* * * * *
В участок он приезжает к половине двенадцатого и с удивлением обнаруживает, что его начальник все еще на рабочем месте. Первоначальная задумка состояла в том, чтобы снова посидеть над зацепками по делу, а затем переждать ночь в участке, потому что спать не хотелось и проводить время дома в состоянии бодрствования было бессмысленно. Но присутствие Бёнхона все меняет, и Субин незамедлительно отправляется к нему в кабинет. Мужчина, сосредоточенный и порядком уже вымотанный, сидит со слегка спущенными с переносицы очками и задумчиво разглядывает папку с неизвестного содержания документами. — Не помешаю? — Субин приоткрывает дверь и просовывает туда голову. — Проходи, — начальник откладывает бумаги и снимает очки, потирая устало глаза. — Как движется расследование? — Неплохо, — он присаживается напротив Бёнхона, сцепляя руки в замок. — У меня есть кое-какой вопрос к вам, — тот кивает, показывая готовность выслушать. — За что уволили Джонсу? Фраза заставляет комнату наполниться почти гробовой тишиной, и лишь ритмичный звук плывущей по циферблату секундной стрелки разбавляет ее. Лицо начальника видимо напрягается, но уже через секунду возвращается к прежней тусклой измотанности, и Субину кажется, что, не задержись тот так поздно на работе и не утомившись так сильно, он бы не стал показывать своих истинных чувств по поводу вопроса. Однако Субин всегда был очень наблюдательным, и эта маленькая деталь сразу же заставляет сомнения по поводу непричастности Ли Бёнхона к делу, которое он пытается раскрыть, возрасти. — Ты же знаешь, что он работал с уликами, — начинает объяснять мужчина, — и что такая работа требует максимальной аккуратности. То, что мы увидели, когда прошлись с проверкой по архиву со всеми материалами по делам… просто не лезло ни в какие ворота. В общем там был полный хаос. За это он и вылетел. А что? Почему именно сейчас ты задаешь мне этот вопрос? — Буду честен, — Субин серьезно заглядывает ему в глаза. — Я встретил его сегодня, и знаете, что он мне сказал? Что вы причастны к делу, которое я сейчас расследую. — И ты решил безоговорочно поверить этому наркоману? — усмехается тихо начальник. — Не хочу я судить о людях по их слабостям, но… некоторые из них приносят свои плоды, как видишь. — Нет, естественно я ему не поверил, — Субин скрывает только половину правды. — Но я не мог оставить такие слова без внимания. Вы сами всегда говорили быть беспристрастным и подозревать даже самых близких, если на то есть основания. — И у тебя они есть? Основания, — Бёнхон выжидающе поднимает начинающую седеть густую бровь. — Нет, но мне было интересно, почему он вообще так сказал. — Субин, мальчик мой, — мужчина вздыхает, потирая ладонью морщинистое лицо. — Много ты видел наркоманов, которые остаются в здравом уме? — Я понял, — он кивает. — Есть еще кое-что. У него вроде как осталось его удостоверение. — Наверное, из-за того, что все произошло очень быстро, мы плохо проследили за тем, все ли он вернул из рабочих вещей. Я обязательно лично займусь этим завтра, — Бёнхон уверенно заглядывает ему в глаза. — Хорошо. Извините, что отвлек вас из-за такой чепухи. — Брось. Я всегда готов ответить на твои вопросы. Всегда готов помочь. Ты же знаешь это, да? — Конечно, — Субин благодарно поджимает губы и поднимается с места. — Можно поинтересоваться, почему вы здесь так поздно? — Конечно можно, — Бёнхон возвращается к бумагам, которые отложил до этого, и цепляет на нос очки. — У меня тоже есть начальство, и у этого начальства возникли вопросы по поводу нашей с вами производительности. Так что мне пришлось остаться, чтобы немного с этим разобраться. Но вообще я уже собирался закругляться, так что поговорим завтра, ладно? Субин понимающе кивает и, пожелав тому спокойной ночи, покидает кабинет. Вернувшись на рабочее место, он открывает свой блокнот. Почти посередине уже есть страница с выведенной наверху черным надписью: «Чон Джонсу». Сразу под этим он пишет коротко: «отдел улик», «наркотики». Следом за этой появляется другая страница: «Ли Бёнхон», на которой он пишет: «Чон Джонсу». Отцовская фигура Бёнхона, которую Субин и боится, и уважает, будто бы физически нависает над ним, пока он стыдливо воплощает в жизнь свои подозрения на листах блокнота, и тем не менее он не позволяет себе откинуть эту связь только потому, что она кажется ему невозможной и, что более важно, только потому, что он сам не хочет в нее верить. Если бы Джонсу работал в каком угодно другом отделе, Субин, может быть, даже не так сильно бы насторожился, но его непосредственный доступ к уликам заставляет усомниться в том, что уволили его из-за обычной халатности. К тому же, когда они общались, Джонсу казался ему в меру преданным своей работе и однозначно не тем, кто будет пренебрегать прямыми обязанностями. В голове невольно вырисовывается сценарий, до боли часто возникающий в полицейских участках: обнаруженная по прошествию десятилетий недобросовестность служителей порядка в каком-то раскрытом или нераскрытом деле. И так как Джонсу был ближе всего к материалам этих самых дел, не так уж сложно предположить, что он просто-напросто заинтересовался тем, чем интересоваться