***
Последние деньки взбалмошного сентября выдались по-летнему жаркими и солнечными: Лив в компании приплывших в Марли с дипмиссией Микасы и Энни расположилась на лужайке, что была недалеко от дома. Энни, непривычная к девичьим посиделкам, подготовилась со всей основательностью, будто по инструкции: взяла настольные игры, ракетки для игры в бадминтон, волейбольный мяч и корзину с фруктами. Но из-за жары девушки так уморились, что просто ленно разлеглись на огромном покрывале с задранными подолами, подставляя ноги палящим солнечным лучам. Зато сын Энни с удовольствием носился с ракетками и воланчиком, развлекая малышку Иви, заворожённо смотревшую на светловолосого сорванца во все глаза. — В детстве мы с Армином и Эреном тоже любили вот так праздно сидеть и любоваться облаками, — смотря в голубую высь, с ностальгией произнесла Микаса, одетая в ситцевое платье с цветочным принтом и соломенную шляпку. — И Армин частенько об этом вспоминает, — отозвалась Энни, лёжа с закрытыми глазами и обмахиваясь бумажным маленьким веером. — Мне не понять: у меня не было друзей. Лив, одетая в старенькое белое платье с вишенками, лежала на животе, подперев щёку кулачком и водила травинкой по руке. — На Парадизе хотя бы не такая жарища, — прогнусавила Энни. — Чёрт дёрнул этих сраных министров поцапаться и устроить скандал международного масштаба. — Ага, — согласилась Микаса. — Марли и Парадизу ещё далеко до идеальных взаимоотношений, но хоть живём наконец спокойно — и то хорошо. — А мы теперь вынуждены из-за этих языкастых старых уродов торчать в душных залах, выслушивая пропагандистский трёп с обеих сторон, и балансировать, как циркачи, лишь бы снова раздор не случился. — Я думаю, вы все делаете правильное и важное дело, — искренно сказала Лив. — Не хватало ещё нашим детям жить в том кошмаре, из которого мы едва уцелели. Энни открыла глаза, повернула голову и многозначительно поглядела на радостные лица малышей, резвящихся в траве. — Твоя правда, — приглушённо ответила она. — Но я всё равно ненавижу пекло. — Не ворчи, — ласково сказала Лив и пощекотала Энни травинкой по щиколотке. — Ты как мой муж, честное слово. Микаса тихонько захохотала, прикрывая ладошкой рот. — Вы с ним, кажется, не в ладу, — заметила Энни. — С чего ты так решила? — С того, что ты вечно скачешь вокруг него козой, но не в этот раз. Даже не смотришь в его сторону. — И я заметила, — согласилась Микаса, обхватив колени и припав к ним щекой. Лив тяжело вздохнула, закусив изнутри щёку: она не была уверена, стоит ли взваливать на Энни и Микасу свои проблемы, но чувствовала острую необходимость выговориться, чтобы перестать в одиночку вариться в терзаниях. — Понятия не имею, что произошло, — начала она. — Всё стало как-то… пресно. Всё будто застыло, зациклилось, а Леви всё устраивает, кажется. И он так ушёл в своё дело, что вечно ходит измученный, но мне ничего не рассказывает: закрылся абсолютно и делает вид, что ничего не происходит. А ещё… — Лив сконфузилась и умолкла. — Что «ещё»? — переспросила Микаса. — Даже как-то неудобно… «Они ведь не Консти и не девочки из борделя — можно ли с ними говорить о таком?» — спросила себя Лив. — Понятно, что ты имеешь в виду под «пресно», — раскусила её Энни. — Собственно, всё пресно, потому что ничего и нет, — робко ответила Лив. — Не думала, что с нами такое вообще может случиться. В смысле, нам страсти всегда с головой хватало, только искры летели… — Это с капитаном Леви-то? — удивилась Микаса и несколько смутилась. — Так странно… у меня ощущение, будто я за родителями в замочную скважину подглядываю. Энни вдруг расхохоталась. — Ничего смешного, — снисходительно добавила Микаса. — Он был моим командиром и наставником. Странно думать о нём, как о чьём-то