***
Леви дал себе обещание не возвращаться в дом, пока Лив с дочерью не покинут Либерио, и ночевал в дешёвом мотеле на окраине города. Ему достался маленький номер с обшарпанными стенами и треснутым потолком, убогость которого компенсировали разве что чистые простыни и сносная еда. «Зато на отшибе, вдали от паоловских вездесущих глаз», — успокаивал себя по утру капитан, с выражением брезгливости смотря на громадное плесневое пятно на потолке, напоминавшее раскидистое дерево. Ночью он не спал — без Лив было странно и непривычно. «Спала ли она сегодня? Почти наверняка нет. И, разумеется, осыпала меня всеми проклятиями мира. Что ж, я заслужил. Ничего, отгорюет по мне и забудет. Моя Осень слишком любит жизнь, она не сможет до конца дней убиваться по мне… К чёрту, я не о том думаю: нужно решить, что делать с Паоло. Нужно узнать, какими маршрутами ходит этот ублюдок, чтобы застать его врасплох. Надо будет… — Леви со скучающим видом вздохнул и прикрыл веки. — Интересно, что сейчас делает Лив? Наверняка пошла в душ, чтобы взбодриться. Совсем голая… Да твою ж!.. Паоло. Надо подумать о Паоло. — Повернулся на бок и уставился в пыльное окно, покрытое разводами. — Какая мерзость всё-таки. Дома-то все окна чистые: Лив умница, лучше меня следит за порядком. Плевать, что готовит паршиво, плевать на всё — у меня замечательная жена. А этот грёбаный номер совсем не пахнет её дрянными сигаретами. Досадно. А если бы… вот бы Лив прямо сейчас появилась на пороге: сняла пальто, а под ним — ничего… Проклятье!» Леви подскочил с постели и стал нервно наматывать круги по номеру. Сердце стучало как бешеное. Хотелось биться головой о стену, только бы мысли о жене не затмевали все прочие, не подрывали решимость. Но чем больше он старался не думать о Лив, тем настойчивее она прерывала ход всех «полезных» размышлений. «Маленькая гадина», — с обожанием повторял про себя Леви, яростно сжимая руку в кулак, чтобы та ненароком не потянулась к ширинке. Он чувствовал себя нелепым и смешным, ощущая одновременно ужасающую тоску и неутолимый телесный голод. Он выпил уже целых два литра тошнотворного чая, отдававшего плесенью, но так и не смог сосредоточиться на решении поставленных перед собой задач. До самой ночи он бесполезно шатался по мотелю в поисках подходящего уголка, который помог бы настроиться на нужный лад, но всё было тщетно. На следующий день он преисполнился решимости и к вечеру заставил себя выйти на улицу, чтобы очистить голову и наконец заняться делом. Сунув руки в карманы пальто и спрятав нос в шерстяной шарф, он подворотнями шёл к дому Паоло. Темнота медленно и беспощадно пожирала заснеженные одинокие улицы, и город распахнул перед Леви свои морозные неласковые объятия. Вьюга свистела в ушах, спутывала волосы и бесцветные мысли. Но Леви был доволен: больше в них не было Лив. Зато она взглянула на него в упор — с пёстрой концертной афиши, наспех приклеенной на забор. Его жестокая, его проклятая Осень, похожая на грёзу. Леви остановился и с открытым ртом уставился в любимое лицо — бесконечно родное и бесконечно незнакомое. Мотнул головой и двинулся дальше, прибавив несколько шагов. Но она была повсюду — на каждом фонарном столбе, на стенах домов и железных изгородях. Она была ядом и наваждением. Неизбежностью, заполнившей каждый уголок его существа. Посреди тишины приглушённо зазвучала музыка. Леви застыл и глядел себе под ноги: «Не оборачивайся, просто иди дальше». Обернулся и посмотрел на стеклянную дверь ресторана — того самого, где должна была выступать его Осень. «Я зайду ненадолго. На пять