не должен был, за что ему и оборвали не успевшую начаться карьеру. Субин не хочет бросаться с головой в карьер и подозревать на пустом месте человека, который годами доказывал свою преданность борьбе за справедливость, но вместе с тем он один из тех, кто верит в то, что у него есть обязательства перед этим миром, раз он добровольно выбрал эту профессию. Обязательства выполнять свою работу хорошо. Он проводит еще полчаса за чтением разных статей о вампирах (хотя, наверное, надежнее будет просто запросить информацию у первоисточника), проведением связей и упорядочиванием информации, а затем решает сделать небольшой перерыв в компании сигарет. На улице темно и холодно, но ежится Субин не из-за ветра и температуры воздуха, а из-за поселившегося где-то в районе шеи дискомфорта, заставляющего время от времени оборачиваться, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Он не будет себе врать, если скажет, что активное подозрение Ли Бёнхона во всей этой кутерьме с наркотиками заставило его тревожность подскочить в разы. Эта личность носила для него не только родительский характер, но и, хотя собственные родители были далеки от этого, придавала какую-то стабильность его жизни в целом. Существование чего-то неизменного, твердого и безопасного по своей натуре придавало шаткую, но веру в то, что в мире есть, за что хвататься. Есть, к кому можно прийти в случае случившегося с ним зла. В разные периоды своей жизни отношение к полиции у Субина было разное. Когда-то он вообще не подозревал, что есть силы извне, способные контролировать даже то, что происходит у него дома, за неприступными дверьми и стенами. Потому что для него таких не было. Потом, когда эта концепция все-таки открылась его сознанию, он был глубоко разочарован, поглощен обидой и чувством предательства. Затем все изменилось, и он сам стал полицейским, постепенно возвращая себе веру в то, что, помимо тех, кто пришел в эту профессию, как и большинство, ради денег, есть и те, кто действительно предан своему долгу. Однако, к сожалению, по его опыту это были и те, кто чаще всего заканчивал наихудшим образом. По итогу Субин остановился на понимании: не безграничная любовь и почитание, но и не безоговорочное порицание. Он не замечает, как докуривает сигарету, и тут же достает вторую. Стресса всего за несколько часов он испытал колоссальное количество. Молчание улицы смешивается с тягучим белым дымом, отправляя его в какой-то сонный транс, и Субин, вздрогнув, из него выныривает, лишь когда слышит звук подъезжающей машины. Автомобиль ему не знаком, номер тоже, но его черный цвет и непроглядная тьма тонированных стекол заставляет сделать предположение о том, кому он может принадлежать. Его мысль подтверждается, едва с водительского места вылезает одетый во все черное вампир. И опять его идиотские очки. Вперемешку с неугасаемой тревожностью эта деталь даже заставляет его нервно усмехнуться себе под нос. Ёнджун приближается к нему и останавливается неподалеку, опершись спиной о фонарный столб. — Что выяснил? Субин вопросительно задирает бровь. — Не делай такое тупое лицо, — цокает вампир, отворачиваясь. — «Откуда ты узнал, зачем я сюда приехал?», да? Переставай уже задаваться глупыми вопросами и привыкни к тому, что я осведомлен о том, что происходит в мире, примерно на девяносто процентов больше тебя. Субин пораженно качает головой. Какой же напыщенный болван. — Если ты настолько осведомленный, то уже знаешь, что я спросил и что мне ответили, — парирует он. — На кой черт ты сюда явился в таком случае? — Думал, может, ты будешь умнее, чем я себе представлял, и найдешь способ добыть какую-то действительно полезную информацию. Зря понадеялся. — Мне интересно, — не выдерживает Субин, поворачиваясь к нему. — Хоть с кем-нибудь в этом мире ты ведешь разговор, не пытаясь показать, какой ты умный и во всем всех превосходящий? Мне сложно это представить, и в таком случае, наверное, у тебя и друга ни одного нет. Максимально несчастная жизнь. — Я никому не пытаюсь ничего показать. Ты сам понимаешь, насколько отстаешь от меня по любому параметру, и начинаешь видеть издевку в каждом слове. Ищи проблему внутри. Субин лишь качает головой, сдаваясь. Бесполезно доказывать что-то настолько высокомерному созданию. Вдруг из-за угла выглядывает знакомая ему машина, за рулем которой ожидаемо оказывается Ли Бёнхон. Субин настороженно провожает его взглядом, и от него совсем не ускользает, как долго его начальник задерживает глаза на Ёнджуне и как пристально тот наблюдает в ответ. — Это он? — непривычно тихо доносится слева. Субин кивает, и Ёнджун молча движется обратно к своему автомобилю. — Что ты собрался делать? — бросает он ему вдогонку. Зная вампирские методы ведения дел, будет странно предположить, что тот хочет поговорить по-доброму. Ответа не поступает — Ёнджун садится в машину и трогается с места, направляясь туда же, куда только что уехал Бёнхон. Не станет же он пытать его ради ответов или похищать из собственного дома? К тому же своими руками: наверняка у Ёнджуна десятки тех, кто может сделать за него грязную работу, так что вряд ли он будет выполнять что-то такое сам. Тем не менее