Все ученики Пристани Лотоса должны вставать рано: не настолько, как в Облачных Глубинах, но рано, поскольку тренировка и мадам Юй не должны ждать.
Проснувшись в полвосьмого утра, герои Юнь Мэна отметили сильно раскалывающуюся голову. Вчера они пили, и пили много.
У них обоих не задался день, они нуждались в компании друг друга; конечно, Цзян Чэн этого не признавал, а Вэй Ин не хотел показаться слабым. Однако под вечер наследник клана пожаловал к своему старшему брату с четырьмя кувшинами алкоголя.
Вэй Усянь без слов понял,
зачем тот пришёл, и, без слов отодвинув несколько досок на полу (что образовали своеобразный тайник), достал ещё четыре кувшина.
И так же, не обменявшись и парой слов, юноши просто начали пить.
Вчера они забылись в алкоголе, показали мимолетную слабость перед друг другом, чтобы сегодня вновь быть сильными; чтобы сегодня опять ругаться и подшучивать друг над другом, опять получать никого не щадящие удары Цзыдянем по спине; а также,
чтобы…
Быстро придя в себя и выглянув в окно, братья поняли, что до утренней тренировки всего полтора часа — если они не хотят получить наказание, то должны действовать быстро.
Поднявшись на чуть пошатывающиеся ноги, они спешно начали убирать опорожнённые кувшины; закончив с этим, Цзян Ваньинь быстрым шагом направился в свою комнату, оставив старшего брата оттирать с пола подсохшие капли вина, что выплеснулись вчера из кувшинов от резких движений.
Очистив видимые следы душевных терзаний и обид своего шиди с пола, Вэй Ин принялся готовить себя к выходу.
Проведя первейшие утренние процедуры, такие как чистка зубов и умывание, он скинул с себя верхнее и нижнее ханьфу, что были так же безбожно испачканы в вине, как и пол до этого.
Заклинатель кинул одеяния на стульчик, сиротливо приткнувшийся к кровати: потом он постирает их,
сам, для помощи ему никто не нужен.
Без одежды взору первого ученика открылась картина на полностью обнажённое тело, не считая тех мест, что были скрыты под
бинтами. Ах, как хорошо, что никто не заходит в его комнату — стыдиться наготы было незачем. «Состояние нормальное, тренировку выдержу», — кивнул Вэй Усянь сам себе, бегло осмотрев своё тело.
Как только он покончил со сборами, то вышел из своей комнаты, направляясь на полигон.
По пути на тренировочное поле разум юноши захватило множество беспокойных мыслей; однако, вспомнив, что, хоть и раннее утро, но по дороге на поле (да и на нём самом) будет много адептов, быстро собрался, нацепив на себя маску шута, коей не упускал случая попользоваться: и к месту, и совсем нет.
По дороге он встретил пару спешащих служанок, а также одного адепта, что, судя по суетливости и торопливому шагу, тоже направлялся на полигон. «Наверное, провинился вчера, вот и вызвали пораньше», — с неясной тоской подумал Вэй Ин, качая головой.
Придя на место, где через полчаса должна была состояться тренировка, он, естественно, заметил Цзян Чэна и ещё пятерых адептов. «Пустовато», — подумалось юноше, что заметил лишь семерых (не считая его самого); в Пристани Лотоса довольно много заклинателей, что же сегодня пришло так мало? Или все остальные разбрелись кто куда?
Подбежав к Цзян Ваньиню со спины, кинувшись к нему на плечи и громко прокричав приветствие, он уловил взглядом кусочек бинта, будто нарочно проглядывающего из-под пурпурного одеяния клана. Вэй Усянь, однако, ничего не сказал, лишь кинул взволнованный взгляд и несильно ударил по запястью – будто бы случайно, но замысел был другой:
проверка.
Реакция была незамедлительной. Младший брат оттолкнул его, бросив что-то в духе «отодвинься от меня, негодник!», но всё же слегка натянул края рукавов своего верхнего ханьфу.
Выглядел он… более чем опрятно, особенно, если учитывать, в каком состоянии он вчера завалился к Вэй Ину и в каком волнении очнулся сегодня утром (и в какой панике убирал последствия пьяной ночи).