минут. Увижу её и сразу уйду, — торговался с самим собой Леви. — Просто попрощаться. Я столько раз пренебрегал её успехами… Да, будет честно напоследок отдать должное её таланту. Моя Лив безусловно талантлива. Пускай даже я всего лишь отброс из Подземного города, который ни черта не смыслит в музыке, но было бы глупо отрицать очевидное». На счастье Леви, лакей оказался завсегдатаем его чайной и пустил внутрь, несмотря на отсутствие билета. Пройдя протяжённый коридор, устеленный ковром, он очутился в просторном тёмном зале с ярко освещённой полукруглой сценой, на которой стояла Франческа и пела задорную песенку на своём языке. Зал был наполнен битком, ни одного свободного столика. Леви встал под верхним ярусом, прислонившись к деревянной колонне: «Я опоздал? — с тревогой спросил себя он. — Вряд ли: Холден всегда оставлял мою Осень на десерт». Бесконечная, раздражающая весёлая песенка никак не унималась, и нервы Леви были натянуты до предела. Он жаждал и страшился увидеть Лив. Благо, под ярусом темно, и она его не увидит. В надежде ускорить время Леви пялился на свои мокрые сапоги, с которых стекал талый снег. Франческа умолкла, и зал зааплодировал. Она грациозно поклонилась и, придерживая подол переливающегося блестящего подола, покинула сцену. — Добрый вечер! Услышав родной надтреснутый голос, Леви вздрогнул и перевёл взор на сцену: его Лив, одетая в зелёную блузку с тёмно-бордовой юбкой, стояла в центре, держа в одной руке стул, а в другой — свою гитару-старую аристократку. Издав неловкий смешок, она поставила стул, села и опустила стойку микрофона. — Знаю, вы ждёте от меня другой номер, — произнесла Лив с извиняющейся полуулыбкой, — но его не будет. Сидела в гримёрке и поняла, что не готова веселиться. А если заставлю себя, то вы мне не поверите. — Поставила на колени гитару и уставилась в пустоту. — Песню, которую вы сейчас услышите, я сочинила только что. — Она болезненно усмехнулась. — И посвящаю её человеку, которого здесь нет, но которого до смерти хотела бы увидеть… — Её голос дрогнул. — Моему мужу. Дрогнуло сердце Леви. Лив убрала со лба непослушный пушистый локон, который тотчас снова соскользнул обратно. Она сделала глубокий вдох, положила кисть на струны, и в воздухе разлилась негромкая, печальная и незамысловатая мелодия, такая же надтреснутая, как голос самой Лив:«Взгляд твой — словно нож у горла, Руки — бархата нежней. На челе застыли тучи, Чёрной ночи что темней».
Всего на миг она обратила взгляд в зал, но этого хватило, чтобы увидеть его, стоящего в одиночестве у колонны. Лив едва не сбилась с ритма, почувствовав, как к горлу подступил ком:«И в душе твоей безлунной, В чаще сердца твоего Я брожу полубезумно С догоревшею свечой. Все твои воспоминанья, Будто дуло у виска: За ошибки и тщеславье Плата слишком высока. Я винить тебя не смею, Ведь назло грехам моим Ты судьбой мне был дарован — Верный раб и господин. Ты на чёрных-чёрных крыльях Вознесёшься до небес, Вечный Дьявол и Спаситель, То ли Бог, а то ли — бес. И в твоей древнейшей крови Примирились лёд и пламя, А пугающий твой лик Время высекло из камня. Взгляд твой — словно нож у горла, Руки — бархата нежней. Я и не подозревала, Что так сложно быть твоей…»