и доверия никакого к нему нет, поэтому Субин выкидывает окурок, который все это время сжимал в руке, и отправляется туда, где припарковал служебный автомобиль. Он помнит, где Бёнхон живет, потому что однажды там побывал: квартира в милом трехэтажном таунхаусе, подходящая для его большой семьи из трех детей и жены. Субин выезжает с парковки и, сверяясь с картой, старается добраться как можно быстрее: плохое предчувствие не покидает. Где-то после половины преодоленного расстояния приходит понимание, что он действительно, как Ёнджун когда-то выразился, идиот: бак почти пустой. Как он мог израсходовать весь бензин и даже не заметить? Просто болван. Субин спешит остановиться, чтобы не допустить вероятность того, что машина заглохнет, и выбирается, решая закончить путь на своих двоих. Другого выхода все равно нет. Он оказывается у нужного места минут через десять и останавливается рядом с парком, расположенным напротив дома Бёнхона. Свет в окнах его квартиры горит, и никакого шума не слышно, однако автомобиль Ёнджуна, как и его начальника, пустует. Вероятность того, что они оба находятся в одном и том же месте, максимально высока. Отправился ли Ёнджун за ним домой или Бёнхон заметил слежку и увел вампира в парк? Субин не успевает решить, куда ему отправиться, потому что входная дверь открывается, и оттуда уверенной походкой вылетает фигура в черном плаще. Неужели он действительно успел ему навредить? В Субине начинает закипать злость, и он срывается с места, направляясь прямо к покинувшему здание Ёнджуну. — Какого черта ты творишь? — он преграждает ему путь к автомобилю. Теперь, с расстояния в метр, Субин замечает, что Ёнджун выглядит не уверенно, как ему показалось сперва, а, скорее, очень напряженно. На нем больше нет очков, челюсти сжаты, а дыхание учащенное. Что же произошло там внутри? Вампир огибает его, направляясь к водительскому месту, но Субин встает прямо перед носом автомобиля, чтобы тот никуда не смог уехать. — Тебе надо прекратить вести себя как маленький ребенок, Ёнджун, — строго проговаривает он. — Мы вынуждены работать вместе, поэтому будь добр хотя бы рассказать, что вообще происходит. Ёнджун замирает, взявшись за ручку машины. Он долго молчит, вперив взгляд куда-то себе под ноги, а затем коротко проговаривает: — Садись. И забирается внутрь. Субин вздыхает, бросая взгляд на квартиру Бёнхона. В окне второго этажа виднеется силуэт — его силуэт, он точно знает. Облегчение разливается теплом по грудной клетке, и Субин залезает на переднее пассажирское, намереваясь получить внятное объяснение. В машине прохладно и тихо: Ёнджун задумчиво молчит, нацепив обратно из ниоткуда взявшиеся солнцезащитные очки. Пахнет чем-то еловым, и Субин бы даже почувствовал расслабление, если бы не ассоциировал все, что связано с этим типом, со смертью. Поэтому и холодок отдает мертвечиной, и гладкие кожаные сиденья, и искусственный ароматизатор тоже. — Ну? — нарушает он тишину. — Расскажи мне, о чем вы с ним говорили, — вместо ответа выдает Ёнджун. — Я спросил, почему уволили того офицера, из-за которого ты мне написал. — И? — Он сказал, что Джонсу плохо выполнял свою работу. — Не подскажешь, где конкретно он работал? — вампир поворачивается, и, хотя за стеклами очков взгляда его не видно, Субину все равно становится не по себе. — Отдел улик. — Ясненько, — кивает Ёнджун, а после на его темных губах расцветает какая-то совершенно не искренняя и оттого зловещая улыбка. Он замолкает на пару минут, полностью уйдя в себя, и Субин отчего-то не хочет его тревожить. Будто знает, что стоит подождать. — Если ты все еще волнуешься о нем, то напрасно, — вампир снова подает голос. — Я никого не трогал. — Тогда зачем? — Мне нужно, чтобы ты отвез меня в ваш отдел улик, — снова уходит тот от ответа. — И чтобы у меня была возможность там покопаться. — Я могу зайти сам, но тебе там находиться категорически запрещено, — качает головой Субин. — Тем более в такое время там никого. Скажи мне, что тебе нужно, и я поищу завтра. Ёнджун постукивает пальцами по рулю, уставившись куда-то вперед, и медленно качает головой, выражая несогласие. — Я тебе не доверяю. Мне нужно самому найти это, если оно еще существует, и убедиться, что ни ты, ни кто-то другой не успел этого коснуться. — Ты говоришь об уликах по какому-то делу? — уточняет Субин. Для него не стало шоком, что между ними нет доверия, и требование Ёнджуна самому отыскать материалы заставляет задуматься обо всем, что их троих связывает: Бёнхона, Джонсу и Ёнджуна. Какое-то дело, вокруг которого они втроем кружатся и которое ввело вампира в такое неспокойное состояние. — Естественно. Я должен собственными глазами увидеть эти улики до того, как их коснется кто-то еще. — Ты же понимаешь, что своими размытыми формулировками не даешь мне понять, для чего мне все это нужно? Мы с тобой расследуем только дело о наркотиках. Зачем мне нарушать закон и пускать тебя туда? — Можешь не пускать, — пожимает плечами Ёнджун. — Я зайду сам. — Ты ошибаешься, — возражает он. — На входе, в отличие от участка, установлена хорошая защита от тех, кто не является сотрудником. Там сейчас работает неприступный тип, так что подкупить