Цзян Ваньинь...
Выбежав из комнаты старшего, Цзян Ваньинь, буквально рассекая воздух, направился к своей комнате, стараясь не попадаться на глаза никому в таком откровенно паршивом состоянии и никого, даже мимолётом, не встретить.
К счастью, юноше повезло,
очень повезло: его комната находилась недалеко от комнаты Усяня. Всего-то парочка поворотов – и уже виднеются знакомые двери.
Забежав в свои «пенаты*», Цзян Чэн плотно запер двери и на всякий случай установил талисман тишины. Стало спокойнее: по крайней мере, он никого не привлечёт, если вдруг вздумает прокричаться.
Действие алкоголя мало-помалу рассеивалось: спину ужасно жгло, а по всему телу вспыхивала неприятная, судорожно-тянущая боль – от неудобной позы сна вчера ночью, а также
наказания, что последовало незадолго до этого.
Наказания…
Наказания за проступки должны быть в любой системе для дисциплины. В пример всегда приводят орден Гусу Лань, но многим, в том числе и Цзян Чэну, казалось, что они слишком сильно на этом зациклены, слишком строги в этом аспекте.
Как и в многих орденах, кланах, организациях, деревнях, благородных домов у пристани Лотоса есть свои правила, главным из которых является лишь одно — не расстроить, не огорчить, не раздражать госпожу Юй. Нет, официально наказания за это не существует, но, помимо того, что все и так понимают, что она — важная особа и с ней нужно быть вежливым, культурным и примерным человеком, так ещё и каждый заклинатель в ордене знает – как-то не угодишь Юй Цзыюань, она достанет Цзыдянь.
Она не питала жалости ни к кому, даже к собственным детям. Все, по крайней мере в ордене, знали о её неприязни и к первому ученику.
Неприязни? Нет,
ненависти.
Она ненавидела Вэй Усяня. Однако все, как и Юй Цзыюань, объясняли это тем, что сын слуги, в чью жену, по слухам,
был влюблён глава клана Цзян, пытается украсть первое место, семью и будущие достижения, украсть славу и власть у наследника, но все из семьи Цзян знали, что у этой женщины осталась только гордость; знали, что она непомерно жестокая и её не исправит и могила; что она
никогда не хотела детей, а также они знали что она ненавидела Цансэ-саньжэнь, ведь та влюбила в себя
её мужа, единственного, кого она любила. А может, то и не любовь, а собственничество?
Цзян Чэн помнит, как была рада мать, когда узнала, что они – и Вэй Чанцзэ, и Цансэ-саньжэнь погибли… И помнит, как она была зла, когда Цзян Фэнмянь притащил с улицы мальчика, их
сына.
Все говорят, что Цзян Чэну достаются поблажки от Юй Цзыюань и из-за этого втихую ненавидят. Но нет, Цзян Ваньиню достаётся в разы больше, чем им, на него гораздо больше ожиданий возложено. Хах, собственная мать никогда не была к нему милосердна и именно потому, что он был
её сыном.
Скинув с себя верхние, а следом и нижние одеяния клана, юноша, убрав их на тумбочку, что рядом с зеркалом; взяв новые, чистые бинты, кое-как, вертясь и тихо шипя ругательства, перемотал и обработал спину.
Едва закончив умываться, Ваньинь заметил, что ненароком замочил бинты на руках. Менять пришлось быстрее, а после – вновь накидывать чистое ханьфу и пытаться не увязнуть в невесёлых размышлениях.
Чуть позже он выстирает свои одеяния, так же как и брат,
сам.
Полностью приведя себя в порядок, и дополнительно окинув взглядом острых карих глаз комнату, он собрался и пошёл на тренировочное поле.
— Хей! Цзян Чэн, как думаешь, зачем нас всех здесь собрали? — голосом, полным веселья, несмотря на столь ранний час, с лучезарной улыбкой вопрошал Вэй Усянь.
— Тц, — в своей обычной раздражённой манере цокнул языком Цзян Ваньинь, всем свои видом показывая недовольство. — А что, наш великий
гений не способен самостоятельно до этого додуматься?
Гений...
