Александра.
Сегодня был очередной дерьмовый день в этой убогой школе. В масштабах жизни не произошло ничего такого, ведь половина пути уже пройдена. Я уеду, оставлю этих одноклассников, учёбу и мрачный город. Осталось только потерпеть. Самую малость, совсем чуть-чуть и у меня все получится, в этом нет никаких сомнений! Довольно забавно думать о таком в четырнадцать лет, ведь этот возраст должен быть частью детства, а не минутами, которые ты хочешь как можно скорее прожить. Но, к сожалению, не в моем случае. Хотя, мне бы правда хотелось жить совершенно другой жизнью, ибо то, что у меня есть сейчас– лишь осколки разбитого детства. Стоит ли начинать перечислять, что в моей жизни пошло не так? И с какого момента? Со смерти бабушки? С уходом из семьи отца? С новой работой моей мамы? Как же все это тяжело и запутанно… Но стоит подвести итоги этого дня, когда я убитая и уставшая иду домой со школы. Снег приятно хрустел под ногами, февральский день быстро приносил этому городу мрачность и черноту– все же самые короткие дневные сутки. Всего шесть часов вечера, а тут уже темнее тёмного. Ненавижу февраль. Нет месяца более длинного и печального, чем этот. Холодно, грустно, а до лета еще жить и жить. Да и насквозь мокрая одежда заставляет дрожать, как осиновый лист. Верно, февраль– это какой-то ад, а не месяц. То ли дело январь… Или декабрь. Новый год, все дела. Вера в чудо и куча настроенных ожиданий. Думается мне, что я перестала верить в деда Мороза не в семь лет, а в этом году. Ибо куда уж хуже? Я даже сожгла и съела бумажку с желанием, предварительно кинув её в бокал с детским шампанским. Каждый год одно и то же желание: чтобы папа вернулся домой и всё было как раньше. Но ничего. Дела не налаживаются, а проблемы только прибавляются. Что за ужас… Вероятно, стоит искать радость в мелочах жизни. Например в том, как снег блестит при свете уличного фонаря. Хочется подскользнуться и упасть на лед, устремив взгляд в тёмное небо, где не видно звезд. Просто смотреть на снег и слушать собственное сердцебиение. Оно будет ровным и спокойным, я знаю. В любом случае, надо приложить лед к синякам, что оставили мне мои школьные «друзья». Какие же дети всё же жестокие… Почему никто не объяснит им, что такое «хорошо», а что такое «плохо»? Например бить свою одноклассницу ногами– плохо, а помочь с гребанной математикой– хорошо. Все же так просто… Почему? Почему они делают то, что делают? Почему выставляют моё личное и сокровенное напоказ? Личный дневник. Каждая девочка, наверняка, когда-нибудь вела такой. А его взяли и прочитали– как низко. Мои бредни и мечты о том, чтобы попасть за миллионы километров отсюда просто взяли и огласили всему классу, да еще и недовольными остались, ведь там ни слова про любимого человека, или симпатичного одноклассника. Им тяжело понять, что когда твоя жизнь дома похожа на Ад, совсем не до предметов воздыхания. Этим мелким жестоким людям только одно не дает перейти черту– мой брат, что всегда встает на мою сторону, будучи старшим и сильным. Он не видит полной картины, не знает о тех многочисленных синяках, что скрывает моя одежда, но все равно старается, чтобы у меня было как можно меньше проблем в школе. Женя не заслуживает знать, что его сестра– размазня, что не может себя защитить. Как же это больно и противно. Главное ведь верить, что жизнь на школе не заканчивается, впереди еще долгие-долгие годы веселья, подростковой жизни, мечт и так далее. Главное верить. Главное ждать и надеяться. Дома гитара, брат, мама и столько фотографий из счастливого детства. Все ведь не так уж и плохо, верно? И если сегодня день просто отвратителен, то потом наступит лето и всё вернется на круги своя. И пусть мои одноклассницы перешли черту, когда заставляли меня резать себя– потом всё будет хорошо. «Порежь себя и мы вернем тебе дневник». Твари. Сдохните. Не хочу видеть своё отражение. Ладно, нужно думать позитивно. Стакан всегда наполовину полон, Женя все еще