Тополиная рубашка

Я летел к заколдованному ржавому лесу, посреди которого жил в железном доме Хозяин. Мичиру объяснила, ч т о я должен сделать. Надо пробраться в дом, снять с шеи спящего Хозяина ключик и отпереть на Хозяиновой руке браслет. – Ты легонький, проберешься потихоньку, – тепло шептала мне в ухо Мичиру. – А как отопрешь колечко-то, все уже не страшно будет. Ключик, он сразу рассыплется, а Хозяин, если проснется, пущай ругается, силы-то у него не станет. Да ты и не слушай, лети себе домой сразу, вот и все... – А ваши браслеты? – спросил я. – Их-то кто отопрет, если ключика не будет? – А и не надо, – со смешком отозвалась Хотару. – Они сами развалятся. Это ведь одна видимость, что они по отдельности заперты, а по правде-то они в одну цепочку связаны, потому нас Хозяин и держит. А в цепочке если одно колечко рвется, вся в ней сила пропадает... А еще Мичиру сказала, что людей со ржавыми кольцами полным-полно на белом свете. У некоторых эти кольца на виду – у тех, кто колдуны да ведьмы, – а у многих они незаметны. Кое-кто про них и сам не знает, не ведает, что в душе у него завелась ржавая зараза. И вот этих людей могу я освободить от Хозяина, если не побоюсь. И никто другой это сделать не может, потому что лишь у меня есть тополиная рубашка. И вот я летел... Ржавый лес начинался за железной свалкой, где в прошлое полнолуние танцевали ведьмы. Раньше я бы рассказу про лес не поверил, потому что знал: за свалкой кончается ответвление лога и там, наверху, стоят ветхие домишки и тянутся огороды. Но сейчас все было по-другому, по сказочным законам, и я ничуть не сомневался, что скоро окажусь над ржавым лесом. Летел я низко по руслу речки Тюменки, среди поросших осокой берегов. Я это делал на всякий случай: вдруг у Хозяина есть перед лесом тайные караульные посты! Я торопился и скорость развил такую, что на поворотах меня заносило к берегу, и тогда коварно царапалась осока. По журчащей и ребристой воде передо мной неслось скомканное отражение луны. Она сияла в эту ночь ярче прежнего. Воздух, который летел навстречу, обдавал меня болотистыми запахами. Потом я учуял запах ржавчины и различил впереди темные груды свалки. Подлетел. Медленно поднялся над железными кучами. За свалкой не было домиков и огородов, а тянулось что-то черное и лохматое, и ветерок все сильнее пах сырым железом. Мичиру говорила, что треугольная поляна с домом Хозяина лежит в железной чаще, к югу от свалки. Я прикинул, где он, юг, и двинулся вперед. Теперь я летел не очень быстро и не очень низко, метрах в двадцати от верхушек леса. Это и правда был лес – непривычный и страшный. В свете луны я видел, как громоздятся, переплетаются и тянутся вверх, принимая вид деревьев, черные разветвленные трубы, рваные кровельные листы, клубки и плети колючей проволоки. И еще всякий старый, искореженный металл. Мертвый, никому не нужный... Я подумал, что в этой ржавой путанице может укрываться стража Хозяина. А меня так хорошо видно в ясном небе, и так ярко блестит при луне тополиная рубашка. Я почувствовал себя беззащитным! И взмыл в высоту, чтобы из леса не шарахнули по мне из какой-нибудь ржавой пушки. Но почти сразу я успокоился. Настя ведь ни словечком не обмолвилась, что у Хозяина есть часовые. Она рассказывала, что он спит спокойно и крепко, потому что знает: никто к нему не проберется. Страх у меня пропал. Почти. Вообще-то я немножко боялся, но не Хозяина. Хозяин что мне сделает? В крайнем случае взовьюсь свечкой и пусть ловит в небе! Я боялся, что не сумею добыть ключик и отпереть браслет. Тогда столько людей останутся ржавыми пленниками! И я буду виноват! И эта моя вина будет такой громадной по сравнению со всеми прежними... Раньше-то что я делал плохого? Ну, двойки иногда скрывал от мамы. Ну, лодырничал, не хотел на рынок за картошкой ходить. Бывало, трусил перед