Три шага до смерти

      Лошади трусили по расплывающейся в хлябь дороге, почти не понукаемые наездниками. Талина как-то незаметно, не сговариваясь, пропустили вперед. За ним держалась Воронова, одной рукой прихватив поводья и положив другую на бедро, около эфеса шашки. Следом ехал Сергеенко, замыкали кавалькаду стрелки. Молчание прерывал только еле слышимый звук капель, бьющих звонко — по оружию, чуть тише — по кожанкам, и совсем глухо — по фуражкам и беретам. Лес встречал молчанием. Даже дятел не выстукивал свою неровную дробь. Аверин пристально оглядывал темные, влажные стволы деревьев, проглядывающие из густого подлеска. Травы под этой сенью почти не было, зато толстым слоем лежала хвоя. Она скрадывала звук конских шагов. И следы на ней разглядеть будет непросто даже в сырость, это Аверин уже предчувствовал и готовился кропотливо всматриваться в сдвинутые хвоинки. Если только не повезет найти отпечатки где-то в размокшей от дождей глине. Должны же эти елки когда-нибудь кончиться. Тем более, что их и так перемежают липы, рябины, клены… Только хвои все равно больше.       Кусты орешника и растущие по три-четыре из одного пня стволы ольхи обступали со всех сторон. Отряд двигался и не по дороге даже. Скорее, просто въехали в лес там, где деревья стояли пошире, а дальше — как выбрали лошади. Талин временами оглядывался, смотрел то на Воронову, то на остальных, часто озирался. То ли ориентиры высматривал, то ли опасался неизвестности. Аверин понимал его. Хотя он уже не первый год занимался чистками, все равно ждать внезапного нападения мерзкой твари оказывалось непростым занятием. Даже если царит день и врага можно будет увидеть. Только вот — точно ли этого хочется? Существа, порожденные войной и кровью, напитавшей землю вместо дождей на многие сезоны вперед, казались кошмарным ночным бредом безумца.       Аверин переключил внимание на Воронову. Она тоже посматривала по сторонам, но спокойно и без суеты. Шашка сдвинута под руку, посадка расслабленная. Лейтенант оказалась неплохим командиром. Не хуже других, с которыми доводилось ходить Аверину. Хотя подобная молчаливость и презрительная замкнутость прежде ему не встречалась. Но слова Сергеенко многое объяснили. И Аверин давно решил для себя, что будет беречь своего нового командира со всей преданностью и тщанием. Было в ней что-то… странное, почти на грани правильности, но внушающее уверенность в силах. Ее — и своих.       Под сплетшимися в плотный свод ветвями было еще сумрачнее, чем на открытом лугу. Но дождь почти перестал беспокоить. Талин нагибался с седла, всматриваясь в землю, на которой теперь то и дело попадались отпечатки больших лап с длинными пальцами и глубоко утопающими в земле когтями. Проводник качал головой, оглядывался на Воронову — и молча пускал лошадь дальше. Лицо его постепенно все больше белело. Следы не обсуждали. На такие насмотреться довелось всем, тут и следопытом быть не требовалось, чтобы понять — у волка, у медведя, у рыси отпечатки другие. Оставалось одно объяснение. В котором, впрочем, и так уже никто не сомневался.       Ехали по ощущениям часа два. Где-то за тучами солнце должно было двигаться к зениту. Теперь лес рос на склоне, постепенно идущем вверх, и Двужилов подсознательно ждал, что скоро должно посветлеть и посвежеть. Но не было ни того, ни другого. Воздух оставался тяжелым и сырым, даже когда между деревьями выглянули клочки серого неба. Потом за кустами показалась глыба белого камня, в которой, подъехав ближе, Евгений разглядел фигуру сидящей собаки с изящно повернутой шеей. Головы не было, постамент из земли едва виднелся, а сам камень покрывала паутина трещин да клочья мха. Через собачий бок шли три борозды, оставленные явно не резцом скульптора. — Мы в парке, — оглядев статую, в полголоса констатировал Талин. — Старый парк, разбитый вокруг усадьбы. — Где сам дом? Как к нему подъехать незаметно? Или лучше идти пешком? — натянув поводья, поинтересовалась лейтенант. — Мне… нужно еще осмотреться, — устремив взгляд между деревьями, проговорил Талин. Двужилову померещилось, что зубы его слегка постукивают. — Идем осматриваться, — хмыкнула Воронова и мягко соскользнула с седла. — Лошадей оставим тут.       