остается рядом со мной, а мама просто в последнее время заработалась и устала. Со временем, черная полоса жизни закончится и наступит белая, чистая и счастливая. Необходимо просто это пережить и всё. Улыбнись, Саша, ты почти дома. Пятиэтажка встретила меня скрипучей подъездной дверью, запахом сырости на лестнице и исписанными разными ругательствами стенами. Все как всегда. Ничего нового, но почему-то какой-то червячок страха продолжает скрестись, будто пытаясь проесть выход из сердца наружу. Но это ведь просто беспочвенный страх, верно? Нет ничего такого в том, чтобы бояться темноты в столь черный февральский вечер. В массивную железную дверь вставляется ключ и спустя несколько оборотов, та поддается, позволяя мне наконец зайти в теплый дом. Мама все еще на работе, а Женя должен сидеть на кухне за очередной скучной книжкой. Всё как всегда. Ни один мой синяк не должен попасть под внимательный взор брата, но обидчики об этом позаботились– всё всегда скрывает одежда. Осталось только переодеться в пижаму с длинными рукавами и завалиться спать, будто мертвая. В последние годы я действительно стала очень много времени проводить просто в кровати. Сон, за ним еще один и так по кругу. А иногда я даже не вижу заветных картинок, когда мои глаза закрыты. Но открыть их и начать что-то делать — значит вернуться в реальность. Я не хочу этого. Меня пугает мой мир, такой злой и опасный, а также враждебно ко мне настроенный. Лучше уж просто лежать и сокращать долгую и холодную зиму сном. –Женя, я дома! — Кричу я брату, захлопывая за собой дверь. Но ответа не последовало. Вот ведь… Наверняка опять сидит в наушниках и ничего вокруг не слышит. Я бы тоже, вне всяких сомнений, так делала, если б у меня они были. Мне бы хотя бы плеер, и жизнь сразу станет сказкой. Сняв верхнюю одежду и разувшись, я направилась на кухню, ибо в горле пересохло, а какой-нибудь чай станет хорошим помощником. Глаза сами закрываются от истощения, но я продолжаю двигаться, ибо знаю, что без горячего чая, я не усну. Да, усталость ужасная, но я буду не в силах провалиться именно в сон, как бы сильно мне не хотелось спать. На кухне Жени не оказалось. Странно. Но во взгляд бросилась записка, что лежала на столе, написанная корявым почерком брата. Без задней мысли я беру её и решаю прочесть. После чего, кружка с чаем выпадает из моей руки и с треском разбивается на десятки осколков о кухонную плитку. « Дорогая Саша и Мама, Прежде всего мне хочется сказать, чтобы вы не винили себя в том, что случилось. Я просто устал. Я больше не могу справляться с тем, с чем справлялся каждый день, и я не чувствую, что мне что-то вообще может помочь. Я бессилен и вы тоже. Понимаю, как жестоко оставлять записку, но иначе я не могу, простите. Мама, деньги на мои похороны лежат в коробке из-под обуви в коридоре. Сделайте всё скромно, а на остаток денег– свози Сашу в Питер. Прости меня за всё. Я люблю тебя. Саша, я понимаю, что эту записку вряд ли тебе покажет мама. Но, возможно, когда ты подрастёшь, она все же попадет в твои руки, так что мне нужно сказать тебе пару слов, которые я не мог сказать тебе при жизни. Ты, моя любимая сестренка, очень сильная, я это знаю и верю в тебя. Но я оказался слаб. Знаю, тебя будет долго терзать мысль «Почему» и «зачем», так что думаю, мне стоит ответить тут, чтобы ты не терялась в догадках. Прежде всего мне пришлось уйти по той причине, что я оказался слишком слаб, чтобы выдержать все эти обязательства взрослого человека. Я бы всё отдал, чтобы вернуться в прошлое и продолжить проживать жизнь вместе с тобой, будучи ребенком. Но, к сожалению, это невозможно. Я так и не увижу, как ты закончишь школу, выйдешь замуж и уедешь из этого города. Но я всё равно рядом, помни об этом. Прости и прощай, моя любимая сестрёнка.» В ушах стоял звон, а в глазах резко потемнело, но я продолжала двигаться в сторону комнаты, надеясь, что вся эта записка– лишь неудачная шутка моего глупого брата. Что всё