дракой. Случалось, что Ятена шлепал, если тот крепко надоедал (правда, потом всегда жалел его). А еще что? Да, патроны, которые свистнул у отчима. Это дело посерьезнее... Но все равно от этого никто, кроме отчима, не пострадал. А теперь если струшу или растеряюсь, тогда что? Тогда хоть прямо с высоты головой о железяку... Ну почему так получилось? Почему именно я должен лететь к Хозяину? "А когда просто так летал, небось радовался! – сказал я себе. Или не я сказал, а скорее, тот мальчишка, который прилетал ко мне из лунного озера. – Тогда вон какой счастливый был, что есть у тебя тополиная рубашка..." "А ведь правда", – подумал я. И понял, что за прежние радости надо платить. Добром за добро. Такой закон у сказки и у жизни. Иначе ты будешь не человек, а последняя ржавая лягушка. Я это понял смутно, без слов, но сделалось спокойнее. И смелости стало побольше. Словно я наконец-то превратился в того ясного и храброго мальчишку... И когда я увидел с высоты треугольную поляну, я уже твердо знал, что все сделаю как надо... Я, пока летел, думал, что дом Хозяина – это громадный железный замок, опутанный колючей проволокой, и что мне придется пробираться по ржавым переходам и гулким лестницам. А на поляне стоял мятый троллейбус без колес. Я сразу понял, что это троллейбус, хотя никогда их наяву не видел (разве что в кино). Над обшарпанным фургоном торчали длинные погнутые "усы". Краска на троллейбусе облупилась, темнели ржавые пятна, однако окна почти все были целые. Поляну покрывала аккуратная трава. Ее заливал ровный голубой свет, она искрилась (роса на ней, что ли?). Было пусто – ни кустика, ни холмика. Негде спрятаться. Только от троллейбуса падала короткая, очень черная тень. В эту тень я и приземлился на полной скорости – почти упал. Посидел на корточках в траве – она оказалась сырой и холодной. Подождал, когда перестанет прыгать сердце. Оглядел ряд троллейбусных окон. В стеклах отражалось светлое небо, и лишь одно окно было черным и пустым. На четвереньках я подобрался к окну. Встал, ухватился за край. Царапая коленками железо, подтянулся, заглянул в ржавую пустоту... И сразу в локти мне впились железные колючки, меня дернули в сторону, я услышал проволочный скрежет... Меня держали за руки два чудовища. Две косматые железные куклы ростом со взрослого дядьку. Они состояли из клубков колючей проволоки. Вместо головы – комок ржавого железа, ни лица, ни глаз. Понятно было, что нисколечко они не живые, а вроде заводных. Я подумал, что все пропало, но – удивительное дело – в тот момент ничуть не испугался. Потом я узнал, что такое состояние называется по-научному "защитная реакция организма". Ну вот, из-за этой реакции я и вел себя спокойно. Проволока въедалась в голые руки, и я сказал: – Пустите вы, болваны, больно ведь. Но колючие болваны покачивались с легким скрежетом и не пускали. Они не очень крепко держали, я мог бы вырваться, но понимал, что ржавыми шипами-издеру кожу. Сзади, противно скрипя, подошло третье чудовище, ткнуло колючим кулаком в мою спину, и меня повели к передней части троллейбуса. Мокрая трава щекотала босые ноги, и ее холодные касания казались мне теперь такими приятными по сравнению с царапающей хваткой железных кукол... Дверь кабины со скрежетом раздвинулась, и я увидел Хозяина. Я думал, что Хозяин – это страшный колдун вроде Кащея, а оказалось, что это низкорослый мужичок с круглым животиком, лысоватый, с дряблыми щеками. У него были заплывшие глазки и мясистый нос. И одежда совсем не колдунская – старые галифе, из-под которых спускались завязки кальсон, стоптанные чувяки и мятый черный пиджак, под которым, кажется, ничего не было. В общем, никакой не злой волшебник, а хозяин частного огорода, который спекулирует овощами. Или жулик-завхоз с мелкого склада. Но я сразу понял, что это Хозяин. Потому что в вырезе