Лазурная музыка

Никакой шикарной церемонии не было. По сути они просто завершили обряд распития свадебного вина. Ци Жун и Хуа Чэн вышли замуж за Се Ляня, но только через год дошли до того, чтобы и друг друга считать супругами. Они шли к этому медленно, но целенаправленно под милостивой и радостной улыбкой Се Ляня, который легкой рукой только подталкивал демонов ближе друг к другу. Целовать Хуа Чэна было странно. Хуахуа был выше Се Ляня. Это были губы, но совершенно другие. Все движения и ощущения были другие. Но эта новизна не была плохой. Она разгоралась под взглядом Ляньляня со стороны. Тогда Ци Жун пожалел, что имел только один рот и не мог целовать теперь своих двоих мужей одновременно. И пусть пышного торжества на все три мира не было, зато было настоящее таинство любви. Терпкое вино, благословление Ляньляня, пряный поцелуй с Хуахуа. Томный вечер перешел в ночь любви и страсти. И ради разнообразия не смогли встать с кровати именно демоны, залюбленные по самое не могу своим божеством.

***

Жизнь шла своим чередом. Се Лянь заведовал делами Небес, не давая растущему пантеону богов бездельничать или пакостить. Под контролем его терпеливой, доброй, но твердой руки Небесная Столица приобрела соответствующую репутацию, помогая смертным и не вмешиваясь в дела демонического мира. Призрачный же город все рос и рос. Его по праву начали величать Демонической Столицей, ведь нигде больше не собиралось так много нечисти, чтобы мирно, ну или не совсем, сосуществовать. Удача и не думала покидать Кровавого дождя. О Собирателе цветов всегда ходило много слухов. Обсуждали какие сокровища хранятся в комнатах резиденции Градоначальника, распускали слухи о том, что Хуа Чэнчжу способен превращать любой металл в золото лишь по мановению руки, а также совсем тихонько шуршали, что Алое бедствие способно убить силой мысли лишь за один недобрый взгляд в сторону своих мужей. Демоны уважали, боялись, любили и ненавидели своего Градоначальника, сплетничали и просто жили. И Хуа Чэн жил дальше. Узнавал с каждым днем новое и учился, учился и учился. Се Лянь помогал Сань Лану с каллиграфией, когда как Ци Жун чаще преподавал Хуахуа совсем другие уроки. Хуа Чэн играючи освоил все музыкальные инструменты, чем заслужил аплодисменты гэгэ и похвалу, но и подозрительность Ци Жуна. Лазурный демон, как и Ляньлянь, хотел его чему-то научить, как-то подзабыв, что Собиратель цветов талантлив исключительно во всем. Кроме пресловутой каллиграфии, к которой, будем честны, Ци Жун также не имел особой любви. Следующим пунктом после музицирования было пение. И после пробы таланта Хуа Чэна в этой сфере аплодисментов не было. Что Ци Жун, что Се Лянь были поражены, просто сражены на повал тягучим, бархатным и обволакивающим голосом своего супруга. На этом месте выступления Хуа Чэна перенеслись в спальню, где Сань Лан пел уже совсем другие песни и брал совсем другие ноты под аккомпанимент скрипа кровати, пока брали его. Но было, все-таки было то, в чем Ци Жун мог помочь Хуа Чэну. Это прикосновения. Шутки шутками про девственников и их аппетиты после первой пробы, но Се Лянь дорвался. Но опять же надо быть честным, чтобы признать, что и Хуа Чэн сорвался с цепи, на которой сознательно сидел восемьсот лет, и Ци Жун был ненасытен, подкарауливая своих мужей и вне спальни, чтобы вкусить удовольствия от совместного совершенствования. Дела постельные у них шли хорошо, но ведь не все прикосновения сводились к этому. Хуа Чэн был более, чем внимателен к любым изменениям в Се Ляне, но Ци Жун считал «уроками» свои комментарии и показательные действия. Хуахуа мог бы быть идеальным слугой для наследного принца, но божеству был нужен муж, а не раб. Ци Жун учил Хуа Чэна потворствовать своим мелким желаниям. По себе знал как демоническая часть нашептывает иногда интересные мысли, усиливая собственничество, ревность, желание и жажду. А держать в постели Ляньляня целыми днями было так себе вариантом. Нет, конечно, Ци Жун мечтал и о таком, периодически добиваясь целого марафона, но все же, все же демон утихомиривал свою жажду и другими прикосновениями. Поправить челку, что упала на лоб, поиграться с белым рукавом, погладить руку, клюнуть поцелуем куда придется несколько раз на дню. Ци Жун не искал и не хотел искать поводы, чтобы дотрагиваться до Се Ляня. И то же самое он обрушил и на Хуа Чэна, который дергался, вопрошал непонимающе и вообще не знал, что делать с чужим тактильным голодом. Ци Жун же загадочно усмехался. Как будто он не знал, что самый недолюбленный из них это Хуахуа. И если Се Лянь с восторгом ощущал прикосновения своих супругов и дарил заботу в ответ, то Сань Лан по части отдачи делал большие успехи, со скрипом принимая внимание на себя. Но в четыре руки Ци Жун и Се Лянь залюбили своего милого Хуахуа. Гроза Небес, Алое бедствие, Кровавый дождь, от одного упоминания имени этого Непревзойденного демоны тряслись. И лишь Ци Жун и Се Лянь видели в этом двухметровом всемогущем призраке любимого мужа, а иногда и маленького мальчика. Сань Лан же пытался от этого отнекиваться, стремясь поддерживать свой