любовнике. — О, ты бы удивилась! — Лив захихикала вместе с Энни. Щёки Микасы залило краской, и она неловко поправила сползшую на затылок шляпку. — С ребёнком и так непросто выкроить время друг на друга… — продолжила Лив. Энни скрестила пальцы в знак солидарности. —…а тут ещё… в общем, мы вроде как начали… но ничего не вышло, и он после этого окончательно сник. — Мужчины и их драгоценные члены — вечная трагедия. — Энни цокнула. — Жаль, я не знаю, что это такое, когда искры… — призналась Микаса полушёпотом. — Я замужем за хорошим человеком, с которым почти что счастлива, особенно в последнее время. Просто я не люблю его. — А что вообще такое «любовь»? — Энни хмыкнула. — Я и сама не вполне знаю, люблю ли Армина. То есть, каким вот образом это измерить? — Она села, подогнув ноги, и неторопливо потянулась. — Он был ко мне добр, понимал лучше остальных, а потом я почувствовала, что он волнует меня на физическом уровне, и решила, что, почему бы и нет? Вот что это — любовь? — Не думаю, что это поддаётся измерению, — Лив усмехнулась, потянулась к корзине с фруктами и вытащила оттуда душистую красную ягоду клубники. — Мне кажется, вся штука в том, что ты один знаешь, любишь ты или нет. Со стороны это не всегда можно распознать. — Где-то в подкорке я всегда знала, что однажды наступит время, когда от Эрена мне не останется ничего, кроме воспоминаний. И жалею лишь о том, что среди них нет тех, в которых были бы искры, о которых ты рассказываешь, Лив… — печально произнесла Микаса, а затем снова посмотрела куда-то в небеса. Лив и Энни машинально посмотрели вслед за ней: там, наперегонки с громадным лениво плывущим меж кучевых облаков дирижаблем, летела белая птица, гордо и свободно расправив крылья.***
Леви вошёл в дом с тяжёлым сердцем: теперь он всегда приходил таким. Очередной вечер, в который они с Лив в терзающем молчании будут не замечать друг друга. Поначалу Леви не мог набраться сил для извинений, но спустя время чувство вины вытеснила злоба: «Извинюсь я, и что дальше? Опять устроит мне допрос. Будто не видит, как я измотан. И почему она не может набраться терпения и подождать? Мне всего-то нужно выдохнуть». В гостиной, у зеркала, расторопно крутилась Лив: прошлась похлопывающим движением указательного пальца по губам, распределив помаду, взбила руками курчавую медную копну и, задрав подол, поправила кружево чёрного чулка. — О, ты уже дома? Чудно! — бодрым голоском произнесла она, увидев в темноте коридора Леви. — Побудь с Иви, мне надо бежать. Схватила с обеденного стола чёрный, в тон платью, клатч, надела изумрудный плащ и полетела в коридор. — Я приготовила ужин ей и тебе, на столешнице увидишь, — деловито объясняла Лив, застёгивая ремешок на туфле. — Постарайся уложить её не позже половины десятого, иначе завтра она опять будет сонная весь день. — Выпрямилась, расправила волосы. — Вернусь после полуночи. Лив двинулась к двери, но Леви перегородил ей путь, вытянув руку. — И куда собралась? — раздражённо произнёс он. — К Франческе с ребятами, они прислали мне приглашение на их сегодняшний концерт. — Не стала вредничать и играть в недомолвки, намереваясь как можно скорее улизнуть из дома. — Если у тебя всё, то я пойду, а то опоздаю. — Мне они не нравятся, — буркнул Леви, сверля жену недовольным взглядом. — И почему опять такая… — С трудом заставил себя замолчать. — Какая? — Лив стиснула челюсти, вскинув голову. — В смысле… обязательно так вызывающе одеваться на встречу со знакомыми? — Вызывающе? — удивлённо переспросила она и рассмеялась. — Прекращай этот цирк. Она попыталась убрать его руку, но Леви стоял недвижимо, как скала. — И что дальше? — Лив всплеснула руками. — Ну останусь я дома: будешь молча сидеть с кислой миной над своими