Давай поженимся

Вел ли Игорь Гром себя, как законченный придурок, впервые за хрен знает сколько лет очутившись в отношениях? Определенно. Особенно когда тайком оставлял в ящике петиного стола ошметки какого-то сена, перевязанные ленточкой, и писал короткие записки на стикерах, бесстрашно приклеивая их прямо к монитору. Беззастенчиво пользовался тем, что петин стол стоит у самой стены оупенспейса, да и вообще в их медвежий угол редко кто заглядывает, вот и отрывался от всей широты души, ведя себя, как пацан сопливый, а не взрослый серьезный дядька. Но Петю это совсем не смущало, наоборот, ему нравилось смотреть, как Игорь шкодливо пририсовывает кривоватые сердечки на стикерах, как он, воровато оглядываясь, протаскивает свои гербарии в управление под курткой и как на глазах расцветает, с головой окунаясь в новую жизнь. Их новую жизнь. Пете откровенно нравилось видеть, как прежде частенько насупленный Игорь все чаще улыбается, пугая этим своим непривычно-дружелюбным и почти мечтательным оскалом впечатлительных коллег, и день за днем становится все спокойнее. Поневоле, конечно, ведь генерал Прокопенко, несмотря на милостивое разрешение вернуться в управление, до серьезной работы Игоря по-прежнему не допускает, но тем не менее. И если раньше Игорь предпочитал проводить свободные вечера на страже закона, порядка и лавки в обезьяннике, то теперь он все чаще выключает рабочий компьютер ровно в семь и, как нормальный человек, тотчас же выматывается из управления, провожаемый долгими изумленными взглядами. Петя выжидает не дольше десяти минут - на большее не хватает силы воли, - а затем линяет следом. И пусть все вокруг думают, что он попросту не желает на новом месте уходить раньше напарника, на деле все гораздо прозаичнее - Петя просто не хочет, чтобы Игорь слишком долго топтался как неприкаянный у капота его машины. Даже спустя почти месяц они с Игорем прячутся, словно школьники, не то находя в этом какой-то изощренный кайф, не то просто не осмеливаясь вот так просто и буднично запалиться перед сослуживцами. Не потому, что стыдно - вот уж нихуя подобного, - и даже не потому, что как-то это все придется озвучить, а просто потому, что в этой и без того запутанной истории нет никакого желания объяснять окружающим, что это не блажь и не мимолетный служебный роман, от которого всем потом будет неловко, включая невольных свидетелей, а самая, что ни на есть, серьезная поебень, какая не у каждого в жизни вообще случается. Пусть лучше узнают как-нибудь потом, углядев обручальные кольца и сопоставив факты, а они с Игорем просто загадочно переглянутся и не станут отпираться. Впрочем, несмотря на свою пылкую речь, с настоящим предложением и серьезным, как безудержный понос, разговором о необходимости подать заявление в ЗАГС Игорь все же не торопится. И будь Петя чуть потупее, он бы точно занервничал. Начал бы гадать, что не так, переживать и накручивать себя попусту, но Петя давно уже вырос из юношеского максимализма и прекрасно понимает: Игорь ждет момента. И за это, как ни крути, хочется накинуть ему еще немного очков вне зачета. Он не давит, не торопит, дает свыкнуться с мыслью, что вот это - последние холостые деньки, и еще - будто бы хочет убедиться, что этот брак - именно то, что Пете и нужно. Нужно не потому, что с отцом в очередной раз шкубаться влом да и вариант, с какой стороны ни глянь, идеальный, а потому, что и впрямь готов всерьез и надолго. И именно с Игорем, а ни с кем-то другим. В каких-то вещах Игорь до пизды старомодный, как ни крути, и раз уж по договорняку не сложилось нормально, хочет теперь, чтобы все по-человечески было. По, мать ее так, большой и светлой любви, а не с наскоку. Даже несмотря на то, что вопрос вроде бы решенный, ухаживает, как самый настоящий будущий супруг. Немного неловко, часто забавно, но неизменно распуская хвост, как павлин, всем своим видом как бы говоря: видишь, я хочу все сделать правильно и как полагается, а не как попало. Не ради обещаний Хазину-старшему и уж точно не за нихуевое такое, как выяснилось, приданое, на которое выдохнувший с облегчением батя не поскупился, обрадованный возможностью избавиться от Пети и его выебонов, а просто потому, что Игорь вот такой. Поэтому он водит Петю на свидания, очаровательно-дурацкие и неизменно оканчивающиеся на пороге петиной квартиры; целует почти целомудренно, не распуская руки, и, кажется, где-то в другой вселенной, беспрестанно срется с петиным отцом, с боем отвоевывая бесконечные отсрочки с датой свадьбы, хотя любой другой бы на его месте уже прогнулся и почесал в ЗАГС. Петя видит - Игорю не просто даются все эти разговоры с отцом, неистово желающим сбагрить Петю побыстрее, пока тот не прокосячился и все не испортил. Ходит он после этих звонков хмурый и взвинченный, расслабляясь немного только от ладоней на своих плечах и вороватого быстрого поцелуя в курилке, но держится стойко и гнет свою линию, не позволяя старшему Хазину больше вмешиваться. И именно поэтому, даже несмотря на недвусмысленность происходящего - несмотря на отцовские звонки и мамины длинные сообщения, - Петя не чувствует себя вещью, которую передают с рук на руки, потому что, ну в самом деле, это же Игорь. Игорь, который, может, и вписался в весь этот фарс от отчаяния помереть старым и никому не нужным, но который влюблен в Петю совершенно искренне и обезоруживающе честно. Просто обосраться можно, как сильно он влюблен, Петя чувствует это всем собой, иначе бы ни за что в жизни не смог простить этого гнилого разводняка, который Игорь устроил, когда он сам перешагнул порог управления почти три месяца назад. Иначе бы попросту не смог так же