это– нереально и лишь часть одного из многих моих снов. Не хочу верить, не хочу видеть, не хочу быть тут. Но мне не сбежать– я продолжаю чуть ли не ползти в комнату, опираясь на стенку плечом. Я не плачу. У меня просто нет слёз из-за того, во что я не верю. Дрожащими руками я открываю дверь и замираю на месте, видя упавшую табуретку и тело, что болтается на петле на люстре. Женя не двигался, а руки безвольно свисали вниз, как у какой-то куклы, а не человека. Мне хочется захлопнуть дверь и не видеть всего этого, но я не могу– руки не двигаются. Спустя секунду я чувствую как в горле собирается ком, а живот скручивает так, что я сгибаюсь пополам. Меня вырвало, причем ничем. Рвотные позывы все равно продолжались, даже когда желудок был пуст. Я просто извергала кислоту, чувствуя, как сводит горло и скулы от постоянного спазма. Стоило мне поднять взгляд на брата, как я снова сгибалась в три погибели, давясь собственной слюной, не в силах дышать. Голова нестерпимо болела, как и горло, но больше всего все же пострадали не внутренние органы, а моё сердце, что просто разрывалось от боли и обиды. Я была не в силах смотреть на брата в петле, такого бледного, такого неузнаваемого мною. Смерть меняет людей так, что ты едва можешь признать, что это твой родной человек. Ведь взгляд пуст, а тело холодное, словно лед. Нет в нем больше того самого тепла, что согревало тебя во время объятий.Женя мёртв.
…
Не знаю, сколько времени я уже провожу в рыданиях, только стоит мне вспомнить брата. Месяц? Может год? Я потеряла счет времени с момента похорон. Сейчас Женю жрут черви, а должны есть меня, ведь это я не смогла помочь близкому человеку в нужный момент. Ненавижу себя. Я заслуживаю смерти, не иначе, но почему-то продолжаю двигаться, почему-то не прыгаю, когда стою на краю крыши, почему-то не могу сделать роковой надрез. Вот кто из нас по-настоящему слаб. Я, ведь даже счеты с жизнью не могу свести. Больно и обидно. Я прошла все стадии принятия, но стоит закончиться одному циклу– неминуемо наступает новый, и всё опять с отрицания. Я так злилась на брата, так хотелось мне прокричать ему прямо в лицо: «зачем ты оставил меня?!». Женя ведь клялся, что не уйдёт, что будет со мной всегда. Но всё это– лишь ложь, чтобы успокоить меня в конкретный момент. Нет никому доверия в этом мире, если даже самый близкий человек способен обмануть. Я чувствовала себя эгоисткой до мозга-костей, ведь если при утрате близкого человека, я чувствую обиду за себя– это отвратительно. Но после смерти любимого брата– вся моя жизнь будто сломалась окончательно. Меня винили все в смерти Жени. От матери, до одноклассников. И винили заслуженно, и травили заслуженно, и били тоже заслуженно. Только мои обидчики сменились на более старших и более злых. Ведь это именно я пришла домой первой, именно я не остановила и не разглядела, что близкий мне человек проваливается в яму. Я убийца, и меня нужно наказать. Причем самым жестоким способом. Больше никто не сдерживал поток людей, что хотели мне навредить, а значит проблема увеличилась во много раз. Я не помню, почему меня начали травить еще в начальной школе, но это стало словно какая-то привычка для детей, а затем уже и подростков. Им просто нужно было на кого-то срывать свой гнев и агрессию, а я тут как раз кстати. Я бы пережила простые насмешки, отрезание волос, легкие удары. Но они зашли дальше. И я просто перестала появляться в школе, на что моей матери, как она честно призналась, было уже все равно. Нет горя больше, чем потеря своего любимого ребенка. Я это понимала. Понимала, что моя мама тоже стоит на этой самой грани, на которой стоял Женя. Я потеряла счет времени и просто существовала, а не жила, не притрагиваясь к гитаре уже около полутора лет. У меня едва хватало сил привести себя в порядок: умыться, почистить зубы, расчесаться. Даже волосы, что я уже давно крашу в голубой, отросли за пару месяцев, открывая черные корни. Я не ухаживала за собой, не