бумажками и не замечать меня? — Просто останься, — нервно прошипел он. — Пожалуйста. Закусив нижнюю губу, Лив постояла в задумчивости, а затем обхватила его торс и прижалась к нему всем телом. Стянула с Леви жабо, прижалась губами к его шее и стала целовать: сначала легонько, а затем настойчиво, самозабвенно, дразня влажным тёплым языком. На мгновение почва ушла у Леви из-под ног. Он шумно выдохнул, закатив в блаженстве глаза, и громко сглотнул. Лив потянулась к его паху, нежно погладила, а затем несильно сжала. Однако неуверенность и страх вновь напомнили о себе, смазав удовольствие и отравив сознание. Леви перехватил кисть Лив и небрежно отстранил от себя. — Не сегодня, — процедил он, задыхаясь от возбуждения. — Как же ты меня достал! — прорычала в нетерпении Лив. Она поправила съехавший с плеча плащ и, переполненная обидой и злостью, стремглав выскочила на улицу. «Надоел! Надоел! Да сколько можно? Я для него будто чемодан без ручек: нести тяжело и выкинуть жалко. Будто я не женщина, а картинка, на которую впору только смотреть, а потрогать нельзя. Зачем я ему, если он ничего от меня не хочет? Не хочет ничем делиться, не хочет решать проблемы, не хочет поддерживать мои начинания, даже секс со мной ему тошен! Во имя чего тогда всё это? Или он считает, что всё разрешится само по себе? Упрямый осёл! Надоел! Надоел!» Ураганом внеслась в гримёрную, плюхнулась на пуф рядом с Франческой, снимающей с волос бигуди, взяла её бокал шампанского и осушила одним глотком. — Жажда замучила? — со смешком произнесла Франческа. — Да. И муж-болван, — выпалила Лив. — Извини, — добавила она виновато, — вырвалось. — Что случилось? — спросила Франческа. — Выкладывай, чего уж. — Нечего выкладывать. В смысле, долгая история: у него что-то случилось, но он ничего мне не рассказывает. Ходит раздражённый и злой как чёрт. И в постель я его уже полтора грёбаных месяца уложить не могу! Прибила бы! Лив в бессилии припала спиной к краю столика. — Смирись, детка, ему уже за сорок. — Поверь, ему не возраст мешает, а дурной характер, — уверенно отозвалась Лив. — Я его люблю, но иногда… так и придушила бы! — Сжала кулачки. — Любовника заведи, — буднично проговорила Франческа, пожав плечами. — Да не нужен мне никакой любовник, — ответила Лив без осуждения. — Тогда смирись, милая. Ты молодая и яркая, а он молодеть не будет. Да и такой, как твой, не захочет. Увы, но ему всегда будет тебя слишком много, а тебе его — слишком мало. И думается мне, ваше расставание неизбежно: он попросту не потянет такую как ты, а ты не смиришься с тем, чтобы жить в его тени. Я всё это знаю, уж поверь. — Не буду я ни с чем мириться. И расставаться не собираюсь. Вот ещё! Так просто он от меня не отделается. — Ух, сколько страсти! — изрёк вошедший в гримёрную Холден. — Не разобрал ни слова, но аж завёлся! — Прости, Холден, но я сегодня не смогу выйти на сцену, — с грустью произнесла Лив. — Ты вроде говорила, что не против стать членом команды, так? — Так. — Тогда соберись, Лив: у каждого здесь есть свои проблемы, но когда мы приходим выступать, то всё оставляем за порогом. Есть только ты и музыка. Остальное — бренно и неважно. Только ты и музыка, поняла? — повторил он, опустившись перед ней на корточки и заглянув в глаза. Её щёки загорелись: едва она взглянула в его лицо, как в памяти пробудились обрывки чудовищно постыдного сна. «Господи, да за что мне это всё?!» — сокрушалась она про себя. — Выше голову! — Холден приулыбнулся и согнутым пальцем провел ей по кончику носа. Он поднялся и ушёл в другую часть гримёрной, чтобы поговорить с остальной труппой. Лив неосознанно прикоснулась заледеневшими подушечками пальцев к своему носу. Франческа, заметив это, многозначительно хмыкнула и продолжила