Reach out

(Sunday Driver — True Widow) Открытую площадку «Blaue Lichtung»грело закатное солнце. Невероятно, но в этот раз погода решила порадовать жителей Тальдеру. Ладвиг выступал здесь не в первый раз — его как почетного музыканта альтернативного жанра часто приглашали на закрытые мероприятия вроде этого. Стоя за кулисами, он теребил рукава костюма и думал о той женщине, что встретил в борделе Фрау Левай несколько дней назад. Кажется, её звали Мэри? Или не Мэри. Он не помнил её имени, но помнил глаза: тёмные, таинственные, горящие ярким пламенем жажды к жизни. Сам он давно забыл, что это такое. В голове яркими вспышками всплывали детали, словно бы он в тот вечер был сухим — помнил её нежные прикосновения, смех; помнил, как она откидывала назад волосы и поправляла лямки костюма. — Джо? Клавишник развернулся на голос приятеля, с улыбкой протягивая ему самокрутку. — Держи. Последняя. Пыльцу доставят завтра. Ладвиг кивнул, медленно затягиваясь. Джозеф похлопал его по плечу, уходя. В глазах помутнело. Саксофон заблестел в руках непривычно ярко. Ладвиг оперся о дверной косяк и медленно осел на пол. Её глаза не давали ему покоя. Откуда в ней столько жизни?.. *** — Не думаю, что он барыжит, — сказала Миль, усаживаясь на парапет рядом с Лиамом. Роб стоял напротив и нервно крутил в пальцах сигару. — Я тоже. Но он бы дал нам наводку. У кого они скупают порошок? Вряд-ли напрямую у Тода. — Ну почему… Если они в хороших отношениях… Лиам усмехнулся. — Разумеется. Он присылает им посылки пыльцы с коробками конфет и букетами красных роз. Леди прыснула. — Не исключено. Уверена, у Тода нет гендерных предпочтений, да и Ладвиг пришёлся бы по вкусу кому угодно. Роб улыбнулся уголками губ, молча следя за ходом мыслей напарников. — Вот, что я тебе скажу, — обратилась к нему Эмилия, — Перехвати его и задай пару вопросов. Он артист, который курит пыльцу — очевидно, что он может путаться с госпожами или господами брахманами. — Шантаж уместен? — Шантаж уместен, — улыбнулась она в ответ. — Дамы и господа, леди и джентельмены… — раздался вкрадчивый мягкий голос организатора, — Мы рады приветствовать на нашей сцене господина Ладвига Сильвестра и его команду с джазовым авангардным альбомом «Unerforschtes»! Аплодисменты! — Сворачиваемся, дамы и господа — джаза не будет, — усмехнулся Роб, удаляясь к сцене. *** Холодные пальцы Лиама коснулись руки Миль. Девушка ответила на ласку, сжав его пальцы в горячих мягких ладонях. — Ты чем-то обеспокоен… — Да. — тихо отозвался юноша. — Мне не нравится, что с нами творится. Эти приходы… Я боюсь, что рано или поздно и до меня дойдёт очередь. — Боюсь, что так оно и будет, — ответила Миль, опуская голову на плечо Лиама. — Не волнуйся, я буду рядом, когда это случится. — Я не хочу причинить тебе вреда… Тебе и Жози… — он грустно улыбнулся, заглядывая леди в глаза. — Она рассказала мне, что вчера столкнулась с тобой в самый разгар действия пыльцы, но ты её и пальцем не тронула. Спасибо… — Ну как я могла? После всего, что ей пришлось пережить… Он устало кивнул. — Тебе пришлось пережить все тоже самое, Милли… — Нет. Это совершенно разные вещи. — Почему? Миль мягко беззлобно усмехнулась: то ли его наивному вопросу, то ли своей собственной растерянности. — Я тебе этого не объясню… Просто это другое. — У тебя фантастически красивые глаза, Милли, — вдруг совершенно неожиданно сказал он, придвигаясь ближе. — В них плещется спокойствие и тепло. Не хочу думать об этих жутких вещах, когда смотрю в них… В золотом свечении закатного солнца глаза Эмилии казались янтарными. Они горели осенним пожаром, каким горело сердце Лиама, когда он в них смотрел. — И я… — прошептала девушка, касаясь подушечками пальцев его щеки. Они замерли на границе снов и реальности. Сердца бились тихо, сбивчивое дыхание опаляло