беспомощно и жалко влюбиться в ответ. Если бы не чувствовал нутром, что Игорь, наплевав на все условности, готов в лепешку расшибиться, лишь бы вымолить себе индульгенцию. И он ее получает. За то, что оставил выбор и за то, как готов у петиных ног опуститься прямо на пыльный пол и смотреть снизу вверх открыто и беззащитно, как не всякий альфа осмелится сделать вообще. Потому что, ну камон, кто в здравом уме попрет против природы, ставя себя в морально уязвимое положение перед омегой? Не нависнет сверху, не примется за руки хватать, чувствуя себя в своем праве, а будет смиренно ждать вердикта. Игорь вот, собака дурацкая, взял и попер. Все сделал, лишь бы донести простую истину - все происходящее давно за рамки договора с петиным отцом вышло, и насрать на него уже с высокой колокольни. Пусть пыжится, пусть думает, что разыграл все, как по нотам, но Игорю не это важно, а важно, чтобы Петя сам хотел этого замужества. Чтобы Петя простил ему тонну навешанной на уши лапши и вагон недомолвок. За это, Петя, пожалуй, и продался ему с потрохами окончательно. Именно поэтому Петя, скорее всего, и хочет за него замуж. Или, возможно, из-за того, каким охуенным Игорь оказывается, когда их дурацкий служебный флирт плавно перетекает в самые настоящие отношения с сиятельно-всратыми игоревыми знаками внимания. Стикерами этими с сердечками, вениками в ящике стола, теплым мятным чаем из кофейни на углу и самыми настоящими свиданками. Игорь оказывается нежным, очень мягким и внимательным, и это, вдобавок к его грубоватым шутейкам и цепкому взгляду, размазывает Петю окончательно и бесповоротно. И хочется, блядь, уже не только замуж. Хочется всего и сразу, а не почти невинных прогулок по узким питерским улочкам и последнего ряда в полупустом кинозале. То есть нет, свиданки, хоть и отдают душком школьной дружбы за ручку, тоже Пете нравятся и даже сильнее, чем должны бы в его-то возрасте, но еще было бы неплохо, если бы Игорь, как обоссанный джентльмен, не сваливал после, проводив Петю до дверей. Если бы не целовал на прощание так, что коленки тряслись, а остался бы в его квартире до утра. Чтобы губы от поцелуев саднили, а жопа наутро высказало свое веское “фи”. Но Игорь почему-то всякий раз ускользает из рук, а Петя, прикрывая каждый раз входную дверь после его ухода, еще долго не может успокоиться, дыша громко и сипло, как загнанный заяц, а потом плетется в холодный душ, чтобы мозги прочистились. И впервые за почти что год Пете хочется не просто одухотворенно сосаться, а от души и с размахом потрахаться, перебудив всех соседей громкими стонами. Причем, не с кем-то, кто под руку удачно подвернется, а именно с Игорем. И это - как ни крути, - повод, чтобы если не ссаться от восторга, то хотя бы сдержанно и осторожно порадоваться. Раньше - еще даже за пару месяцев до дурки, - его воротило от одной только мысли, чтобы перед кем-то ноги раздвинуть. Уже тогда тело буквально кричало - хули ты делаешь, мразь такая, не смей, мне тошно, у меня конвульсии. После, уже в Питере, стало полегче, и идея секса уже не казалось такой уж отвратительной, особенно когда Игорь топорно и грубовато начал с Петей флиртовать. Тогда он даже дрочил несколько раз, прикрыв глаза и представляя, как Игорь так же грубовато и топорно лапает его за жопу и вжимает в себя. Правда вот кончить не всегда получалось и смазки не было от слова совсем, даже когда по мозгам долбило до сладких судорог в животе. А сейчас мысль о том, какие у Игоря теплые, большие руки и наверняка немаленький член, будит внутри почти забытый, щекочущий нервы энтузиазм, желание выпрыгнуть из штанов и трахаться, пока сил совсем не останется. Похуй, что без смазки - зря, что ли, в аптеках целые стенды с флаконами на любой вкус стоят, - просто теперь по-настоящему хотелось. Не лениво передернуть, жалея себя и свое просранное здоровьичко, а кайфануть от процесса, затащив Игоря в койку и объездив на все деньги. И вот такого с Петей и впрямь давно не случалось. Видимо, гормоны все-таки понемногу начинают приходить в норму, думает Петя, обнимая Игоря за шею на пороге своей квартиры и чувствуя жар где-то внизу живота - непривычный, полузабытый и такой долгожданный. Видимо, сдвигается что-то с мертвой точки рядом с альфой, который не просто выебать тебя хочет, а всю жизнь рядом провести. О чем-то таком доктор и говорила, когда втолковывала ему, что либидо - штука непостоянная и может очнуться в любой момент. Что-то такое она и имела в виду, когда прописывала колеса, затирала про химические процессы в мозгу, отвечающие за возбуждение, утешительно предлагала не отчаиваться в неполных тридцать и ни в коем случае не ставить на себе крест. Впрочем, с Игорем только крест и ставить. На других мужчинах и женщинах, на беспорядочных, ни к чему не ведущих связях и собственном, вполне заслуженном, но уже оставшемся в прошлом одиночестве. С ним так просто думать о том, как здорово снова быть живым. Снова загораться неуемным желанием ебаться всю ночь напролет и строить планы на ближайшую вечность. Только теперь - ради разнообразия, - не допуская в уравнение ничего лишнего. Ни кокоса, ни случайных альф, ни чего-то, от чего отец взбесится до предынсульта. Все это осталось в прошлой жизни, а сейчас Петя по-настоящему готов… Остепениться, что ли? Или попросту жить, не прикидывая, сгорело ли от очередного его фортеля у бати очко. Он готов жить с Игорем. Быть его мужем и получать от этого удовольствие. Любить и быть любимым в ответ, как бы сопливо это ни звучало. Петя и не думал, что так умеет вообще - спокойно, без драмы и вечного надрыва, без необдуманных тупорылых мувов и желания если не разрушить