его у тебя не получится. — Деньгами можно пользоваться не только по их прямому назначению, ты же знаешь, да? — судя по голосу, вампир начинает раздражаться. — Зачем мне подкупать его, если я могу нанять тех, кто заставит его меня впустить? У всех есть страхи и слабости. — У него — нет, — усмехается Субин сам себе. Человек, которого поставили распоряжаться уликами после Джонсу, — один из старичков его участка. У него нет ни семьи, ни друзей, кроме редких товарищей по службе, большинства из которых уже нет в живых. Субин знает, что Бёнхон лично его туда отправил, потому что на него невозможно надавить за неимением каких-либо рычагов. — У тебя есть, — твердо и бесцветно произносит Ёнджун. — Ты мне угрожаешь? Субин не чувствует страха как такового, но на кончиках его пальцев зарождается что-то вроде волнительного напряжения. Он почти не расценивает слова Ёнджуна всерьез, но мысль о его власти заставляет неуютно поежиться. Ведь при сильном желании он, наверное, может прихлопнуть его, как надоедливое насекомое, и даже Бёнхон ничего не сделает ему за это, потому что за Ёнджуном стоит всемогущий отец. — Если мне понадобится угрожать тебе, чтобы добиться своего, будь уверен, я это сделаю, — вампир звучит совершенно непоколебимо, и вместе с возрастающим раздражением Субин начинает чувствовать сильный дискомфорт. Они ведь никогда по-настоящему не были и не будут равны как, прости господи, напарники. — Я проведу тебя, — проговаривает он спустя десяток секунд, посвященный размышлениям, — но при условии, что ты введешь меня в курс дела. Просто так красть какие тебе вздумается улики я не позволю. — Мы уже, кажется, разобрались, что твое участие здесь чисто формальное, разве нет? — Ёнджун, судя по интонации, тоже начинает терять самообладание. Возможно, его бесит упертость Субина, возможно, он все еще застрял в переживаниях после погони за Бёнхоном. А может, есть что-то иное, о чем Субин до этого не задумывался. — Если это так, — он поворачивает к нему голову, кажется, начиная догадываться, почему Ёнджун себя так ведет, — то почему бы тебе просто не убить меня и не дождаться какого-нибудь более покладистого детектива? Тот молчит. Да, Субин так и думал. — Потому что ты не можешь, — кивает он сам себе. Ему казалось, что власть Ёнджуна безгранична, но это чисто гипотетически не может быть так. Границы его силы лежат там, где начинается сила его отца. И раз Ёнджун не несется напролом, растаптывая одну жизнь за другой, только бы добраться до нужных ему материалов, он просто не может сделать этого физически. Причина существует лишь одна — невозможность пойти наперекор приказам отца. — Надо же, — усмехается Ёнджун, кривя губы в ухмылке. — У тебя все-таки сохранились работающие извилины. Но ты же понимаешь, что даже при таком раскладе я могу найти способ, как тебя уничтожить? — Может быть, — пожимает плечами Субин, выдохнув и слегка расслабившись. Забавно. Он как божья коровка, радующаяся тому, что охотящуюся на него птицу может сожрать кошка. — Но еще я понимаю, что прямо сейчас я тебе нужен. Так что хватит строить из себя невесть что. Он покидает машину, больше ничего Ёнджуну не сказав, и бесцельно бредет по обочине минут пять, утопая в собственных мыслях. Ему непонятно, что за сцену он наблюдал между Бёнхоном и вампирским принцем, и отчего-то ему кажется, что ни тот, ни другой истины ему не поведают. В таком случае бесполезно ломать себе голову над этим. Вместо этого стоит придумать способ, как провести Ёнджуна через упрямого сотрудника отдела улик. Рука сама тянется к телефону и набирает выученный наизусть номер. — Да? — раздается в трубке совсем не сонно. — Мне нужны твои мозги.* * * * *
Квартира Кая представляет собой своеобразную смесь жилищ Субина и Тэхёна: минималистичная, в меру задекорированная, но вместе с тем слегка холодная, будто бы не совсем живая. Кай сам по себе такой: тихий, неприметный, скрытный. Субин познакомился с ним через Тэхёна и только благодаря ему они втроем стали так тесно общаться. В иных обстоятельствах он не представляет, как бы молчаливый Кай и он, такой же молчаливый, когда-то нашли повод заговорить о чем-то. По приезде Субин с удивлением обнаруживает здесь самого Тэхёна: тот расположился уютно и по-собственнически — наглый кот, таскающий из пачки любимые лакомства Кая — сухофрукты. Вместо приветствия он машет Субину рукой с зажатым в ней листком бумаги. — И тебе привет, — кивает тот. — Тебе же на работу завтра, чего ты здесь так поздно? Проверяет часы: двенадцать ночи. — Не тебе одному нужна его умная голова время от времени, — объясняет Тэхён, прожевав. — Клиент заколебал на выходном, поэтому мне пришлось устроить внеплановый мозговой штурм. — Понятно, — Субин опускается на противоположный край дивана и снимает теплый свитер, оставаясь в одной футболке. — И как успехи? — Вдвоем мы были продуктивнее, чем я один, — довольно подытоживает тот. — А ты с чем пришел? — Как сказать… — вздыхает он. Трудно даже представить, где стоит начать. Субин много что хотел рассказать друзьям: и об их отношениях с Ёнджуном, и о продвижении дела, но не знает, стоит ли вообще все это начинать, распутывать, закапываться глубже