Давай поженимся

Петя отрубается ближе к утру, причем так внезапно, что Игорь даже не сразу улавливает момент. Вот он еще что-то сонно бубнит, рассеянно выводя кончиками пальцев на игоревой груди бездумные круги, а в следующую секунду уже тихо посапывает, оплетая руками и ногами и совершенно умилительно тычась носом в плечо. Умиротворенный такой, спокойный и до неровного дыхания родной. Спятить можно, как все поменялось быстро - еще весной Игорь жил себе и знать не знал, что совсем скоро жизнь его сделает крутой вираж. Ходил себе на службу, коптил бессмысленно небо, вконец отчаявшись, что найдется хоть кто-то, кто решится с ним остаток дней промыкаться, а сейчас, почти на исходе лета, лежит рядом с тем, ближе кого и представить себе не мог. Вдыхает тихонько знакомый с детства запах, теплом тела греется и хмуро пялится в потолок, будто бы помер кто. Петя ворочается, устраиваясь поудобнее, закидывает на Игоря ногу, и Игорь осторожно, чтобы не разбудить ненароком, гладит его по запястью. Вжимается губами во встрепанный висок и прикрывает глаза в надежде тоже уснуть, но сон все не идет. С ловкостью уличного фокусника он ускользает сквозь пальцы, и Игорь, слегка раздражаясь на самого себя, натягивает повыше сползшее одеяло. На часах почти четыре утра, но не спится, хоть ты сдохни. Не то от разрывающего на куски дурацкого счастья от того, что Петя наконец совсем рядом, прямо под боком, а не на другом конце города, не то от какого-то странного и сосущего чувства неправильности происходящего. Не нужно было вестись на эти провокации, думает Игорь мрачно, нужно было, как и собирался, выждать, пока Петя окончательно не оклемается и не начнет обходиться если не совсем без своей таблетницы, то хотя бы без большей части ее содержимого. Вот же идиот. Там, где нужно было бы не тянуть резину - до последнего мялся, пока хвост не прищемило, медлил все с разговором о случайно неслучайной их встрече, а там, где следовало бы обождать и хер в штанах попридержать - поспешил и все испортил. Как животное, ей-богу. Петя, конечно же, клялся, что все замечательно и вообще, как он выразился, “гуд”, да и выглядел вполне довольным жизнью в целом и случившейся в кровати не далее, как пару часов назад, мизансценой, но Игорю все равно не давал покоя тот факт, что оргазмом тут и не пахло. В прямом, блин, смысле. Стойкий и ровный клеверный дурман, которым Петя буквально фонил, войдя в квартиру никуда не делся, конечно же, но Игорь думал, что стоит им двинуться дальше и перейти от подростковых обжиманий к чему посерьезнее - и он усилится кратно. За последние недели он прочитал так много об омегах и их фертильности - спасибо неуемному любопытству и мелькающей время от времени перед глазами таблетнице, - что был почти уверен: запах петиного разнотравья в нос шибанет до потери пульса, а ничего, в сущности, не поменялось. Ошибся, получается. Или же, был недостаточно убедительным. Петя, конечно же, ему не врал - он хотел и еще как, дрожал под руками, улыбался ласково, жался ближе и цеплялся за Игоря почти с отчаянием утопающего, нашарившего спасательный круг, но все это было в его голове. В чувствах и в эмоциях, а тело его предательски Игоря принимать не желало. Не откликалось почти омежьими инстинктами, и это - не обижало, конечно же нет, с чего бы вообще? - но изрядно расстраивало. Он пах густо, сладко, будто бы вместо простыни под ними раскинулся пружинистый сочный луг, но запах был привычным, ровно таким же, как и всегда, когда Петя оказывался рядом, а значит той внезапной химии, на которую они оба рассчитывали, не случилось. Петя не был готов, что бы он там по этому поводу сам не думал, а Игорь, как дурак, повелся на его уговоры и проебал шанс на то, чтобы идеально все сделать в первую их ночь, как ему отчаянно хотелось. Все у них наперекосяк с самого начала шло - и знакомство неслучайное, и тихушничество игорево и идиотское это, такое будничное и топорное предложение без кольца в порыве скандала. А теперь, вот, еще и этот конфуз. И Игорь правда пытался все исправить - нарезал вокруг Пети круги, таскал на свидания, творил такую дичь в управлении, от которой у Зайцевой глаза за затылок закатывались, и уже и впрямь собирался красиво и с выебонами - самое время ведь, - подарить Пете давно ждущее своего часа кольцо. Ковать железо, пока горячо, так сказать, тем более, что Петя благосклонно принимал все его пацанские выходки, и хоть и сам не заводил речь о разговоре в дядь федином кабинете, но выглядел так, будто действительно не против попрощаться с холостой жизнью. Смотрел с нежностью, украдкой припрятывал игоревы записки в верхнем ящике стола и по утрам неизменно заезжал за Игорем по пути на работу, будто бы тот один заблудится, в самом деле. И впервые с момента знакомства у них наконец были нормальные, здоровые и честные отношения. Ну, так Игорь, по крайней мере, думал, пока при очередном случайном взгляде, брошенном в обеденный перерыв на петину таблетницу, не проснулось дурацкое неуместное любопытство - ну и беспокойство, конечно, чего уж скрывать, ведь пилюль-то меньше не становилось, - и уверенности как-то поубавилось. Не в Пете, конечно, он несмотря на свой дрянной характер, был понадежнее скалы, а в том, что отношения честные, потому что именно тогда стало ясно, как день, что у Пети тоже есть свои секреты. Злиться на него не получалось никак - не Игорю, у которого рыльце в пушку было и который больше двух месяцев трусливо в тряпочку молчал о договоренностях со старшим Хазиным, - но стало тревожно. Да и за что злиться-то? За то, что в одиночку что-то в себе переживал страшное, не поставив в известность Игоря? Ну так и не обязан был, в общем-то. Но отмахнуться от нового знания никак не получилось, и уже