себя до основания, то хотя бы конкретно так пошатать фундамент. Впрочем, до переезда в Питер он и не умел. Можно было бы пафосно заявить, что это Игорь его научил, как жить без мозгоебли и сомнительных жизненных решений, но правда в том, что, по сути, Петя сам выгреб. Сам откидал из своей черепушки камаз говна чайной ложкой - день за днем и так полгода, - и только лишь поэтому оказался достойным игоревой любви, а не гаденькой великодушной жалости, из-за которой тот и вляпался в эту историю с женитьбой. В общем-то все идет хорошо, просто замечательно нахуй, настолько, что даже не верится порой. Все идет своим чередом, и единственное, о чем у Пети сейчас действительно болит голова - ну, кроме зудящего желания потрахаться наконец, - так это о том, как бы половчее завести с Игорем разговор о том, что детей у них, спасибо петиной бурной молодости, может не случиться. Нужно сказать об этом, пока не поздно, думает Петя по несколько раз на дню, но каждый раз малодушно не раскрывает рта. Смотрит на Игоря тоскливо и не решается. Они ни разу не обсуждали этот вопрос, но Игорь должен знать, что в комплекте с Петей идет еще и его толстенная медицинская карта из гинекологии и неутешительные прогнозы. На этом берегу должен услышать это от Пети и тоже получить свое право выбора - смириться или поискать где-нибудь в другом месте нормального омегу без вот этого вот говна. Скажу сегодня, каждое утро думает Петя, тормозя у игоревой дворовой арки и выбивая из пачки сигарету, а каждый вечер, ложась в свою постель, со злостью расписывается в собственной беспомощности. Ну казалось бы, чего проще - раскрыть рот и выдать хоттейк, чтобы разобраться с этим раз и навсегда, но Петя отчаянно трусит и оттягивает неизбежное, а потом Игорь ныряет в его машину поутру непривычно причепуренный, в небесно-голубой рубашке и каких-то незнакомых узких и стильных джинсах, и, наполнив салон тачки запахом свежесваренного кофе и какого-то теплого парфюма, заявляет: - Надеюсь, на вечер у тебя нет планов, потому что у меня есть, - и с крайне загадочным ебалом подается вперед, чтобы неторопливо и обстоятельно Петю поцеловать. Он всегда так делает, и утро после игоревых губ всякий раз становится чуточку добрее, но сейчас Пете становится не по себе. Дотянул, похоже. Кажется, сегодня Игорь наконец сделает ему предложение, как положено, а вот слон все еще топчется в комнате, и от этой мысли Пете хочется позорно разрыдаться прямо на месте. Какой же он трус. - Все нормально? - уточняет Игорь обеспокоенно, нутром чуя, как Петя дергается, и Пете ничего другого не остается, как хмуро буркнуть: - Заебись, дядь, не выспался просто, - а потом, дождавшись, когда Игорь пристегнется, плавно тронуться с места. Хочет добавить еще, что, мол, давай может, как-нибудь в другой раз с планами, но все же вовремя прикусывает язык. Игорь так старается - вон, даже рубашку выгладил и вообще выглядит так, что в управлении сейчас все головы посворачивают и будут до конца дня гадать, что в лесу сдохло, если Гром вылез из удобных затасканных шмоток, побрился и вообще выглядит по своим меркам так, будто на прием к августейшим особом собрался. Даже туфли приличные обул, а не говнодавы свои. Не мужик, а картинка - Петя сам себе почти завидует, бросая на Игоря быстрые взгляды украдкой, а потом решает - не будет он все портить. Просто, ну, подгадает момент и выложит все на духу, пока Игорь кольцо не достанет, а там - будь что будет. Да, спасибо, немного красного в самый раз, но не больше полбокала, больше мне с моими колесами ни-ни, а кстати, я походу бесплодный, сорри, если разочаровал. Просто блеск. Остается только надеяться, что Игорь после этого не засунет ему кольцо в жопу. Вот интересно, а чисто технически это будет считаться случившейся помолвкой? Петя нервно усмехается, делает музыку погромче и, жадно втягивая носом идущие от Игоря едва уловимые запахи, понемногу успокаивается. Ничего ведь, в конце концов, еще не случилось. И потом, ну если уж Игорю так важно окажется наследника заиметь, никто не отменял ЭКО или даже суррогатное родительство. Всегда есть варианты. И даже если все попытки заиметь общего бэйбика провалятся - овуляции-то, мать ее, уже почти полтора года толком не было, еще до всей этой истории с дуркой, - Петя вполне готов воспитывать ребенка, в котором от него самого ничего и не будет. Только от Игоря и еще какой-нибудь незнакомой и безликой омеги, выбранной по анкете в клинике, потому что, как ни крути, сам во всем виноват. И он уверен - не любить не получится, это же Игоря ребенок будет, на него похожий, его кровь и плоть. Петя видел игоревы детские фотки с покойным отцом - никаких сомнений, что фамильные черты налицо будут. Главное, чтобы Игорь на этот вопрос так же философски смотрел и не погнушался заморочиться, вместо того, чтобы оно как-нибудь само собой получилось. Главное, чтобы Игорь не разозлился, что он так долго все скрывал, а с остальным они уж как-нибудь разберутся, когда настанет время. И, расслабившись окончательно, Петя наощупь опускает ладонь на игорево колено. Руку накрывают теплые пальцы, а запах кофе будто бы усиливается. Ну ведь бред же, думает Петя, притормаживая на светофоре, а потом видит буквально на перекрестке небольшую кофейню и, тряхнув головой, тихо смеется. Ларчик открывался просто. Игорь гладит его руку, а потом тянет к губам, коротко целует запястье и вечерние его планы уже не пугают так сильно. Скорее наоборот, Петя уверен, что этот вечер будет если не лучшим в жизни, то хотя бы одним из тех, которые запомнятся навсегда. Ведь это же Игорь, и сегодня он явно собирается сделать важный шаг. Петя достаточно