All the things you said...

— Знаешь, возможно так было бы лучше. — Артур лениво затянулся и медленно выдохнул сигаретный дым, театрально запрокинув голову. — Возможно действительно было бы лучше, если бы ничего из этого не было реальностью. — Джокер хмыкнул, безэмоционально уставившись в окно, на холодные серые тучи, совершенно игнорируя Эдварда. — Возможно, было бы лучше, если бы это была просто галлюцинация… такой вот своего рода затянувшийся бред воспаленного сознания… Он опустил глаза на дымящийся окурок в руке, рассматривая короткие поврежденные ногтевые пластины, обрамленные постоянными заусеницами и мелкими ранками. Покрутил бычок подушечками пальцев, погрубевших и постепенно теряющих чувствительность, оглядел поперечные шрамы на запястье и фалангах, мозоли на ладони и выглядывающий из-под бардового свитера продольный шрам. Артур отнял вторую руку от лица и очертил область лучезапястного сустава, чувствуя уже почти до конца зажившую полосу стертой кожи от фиксирующих ремней и горько усмехнулся. О времена. — Возможно, было бы лучше, если бы это был сон. Один такой дерьмовый сон. — Флек плавным, осторожным движением заправил выбивающиеся из прически пряди за уши, чтобы в глаза не лезли. Он постепенно начал терять слух из-за своих постоянных перфомансов. — И я просто проснусь однажды и… — Артур взял с подоконника кружку с принесенным Эдом травяным чаем и отпил немного, горячий напиток приятно обжег горло, все еще саднящее от недавно выкуренной сигареты. — Нет, нет… было бы лучше, если бы это просто не происходило. Вот и все. — Флек перевел пустой, безжизненный взгляд на порядком взвинченного и напуганного от такого монолога Эдварда. Он натянуто улыбнулся, вновь обращая взгляд на вечно затянутое тучами небо Готэма. — Забудь. Просто шутка. Артур почувствовал, как теплые руки обвились вокруг его тела, и охотно подался навстречу этому теплу. Улыбка постепенно стала чуть менее натянутой, и он закрыл глаза, уткнувшись носом в чужое плечо. — Извини, я… я просто очень устал… Эдвард сильнее сжал Артура в объятьях, в глубине души скреблось что-то очень темное и склизкое, заполняя каждую часть его «я» страхом, беспокойством и просто непередаваемым ощущением собственной никчемности. Он не знал как помочь. Ему было нечего сказать, казалось, что любой вариант сделает только хуже. Не было изобретено слов, чтобы он мог выразить именно то, что хотел. Потому он как мог пытался делать это без их помощи.