Гений, да? Однако если он гений, почему сейчас при упоминании этого в груди отдаётся болью?
Все просто. Его многие ненавидят как раз за то, что он гений, но есть одно «но»: разве гении горбятся весь вечер (а иногда и всю ночь) над учебниками, делая домашнюю работу и проходя то, на что он забивал на занятиях, выставляя себя на посмешище, корча невесть что? Разве гений будет день и ночь практиковаться с мечом и луком, чтобы достичь таких высоких результатов, что и наследник «в подмётки не годится»?
Но, несмотря на то, что это слово отдавалось болью в груди, его маска не сорвалась и на мяо*.
— Ну, А-Чэн! Сейчас так рано, а ещё у меня голова раскалывается, вообще не соображаю! — состроив милые глазки, стал умолять Вэй Ин. — Ну братик, ну скажи, скажи! Зачем нас здесь собрали? — продолжал уламывать его первый ученик.
— Тц, — вновь состроив недовольное выражение лица и театрально закатив глаза, внутри сгорая от счастья и умиления, всё же сдался Цзян Ваньинь. — Ну... — протянул он. — Есть три причины, по которым можно было нас сюда вызвать.
Юноша вскинул вверх руку и показал три
длинных пальца, поочерёдно начиная их загибать. — Первое: мы что-то сделали и нас надо наказать. Второе: нам хотят дать дополнительную нагрузку с утра. Третье, — тут он запнулся, но уже через несколько мгновений, пусть и с неохотой, но продолжил. — Мы чем-то не угодили матушке.
— Думаю это либо второе, либо третье, так как наказывать нас… вроде не за что, — сделав самый умный и задумчивый вид, на который только был способен, констатировал Вэй Ин.
— Да ты прямо сама очевидность! — не сдержался от едкого комментария наследник клана. В груди же сердце забилось встревоженной птахой, и мысленно Цзян Чэн взвыл: "Только не первое, молю Небеса, пусть нас и правда не за что будет наказывать!"
Через
две фэнь* стало ясно, какое развитие событий избрала судьба.
Когда им озвучили причину, по которой они сейчас здесь находились и вообще так рано встали, дышать стало легче, а воздух свеже.
— Чего вы ещё стоите?! — раздался знакомый возмущённый голос хозяйки Пристани Лотоса. — Ну-ка бегом разминаться – пятьдесят кругов по полю! А то в два раза больше нагрузки дам и вы у меня под вечер не то, что стоять сами не сможете, даже говорить будет в тягость!
Все собранные адепты безропотно (и с явным энтузиазмом) побежали: их нежеланию получать ещё одну дополнительную нагрузку можно было только позавидовать.
***
После тренировки юноши валились с ног, а ощущали себя так, будто из них выжали все соки; пот лился градом, из-за чего одежда неприятно липла к телу. Вэй Ин даже попробовал пошутить про «мокрую мышь», на что Ваньинь только вяло фыркнул, внутренне ощущая себя именно этим несчастным зверьком.
Цзян Чэну и Вэй Усяню ещё предстоял обед с главным семейством, и они не очень были этому рады. Есть — хотелось, встречаться с мадам Юй лицом к лицу — нет. Но делать нечего – увильнуть не получалось, так что, собравшись с духом и обуздав мысли, что так навязчиво насиловали их головы, парни по зову посланной за ними служанки выдвинулись к залу.
Шли «братья» молча, готовясь к ежедневным упрёкам Юй Цзыюань.
Придя в залу, заклинатели, натянув маски поискуснее и плотно сжав кулаки, поприветствовали уже сидящих там Цзян Яньли, Юй Цзыюань и главу клана, Цзян Фэнмяня, а после сели на свои места по обе стороны от шидзе: Вэй Ин устроился слева, Цзян Чэну же привычным было место по правую руку от сестры.
— Ну что ж, все в сборе. Да благословят нас небожители, приступим же к трапезе, — торжественно объявил Цзян Фэнмянь, после чего все, кроме «актёров» Юнь Мэна начали есть.
