She knows

      Я из всех сил старалась открыть глаза, чтобы вновь увидеть недовольную физиономию Санго, Дазая, Кафки. Но у меня не получалось. Силы медленно, но покидали меня. Божественная помощь была в пустую? Неужели Санго умерла просто так? Пожертвовала собой, чтобы я, такая слабачка, в итоге взяла и умерла.       Но сил не было. Я так стремилась в этот мир, чтобы увидеть спустя два года брата, но поняла, что обрела его снова только тогда, когда потеряла. Мы так и не успели поговорить, только и делали, что спорили. Сейчас эти склоки кажутся такими глупыми и незначительными, в сравнении со смертью любимого человека.       А ведь я хранила в себе любовь к Жене до самого конца. Он же… перед тем, как стать богом, увидел свои воспоминания? Пожалел ли о содеянном? Как же тяжело ему было, раз он предпочел выдуманный мир реальному. А я была так слепа из-за своего чувства вины, что сама ринулась в огонь, чтобы «спасти» брата. Хотя прошлое уже не воротить, а настоящее… Хватит ли у меня сил?       Почему-то сейчас в голове был Достоевский и его прикосновения ко мне. Такие нежные, приятные, такие контрастные в сравнении с тем, что я получала в своём родном мире. И Фёдор сейчас видит, как я лежу на полу и истекаю кровью, а моя грудная клетка едва ли вздымается от редкого дыхания. Не знаю, что парень ко мне чувствует, но неужели для него я стала Женей в петле?       Быть не может. Нужно вставать, Саша, ну же, поднимайся! — Кричала я про себя, но не могла и пальцем пошевелить. Слишком большая усталость накатила на меня и все, чего мне хотелось, так это спать. Мои глаза уже закрыты– осталось только провалиться в черноту и наконец закончить всё это.       Санго мертва, Женя меня не помнит, а Фёдор… сможет всё и без моей помощи. То, что было между нами– лишь какая-то затянувшаяся ошибка. Но я никогда не смогу забыть то, как на меня смотрел этот мужчина. Так, как прежде не смотрел никто. От этого становилось как-то даже легче. Я испытала хоть что-то приятное перед своей смертью– это меня радовало.       Я вспоминаю то, как мы провели эти три дня до моей смерти. Я успела попробовать столько всего нового: например меня научили играть в шахматы! Правда, раз десять подряд поставили «детский мат». Мы обсуждали буквально всё на этом свете: от поэтов и писателей, до того, куда зашел научно-технический прогресс. Меня слушали. Мне отвечали и действительно интересовались тем, что я говорю. Я смеялась над своими же шутками, а на лице Фёдора блестела лишь тень легкой улыбки. Но его глаза говорили о большем. Чуть сощуренные веки показали мне, что такое «улыбаться глазами».       И эта улыбка Достоевского была прекрасной.       Меня охватило непонятное чувство ностальгии и спокойствия. Больше не было желания куда-то рваться, за чем-то бежать. Хотелось просто закончить всё на позитивной, у меня в голове, ноте.       Мой брат продолжит жить в качестве Бога Санго до тех пор, пока не будет необходимо выбрать нового попаданца. А за всем этим идёт далеко не смерть, а забвение в междумирье. Когда-нибудь, Женя всё вспомнит. Вспомнит свою младшую сестру, маму, дом. Но… тогда меня уже не будет.       Мне хорошо представлялась его боль от осознания того, сколько всего он еще не успел сделать и сказать. А груз вины за мою смерть упадет прямо на шею моему брату, и от этого еще больнее. Женя не заслуживает этого. Не заслуживает всей той боли, что пришлось испытать мне из-за чувства вины. Но я не могу ничего с этим сделать… Даже если бы я оставила записку– это бы никак не помогло, я знаю не понаслышке.       Боль медленно начала отступать, полностью уступая место усталости и сонливости. Жизнь уже не проносилась перед моими глазами, ведь все воспоминания закончились, дальше шел только этот мир. Да уж, нет ничего удивительного в том, что Женя решил стать Богом, лишь бы прожить еще на некоторое время больше в этом мире. Да хотя бы просто «прожить» больше, чем я. Умереть в шестнадцать явно не входило в мои планы, но что я могу поделать?       Моё тело и так было бледное и холодное, как у трупа. Можно сказать, что я всё это время просто оттягивала неизбежное. Но вот настал момент– и я больше не вижу смысла в том, чтобы вставать, а уж тем более драться со своим братом за какую-то божественную силу.       Обидно то, что я так и не узнаю, что произойдет после моей смерти.       И вот сейчас мои глаза закрыты.       Голоса затихают.       Я проваливаюсь в сон.

…

      Я смотрел на лежащую на полу девушку и не мог понять, почему сердце так болезненно ноет. Почему руки дрожат, а в глазах скапливаются слёзы. Это было странно. Я не знаю, кто она. Будто в первый раз в жизни вижу, но Дазай назвал её моей сестрой.       Так почему же мне все равно? Сестра, подруга, любовница– мне абсолютно плевать. Будь она хоть моей матерью– я бы все равно её не вспомнил. Это та самая цена за вечную жизнь и силу. Каким же человеком я был, что пошел на это? Что происходило в моем мире, раз я предпочел этот? Мне уже и не узнать ответа.       Девушка мертва. И с этим уже ничего не поделаешь. Моя предшественница слишком поздно коснулась её, регенерация, что есть лишь у Богов, не сработала. Да и не может в этом мире существовать три Бога. Это невозможно и нарушает все установленные правила. Те самые, которые даже такие существа как мы с Кафкой не можем игнорировать. Это тяжело. Все же никогда мне не получить полную свободу своих действий. Я всегда останусь пленником каких-то законов.       Я отвернул голову от трупа, чтобы избавиться от смешанных чувств в грудной клетке, и столкнулся с холодным взглядом фиолетовых глаз. Фёдор Достоевский смотрел на меня с такой ненавистью, презрением и усталостью. Мужчина поднялся с места и сделал несколько шагов к трупу, после чего опустился на колени, чтобы убрать пряди, спадающие на лицо Александре. Столько чувств было в этом движении, какая-то нежность и забота о том, кто больше никогда не сможет открыть глаза.       Но все эти чувства вскоре пропадут, в этом нет сомнений. Осаму уверен, что с этого момента мир вокруг него уже не будет прежним, ведь «Боги спустились с небес». Жаль, что он не знает того, что Кафка просто вернет весь канон в его исходную точку. И игра начнется снова.       Достоевский забудет об Александре, как и все остальные персонажи. Ведь…       «Книгой» являюсь я, а до меня ею была Ацуко. Так что, наша должность «Санго» забирает у нас любую человечность. Мы лишь божественный артефакт в руках Кафки, силами которого он распоряжается. Нет ни собственной воли, ни собственных желаний, ни собственных мечт. Все это пропадает, стоит нашим глазам загореться желтым. В таком случае, может и хорошо то, что я забрал у своей сестры эту участь? Но я этого уже никогда не узнаю.       Жизненный цикл персонажей будет запущен вновь с минуты на минуту.       Игра начнется снова, мир ожидает нового попаданца.