пиджака на волосатой груди его светился ключик из блестящей нержавейки. Маленький ключик вроде чемоданного. На шнурке. Хозяин деловито вытер о галифе ладони, шагнул в траву, глянул на меня и хихикнул: – Привели голубчика? Ну-ну... Я все еще не боялся. – Чего они вцепились? Скажите, чтоб отпустили! – сердито потребовал я. – Отпустят, отпустят, – пообещал Хозяин. – Конечно. Только маленько апосля... Хе-хе... Как все дела оформим, так и отпустим. – Какие еще дела? – Документик надо составить. Как, значит, полагается. Что попытка воровства. То есть хищения... – Врете вы все! Я у вас ничего не брал! – А ключик-то кто хотел стащить? А? Мы тебя давно проследили, не отопрешься. – Врете вы все, – опять сказал я. И глупо проговорился: – Не могли вы за мной следить, у меня ничего железного нет. – Хе-хе... Как это нет? Да ты от своего компаса весь промагниченный. И еще есть железное, только ты сам не знал. Эта самая... железная решимость, чтобы, значит, ключик чужой украсть и колечко не– свое отпереть. Это мы нашим уловителем сразу определили. Не выйдет у тебя, нет... Освободитель нашелся! Сейчас мы на освободителя актик составим, а потом в суд. Все по закону... "При чем тут суд? Псих какой-то", – подумал я. И все смотрел на блестящий ключик. И еще пытался разглядеть под рукавом пиджака браслет, но не видел. Хозяин сел на ступеньку в двери троллейбуса, достал из-за пазухи большущий блокнот и ручку-самописку. Зачем-то лизнул у ручки перо, добродушно посопел и поднял на меня глазки. – Ну дак, значит, как фамилия, имя-отчество, год рождения и место-проживание?.. – Фиг вам, – сказал я. Мои проволочные конвоиры сердито заскрежетали и сильнее вдавили колючки. А Хозяин ничуть не разозлился. – Ну и ладно. Ну и так знаем... Хе-хе. Пяткин-то Джедайт Эдуардыч про тебя все данные сообщил. Вот так, хороший ты мой... Вот оно что! – Гад он, ваш Пяткин, – искренне сказал я. – Пьяница проклятая, всю совесть за бутылку продал. Шпион... – Хе-хе, кому шпион, а кому надежный помощничек. Он у меня на тебе премию заработал, так что не отпирайся. Я кипел от злой обиды и молчал. – Ну и молчи, – покладисто проговорил Хозяин. – Все одно судить будем. Сато, давай принадлежности. Колючий болван, который стоял в сторонке, со скрежетом полез в заднюю дверь троллейбуса и оттуда вывалил железную бочку. Подкатил, поставил перед Хозяином, как стол. Потом... потом приволок и положил на бочку громадный, как у палача, топор! С полукруглым зазубренным лезвием и кривым топорищем. Вот тут я перепугался. Весь ослабел даже. И дышать перестал. – Хе-хе, – обрадовался Хозяин. – Поржавела железная решимость-то, а? – Ничего не поржавела... – слабо сказал я. – Да ты не боись, – утешил он. – Топор-то, он так, для авторитету. Голову я тебе рубить не буду, что я, зверь кровожадный какой-нибудь? А вот постегать тебя придется, железной крапивой. – Он опять ржаво и отвратительно хихикнул. – Такой сорт специальный, очень для воспитания подходящий. – У вас у всех одно и то же на уме, – бессильно огрызнулся я, вспомнив тетю Рей. – Хе-хе, – обрадованно отозвался Хозяин. – А уж опосля того дела браслет тебе для послушания... Сато, давай-ка. Безобразный Сато, переваливаясь, побежал к темной опушке и вернулся с чем-то черным, длинным и колючим в лапе. И тогда я рванулся! Я боялся унижения не меньше, чем топора, и отчаянно дернулся из ржавых когтей. Они разодрали мне руки от плеч до кистей, но я взмыл над поляной и с высоты, не чуя боли, радостно и освобожденно заорал: – Эй ты, ржавая кадушка! Взял, да?! Фашист паршивый! Прыгни сюда, я оборву тебе завязки на подштанниках! Он и правда запрыгал! Забегал по поляне, хлопая чувяками, и несколько раз подскочил. Я снизился метров до трех и плюнул ему на макушку. И попал! Он завизжал, замахал кулаками, заорал: – Хулиган! Спускайся, а то хуже будет! Я захохотал. Знал, что