его изучил, чтобы с уверенностью заявить - без повода тот бы рубашку по доброй воле не надел. А Пете остается лишь шагнуть ему навстречу, не зассав перед этим расставить все точки над “i”. Рестик оказывается жутко понтовым, совсем не в игоревом стиле, что только лишний раз подтверждает петины предположения. Открытая терраса, вид на купол Исаакиевского собора, безупречно белые скатерти, маленькие свечки с весело пляшущим на ветру пламенем, и, видит бог, на таком свидании Петя еще ни разу в своей жизни не был. Таком, мать его, одновременно пафосном и вместе с тем романтичном до пизды. Игорь не только превзошел сам себя, но всех тех, кто до него осмеливался задержаться в петиной жизни дольше, чем на один перепих, и это казалось таким откровением, что хоть вслух об этом начинай рассуждать. Естественно, Петя сдерживается - еще не хватало в такой момент о бывших размандеться. Игорь не оценит, пожалуй, да и Петя, поразмыслив, решает, что и сам-то желанием не горит Игоря с кем-то сравнивать. Все равно самый лучший, так чего воздух сотрясать? Сидит напротив, весь такой расслабленно-довольный, уплетает свой стейк едва ли не урча и поглядывает на Петю с какой-то совершенно беззащитной нежностью, как позволяет себе смотреть только тогда, когда они вдвоем. Влюбленно поглядывает, как бы случайно касаясь под столом петиного колена своим, и мягко улыбается. Они болтают обо всякой ерунде, обсуждают будущую поездку в Выборг, ради которой Игорь расщедрился и выбил аж два выходных подряд для них обоих, поменявшись сменами с майором Хвалынским и его напарником, и в целом, все вроде бы замечательно, вот только о помолвке Игорь так и не заикается. И Петя, понемногу забывая о том, что и сам кое-о-чем просто обязан сейчас заикнуться, слегка расстраивается, лелея свои не оправдавшиеся ожидания. Он-то был уверен, что вот момент, а оказывается, Игорь просто решил вытащить его в кои-то веки в приличное место, а не утянуть за собой на ржавую крышу с шавухой, что тоже, в общем-то, совсем неплохо, но вовсе не то, чего Петя ждал с самого утра. Когда кольца - в духе самых сопливых шедевров кинематографа, - не оказывается даже в чизкейке, который в любой другой вечер Петя заглотил бы, не жуя и постанывая от гастрономического оргазма, а сегодня лишь с истаивающей надеждой вяло поковырял вилкой, становится кристально ясно, что он просчитался. Впрочем, может, оно и к лучшему, малодушно думает Петя, отпивая небольшой глоток вина, зато не придется именно сегодня заводить разговор про свои болячки. Можно ведь завтра, правда? И не портить вечер. - Невкусный, что ли? - интересуется Игорь взволнованно, кивая на чизкейк. Он знает, что Петя, как бы банально это ни было, преданный фанат “Нью-Йорка”, и на едва тронутый десерт смотрит с подозрением, кажется, уже было собираясь свистнуть официанта и надеть ему тарелку на голову, поэтому Петя поспешно отвечает: - Да нет, вкусный, просто… - он делает короткую паузу и, решив, что брехня - плохая стратегия, честно добавляет, слегка отведя взгляд: - Просто я не этого ожидал. - Не такой химозный, как в забегаловке у управления? - чуть ехидно уточняет Игорь, тепло ему улыбаясь, и поначалу очень хочется взбеситься, конечно, но это же Игорь. Прямой, как палка и не понимающий намеков, поэтому Петя мысленно дает себе хорошую такую затрещину и спокойно отвечает: - Не такой, да, но дело вообще не в этом сраном чизкейке, - а потом, чувствуя себя распоследней скотиной за то, что нарушает идиллию, так же спокойно заканчивает: - Я про вечер вообще. Я думал, что ты мне предложение сделаешь вообще-то. В первое мгновение Игорь тушуется, а потом, широко улыбнувшись, будто бы Петя не сказал ничего такого, на что можно разозлиться или обидеться, спрашивает осторожно: - А ты хочешь, Петь? И Петя, растерявшись, брякает: - Не знаю. И рот себе хочется зашить в ту же секунду, потому что Игорь, чуть нахмурившись, уточняет предельно спокойно: - То есть, как это - не знаю? - и, вздохнув, сообщает тихо: - Если ты собирался меня запутать, то пляши, потому что я вот сейчас чувствую себя идиотом. “Не знаю” сегодня или “не знаю” вообще, а, Петь? Петя, закусив губу, молчит долгую минуту, а после, одним махом опрокинув в себя остатки вина из бокала, поспешно накрывает игорев сжатый кулак, покоящийся поверх скатерти, своей ладонью и, тряхнув головой, решительно заявляет: - Бля, ну хуйню сморозил, сорри. Конечно я хочу, пиздец как хочу, даже не сомневайся вообще, просто есть один вопрос, который мы еще не обсудили, а его надо обкашлять до того, как идти в ЗАГС, - и, выдохшись, переводит дух. Сейчас бы еще красненького бахнуть для храбрости, конечно, но на сегодняшний день лимит уже исчерпан, а в игры типа “да похуй, че мне будет” Петя со своим здоровьем больше не играет. И так уже довыебывался. - Ты замужем? - прищурившись, коротко уточняет Игорь, все так же с силой сжимая пальцы в кулак, и Петя, едва не подпрыгнув на месте от изумления, яростно мотает головой. - Что? Нет, конечно, - возмущенно отзывается он, склоняясь ближе к Игорю, а потом усмехается натянуто и роняет: - Нахрен бы я кому сдался, ты чего, дядь. Даже в Москве, где про батины связи все в курсе были, никто не позарился. Он только поэтому и уцепился за тебя, как за соломинку. Понимал, что в столице с таким товаром на рынке стоять - себя не уважать вообще. Выходит как-то слишком уж горько, ну да и похуй. В конце концов, правда ведь, и никуда от нее не денешься. Кому в славное генеральское или министерское семейство нахрен нужна омега с сомнительной славой и регулярными отъездами в рехабы в анамнезе? Дураков таких нет. - Ты не товар, Петь, не смей даже думать