вечером Игорь шерстил интернет, то и дело порываясь решительно закрыть браузер, поехать к Пете и просто спросить напрямую. Не решился. Разброс диагнозов был колоссальным - от болезненной менструации до восстановления после удаленной матки, - и Игорь, разумеется, призадумался. Не над выбором своим, боже упаси, тут и думать было нечего, он Петю от себя отпустить ни на шаг уже был не готов ни при каком раскладе, а скорее над тем, что же именно Петя от него скрыл. А еще над тем, собирался ли Петя вообще ему рассказывать о том, что с ним, собственно, происходит. Но, в любом случае, гормонотерапия - это не витаминки, которые прописывают для профилактики, а дело серьезное, и Игорь, посомневавшись немного, решил тогда, что с предложением стоит повременить. Да и вообще со всем остальным, как бы ни хотелось. От Пети кружилась голова, воздух в легких кончался, а а дурацкая полуживотная сущность внутри буквально выла от желания и хотела немедленно, стоило Пете оказаться рядом, бесстыдно облапать его, прикусить за шею и любить до изнеможения, но Игорь строго ее осаживал всякий раз. Он зорко следил за петиной таблетницей, не пускал себя дальше петиного порога и отчаянно беспомощно спускал в кулак перед сном, прикрывая глаза. Держался стойко, в общем, и непреклонно, дожидаясь перемен, а потом случился сегодняшний вечер, и вся выдержка, будто бы ее и не было никогда, вышла погулять. И он сдался. Сдался петиной откровенности, болезненной и опасливой, и отчего-то решил, что если и сейчас от него уйдет - не вообще конечно, как этого явно опасался сам Петя, но этим вечером, - то что-то надломится. Возможно, так и случилось бы, теперь не узнать, но теперь Игорь лежит в петиной кровати, слушает его ровное дыхание - громкое, чуть с присвистом из-за пересыхающей вечно слизистой в носу, - и думает, что, возможно, лучше было бы стоять на своем. Остаться в его квартире, конечно же, только сухарь бы черствый слинял восвояси в такой момент, но все же угомонить Петю с его неуемным энтузиазмом на тему секса и просто обнимать всю ночь, тихо шепча какие-нибудь глупости. Нужно было просто быть рядом, а не сорвавшись с цепи и дорвавшись до желаемого, переступать незримую черту. Но Игорь не сдержался, и теперь чувствовал себя мудаком распоследним, хоть Петя и уверял его, что все отлично. К Пете вообще не стоило прикасаться. Ну, в вот этом самом смысле. По крайней мере, до тех пор, пока его не перестанет мотать. Игорь видел, что ему хотелось, но вместе с тем и не моглось. Сухим он был, тесным и неподатливым, два пальца максимум, и выкручивался тоже насухо, явно злясь на себя и мысленно проклиная все на свете. Будто бы пытался что-то самому себе доказать, неосознанно и с изрядной жестокостью делая это за игорев счет, а потом, словно замаливая грехи, ластился и сосал, тихо постанывая. И да, не кончить шансов не было, но не этого Игорь хотел от своей семейной жизни. Не превозмогания и обреченности, а нормальных отношений - равноправных и честных, поэтому - мелькает в голове смазанная мысль, - с женитьбой точно придется повременить, теперь уже без шансов. Он Петю любит, так сильно, как никого и никогда, даже сильнее, чем в далекие семнадцать свою первую и казавшуюся идеальной парой пассию, но пока все не устаканится, Игорь, пожалуй что, не готов больше к экспериментам. Он будет рядом - ближе всех, - будет, если нужно, с Петей по врачам бегать, но вот так, как сегодня, больше не притронется до тех пор, пока Петя на самом деле не будет готов двигаться дальше. Не на словах, а по ощущениям. Собственным, а не потому, что часики тикают, мать их так, и потому что мудрым омегам положено перед будущим супругом раздвигать ноги шире плеч, чтобы случайно не свалил в закат. Дурацкая патриархальная хуйня будто из каменного века, ни дать, ни взять, и Игорь намеревался зарубить ее на корню. Петя и его здоровье важнее, чем вот это вот все. Игорь столько лет печально дрочил в пустой кровати, что даже не смешно, так что и дальше как-нибудь потерпит, пока время наконец не придет. А оно придет обязательно, раз нюх понемногу просыпаться начал. У Пети, конечно, все серьезно, теперь Игорь знает это из первых рук. Вероятное бесплодие, либидо почти на нуле - инстинктивное, по крайней мере, - но с этим можно жить. И, как понимает Игорь, ощущая петину руку аккурат напротив сердца - жить вполне нормально, без всяких там сожалений. С сексом они как-нибудь со временем разберутся, а дети… Ну, на них Игорь уже и не надеялся, так что, в целом, не чувствует себя разочарованным или обделенным. С Петей, конечно, хотелось бы. На него похожих - с таким же шилом в жопе и бешеным обаянием, - но еще полгода назад, до встречи с Петей, Игорь, положа руку на сердце, уверенно бы сказал, что не в этой жизни. Ну в самом деле, ему скоро тридцать шесть стукнет, какие тут младенцы? С его работой и личная жизнь-то все никак сложиться не могла, а дети посерьезнее регулярных свиданок будут. На детей время нужно и силы, а еще - желание посвятить себя кому-то, кто без тебя не справится, а у Игоря будто бы атрофировалась за долгие годы сама возможность так себя вести. С его ли работой подрываться по ночам на каждый чих? Или, абсолютно разбитым после бессонной ночи, шлепать на службу? А самое главное, он просто не знает, смог бы он стать хорошим родителем, а не таким, как собственный отец. Смог бы утирать скупую слезу на выпускном и сплясать на свадьбе, а не сдохнуть от шальной пули, как батя. Поэтому петины откровения не ударили по больному. В тот момент, когда он горько вываливал на Игоря голые, на его взгляд неприглядные факты, Игорь только и мог, что малодушно и с облегчением выдохнуть. Неосознанно, стыдясь себя, но тем не менее. Он не был бы хорошим отцом, он