Музыка стихла, а зал взорвался аплодисментами. Слишком громко, слишком на виду. Леви на ватных, еле идущих ногах вылетел из зала. Сердце клокотало так, что он не слышал больше ничего вокруг. Больно. Страшно. Нечем дышать. Неужели это всё — о нём? Неужели ему? Ему! Грязному выродку из подземья, не знавшему ничего, кроме крови и насилия. Ничтожеству, нескончаемо далёкому от красоты и созидания. Неужели ему? Неужели так?.. Леви стиснул зубы, но проклятые слёзы неудержимо катились по щекам, застилали взор. Сладко и стыдно. Он не заслужил ни единого слова, не стоит и толики волшебства, сплетённого нитями пронзительных строк!.. Вокруг напряжённого стана сплелись тонкие руки, сдавили его изо всех сил, а на спину легла приятная тяжесть склонённой головы. — Не уходи! — со всхлипом пискнула Лив. — Прошу тебя… Не уходи! Не уходи! Не уходи! Леви не мог пошевелиться, не мог произнести ни слова: слёзы душили так, что мутился рассудок. Ему казалось, он умрёт прямо здесь, прямо сейчас. Растворится в безвременье и сгинет вместе со своей дурной головой и неистово громыхающим сердцем. — Прошу тебя, Леви, — сорвавшимся, сиплым голоском прошептала Лив в его спину, — прошу, не оставляй меня… Он осторожно взял её кисть и крепко прижал к своему бесчинствующему, разошедшемуся сердцу, готовому проломить к чёртовой матери грудную клетку. — Не оставлю, — приглушенно прошептал Леви, глотая слёзы. — Я тебя никогда не оставлю… Они долго стояли не шевелясь — раздавленные нежностью, оглушённые трепетом. Боялись шелохнуться и спугнуть призрачную надежду. Но Леви всё же нашёл в себе силы обернуться и заключить Лив в пылкое объятие. И тотчас угодил в тёплый земляничный плен её пушистых волос, приятно защекотавших лицо. Он вдохнул любимый аромат как можно глубже. Проклятье! Он никогда им не насытится. Времени всего мира не хватит, чтобы утолить его нескончаемый голод. Пусть так. — Птичка, ты куда? — эхом раздался по коридору голос Холдена. — Мы с ребятами за тебя аплодисменты с цветами собирать не будем, — добавил с наигранным недовольством. — О… Жизнь вновь дала ему отрезвляющую пощёчину. «И на что ты надеялся, глупец?» — с горечью спросил себя он, глядя на сплетённые в отчаянном порыве тела. Холден здесь лишний. Всего-навсего помеха, шум. Они никак не отреагировали на его голос. Словно Холдена не существовало. Словно не существовало ничего вокруг. Поверженный и растоптанный Холден прикрыл дверь и вернулся в зал. Лив забежала в гримёрку, чтобы забрать уснувшую Иви, наспех попрощалась с музыкантами и поблагодарила их за приглашение, а затем вернулась к Леви, терпеливо ждавшему её на улице. — Идём домой, — с теплотой сказала она и многозначительно сжала его ладонь. Аккерманы молчали всю дорогу до дома. На руках Леви сонно посапывала Иви, и снег приятно хрустел под ногами. По тёмно-сиреневому небу неторопливо тащились сизые облака, в которых беззаботно купалась луна, нежилась в ледяном океане небес. Вьюга угомонилась, и припорошённые деревья стояли недвижимо, будто часовые. Долгожданный покой. Оказавшись дома, Лив отправилась укладывать Иви, а Леви пошёл растапливать в гостиной камин — холод стоял страшный. Когда Лив вернулась, воздух наполнился приятным запахом горящих поленьев, а на столе лежала пачка сигарет и стояли две чашки — с чаем и кофе. — Поговорим? — тихо спросил Леви, усевшись на стул и кивнув на соседнее место. — Если настаиваешь, — ответила Лив. — И если в самом деле готов. — Я здесь. И, прошу заметить, совершенно трезвый. — Он издал чуть слышный смешок. — Так что да, готов. Лив села рядом, достала сигарету и, придвинув пепельницу, закурила. — Надеюсь, они ничего: я купил их наспех, табачник уже закрывал лавку. — В самый раз, — ответила Лив, с блаженством выдохнув тонкую струйку сероватого дыма. Леви задумчиво уставился в окно, а затем нервическим движением снял жабо и развернулся к жене, взгромоздив локоть на спинку стула. — Я так понимаю, теперь ты никуда