образ свирепого и крутого демона двадцать четыре на семь. Он боялся показаться неудачником мужьям, боялся их подвести, боялся сделать что-то не так. Он выбрал для себя роль защитника для других, не имея понятия, что и о нем могут хотеть заботиться. Это заняло время. Это был неторопливый процесс, итогом которого были и пухлые щеки, когда Сань Лан дулся, и надутые от разыгрываемой обиды губы, и даже слезы. Потихоньку Хуа Чэн раскрывался. Рос над собой, принимая свое прошлое, становясь более лучшей версией себя. Похожие метаморфозы происходили и с Се Лянем. У божества также были свои тайны, свои переживания, свои грани, которые он прятал от других. И Ци Жун это видел. Он видел, что каждый из них был отдельной личностью со своими тараканами, но музыкант стремился не просто к замужеству между ними. Он стремился к гармонии. Может он наслушался сказок о родственных душах, может имел не самую покалеченную психику, а может просто другой взгляд на вещи и представление как все должно быть. Он раскрепощал своих супругов, лез из лучших побуждений в душу, показывал какой может быть их жизнь. Говорят, конечно, что благими намерениями выложена дорога в Ад, но Ци Жун как бы и так жил в Столице демонического мира и был замужем за Граданачальником Хуа, «добрая» слава которого не могла сравниться ни с подвигами Лазурного фонаря, ни с редкими телодвижениями Черной Воды. В общем все было нормально. Он старался балансировать на грани, когда нужно чуточку надавить, чтобы выдавить загноившийся нарывчик, а когда лучше сделать шаг назад, позволив прийти близкому человеку к своим собственным выводам. И вроде у него получалось не доводить Ляньляня до рыданий, а Хуахуа до вспышек неконтролируемой ярости в свою сторону. Но семейным психологом он подрабатывал исключительно внутри семьи. А так Ци Жун занимался своими обычными демоническими и не очень делами. Репетировал со своим оркестром, организовывая различные представления в Призрачном городе, надоедал Мэй Няньцину и его новым ученикам, давая им бесплатные уроки музыки, гонял свою шушеру по миру смертных, по-тихому там тусуясь. От всех обвинений, во вмешательстве в жизнь обычных людей он отмахивался словно от назойливых комаров. Хуа Чэн не спрашивал, куда Лазурный фонарь девал деньги и сокровища из Дома Блажества, который от этого менее пустым не становился, а Се Лянь лишь улыбался и не задавал вопросов, когда Ци Жун организовал сначала приют-интернат-школу-сад для детей и подростков в Призрачном городе, и пытался не так сильно светиться гордостью за А-Жуна, когда слышал, как небожители восхваляли мастеров, что альтруистично занимались такой же благотворительностью в мире смертных, а то Фэн Синь с Му Цином подозрительно на него поглядывали. Но это небожители думали об исключительном и редком альтруизме, когда Се Лянь знал правду. Пусть он был Императором Небес, но также не имел права вмешиваться в жизнь смертных. Один раз он уже пытался спасти всех, что обернулось для его королевства крахом. Но Ци Жун… Ци Жун нашел в себе смелость, нашел в своем сердце доброту. Он ничего не требовал, ни о чем не распространялся. Может обходил запрет на вмешательство, а может не хотел бередить старые раны, ведь разорение Сяньлэ видел каждый из троих супругов. Но Се Лянь знал, что это был Ци Жун. Что это его А-Жун подкупал градоначальников, находил добрых людей, искал деньги, помогал с организацией не одного дома, а десятков в разных городах. Се Лянь сам видел, как Бедствие, способное загубить весь мир, не могло пройти мимо бездомных детей. Он отдавал им пару монет и шел как ни бывало дальше, а потом… А потом Се Лянь, решивший как-то из любопытсва, просто чтобы подтвердить то знание, что было у него в сердце, проследить за детьми, что по какой-то причине остались на улице, то уже на следующий же день видел их в школе-интернате. И молчать Се Лянь тогда не стал. Он не знал, что мог влюбиться в своих мужей еще сильнее, потому что не мог справиться со своим счастьем, благоговением, восторгом от поступка А-Жуна. Он пришел в один из таких домов, чтобы случайно обнаружить причастность к этому предприятию и Сань Лана. Причем не косвенное, вроде подпитки деньгами, а самое непосредственное участие. В общежитии школы своим глубоким и успокаивающим голосом Хуа Чэн, Непревзойденный демон, читал десяткам детей сказки. Самые обычные про добро и про любовь, что живут в этом мире. Ци Жун тогда закончил разговаривать с главным мастером школы по поводу пары деталей обучения детей, когда застал прямо в коридоре Хуахуа и плачущего Се Ляня у него в объятиях. По взгляду Кровавого дождя было видно, что он не при делах и понятия не имеет, что произошло с его гэгэ. А Божество просто имело мягкое и любящее сердце, неравнодушное к страданиям других. Так Хуа Чэн и Ци Жун получили благословение Императора Небес на любое доброе дело. Ци Жун только добавил, чтобы в этот исключительный список Се Лянь вписал и сам себя, чтобы все было честно. Лишние цепи ограничений на сердце никому не шли на пользу. А так… А так Хуа Чэну, Се Ляню и Ци Жуну были неведомы никакие запреты.