просто не знал, что для этого нужно, и именно поэтому ничего, в сущности, не изменилось после того, как Петя заговорил о детях. А кроме того, положа руку на сердце, Игорь не был уверен, что сможет полюбить кого-то так же сильно, как и самого Петю, и потому почти все его проблемы до поры до времени - пока что-нибудь в мироощущении не поменяется, что вряд ли когда-то в обозримом будущем случится, - не имели значения, кроме одной. Низменной и вместе с тем весьма животрепещущей и значимой - той, в которой Петя не мог нормально, по-человечески получать удовольствия от секса. Да, он явно не ломал себя, он тянулся к рукам, отчаянно целовался и возбуждался настолько, насколько вообще мог, но этого ему явно было чертовски мало, чтобы достучаться до внутреннего и сокровенного. Чтобы, дурея и сходя с ума, течь. Чтобы отпускать себя и головой не думать, действуя лишь на голых и бездумных инстинктах. С этим у Пети явно затык, и стоит, конечно, выждать, пока все не образуется, прежде чем очертя голову, снова распускать свои руки, иначе ничего у них попросту не выйдет, потому что Петя себя живьем сожрет и сделает все возможное, чтобы Игоря от себя такого, неправильного и бесполезного, блядь, избавить. И чтобы этого не случилось, Петя должен знать, что любят его не за жопу и все прилагающиеся к ней удовольствия, думает Игорь, уже чувствуя, как клонит в сон, а просто за то, какой он есть. Просто за то, как он улыбается и, ворча себе под нос, безуспешно пытается разгладить складки на неутюженной игоревой футболке. Просто за то, как он смотрит на Игоря. Как на самого лучшего мужчину на земле. Только так они со всем справятся - и никак иначе, а вот эта вот херня, которую Петя в запале нес, что мол, либидо, как мышца - чушь собачья и смысла никакого не имеет. Игорь просто будет его любить. Всего, целиком. В хорошие и плохие дни, в болезни и здравии, пока когда-нибудь шестеренки у Пети внутри не встанут на место окончательно. Просыпается Игорь рано. Скорее, по привычке, конечно, чем от того, что шею щекочет теплое дыхание. Распахивает глаза, минуты две пялится в незнакомый потолок, вдыхая яркий и легко раскладывающийся на простые составляющие запах - осока, клевер, полевая ромашка и крапива, - а потом, осторожно выпутавшись из петиного цепкого захвата, выходит из спальни и плетется на кухню. Утром ничего не меняется. На душе кошки скребут, будто бы сделал все сикось-накось, и Игорь, даже не пытаясь перед собой оправдаться, включает чайник. Он дал слабину этой ночью, наворотил херни, но не поздно еще все исправить. Им нужен серьезный разговор - пусть не сейчас, но хотя бы вечером или, в крайнем случае, завтра, в котором Игорь спокойно и без дурацкого блеянья объяснит: было просто улет, но больше не надо. По крайней мере, до тех пор, пока и правда не захочется вот так, чтоб аж голова плыла, а не в попытке наебать собственное тело. Он шарит по шкафчикам вслепую и наугад, находит любимый петин мятный чай и, разжившись кружками, кидает в одну из них пакетик, а потом, подумав, кидает и во вторую. Кофе, конечно, хочется жутко, но кофеварка выглядит так, будто ее вообще ни разу не включали, а турку Игорь найти и не надеется, а потому решает тоже ограничиться чаем. Кофе можно и по дороге в управление перехватить, в конце концов, если прижмет, но в последнее время, особенно после больницы, он все чаще отказывает себе в стаканчике-другом, чтобы лишний раз Пете душу не травить. Да и прав Петя, в сущности, сердце-то не железное, чтобы столько кофеина вместе с кровью ежедневно перекачивать, нужно пыл поумерить. В холодильнике обнаруживаются яйца и бекон, и Игорь бездумно принимается за приготовление завтрака, чтобы хоть чем-то занять руки. Если бы курил - точно бы извел пару сигарет в пепел, торопливо и жадно, а так - лишь изводит четыре яйца и несколько ломтиков бекона, медитативно поглядывая в центр одного из ярких желтков. Смешно, но он даже не знает, завтракает ли Петя вообще или предпочитает вспоминать о еде к обеду, и это почему-то иррационально задевает за живое. Ни черта же он о Пете не знает, пусть они и встречаются почти месяц, а знакомы чуть ли не три: ни привычек, ни загонов бытовых, ни даже того, ест ли тот яичницу на завтрак или предпочитает омлет. И это неожиданно расстраивает сильнее, чем должно бы. Они так много времени проводят вместе, пожениться, вот, собираются, а Игорь, по сути, ничегошеньки о Пете так и не выяснил за это время толком. Погруженный в себя, Игорь не сразу замечает чужое присутствие, теряет бдительность, а когда до мозга наконец доходит, что он больше в кухне не один, Петя успевает подкрасться уже слишком близко. Теплые ладони ложатся на бока, скользят к животу, потом по груди, а после Петя прижимается сзади всем собою и выдыхает: - Душа моя, ты в курсе, что на работе только через пару часов нужно быть, а ехать отсюда минут двадцать? - а после, отчаянно зевнув, добавляет: - Я вообще-то рассчитывал проснуться у тебя под боком, а не в пустой кровати. - Иди, досыпай, - говорит ему Игорь напряженно, а потом, опомнившись, добавляет чуть мягче, чтобы не звучать уж совсем как мудак: - Будет тебе завтрак в постель, ну и я в комплекте. Все чин-чином. Но Петю, кажется, не проведешь. Он сжимает руки у Игоря на поясе чуть крепче, жмется теснее и, понизив голос, возражает: - Хренушки, никуда не уйду, - и, убавив мощность конфорки, проницательно интересуется: - Игорь, что не так? Чего подорвался, как на пожар? Все, хочется ответить ему. Все не так, кроме того, что я люблю тебя до смерти. Но Игорь, взяв себя в руки, отвечает спокойно: - Все нормально, - и, помявшись, уточняет все же: - С чего ты вообще взял, что что-то не так? И Петя, стушевавшись, каменеет. Отходит в сторону, размыкая