готовиться к выступлению. Лив не смогла забыться, даже оказавшись на сцене, и всё искала в толпе любимое лицо. Глупо и тщетно. Но ей хотелось, чтобы Леви увидел и порадовался её маленькому успеху. Увидел, как она счастлива и довольна, как благосклонна к ней публика. «Если бы он только увидел, то сразу всё понял и не злился бы. Он поддержал бы меня, я знаю. Ведь это моё! Правда, моё! Всё это время я словно блуждала в потёмках и теперь наконец вышла на свет. Свет прожекторов, но всё-таки». Тогда она прикрыла веки и вообразила, что Леви смотрит на неё: её голос сделался глубже, плавнее, чувственнее. Лив не выдала ни одной фальшивой ноты, отыграв так хорошо, как не играла прежде. Занавес. Бурные аплодисменты. Лив собиралась уйти сразу после окончания концерта, но ребята из труппы пустили в ход всё своё обаяние, чтобы уговорить её остаться и разделить с ними успех выступления. «Леви опять будет не в духе, — подумала она. — Да и пусть! Поворчит и успокоится. И почему я вечно оглядываюсь на него? Он мой муж, а не властелин». Обычная попойка быстро превратилась в вечеринку наслаждений: Холден обжимался в углу с длинноногой изящной блондинкой, Гаспар с Жераром восседали в компании трёх хмельных дам, а Франческа целовалась с коренастым усатым господином — не особо симпатичным, на вкус Лив, но крайне шумным и весёлым. «Они назло мне все такие перевозбуждённые? Словно дразнятся, издеваются над такой неудачницей, как я». Нервно цедя сигарету за сигаретой и обильно запивая курево шампанским, Лив быстро запьянела. А когда стены и потолок закружили в диком танце, она поняла, что пора на воздух. Вышла через чёрный ход на террасу и увидела стоящего в одиночестве на холодном ветру Холдена. Высоченный — казалось, вот-вот заденет макушкой белоснежный лунный шар, который то исчезал, то вновь появлялся из-за сизых низких облаков. Он стоял к ней спиной, сунув руку в карман брюк и неторопливо покуривая. «Ведь в самом деле хорош. И весьма. Не будь в моей жизни Леви, небось, втрескалась бы как девчонка. А ещё он страстно влюблён в музыку. Неудивительно, что он взволновал меня. Но это ничего, — утешала она себя. — Полюбуюсь им и всё. Что в этом предосудительного?» Холден обернулся на звук шагов, и Лив на мгновение почудилось, что у него нет лица — просто чёрная дыра. Но вот в лунном свете проступили острые скулы, зажёгся янтарь глаз с поволокой, и на бесцветном, ничего не выражающем лице проступила тень улыбки. Он любезно протянул открытую пачку, и Лив вытащила одну сигарету. Холден достал зажигалку и помог ей прикурить. — Через неделю мы едем в соседний город, — сказал он. — Я тут подумал… мы многое потеряем, если ты не поедешь с нами. — С вами? — удивилась Лив, выдыхая в сторону мутный дым. — Ты же знаешь, я не смогу: у меня семья. Да и муж меня ни за какие коврижки не пустит. — Он тебе сторож, что ли? — Холден хохотнул. — Бери Иви и поезжай с нами. Ничего с твоим мужем не случится, ты же не навсегда уедешь. Так, небольшое турне. — Где я и где… турне. — Лив издала смешок. — У меня не было никаких иллюзий, я прекрасно понимала, что моей маленькой сценической сказке скоро придёт конец. Но было здорово выступать с вами. Правда. Почувствовать, что я на своём месте. — Я не собираюсь тебя обязывать. Если поймёшь, что не твоё, или что наша кочевая жизнь не для тебя — держать не стану. Сможешь вернуться в любой момент. Все расходы будут на мне, так что тебе не о чем беспокоиться. — Ещё лучше! — Лив окончательно смутилась. — Прости, Холден, но… — Слушай, я знаю, мы тоже не предел мечтаний. Но если не попробуешь, то будешь жалеть. Знаю, что будешь. Я же вижу, как ты оживаешь, когда поднимаешься на сцену. Как отдаёшь всю себя. Ты правильно говоришь — когда ты там, ты на своём