не уедешь? — мрачно спросил он. — Не уеду. Я не оставлю тебя наедине со случившимся. Хочу, чтобы ты понял: у нас нет «своих» проблем, — она сделала пальцами кавычки, — есть только «наши». Я не фарфоровая чашка, из которой можно пить только по праздникам и которую можно запросто задвинуть в сервант, а твоя жена. Твои беды — мои беды, твоя печаль — и моя тоже. «В горе и в радости» — неужели ты забыл? — дрожащим голосом спросила она. — Я не хотел разочаровать тебя, — шепнул Леви, опустив взор. — Не хотел подвергать опасности. Я потерял всех, кем дорожил, и не могу рисковать тобой. — Ты не хотел, но разочаровал, — честно ответила Лив. — Но не потому, что ты человек и не способен нести на плечах горы, а потому что не доверяешь мне. Ты просто решил, что я слабая и не смогу стать боевым товарищем, но это не так: если я не летаю на УПМ и не владею клинками, ещё не значит, что не смогу дать отпор или не прикрою тебе спину. Боже, Леви, мы из такого болота смогли однажды выбраться! Неужели этого недостаточно? Он молчал. — Я понимаю тебя. — Лив положила недокуренную сигарету в пепельницу и сжала его кисти. — Понимаю, что не хочешь потерять меня. Я тоже боюсь остаться одна. Но что у нас будет за жизнь, если не доверять друг другу? Длинная, но абсолютно бессмысленная! Мне надоело жить одним только страхом. Надоело чувствовать одиночество, когда ты сидишь в полуметре. Надоело доказывать, что я больше не ребёнок, которого нужно постоянно опекать. Надоело, что ты вечно думаешь, будто кто угодно может улыбнуться мне и забрать себе. Я не наивная куколка, которой меня мнит Джеффри Рассел, не какая-то безликая рыжая бестия, какой считает Паоло! Я не простодушная малышка Лив, которую всякий может обвести вокруг пальца — да я сама кого хочешь обведу! — Лив приподняла согнутыми пальцами голову Леви за подбородок и посмотрела ему в глаза. — А если хоть кто-то будет желать тебе зла, я его на куски покрошу. — Как того бедолагу-наёмника на Парадизе? — с улыбкой ответил Леви. — Можешь не сомневаться. — Хорошо, Осень, — смиренно произнёс Леви. Взял её сигарету и сделал пару затяжек. — Не обещаю, что вот так возьму и перестану быть параноиком, но приложу все усилия. — Отлично. — На её губах дрогнула тень улыбки. — А теперь рассказывай. — Что рассказывать? — Как ты оказался в таком в дерьме. Паоло меня вкратце посвятил, теперь хочу послушать твою версию. — Половину истории ты и так знаешь: в сырье завелись паразиты, и я безуспешно пытался разобраться, кто за этим стоит. Поплыл на Парадиз, когда и там случилась та же беда. Я потерял кучу денег и нервов, но косвенно получил подтверждения того, что за всем стоит Паоло. Правда, перед отплытием взял довольно большую ссуду в банке… — Леви устало откинулся на спинку стула. — Я исправно платил долг. Но когда вернулся, то оказалось, что господин Майло — мой банкир — мёртв, а банк якобы не получил ни одного платежа. А сам долг выкупил Паоло. Так я стал его личной шлюхой. Он дал мне ещё денег, чтобы я наладил поставки и взял его в долю. Плюс, конечно, отдавал тот долг, который он выкупил. Только этим он не ограничился: припрятал партию наркоты в моей лавке, затем отправил забирать груз из порта, когда не досчитался процентов от выручки… Помнишь застреленного в порту полицейского? Я там был. — Это… ты его убил? — робко спросила Лив. — Не я. Но я оказался замешан, и теперь у комиссара полиции, с которым милуется этот кусок говна, на меня заведено дело. Потом он послал меня убрать своего бывшего подельника, который водил шашни с конкурентами Паоло… — Леви снова схватился