Леви не отходил от постели Лив три дня, отлучившись всего однажды и на пару часов — чтобы предупредить Габи и Фалько о своём отсутствии и попросить их присмотреть за лавкой. Утром четвёртого дня Лив разбудила его спозаранку: отворила ставни, впустив в комнату медовый солнечный свет, и уселась на кровати полностью одетая.
— Родной, вставай, — мягко звала она, — я хочу тебе что-то показать.
— Ммм… — промычал Леви, прикрыв глаза предплечьем и отвернувшись к стене. — Какого чёрта, Лив? — чуть слышно промямлил он. — Такой сон не дала досмотреть… — Но спустя некоторое время обернулся и удивлённо уставился на неё. — Родной? Я?
— Угу. — Она кивнула. — Конечно, ты, кто же ещё? Кроме тебя у меня никого.
Леви сощурился, сосредоточенно всматриваясь в её черты:
— Скажи… скажи ещё раз, — заворожённым голосом прошептал он.
Лив уселась на колени перед кроватью, облокотилась на матрас и приблизила своё лицо к его лицу:
— Родной, — нежно проговорила она и, раскрасневшись, заулыбалась. — Родной-родной-родной! — Стала покрывать его лицо отрывистыми поцелуями. — Хорош валяться бревном! Пошли со мной.
Не изменившись в лице, Леви смотрел на неё, обласканную рассветом, а сам едва удерживался от предательски подступающих слёз: «Неужели всё так и будет — я и она?» Устыдился своей уязвимости. Резко поднялся с кровати и на несколько минут пропал в ванной. Он собрался так быстро, что Лив не успела заплести в причёску волосы и махнула на это занятие. Достала из-под кровати «старую аристократку» и с заговорщицким видом потащила Леви на улицу через чёрный ход.
— Гитара? — удивился он. — Ты играешь?
— Играю, — с гордостью ответила она, — и недурно.
— Будешь меня развлекать, мартышка? — Он усмехнулся. — Я ни черта не смыслю в музыке.
— Но это же я буду играть, — с лёгким самодовольством отозвалась Лив, — так что тебе точно понравится.
— Ладно, аргумент, — согласился Леви. — А куда ты меня ведёшь?
— В моё секретное место. Мне его мама показала, когда я была совсем маленькой. Мы там часто гуляли.
Леви только и успевал вертеть головой по сторонам, опасаясь слежки людей Паоло. Что поделать с безрассудной Осенью? Бежит себе, хохочет, объятая нетерпением, по изящной спине бряцает краснодеревная гитара, сливается с красно-рыжими кудрями. Её ситцевое лимонное платье струится жидким золотом, светится огоньком, и Лив в нём словно летит. Перебегая через грязный канал с промышленными отходами, она подхватила подол, оголив бойкие ноги, и Леви, ненамеренно засмотревшись, чуть не наскочил на булыжник. Лив помогла ему удержаться, а когда они очутились на другой стороне канала, снисходительно рассмеялась. Леви делал вид, будто не понимает причины её смеха. Вдоволь насмеявшись, Лив повела его дальше — в заброшенную часть города, восстановлением которой власти и не думали заниматься. Здесь начиналась лесополоса, простиравшаяся на многие километры. Зашли в лиственно-сосновую рощу: тёплый запах хвои и смолы защекотал в ноздрях, сухие ветки хрустели под подошвами, а тишина звенела в густом воздухе.
— Сыграть на гитаре могла и в комнате, — нарушил тишину Леви, — комаров кормить не охота.
— Много лет назад тут было роскошное поместье, к которому прилегал пейзажный парк, — проигнорировав его реплику, сказала Лив. — Теперь всё заброшено…
— Это должно меня впечатлить? — спросил Леви, отряхивая пиджак от налипшей паутины.
— Поместье принадлежало моему прадеду по отцовской линии.
Застыв с пиджаком в руках, Леви внимательно посмотрел на Лив.