хуже не будет. Но... ведь и лучше не будет. Ключик-то у Хозяина. И заперты наглухо все ржавые браслеты... Хозяин все бегал по кругу, ключик серебристой искоркой вздрагивал у него на груди. И еще что-то сильно сверкало внизу. В траве. У передней стенки троллейбуса. Может, еще один ключик? Мысль была, конечно, совершенно глупая, но я все же спикировал к земле. Хозяин со злорадным воплем кинулся на меня и, конечно, не успел: я взвился опять. Однако за секунду мне удалось разглядеть, что блестит среди травяных стеблей осколок стекла. Наверно, от разбитой фары. У расколотых стекол всегда острые края... А шнурок у ключика совсем тонкий. Ну, давай, Харука, думай. Решайся... Конечно, отпереть браслет на Хозяине я не сумею. Он со своими ржавыми дураками десять раз успеет меня скрутить. Но есть же другие браслеты! На Мичиру, на Хотару, на Сецуне. Был бы ключик! – Спускайся лучше добром! – опять завопил Хозяин. Он стоял задрав голову и все тер ладонью лысую макушку. Я сказал ненатурально и плаксиво: – Ага, "спускайся". Чтобы вы меня отлупили, да? Он сразу учуял новые нотки в моем голосе. Торопливо пообещал: – Не буду, не буду! Да что ты! Пошутил это я... Ты спускайся, поговорим, обсудим все. По-хорошему, значит... – Мне ваш ключик вовсе и не нужен, – обиженно сообщил я с высоты. – Пяткин вам наболтал, а вы этому пьянице и поверили... А я и не за ключиком прилетел, я хотел у вас колдовать научиться, вот... – Ну и хорошо, ну и давай! – суетился он. – Я ведь чего... Я, конечно... это... научим! Ты давай, лети вниз-то... А? Ну, не боись. – Ага, "не боись"... А эти дураки опять полезут. И так всего исцарапали! – Сато! Брысь! – гаркнул Хозяин, и прислужники торопливо полезли в троллейбус. Хозяин опять задрал голову. – Ладно... – сказал я. И почти со скоростью падения опустился перед троллейбусной кабиной. Сел. Правой ладонью быстро накрыл стеклянный осколок, а левой вцепился в согнутую коленку и громко ойкнул. Хозяин быстро засеменил ко мне. – Ой, – опять сказал я. – Кажется, ногу подвернул. И в пятке-колючка. Посмотрите, пожалуйста. Хозяин сокрушенно закачал головой и наклонился надо мной, как добрый дядюшка. Ключик закачался у меня перед глазами. Я вцепился в него, потянул, а краем стекла полоснул по шнурку. И с добычей в кулаке рванулся вверх. Хозяин страшно, нечеловечески завизжал. Запрыгал. Проволочные болваны стремительно выкатились из троллейбуса. Но я уже летел к опушке леса! Мчался изо всех сил! Только... Что это? Непонятная тяжесть перевернула меня вниз головой. Я задрыгал ногами и брякнулся в траву у железных уродливых кустов. Почему? Ох, балда, это же ключик! Я забыл, что с посторонними вещами летать нельзя, даже с самыми маленькими. Ключик совсем крошечный, а для меня все равно что якорь. Но не мог же я его бросить! А Хозяин и его колючие балбесы уже подбегали. Хозяин визжал: – Шпана! Ворюга! В лапшу искрошу, сопляк паршивый! И я по земле бегом ринулся в чащу ржавого леса... Ну, как про это написать? Если бы мне кто-нибудь раньше сказал, я и сам бы не поверил, что смогу пробиться сквозь такую режущую, рвущую, колючую жуть. Но я пробивался. Гнилое железо листьев полосовало меня острыми краями. Лианы из колючей проволоки раздирали рубашку и кожу. Трухлявая железная чешуя прилипала к лицу и сыпалась за ворот. Но я не останавливался. Потому что за мной, не догоняя, но и не отставая, ломились через лес Хозяин и его слуги. Хозяин уже ничего не кричал. Я слышал только сиплые выдохи и скрежет. Я телом пробивал в ржавых зарослях просеку. Как тяжелый пушечный снаряд. Я так и твердил себе: "Я снаряд, я из стали, мне ничего не страшно, мне ничуть не больно, вперед! " Я заставлял себя думать об этом без передышки. Потому что если бы я подумал о другом: о том, что тяжело дышать, и о том, какой длинный путь, и о том, сколько у меня царапин