за сигарету и болезненным движением провёл ладонью по лицу. — Я не собирался убивать его, хотел переманить на свою сторону, но тот был напуган и взвинчен. В общем, мы подрались, и я убил его. А в доме, оказывается, была его маленькая дочь, и она застала меня над его трупом… Омерзительно. — Мне очень жаль, — прошептала Лив, сжав его колено. — Ну а Кайла… — Леви стиснул зубы. — Мне просто нужно было с кем-то поделиться. Знаешь, иногда мне казалось, что я в полушаге от психушки: дни слились в один не проходящий унизительный кошмар. — Могу представить, как ты был взбешён. — Вряд ли, — возразил Леви. — Я привык, что с подобным всегда можно справиться силой, а тут… На кону стояли вы с бандиткой. И Паоло это отлично понимал. Он выбрал идеальное орудие мести. До чего же у этой свиньи изощрённые вкусы! Так упиваться чужим унижением — и впрямь нужно быть форменным извращенцем. К несчастью, ты знаешь это не хуже меня… — Но неужели его совсем никак нельзя прижать? — Лив задумчиво закусила изнутри щёку. — В смысле, у таких, как он, врагов должно быть завались! — Ну да — мразь на мрази, — саркастично изрёк Леви. — Это первое, о чём я думал, но там всё не так просто. Думаешь, зачем я лобызался со сраным Джеффри? Правда, он ещё на Парадизе предлагал мне помощь, но я был слишком самоуверен и брезглив, чтобы принять её. У него, разумеется, были свои интересы, но теперь даже Рассел ходит по струнке и старается не высовываться: в марлийских элитах сейчас настоящий бардак и разгар передела власти. А наш дружок Паоло отдыхает посреди всего этого беспредела, как на солнечном пляже — самое время для его талантов. Тц! Как я понял, он метит в городской совет. — Леви презрительно наморщился. — И обложился связями, как я блевательными тазиками с похмелья. У меня, конечно, есть кое-какие варианты, но они со своими подводными камнями. — Леви… — М? — Я… — Из глаз Лив потекли слёзы. — Мне очень больно от того, что ты справлялся с этим в одиночестве. Ну почему ты ничего не сказал?! Боже… — Она уронила голову в ладони и разрыдалась. — Какой же несусветный болван!.. Леви попытался её обнять, но Лив вывернулась из его объятий и сердито утёрла ладонью нос. — Ты не спал со мной тоже из-за этого? — спросила она, уставившись в его лицо. — Да. — Леви зажмурился, а затем вновь посмотрел в глаза жене. — Только это будет сложнее объяснить. — А ты попробуй. У нас впереди вся ночь. — Она придвинулась ближе. — Потому что я думала, что стала тебе безразлична. Что ты больше не любишь и не хочешь меня, и что… — Нет, — перебил её Леви. — Всё совсем не так. Даже… напротив. — Это как? — Лив издала смешок бессилия. — Тц! Да очень просто! — Он залился краской до кончиков ушей. — То есть, поначалу всё было так, как у меня бывает в любой дерьмовой ситуации — мне ничего не хотелось. Не только тебя. Каждый день я жил в страхе и чувствовал себя настолько униженным, что желанию было попросту неоткуда взяться. Ну а потом всё превратилось в хреново безумие. Меня будто накрывало… то есть, меня всё ещё накрывает. Мне не хочется заниматься любовью, мне хочется… как бы помягче сказать… — Не надо помягче, — оборвала его Лив. — Говори как есть. — Хочу тебя иметь, — отчеканил Леви сквозь стиснутые зубы. — Постоянно. Много. У меня в голове сплошная грязь. Я не чувствую себя способным на нежность. Не чувствую, что способен отдавать. Только брать. Потому что я мёртв и пуст внутри. Мне хочется… просто хочется забыться. Хоть на секунду! Но так было бы неправильно и нечестно. Вот я и решил, что лучше буду держаться от тебя подальше. И потом, я