— Моя мать, как и твоя, была проституткой. А отец был её любимым клиентом: состоятельный и очень уважаемый в обществе человек, настоящий марлийский аристократ, меценат. Я видела его лишь однажды, когда он пришёл на мой день рождения и подарил фарфоровую куклу. Мне исполнялось четыре. — Она грустно улыбнулась. — Господин Де’Лакан был необычайно красивым мужчиной, — с восхищением говорила Лив, — такой весь угловатый, но как держал осанку! Как вышагивал! — Она артистично задрала подбородок, расправила плечи, выставила грудь колесом. — У него были ухоженные рыжие усища и соболя-бровища. И он так вкусно пах табаком! Наверное, я из-за него закурила — не хотела отпускать этот образ. Ужасно притягательный человек. В общем, это поместье принадлежало роду Де’Лаканов, пока прадед, сочувствовавший элдийцам, не начал поддерживать кружок революционеров, задумавших мятеж. Заговор быстро раскрыли, прадеда казнили, а его сын — мой дед — чудом избежал опалы. Но фамильное имение ему так и не вернули. А оно, по словам мамы, было настоящим архитектурным шедевром.
— Так, выходит, вы аристократка, мисс Де’Лакан, — сказал Леви, и уголок его рта вздёрнулся, — а вовсе не «безродная шлюха», как ты себя любезно окрестила.
— Да и вы, мистер Аккерман, знаете ли, далеко не «обычный бандит из Подземного города»!
— Высокородные безродные отбросы… — изрёк Леви. — Хм.
— Пойдём, покажу тебе особняк, он здоровенный. — Лив снова взяла Леви за руку и потащила за собой.
Белый дом с портиком, покрытый мхом и вьюном, был похож на пойманного в сети титана, которому никак не вырваться из западни. Он безмолвно стонал, обветшав под тяжестью времени, а облупленная краска на фасаде напоминала кровоточащие раны. Но его непоколебимость и нестёртая величественность внушали восхищение, почти благоговение. Лив сняла со спины гитару и положила её на траву, а затем отпустила ладонь Леви и бросилась бежать по укрытой ковром сухих листьев подъездной дорожке, грациозно взявшись за подол и кружась вокруг иссушенного фонтана. Водила плечами, запрокидывала кудрявую голову и, вытягивая носочек, плыла сквозь забвение и смерть — сама жизнь, само бессмертие. Леви остановился у ржавой покосившейся ограды, не посмев нагло вторгнуться в хрупкий мирок Лив.
— Тут есть скульптура воина — моя любимая — она ужас как на тебя похожа! Я только сейчас это поняла! — прокричала ему Лив. — Ты чего к воротам прилип? Иди ко мне!
По левую сторону особняка шла небольшая яблоневая аллея: меж плотно посаженных деревьев почти не просачивался свет, и царил загадочный полумрак. Лив свернула вниз по аллее и примчалась к высокому каменному гроту, в тени которого стояла скульптура из голубого мрамора: сложная композиция воина в развевающемся плаще, который порывистым движением протыкал клинком насквозь голову титаноподобного чудища. Скульптура поросла мхом и лишайником, надкололась со всех сторон, а на лице воина засохли грязевые подтёки и напоминали слёзы. Лив приближалась к скульптуре медленно, словно заходила в храм. Остановилась, сделала реверанс и только затем подошла, приложила руку к носку мраморного сапога.
— Ну, здравствуй, мой герой, давно не виделись, — с детской наивностью и нескрываемым восторгом прошептала она.
Леви с любопытством глядел на её забавные маленькие ритуалы, не понимая их, но страстно желая понять.
— Я обручилась с ним, когда мне было двенадцать, — со всей серьёзностью заявила Лив.
— Вот как? — Леви скептично приподнял бровь. Подошёл к скульптуре и стал внимательно рассматривать лицо.
— Знаешь, что здесь написано? — Лив провела пальцами по выгравированной на постаменте надписи. — «Сильнейший воин человечества». — Потянулась к лицу воина и бережно прогладила острые тонкие черты. — Похож на тебя, правда? — тихо спросила она.
— Если только яростью, — смущённо отозвался Леви. — Но плащ у него и впрямь как у разведчика. И он будто в полёте.
