру. Ни когда дрогнуло что-то внутри при взгляде на петины фотографии, ни даже тогда, когда Петя собственной персоной заявился в управление и с порога его пленил своим свежим летним запахом, будоражащим нос и заставляющим сердце то и дело сбиваться с привычного ритма. Максимум, на что Игорь надеялся, так это на то, что у них сложатся теплые приятельские отношения, и Петя, узнав о том, с кем ему предстоит потащиться в ЗАГС, хотя бы не даст деру и не будет скептически кривить ебало. А вышло, как вышло, и теперь Игорю предстояло еще раз совершить чудо - рассказать обо всем Пете наконец, покончить с этим затянувшимся фарсом и просто жить. Долго и счастливо, как Петя и сказал. - Да что к лучшему-то? - вскидывается Петя, крепко хватая Игоря за здоровое плечо и отвлекая от размышлений. Игорь смотрит на него и не может наглядеться, а Петя тем временем, окончательно входя в раж, почти со злостью выплевывает: - Ты глухой, что ли? Или я на китайском говорю? Не будет у нас ничего, я замуж выхожу, Игорь. И надо бы как-то смягчить, как-то сгладить момент, но Игорь в этом не силен, поэтому он неуверенно улыбается и просто говорит: - Ну да. Знаю. За меня. - Ты белены объелся, дядь? - Петя, возмущенно сверкая глазами, отпускает его плечо и, отступив на шаг, скрещивает руки на груди. Это должно бы выглядеть угрожающе, но похож он сейчас больше на сердитого нахохленного воробья, и Игорь лишь титаническим усилием воли удерживается от того, чтобы сократить расстояние между ними и сгрести Петю в охапку. Здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит и что за такие фокусы Игорь выхватит от души, поэтому он просто выдерживает этот тяжелый злой взгляд и пожимает плечами: - Ну почему же? Ты сам сказал, что не знаешь, кто он, - и, разведя руками, добавляет спокойно: - Так вот это я. Знаю, не самый лучший кандидат, но уж, что есть. - Я тебе за такие приколы сейчас втащу и не погляжу, что ты инвалид, Гром, - чрезвычайно ровным тоном отзывается Петя, отступая еще на шаг назад, словно бы ему сейчас хочется оказаться как можно дальше и от Игоря, и от этого разговора и от ситуации в целом. Игорь его прекрасно понимает, но пути назад уже нет, поэтому он вздыхает и негромко говорит: - Петь, я серьезно. Такими вещами не шутят, - и ждет неминуемой вспышки гнева. Даже готовится уворачиваться от какого-нибудь там папье-маше или еще чего потяжелее, характер у Пети, в конце концов, весьма сучий, с него станется учинить погром, но Петя лишь пятится назад и, уткнувшись в край небольшого кожаного диванчика, устало опускается на него. Прячет лицо в ладонях и глухо, почти неразборчиво бормочет: - Да ну нет, - а потом, пытаясь убедить то ли себя самого, то ли Игоря, добавляет: - Мы познакомились с тобой уже здесь, а отец меня огорошил еще до отъезда. Сказал, что это племянник Прокопенко. А ты… - Крестник. Но разницы особой нет, люлей я получаю, как самый настоящий племянник, - мягко отвечает ему Игорь, пересекая кабинет в два больших шага и присаживаясь рядом с Петей на корточки. Прикасаться пока не решается, просто продолжает негромко: - Я в начале июня в Москву приезжал, чтобы с твоим отцом увидеться. Ну то есть нет, много чести было бы ради него тащиться, но у меня командировка была, так что заскочил вот. Федор Иваныч насел на меня тогда, что, мол, за спрос денег не берут, да и хватит уже одному мыкаться, ну я и решил - почему нет? В конце концов, мне тридцать шесть скоро, а с моей работой собачьей, как видишь, очереди из омег, желающих построить со мной крепкую и счастливую семью, как-то не наблюдается. Вот я и подумал, что вариант-то неплохой. Петя молчит, все так же пряча в ладонях