рассудил, что если упаду в твои объятия, то не смогу держать язык за зубами. В общем, всё запуталось. — Ну да, лучше не «пачкать» меня, а идти целовать другую женщину! — Лив скрестила на груди руки и отстранилась. — Прости, если сможешь… — виновато проговорил Леви, поникнув. — Я тебя не разлюбил. И не расхотел. Я просто идиот. Мерзкая, удушливая тишина. Она забралась ледяными лапищами под ворот рубашки Леви и проникла под кожу, отравила страхом. Неужели даже слова не вернут всё на круги своя? Неужели Лив теперь всегда будет сидеть от него в проклятой недосягаемости? Вся её поза — сплошные укор и обида. И поделом, он заслужил. Он… — Ты и сейчас меня хочешь? — робко спросила Лив, прервав его самобичевания. — Хочу, — ответил Леви, не спуская с неё пытливого взора. Она расцепила руки, снова подалась ему навстречу и ненадолго о чём-то задумалась. — Сколько тебе нужно? — Прости? — Леви озадаченно насупился. — Ты сказал, что тебе нужно много и постоянно. Так сколько? — Лив вопросительно повела бровью. — Если это поможет тебе снимать напряжение и чувство собственной никчёмности, то я в деле, — добавила она игривым, заговорщицким голоском. Настоящая артистка! — Деловое предложение, значит. — Леви не смог удержать смешок и смущённо помотал головой. — Какая же ты всё-таки ненормальная… — Леви! — Она щёлкнула у него перед лицом пальцами. — Ау! — Ещё щелбан мне дай, как твоя мадам Роза! — Он затрясся от беззвучного смеха, а затем вновь серьёзно посмотрел на жену. — Нет, родная, так не пойдёт. Тебе ни к чему безыскусные дёрганья по две минуты. — Да мне и по полминуты дёрганий сойдёт! — выпалила Лив. — В конце концов, воспринимай ты это как… — Игру? — угадал Леви. — Точно. — Лив с довольной миной кивнула. — Я тебя знаю, долго в таком режиме ты всё равно не протянешь. Вот увидишь, как только ты… «наполнишься» и перестанешь быть пустым и мёртвым, всё станет как прежде. — Но мне правда нужно много. Очень. — Так сколько? Лив опёрлась ладонями на его колени, и её лицо оказалось от его лица близко-близко — Леви чувствовал на губах горячие дыхание своей Осени. — Если навскидку… раза два-три в день, — произнёс Леви и громко сглотнул обильно выделившуюся слюну. Лив от неожиданности открыла рот, а затем задумчиво прикусила губу. — Хорошо, договорились, — ответила она. — Мне кажется, Осень, ты слабо представляешь, на что подписываешься. — Давай вот как поступим. — Лив уселась к нему на колени, обвила проворной ручкой его шею и взъерошила волосы на затылке. — Как почувствуешь, что тебя, как ты там говоришь, накрывает, то можешь приставать ко мне без лишних расшаркиваний. Если у меня не будет настроения, я скажу прямо. В остальных случаях — я вся твоя. — Она вжалась в него всем телом, а затем с нежностью очертила овал любимого лица. — Идёт, капитан? — Да ты через неделю взвоешь, — ворчливо отозвался Леви, обвив изголодавшимися руками её стан. — Не взвою. В борделе, знаешь ли, и не такие «дистанции» выдерживала. Зато исполнишь мечту маленькой продажной девочки, которая мечтала, чтобы каждый клиент был тобой! — Ну да, — скептично буркнул Леви. — А сама девочка мечтала быть моими пуговицами, шнурками и воротником рубашки. — Ты запомнил те мои дурацкие любовные бредни? — Я помню все твои бредни. — Иногда ты бываешь страшно милым, господин Аккерман… А что ты там говорил про грязь в своей голове? — нежно проворковала Лив. — Всю-всю её хочу! Припала приоткрытым губами к его губам, прижалась в тягучем упоённом поцелуе. Леви весь напрягся и не шевелился, тогда Лив, издав требовательный стон, углубила поцелуй, скользнув