Костя приоткрыл глаза и сонно оглядел пожелтевший от потопов, устраиваемых соседями сверху, потолок. Из угла в угол по диагонали штукатурку пересекала грязная кривая трещина. Из трещины вылезали кривые провода, на которых висела старая лампа накаливания. На поверхности виднелись разводы и будто бы вековая пыль. Костя поднялся на кровати на локтях. Сквозь плохо занавешенное окно пробивались тусклые солнечные лучи, на подоконнике валялась пустая бутылка из-под пива и брошенные Кариной цветные карандаши. Унылые пыльно-зелëные бумажные обои с жëлтыми пятнами от давно высохшей воды кусками отклеивались на стене напротив окна. Тусклый свет выхватывал из полумрака силуэт лежащего лицом к стене старшего брата, укутавшегося в пуховое одеяло с зелëными ромбами словно в кокон. На стене около головы спящего красовалось изображение маленькой девочки и двух еë братьев, держащихся за руки.
Костя вздохнул. Карина любила рисовать. Особенно на стенах, так как бумаги в доме особенно не водилось. Стены гостиной, в которой она жила с родителями, были сплошь усеяны изображениями одноэтажных домиков, цветов, солнц, счастливых людей и таких же счастливых животных, гуляющих по нарисованным полям. Сестре не повезло соседствовать с вечно орущими друг на друга алкашами, кидающимися друг в друга бутылками и какой-то вонючей высушенной до состояния камня рыбой, так что Карина все вечера проводила в комнатушке, которую занимали старшие братья.
Над одиноким письменным столом висел плакат с какой-то женщиной в купальнике, моющей машину. Похожий плакат из журнала для взрослых висел около кровати Кости. Под кроватью валялся огрызок яблока. К кровати брата была приставлена обшарпанная тумбочка, найденная матерью на помойке. Единственным объектом, стоящим на предмете мебели, были голубые часы-будильник производства тысяча девятьсот восьмидесятого года. С перебоями, но все-таки по утрам они звонили, вырывая детей из сна своим мерзким металлическим звоном. Похожий звук был у серых школьных звонков, расположенных под потолком мрачного заведения.
Константин Маккаренко — выходец из неблагополучной семьи, коих на просторах нашей необъятной не счесть. Алкаши-родители с горем пополам выплачивали ипотеку на двухкомнатную квартиру в старейшем районе посëлка уже лет как десять. На фоне серой грязной пятиэтажки красовалась такая же ржавая детская площадка со скрипящими качелями и сидящими на лавочке маргиналами с сигаретами, семечками и пивом. Дом опоясывали полупрогнившие ржавые газовые трубы, которые обычно красят в жëлтый. По двору бегали худые облезлые кошки, на качелях качались худые и грустные дети. Маргинальные личности на лавочке общались чистым матом. Словом, не дом, а сказка.
Сменку в школу Костя давно уже продал за жвачки по рублю, коленку на джинсах продрал прошлой весной, когда с разбегу проехался коленями по острым камням, не сохранив равновесие. Коленка вскоре была криво заштопана красными нитками, так как других в доме не нашлось. Зато чемпионом в морском бое был, ел за двоих, ругался в коридорах и сидел в кабинете директора за такие выходки.
Единственной радостью в жизни Кости было вязание, которому он посвящал всего себя. Началось всë с простого интереса к девчачьему кабинету технологии, находящемуся на первом этаже в одном из тëмных коридоров. Дело было в начале третьего класса, когда у девочек-шестиклашек по программе было то самое пресловутое вязание, которое ученицы тихо ненавидели и в тайне желали засадить спицу в глаз технологичке. В один из дней ненависти к стервозной престарелой женщине Костя прогуливал математику и поэтому бесцельно слонялся по школе в поисках хоть чего-то интересного. И вот он. Открытый кабинет технологии, набитый девчонками с кислыми лицами, вяжущими что-то спицами, так и манил к себе, всë подзывая и подзывая к себе мальчика в рыжей толстовке. Костя застыл у дверного косяка, завороженно наблюдая за мерными круговыми движениями кистей рук и перебрасыванием нитей со спицы на спицу. В этот же вечер Костя попросил брата добыть ему спицы из кабинета технологии. Старший кивнул и удалился. На следующий день к нему на перемене подошла старшая сестра Степана и всучила спицы и клубок ниток со словами: «Так и надо этой старой стерве»
Как надо и не надо этой самой стерве Костя не знал, но спицы взял и спрятал в самую глубь чëрного рюкзака.