руки, цепляет пепельницу и, чиркнув зажигалкой, молчит в ответ. Следит за каждым движением, сверля недобрым взглядом игореву спину, с шумом выдыхает дым, прихлебывает уже заварившийся чай и больше не лезет. Будто строит стену, мелькает в голове у Игоря, но он тут же отбрасывает эту мысль, как несостоятельную, и сосредоточенно выкладывает яичницу на тарелки, закидывая на сковороду бекон. Петя бы не стал, в отличие - предательски мелькает в голове, - от него самого, так что просто выжидает, чтобы застать врасплох и вытрясти из Игоря все, что только сумеет. И действительно, надеяться, что Петя удовлетворится его вялым пиздежом, было бы глупо. Едва Игорь выключает плиту и устраивает тарелки на столе, Петя снова, сверля его подозрительным взглядом, спрашивает: - Что за приколы, а? Ты сам не свой, - и, застыв у подоконника, напряженно требует: - Колись давай, какую хуйню себе напридумывал, Игорек. И Игорь, конечно, напридумывал себе очень много хуйни, но прямо сейчас отчаянно не хотелось начинать выяснять отношения. Он знает, все разумные доводы Петя примет в штыки, такой уж у него характер, а потом разозлится и будет с бараньим упрямством твердить, что добровольное воздержание ничего не решит, а весомых аргументов, как ни крути, Игорь еще сочинить не успел. И не нужно быть пророком, чтобы знать - “я так чувствую” Петю не устроит категорически. А Петя, будто бы уловив его сомнения, тяжко вздыхает, а потом, затушив окурок, усаживается напротив и говорит негромко: - Ладно, не хочешь говорить - не говори, у тебя все равно все на роже написано огромными буквами, - и, скрестив руки на груди, продолжает с тоской: - Ты понял, что ебу дал. Не спорь, любой бы на твоем месте понял. И я люблю тебя, правда люблю, но держать не буду. Только уходи прямо сейчас, пока я тут унижаться не начал, ладно? И Игоря будто ледяной водой с ног до головы окатывает в один миг, даже мороз по коже продирает. Он быстро мотает головой, подается вперед и, вцепившись в петину теплую ладонь, торопливо бормочет: - Петь, ну ты чего? С ума сошел, что ли? - а после, шумно выдохнув, твердо заявляет: - Никуда я не пойду, даже не надейся. С места не сдвинусь, даже если полотенцем отхлещешь. - То есть, дело не в том, что ты после моих вчерашних вялых потуг резко переобулся и передумал сочетаться браком? - с легкой прохладцей и весьма скептично уточняет Петя, поджав губы, на что Игорь снова мотает головой. - Нет, конечно. С чего ты вообще взял? - удивляется он, а потом, виновато заглядывая Пете в глаза - ну ясно же с чего, еб твою мать, - продолжает решительно: - Между нами все по-прежнему, даже не сомневайся. Просто дров я вчера наломал таких, что всю зиму топить можно, и мне от этого, ну… Не по себе. И Петя неожиданно взрывается. - Да от чего, блядь? - гаркает он и, чуть прищуриваясь, подается вперед, раздраженно интересуясь: - Мне что, клещами из тебя все тянуть? И выглядит он так, будто сейчас и впрямь Игоря отлупит. Переключается на раз-два, словно фитиль подожгли, и от его тоскливого всепрощающего взгляда, которому на старинной иконе место, а не на петином лице, не остается ни следа. Петя гневно хмурится, дышит тяжело и крепко перехватив игореву руку, сжимает ее своими пальцами почти до хруста. Красивый безмерно и злой, как черт. Игорь судорожно переводит дух, делает торопливый глоток уже подостывшего чаю, потому что аж в горле пересыхает от волнения - с огнем ведь играет, - а потом тихо признается: - Я чувствую себя виноватым, - и, осторожно погладив пальцем тыльную сторону петиной ладони, заканчивает уверенно: - Я не должен был вчера голову терять. Тебе неуютно было и уж точно не хорошо, а я так не могу. Я хочу, чтобы ты удовольствие получал, а не шел в койку, как на эшафот, просто потому, что так надо и вообще пора бы не только за ручки держаться. Петя пораженно распахивает глаза, почти рефлекторно тянется к сигаретам, а потом, опомнившись, отбрасывает пачку обратно на подоконник и интересуется нервно: - А мы точно с тобой сегодня в одной кровати были? - а после, поймав игорев мечущийся взгляд, добавляет: - Дядь, мне охуенно было, какой эшафот. Ты бредишь, что ли? Давно так по мозгам не шарашило, чтоб вот прям почти… - Но ты не кончил, - перебивает его Игорь тихо и беспомощно, а потом, для весомости, тянет: - И пах, как обычно. Ну это же не нормально, Петь… И кажется, стоило бы промолчать. Прикусить язык и засунуть его себе в жопу, потому что Петя смотрит на него, как на дебила со справкой, и обманчиво спокойно уточняет: - Игорь, ты ебнулся? - а потом выдержка снова ему изменяет и он рявкает грубо, хлестко и без всякой жалости и к Игорю, и к самому себе: - Я ж тебе русским языком вчера сказал, что для меня это нормально и вообще, считай, достижение. Так бывает, знаешь ли, когда несколько лет долбаешь, считая себя бессмертным и неуязвимым для любой хуйни. У меня еще месяца два назад бы вообще хер не встал, хоть ты час его надрачивай трясущейся ладошкой, а сейчас… - резко сдувшись, Петя пожимает плечами и уже почти нормальным голосом добавляет: - Ну, вот как-то так. Согласен, вышло не очень, но это, блядь, не значит, что на ебле крест нужно ставить. - Нужно просто завалить хлебало и чувствовать себя насильником? - тоже неожиданно раздражаясь, запальчиво интересуется Игорь, с ужасом осознавая, как отказывают тормоза. Он собирался быть терпеливым, собирался тактично и спокойно Пете объяснить, что так нельзя, что повременить нужно, но Петя из колеи его выбивает своим упрямством и фильтр между мозгом и языком попросту отказывает. - Да я сам тебя сейчас изнасилую, - разозленно гаркает Петя и, вскочив с места, в пару шагов оказывается рядом. Точно врежет, мелькает в голове, и Игорь даже не дергается в попытке