Через пару минут пришел один из слуг и что то прошептал главе Цзян, из-за чего он был вынужден откланяться, но никто этому не удивился — в конце концов, он глава ордена, естественно, что он занятой, что у него много более важных дел чем обед с семьей. Юй Цзыюань это всегда очень сильно злило: помимо того, что он приволок с улицы какого-то мальчишку, которому сейчас — подумать только — позволяет есть с ними, так ещё и сам не может выделить и минуты для неё, даже за семейным приёмом пищи!
Цзян Яньли, давно заметив, что её братья просто для приличия ковыряются в еде, встревоженно спросила, так тихо, чтобы могли слышать лишь они трое:
— А-Чэн, А-Сянь, что такое? Что-то случилось, почему вы не начинаете есть? Вам что-то не понравилось?
Вэй Ин, спохватившись первым, оправдывающимся тоном затараторил, пытаясь отвлечь и себя, и девушку:
— Нет, нет, что ты! Я просто уже до этого поел, вот и не голоден! Правда, шидзе, не стоит волноваться, со мной всё хорошо, — вскинув руки в примирительном жесте, объяснял он. Вот только, заболтавшись, он ненароком повысил голос, из-за чего мадам Юй, да и все, сидящие в зале, его прекрасно слышали.
— Ах ты неблагодарный мальчишка! — женщина просто кипела от злости; вскочив со своего места, она быстрым и твёрдым шагом направилась к первому ученику. — То есть мой муж даёт тебе, сыну слуги и бродяжки, шанс поесть с нами, хозяевами Пристани Лотоса и главами ордена Цзян, а ты просто переводишь еду, ковыряясь в ней?! И всё потому, что уже поел!?
Цзыдянь опасно заискрил, на ходу обращаясь кнутом, лицо Юй Цзыюань исказилось злобой и ничем не сдерживаемой ненавистью. — Встань и понеси своё наказание, дрянной мальчишка!
Голос громовым раскатом разнёсся по залу. Улыбка на лице Вэй Ина не дрогнула, лишь сменилась с неискренне весёлой на искренне уставшую. Улыбаться он сейчас определённо не хотел, но уже привык натягивать на себя маску и отказаться от неё был просто не в силах.
Он встал и подошёл к госпоже Юй; пальцы Цзян Чэна сжались на палочках, едва не сломав их, несмотря на бесстрастное лицо.
— А-Сянь! Не надо, не иди! — взволнованно окликнула его Яньли, но тот её не послушал.
— Не волнуйся, шидзе! Со мной всё будет в порядке! — поспешил её заверить Вэй Ин. Девушка, по-видимому, этому не вняла:
— Но… А-Сянь! Я уве-
— Шидзе, со мной всё будет в порядке, я уже сказал, — поспешно перебил её Вэй Усянь. — К тому же госпожа Юй права.
Цзян Чэн, молча поджав губы, наблюдал со стороны, как его шисюн подходит к «матушке». Та вне себя от ярости якобы из-за того, что он, неблагодарный поганец, перебил всем аппетит, но Ваньинь знал — ей просто нужно выместить на ком-то свой гнев и раздражение, ярость на то, что его отец не уделяет ей внимания. Ну а Вэй Ин ведь лучший кандидат на роль козла отпущения, так почему бы и не наказать его на глазах собственных детей?! Она, конечно, спокойно могла сделать это и без особой причины, но с причиной удобнее – шанс на абсолютную безнаказанность возрастает в разы.
Вэй Усянь по привычке поворачивается спиной к Юй Цзыюань, становится на колени, плотно сжав кулаки и губы и приготовившись к боли.
Вот взметнулся кнут, а спустя миг хозяйка Пристани Лотоса обрушила его удар на Вэй Усяня. Будто огненная полоса пропахала спину наискось, и вновь раздался глухой свист Цзыдяня, разрывающего воздух.
Она била и била, раздирая ханьфу на спине на кровавые лоскуты, вкладывая в свои удары всю накопившуюся за эти минуты, за этот день злобу.
Била, несмотря на отчаянные мольбы дочери прекратить это избиение.
Она била и тогда, когда её собственный сын не выдержал и встал между ней и Вэй Усянем: только раздражённо, в запале хлестнула Цзян Чэна по руке, а после – и по боку, и по спине.
Била она уже и обоих — вплоть до того момента, пока не пришел глава Пристани и не остановил её.