На следующие дни рождения и одно двадцать третье февраля Константин получал шерстяные нитки, коих ему было предостаточно. Один раз даже Эдик расщедрился на одну спицу, найденную им на улице. Особым вниманием и заботой к хобби друга отличился Лëня, проспонсировавший вязку жëлтого свитера для Карины парой толстых спиц и дюжиной мотков. «Держи, это тебе! Что значит «не стоит»? Давай, бери» Лëня услышал фразу про свитер, брошенную Маккаренко Коле на перемене в очереди за булками в буфете, и как настоящий друг, которому мало кто отвечает взаимностью, потратил все подаренные ему бабушкой деньги. Лëня был вообще слишком хорош для этого мира.
Костя спустил босые ноги с кровати и прошëлся до письменного стола, у которого стояли две табуретки, на сидушках которых лежали пыльные примятые вязаные кружочки, хоть как-то смягчающие сидение на кусках гладкой фанеры с тонкими раскосыми ножками. На столе не было ничего кроме пары учебников брата, ещë одного огрызка яблока, древних электронных часов и подставки для канцелярии, в которой стояла парочка карандашей и ручек, а также двадцатисантиметровая линейка, от которой отломился кусок в пять сантиметров. В углу маленькой комнатушки стоял массивный деревянный шкаф глубокого коричневого цвета, такой же пыльный как и всë вокруг. В шкафу находились все нехитрые пожитки братьев, накопленные за то недолгое время пребывания их в этом мире. Костя подошëл к шкафу и потянул за ручку, дверь со скрипом отворилась, обнажив пыльные внутренности. С вешалок свисали рубашки, потрëпанное пальто брата и рыжая толстовка с капюшоном. На полках лежала пара Костиных шарфов, несколько футболок на вырост, джинсы с продранной коленкой, мятые брюки брата, которые жали ему в бëдрах, свитер отца, отданный брату, разбросанные шерстяные носки и школьный пиджак Кости, купленный на последние средства. На этом, как говорится, всë.
Костя сдëрнул с себя футболку брата и запихнул еë в кучу носков и других широких футболок. Кажется, половина из них была куплена года два или три назад. К бережной носке было не привыкать, особенно если тебя зовут Костя Маккаренко и ты постоянно во что-нибудь врезаешься и собираешь лицом все деревья в округе, сдирая и царапая кожу. Худощавые руки украшали синяки, на подбородке красовался давнишний кривой шрам, в том месте, где были продраны джинсы, красовалась ещë одна небольшая фиолетовая отметина. Лицо украшали еле заметные веснушки, часто вылезающие на заживающих царапинах, и тëмные круги под глазами, явно говорящие о недостатке сна. Костя вечно мëрз. Даже сейчас, стоя без футболки босыми ногами на старом паркете, мальчишка поëживался, сдëргивая когда-то белую рубашку с вешалки. Давно не мытые волнистые блондинистые волосы торчали во всё стороны, закрывая уши и лоб. Что такое расчëска Костя знал, но почему-то не так часто прибегал к еë использованию, ограничиваясь распутыванием прядей с помощью пальцев. Хотелось спрятаться в шкаф, закутаться в братское пальто и никогда больше оттуда не вылазить.