и порезов, тогда я сразу упал бы. Но я снаряд! Мне никем нельзя больше быть! Снаряду – не больно! Снаряд – вперед!.. Не знаю, случайно ли я выбрал тогда путь... То есть знаю, что не случайно. Потому что сквозь боль, сквозь ржавый бред несколько раз пробивалось воспоминание о компасе дяди Мамору. Белый наконечник стрелки словно вспыхивал впереди, и я, не размышляя, мчался именно к нему. А может быть, это мне уже потом казалось, когда вспоминал? Так или иначе, я вылетел прямо к железной свалке. Вернее, на лужайку, что отделяла свалку от ржавого леса. И тут, когда пробиваться уже стало не надо, силы у меня кончились. Нужно было еще пробежать по логу, вскарабкаться по заросшему откосу, добраться до баньки, отпереть один браслет. Лучше всего Мичи. А я стоял и двинуться не мог. Отчаянно болели порезы, и с пальцев капала на босые ноги теплая кровь. Из черной ржавой чащи выскочил Хозяин. За ним с дребезжаньем продрались проволочные слуги. Хозяин семенил ко мне, размахивая кулаками, и что-то кричал блеющим голоском. А слуги скрипуче переваливались. Я глядел на них беспомощно и даже без злости. Но потом злость все же колыхнулась во мне и подтолкнула. Я посмотрел: чем бы в этих гадов бросить? Увидел у ног в траве бутылку с разбитым горлышком. Поднял ее, скользкую и тяжелую, кинул в Хозяина. Вместе с бутылкой сорвались с пальцев темные шарики крови. Взмах у меня оказался слабый, бутылка упала в пяти шагах. Я заплакал от досады и беспомощности. А Хозяин вдруг остановился. И его дураки тоже. Хозяин заругался. Он испугался чего-то. И я увидел – чего! Между нами стремительно вырастали и разворачивали острые листья несколько топольков. Они поднялись двухметровые, тонкие, трепещущие под луной. Я не удивился. Слишком я был измучен. В моих скачущих, раздерганных мыслях вставшие топольки как-то увязались с упавшими на землю каплями крови. И я опять махнул рукой. И еще несколько тополят взметнулись между мной и врагами! Тогда я засмеялся сквозь слезы. И еще раз бросил в землю теплые брызги тополиной крови. И тоненькие деревца встали четкой шеренгой. Хозяин мелко бегал вдоль этой шеренги, верещал, но, видимо, не смел пересечь волшебную линию. Я повернулся и медленно побрел по мокрой траве. У железной сторожки горела яркая лампочка. Я обрадовался. Не надо спешить к ведьмам. До них, до ведьм-то, еще долго добираться, а кто знает, сколько времени удержит Хозяина строй тоненьких тополят? – Дедушка... – позвал я слабым голосом. Старик с проволочной бородкой появился сразу. Тонко вскрикнул, заохал, увидев меня, но я сказал: – Где кольцо-то, дедушка? – И разжал левый кулак. И сверкнул в лунном луче ключик. Старик опять тонко вскрикнул и, кажется, заплакал. У меня в голове гудело от усталости и боли. Я из последних сил улыбнулся и проговорил: – Вот... Где тут щелка? Щелка-скважина сразу нашлась, ключик повернулся легко и моментально рассыпался в порошок ("А еще нержавейка", – подумал я). Тяжелое кольцо упало и больно стукнуло меня по ноге. – Сыночек ты мой, – тихо сказал старик. А позади, где остался Хозяин, я услыхал тоскливый, затихающий вой... Старик легко поднял меня. На траву упало несколько лоскутков – остатки моей тополиной рубашки... – Куда же тебя, родной ты мой? К доктору надо бы, а как среди ночи... – К Мичи, – пробормотал я. – Она вылечит... Потом помню только теплые пальцы Мичиру и сиплый шепот Хотару: – Ты, само главно, кровь останови. В ём и так кровушки-то всего как в пташке... И бубнящий голос Сецуны: – Я лунную травку замешала, чтоб зараза никакая в его не попала, микробы всякие... Боль поутихла, но совсем не прошла. До конца вылечить меня так быстро не могло, видно, никакое колдовство. А может, как порвалась ржавая цепь Хозяина, так ведьмы потеряли волшебную силу? И уже дома, в постели, я сквозь сон ощущал, как ноют мои ссадины и порезы...