— Кажется, это не очень удачная статуя Гелоса, — предположила Лив. — Хорошо, что неудачная.
— А откуда ты знаешь, что здесь написано? — поинтересовался Леви. — Ты же не умеешь читать.
— Не умею. Ну, то есть, я немножко знаю алфавит, — пояснила Лив. — А надпись эту я зарисовала и показала Констанс, она хорошо читает. Кстати, — она нерешительно опустила взор, прикусив щёку, — может, ты научишь меня?
— Я? — удивился Леви.
— Знаю, что на Парадизе другой алфавит и другие правила грамматики…
— Нет, я по-марлийски могу. Хоть и не люблю. В смысле, это для меня неудобно.
— Учи, как удобно.
— Марлийское письмо тебе нужнее, — прагматично подметил Леви.
— Так ты согласен? — воодушевлённо спросила Лив.
— Согласен.
Лив потянулась к Леви и звонко поцеловала его в висок, окончательно смутив.
— Но я не против выучить письмо Парадиза тоже, — добавила она. — Всё-таки это твоя родина. Было бы славно однажды побывать там вместе с тобой, — мечтательно произнесла она.
— Да, — Леви приулыбнулся, — было бы славно.
Постояв ещё немного у скульптуры, они пошли дальше, вглубь заброшенного парка. Вышли к кромке леса, откуда в реку спускался крутой скалистый обрыв и гулял буйный ветер. Лив то и дело поглядывала вниз, на пенящиеся волны, с шумом ударяющиеся о камни.
— Соскользнёт нога — и полечу вниз… — зачарованно протянула она.
— Не пори чушь, — отозвался Леви. — Я крепко тебя держу.
Перешагивали через разлом, и Лив впрямь соскользнула по мокрому камню: повисла над выступом, удерживаемая цепкой хваткой Леви.
— Держу, — успокаивающе заверил он, широко расставив ноги и обхватив предплечье Лив двумя руками.
Подтянул её рывком и прижал к себе.
— Держу… — Он не хотел признаваться, что на мгновение испугался.
— Всегда? — прошептала Лив в его шею.
— Всегда, — на выдохе ответил Леви, в блаженстве сомкнув веки. — Давай-ка обратно в чащу, — приказал он и повёл её за собой — подальше от обрыва.
Вернулись к особняку и сели на край фонтана перевести дух. Лив подняла с травы гитару и поставила её на колени.
— Познакомься, капитан, это «старая аристократка», — с улыбкой заявила она, — моя давняя молчаливая подруга. Досталась в наследство от мамы.
— Рад познакомиться, мадам, — подыграл Леви, отвесив гитаре поклон.
Лив от удовольствия задрыгала ногами. Внезапно она ощутила острое желание прикоснуться к Леви и перевела взгляд на его руку, покоившуюся на потрескавшемся сером мраморе: проплыла по извилистой вене до гряды-косточки, взобралась по ней на костяшку и оплела безымянный палец, а затем перешагнула на мизинец и скатилась по нему вниз. Она бы бесконечно касалась своего капитана, гладила любимые черты, приросла к нему, как корень. Чувствовала бы его кожей, смотрела его глазами. Лив впилась пальцами в колено, заглушая остроту эмоций, подавляя разбаловавшееся воображение.
— Ты уснула, что ли?
Вздрогнув, Лив пришла в себя и мысленно отблагодарила Леви за его привычную приземлённость.
— Не уснула. Просто ерунда всякая в голове… Забей.
Лив поправила положение гитары, провела несколько раз по струнам, проверяя, не расстроился ли инструмент, и только после этого принялась играть. Музыка полилась, как ручей — плавно, без единой фальшивой ноты. По волосам Лив перекатывались солнечные блики, вторили ритму мелодии. По крайней мере, Леви казалось, что они ему вторят. Выражение её лица было новым, незнакомым: «Сама в себе», — подумал Аккерман. Её грудь приподнялась от глубокого вдоха, и Лив запела: звонко, но не перебивая «старую аристократку». Густой, обволакивающий, но неизменно надтреснутый голос взмыл ввысь, а затем медленно стекал с еловых лап, расплёскивался по укрытой иголками и сухой листвой земле. Призрачная волна смыла Леви со старого фонтана, подхватила и вознесла над макушками деревьев — над целым миром. Невыразимо, непостижимо!