прикрыть физиономию, потому что заслужил же, но вместо этого Петя лишь прикрывает глаза на мгновение и, пару раз шумно выдохнув, одним слитным движением опускается к Игорю на колени. Стул под ними надсадно скрипит, но Петю это волнует мало. Он обнимает за шею, сжимает бедрами крепко-крепко и, поймав игорев непонимающий взгляд, говорит неожиданно ласково и мягко, будто бы не он тут только что орал на Игоря, словно полоумный: - Ты неверно считываешь сигналы, товарищ майор. К тебе у меня никаких претензий, равно как и ко всему, что произошло в спальне. Я на себя вчера психанул, - а потом мнется и добавляет чуть тише: - Надеялся, что все как раньше получится, словно по мановению волшебной палочки, что блядский мой организм вспомнит наконец, как ему природой заложено себя рядом с альфой вести. С альфой, от которого, сука, чердак отлетает, между прочим, и разозлился, что ебучего чуда не случилось. В остальном - все заебись было, и я хочу повторить. Не сейчас, конечно, но вечером - обязательно. - Петь… - беспомощно, чувствуя теплые губы на шее, выдыхает Игорь, обнимая его в ответ и жадно вдыхая яркий сочный клевер. Петя с ума его когда-нибудь сведет, манипулятор сраный, ну да и плевать в общем-то. Потому что от этих его тихих откровений и запаха - хоть и не слишком густого, но честного, который никогда не врет, - верится в петины слова беспрекословно. А Петя, будто почуяв эту слабину - да что там будто, по-любому же ощутил, как член постыдно окреп в трусах от одной только тяжести его тела и прикосновений несмотря на серьезность и значимость момента, - шепчет прямо в ухо: - И вообще, ты никогда раньше не задумывался о том, что это не самоцель - обкончаться до отключки? - и, получив вместо внятного ответа лишь пару шумных выдохов, продолжает, чуть поерзав и устраиваясь на коленях поудобнее: - Вот я тоже, Игорек, раньше мысли такой не допускал, но прикол знаешь в чем? Кайф можно получать от процесса. Внезапный инсайт, правда? И неожиданно смеется, тихо и самодовольно, когда Игорь безотчетно, плюнув на все, скользит ладонью по его спине вверх, зарываясь пальцами в волосы. Ластится к руке, расслабленно выдыхает и, подняв голову с игорева плеча, требует, заглядывая в глаза: - Пообещай мне, что из-за этой херни ты больше не загонишься, - а потом, прищурившись, добавляет чуть насмешливо: - Потому что я, знаешь ли, не согласен мучиться от недотраха рядом с самым охуенным мужиком, какого только в жизни встречал. - Ну, скажешь тоже, - смущенно ворчит Игорь, неуверенно приподнимая уголки губ и устраивая руку на петином бедре. Мягкие светлые волоски на теплой коже ощущаются так здорово, что Игорь с удовольствием скользит ладонью до колена, а потом обратно, чувствуя, как Петя коротко вздрагивает. Дыхание его учащается, зрачки чуть шире становятся, и ясно, как день, наконец - пусть омега в Пете сейчас и дремлет где-то глубоко внутри, но сам Петя отзывается на прикосновения еще более чутко. Еще слаще, чем если бы его вели голые инстинкты, искреннее и с отчаянием почти, безмолвно крича - я тут, с тобой, даже если кажется по-другому. И так было всегда, с самой их первой встречи. Петя всегда любил его не носом, а чем-то иным. Глубже, честнее, не полагаясь на природу и видя в Игоре только его поступки, а не дурацкую незримую галочку над макушкой - раз пахнет, значит, подходит по всем статьям. Видя дурацкий юмор, небритую рожу и тягу к самоубийственным, никому не всравшимся подвигам. Принимал все это, находил свое очарование в замордованном жизнью, протухшим уже одиночеством и работой простом питерском менте и любил, невзирая ни на что. И вот это, пожалуй, было даже ценнее, чем если бы он почуял игорев кофейный смрад в первый же день. И было бы полным свинством сейчас полезть в бутылку из-за каких-то там своих взращенных годами предрассудков, что раз омега не течет - то и не хочется ему на самом деле. Петя другой просто, и он этого не заслуживает. Петя заслуживает быть любимым и получать все, что ему заблагорассудится, даже если все у них не как у людей опять выходит. Плевать вообще, с самого начала было понятно, что просто с Петей не будет, так что нечего и пыль поднимать. Правда тогда, в этом самом пресловутом начале, рассматривая петино лицо на снимке, Игорь думал, что отговаривать его придется от попыток вмазаться по старой памяти, а не от секса. Да что там, тогда Игорь вообще был уверен, что супружеский долг своенравный и недовольный положением вещей Петя будет отдавать ему строго по расписанию и с кислой рожей, если вообще снизойдет, конечно, а оно вот как все повернулось. Так что, нельзя отталкивать, понимает Игорь, не теперь уже, потому что единственное, чего он добьется, охладив петин пыл и вернувшись к томным поцелуям у порога, так это того, что Петя будет чувствовать себя нелюбимым и нежеланным. Поломанным, бракованным и еще черт знает каким - мало ли дерьма в его светлой голове скопилось, - но совершенно точно Игорю ненужным и неважным, раз все настолько легко можно было откатить на предыдущий уровень. А это, разумеется, бред полный. И если Петя правда хочет достучаться до своей омеги вот так - требовательно и бескомпромиссно, - то ему виднее, Игорь в этом не шарит. Он просто будет рядом и сделает все, чтобы затея выгорела. Все, чтобы Пете было хорошо, и рано или поздно у них получится. - И скажу, - севшим голосом упрямо бормочет Петя, подаваясь ближе и практически касаясь кончика игорева носа своим. - Ты что, реально не догоняешь, что если бы я мог, я б давно уже штаны на жопе насквозь промочил? Но я не могу, - он медленно прикрывает глаза, а потом, снова распахнув их, добавляет уверенно: - Пока не могу. Но это мне вот вообще не мешает сидеть сейчас и больше всего на свете хотеть, чтобы