— Моя госпожа! — хватая Юй Цзыюань за державшую Цзыдянь руку, тем самым прерывая наказание-пытку, откровенно возмущённым голосом крикнул Цзян Фэнмянь. — Что ты вытворяешь?!
— О! Ты уже вернулся! — отвлекаясь на пришедшего гостя, необъяснимо радостно вскрикнула она. — Цзян Фэнмянь, ты только послушай: этот негодный мальчишка Вэй Усянь пренебрёг твоей добротой и отказался есть, потому что перебил аппетит
ранней едой. И это несмотря на то, что ему выпала честь есть с самими хозяевами Пристани Лотоса! — в негодовании рассказывала Юй Цзыюань. И, видимо, женщина не посчитала наказание оконченным, поскольку искрящееся кольцо снова обратилось кнутом:
— А этот щенок помешал наказанию и бросился защищать это отродье! — почти что взвизгнула она, указав тонким пальцем на Цзян Чэна, который всё ещё старался прикрыть раны Вэй Ина, пусть и сам уже истекал кровью; но, поняв, что пришёл отец, заметно расслабился. Госпожа Юй всё изгалялась:
— А на тренировке вновь проиграл этому паршивцу!
— Моя госпожа, прошу, выбирайте выражения! — практически прорычав эти слова, Цзян Фэнмянь угрожающе стиснул руку своей жены; хоть и выглядел он вполне спокойно, но было ясно, что он зол, чертовски зол.
Показав Яньли, чтобы та забрала братьев и обработала их раны, он продолжил разбираться и отчитывать Юй Цзыюань. Позднее он вынес ей приговор: она пробудет следующие двенадцать ши в уединении.
Но следует добавить, что это было очень малым наказанием за то, что она совершила. глава Цзян (к большому его разочарованию), прекрасно понимал, что её, Пурпурную Паучиху, хозяйку Пристани и его жену, даже за такое деяние будет очень сложно удержать в уединении дольше, чем на сутки.
Однако по причине того, что Юй Цзыюань была важной особой, её «уединение» представляло собой просто запрет на покидание отведённых для неё палат, причём с предоставлением всех удобств. С этим, увы, мало что можно было поделать, тем более такое происходит не в первый раз.
Цзян Яньли быстро подозвала слуг, что помогли ей доставить братьев в лазарет, где уже «во всеоружии» ждал лекарь, зная, что почти каждое принятие пищи в Пристани Лотоса заканчивается травмами. И обычно травмы получают первый ученик и наследник ордена; но иногда, например – сегодня, достаётся и юной госпоже. И пусть ей, в отличии от своих братьев, досталось всего несколько пощёчин да подзатыльников, это все равно было ужасно. Ужасно именно потому, что происходит ежедневно.
— Господин лекарь! Господин лекарь, прошу, помогите… помогите А-Чэну и А-Сяню! — голосом, полным ужаса, отчаяния и страха за близких начала девушка, явно запыхавшаяся от быстрого бега.
— Кладите их на те две койки! Да-да, те, слева в углу! — Быстро сориентировавшись, приказал слугам уже седой, с морщинистым лицом, но добрый старик-лекарь, что искренне беспокоился за всех заклинателей в ордене; что самолично вправлял вывихи и переломы едва ли не каждому ученику; что беспокоился, несмотря ни на что, даже за Юй Цзыюань — просто был слишком добрым.
— Не волнуйтесь, юная госпожа, с ними всё будет в порядке, они крепкие, вынесут, — успокаивал встревоженную Яньли старый лекарь. — Вы ведь знаете, что они и не такое выдерживали, — с неприкрытой печалью заметил он.
***
— А-Чэн! А-Сянь! Вы очнулись! — радостно воскликнула юная госпожа Цзян, мягко обнимая своих только что очнувшихся диди*. Обнимала едва-едва, боясь навредить ранам:
— Вы ж мои дурачки, ну зачем вы так? — прижав обоих к своей груди, плакала девушка, медленно поглаживая головы своих младших братишек.
***
«Не хотелось бы её расстраивать, но уже поздно».
…Чтобы попытаться свести счёты с жизнью.