кожу. Большего не хотелось. Казалось, здесь и сейчас к их ногам обрушился целый мир. Они словно замерли на самой высшей точке счастья…. Вот только Эмилия слишком хорошо знала, что после каждого такого взлёта неминуемо болезненное падение. Но сейчас об этом думать не хотелось. Рядом с Лиамом вообще не хотелось думать. Хотелось только ощущать, как до отвращения знакомое чувство разливается тёплом по венам, когда он рядом; чувствовать его оголенными нервами матёрой души, подушечками пальцев, краешками сердца. Она горела, как роза под беспощадным августовским солнцем, рассыпаясь в пепел. И была рада сгореть в этом пламени, даже заживо…но не хотела сжигать его. Маленький милый юный мальчик, который ещё не успел попробовать жизнь на вкус. Она не хотела его губить… Только он сам безумно рвался к пламени, невзирая на боль, которую приносили прикосновения его языков. Сладостная боль обуяла души, затягивая их в огонь все сильнее. А они и шли… (Jakyl— True Widow) Солнечная погода внезапно сменилась проливным дождём. Тучи сгущались, тени деревьев вытягивались, словно сама смерть тянула их вниз в своё подземное царство. Сердце Эмилии билось медленно. Она стояла одна на бельэтаже летней сцены, ожидая выхода Ладвига Сильвестра. Сценический свет отдавал синевой. Медленно расползался голубоватый дым, который выглядел, как часть выступления. Или нет? Выход Ладвига задерживался. На сцене уже показались клавишник и ударник. Они помахали залу и встали за инструменты. Все словно шло не по плану, но никто не подавал виду, продолжая играть в эту странную игру. Внезапно за кулисами раздался грохот, затем на сцену, словно бы от удара вылетел Ладвиг. Вылетел и упал на гладкие доски, поражённый кулаком детектива. Роб успокаивающе поднял руку вверх, взял у клавишника микрофон и продекламировал: — Уважаемые дамы и господа, концерт отменяется. Все свободны. Благодарим за внимание. На плечо Миль легла рука Берта. — Вот это шоу. Леди улыбнулась, придвигаясь ближе. — Да уж, Селена не обрадуется такой антирекламе. — Ну это не главное. Главное— Роб поймал преступника. — А куда делся Лиам? — Не знаю. Почему ты так обеспокоена? Эмилия зябко поёжилась и взглянула на Берта с обидой. — Ты смеёшься надо мной? А если он сейчас где-то валяется обкуренный пыльцой? Или не валяется, а того хуже… — Твоя паранойя необоснована. — Да иди ты к черту! — Ладно-ладно, все! — он поднял руки вверх в знак капитуляции. — Мы идём искать Лиама. Как прикажешь, госпожа Либерти. — Так-то. (Tomorrow Never Dies — David Arnold, Uwe Kröger) Танцующей походкой Лиам шёл по коридору с бутылкой виски под мышкой и со скальпелем Берта в руке. Картины, ужасные картины украшали стены особняка. Они были навешаны излишне гротескно, нарисованы совершенно безвкусным образом, так что от них рябило в глазах. Кто посмел повестить в его доме такой шлак? Скальпель с треском вонзился в полотно, разрывая его на части. Лиам победно вскрикнул и прислонился вплотную к картине, щупая пальцами отрывки холста. Он быстро неровно дышал, прислоняясь лицом к изорванному полотну, пытаясь разглядеть за ним что-то особенное. Юноша порывисто отошёл, схватился за следующую картину и, ударив ее об колено, разломил пополам и довольно расхохотался, съезжая по перилам лестницы. Отхлебнув из бутылки, Лиам подошел к серии портретов. Скальпель, сверкая лезвием, вращался в его пальцах. С портрета смотрела странная женщина…. Она ему совсем не нравилась. На ней было чопорное чёрное платье, какая-то глупая скрипка в руках…. Он снял картину со стены, всмотрелся в лицо женщины. Она казалась ему знакомой, но он никак не мог понять, кто это. Этот портрет был отброшен в сторону. Лиам быстро потерял интерес. Он взялся за другой — на нем была изображена семья: двое счастливых детей и родители. Портрет полетел в угол