мы сию минуту вернулись в кровать даже без завтрака. Не успеем, конечно, можно даже и не мечтать, но ты смекаешь, к чему я клоню? - К чему? - прикинувшись дурачком, с улыбкой интересуется Игорь, потираясь своим носом о петин и чуть сжимая ладонью его бедро. Уже без всяких сомнений, чувствуя, как Петя снова коротко вздрагивает и чуть слышно выдыхает. Такой чувствительный, что голову ведет на раз, и страшно представить, что будет, если - когда, обязательно когда, - в нем проснутся все инстинкты разом. Вероятно, с улыбкой думает Игорь, в этот знаменательный день Петя его попросту заездит до смерти на радостях. - К тому, что можно хотеть потрахаться, но словить нестояк, - тем временем ухмыляется Петя и, выразительно поерзав у Игоря на коленях, смеется тихо: - Тебе это, походу, не грозит, но предположим. Что делать будешь? - Язык и пальцы мне еще никто не отрезал, - смущенно бубнит Игорь, чувствуя, как Петя окончательно загоняет его в угол, явно не осознавая, что уже своего добился, а Петя, удовлетворенно кивнув, продолжает: - Вот именно. Мне тоже рот никто не зашил и зад, кстати, тоже, - и, заметив, как Игорь стыдливо отводит взгляд, добавляет уже мягче: - Смазки еще полфлакона, аптеки никто не закрывал, а я, честно сказать, чуть на месте не кончился, когда тебя накрыло. Это - тоже кайф, когда партнеру башню сносит. Когда тебе башню сносит от меня, Игорек. Поэтому, блядь, не вижу проблемы. И возразить ему, по сути, нечего. Петя коварный и хитрый лис, с чьими доводами хрен поспоришь, да и не хочется, если честно, уже ведь все для себя решил. Во всем-то он прав, даже в том, что чужое удовольствие зачастую важнее собственного в койке оказывается, вот только… - Тебе правда, ну… Хватит этого? - скорее для очистки совести, чем всерьез, неловко интересуется Игорь, прикусывая губу, на что Петя лишь хмыкает: - Пока - более чем, - а потом, улыбнувшись, тянет: - К тому же, я уверен, что прогресс наметится очень быстро, - и, помолчав, заканчивает тихо: - С тобой по-другому невозможно. Я ж бревном после дурки был совсем, и до нее несколько месяцев, кстати, тоже, просто не отсек вовремя, а сейчас, вон, гляди, как понесло. Аппетит приходит во время еды, слыхал о таком? - Слыхал, - коротко кивает Игорь, и Петя, просияв, заявляет: - Ну так вот, я жопой чую, что это оно, так что не смей мне все испортить. Я вообще-то замуж собираюсь, а в медовый месяц нужно задорно ебаться, чтоб соседи на ресепшн жаловались, а не в морской бой в отельном номере играть, - и, от души заржав, обнимает Игоря за шею еще крепче, едва не придушив. - А если я что-то не так сделаю? Если… - на всякий случай все же уточняет Игорь, внутренне обмирая от этих волшебных петиных планов, но Петя лишь, резко посерьезнев, отмахивается: - Ты вообще все “так” делаешь, даже не парься, - а потом задумчиво пожевав губу, тянет: - Даже странно, насколько, учитывая, что у тебя лет восемь по твоим же собственным словам никого не было… - Девять, - педантично поправляет его Игорь, а потом, закатив глаза, поясняет: - И вообще, “никого не было” - это значит, что я не строил серьезных планов, но не значит, что я ни с кем не спал. И это - достаточно честно, чтобы закрыть вопрос. Любовников в его жизни было много - хороших и так себе, но ни один из них за последние годы не задевал ничего внутри, забывался через пару дней, а после нескольких неотвеченных и вовсе исчезал бесследно. - Ты меня успокоил, - фыркает Петя смешливо, а после, посерьезнев, возвращается к незаконченной, видимо, мысли: - Игорь, если что-то вдруг будет не так, я скажу, обещаю, - и, помолчав немного, продолжает: - И на себя больше злиться не стану за то, что не выходит ни хера, как у нормальных омег. Ну, постараюсь, по крайней мере. Будем трахаться, как получится, и посмотрим, что из этого выйдет, - а потом, смущенно хмыкнув, заканчивает: - И, чтоб ты знал, это самый неловкий и дурацкий в моей жизни разговор, так что цени, что он вообще происходит. Любого другого я б уже нахуй послал с такими метаниями, а тебя, вот, не получается. - Ценю, - покорно соглашается Игорь, а затем, поддавшись порыву, признается: - И так тебя люблю за это, что сдуреть можно. Петя смотрит на него умиленно, будто на придурка полного, а потом, подавшись вперед, прижимается к игоревым губам своими. Торопливо раздвигает их языком и жадно вылизывает рот, вообще не помогая выкинуть из головы мысли о немедленном возвращении в кровать. Хочется его такого прямо сейчас завалить спиной в скомканную постель, целовать до изнеможения, пока губы не запросят пощады, а потом стечь вниз и, устроившись между бедер, трахнуть языком так, чтобы крыша отъехала. Толкаться то быстро, то мучительно медленно, срывая с губ стоны и заливая слюнями простынь, но слишком много времени они потратили на разговоры, а в управлении нужно быть через час с четвертью, а значит, придется попридержать коней до вечера. Значит, придется наскоро подрочить в душе и расписаться в том, что все его аргументы за то, чтобы повременить с сексом, оказались слишком слабыми, чтобы выдержать петину критику. И слишком слабыми, чтобы выдержать петин поистине самозабвенный энтузиазм. Ведь он тысячу раз прав, на самом-то деле, и все может получиться. Да какого хрена, уже получается, если раскрыть глаза - Петя плывет совершенно бесстыдно и безотчетно, вцепляясь в игоревы плечи, дышит через раз и выглядит так, будто вообще сейчас мозги отключатся. Без всяких там омежьих приколов натурально растекается по Игорю и дуреет так, словно одной только мысли, что это Игорь, хватает, чтобы потерять связь с реальностью. И внезапно Игоря отбрасывает в далекие студенческие времена. В общагу академии, в дурные и безбашенные семнадцать, где он, молодой и ебливый дурак, так