месте. Я тебе больше скажу: таких «франчесок» с «жерарами» я могу набрать ещё миллион, их везде полно. Да, талантливые и преданные делу. Но в тебе есть что-то особенное — то, что называют искрой. Понимаешь? У меня большой опыт и глаз-алмаз, я за версту вижу тех, кого ожидает большое будущее на сцене. В моей… прошлой жизни, назовём её так, я открыл миру многих отличных артистов. И не просто певцов и певичек вшивеньких кабаре, а звёзд первой величины. Так что я знаю, о чём говорю. — Но это не может быть обо мне… Тц! — Лив помотала головой. Холден кинул окурок и затушил носком ботинка. — Ты подумай, я не буду на тебя давить. Но имей в виду, что времени на раздумья у тебя ровно неделя. — Он вновь заглянул в её глаза. — Обещай, что подумаешь, Лив. — Холден вдруг призадумался. — Надо же — «Лив»… Там, откуда я родом, твоё имя означает «жить». По крайней мере, звучит так же. Передал ей пачку с оставшимися сигаретами и вернулся в ресторан. Лив не желала возвращаться домой: она успела протрезветь, и ей совсем не хотелось спать, однако стрелка часов стремительно приближалась к трём часам ночи — неприлично поздно. Через четыре часа ей уже нужно будет вставать и возвращаться в реальную жизнь. В окне нижнего этажа дрожало слабое пламя свечи: «Неужели Леви ещё не спит?» — удивилась она. Леви впрямь не спал: сидел в гостиной, за обеденным столом, устало склонившись над кипой бумаг. Всклокоченный, в полурасстёгнутой рубашке. Когда Лив вошла, он сурово посмотрел на неё, но ничего не сказал. — Не сильно намучился, пока укладывал бандитку? — поинтересовалась она, снимая туфли. — Через два часа, как ты ушла, её забрала Констанс. Кстати сказать, она тебя искала: ей тоже не нравится, что ты променяла её на своих новых знакомых, — с упрёком сказал Леви. — Выпросила у меня Иви на ночь и ушла. Наверное, хочет, чтобы ты сама за ней пришла. Лив не стала ему отвечать: сварила себе кофе, достала из серванта фарфоровую изящную чашку и села напротив. — По какому поводу? — сердито буркнул Леви, кивнув на чашку. — А нужен повод, чтобы выпить кофе из красивой посуды? — Обычно да. — Так у меня есть, — заявила она. — Холден предложил мне место в труппе и зовёт с ними на гастроли в другой город. — И что ты мне предлагаешь? — Леви отвлёкся от бумаг, откинулся на спинку стула и испытывающе уставился на жену. — Поддержать эту взбалмошную и абсурдную затею? — Хотя бы просто порадоваться за меня. Знаешь, для начала было бы неплохо. — Чему порадоваться? Тому, что ты сошла с ума от безделья? Или тому, что решила бросить нас с Иви? — Прости, я не ослышалась? Ты правда сказал «от безделья»? Хах! — Лив помотала головой. — Нет, ну какой же ты урод! — Она издевательски прыснула. — Ну, раз у тебя есть время бегать размалёванной по кабакам и напиваться в сомнительной компании… — Да что ты вообще несёшь?! — вспылила она. — Я не имею права вмешиваться в твои дела, но и искать себя мне тоже нельзя, так получается? По-твоему, я должна денно и нощно ждать тебя у окошка и заниматься исключительно ребёнком и домашними делами? Хорошо ты устроился! Издав тяжёлый вздох, она вышла из-за стола, но Леви схватил её за руку и тоже встал. — Чем ты недовольна, чёрт тебя подери?! — Он притянул её к себе и посмотрел в глаза. — Ты хотела семью? У тебя она есть! Хотела собственный просторный дом? Пожалуйста! Я всё для тебя сделал! — И теперь я должна в ножки тебе кланяться и жить по твоим правилам?! — Я не это сказал… — Да ну?! А что тогда? — Мне не нравится, что ты ищешь себя рядом с этими безмозглыми прожигателями жизни. — Во-первых, они не безмозглые и никакие не прожигатели жизни. А, во-вторых, тебе хоть что-нибудь вообще нравится? Ты на что-нибудь умеешь смотреть не воротя нос? — То есть, я должен