языком в его рот. Простонав, Леви жадно стиснул свою Осень и пылко ответил ей. Задрал нетерпеливыми руками юбку, прогладил сминающими алчными движениями пышные бёдра, а затем отстранился и уставился на неё дьяволом. — Моя грязь от тебя никуда не денется, госпожа Аккерман. Даю слово. — Попробую поверить, — прошептала Лив. Леви схватил её кисть, процеловал каждый палец, а затем прижал к своему лицу. На душе разливались тепло и спокойствие, каких он не испытывал целую вечность. Невыразимая лёгкость. Он обводил пальцем кружево чулка, хмелея от ощущения свободы и вседозволенности. Уголка тонких губ коснулась пугающе самодовольная ухмылка: Леви расстегнул разомлевшей рукой ширинку, разнузданно расставил ноги и усадил Лив верхом. В камине приятно потрескивали поленья, всполохи огненного света слизывали тьму с промёрзших стен, а над лицом Леви качался такой же огненный мерцающий завиток, пахнущий земляникой: «Вот ты и угодила в моё маленькое царство похоти и разврата, малышка Лив. Клянусь, я сделал всё, чтобы уберечь тебя от него! Но больше я не буду сдерживаться и терзаться бессмысленным стыдом, ведь ты сама нашла сюда дорогу». Тук-тук! Ополоумевшее сердечко Лив яростно стучало о его грудную клетку, распаляя воображение. — Возьми меня, — проскулила она в его шею и, подразнивая, прошлась кончиком языка по тёплой коже. — Умоляй, — сипловато прошептал Леви, и в грозовой радужке опьянённых глаз захохотали черти. Захохотали над ней — глупой малышкой Лив, угодившей в сети голодного паука. «Каков сатана! Моим же оружием!» — подумала она, капризно надув губы. — Вот ещё! — вспыхнула Лив, хлопнула кулачками по каменной груди. Недовольно промычала и рухнула лицом ему на плечо. — Умоляю, родной… Задвигала бёдрами ему навстречу — и вскрикнула, будто ужаленная: напряжённые пальцы проникли под намокшее бельё, раздвинули нежные складки мокрой кожи и погрузились вглубь пульсирующей, ноющей плоти. Лив прижалась к Леви теснее и податливо насаживалась на его пальцы. Уютно, мокро, жарко — безупречно. Воплощённое совершенство. Она запрокинула голову, но Леви обхватил свободной рукой её затылок: — Смотри на меня, — нежно приказал он. Обнажил вздымающееся естество и вошёл внутрь её истосковавшегося лона. Его зрачки мгновенно померкли и закатились, а горло вспорол надсадный вскрик — не кончить бы раньше времени. «Тише, тише, — уговаривал себя Леви, — угомонись ты, ненасытный кретин». Куда там! С каждой секундой он лишь безжалостнее наращивал темп проникновений, врезался всё глубже. Убаюкивающе поскрипывал стул, и стрелка настенных часов радостно ему аккомпанировала, но солировали в оркестре распутства и сладострастия неуёмные постанывания счастливой Лив. «Там, за окном, лютый мороз и неприветливый, суровый мир. Но здесь, во чреве нашего дома, в этих тесных объятиях, так хорошо и безопасно…» — носилось в затуманенном сознании Леви, целовавшего свою Осень. Они кончили быстро и в унисон, а после долго сидели в обнимку, упиваясь тишиной: Леви неторопливо пил остывший чай, а Лив томно потягивала сигарету и шебуршила волосы на макушке Леви. — Не думай о дурном, — ласково произнесла Лив, нарушив молчание. — Всё наладится. С Паоло мы тоже как-нибудь справимся. Пока не знаю как, но мы обязательно придумаем. — Мне бы твою уверенность, — ответил Леви и уткнулся лбом в шею жены. — Ладно, к дьяволу Паоло! По крайней мере до утра. — Лив наконец встала с колен мужа, взяла его за обе руки. — Лучше идём в нашу спальню — продолжим безобразничать. М? Она игриво усмехнулась и шалопайски подмигнула вмиг раскрасневшемуся Леви.