и не вышедший толком из пубертата, несколько месяцев задорно трахался с однокурсником-альфой на скрипучей койке, когда сосед по комнате в увале был. Жарко, сладко, тесно и со смазкой из тюбика, а не из глубин задницы, вот же сюрприз. И никто, кстати, не жаловался, что, мол, что-то там не так, и нельзя в живого человека хером тыкать, если он не течет, как порядочная омега. Тогда Игорь, конечно же, был куда тупее и еще не дошел до концепции, что неплохо бы не только брать, но и отдавать с лихвой, однако ощущения, всплывшие из глубин памяти, неожиданно выручают в настоящем. И, без сомнения, вышибают пробки начисто, потому что мысль о том, что необязательно истекать смазкой, чтобы хотеть секса - приходится как нельзя кстати. И, к слову сказать, совсем необязательно вообще быть омегой, чтобы получать удовольствие от члена внутри себя. Петя его хочет, тут даже сомнений нет, трется об него всем телом, будто не осознавая, что именно с Игорем творит, и так сладко стонет в рот, что хоть его на кухонном полу раскладывай, наплевав на то, что на работу они потом оба опоздают минимум на полчаса. И, ясен пень, вместе, на радость всем досужим сплетникам управления. - Петь, давай, я в душ, - беспомощно шепчет Игорь прямо в губы, вразрез со своими же словами не двигаясь с места, но Петя упрямо мотает головой и улыбается смазанно, а потом решительно скользит ладонью под резинку трусов и оглаживает кончиками пальцев головку. - Потом, - коротко отзывается он и, прикрыв глаза, снова целует. Дрожит весь, одной рукой цепко ухватившись за игорев затылок, а второй мучительно медленно скользя по члену, и Игорь не выдерживает. Толкается бедрами вверх, устроив ладони на петиных ягодицах, и выдыхает сорванно: - Тогда быстрее. Пожалуйста. Не то я сейчас отъеду ненароком. И Петя, прикрыв глаза, кивает. Движения его становятся резче, продирают буквально насквозь, особенно когда он сжимает пальцы под головкой, и Игорь близко, чертовски близко, но не совсем. Совсем становится, когда он, с трудом оторвавшись от петиного рта, вздергивает его повыше, почти удерживая на весу, и накрывает губами сосок. Возбужденный и твердый, чувствительный настолько, что Петя громко стонет и дергается в руках, не то пытаясь уйти от прикосновения, не то наоборот, притиснуться еще ближе. И вот это срывает тормоза окончательно - не так, как прошлой ночью, когда просто нестерпимо хотелось напряжение сбросить, не шаря еще толком, что к чему, - а совершенно безвозвратно и при полнейшем петином попустительстве. Петя и вправду хочет нестерпимо - не через силу и не потому, что ему годами на мозг капали, как должны себя вести эталонные омеги на выданье, - а просто потому, что внутри отзывается. Слабым по нормальным человеческим меркам возбуждением, притупленным нюхом и совершенно необъяснимым ничем желанием, от которого он в руках истаивает и быстро-быстро Игорю дрочит, сорванно дыша приоткрытым ртом. От его густого травяного запаха сносит крышу, Игорь прикусывает сосок и поддает бедрами снизу, отчего Петя задыхается резко, а потом, безвольно запрокинув голову назад, сжимает пальцы теснее. Совершенно идеально, так, что член истекает смазкой все больше и больше с каждым движением, и Игорь стонет, не в силах больше сдерживаться. Да и зачем? Этот его сдавленный стон Петя ловит чутко и на раз, тихо выдыхает и, совершенно сорвавшись с цепи, дрочит так, будто вознамерился высечь искру трением. Ладонь его двигается быстро, сжимается тесно вокруг члена, и терпеть просто невозможно. Что вообще значит “терпеть”, когда кажется, будто ты умер и сразу воскрес? Оргазм, накрывающий неумолимо, ощущается примерно так же. Игорь вцепляется в Петю изо всех сил, лижет сосок, скользит выше и присасывается, как распоследнее животное, к шее, а потом в глазах темнеет и он будто бы слепнет на долгое мгновение, приходя в себя медленно, неумолимо и с ощущением бетонной плиты на макушке. Петя улыбается, гладя его волосы и лениво проводя ладонью от чувствительной головки до яиц и обратно, а Игорю хочется - просто нестерпимо и до звезд в глазах, - незамедлительно вылизать его с ног до головы. А если бы не обмякающий понемногу член, то и выебать до хриплых вскриков и совершенного беспамятства, потому что Петя, расслабившийся и больше не пытающийся прыгнуть выше головы из чистого упрямства в погоне за оргазмом, вполне ожидаемо оказывается тем, с кем хочется трахаться до изнеможения. Горячий, самодовольно улыбающийся и наслаждающийся тем, что Игорь рядом с ним рассудок теряет. И если ночью оставались хоть какие-то сомнения - стоит ли вообще, или лучше в сторону отступить и не давить на больное, - то сейчас Игорь понимает совершенно ясно: это даже не банальные инстинкты, а что-то несоизмеримо большее. Выходящее за рамки и путающее разум. Да, он Петю безмерно хотел своим носом и каким-то эфемерным чувством собственничества, которое в альфах обычно просыпается от силы несколько раз в жизни, но все же было в этом желании что-то еще. Что-то более глубокое и менее инстинктивное. И Игорь уверен в этот момент, что даже если Петя никогда не станет прежним, таким, каким Игорь его никогда не знал, он все равно останется тем, с кем определенно стоило связать свою жизнь. Петю получается любить абсолютно любым. А еще - хочется просто сделать ему хорошо настолько, насколько получится, не заморачиваясь больше ни ему, ни Пете не всравшимися этическими дилеммами и общепринятыми понятиями о нормальности. И Игорь себе ни в чем не отказывает. Раз Пете, по его же собственным словам, охуенно, а Игорь все делает “так”, то какие вообще вопросы. Остается только вздернуть Петю повыше, вынуждая опереться на нетвердые ноги, уткнуться носом в пах, ощущая пьяный запах разнотравья, а потом