аплодировать тому, как ты за деньги развлекаешь похотливых мужиков, которым, уверен, и дела нет до твоего пения? Как была шлюхой, так и осталась!.. Лив отвесила ему звонкую пощёчину. Выдернула руку из железной хватки, отшатнулась. — Кто ты такой?.. — надломленно произнесла она дрожащими губами. «В самом деле — урод. И подлец», — болезненное, сдавливающее грудную клетку сожаление свинцом разлилось в груди Леви. Кровь застучала в затылке, сердце заныло. Он сделал шаг к Лив, а она от него — шаг назад. — Лив… — его голос мгновенно смягчился. — Я вовсе… я не то… — Нет, Леви. Ты сказал ровно то, что хотел. — С её нижнего века сорвалась одна-единственная блестящая слеза. — Спасибо за откровенность. Может, я шлюха, зато ты — старик, который скоро покроется плесенью, потому что боится даже крошечных перемен! — Она схватила со стола чашку и с отвращением посмотрела на неё. — Ты копишь эти сраные сервизы и чахнешь над ними, ни из одного не пьёшь, хотя у тебя, мать твою, чайная лавка! И не одна! Этих сервизов уже столько, что хватит даже нашим праправнукам, но нет, ты трясёшься над ними, будто они священные! А мне нравится пользоваться вещами, понимаешь? Мне жить нравится! И всё новое мне тоже нравится! Замахнулась и разбила чашку об пол. Леви задержал дыхание и в ужасе уставился на фарфоровые крошки, брызгами усеявшие пол. Лив подбежала к серванту, достала ещё одну чашку — и тоже разбила. Затем ещё одну и ещё одну. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — закричала она что было сил. — Ну что ты молчишь?! Чего уставился?! Сделай ты хоть что-нибудь! Ты как мертвец! Надоел! Надоел! Вечно непрошибаемый! Хоть бы одну эмоцию проявил! Ну что ты молчишь?! Леви медленно приблизился к ней, зажав между своим телом и сервантом. Достал одну чашку, повертел в руках — а потом развернулся и со всей силы разбил о противоположную стену. Лив, зажмурившись, вздрогнула, а затем открыла глаза и посмотрела в его перекошенное яростью лицо. Но оно не испугало её. Лив чувствовала, как полоумно у Леви зашлось сердце — оно словно стучало о её собственное: «Сделай ты хоть что-нибудь…» — молила она про себя. Он подошёл к столу и смахнул с него все свои бумаги и вазу с цветком. А затем трясущейся рукой поправил волосы, заправил рубашку в брюки и вылетел прочь из дома, хлопнув дверью. Простояв неподвижно несколько минут, Лив в конце концов села за стол, упала лицом в ладони и разрыдалась. Она понимала, что Леви оскорбил её сгоряча, но эхо неосторожно брошенных слов до сих пор отражалось от стен, звенело в ушах. «Сама не лучше, — злилась она себя, — такого нагородила!.. И где он теперь? Куда направился? На улице холод собачий, а он в одной рубашке!» Выбежала в коридор, сняла с вешалки его пальто и отправилась следом. Добежала до чайной, походила вокруг, заглянула в амбар — пусто. Прошлась по улице, на которой они жили, в одну и в другую сторону. «Он не мог далеко уйти, — внушала себе Лив, — он же совсем раздетый». Больше часа она безрезультатно шаталась по городу. Вышла на набережную и, выбившись из сил, остановилась на каменном мосту. Она уже не несла, а просто волокла за собой пальто Леви, от усталости казавшееся неподъёмным. Вдалеке, под фонарём, показалась знакомая фигура. Лив прищурилась и узнала Холдена: он был мертвецки пьян и с трудом держал равновесие, шатаясь из стороны в сторону. Остановился у речной ограды, запрокинул бутылку, выцедив последнюю каплю, и выкинул её на обочину. Он долго пялился в чёрную бездну канала, а затем перелез через ограду и, недолго думая, шагнул вперёд. Лив беззвучно открыла рот и первые несколько секунд стояла в оцепенении, пока не очнулась. Не раздумывая, она скинула с себя плащ и бросилась за Холденом в бездонную ледяную пропасть.