к предыдущему. На следующем была изображена обнаженная женщина, нарисованная яркими цветами в стиле авангард. Похоже, владельцу этого дома особенно нравились такие рисуночки — подобных изображений была целая серия. Лиам медленно рассматривал каждую, ходя от одной к другой. Рассматривая все то, что владелец этого дома считал искусством — кажется, правда считал, ведь зачем-то развесил по стенам такую безвкусицу — Лиам думал, что, будь его воля, он создал бы гораздо лучше. На него как снизошло озарение. У него свое виденье, он сделает лучше. Он может, все в его силах. Внезапный порыв вдохновения возобладал над ним. Взглянув на картины, что он сбросил на пол, юноша задумался. Взгляд, бегающий по полу, зацепился за изображение женщины со скрипкой. Лиам словно прозрел. Не то. Все было на картине не то. Этому лицу совсем не шел такой закрытый воротник. Дурацкая скрипка казалась в её руках такой неправильной. Ненатуральной, фальшивой. Эта женщина не предназначена для игры на ней. Она предназначена для чего-то другого. Если бы Лиам встретился с натурщицей, он сказал бы ей… Открыл бы глаза, в чем ее истинное призвание. Он бы ее исправил. Не картину — человека. Семья… Зачем все они вместе? Им всем гораздо лучше порознь. Четыре по-отдельности куда лучше четверых вместе. Лиам бы помог и им. И, наконец, самая яркая картина. В ней Лиам тоже видел изъян. Эта женщина ярка внутри, она не должна выглядеть так, словно на ее теле рисовал эпилептик. Слишком ярко. Не тот цвет. Лиам бы выбрал другой. Темнее, насыщеннее. Встреть он людей с картин, он изменил бы… Изменил бы их самих. Да, самих людей, какая хорошая идея! Почему юноша не додумался до этого раньше? Зачем творить искусство на полотнах, когда можно творить искусство в душах! В разумах! Лиам хотел бы видеть в глазах людей свои шедевры. Юноша вцепился в скальпель, с улыбкой оглядывая разбросанные портреты. Он напомнит им, кто они такие. А люди склонны вспоминать самое важное только под страхом смерти. (Love Is a Bitch — Two Feet) Ночь. Мягкая, дождливая. Тёплый камин, сосновым запахом которого была овеяна гостиная. Миль, мокрая до нитки, устало опустилась в кресло, задумчиво крутя в пальцах бокал виски. Виски в сочетании с огнём одурманивал и расслаблял. Девушка откинула голову на кресло и медленно вздохнула. — В камин нужно подбросить дров, моя милая Эмилия. По телу Миль разлилось тепло от того, как он ее назвал. Она, не долго думая, встала с кресла, приблизилась к камину и нагнулась за сосновыми брёвнышками, что лежали сбоку от камина. Леди ловко выпрямилась и бросила бревнышко в огонь. Мужская властная рука грубо обвила ее талию, вторая же удерживала, приставив нож к горлу. Знакомые до боли прикосновения обожгли нежную кожу Миль через влажную ткань платья. Она выгнула спину от удовольствия. Шёпот Лиама раздался над самым ее ушком: — Придётся раскрыть все секреты, милая Эмилия. Иначе тебя настигнет расправа… Миль рвано вздохнула, ближе прижимаясь к телу юноши. — Делай что хочешь, только не останавливайся… — безвольно прошептала она. Лиам замер в оцепенении. — Ты сошла с ума? — грубо прошептал он, прижимая нож ближе к её шее. Руки девушки медленно опускались вдоль бёдер юноши. — Да, кажется, — тихо усмехнулась Миль, отчаянно ища воздуха, которого, казалось, не стало с появлением Лиама. Такого Лиама. Его рука поползла выше, цепляясь тонкими пальцами за вырез платья. Миль выгнулась ещё сильнее, вжимаясь бёдрами в его пах. Лиам выронил нож… — Что же ты творишь, моя маленькая Миль… — хриплым голосом выдавил он, коварно ухмыляясь. — Люблю тебя, сумасшедший… Он резко наклонил ее, так, что Миль уперлась руками в стену. Руки Лиама блуждали по влажной ткани ее платья, наслаждаясь изгибами тела. С громким треском платье разорвалось по швам и рухнуло на пол. Миль вздрогнула