— Ну как? — немного погодя, спросила Лив после.
Леви беспомощно открыл рот: он понятия не имел, как облечь в слова фейерверк своих чувств. «Красиво? Хорошо? — перебирал он в своей голове. — Я просто жалок. Если бы я оценивал её навыки использования УПМ, стрельбу или владение мечами, то знал бы, что сказать. Но как оценить то, о чём понятия не имеешь? Слова всё испоганят. Господи, я как деревенщина, честное слово…»
С каждой секундой его молчания Лив делалась всё более растерянной и расстроенной: «Не понравилось», — заключила она про себя.
— Скажу вслух — и всё испорчу, — искренно ответил Леви. — Но… я бы хотел вернуться в тот момент. И остаться в нём.
Лив робко и удовлетворённо улыбнулась.
— Даже спустя год я всё равно ни черта о тебе не знаю, — задумчиво произнёс Леви.
— Я о тебе знаю ещё меньше, — ответила Лив. — Порой кажется, что вообще ничего. Острее всего я это почувствовала, когда мы были в компании друзей Рассела и они расспрашивали тебя о том, что, оказывается, знают все вокруг. Все, кроме меня! Ты сидел напротив, а мне казалось, что между нами бесконечность и высокие стены.
— Когда-то так и было. — Леви неосознанно придвинулся к Лив. — Зато никто не знает обо мне то, что знаешь ты: мои слабости, глупости и кучу дурацких мелочей. Только тебе известно, какое у меня лицо, когда мне неловко.
Положив голову ему на плечо, Лив расхохоталась:
— Это ты про нашу первую встречу и твоё мальчишеское «неловко вышло»?
— Зря сказал… — изрёк Леви.
— Эй, я вообще-то не насмехаюсь, — уточнила она. — Это было… человечно. Тогда я окончательно перестала бояться твоих шрамов.
— Зато я чуть со стыда не помер, и револьвера никакого не понадобилось бы.
Лив достала из кармашка в подоле сигарету и огорчённо вздохнула:
— Ну вот, опять спички забыла…
Леви молча достал из пиджака коробок и помог ей прикурить. Мутное синеватое облачко взвилось над рыжей макушкой, и Лив довольно поелозила щекой по плечу Леви.
— Коробок не проси, не отдам, — строго произнёс он. — А то тут и оставишь.
— Как прикажете, капитан, — отозвалась Лив и принялась пускать колечки из дыма.
— Интересно, а как вам с матерью удавалось сюда выбираться? — спросил Леви. — Элдийцам ведь запрещали покидать стены концлагерей без разрешения.
— Трущобы появились не сразу, раньше здесь было только поместье Де’Лаканов и огромный лесной массив, где прятались беглые элдийцы. Их пытались отлавливать и возвращать в лагеря, но потом людей стало так много, что какое-то время ими вообще не занимались. Со временем тут организовался, можно сказать, отдельный мирок: более свободный, но насквозь нищий и бедственный. Опасаясь всплеска преступности, власти приказали перенести сюда большую часть промышленности, и у людей появилась хоть какая-то работа. Вскоре трущобы обнесли колючей проволокой, превратив их в такое же гетто. А за ограду мы с мамой выбирались благодаря одному из охранников: он был маминым клиентом и разрешал нам ровно час гулять по заброшенному имению. — Лив глубоко затянулась, и её рот расчертила кривая полуулыбка. — Почти весь Либерио превратился в руины во время «дрожи земли», но только не проклятые трущобы! — Болезненная усмешка. — Наверное, это грёбаное чистилище вечно будет стоять. — Прикусила нижнюю губу. — Я хорошо помню день «дрожи земли»: крики по всему борделю и вопли с улиц о том, что нужно бежать на поезд и ехать к форту Салта. Мадам Роза и Констанс ломились в мою комнату, пока на мне кряхтел пьяный в стельку охранник лагеря, причитая, что мы все умрём. — Она неторопливо выдохнула серую струйку.