ела, только пила воду. И мне никто не мог помочь. Я медленно умирала и разлагалась. Последней каплей стал поход в гребанную школу, чтобы взять задания, ибо мать пригрозила выгнать меня из дома, если я не закончу её. Там-то, у входа, меня и встретили бывшие одноклассники Жени. Точнее его девушка, что выглядела очень опечаленной и попросила меня диалога наедине. А я, по своей глупости, согласилась, и пошла за ней, думая, что это не займет много времени. Но я ошибалась. Эта злобная сука просто хотела отомстить тому, кто виновен в смерти близкого человека. Я виновата. И я даже не сопротивлялась, когда мои руки завели назад, а напротив встал какой-то парень с битой. Мне казалось, что сейчас мне переломают позвоночник и раздробят в крошку ребра. Так и было, только меня предварительно раздели и засняли на камеру чьего-то мобильного телефона. У меня не было сил плакать, сопротивляться, кричать и так далее. Понимание, что я этого заслужила разъедало меня изнутри. Бейте. Снимайте. Дробите кости. Это не вернет мне брата, но я должна почувствовать то, что я получила заслуженное наказание за то, что не помогла близкому в нужный момент. До дома я буквально доползла, а не дошла. — Папы не было рядом, а маме было плевать? — Послышался тонкий голос в коридоре, на который я совершенно никак не среагировала, решив, что это мои галлюцинации после повреждения головы. У меня не было сил чтобы раздеться и привести себя в порядок, я просто потащилась в комнату, чтобы снова лечь спать. В школу я так и не попала. Меня отпустили и взяли слово, что больше не появлюсь в местах, где был Женя, за исключением дома. А учитывая то, что город у нас маленький– опасность подстерегает абсолютно везде. Ну и ладно. Я всё равно не выхожу из дома, так чего же мне бояться? Да и слово «бояться» тут не совсем уместно. Мне все равно на все побои, на то, что у меня нет друзей, на видео, которое записали. Мой максимум– это лежать на кровати и разлагаться. И так уже на протяжении двух лет. Я не помню своё шестнадцатилетние, всё будто в тумане последнее года. Я ничего не хочу и ничего не могу делать. — Ты хочешь снова его увидеть? — Тонкий голос над головой, а я не повела и бровью, — Почему ты меня игнорируешь?! Я перевернулась на спину, чтобы устремить свой взор в потолок, но столкнулась с ярко-ярко желтыми глазами маленькой красивой девочки. Её куцые брови были сведены к переносице, а носик слегка морщился. Она смотрела на меня с явным возмущением и недовольством. Галлюцинация, однозначно. Не буду ничего отвечать и она пройдет… — Ты жива вообще? — Цокнув, спросила девочка, — Черт… — Она закатила глаза, — Ты хочешь снова увидеть брата, или нет?! — прокричала мне в лицо галлюцинация. — Хочу… — Хриплым голосом отозвалась я, следя глазами за движениями этой девчонки, — Я видимо окончательно сошла с ума, раз разговариваю с тобой… — Тяжело вздохнув, я продолжила, — Мне явно нужно в больницу, у меня наверняка сотрясение мозга… — Нет! Только не больницы! — Девочка потрясла головой в несогласии, — Послушай, я знаю, что в это тяжело поверить, но мой знакомый разговаривал с твоим братом перед его… уходом. — Продолжала тараторить галлюцинация, — Лишь твой выбор: отправиться тебе за ним, или нет… — Я смогу в таком случае вернуть его домой? Я вспомнила убитую горем мать и большое количество друзей Жени, вспомнила то, как брат обнимал меня, как играл на фортепьяно, как нежно гладил меня по голове во время кошмаров. Но больше всего мне было жалко не себя, а мою любимую мамочку, что больше не могла улыбаться. Это резало меня без ножа, дробило в порошок сердце и буквально убивало изнутри. Я бы все отдала, чтобы вернуться в тот день, когда я ушла в школу, вместо того, чтобы остаться дома, с братом. Но я упустила этот момент. Моего любимого Женю сейчас пожирают черви за два метра под землей. Верить ли мне в то, что говорит эта странная девочка? У меня больше ничего не осталось и ничто меня тут не держит. Только мама. Моя любимая мама, что забыла о моем существовании, стоило брату пропасть из нашей жизни. Я– лишь бремя, которое она несет до сих пор. — Да, — Девочка улыбнулась мне во все зубы, — Только сделай то, что я скажу, прошу. Мне ничего больше не остается, кроме как послушать её. По указке странной девочки я захожу в ванну. По её же указке набираю кипяченую воду. Залезаю туда, беру лезвие. И делаю два надреза вдоль правой и левой руки.…