потянуть домашние мягкие штаны вниз. Петя тихо стонет, когда губы смыкаются на его полувозбужденном и все сильнее крепнущем члене, толкается в рот и длинно выдыхает: - Бля… - а потом захлебывается воздухом, когда Игорь вверх смотрит. Медленно ведет большим пальцем по нижней губе и, обхватив ладонью игорев затылок, сдавленно шепчет: - От одного взгляда кончить можно, какой ты. Просто пиздец. А после лишь бессмысленно что-то стонет, размашисто двигая бедрами и едва удерживаясь на ногах. Отпускает себя, не беспокоясь больше о том, как реагирует его омега на весь этот перфоманс, и сосредотачивается на том, что чувствует сам. Жадно и торопливо, не сдерживаясь совсем, трахает Игоря в рот. Откровенно и пошло, не давая продохнуть толком, словно бы дорвался и теперь попросту не может остановиться, и Игорь, понемногу уплывая головой, расслабляет горло, позволяя головке проскользнуть глубже. Саднит с непривычки, конечно, но петин удивленный смазанный стон окупает все неудобства с лихвой. Пробки от него выбивает наглухо, аж в ушах звенит, и будь Игорь помоложе, хер бы уже снова стоял, как миленький, а так лишь дергается слегка, да в яйцах тянет. Все возбуждение сейчас - чисто в уме, и кажется, теперь он понимает Петю куда лучше, чем еще минут пятнадцать назад. Инстинкты Игоря уже не ведут, ведет простое человеческое желание, и ощущается оно не менее ярко. Возможно, даже ярче, чем можно было предположить. Наверное, именно это Петя и имел в виду, когда говорил, что кайф можно получать и от процесса. Когда не гонишься за собственным удовольствием, а постепенно раскручиваешь колесо чужого, прекрасно зная, что из-за тебя эти вот несдержанные стоны, эта дрожь и чуть более явно проступающий запах летнего, залитого солнцем луга. Петя толкается в рот жарко, вкусно и совсем немного солоно, балансируя где-то на грани между жгучим возбуждением и приносящим облегчение оргазмом, но все-таки не выдерживает. Ломается внезапно, дергается, крепко сжимая волосы на игоревом затылке. Трясется, точно в лихорадке, а потом, уперевшись ладонью в плечо, замирает, запрокинув голову, и сипло выдыхает: - Не могу больше. Он на пределе, и Игорь уверен, что если бы Петя мог, он бы сейчас уже, тяжело дыша, размазывал горячую сперму по игоревым губам, но он не может, и поэтому только прикрывает глаза и медленно подается бедрами назад, крупно вздрагивая. Игорь подхватывает его под зад, несильно сжимая пальцами напряженные ягодицы, помогает медленно осесть обратно на свои колени и, скользнув руками выше, обнимает за плечи. Целует во взмокший висок, прижимает к себе ближе и понимает неожиданно: даже если так будет всю оставшуюся жизнь - это не конец света, ведь Пете с ним правда хорошо. По-настоящему, без дураков. Петя больше не бесится на себя из-за того, что не получается в точности так, как природой заложено, не злится оттого, что все выходит неидеально, а просто получает удовольствие. Расслабленно жмется к Игорю, бездумно перебирает волосы у него на затылке и выглядит, ну, понятное дело, не затраханным до потери пульса, однако весьма и весьма удовлетворенным. По своим меркам, разумеется, но все же. И отдельный приступ эйфории, похоже, ловит от того, что Игорь не пытается больше смущенно и раздосадованно улизнуть с глаз долой. Подставляется под прикосновения, лениво целует, едва уловимо об Игоря потирается и довольно вздыхает. И Игорю отчаянно хочется спросить - ты как? - но он себя останавливает и прикусывает язык. И не потому даже, что боится, а ну как Петя снова взбесится, решив, что Игорь в очередной раз нихрена не понял и стоит все-таки прописать ему в жбан для верности, чтоб наверняка дошло. Молчит он потому, что, кажется, наконец на самом деле понимает. Так что, вместо этого он осторожно интересуется у разморенного и ластящегося к нему Пети: - На что это похоже? Ну, когда… - и запинается, не в силах как-то сформулировать свой вопрос внятно, однако Петя, ничуть не смутившись, понятливо его выручает. - Когда я понимаю, что дальше уже не стоит продолжать? - подхватывает он, тихо усмехнувшись, а потом задумчиво и сипло тянет: - Ну… Сложно сказать. Примерно как если бы я уже пару раз спустил и все - больше нечем, как ни изъебывайся. В голову дает - будь здоров, просто насухую. Странное ощущение, честно тебе скажу, но прикольное. И гораздо более приятное, чем полное зеро, - и, легко шлепнув Игоря по плечу, добавляет уже более деловитым тоном: - В душ пойдем, а? А то ведь реально либо опоздаем, либо позавтракать не успеем, а у меня на эту яичницу однозначно есть планы, пусть она и остыть к хуям успела. И Игорь, кивнув, медленно поднимается со стула, так и не выпустив Петю из рук, отчего тот, пятясь в сторону ванной, заливисто ржет и расслабленно виснет на шее. Игорь ловит его сияющий взгляд, улыбается непроизвольно, а потом, зазевавшись и едва не саданувшись плечом о дверной откос, думает самоуверенно, что непременно научится ловить это петино “в голову дает”. Во что бы то ни стало. Чтобы Петя рядом с ним чувствовал себя самым нормальным на земле, а не ждал напряженно, когда совсем невтерпеж станет и придется, с сожалением и чуть смущаясь себя самого, Игоря оттолкнуть, вот как сегодня. Чтобы знал совершенно точно, что дело тут не только в банальном, хоть и чудовищном влечении альфы к омеге, но еще и в том, что Игорь от него натурально без ума. Это ведь не должно быть сложно - ощущать кого-то нутром, почти интуитивно, как продолжение себя, - особенно когда любишь, просто нужно больше практики. Просто нужно научиться чувствовать Петю не носом или чем-то там еще, а всем собой, отключая полуживотные инстинкты и считывая язык тела. Игорь уверен - у него обязательно получится. Пусть не сразу, но когда-нибудь - непременно.