так, - сурово сдвигает брови к переносице Игорь, как-то разом внутренне смягчаясь. Даже кулак уже не кажется таким напряженным, того и гляди, распустится, как цветок, и оплетет петину ладонь теплыми пальцами. - Для тебя - нет, - кивает Петя примирительно, а потом, не удержавшись, вздыхает: - А для отца всегда был и буду. Залежалый, подпорченный и который он по счастливой случайности впарил все-таки, потому что выбросить жалко. - Да ты дурак, что ли? - явно рассердившись, вскидывается Игорь. Тоже подается вперед, смотрит на Петю прямо и неотрывно, а после, немного успокоившись, добавляет: - Подумаешь, куролесил по молодости. С кем не бывает? Сейчас-то ты в норме и, смею заметить, не в последнюю очередь потому, что этот му… - запинается на полуслове и, помявшись, поправляется: - Потому что никто не лезет в твою жизнь больше и не учит уму-разуму. Все это там, в Москве осталось, забудь уже. И Петя наконец решается. - А то, что я здоровье свое в Москоу-сити просрал, мне тоже забыть? - запальчиво выдыхает он, а потом, сдувшись, очень тихо заканчивает: - Я родить не смогу, скорее всего, никогда. Ты таблетницу мою видел? Так вот это туда, на нижний этаж, блядь. Прогнозы крайне хуевые, Игорь, так что подумай хорошенько, во что ты ввязываешься. Игорь молчит долго. Смотрит внимательно, и от этого взгляда хочется сбежать куда подальше, трусливо и без оглядки, но Петя не двигается с места и, кажется, даже не моргает. - Мне все равно, - наконец говорит Игорь спокойно, пожимая плечами, а потом, осознав, видимо, как это прозвучало, и заметив, как Петя дернулся, добавляет поспешно: - Если дело только в том, что детей у нас не будет - мне плевать. Нам и вдвоем хорошо, Петь. Мне с тобой хорошо. Не вижу ни одной причины что-то менять. - Уверен? - все еще напряженно уточняет Петя, уже чувствуя, как тяжеленная бетонная плита, давившая на плечи весь последний месяц, будто бы невесомой становится враз. А после, скорее, для того, чтобы окончательно успокоиться, чем всерьез, добавляет: - Не пожалеешь потом? - О чем? О том, что женился по большой и почти нелепой любви? - Игорь неожиданно широко улыбается, переплетает наконец их пальцы и продолжает чуть насмешливо: - На человеке, которого выбрал не только я, но и мой нос? Петь, да я сроду никого не чуял вот так, по-особенному, а тебя унюхал еще за порогом управления. Ну и что я, дурак, что ли, чтобы все вот так в одночасье профукать? Вон, у дядь Феди с теть Леной тоже наследников не случилось, и ничего - живут. Им и друг друга хватает, чтобы быть семьей. Так чем мы-то хуже? И Петя, чувствуя, как жжет глаза - чертовы сраные гормоны, чтоб им провалиться, - коротко кивает, не доверяя своему голосу. Значит, получается, зря он столько времени трусил и молчал? Зря накручивал себя, когда можно было с Игорем просто поговорить? Концепт совершенно невероятный и все еще пиздец какой новый - что кто-то может принять тебя таким, какой ты есть. Со всеми ошибками и изъянами, не только удобным и соответствующим ожиданиям, но и попорченным и поломанным, словно одноглазый и безрукий резиновый пупс, уничтоженный бездумной и карающей детской рукой. Петя и был практически ребенком, когда все это с собой сделал. Пацаном зеленым вместе с Ксеней на порошок сел, думая наивно, что ничего страшного случиться не может. Не с ним, по крайней мере. А потом, когда понял, что дело керосином запахло, уже поздно было. - Петь, ну ты чего? - растерянно тянет Игорь, поднимаясь с места и поспешно огибая столик. Присаживается на корточки - в точности как прошлый раз, - и, поймав петин взгляд, добавляет обеспокоенно: - Ты от меня другого, что ли, ждал? Петя, шмыгнув носом, неопределенно пожимает плечами. Он, если начистоту, и сам не знает толком, чего ждал, но от облегчения хочется не то рыдать, как девчонка, не то ржать до истерики. Петя не делает ни того, ни другого. Судорожно дышит, быстро и стыдливо утирает лицо рукавом, а потом, склонившись ниже, касается пальцем игорева носа и тихо спрашивает: - А ты и правда, ну… Меня?.. С неповоротливого онемевшего языка так и не срывается простое и однозначное “чувствуешь”. Ведь если все так, то и он сам, будь с нюхом все в порядке, должен был запах Игоря за версту чуять - какой-нибудь любимый, приятный и успокаивающий. Так ведь заложено природой, так Пете говорила мама когда-то. И нет, истинных - единственных и неповторимых в жизни не бывает, все это детские сказки, - но случается в жизни раз-другой встретить тех, чей запах будет путеводной ниточкой и одновременно стальным канатом, если все взаимно. А у них с Игорем взаимнее, сука некуда. Но Петя, блядь, не чует ничего, и ему остается лишь положиться на игорев нюх и свою собственную совершенно бешеную какую-то, почти мальчишескую влюбленность, надеясь, что этого хватит, чтобы быть счастливыми. Игорь же, не обращая на ни малейшего внимания на его смятение, кивает и твердо говорит: - С самого первого дня, - а потом мягко улыбается и добавляет: - И прежде чем ты снова загонишься… Мне плевать, если ты нет. Мы же знаем, что это не так работает. Что люди иногда просто сходятся, наплевав на запахи и просто выбирая, ну, по-человечески, а не чутьем. Я мог бы не унюхать ничего и все равно бы любил тебя, - замолкает на мгновение и, подмигнув, спрашивает тихо: - Веришь мне, Петь? И не поверить ему невозможно. Сияющий взгляд, теплые ладони на коленях, и Петя уверенно кивает, подаваясь вперед и обхватывая Игоря за шею. Целует торопливо, жадно, совершенно наплевав на немногочисленных зрителей за соседними столиками, потому что таким важным кажется сейчас не словами говорить - нахуй они, блядь, не упали, - а теплом своим