лицо, будто пытаясь отгородиться ими от окружающей действительности, а Игорь, вдохновленный его легким замешательством, осторожно касается кончиками пальцев петиного локтя и продолжает: - Ну сам подумай, почему я не удивился, не принялся мандеть и читать нотации, когда ты про жизнь в Москве рассказывал. Про кокаин, про рехабы свои и про аварию, - Игорь переводит дух и, тихонько вздохнув, заканчивает: - Я все это уже знал. В общих чертах и со слов твоего отца, но сюрпризом для меня это не стало. Отпугнуть, как видишь, тоже не отпугнуло. Просто в некоторые моменты приходилось держать язык за зубами, чтобы лишнего не ляпнуть, но, как видишь, ты и не заметил ничего. А значит, у меня неплохо получилось. - Вот ты мудак, - выплевывает Петя, отдернув руку, и, убрав наконец от лица ладони, ядовито интересуется: - То есть, ты все это время надо мной потешался, как последняя скотина? Закономерная реакция, и во всем происходящем Игоря радует только то, что он до сих пор каким-то неведомым образом не отхватил по роже. То ли Петя и вправду опасается ему навредить и бьет не кулаком, а словом, то ли не все еще потеряно, и у Игоря все еще есть шанс свести разговор в мирное русло. Второй вариант, конечно же, вселяет некий оптимизм, и Игорь, собрав в кучу всю свою искренность, которую только может наскрести в зачерствевшем за долгие годы сердце, мягко и терпеливо возражает: - Я все это время влюблялся в тебя. Все сильнее и сильнее с каждым днем, - звучит тупо и по-уебски, как в дешевых романах для домохозяек, но взгляда Игорь упрямо не отводит и продолжает уверенно: - Я пиздеть тебе не стану, скажу как есть: сначала мне тебя жалко стало. Я слушал твоего батю и натурально охреневал от того, насколько можно не любить собственного сына. Захотелось вмешаться, ну, знаешь… - Сделать ровно так, как он хочет? - перебивает его Петя раздраженно, а потом оглядывает бегло и устало интересуется: - Скажи мне честно, ты ебнутый или ебнутый? И вот тут игорево терпение кончается. Он обещал себе не срываться на Пете, быть терпеливым и проглотить все колкости, ведь виноват же, как ни крути, но одна только мысль о том, что могло бы случиться, не поведись он на красивые и обдолбанные петины глаза, насмешливо и с явным превосходством глядевшие на него со снимков, заставляет и без того хрупкое спокойствие разлететься на осколки. Мелкое, обжигающе колкое крошево, как при лобовом столкновении. Игорь судорожно выдыхает и резко бросает: - Да он бы все равно тебя сбагрил. Будем честны, Петь, ты его довел до ручки. Ему, собственно, насрать было, за кого тебя выдать, лишь бы избавиться от проблемы, - а после, с трудом взяв себя в руки и стушевавшись, неловко заканчивает: - Я подумал, что со мной тебе хотя бы безопасно будет. И не так погано в целом, как могло бы быть. Он не хотел затрагивать эту тему, но, видимо, иначе Петя его мотивов не поймет. Не поймет, что Игорь уже тогда хотел его уберечь - от отца, от прежней жизни и от незавидной участи молоденького безотказного мужа для какого-нибудь старого извращенца. Пусть и не до конца отдавал себе ответ в том, зачем ему самому это все нахрен нужно. Просто Петя почему-то не показался ему таким уж конченым и безнадежным, каким его пытался выставить старший Хазин, а дальше все, как в тумане. - Мой герой, - с нескрываемым сарказмом хмыкает Петя, сверля его недобрым взглядом, и Игорь, заводясь по новой, уже не щадит его чувства. Ебанет - так ебанет, расшаркиваться и дальше уже смысла нет. Либо Петя его услышит и примет аргументы, либо хлопнет дверью, третьего не дано. - А ты лыбу не тяни, лучше подумай, как быстро с тебя бы супружеский должок спросил любой другой мужик