Семь дней, чтобы вновь тебя узнать

Шэнь Цинцю приказал ему ждать, пока сам он снимает заклятие. Так что Лю Цингэ ждет, исполненный нетерпением, но желающий доказать шисюну, что на него можно положиться. Его мысли поглощены откровениями этого дня. Теперь Лю Цингэ совершенно убежден, что понял природу чувств, не дававших ему покоя с тех самых пор, как он пришёл в сознание без каких-либо воспоминаний. В своем сердце он робко лелеет крохотную надежду, что эти чувства взаимны. Когда Шэнь Цинцю возвращается, Лю Цингэ подходит к нему, пытаясь скрыть нервозность за нейтральным выражением лица. Но похоже, его усилия тщетны. Шэнь Цинцю выгибает бровь, а затем отворачивается, чтобы не встречаться с ним глазами. — Только посмотри на себя. Будь ты собакой, то сейчас вилял бы хвостом. Хотя его слова всё ещё пропитаны желчью, они не такие жестокие, как в первый день. Лю Цингэ не до конца понимает, что это значит, поэтому он обходит Шэнь Цинцю, чтобы найти его взгляд. — Шисюн Шэнь, о том, что случилось… Кончик веера прижатый к губам, заставляет Лю Цингэ проглотить следующие слова. — Никто никого не ненавидит, в этом сомнений нет. Но прежде чем шиди сделает поспешные выводы, позволь напомнить, что заклятие не видит различий между разными формами привязанности. А мы — боевые братья. Лю Цингэ слушал достаточно, он обхватывает запястье Шэнь Цинцю, и принуждает его отвести веер. — Этот шиди в состоянии понять свои чувства. Не нужно уточнять, о каких чувствах идет речь. Они оба знают. Слабый румянец вспыхивает на щеках Шэнь Цинцю, прежде чем он сердито хмурится. — Ты не настоящий Лю Цингэ. Испытываемые тобой чувства исчезнут через несколько дней. — Я думаю, эти чувства не новы. — Лю Цингэ, раньше ты меня презирал. — Может быть, я не понимал своих чувств и поэтому досаждал шисюну. Шэнь Цинцю вздыхает и высвобождает руку. — Бессмысленно спорить, время докажет мою правоту. Теперь, когда задание выполнено, давай возвращаться, хватит пререкаться, как два дурака. Лю Цингэ неохотно соглашается. Его воинственное сердце отвергает малодушие бегства. Он предпочел бы не обрывать разговор, а взглянуть правде в лицо, какой бы она ни была. Цингэ следует за Шэнь Цинцю, когда тот прощается с благодарными жителями. Здесь, в кругу простых деревенских он выглядит куда более расслабленным, чем в ордене среди боевых братьев и сестёр. Это приводит к мысли, что с ними Шэнь Цинцю неуютно. И Лю Цингэ может представить почему, стоит только вспомнить, как часто Шэнь Цинцю понимают превратно и с какой лёгкостью порождают о нём опасные слухи. Когда они покидают пределы деревни, Лю Цингэ собирается уже вытащить меч, но вздрагивает от скользящего касания пальцев на тыльной стороне своей руки. — Тебе следует отдохнуть, шиди, — напоминает ему Шэнь Цинцю с неприятной интонацией, которая совсем не сочетается с тем, как бережно он держит его за руку. — Если другие узнают, что я не присмотрел за тобой во время полета, меня обвинят в том, что я подверг твою жизнь опасности. Через несколько дней ты сам меня этим осудишь. Так что не возмущайся и подойди ко мне. Взбираясь на меч Шэнь Цинцю, Лю Цингэ не возмущается, хотя и следовало бы: никаких обвинений через несколько дней не будет. Давать много объяснений, не в духе Шэнь Цинцю. Увлекшись, Лю Цингэ наблюдает за своим боевым братом, который упрямо не замечает его, пока они летят вместе. Вместо того, чтобы сразу направиться в орден, Шэнь Цинцю делает остановку в городе. — Я проголодался, — говорит он, хотя Лю Цингэ и не просит объяснений. — Ты ведь и блюд многих не помнишь, верно? Лю Цингэ пожимает плечами. У него стойкое ощущение, что в прошлой жизни это не слишком-то его заботило. Хотя он и способен к инедии, перспектива пообедать вместе с Шэнь Цинцю делает его счастливым. Лю Цингэ следует за ним по красочным улочкам, запруженным самыми разными людьми. Некоторые подходят к нему: дети в лохмотьях, торговцы, женщины с младенцами на руках, попрошайки, странные личности, желающие что-нибудь продать, или получить благосклонность бессмертного совершенствующегося. Видя, что он продолжает отвлекаться, Шэнь Цинцю, стиснув зубы, хватает его за руку, чтобы притянуть под свою защиту. — Будь осторожен, шиди, — ворчит он. — Никому не доверяй. Мир опасен, под человеческим обличьем скрываются демоны, а