Костя натянул чëрный носок. Кажется, ему сегодня снилось что-то светлое и тëплое. Не такое, как окружающая его обстановка, не такое, как орущие родители, не такое, как плач напуганной сестры, не такое, как пыльные антресоли. Костя просунул руку в рукав пиджака. Да, определëнно. Ему снился тëплый жëлтый свет в окнах хрущевок, горячий чай и ещë что-то такое, чего Костя вспомнить не мог. Он редко помнил сны, ещë реже мог что-то о них рассказать. Брат повернулся на кровати. Костя натянул синие джинсы. Ему бы хотелось помнить хоть что-то. Наверное, только ночью он мог почувствовать счастье и спокойствие.
И вновь на завтрак чай. Коричневая грязная плитка на полу, окно в деревянной раме, прикрытое кружевной белой занавеской, стол, покрытый клеëнкой, на нëм пустая бутылка водки, вобла в газете, керамическая пиала с задубевшей солью, пожелтевшая вилка. Три табуретки, газовая плита, которую не мыли последние лет пять. Пустые настенные шкафчики с облезшей краской, белые стены, наполовину выкрашенные зелёной краской, пузатый холодильник, прошлогодний календарь с собачками, лампочка под потолком. Ели только в школе, ибо дома водилась одна сушëная вобла, сигареты, водка, сахар, соль, консервированная фасоль и греча. Если повезло, то могли появиться макароны, растворимый кофе, в банках из-под которого хранят болты и гвозди, яйца, яблоки и картошка. На семью горбатилась одна мать, работающая официанткой в каком-то захудалом баре. В основном жили на пособия. На стене висел белый радиоприёмник, на подоконнике стояла иконка и горшок с мать-и-мачехой, которую регулярно поливала Карина. На плите засвистел чайник. Костя выключил газ и налил кипяток в алюминиевую кружку, в которой лежал пакетик самого дешëвого чëрного чая и две ложки сахара. На лавочке за окном сидели алкаши. Костя подул в кружку. Вот один встал с лавки и шатаясь направился к кустам, после застыл на фоне зелени, повернувшись спиной к окнам.
Скрипнула половица. В кухню зашла маленькая девочка с куклой наперевес.
— А ты чего не спишь? — Карина подошла к брату и уставилась в окно. Костя пожал плечами.
— Понятно. Заплетëшь меня? — Карина посадила куклу на табурет. Еë короткие каштановые волосы торчали во все стороны, совсем как волосы брата, только вот в отличии от Кости каждое утро она заплетала их в два хвостика. В ладонь Кости вложили две резинки с пластиковыми цветочками.
Девочка отдала две резинки брату и села на табурет рядом с куклой, на голове которой уже красовались два коротких хвостика. Босые ноги не доставали до пола, так что Карина постоянно махала ими вперëд-назад, пока ждала пока еë кто-нибудь заплетëт, заварит чай или разогреет что-нибудь в старой микроволновке (чаще всего это были пирожки, которые покупал незаконно и очень даже подпольно подрабатывающий тринадцатилетний брат). Костя разделил волосы примерно пополам и перекрутил одну половину резинкой, Карина ойкнула.
— Извини. — промычал Костя, сжимающий между зубов вторую резинку.
— Ничего. — Карина повернулась через плечо, волосы выскользнули из крепкой Костиной хватки. Поймала недовольный взгляд брата. — Ой, извини. А можно я твой чай попью?
Костя кивнул, девочка с одним хвостиком потянулась за кружкой, оставленной на столе.
— Спасибо. — Карина подула в кружку. — Пойдëм сегодня вместе?
Ответом было утвердительное «мгм»
— Ура! А мама опять во сне плакала…
На этот раз ответа не последовало. Костя потуже затянул розовую резинку с пластиковым цветочком.
— Я тогда пойду зубы чистить, ладно? — Карина спрыгнула с табуретки, поставила кружку на прежнее место и скрылась в коридоре. Мальчик вздохнул и отпил чай, уставившись в окно.