от холода, внезапно овеявшего её. Горячие ладони Лиама грубо, но в то же время с трепетом и нежностью сжали её грудь. С губ сорвался протяжный стон. Одно резкое движение, затем ещё. Нагло. Грубо. Бесцеремонно. Гостиную наполнили звуки разбушевавшийся страсти. Яростной, горячей. Танец огня на влажных брёвнах. Танец пламени на мокрых телах. Опера из стонов. Миль задрожала и обмякла во властных руках юноши. — Лиам…. Роб застыл в дверях, осознавая, наблюдателем какой личной сцены он стал. Но черт, Лиам? Этот нежный мальчик? Лиам обернулся. В его глазах блеснул нездоровый огонёк. — Ты следующий, Роб. Готовься. «Теперь и он под пыльцой» — пронеслось в голове Роба. «Нужно найти веревку, а потом уже заманить к себе в спальню» Детектив сдержано кивнул, скорее, своим мыслям, и удалился. Миль развернулась. Первый раз за этот вечер они смотрели друг другу в глаза. Он ещё раз жадно оглядел ее тело. Она заботливо тыльной стороной руки вытерла капельки пота с его лба. Их губы соприкоснулись. Все так же жарко и страстно. Лиам разорвал поцелуй и поднял нож с пола. — Как-нибудь повторим, моя милая Эмилия? Он выглядел абсолютным психом. Опасным. А оттого невероятно привлекательным. Миль рвано вздохнула и вновь взглянула ему в глаза. — Обязательно, мой милый Лиам. Он вежливо ей поклонился и удалился за дверь. Девушка опустилась в кресло и потянулась за бокалом. — Лиам… Чертёнок… Придётся идти наверх голой. Эмилия усмехнулась своим словам и сделала глоток. Вечер, определенно, удался на славу. (A Thousand Conclusions — Jacob Karlzon 3) Петля за петлей веревка ложилась вокруг Лиама. Его тело дрожало в конвульсиях, сил сопротивляться совсем не было. Властные руки Роба крепко прижимали его к спинке стула, пока Миль вязала узлы. Все было как-то скомкано, смазано, непонятно. Юноша чувствовал себя потерянным. Тёплая родная ладонь легла на его плечо, поглаживая, словно желая успокоить и облегчить страдания. — Ты побудешь с ним? Я принесу ещё пару ремней, чтобы зафиксировать как следует. — Да, конечно, — тихо ответила Миль, опускаясь на колени Лиама. Она обвила руками его голову, прижала к груди. От Миль приятно пахло прохладными духами с нотками лотоса и миндаля. Леди нежно гладила его по пепельным волосам, путаясь пальцами в мягких прядях. Ей хотелось его пожалеть. Приласкать, успокоить. Он дрожал, опаляя шею Миль прохладным дыханием. — Мальчик мой, все закончилось, — шептала она. — Я здесь, с тобой. Тише. Горячие губы коснулись холодного виска. В её тёплых руках Лиам начал дышать ровнее. Казалось, все и правда закончилось. Лиам выдохнул, обмякнув в объятиях Миль. Леди показалось, он заснул. Воспользовавшись этим, она вышла в коридор, чтобы найти Роба. *** — Вот ты где! Роб коснулся её запястья, чуть сжав. — Не мог найти подходящие ремни, наверное, все у Берта. Они медленно приближались к комнате Миль, где спал связанный Лиам. Леди тихо открыла дверь, пропуская Роба вперёд. Войдя, мужчина встал как вкопанный. — Где? — О чем ты? — непонимающе шепнула Миль, заглядывая внутрь. Сердце рухнуло в пятки. Стул был пустой. Растерзанные веревки валялись вокруг, лениво растянувшись по паркету. — Черт…. — прошептала девушка, сжимая дверную ручку. — Нужно звать Берта и идти искать его вместе. Он может быть где угодно. (Lost — The Cranberries) Из-за двери доносились неразборчивые звуки. Миль подошла вплотную, заглядывая в щель. — Как тебе, сестрица? — отчаянно шептал Лиам. — Ах, Лиам, ещё…. Неестественная поза….неестественные слова…. Ноги резко подкосились. — Нет, — прошептала Миль, едва ли не раскрыв тайных наблюдателей. В голове резко пронеслась тысяча мыслей. Сердце бешено заколотилось. Хотелось ворваться к ним, разнять, накричать…. Мягкая ладонь Берта накрыла её рот, сдерживая истошный крик. Согнувшись пополам от подступившего к горлу отчаяния, леди кричала, желая проснуться от этого кошмарного сна…. Берт одной рукой подхватил девушку, унося дальше от двери. Уже было все равно. Уже все не имело никакого смысла. Слёзы струились по щекам, словно в глазах прорвало трубы. Неужели снова?