«Ей было-то тогда всего пятнадцать», — с омерзением подумал Леви.
Взял из рук Лив сигарету и пару раз хорошенько затянулся.
— Ты же говорил, что гадость, — удивилась Лив.
— Гадость и есть, — ответил Леви и помрачнел. — Скажи честно, тебе бывало со мной противно? — серьёзно спросил он.
— Никогда, — без раздумий отозвалась Лив. — Ни разу.
— Так уж ни разу! — Он насупился, вспомнив их прощание в порту.
— Ни разу, — уверенно повторила Лив. — Помнишь, после нашей первой ночи я сказала, что впервые получила удовольствие с мужчиной? — Она посмотрела в его глаза. — Так вот это была не фигура речи. Я умела кончать только с самой собой. Когда ты пропал почти на два месяца, а потом заявился как ни в чём не бывало и сказал, мол, я заплачу, но ничего не будет, мне захотелось тебя придушить к чертям! — Лив с остервенением вдавила окурок в землю. — Что значит — ничего не будет?! — Она всплеснула руками. — Да я в те дни только и делала, что грезила о тебе как идиотка!
Откинула от себя гитару, уселась на Леви верхом и, спустив верх платья, стала горячо, почти отчаянно, его целовать.
— Прямо здесь? — хриплым голосом спросил Леви, прогладив её по лопаткам.
— Ты не хочешь? — огорчённо произнесла Лив.
— Хочу, — с трепетом ответил Леви, опалённый её несдержанностью, и возобновил поцелуй. Оголил её бедра, жадно впился в них пальцами.
Они любили друг друга, пока лес не укрыли сизые сумерки.
***
Паоло не мог уснуть: разум не замолкал. Как будто что-то гудело в подкорке. С шумным вздохом поднялся с мягкой кровати, надел атласный халат на голое волосатое тело и вышел на просторный балкон. В кромешной тьме ярко сверкал центр Либерио, казавшийся крошечным отсюда, с окраин. А ведь он широкий и просторный: от центральной площади лучами расходятся во все концы мощёные улицы, заселённые такими же хозяевами жизни, как и он.
Как он? Вряд ли богатые марлийцы назвали бы своим безродного элдийца, нажившего состояние благодаря борделю и мутным финансовым схемам. Взял со стеклянного декоративного приземистого столика бутылку дорогого бренди, выпил из горла. Алкоголь обжёг пустой желудок, хмель мгновенно ударил в голову. Но тревожное гудение не унималось и продолжало растравлять нервы. Паоло вернулся в комнату и с омерзением посмотрел на мирно спящую жену. Её волосы слишком чёрные, слишком прямые. Она слишком высокая и полногрудая. Она — не его рыжая бестия. Медленно взял в руки свою подушку, занёс над лицом жены. Та просопела и перевернулась на другой бок. Издав приглушённый вой, Паоло откинул подушку, схватился за дурную голову.
Натянул на голый зад брюки, взял в руки пиджак и, ошалевший, бросился на улицу с обнажённым торсом.
Он пробрался в её комнату осторожно, не скрипнув ни одной половицей — на его счастье, дверь была не заперта. Паоло хищно подкрался к постели и замер, нависнув над спящей Лив: медные кудри разметались по подушке, руки раскинуты, а на точёном лице застыла безмятежность. Не бестия — ангел. Трясущейся рукой прогладил блестящий в лунном свете локон. Подбородок Паоло задрожал, из груди вырвался сдавленный рёв: сжал струящийся локон, намотал на кулак.
Потревоженная Лив тихонько простонала и разлепила тяжёлые веки: синие глазёнки в ужасе округлились, уставившись на сияющий во мраке белый пиджак.
Паоло переместился к её ногам и неторопливо потянул за край одеяла. Лив, окаменев от страха, не шевелилась. Она немо открыла рот, не произнеся ни звука. Одеяло сползло на пол, и Лив сминающими движениями впилась в шёлковую ткань полупрозрачной сорочки.
— Пожалуйста, не надо… — прошептала она осипшим голосом.