в неприятные эмоции. — Что тебя волнует больше всего? — спрашивает Кай, вернувшийся из коридора с чашкой чая, которую Субин с тихой благодарностью принимает и которая скорее играет роль грелки для рук, нежели напитка. Тот опускается в кресло напротив и поджимает ноги под себя. — Мне нужно найти способ, как провести своего… вампирского напарника в отдел улик. — У-у-у, — моментально отзывается Тэхён. Реакция Субину понятна. — Помню я мужика, который за него отвечает. Жуткий тип. — Ну, он слегка своеобразный, да, — соглашается Субин. — И тем не менее. — Для чего тебе это? — доносится со стороны Кая. Субин вздыхает и принимается описывать произошедшее с ним за этот вечер от и до, параллельно в своей же голове систематизируя и анализируя события и связь между ними. Он говорит о своих подозрениях, о странном поведении Ёнджуна и о том, что нащупал его слабое место, которое, возможно, позволит ему добиться к себе чуть более уважительного отношения. — Да уж, — с отвращением проговаривает Тэхён. — Тип премерзкий. Занесло же тебя… Субин кивает, соглашаясь, а друг после небольшой паузы продолжает: — И все же… — он задумывается на пару мгновений. — Мне всегда казалось, что даже таким личностям сложно вывести тебя из себя. Но когда ты говоришь о нем, кажется, будто он успел сделать тебе что-то плохое. — Это не так, — возражает Субин, однако слова Тэхёна не кажутся ему такими уж нелогичными. — Но я понимаю, о чем ты. Поначалу я и вел себя как обычно, потому что меня правда никак не трогает то, что некоторые в этом мире возомнили себя сверхсуществами. Для меня главное — никак с ними не пересекаться или по возможности игнорировать. Но тут… я не знаю, почему, но лишь его присутствие в одном помещении со мной заставляет меня выходить из себя. — Вы проводите много времени вместе, — вставляет молчавший до этого Кай. — Ну, по твоим меркам. Частота ваших встреч не уступает частоте наших, будем честны. К тому же, ты обязан находить с ним общий язык для слаженной работы, а он совершенно не проявляет к этому интереса. Естественно ты будешь раздражаться больше обычного. — Я все это знаю, — отвечает Субин. — Но обычно мое умение абстрагироваться гораздо продуктивнее. Возможно… Субина как молнией ударяет. Есть один очень важный фактор, который отличает Ёнджуна от любой другой гипотетической неприятной личности, которую он может себе представить: он не человек. И это играет ключевую роль в его восприятии. Почему-то иногда самые очевидные вещи лежат глубже всех остальных. — Ладно, — он отмахивается. — Давайте не будем об этом. Наши с ним отношения — меньшая из моих забот. Мне нужно провести Ёнджуна в отдел улик так, чтобы меня не уволили после этого. — Я понял, что это нужно ему, но зачем это нужно тебе? — Тэхён задумчиво грызет ноготь. — Думаешь, там действительно есть дело, с которым каким-то образом связан Бёнхон? — Не думаю, а уверен. В голове Субина уже выстроилась понятная ему цепочка: Джонсу указывает на его начальника как на подозреваемого, Бёнхон уходит в отрицание, в голове Субина тем самым закрепляя подозрения еще прочнее, а затем еще и Ёнджун бросается за ним в погоню, подтверждая, что он однозначно был в чем-то замешан. Ёнджуна и Бёнхона связывает какое-то преступление, и, даже если оно не имеет никакого отношения к нынешнему расследованию Субина, оно поможет ему пролить свет на истинную натуру его начальника. Он уверен, что Ёнджун не стал бы просто так, ради забавы, преследовать шерифа полиции. — Не будет ли умнее попросить Бёнхона напрямую? — высказывает догадку Кай. — Я думал об этом, — кивает Субин. — И в этом не было бы проблемы, если бы я пошел туда один, но, учитывая, что я даже не знаю, что между ними с Ёнджуном произошло, спрашивать об этом опасно. Он и так уже, наверное, думает, что я подозреваю его в связи с каким-то из дел, так зачем мне усугублять его опасения? Хочу, чтобы он верил, что я все еще полностью на его стороне. — Тогда для начала тебе надо поговорить с ним и выяснить, для чего Ёнджун его преследовал, — вставляет Тэхён. — Проявить искреннее сопереживание. Пусть он и не скажет тебе правду, скорее всего, но нужно играть преданного щенка. — Мне кажется, это не сработает, — возражает Кай. — Бёнхон знает, что Субин неглуп. Знает, что, даже если Ёнджун еще не рассказал, в чем дело, в скором времени он это сделает, и доверие между ними будет окончательно разрушено. — А так ли нам важно поддерживать иллюзию того, что между вами все хорошо? — задается вопросом Тэхён и поворачивается к Субину. — Что мешает тебе открыто сказать ему, что ты его подозреваешь? — Я не знаю подробностей того дела и потому понятия не имею, на что он по-настоящему способен, — заключает тот. — Что, если для меня нет никакой защиты? Что, если его добросовестность все это время тоже была иллюзией? Сначала мне надо убедиться, что он сам не избавится от меня при первой возможности. — Если он уже осознает возможность того, что ты его подозреваешь, — подает голос Кай, — то не имеет смысла, выступишь ты открыто или будешь делать вид, что пребываешь в неведении. Рано или поздно он сбросит тебя со счетов ради собственной безопасности. Субин беспомощно замолкает. Он чувствует, будто выстроенная за все годы службы в полиции вымышленная крепость переживает настоящее землетрясение. Неужто ему совсем не на кого положиться в этом мире? Нет, не так. Неужто он снова позволил себе поверить, что в этом мире есть тот, на кого он может положиться? — Я придумаю по ходу дела, — отрезает Субин устало, чувствуя, что Тэхён собирается что-то сказать. — Пока что помогите, пожалуйста, найти способ пробраться в отдел улик. Это все, что меня интересует. Он ощущает чужое сочувствие с обеих сторон, но активно его игнорирует, опустив взгляд вниз. Нужно перестать давать так много места эмоциям.* * * * *