Ацуко
Да… Кафка был прав– не стоило мне вспоминать свое прошлое, не стоило касаться Саши, не стоило вообще выбирать её в качестве наследника моей должности. А что я могла сделать? Просто так дать ей умереть?! Сгнить заживо?! Я не так жестока. По крайней мере, теперь я вспомнила своё имя– Ацуко. «добрый ребенок». Как бы это не было печально– именно маленьким ребенком я и умерла, захлебнувшись в колодце. По своей детской глупости полезла туда за маленькой летающей девочкой, как Алиса в кроличью нору. И погибла, сломав шею. А потом стала тем, кем являлась моя предшественница– попаданкой в совершенно новый, неизведанный мне мир. Но я вспомнила то, что было до того момента, когда голова семилетней девочки треснула об стенку колодца. Мне было шесть и я была… всего лишь маленькой девочкой в руках религиозных родителей, что на самом деле являлись частью секты. Тяжело, сквозь года, осознавать то, что я, по факту, и не была их ребенком вовсе– лишь жертва для хозяина секты, ничего более. Кто же мог знать, что его привлекают маленькие дети, что даже не понимают: для чего и зачем люди делают те, или иные вещи. Я хорошо запомнила свой день рождения, когда мне наконец исполнилось семь лет и я должна была познакомиться с Богом лично. Для меня это был праздник, важнее нового года и всех дней рождения вместе взятых. Ведь я свято верила в нашего Бога, мужчину, что спустился с небес и способен излечить любые раны. Инвалида поднять на ноги, больного раком сделать вновь здоровым, а старого– молодым. Но лишь за небольшую цену. Ребенка, что проведет одну ночь с Богом, чтобы получить его «благословение». Этим ребенком стала я в свой день рождения. Мне в память четко въелась каждая деталь того дня: теплые руки матери, красивое приятное на ощупь платье принцессы, солнечный и яркий майский денёк, а главное– полное доверие своим родителям, указаниям которых ты просто слепо следуешь, даже не задавая лишних вопросов. «Разве мама с папой могут мне навредить?» «Нет, конечно.» — думалось мне. Но я очень жестоко ошиблась, когда в очередной раз доверилась и вошла в этот дом одна, оставляя родителей позади. Жестоко ошиблась, когда делала всё, что мне говорят. Но поняла это лишь тогда, когда стало больно и страшно. Я мечтала об этом дне, но он стал для меня самым худшим ночным кошмаром. Я больше не могла жить с мыслью о том, что сделал тот, кого я считала Богом. Почему он оказался… таким? И я возненавидела весь этот мир. Ведь, если его создал такой человек– он ужасен. Я не хотела находиться на этой земле. А потом пришла она: девочка чуть старше меня с ярко-желтыми глазами и самым прекрасным платьем, что я только могла видеть за всю свою короткую жизнь. Она сказала, что может помочь, может спасти, может забрать меня. И я поверила. А как не поверить, когда тебе семь и перед тобой чуть ли не твоя ровесница? Она же не взрослая. Она же не обманет. И вот я стала очередной попаданкой с, казалось бы, простым заданием. Я не скучала по маме с папой и просто наслаждалась своими новыми друзьями, что так резко окружили меня. Этот мир казался таким интересным и волшебным, что я не хотела уходить. И я не ушла. Но воспоминания возвращались, стискивая меня в железные тиски. Передо мной предстал мой ровесник и представился Кафкой, предлагая мне очередную сделку: я забываю своё прошлое и навсегда остаюсь в этом мире. Вот что действительно было божьим даром. Забыть эти прикосновения, эту боль, это чувство обмана и предательства, забыть, как хрустел мой позвоночник, ломаясь о