и желанием Игоря окутать с ног до головы. Показать и доказать, что даже если петин отъебнувшийся нос не улавливает ничего, то сам Петя всем собой ощущает эту игореву привязанность и любовь. И чувствует то же самое без всяких там гормонов, феромонов и прочей поебени. Игорь - его. Самый лучший, самый правильный и отбитый наглухо, ну потому что кто еще бы в здравом уме связался с омегой вроде Пети. Надежный, как скала, красивый до одури в этой своей рубашке франтоватой и готовый всю свою жизнь Пете отдать безраздельно. Господи, ну и пиздец, думает Петя, чувствуя, как Игорь, вздрогнув, скользит ладонями выше - от колен к бедрам. А потом думает - да ну и похуй вообще, когда поцелуй из жадного и торопливого становится сладким и тягучим, как густой сахарный сироп. Отличное шоу, просто заебись, но Пете настолько насрать, что даже удивительно. Впрочем, когда сообразительный официант приносит счет, им с Игорем все-таки хватает здравого смысла отлипнуть друг от друга. Ненадолго, конечно, но все же. Приличия они соблюдают ровно до тех пор, пока Игорь не усаживается рядом на заднее сидение такси. Ночной Питер летит за окнами машины, а Петя плавится от тяжелой ладони, на удивление невесомо поглаживающей внутреннюю сторону бедра, и горячих губ, вжимающихся в висок. Игорь раскаленный, точно печка, и Петя, понадеявшись, что их таксисту интереснее дорога, чем пассажиры, поворачивает голову и утыкается носом в игореву шею, тихо выдохнув и чуть разведя колени. Полбокала красного, не должно было развезти, вяло думает он, бесстыдно подставляясь под прикосновения, но дураку же понятно, что развозит не от вина, а от Игоря. От его близости, от его жара и - впервые, кажется, за все то время, что они знакомы, - от незамутненного и неразбавленного ничем желания. Игорь просто фонит неуемной жаждой потрахаться и явно сдерживается из последних сил, чтобы не дать волю рукам, черт его знает почему. Любой другой мужик бы на его месте сейчас уже давно бы, наплевав на несчастного водителя такси, засунул Пете ладонь в штаны. Да что там сейчас, любой другой из тех, что Пете встречались раньше, еще месяц назад его бы трахнул, а не водил бы на обзорные экскурсии по северной столице, но Игорь отчего-то мнется и не решается переступить черту. Раньше Пете казалось, что Игорь так воспитан и не трогает его пусть если не до свадьбы, то хотя бы до официальной помолвки, но теперь становится понятно - не в этом дело. Если бы все было так - Игорь бы уже давно поймал дистанцию, отсел бы поближе к окну и сделал рожу кирпичом, но он не предпринимает ни единой попытки слиться с обивкой двери, только крепче обнимает за плечо. И это странно, конечно, но не настолько, чтобы заморачиваться прямо сейчас. Сейчас Петя предпочитает расслабиться и получать удовольствие, тем более, что тело, почти забывшее, каково это, когда ебаться хочется не абстрактно, а вот прямо в данный конкретный момент, дуреет окончательно. Петя часто дышит, чувствуя тугой жар внизу живота, жмется к Игорю ближе и прикрывает глаза, судорожно вдыхая едва уловимые, но такие вкусные запахи. Пусть он не может унюхать игореву суть, но он в силах впитать то, чем тот пахнет сам по себе, и одно это уже - маленькая победа. Кофе и что-то древесное. Раньше Пете и такое было неподвластно. Таксиста Игорь ожидаемо отпускает, и, как обычно, поднимается вместе с Петей на этаж, чтобы еще несколько минут лишних рядом побыть. Рассеянно целует в висок, обнимает за плечи и - как день ясно, - изо всех сил держится, чтобы не вжать петину спину в хлипкую стенку. Будто бы, глотнув свежего уличного воздуха, вспоминает, что у него вообще-то принципы. Распаленный, встрепанный и такой красивый, что дыхание перехватывает, и Петя, вцепившись в его руку, вытаскивает Игоря за собою следом на лестничную клетку, а потом тихо шепчет: - Хрен я куда тебя отпущу, так и знай, - и, закинув руки Игорю на шею, добавляет спокойно: - Останься, ладно? Со мной. Хватит уже из себя монаха корчить, я все равно не поверю. Игорь застывает на мгновение, напряженный и растерянный, а потом, коротко встряхнув головой, уточняет хрипло: - Ты серьезно? - А по мне не видно, да? - фыркает Петя, прижимаясь ближе и притираясь к Игорю не каменным, конечно, но все-таки стояком. И понимает - да, в сравнении с тем, что было еще несколько месяцев назад - это явный прогресс, но если смотреть на ситуацию в целом, хуйня какая-то получается беспросветная, и торопливо поясняет: - Хочу тебя так, что сдохну сейчас. А то, что хер толком не стоит - это буллшит, гормоны ебаные, и срать я на них хотел, андестенд? Игорь смотрит на него одновременно жадно и смущенно, но все же мотает головой. - Не самая лучшая идея. Ну, по крайней мере, пока ты пьешь свои таблетки, - выдавливает он из себя нехотя, чуть прикусывая нижнюю губу, и до Пети наконец доходит. Ебаная, блядь, таблетница. Пластиковая предательница, мать ее так. Разноцветные колеса без названий и инструкций, но Игорь - отличный следак, так что он, похоже, идентифицирует если не все, то подавляющее большинство, но и этого ему хватает с лихвой, чтобы примерно представить, как обстоят дела. Поэтому он ведет себя, как блядский монах. Поэтому он, несмотря ни на что, не заходит дальше поцелуев, мысленно смирившись с мертвым наглухо либидо, которое обычно пытаются реанимировать вот теми красными здоровыми пилюлями, которые Пете уже поперек глотки, и крошечными желтенькими, которые доставляют меньше всего неудобств. Игорь бережет его, блядь, а не держит хуй в штанах до штампа в паспорте. Ждет, когда колес станет меньше, а шансов потрахаться нормально и не через “не хочу” - больше. В очередной раз не