***
Я уверен, что всё пошло наперекосяк после одного диалога. Да, поначалу всё было неплохо. Я стал стажёром на службе у главного королевского учёного — у своего старшего брата. У меня получилось. Я добился его внимания, узнал, что с ним всё в порядке, и понял, чем и как он живёт. Он рассказал мне, над чем сейчас работает. Я рассказал ему, как поживает Папирус. Он сделал вид, что послушал, но в итоге вновь перевёл тему на свои исследования. Я понимаю. Ему всё равно. И работа важнее. Я это понял давным-давно, поэтому сейчас наблюдать это в очередной раз, пусть и спустя несколько лет разлуки, было не так болезненно, как осознавать впервые. Я принял. Влился в поток его объяснений, вник в суть его последнего исследования и попросил материалы по предыдущим, чтобы понять, над чем он в принципе изначально работал. Я помогал ему в экспериментах, вёл и носил документацию, слушал его рассуждения и подкидывал идеи. Начальник он хороший. Всегда готов подумать над критикой, не требует невозможного и поощряет инициативу. А вот брат из него не очень. И ладно. Я принял. Пусть не могу узнать его как брата, но хоть как с начальством и старшим коллегой буду общаться… Через три месяца меня устроили на полную ставку. От его предложения о повышении я отказался наотрез, не желая окончательно бросать Папируса. Нет уж. Ему хватило пропажи всех членов семьи помимо меня. Если ещё и я исчезну… Нет. Я должен заботиться о нём. И Вингдингс должен был. В целом, жизнь налаживалась. На хорошие деньги с моего и братского жалованья я смог позволить снимать нам с Папирусом дом в Снежнеграде. Да, возвращаться домой теперь было немного дольше, но зато Папс был доволен. Он давно хотел жить рядом с лесом. А до школы он всегда непонятным образом добирался в два счёта. Никогда не переставал поражаться его умению бегать со скоростью легкоатлета. А ему ведь сейчас всего двенадцать: он уже может пробежать всё Подземелье за один час или около того — сам мне хвастался. Да и в самой школе его физкультурные успехи хорошо оценивают учителя. И хотя с оценками по точным наукам у него не очень всё здорово — классная руководительница на собрании говорила, что нестандартная логика не даёт ему разглядеть некоторые очевидности, — его там любят. Одноклассники изредка подшучивают над чудаковатостью, но в целом не третируют и даже иногда общаются. Может, если бы у меня было больше времени, то я бы даже поговорил с ним насчёт математики и школьных друзей… – Санс! Отнёс документы доктору Альфис? – Да, а чт… – Я обнаружил кое-что очень занимательное! Слушай… Тридцать минут он пытался на пальцах мне объяснить какую-то новую открытую им закономерность. Я едва сдерживал зевоту… – …Ди, стой-стой-стой, подожди, пожалуйста, ты от меня так и костей не оставишь… Его скептичное выражение лица чуть не заставило меня стукнуть себя по зубам: я вечно забывал, где нахожусь, а его увлечённость и внешность постоянно ассоциировались у меня с Папирусом. А рядом с Папирусом я позволял себе не в меру глупо и много шутить. – То есть… К чему ты это всё? Ты можешь просто сказать мне, что ты там нашёл, зачем так много предисловий? Я не тупой, не надо мне всё размусоливать. Его лёгкий ступор привёл меня к пониманию, что он всё это время считал меня именно что тупым. – Ди, если бы я был неотёсанным болваном, я бы сейчас тут не сидел. Смекаешь? Он взглянул как-то… По-другому. У меня аж душа на мгновение перестала биться. Никогда не видел у него такого взгляда. Глубокого и… Осознанного. – Хорошо. Я понял тебя. Я едва ли не уронил челюсть. Что он только что сказал?! – Хор…рошо-о… – неловко протянул я, с трудом скрывая удивление. – Так что там с античастицами? Он нахмурился и отвёл глаза. А потом опять посмотрел на меня. И опять по-новому: с едва уловимым вызовом. – Я переформулирую. – Весь внимание, – свободно махнул я рукой.***
Что-то изменилось. Дингс начал по-другому общаться. Причём только со мной. Когда к нам забегала Альфис, когда изредка заходил проведать Король Азгор, когда приходили с проверкой — он оставался всё таким же холодным и вежливым. Но теперь, стоило мне где-то что-то начать делать не так — он не отодвигал меня в сторону, всё переделывая, а сквозь скептицизм и раздражение терпеливо показывал, где и как надо. Много чем-то делился, теперь вместо излишне подробных объяснений намекая на ответ и давая мне произнести его самому. Будто… Учил меня. Это отчего-то бесило. Вымораживало. И одновременно грело душу. В последнее время я в абсолютном раздрае. Я благодарен ему, что он уделяет столько времени моей работе, моим идеям и пониманию происходящего в этой лаборатории, но меня прямо так и распирает от единственного вопроса, что мучал меня всю мою жизнь и за последний месяц начал мучить сильнее всех остальных. «Почему?» Какого чёрта он так внимателен только сейчас? Потому, что я смог его впечатлить? Впервые за столько лет промывания мне мозгов всей этой научной мишурой? Это неправильно. Я не хочу. Мне не до этого. Я не хочу перенимать это дело. Когда я прощаюсь и ухожу в конце рабочего дня, то он всегда в первые полсекунды выглядит удивлённым. И лишь потом вспоминает, что я работаю здесь не двадцать четыре на семь. Не знаю, помнит ли он ещё о существовании Папса. Он уже не раз предлагал мне задержаться за дополнительные начисления в зарплату, и я вижу, как ожесточаются черты его лица, когда он слышит отказ. Я его раздражаю тем, что не увлечён нашей работой так же, как он. Но я не собираюсь в него превращаться. Однажды я не выдержал. И стыжусь этого. – Может, хоть сегодня мне поможешь вечером? – с обречённой надеждой в безэмоциональном тоне проронил Ди, не отвлекаясь от своего занятия. – Ты знаешь, что я готов платить больше за твои навыки и время. Был трудный день. Пара наших экспериментов по моей неосторожности чуть не окончились травмами, Папирус с утра закатил истерику по поводу того, что работа отнимает у меня слишком много времени, а вся ночь перед этим прошла в холодном поту от непонятных кошмаров с примесью дежавю в них. А меня так достала эта его навязчивая идея использовать меня в качестве сосуда для завещания знаний, что я не смог удержаться и взорвался в токсичной язвительности: – Дингс, заткнись! Я уже говорил, что должен быть дома каждый вечер. В отличие от некоторых, у меня есть младший брат… И только осознав сказанное, я сам умолк, стыдливо прикрывая глаза. – Прости. – Ничего. Больше не буду спрашивать. Сам останешься, когда посчитаешь нужным. Его равнодушный тон пережал мои голос и дыхание. Ему всё равно? Даже сейчас? Мои слова должны были стать до омерзения, до презрения оскорбительными, а ему хоть бы хны?! Я растерянно поднял голову и постарался заглянуть в его глазницы, прочитать, что он чувствует. Но увидел лишь неловкость и холод. Как будто это он задел меня, а не я только что обозвал его незнакомцем для нашей семьи. И в этот раз осознавать это было так же больно, как в первый. Он уже и сам не считает нас семьёй. Я собрался заранее и вышел из лаборатории в тот момент, как стрелка часов достигла шести. Не попрощался. Сейчас я точно знал, что ни одному из нас это не нужно.