на моем месте. Небось еще с самолета бы в свою пещеру утащил, не откладывая в долгий ящик, - бросает Игорь почти раздраженно. Это грубо и низко, но ему нужно достучаться до Пети и дать понять, что обманывать его и потешаться Игорь вовсе не планировал. И вообще не думал, что вся эта дурная затея выльется в такую вот драму. Однако заметив, как у Пети резко тускнеет взгляд от его слов, Игорь усилием воли успокаивается и виновато продолжает: - Петь, это мое условие было - не спешить и не давить. Я хотел тебе воздуха дать, хотел познакомиться с тобой без натянутых улыбочек и обязательств. Даже думал, если не сойдемся характерами, кто нам помешает после свадьбы этой холерной порознь жить, никто ведь свечку держать бы не стал. Я до сих пор думаю, что это будет разумнее, чем со скандалом разбежаться сейчас и позволить твоему бате продолжить поиски хорошей партии. Он получит, что хотел, ты свою свободу, а я… Ну, разберусь как-нибудь. - Вот прямо таки порознь? - нарочито спокойно уточняет Петя, внимательно изучая его лицо. - Я не насильник, - чуть резче, чем собирался, бросает Игорь и, не выдержав, отворачивается. Разговор явно катится по пизде, совсем не так все, как он ожидал, но в конце концов, а на что он надеялся? Сейчас Петя обдумает все свои перспективы, прикинет выгоды и легко согласится на этот теперь уже точно фиктивный брак, а Игорь будет каждый день вдыхать пьянящий запах клевера на работе и проклинать себя последними словами за уебищное и неуместное благородство. Тишина в кабинете повисает натурально кладбищенская, и Игорю даже кажется, что он может слышать гулкие удары петиного сердца. Чушь какая. Не может, это все разыгравшаяся фантазия и шум крови в собственных ушах, а потом Петя коротко выдыхает, как-то сдавленно и судорожно, и наконец нарушает гробовое молчание. - Игорь, посмотри на меня, - требовательно зовет он, и в голосе его неожиданно столько нежности, что Игорь на мгновение даже теряется. Поспешно переводит на Петю взгляд побитой псины и замирает в ожидании продолжения. Петя вздыхает и мягко, едва слышно, интересуется: - Так ты что, и правда влюбился? Не доверяя своему голосу, Игорь, плюнув на все, просто утыкается лицом в петины колени и коротко кивает. Признаваться не стыдно и совсем не страшно. Это же Петя, в конце концов. - Ну ты пиздец конченый, дядь, - почти ласково тянет Петя и, уложив свою прохладную ладонь на игорев затылок, насмешливо добавляет: - Нашел в кого. Неужели никого получше не было? Пальцы его осторожно гладят отросшие в больнице волосы, и Игорь пошевелиться боится, чтобы не спугнуть его. Запах скошенной травы окутывает плотным коконом, теплым и мягким, и Игорь прикрывает глаза. Что-то меняется между ними прямо сейчас, в эту самую секунду, и судя по тому, как расслабляется Петя, он это тоже всем собой чувствует и больше не собирается говниться и скандалить. Скорее, будет ехидничать и упражняться в остроумии, но это, как ни крути, неотъемлемая часть его натуры, так что надеяться на иное было бы попросту глупо. - Ты думаешь, если бы было, я бы во всю эту сомнительную историю влип? - вздыхает Игорь тихо и сам подставляется под ладонь.