давит, а дает время, и Петя, облегченно рассмеявшись, говорит тихо: - Самая лучшая, поверь, - а потом, запрокинув голову и заглянув в потемневшие игоревы глаза, добавляет мягко: - Ты ж, блядь, не в курсе, как все это работает. Гормоны со мной теперь надолго, только дозировки меняться будут, но это не значит, что пока у меня в кармане таблетница - я бревно. Пару месяцев назад еще так и было, сейчас уже полегче, - и, быстро облизав губы, чуть смущенно ржет: - Марафон не обещаю, но минут пятнадцать в миссионерской позе потяну стопудов. Игорь буквально захлебывается воздухом от такой откровенной похабщины, но, быстро справившись с собой, все же уточняет осторожно, не спеша урвать свой шанс: - Так, может, и подождем, пока совсем нормально не станет? - и, замявшись, неуверенно добавляет: - Мы ведь не опаздываем никуда, Петь. Петя громко фыркает, зарыватся пальцами в волосы на игоревом затылке и пожимает плечами. - А чего ждать-то? Мне док сразу сказала, если хочется ебаться - ни в чем себе не отказывай. Ну, фигурально, конечно. Без всяких там излишеств. Типа, чувствуешь возбуждение - дрочи, если трахаться не с кем. А если есть с кем - вообще заебись. Либидо, Игорек, оно как мышца в моем случае, если не тренировать, то колеса не помогут. Я хер свой без кринжа потрогать смог только тогда, когда ты мне глазки строить начал, до этого совсем тухляк был. Вот и делай выводы, - и, хитро сощурившись, уточняет: - Так что, внесешь вклад в будущую семейную жизнь или свалишь в закат и оставишь меня грустно надрачивать? Слова, ну, даются, конечно же, нелегко. Еще ни с кем Петя не обсуждал свое нынешнее незавидное положение, кроме гинеколога, но, если мыслить глобально, кого стесняться-то? Того, кто любит тебя до беспамятства? Того, кто мужем скоро станет? Вот же бред. Игорю лучше бы знать об этих особенностях его здоровья до штампа в паспорте, чтобы сюрпризов не было. Игорю вообще лучше бы знать, вне зависимости от того, решится ли он сделать это сраное, обещанное бате предложение, просто потому, что это Игорь. Потому, что ему с этим жить - не с нормальным омегой, истекающим смазкой при виде хера, а с Петей, который, даже умирая от желания, все равно не может толком возбудиться. Вся петина любовь - в голове, а не в скользкой жопе, вся она в том, что Петя дышать ровно не может, когда Игорь рядом. Любой - распаленный, как сейчас, или спокойный и насмешливый, как в управлении. Петя попросту не в силах его не любить - любым, вообще и абсолютно, и, кажется, в голове у Игоря что-то щелкает - он ведет носом, забавно и нелепо, а потом кивает и устраивает ладонь на петиной пояснице. - Останови меня, если… - начинает было он, но Петя, накрыв игорев рот рукой, роняет сдавленно: - Ебало завали. Никаких “если”, понял? - и, быстро облизав губы, добавляет: - Не получится с первого раза, получится со второго. Или с третьего, а может даже, чем черт не шутит, даже с десятого, - а потом, улыбнувшись, заканчивает: - Неважно с какого, просто похуй вообще. Ты, главное, знай, что я хочу тебя сейчас. И даже если что-то, по твоему мнению не так пойдет, если там, я не кончу, я все равно хочу, чтобы ты меня трахнул, просто потому что. - Почему? - спокойно и с бараньим упрямством уточняет Игорь, выкрутившись из захвата и утыкаясь носом Пете куда-то за ухо. - Потому, что это ты, - просто отвечает Петя, ласково оглаживая встрепанный игорев затылок ладонью, а потом все же поясняет немного занудно: - А еще потому, что мой врач утверждала, что эмоции и правильный партнер подстегивают возбуждение. Короче, пока не трахнешь нормально, не поймешь - фригидная ли я теперь сука или блядина в койке, как и раньше. Так что - дерзай. От слов - стыдно. Будто бы, блядь, он мог в какой-то вселенной на пороге тридцатника Игорю девственником достаться, но Петя быстро давит эту неуместную стыдливость тихим стоном, когда разом осмелевшие игоревы ладони сползают с поясницы на жопу. От них по телу расползается какой-то совершенно невменяемый паралич, и Петя, безуспешно промазав пару раз мимо замочной скважины, слабо выдыхает, подсовывая Игорю ключ: - Дверь открой. Игорь, отобрав связку, послушно наощупь возится с замком. Молча, сосредоточенно и выцеловывая на петиной шее какие-то одному ему понятные узоры. Припадая к горлу и дурея от вседозволенности. Впрочем, когда дверь все же поддается, он тихо интересуется: - Я не слишком?… - Ты в самый раз, - заверяет его Петя, оборвав на полуслове, а потом прикрывает глаза и жмется ближе. Не торопится он, мать его так, а наоборот тупит страшно, но мнение это Петя оставляет при себе, чтобы Игорь не пошел на новый заход сомнительного мандежа о разумности происходящего. Меньше слов, больше дела, тем более, что Петя, прислушавшись к себе, с удивлением осознает одну простую вещь - изуродованная им самим до предела и измордованная донельзя омежья суть и впрямь потихоньку оживает. Отзывается на прикосновения игоревых горячих ладоней. И вот это шарашащее по мозгам желание уже не только в голове, но и во всем теле - расходится мягкими волнами от загривка до пяток, и Петя с жадностью цепляется за эти полузабытые ощущения. Цепляется за Игоря и едва не роняет их обоих на пол, запнувшись о брошенные у порога кеды. В квартире темно, хоть глаз выколи. Густая чернота, взрезаемая лишь громким дыханием, и Петя дуреет окончательно. Здравый смысл подсказывает, что надо бы в душ - днем он, как сайгак носился по Ваське в поисках какой-то там мифической помойки, в которую подозреваемый якобы выкинул топорик для мяса, коим зарубил жену, но здравый смысл идет нахуй, конечно же, потому что оторваться от Игоря решительно невозможно. Петя