стенки колодца, забыть свое настоящее имя, что так томно повторял тот человек, что называл себя богом. Меня больше не звали Ацуко. Я была Санго и мне предстояло найти новую попаданку. Но, как мне сказал сам Кафка, я была самой младшей среди своих предшественниц и просто не понимала, чего именно от меня хотят. Что значит: «Заставь эту девочку убить себя». «Помоги сделать последний шаг». И мне показали на примере какого-то парня, что и так стоял на грани. Но мне было просто невыносимо наблюдать за тем, как его сестра медленно умирает после того, что сделал Кафка. Я не имела права брать еще одного попаданца в этот мир, Женя должен был быть единственным и главным героем. Но я нарушила правила небесного порядка и вытащила Сашу из её мира в тот, что для меня уже является домом. Поставила на ее шее клеймо бабочки, как-то, что когда-то носила я. Её цель не была настоящей, а нахождение тут– лишь моя ошибка. Но, вопреки моим ожиданиям, Кафка не сослал меня в междумирье за такой поступок, а решил выяснить, кто же будет следующим Богом времени. И он давал Саше, казалось бы, бесконечное количество шансов, ведь кроме этого мира– огонь её жизни больше не горит нигде. Но… Даже Боги не в силах обмануть правила, что были начертаны еще задолго до нас. Эта Вселенная просто не могла поддерживать жизнь двух попаданцев, и, постепенно, с каждым новым циклом в этом мире, тело Саши стало возвращаться к тому состоянию, что было до того, как она попала сюда. Вне моей власти повлиять на это. И Кафка, как тот самый Бог, что остается вечным, сделал свой выбор. И, как уже стало понятно, не в пользу Александры. Та должна просто умереть и перестать существовать, как и я, когда Евгений заберет у меня должность Санго. Наша судьба– сгинуть и не мешать продолжению цикла попаданчества в этот мир. Ведь только живая сила извне, способна контролировать то, что было создано искусственно. Но Кафка совершил одну роковую ошибку– он поспешил, и сделал Женю Богом раньше, чем сослал меня пропадать в Междумирье. Бог испугался, что я коснусь Саши первее, и воздвигну её на должность Богини. На это и был расчёт. Но… Она так хотела домой, что я не посмела. Только Саша и могла вернуться, но исключительно при условии, если человек на роль Санго будет выбран и появится окно в родной мир, для выбора следующего попаданца. Лишь тогда девушка могла проскочить и оказаться дома со всеми воспоминаниями из этой Вселенной. Но… этот шанс был потерян. Мне суждено пропасть, а Саше сразиться за должность Санго, ведь только так она останется жива.…
Воспоминания проносились перед глазами со стремительной скоростью, будто просматриваемый фильм ускорили в несколько десятков раз. Но при этом, я запомнила каждую фразу и каждую строчку в предсмертной записке Жени. Моё тело достигло своего пика, того самого мгновения до попадания сюда. По рукам стекала кровь от вскрытых вен, а тело нестерпимо жгли синяки и гематомы. Я всё вспомнила. В этом нет сомнений. Но та правда, что открылась мне, стоила ли того? Стоила ли той огромной борьбы, через которую мне пришлось пройти? Может действительно: «Меньше знаешь– крепче спишь», и никак иначе… Также я увидела и прошлое Ацуко, от которого мне стало очень больно и мерзко. Так значит… У меня никогда не было своего выбора в этом мире? Мне просто суждено стать лишь заменой для Богини? Этот титул передаётся от одного попаданца, к другому, а мы с Женей– лишь сбой программы? Нет, не так. Это я– главная ошибка всего этого мира. Меня не должно быть тут, а всё моё существование– лишь какая-то случайность того, кто владел должностью Санго. Умру либо я, либо Женя. И иного нам просто не дано. Только один Бог остается неизменен. Другой же вынужден сменяться из раза в раз, проживая цикл попаданчества. Так что же мне делать? Просто спокойно умереть от потери крови, или драться за жизнь с собственным братом? Уступить Кафке, или не дать Санго погибнуть понапрасну? Выжить или умереть? Настало время решаться.