…. Она отказывалась верить. Это фальшь, ложь. Иллюзия. Её хотят обмануть. Этого не может быть. Их слова, взгляды, движения были совсем не такие, как если бы накуренный Лиам полез к Жозефине с ножом… Все выглядело, словно на чертовых шелковые простынях брат с сестрой сгорали в огне скрываемых ими чувств…. Совсем не семейных. Миль знала, что в пыльце все понарошку. А в ту секунду все выглядело как никогда по-настоящему…. Мягкие ладони мужчины отпустили девушку на холодный кафельный пол открытой террасы. Она медленно сползла по стене, сжимаясь в маленький комок. Затем резко встала, подбежала к балюстраде и вскочила на тонкую перекладину, балансируя на грани жизни и смерти. — Стой! Дурочка, остановись! — отчаянно прокричал Берт, едва протянув к ней руки. В ответ она истерически рассмеялась. — А какая разница? Какая разница, Берт, что я есть, что меня нет? Заливистый смех сливался со всхлипами. — Да никто и бровью не поведёт! Всем все равно! Танец босых ног на деревянной доске, танец на ладонях смерти, чтобы тут же упасть к ней в объятия. — Эмилия! — Что «Эмилия»? Даже тебе все равно! Скажи что тебе плевать, скажи это, давай! Её лёгкие свободные движения не сочетались с надрывным голосом. Вся она была такая: с виду легкая, но внутри истерзанная на кусочки. — Эмиль…. Миль замерла. Неужели он……запомнил? Пальцы мелко дрожали. — Я устала быть сильной, Берт. Женщина может быть слабой только рядом с сильным мужчиной, которому она может доверять. А мне доверять некому. — Доверяй себе. — Я устала держаться только на себе! Доска дрогнула, Миль резко качнулась, едва не упав. — Эмиль, пожалуйста, слезай! Я знаю одного человека, который точно бы тебе этого никогда не простил! Глаза Берта наполнились слезами. Он никак не мог отделаться от мысли, что видит в девушке самого себя. И ему ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она прыгнула…. Просто потому что….так нужно. — Он бы простил…. — умоляюще прошептала леди, замерев в шаге от смерти. — Нет. Он бы не простил. Он бы не простил себе, что не смог уберечь не только себя, но и тебя. Миль тихо вздрогнула. — Я больше не справлюсь сама….Мне очень нужно….чтобы кто-то был рядом…. Мужчина медленно приблизился, все ещё протягивая ей руки. — Я помогу. Она склонила голову и в страхе зажмурилась. — Как бы мне хотелось тебе верить…. — Позволь себе верить себе, Эмиль. Я просто побуду рядом, пока ты сама справляешься со всем, потому что ты достаточно сильна для этого. Тебе не придётся разочаровываться, я обещаю. Я сам уйду, когда придёт время. Холодная женская рука соприкоснулась с тёплой мужской. Мягкий взгляд чёрных глаз вселял уверенность. Она и правда справится. Как и всегда до этого. Горячие ладони обхватили тонкую талию, снимая девушку с балюстрады. Держа её в своих руках, он на секунду замер, вглядываясь в бесконечно глубокие глаза. Миль стала его трофеем, маленьким ценным сокровищем, спасённым из лап коварного пирата. А она думала о его словах. «Позволь себе верить себе…» Неужели она и правда достаточно сильна, чтобы вывезти весь этот кошмар на себе? Очевидно, да. Кажется, Эмилия забыла, с какими ужасами ей пришлось столкнуться несколько лет назад. Время, однако, и правда лечит. Вот только хорошо ли это? И да и нет. С одной стороны, это позволяет боли утихнуть. С другой — увеличивает шансы снова допустить подобное… Очевидно одно — если мы пережили что-то одиножды, переживём это ещё раз, если придётся. А вот позволим ли кому-то помочь себе в этом — это вопрос, ответ на который можем дать только мы сами.