хватает ртом воздух, торопливо отвечает на жадные игоревы поцелуи и чувствует, как коленки подгибаются от того, как хорошо и правильно лежат на заднице горячие большие ладони. Игорь больше не осторожничает излишне, тискает его самозабвенно и так здорово, что крыша едет. Что вялый прежде стояк становится все крепче с каждой минутой, и Петя думает почти с восторгом - да ну нахуй. Думает, быть такого не может, а потом не думает уже вовсе, когда Игорь тихо стонет и, смяв пальцами петины ягодицы, буквально втискивает его в себя. И, наверное, от возбуждения что-то замыкает в мозгу, потому что на мгновение Пете чудится, будто откуда-то пробивается едва уловимый запах свежего кофе, а еще тот самый теплый парфюм, который он учуял на Игоре утром. Но ведь херня же полная. Парфюм с утра должен был давно выветриться, а кофе Игорь с обеда не пил. Петя ведет носом, вжимается лицом в игореву шею и запах совершенно точно становится гуще. Насыщеннее, ярче и четче, будто бы Петя только что в кофейню вошел. Неверяще он коротко лижет солоноватую кожу у горла, а потом снова тычется в нее носом и застывает. - Ты чего? - хрипло уточняет Игорь, тоже каменея и, кажется, уже было намереваясь дать по съебам от греха подальше, решив, что перегнул палку, но Петя покрепче обхватывает его руками и тихо признается: - Прикинь, ты кофе пахнешь, - а после, облегченно рассмеявшись, жадно втягивает ноздрями воздух и не может надышаться Игорем никак. Все было просто. Проще, сука, некуда, и стоило бы голову из жопы вытащить раньше, но Петя предпочитал все это время игнорировать очевидное. Он тоже Игоря чуял. По-своему, конечно, слабо и почти мимолетно, но запах свежего зерна, преследовавший Петю последние месяцы, не был галюном или случайностью. Не был игрой воображения или желаемым, принимаемым за действительное, и хоть и доносился как сквозь вату, но витал в воздухе уже давно, чуть ли не со дня их с Игорем знакомства, наверное. - В смысле? - оторопело уточняет Игорь, а потом, будто бы оправдываясь, бубнит: - Да я даже кружку свою не допил днем, чтоб ты знал, и вообще… Но Петя, быстро замотав головой, мажет кончиком носа по его шее и, широко улыбаясь, перебивает: - Да нет же. Ты. Ты пахнешь, - и, широко улыбаясь, сокрушается: - Вот я дебил, а? Ну и ты со своей дурацкой привычкой выжрать пяток кружек за смену не помогал, конечно. Игорь молчит, переваривая, а потом сжимает его в своих руках, отчего запах только сильнее становится, и шепчет с какой-то совершенно разматывающей в тряпки нежностью: - Полевой клевер. Мне было проще, - и добавляет едва слышно: - Так люблю тебя, что спятить можно. Кости почти трещат от его медвежьего захвата, но Пете откровенно плевать. Петю кроет настолько, что хочется прямо тут, посреди коридора стянуть с себя одежду и поебаться, не сходя с места. Не потому, что зудит, хотя и это тоже, а потому, что Игоря, стоящего, как истукан рядом, сумасшедше мало. Хочется под кожу ему залезть, до сердца добраться, задыхаться под ним, умирая от желания, и орать срывая глотку. Стать еще ближе. Настолько, чтобы не понять было вот так сходу, где заканчивается один человек и начинается другой. Язык любви, который Петя знает - первобытный и почти животный, ну да и насрать. Зато честный. Он хочет Игоря так, что даже самому страшно чуток, но впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, головой, а не мокрой от смазки жопой, и это непривычно, конечно, однако штырит почище порошка. В ванную заваливаются почти клубком, спинывая по дороге ботинки и разбрасывая одежду, и, уже потянувшись к крану, Петя бросает на Игоря жадный, полный обещания взгляд, а после осознает неожиданно: пятнадцати минут в миссионерской им точно не хватит. Марафон или нет, но трахаться сегодня хочется до самого рассвета, а потом сопливо обжиматься в койке и строить планы на совместное будущее, которое вот прямо сейчас становится еще на шаг ближе. Игорь чертыхается, тщетно пытаясь расстегнуть пуговицы на манжетах подрагивающими пальцами, и Петя, негромко рассмеявшись, спешит ему на помощь, потому что нахрен эту рубашку, стильную и чудо как хорошо на Игоре сидящую. Налюбовался уже сегодня, а сейчас хочется простого человеческого зашвырнуть ее куда-нибудь в угол и затянуть Игоря под теплую воду. Целовать, скользя ладонями по плечам и спине, дурашливо отфыркиваться от мыльной пены и чувствовать все больше нарастающее желание присесть на хуй. Непривычное, почти забытое, но такое пьянящее, что хоть плачь от счастья. Пиздец полнейший. И Петя, торопливо стащив с себя джинсы вместе с бельем, первым шагает в душ, без тени смущения сверкнув голой жопой. Игорь замирает на мгновение посреди ванной в одних трусах, завороженно пялясь, а потом, решительно их сдернув, ныряет в душевую кабину следом, едва не снеся плечом стеклянную дверцу. Улыбается ошалевше и размазанно, а потом, коротко вжавшись лицом в петину шею, тянется к бутылке с гелем. А Петя, зачесав назад мокрые волосы, чувствует, как от этого ласкового прикосновения не только приятно теплеет внутри, но и член дергается. И да, спору нет, Игорь выглядит сейчас так, что любое бревно с полоборота заведет - мокрый, возбужденный и как с цепи сорвавшийся, - но дело совсем не в этом. Дело в том, что никогда раньше Петю никто так не любил, и вот это по-настоящему сносит крышак. Настолько, что все мысли из головы выветриваются и остается только здесь и сейчас. Губы, руки, сбивчивый шепот и шум воды. А еще - бешеное желание не отлипать от Игоря примерно ближайшую вечность, и Петя ни в чем себе не отказывает, легко и непринужденно отключая голову окончательно и бесповоротно. Ведь с Игорем это так просто.