***
Костя повязал коричневый шарф вокруг шеи, вновь прячась от окружающих и мира. Чтоб спрятаться ещë основательней, накинул капюшон. Будильник, стоящий на тумбе, взорвался противной металлической трелью. Брат со стоном продрал глаза, после чего будильник был сброшен с тумбы взмахом руки. Замолчал. «Доброго» — сонно пробормотал брат, мутными глазами смотря на рыжее пятно в синих джинсах, стоящее около шкафа. Рыжее пятно пожелало того же, подняло с пола чëрный рюкзак с коричневой заплаткой и под крик: «Костя, пойдëм!» из коридора вышло из комнаты.
Рядом с серой пятиэтажкой красовалось заброшенное здание с огромным пустырëм и кучей строительного мусора. В какие-то незапамятные времена задумывавшийся комплекс не достроили из-за нехватки средств, как часто бывает на просторах нашей необъятной. Часто по территории заброшки бегали дети, среди которых, естественно, был Костя, прожигающий время после учëбы и не особо желающий возвращаться домой. Иногда с Маккаренко приходила и вся его славная компания, один член которой постоянно ныл, что такое классное место находится в самой заднице той задницы, где они живут. Если везло, то четвëрка встречала на покинутой территории Тимура и команду, которые приходили туда примерно с той же целью. Поиграть в самураев, попинать стеклянные бутылки, покидаться камушками с третьего этажа здания, поймать приключений на одно интересное место и попонтоваться друг перед другом, кто не зассыт влезть на самый верх железобетонного монстра.
Вот примерно так выглядела каждая их встреча:
«Эй, а вы че тут делаете? Все бабки перевелись, товарищи-пионеры?» — это говорил Эдик. Ему обычно отвечал Кирилл. Ну как отвечал. Показывал средний палец.
«А т-ты че тут забыл, Тел-легин? Пончики дома ко-кончились? В-вышел искать про-оп-питание?» — вот это был искромëтный Дима.
«Это ты пончики искать вышел! Понятно тебе?» — тут Эдик обычно раздосадовано топал ногой.
«А!» — это внезапно дëрнувшийся Тимофей.
«Валите отсюда, козлы!» — Эдик.
«Сам вали, жирный!» — тут Край обычно вставал в позу не требующую возражений, а именно: скрещивал руки на груди и переносил вес на правую ногу.
«Ну че за хрень, Телегин? Отвали от них и пойдëм в другую сторону.» — Коля закатывал глаза, Степан тëр переносицу.
«Заткнись, жидяра!» — теперь Эдик ненавидел не только Тимура и команду.
«Чуваки, реально. Че вы с ним спорите? Пойдëм отсюда, а то эта псина бешеная ещë укусит.» — Тимур примирительно взмахивал руками и вся команда уходила в подпорченном настроении. Эдик же в свою очередь радовался очередной победе над красными галстуками.
Из воспоминаний Костю вырвал голос сестры, идущей поодаль.
— А давай в слова поиграем? — Карина пнула камешек, тот с характерным звуком улетел в пробоину в асфальте.
Костя кивнул.
— Ну тогда я начинаю! Ворона. — Карина пнула ещë один камешек носком маленькой туфельки.
— Апельсин.
— Такой же рыжий как твоя толстовка, — девочка хихикнула. — Носорог!
— Голубь.
— Ой… — Карина повернулась к брату. — А есть слова на мягкий знак?
— Нет. Говори на «б». — Костя за компанию тоже пнул камешек.
— Хмм… Бармалей! — Карина гордо подняла голову, очень довольная придуманным словом.
— Йод.
— Дезоксирибонуклеиновая кислота. — повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь чириканьем птиц. Словосочетание, кажется, смутило лишь Костю. Всë-таки не каждый день слышишь такое от семилетки.
— Чего? — видимо Костя подумал, что на него только что навели порчу.
— По телевизору слышала. А что это такое вообще? — прозвучало довольно наивно. Скорее всего никакой порчи не было.