Сумерки накрывают город рано и пускают по земле волны ледяного ветра. Субин ждет в назначенное время в нужном месте и курит, успокаиваясь. Он неделю методично готовился к сегодняшнему дню — все должно пройти нормально. Он наблюдает из-за угла, будто какой-то преступник, за передвижениями внутри одноэтажного здания, отведенного под архив и расположенного через здание от участка, и делает вывод, что Кенни там действительно один — это хорошо. Машину после идиотского инцидента с топливом ему помог перевезти Тэхён, и Субин наполнил бак до краев, обещая себе никогда больше не вести себя так опрометчиво: кто знает, чем может обернуться для него внезапная потеря транспорта? Ёнджун объявляется вовремя, исключая появление лишнего повода для беспокойств, и они вместе направляются к воротам, пока Субин мысленно собирается с силами. Он прикладывает пропуск к электронному замку, но дальше, у дверей, пройти вместе они смогут, только если кто-то изнутри отключит защиту от чужаков. Субин с друзьями перебрали много способов, как это можно будет сделать без поднятия подозрений и шума, и в итоге пришли к не очень законному, но исключающему риски методу: воспользоваться способностью Ёнджуна манипулировать воспоминаниями. Это кажется банальным и слишком очевидным, но вместе с тем за неимением другого решения Субин воспринимает его как не самое плохое. В конце концов, как он может повлиять на человека, которого видел несколько раз в своей жизни? Ёнджун в этом плане был не полезнее, потому что ни угрозами, ни деньгами его уговорить бы не получилось. Оставалось только воспользоваться грязным приемом: изменить память мужчины так, чтобы он этого не заметил. Всю неделю Субин с мастерством самого изощренного карманника менял таблетки Кенни, которые тот неизменно принимает один раз в день во время обеденного перерыва, на пустышки, чтобы снизить его защиту от воздействия сил Ёнджуна. Поэтому они должны без проблем пройти, взять все, что нужно, и так же без проблем уйти. Но как только они приближаются к двери, все тело сковывает предчувствием чего-то плохого. На негнущихся ногах Субин поднимается по ступеням, деревянной рукой тянется к кнопке у двери и молчаливо ждет. Где-то по ту сторону раздается трель звонка, и через пару секунд из динамика доносится низкий голос: — Слушаю. — Добрый вечер. Это детектив Чх… — Детектив Чхве Субин, — перебивает, очевидно, Кенни. — Я ждал вас, — Субин тут же напрягается всем телом. Неужели его миссия провалилась, не успев начаться? — Вас двоих. Ты для этого пытался напоить меня какой-то херней? Вот же… Он действительно заметил то, что Субин делал. А ему думалось, что он максимально скрытен. Видимо, огромная разница в служебном опыте играет большее значение, чем может показаться. — Я так понимаю, твой блестящий план провалился, — бормочет Ёнджун с интонацией, кричащей: «Я так и знал». В Субине волной поднимается тревога. Ну не может же он так глупо вылететь с работы, да? Несколько мучительно долгих секунд он ищет какое-то правдоподобное объяснение своим очевидно нечистым помыслам, когда вампир, до этого стоящий чуть позади него, подходит к двери и заговаривает: — Сними защиту и открой дверь. Голос его, гулкий, густо обволакивающий ушные перепонки, проходится по Субину, будто умелые пальцы по клавишам, заставляющие выдать нужный мотив, и сотворяет с ним что-то странное: хотя приказ был адресован и не Субину, в мышцы руки почему-то стреляет острый импульс, призывающий слегка потянуться к ручке. Однако прежде чем он успевает ее коснуться, раздается щелчок, и дверь отворяется сама. Субин стоит, как вкопанный, и медленно возвращает контроль над своим телом, постепенно приходя в себя. Он сконфуженно хмурится, адресуя растерянный взгляд Ёнджуну, но тот естественно ничего не говорит — проходит внутрь, и Субин не позволяет себе терять драгоценное время, следуя за ним. Справа от входной двери располагается стойка, за которой сидит Кенни или, скорее, оболочка, от него оставшаяся: глаза полицейского стали совершенно стеклянными, выражение не трогает ни одну мышцу лица, а взгляд расфокусирован и направлен куда-то вперед. — Объяснишь что-нибудь? — без особой надежды бросает Субин, обеспокоенно оглядывая околдованного коллегу. Он понятия не имел, что в способности вампиров входит еще и подчинение воли, обходящее даже защиту в виде таблеток. Какой в таком случае от них прок? — Не сейчас, — Ёнджун даже не останавливается, стремительно продвигаясь дальше, в обширную комнату, уставленную рядами железных стеллажей