Горячие слёзы скатились к вискам.
Белый демон опустил голодную ручищу на оголённое колено, прогладил вверх, до самой промежности.
— По-твоему, я монстр? — обиженно спросил Паоло. — Думаешь, люблю издеваться над тобой? — выдохнул он, приблизив своё лицо к её лицу. — Но я не люблю! — проскулил он. — Разве я издеваюсь? — пухлый палец скользнул меж нежных складок кожи, проник внутрь горячей плоти.
Тело Лив затряслось от беззвучных рыданий.
— Дьявол, — задыхаясь, пролепетала она, — спаси меня…
Палец Паоло извивался внутри неё шершавым червяком, проталкивался всё глубже. Безумные угольки глаз жадно смотрели на просвечивающие сквозь ткань соски. Промычав, Паоло обхватил один жадным слюнявым ртом и принялся самозабвенно посасывать.
— Это всё ты! — ноя, приговаривал он, пуская слёзы. — Ты сделала это со мной!
Обхватил её за плечи, поднял с подушки и стал укачивать, как дитя.
— Это не я! — выл Паоло. — Не я!
Ему хотелось любить её и убить — чтобы никому не досталась. «Если не моя, значит, ничья, — повторял он про себя, как молитву. — Моя рыжая бестия. Моя любимая, моя порочная девочка! — Оголил её грудки и стал небрежно мять. — Шлюха и святая!»
— Где же ты? — будто при смерти шептала Лив. — Умоляю, услышь меня…
— Да кого ты там зовёшь?! — рассвирепел Паоло.
Отстранил её от себя, грубо тряхнул.
— Дьявола, — прошептала она. — Я же бестия. И шлюха. Шлюха грязного дьявола…
Паоло оттолкнул её, будто очнулся ото сна, и с недоумением стал озираться по сторонам. Подскочил и, потеряв равновесие, шмякнулся об пол.
— Я ничего не делал! — проголосил он. — Это всё ты!
Паоло на четвереньках дополз до выхода. Безумно пыхтя и скуля, поднялся на ноги и нырнул в чёрную пасть коридора, оставив дверь нараспашку.
Лив сжалась в комок, сиротливо обняв себя. Ей хотелось кричать во всё горло, но она не могла даже вздохнуть. Между ног больно жгло, а призрачный сухой толстый палец всё ещё скрёбся внутри её лона. Кое-как поднявшись с кровати, Лив побрела вниз.
— Дурной сон, — как в бреду, повторяла она, — просто сон…
Вышла на задний двор, в сад, и стояла босыми ногами на ледяной земле. Шажок. Второй. Чернильные дома уныло поплыли мимо, растворяясь в густом тумане. Серое холодное чистилище распростёрло свои объятия, бледные фонари любезно провожали её к милосердному аду. Всего однажды Лив осмелилась пройти этой дорогой, однако запомнила её безошибочно. Каменный мост, торговая площадь, поворот, поворот, поворот. Жёлтые глазницы домов с любопытством взирали на ночную гостью. Кленовая аллея. Ещё поворот — уже почти! Совсем близко!
Под ногами захрустел гравий — значит, где-то здесь. Забыв всякий стыд, потеряв остатки страха, Лив толкнула дверцу невысокой калитки и, минув маленький садик, постучала в дверь. Тишина. Она снова постучала. В доме загорелся свет, в коридоре раздались недовольные шаги. В лицо ударил яркий свет, и на пороге показалась чёрная дьявольская тень.
— Лив? — удивлённо промямлил заспанный Леви.
Она бросилась к нему на грудь, оплела руками крепкий стан.
— Ты почему в таком виде? Что стряслось? — ошарашенно спросил Леви.
— Ничего, — дрожа от холода, прошептала Лив, почувствовав себя наконец в безопасности. — Дурной сон… просто сон.
На шум вышли Габи и Фалько и уставились любопытными воронами на представшую перед взором картину.
— Капитан, кто это там? — спросила Габи, вытянув шею.
Леви обернулся и, строго сверкнув глазами, пробурчал из-за плеча:
— Чего рты разинули, ребятня? Как в цирке, честное слово! Шуруйте спать.