- Повелся бы я на дядь федины уговоры, если бы совсем не отчаялся? - Высокая планочка подложила тебе свинью, да? - усмехается Петя почти весело. Игорь же, чуть повернув голову, чтобы хотя бы краем глаза видеть его лицо, серьезно отвечает: - Высокая планочка оказала мне величайшую услугу в моей жизни, - а потом добавляет виновато: - Петь, я правда собирался тебе сказать. Давно, еще до больницы, но как-то не решался. Сначала боялся, что ты взбесишься, а потом просто не до того стало. В ответ Петя лишь негромко смеется и, закатив глаза, говорит: - Да будь ты уже мужиком, признайся честно - тебе просто нравилось, как я с тобой ношусь, как с тухлым яйцом. Проницательный ехидный говнюк. - Ну, не без этого, конечно, - Игорь улыбается а потом, потеревшись щекой о петино колено, неожиданно даже для себя брякает: - Петь, давай поженимся, а? Поначалу кажется, что поторопился. Кажется, что Петя сейчас снова накрутит себя, болезненная ведь тема, но Петя лишь как-то неопределенно пожимает плечами и задумчиво почесывает Игоря за ухом. - Это “да”? - уточняет Игорь, почти физически ощущая, как сердце в пятки уходит, и Петя, будто бы очнувшись от своих размышлений, хмыкает: - Да черт с тобой. Давай поженимся, - и, усмехнувшись, не без ехидства добавляет: - Хуже-то уже точно не будет. - А лучше? - совсем не обидевшись, широко улыбается ему Игорь. Внутри все сжимается от щемящей и совершенно неконтролируемой нежности, хоть и нелепо все это, и вовсе не так подобает руку и сердце предлагать. Впрочем, у них с самого начала все шло совсем не так, как принято у нормальных людей, так что и предложение вышло подстать - с душевным стриптизом и без кольца. Ничего, наверстают еще, какие годы. - Поживем - увидим, - фыркает Петя, а потом качает головой и замечает укоризненно: - Но ты все равно скотина законченная, Гром, почти два месяца… - Виноват, искуплю, - Игорь тут же кивает, на что Петя лишь глаза закатывает. - Долго искупать придется, - улыбается тепло, хоть и язвит в излюбленной своей манере. Впрочем, это же Петя, с ним иначе и быть не может. - Да хоть всю жизнь, - заверяет его Игорь, а потом, окончательно наглея, поворачивает голову, коротко целует запястье и, вдохнув стойкий густой аромат трав, тянет негромко: - Петь… - Ну чего еще? - Петя от поцелуя вздрагивает, чуть крепче сжимая пальцы в игоревых волосах, и смотрит внимательно и цепко. - Пойдешь со мной на свидание? - хитро глянув на него снизу вверх, спрашивает Игорь, чуть прищурившись. - А думаешь надо? - с явно наигранным сомнением тянет Петя, тут же расслабляясь и наклоняясь вперед, поближе к Игорю. - Очень, - преувеличенно серьезно кивает Игорь, наконец поднимая голову с его колен и распрямляя затекшую от неудобной позы спину. Руку простреливает легкой болью, но Игорь на нее не обращает ни малейшего внимания, лишь ловит петин взгляд и, подмигнув, заканчивает свою мысль: - Должен же я хоть что-то сделать правильно. Например, поухаживать за будущим мужем как положено. И вот на это Петя колкости в своем обширном арсенале не находит. Улыбается неожиданно ясно и солнечно, совсем как тогда, когда Игорь впервые сжал в руке принесенный им мячик, и, подавшись вперед, целует. Губы у него теплые и мягкие, а еще будто бы сладкие, совсем как мед из полевых трав, и Игорь, осторожно коснувшись петиной щеки, выдыхает, чувствуя, как реальность вокруг смазывается и стирается подчистую. Легкие горят от этого, казалось бы, невинного поцелуя, и Игорь, ощущая, как его ведет, хватается за петины колени, чтобы не упасть. Ведет ладонями выше по бедрам, ведет языком по кромке зубов, приходя в восторг от легкой петиной дрожи. Такой чувствительный, что рехнуться можно. Петя коротко стонет и обнимает его за шею, а сразу после касается игорева языка своим и жмется ближе, едва не повалив их обоих на пол. Нелепо все как-то и по-дурацки выходит, но Игорь не жалеет ни о чем. В конце концов, у них с Петей с самого начала все было через жопу, так чему теперь удивляться? Самое главное, что сейчас он чувствует себя самым счастливым человеком если на земле, то по крайней мере, в Петербурге. И Петя, судя по его сбившемуся дыханию и шалой улыбке - тоже.