с десятками коробок. Субину становится мерзко. Мерзко от самого себя, от собственной бесполезности и беспомощности, от очередного доказательства того, что, возможно, он действительно играет в этом деле лишь роль декоративного цветка. С таким же успехом Ёнджун мог и без него пробраться сюда, забрать что хотел и уйти незамеченным. Ёнджуна нет минут десять. Все это время Субин думает о висящей у входа камере. Он стоит в прямо в дверном проеме — слепой зоне, которую на видеозаписях не будет видно. По его задумке, раз уж Ёнджун умеет управлять другими, он должен приказать Кенни подправить видеофайлы собственноручно, и таким образом им удастся сделать видимость того, что никого из них тут и не было. По крайней мере Субин точно никак не засветится. Единственное, что его беспокоит, так это вероятность того, что вторжение Ёнджуна в чужое сознание оставит там неизгладимый след, который полицейский сразу же почувствует. А когда его подозрения укрепятся в достаточной мере, он может начать интересоваться записями прошедших дней. Из размышлений вырывает появившийся в проеме Ёнджун, несущий в руках коробку с материалами. Он останавливается рядом с Субином, совсем близко, чтобы их обоих не было видно камере, и произносит: — Сотри все записи, на которых сегодня было или будет видно меня или Субина. Субина снова пронзает, как ознобом, этим властным голосом, и он уже дергается в сторону стойки, будто бы сам намереваясь исполнить приказ, но Ёнджун хватает его за воротник куртки, удерживая на месте. Он машет головой в сторону выхода, и они вместе молча покидают здание. Субин ничего не говорит, пока они идут к воротам, и ничего не произносит после, когда они подходят к углу, где припаркованы их автомобили, потому что пытается переварить произошедшее. Ни разу он не слышал, чтобы вампиры умели не только подменять воспоминания, но и так искусно управлять волей. И то, что он обнаружил это умение, много радости не приносит, мягко говоря. Субину неприятно и гадко: хочется смыть с себя голос Ёнджуна, как пыльный день. — Объяснись, — он приходит в себя, чтобы снова обратиться к вампиру. — Не здесь, — тот садится в свою машину, заводя двигатель, и Субину, подавившему усталый вздох, приходится вернуться к своей. Он, честно говоря, уже устал быть в практически полном неведении. Все, что он делает последние дни, так это пытается получить от Ёнджуна какие-то пояснения, информацию и никогда не добивается своей цели. Субин чувствует себя пресловутой принцессой, заточенной в башне, потому что собственной воли у него будто бы больше нет: он делает все, что пожелает терроризирующий его дракон. Дорога занимает минут пятнадцать и приводит их к очередному любимому Ёнджуном заведению. Судя по внутренностям, это (снова) ночной клуб, только он гораздо тише и гораздо менее наполнен всякого рода существами. Практически весь интерьер выполнен в черном цвете, за исключением редких серебряных акцентов, а музыка играет приглушенно. Все посетители располагаются небольшими группами у своих столов, и от их компаний веет пьяными разговорами и дымом кальянов. Субин следует за Ёнджуном в отдельное, конечно же, помещение, некую ВИП-зону, представляющую собой то же самое, что он видел до этого, только в виде закрытой комнаты. Вампир сразу же направляется к мини-бару, расположенному в углу комнаты, и недолго выбирает напиток себе на вечер: какой-то виски, кажется. Он садится на диван с бокалом в руке и будто бы только сейчас вспоминает о существовании Субина. — Тебе что-то нужно? — вопрошает он. На его лице привычно не двигается ни одна мышца. Умеет ли он вообще испытывать эмоции? — Не притворяйся дурачком, — Субин устало вздыхает, присаживаясь напротив. — Ты же знаешь, что мне нужно понимать, что происходит. Растормоши свой блистательный разум и догадайся, какие конкретно вопросы я хочу тебе задать. — Поверь, я не представляю, чего ты хочешь от меня, — Ёнджун, он уверен, делает вид, что находится в полном неведении, только неясно, зачем. Чтобы поиздеваться, наверное. — Хорошо, — Субин кивает, принимая идиотские правила игры. — Ты умеешь управлять волей других? Почему это не общедоступный факт? Материалы какого дела ты выкрал? Как с этим связан мой начальник? — Я вымотался, только думая о том, что мне придется на все это отвечать, — бормочет Ёнджун раздраженно и, кажется, действительно устало. — Окей. Во-первых, да, я умею управлять волей других, и только поэтому ты был спасен от сокрушительного провала после своей дурацкой попытки обдурить этого старикана. И вообще-то, это общеизвестный факт о таких, как я, просто никто не знает, кто я такой. Ничего более абсурдного Субин не слышал. — Какой «такой»? — Давай не будем углубляться в то, что не особо относится к делу, — отмахивается Ёнджун. — Во-вторых, материалы, которые я украл, тоже на самом деле не должны представлять для тебя большого интереса. Никакой связи между ними и нынешним расследованием там нет. — Я интересуюсь этим не поэтому. — Я понимаю, но я не собираюсь показывать их тебе или говорить, что это было за дело, — невозмутимо произносит Ёнджун, делая глоток из своего бокала. — Ты, наверное, шутишь, — усмехается