— Понятия не имею. — пробубнил Костя.
***
Коричневое с белыми панелями здание школы занимало не такую большую территорию как бы хотелось многим детям (и физруку). Огороженной территории еле хватало на несколько начальных классов, выходящих гулять на специальных уроках с классным руководителем. Нечего было и говорить про хорошую футбольную площадку, дорожку для бега и тому подобное. Все ученики в тëплую пору разминались среди разноцветных лазелок и одинокого баскетбольного кольца на залитой бетоном площадке.
Сама школа представляла из себя какую-то унылую трëхэтажную квадратную скобку, концы которой выходили во двор. Окружено здание было серыми панельками и парочкой ларьков, в которых дети сметали всю жвачку по рублю и прочую дешëвую гадость. В первую очередь дело было не в самой жвачке, а во вкладышах, которые были обëрнуты вокруг маленьких прямоугольничков жевательной резинки. Даже Костя (когда ему перепадала мелочь на карманные расходы) затаривался жвачкой на неделю вперëд, ожидая, что всю эту неделю он будет вклеивать новые вкладыши с машинками в тонкую тетрадь в зелёной обложке.
Через дорогу от школы находилась монетка, куда ходили зажиточные школьники покупать хорошее мороженое и газировку в красных банках. В магазине ближе к часу дня поднимался такой галдëж, что стоящие в очередях бабульки размахивали своими костылями и сумками в порыве негодования. Мало того, что внуки дома орут, так ещë и тут. Ух, напасть! А в наше-то время! Лестницу к дверям магазина точно также облепляли дети, сидящие на ступеньках и напрягающие собак, привязанных к перилам и ожидающих хозяев.
Двор школы пустовал. Зато у забора стоял одинокий Лëня Изолента и разговаривал с кем-то по телефону. По мере приближения к блондину Косте стало кристально ясно, что по ту сторону трубки висел кто-то из родителей.
— Да, я дошëл до школы. Нет, я не заходил никуда по дороге. Ага… Да, я понял. Ладно, спроси у Григория Геннадьевича был ли я в школе, раз мне не веришь. Да не грублю я. Пока. — Лëня сбросил вызов и убрал раскладушку в карман. После поднял взгляд и, заметив стоящих поодаль Маккаренко, жизнерадостно поздоровался. — О, привет, Костя! Привет, Карина. Как твои дела?
— Ничего, спасибо. — Карина шаркнула носком по земле.
Костя махнул рукой в знак приветствия.
— Ты сделал домашку по литературе? — до крыльца школы ребята продолжили путь вместе.
Судя по взгляду Кости ничего он не сделал. Точнее, как всегда ничего не записал и забыл. У Телегина была та же проблема, хотя тот чаще ничего не делал просто потому что не хотел.
— Не сделал? Ну ничего, можешь у меня списать. А вообще, там было просто: составляешь синквейн и находишь описание главной героини в книге, выписываешь в тетрадь. Вот. — Лëня повëл плечами, поправляя голубой портфель с зайчиком.
Лëня был слишком простым и наивным, а ещë всепрощающим и отходчивым. Костя в красках помнил тот жуткий момент, произошедший во дворе дома Коли, когда они всей компанией играли в ниндзя, а потом пытались сбежать от кучи проблем в лице Лëни. Кстати, о Лëнином лице: после того случая на левом глазу мальчика красовался кривой розоватый шрам, а сам глаз не видел абсолютно ничего. Вот вам и поиграли в ниндзя… Палка, нечаянно вылетевшая из рук Кости, уж больно красиво, но совсем неприятно влетела острым краем в глаз стоящего поодаль Лëни и сразила его наповал в обоих смыслах — Изолента ничком валялся в траве, рядом находилась треклятая палка. Без слëз на левую часть лица было не взглянуть.
— Ну молодец, Джеки Чан хренов! — выдал подбежавший и склонившийся над поверженным Эдик. — Он сдох? Че теперь прикажешь нам с ним делать, а, Костечка?
