Раз уж воспоминания в конце концов всё равно вернутся, Лю Цингэ не утруждает себя повторным изучением правил этого мира. Уже три дня его тело инстинктивно подчиняется повседневным задачам: выбору одежды или любимой чашки для приготовления чая, который ему нравится больше всего. Лю Цингэ не осознаёт в полной мере, что делает, скорее, просто следует заведенному порядку, выжженному у него в подсознании.
Понимание мира и окружающих людей не приоритетны, через несколько дней он получит все ответы. Шэнь Цинцю — вот, кто действительно его заботит. Потому что спустя четыре дня он станет прежним собой, тем, кого Шэнь Цинцю очевидно презирает, держит на расстоянии и избегает всеми силами. В то утро, сидя за низким столиком в своем доме, Лю Цингэ сталкивается с самой важной дилеммой: как узнать, кем он был. Это непростой вопрос. То, что ему рассказали товарищи по ордену, противоречило тому, что видели его собственные глаза и подсказывали инстинкты.
Как же парадоксально. Кажется все: и главы пиков, и ученики — превозносят и восхищаются Лю Цингэ. Все, но не Шэнь Цинцю, единственный, чье мнение сейчас для него значимо. И, возможно, он многого не знает, но Лю Цингэ не может найти ненависти в своём сердце, что бы себе ни думал Шэнь Цинцю. Прикрыв глаза, он собирает все отрывки воспоминаний, что могут служить его единственными зацепками. Лю Цингэ помнит поглотившее его облегчение, когда он открыл глаза и не просто увидел Шэнь Цинцю, а осознал, что тот жив. И обжигающе горячее счастье от того, что Шэнь Цинцю сражался за его жизнь. Он очнулся, опираясь на своего шиди, прижавшись головой к его плечу, а телом к телу, практически сидя у него на коленях. Лю Цингэ чувствовал тепло, исходящее от Шэнь Цинцю, приятное на фоне его собственной ледяной, словно у покойника, кожи. И что-то было в этой близости, отчего захватывало дух. И ни крохи неприятия. Скорее уж полная удовольствия неожиданность.
Лю Цингэ решительно поднимается и выходит из дома. Он направляется на тренировочную площадку, где толпится орава юных незнакомцев. Его ученики. Лю Цингэ оглядывает ребятню и не находит ничего, что бы подсказало их имена или ранги. Похоже ему они одинаково безразличны.
— Подойдите, — подзывает он. Его тут же окружает ватага сопляков, которые смотрят на него не то выжидающе, не то с беспокойством. — Раньше мои отношения с Шэнь Цинцю были… напряжёнными. В чём причина?
Его ученики обмениваются взглядами.
— Учитель всегда жалуется на Шэнь-шибо, — вступает одна из девчушек.
— Почему?
— Шэнь-шибо не сражается честно, а применяет трюки и заклинания.
Лю Цингэ хмурится.
— В чем разница между чистым боем и боем с заклинаниями? — это бесхитростный вопрос, Лю Цингэ до сих пор принимает во внимание далеко не все общественные нюансы.
— Шэнь-шибо жульничает, учитель.
— Вот как. И кто побеждает?
— Зависит от ситуации.
— И что же злит меня на самом деле? То, что Шэнь Цинцю жульничает, или то, что мне не хватает сил и умений, одержать верх независимо от обстоятельств?
Никто не осмеливается ответить. Что только подтверждает предположение Лю Цингэ: он далёк от взаимопонимания со своими учениками. По крайней мере у него есть новая пища для размышлений. Теперь Лю Цингэ убеждён, в прошлом он был тем ещё гордецом. И, пожалуй, слишком упирал на правила.
— Спасибо.
***
— ЛЮ ЦИНГЭ! МУ ЦИНФАН ПРЕДУПРЕДИЛ, ЧТО ТЫ НЕ ДОЛЖЕН ПЕРЕНАПРЯГАТЬСЯ.
— Здравствуй, Ци-шимэй. Правда ли, что у меня есть сестра? И что она твоя ученица?
— Только потому, что ты не в себе, я прощаю тебя и позову Лю Минъянь… Но пойми, ты не можешь спрыгивать со своего меча прямо на крышу и проделывать в ней дыру, — Ци Цинци вздыхает. — Я скучаю по тем временам, когда ты просто по пути выламывал дверь.
Лю Цингэ хмурит брови.
— Я сломал много дверей?
— Немало.
— Зачем?
— Ну… — хотя Ци Цинци кажется женщиной переполненной уверенностью, сейчас она почему-то колеблется. —Ты нетерпеливый и грубый человек, шиди Лю. И не соизмеряешь свою силу.
И жестом указывает на дыру над своей головой.
— Оу, учту. Шэнь Цинцю я тоже ломал двери?
Дурацкий вопрос. Ответ отражается на лице скривившейся Ци Цинци, и молчание становится неловким. Лю Цингэ осознает, что кроме всего прочего он был ещё и достаточно бесцеремонной личностью. А ещё себялюбивым кретином, пренебрегавшим некоторыми предметами обстановки, и не считавшимся с доставленными другому человеку неудобствами.
С приходом сестры, Лю Цингэ полагает, что он, наконец, сможет найти ответы на все свои вопросы: они, должно быть, близки, и она сможет помочь ему больше, чем ученики или коллеги. Однако вскоре становится ясно, что слепое обожание Лю Минъянь совершенно не способствует её объективности и застилает глаза почище восхищения, питаемого к Лю Цингэ остальными.
***
— БЕЗМОЗГЛЫЙ ТЫ ДИКАРЬ! ЗАЧЕМ ВЕРНУЛСЯ? ЧТО ТЕБЕ НУЖНО НА ЭТОТ РАЗ?
Щеки Лю Цингэ заливает краска стыда.
— Я… я пришел извиниться за все те испорченные двери, но… — он смотрит на дверь, которая покинула свои крепления, и теперь находится в его руке. — Это сложнее, чем я думал.
У Шэнь Цинцю вырывается смех. Почти сразу он прикрывает рот рукавом, но предательскую улыбку и досаду на самого себя скрывать уже слишком поздно.