Субин. — Ты же понимаешь, что у меня априори есть право знать, что это за дело? Я работаю в полиции, — напоминает он. — У тебя нет никакого такта, да, Субин? — неожиданно говорит тот. — О каком такте речь, когда мы ведем расследование? — он не верит, что Ёнджун действительно воззвал к его манерам. — Хорошо. Для тебя будет достаточно знать, что это дело вел Ли Бёнхон. Не помню, как давно. Но помню, что он, имея кучу доказательств и зацепок, ничего не сделал преступнику. Не привлек его ни к какой ответственности. Субину требуется несколько секунд, чтобы переварить услышанное. — Хочешь сказать, он закрыл глаза на преступление, которое сам же и расследовал? — он поднимает недоверчиво бровь. — Именно это я и говорю, — кивает Ёнджун. — Тебе необязательно знать, что это было за дело, потому что одного его отношения достаточно, чтобы понять, что он за человек. — Как я могу верить тебе, если ты отказываешься даже говорить, о каком преступлении речь? — В чем смысл мне клеветать на твое начальство? Думаешь, мне реально настолько нечего делать? Это просто смешно, — он цокает и, кажется, закатывает глаза. — Ладно, — неуверенно соглашается Субин, потому что голос Ёнджуна и его тон выдают неподдельную измотанность. Ему не кажется, что он врет, потому что это действительно не имело бы никакого смысла. — Теперь я могу остаться один? — спрашивает Ёнджун после небольшой паузы, повисшей между ними. Выглядит он довольно странно: будто бы не так бледно, как обычно, но вместе с тем (парадоксально) гораздо более тускло. Даже очки не скрывают то, насколько он вымотался. Субин раздумывает несколько мгновений, а затем молча поднимается с места и, не прощаясь, покидает комнату. В конце концов он узнал все, что мог узнать, а еще, кажется, вампир действительно не совсем в состоянии поддерживать дальше продуктивный диалог. Не то чтобы Субин волновался о нем, но и тратить время, пытаясь добиться чего-то вразумительного от Ёнджуна, он не хотел. Держа путь наружу, он собирает воедино все, что узнал за прошедший вечер: Бёнхон расследовал какое-то преступление, связанное с Ёнджуном, и, по его же словам, по собственной воле не стал сажать преступника, хотя у него были все доказательства. Теперь для незапланированной погони Ёнджуна вырисовывается очевидный мотив: отомстить его начальнику за что-то, случившееся в прошлом. В таком случае, почему он этого не сделал? Просто передумал? И для Джонсу, до этого бесцельно плавающего в сознании Субина, находится теперь место в этой странной схеме: должно быть, он и обнаружил дело, которое Бёнхон не хотел раскрывать, и, возможно, начал его об этом расспрашивать, за что и был уволен. С другой стороны, раз это настолько серьезный проступок со стороны Бёнхона, почему он не мог избавиться от улик о деле, чтобы оно никогда не всплыло наружу? Действительно ли обычная попытка прикрыть себя стоит за увольнением Джонсу? У Субина начинает раскалываться голова. Единственно верным выходом в данной ситуации ему кажется еще одна встреча с Джонсу. Наверняка ему удастся разговорить его и выяснить истинные мотивы Бёнхона.* * * * *
Адрес Джонсу Субин отыскивает в его личном деле, все еще лежащем в комнате с документацией. Он прибывает к дому в девятом часу, уверенный, что бывший коллега еще не спит, но не уверенный, что он находится здесь. Все-таки, учитывая увиденное ранее, невозможно представить, где Джонсу решит провести ночь. Тем не менее Субин поднимается на пятый этаж, где должна располагаться его квартира, и незамедлительно вдавливает кнопку звонка. Звук слышен изнутри, но никаких признаков кого-то живого не наблюдается. Субин решает потянуть за ручку и — надо же, — дверь оказывается не заперта. Рука автоматически тянется к пистолету в кобуре, потому что ощущение опасности практически осязаемо. Субин вдыхает его вместе с воздухом, раздвигает его своим телом, передвигающимся по молчаливому жилищу Джонсу. Неприятный запах настигает его на кухне. Быстрее, чем настигает неприятный вид лежащего лицом вниз тела. Субин убирает руку с пистолета и отворачивается. Джонсу выглядит так, будто уснул прямо за трапезой: ложка еще в руке, рядом — тарелка с какой-то едой, неподалеку валяется телефон. Единственное, что выбивается из этой мирной картины, — большое блестящее пятно на его затылке. Субин ощущает себя странно, вспоминая сейчас слова Джонсу о том, что он собирается уехать. Смерть его выбивает из колеи не только потому, что это вредит расследованию, но и потому, что его бывший коллега, кажется, был в шаге от того, чтобы выбраться из города. Отчего-то эта мысль заставляет Субина внутренне сжаться. Он не может быть уверен, что с Джонсу так обошлись какие-то безусловные злодеи — вполне возможно, участием в нелегальных делах он сам навлек на себя чей-то гнев и закончил соответствующим образом. И тем не менее ему все равно тяжко на душе. Мысли о Бёнхоне непрошено лезут в голову. Трудно поверить, что он стал бы заказывать убийство Джонсу, лишь бы никто не узнал о деле, которое он когда-то отказался раскрывать. Или все-таки стал бы? В Субине возникает желание схватиться за голову. В очередной раз ему кажется, что пол под ногами идет трещинами.