— Джеки Чан китаец и явно не ниндзя. — раздалось сбоку.
— Заткнись, рыжий. Раз такой умный, рассказывай че с этим умерщвлëнным делать? — Эдик ткнул носком ботинка в рëбра вроде как умирающего.
После началась канитель с тасканием Лëни туда-сюда и попутным унижением его достоинства, а Костя так и не извинился.
Карина была направлена к сидящим на скамейке около раздевалки подружкам,
«Воронины» остались в гордом одиночестве среди вешалок и парочки мешков со сменкой.
— Ну, а как твои дела? — у Лëни, в отличии от одноклассника, была сменка, так что он корячился, пытаясь сдëрнуть с ноги чëрную кожаную туфлю. По школе Масло ходил в голубых кедах втайне от родителей, а классрук за пятëрки успешно его покрывал. Ты отличник — ходи в чëм хочешь, ты не он — родители будут в курсе всего. Самому Геннадьевичу было абсолютно всë равно в чëм ходили его ученики, но вот родители Леонида — это уже совсем другая история. Ещë родители были не в курсе, что их дорогой сыночка бегал по школе в такой же голубой толстовке с тремя полосками (а в еë карманах носил кислые конфеты, жвачки и всё то, что вызывает кариес).
Костя неопределённо хмыкнул.
Спустя пару мгновений по пустой раздевалке разлетелось тихое: «Есть пять рублей?»
— Сейчас посмотрю. — Лëня наклонился к рюкзаку и, покопавшись немного в боковом кармане, выудил из него пятирублëвую монету. — Держи.
— Спасибо. — сейчас эта монетка окажется в металлическом чреве автомата с бахилами, а он опять заклинит и его придëтся пинать, чтоб привести в чувства.
***
Костя поднялся по тëмной лестнице на свою грязную лестничную клетку, усеянную банками с окурками. Лифта в пятиэтажке не было, да если бы и был, то вскоре бы сломался, учитывая какой контингент тут живëт. На стене на первом этаже, например, было написано: «П*тин хуйло», что явно выражало людьми недовольство президентом. С чем никто, собственно, не был согласен (чш-ш). На стене на третьем этаже у окна было написано: «Вася Петров сосëт огромный чëрный и так далее…». Что там этот Вася сосëт Костя прекрасно понимал, когда видел надпись, спускаясь по лестнице со своего четвëртого этажа. Карине же он закрывал рукой глаза, чтоб она не пялилась на буквы, сложившиеся в весьма неприличное слово. Ни мать, ни отец глаза девочке не закрывали, так что она за свои семь лет жизни на это слово насмотрелась вдоволь.
Костя тряхнул связкой ключей, ища нужный, но потом резко вспомнил, что сестра в данный момент должна быть дома. Постучал костяшками по деревянным балкам, которыми была обшита металлическая дверь, изнутри квартиры вскоре послышались торопливые шаги. Повернулась собачка, дверь распахнулась, на пороге возникла счастливая Карина с пятном от красной гуаши на щеке.
— Привет! — девочка энергично замахала ладошкой, приветствуя брата. Костя указал пальцем на свою щëку, Карина непонимающе взглянула на старшего и тоже коснулась своей щеки. — Ой. — теперь и на пальцах красовалась гуашь, Карина рассмеялась. — А я и не заметила. Пойдëм чай пить?
Вместо ответа Костя как всегда кивнул.
На плите засвистел чайник, по кружкам разложили сахар, Костя выудил из рюкзака яблоко, которое им давали в обед, и вручил сестре. Спустя пару минут оба уже сидели в комнате братьев и мерно дули в дымящиеся кружки, под кроватями клубами вилась пыль, а на подоконнике всë также лежала бутылка из-под пива. Из магнитолы, принесëнной из гостиной по просьбе Карины лилась Кармен. Костя дунул в кружку и подумал, что всë таки он счастлив.