люди подчас страшнее любых тварей. Не отходи от меня. Забота Шэнь Цинцю неожиданна и приятна. Лю Цингэ охотно идет рядом, пока его ведут в роскошный ресторан. Под предлогом того, что Лю Цингэ никогда не страдал чувством вкуса, и не помнит названий половины блюд, Шэнь Цинцю делает заказ на двоих и инструктирует своего шиди в ходе обеда. Всё просто изумительно, и Лю Цингэ вкушает этот момент со скользящей по губам улыбкой. В какой-то момент Шэнь Цинцю хлопает его веером по лбу. — Перестань улыбаться. Это выражение тебе чуждо. Выглядит дико до жути. — Я счастлив. Почему бы мне не улыбаться? — Не знаю. Трудно понять, что творится в пустой голове. После обеда Лю Цингэ просит Цинцю показать ему еще немного мира вокруг. Его не интересует этот город, но он знает, что по возвращении в орден, им придется расстаться. А Лю Цингэ чрезвычайно важно пережить все эти совместные моменты, прежде чем к нему вернется память. Время играет против него, и он всё больше нервничает. Хотя Шэнь Цинцю и награждает его подозрительным взглядом, он всё же соглашается и ведёт его в ближайшие храмы, рассказывает о птицах и деревьях, а также о значении названий, украшающих фасады некоторых зданий. Проходя через рынок, Шэнь Цинцю покупает ему разных фруктов на пробу, и Лю Цингэ съедает их все, хотя и не голоден. Его потребность иного толка и не имеет ничего общего с пищей, что-то зарождается внутри его естества, что-то, значение чего он еще не понимает. — Попробуй танхулу, моё любимое. — говорит Шэнь Цинцю, не замечая, что среди огромного количества пустой информации, упустил личную деталь. — Слишком сладко, — после первого же укуса морщит нос Лю Цингэ. Шэнь Цинцю поджимает губы, обиженный в лучших чувствах. — Как будто дикарь в состоянии оценить… — ворчит он, продолжая бормотать чепуху, не имеющую ничего общего с реальностью. — Как хочешь, мне же лучше. Шэнь Цинцю выхватывает у него танхулу, и Лю Цингэ напрягается всем телом, видя, как губы шисюна касаются сладости в том самом месте, где ещё недавно были губы самого Лю Цингэ. Это непрямой поцелуй, думает часть его сознания. Когда они возобновляют прогулку, Лю Цингэ с трудом удается вернуть здравомыслие. — Темнеет, — недовольно замечает Шэнь Цинцю, глядя в небо. Он как будто сердит на солнце и луну за то, что они не согласовали с ним свой ход. — Я устал, вернемся завтра. И так они вдвоем оказываются в гостинице. Делят один на двоих ужин, который не менее прекрасен, чем обед, но причина тому не еда, а то, что они вместе. То, что Шэнь Цинцю улыбается, пробуя особенно аппетитный кусочек, закрывает глаза и, наслаждаясь вкусом, издает звук похожий на мурлыканье. По стечению обстоятельств в гостинице недостаточно свободных мест, и им приходится обосноваться в общем номере. Не велика проблема, но зацепив взглядом Шэнь Цинцю, Лю Цингэ замечает, что тот напряжен, и замешательство шисюна граничит с испугом. Лю Цингэ не понимает почему и проклинает свое неведение, но также надеется, что через несколько дней получит ответы на свои вопросы. — Спи на кровати, этот мастер будет медитировать. — В этом нет нужды, мы… — Ты не вполне здоров, ошибкой послужила моя непредусмотрительность, к тому же, из нас двоих, моё положение выше, — Шэнь Цинцю почти шипит, указывая веером на кровать. — Ложись. И не думай спорить. — Мы можем поделиться… — Нет, не можем. Лю Цингэ делает глубокий вдох, прежде чем бросить последний козырь. — Ты утверждаешь, что не испытываешь ко мне чувств, а мои — фальшивка. Раз так, ничего не мешает нам спать в одной кровати, как добрым братьям. Если уж чувства не замешаны, то чем совместный сон хуже совместного обеда? Может быть, Лю Цингэ просто везет, а может Шэнь Цинцю подводит характер, но он выпрямляется и решительно тащит Цингэ к кровати. — Видишь? Никаких чувств, — яростно бросает он, снимая верхние одежды, и ложась рядом с Лю Цингэ. — Но если ночью ты попытаешься сделать что-нибудь странное, я отрежу тебе руку. — Ты всегда можешь мне доверять. — Перестань давать обещания, Лю Цингэ. Я их ненавижу. Шэнь Цинцю не говорит об этом прямо, но, очевидно, подразумевает: он боится, что через несколько дней Лю Цингэ забудет все свои слова и снова станет тем же человеком, который презирал его. Однако, Лю Цингэ сомневается что его теперешние чувства так уж мимолетны.