— Но, капитан…
— Кыш! — шикнул он.
Фалько потянул упирающуюся Габи за руку в гостиную. Она вырвалась и подбежала к окну, из которого было видно, что происходит на улице.
Лив только тогда осознала, какую глупость сотворила, и стыдливо отстранилась, потупив взор.
— Прости, не стоило вот так врываться, — неловко затараторила она. — Я такая несуразная… — Провела ватной рукой по холодному лбу, убрав взлохматившиеся пушистые пряди. — Уже ухожу. — Она натянуто усмехнулась, попятившись спиной.
Леви обхватил её запястья и притянул обратно, заключив в размашистое объятие.
— Куда собралась, дурёха? — проворчал он. — Не пущу никуда в таком виде. Вот ведь ненормальная… — выдохнул он ей в шею.
Леви подхватил Лив на руки и занёс в дом. Усадил в гостиной, в своё любимое кресло, и укутал в плед.
— Габи! — гаркнул он, и та в испуге подпрыгнула. — Поставь чайник, раз тебе всё неймётся.
— Ага, — отозвалась она и, шкодливо улыбаясь, закивала, — уже бегу!
Фалько стоял у окна как вкопанный и не знал, куда себя деть.
Леви опустился перед Лив на колени и стал заботливо потирать её закоченевшие кисти.
— Ноги, наверное, как ледышки, — причитал он. — Пошли-ка в ванную, тебя надо отогреть хорошенько.
Лив вытянулась к нему податливой тряпичной куклой и закинула руки ему на шею.
— Отнесёшь меня? — прошептала она.
— Конечно, — ответил Леви.
Прижал её к себе и послушно понёс в ванную комнату.
Через некоторое время он вышел и отправился в спальню за полотенцем. Габи и Фалько сидели за столом, разлив по чашкам чай, и безостановочно шушукались. Когда Леви проходил мимо, Габи легонько подёргала его за манжету пижамы:
— Кто эта девушка, капитан?
— Ты ведь уже и без меня обо всём догадалась, — ответил Леви. — К чему лишнее сотрясание воздуха, а?
— Вы познакомите нас с ней? — Карие глазёнки в надежде заблестели.
— А у меня есть выбор?
— Да! — Габи сжала кулачок. — У вас серьёзные намерения, капитан Леви? А как её зовут?
— Так, тихо! — Леви выставил вперёд ладонь. — Расшумелась. Бери пример с Фалько, у него вообще никаких вопросов.
— Да и так понятно, — негромко отозвался Фалько. — По вашим глазам всё видно.
— Чего тебе там видно? — возмутилась Габи. — Тоже мне! — Перевела взгляд обратно на Леви. — Она такая красивая…
Леви нарочно проигнорировал реплику Габи, но не смог сдержать непроизвольной полуулыбки. Впившись руками в сложенное стопкой полотенце, он направился обратно в ванную, но остановился у двери и обернулся к ребятам:
— Её зовут Лив, — произнёс Леви. — И скоро я женюсь на ней.
***
Паоло не сразу заметил, что выронил из кармана пиджака кошелёк, пока ползал по полу. Делать нечего, надо возвращаться. Поднялся в комнату Лив и с ужасом обнаружил, что её нет. Озверел, выскочил на улицу и бросился на поиски. Он нагнал её у кленовой аллеи и стал тайком красться следом. «Совсем страх потеряла? — спрашивал он, и внутри него разгорался яростный огонь. — Неужели к нему намылилась, потаскушка?» С каждым шагом ему становилось всё труднее дышать, лютая ревность кромсала остатки сердца на куски.
Когда Леви вышел на порог своего дома, приняв в объятия Лив, Паоло, наблюдавший за ними из-за раскидистого дерева, с воем бросился на росистую траву. Осатанело рвал её руками, не замечая, как в рот набивается мокрая земля: «Закопаю! Закопаю! — орал он. — Чёртов парадизский выродок! Кровь тебе пущу, сучонок, душу искалечу! Ты никогда её не получишь. Никогда».