Она зацепила поводья за ветку ближайшего клена. Этих деревьев тут росло видимо-невидимо, всех размеров, от мелкой поросли под ногами до гиганта, соревнующегося в высоте с суровыми елями. Если здесь и был парк, за пятнадцать лет после революции он успел прийти в полнейший упадок. Сделав несколько шагов, Двужилов почувствовал под ногой камень вместо пружинистой хвои. Еще через пару метров камень кончился. Они шли за Талиным ромбом, причем проводник все чаще останавливался, оглядывался, смотрел под ноги и особенно подолгу всматривался в следы, которых… стало больше.       Глубокие борозды от когтей пропахали кору двух развесистых лип, между которыми угадывались скамейка — еще торчало причудливое, похожее на расколотую раковину, основание. Обладатели когтей, похоже, без особых проблем взобрались на дерево. Двужилов спокойно и вдумчиво снял с плеча винтовку, заметив мимоходом, что Воронова задержалась возле одной из лип и коснулась ее ладонью. Тонкие губы дрогнули в усмешке. — Они карабкаются наверх, — голос лейтенанта звучал ровно и негромко. И не различишь волнения или страха. Хотя им тут быть уже полагалось совершенно точно. — Ишь какие приспособленные. — Я и раньше видел, как они за ветки цеплялись и сверху нападали, — заметил Сергеенко. — Но не забирались по стволу, словно кошки, — покачала головой Воронова. — Смотреть в оба.       Смотрели и так. Ощущение грядущей опасности усиливалось с каждым шагом, сгущаясь вокруг тенями, настороженностью, тревогой. Веяло жутью от этого запущенного парка, от выглядывающих из травы и прошлогодней хвои остатков былой роскоши. Угнетала мысль о противнике еще более странном и неведомом, чем та нечисть, с которой они привыкли расправляться. — Далеко до дома? — повторила Воронова, в два шага настигая Талина, который замер над когтистым отпечатком у родника. Тот давно размыл выложенное камнем декоративное русло и тек теперь по собственному желанию, прихотливо и извилисто. А берега обратились в наплывы сырой глины. — Метров пятьсот, может, больше, — пробормотал Георгий, не поднимая глаз. Затем наклонился и пядью измерил отпечаток. — А поконкретнее? — он не заметил, как голос лейтенанта зазвенел металлом. А вот Аверин заметил — и подобрался, готовый… к чему угодно. — Нужно присмотреться, — Талин был слишком занят следом. Он не видел, как Воронова скользнула ладонью по эфесу шашки и чуть ли не с сожалением ее отпустила, не обнажив. — Нужно. Пошли, присмотримся. Чтобы понимать, в каких условиях потом придется давать бой.       Никто и не сомневался, что бою быть. Только хотелось надеяться, что не сейчас. Не сей момент. Что у них будет время оглядеться, оценить шансы и просчитать лучшие ходы. Для этого с ними тут и был специалист по местности… Но Аверин с каждой минутой все больше сомневался, а знает ли Георгий вообще эту самую местность. Сейчас его совершенно точно больше интересовал когтистый отпечаток пятипалой лапы, нежели то, каким путем добираться до усадьбы. И это Андрея напрягало. Плутать в заросшем одичавшем парке, не зная, куда конкретно двигаться — и ожидать, что когтистая смерть возникнет из-за любого дерева или спрыгнет на плечи… — Веди, — с нажимом проговорила Воронова. — Ну? Куда сейчас, направо или налево?       Талин неопределенно махнул рукой и только потом выпрямился, все еще будто не в силах оторваться от увиденного. Взгляд его казался нездешним и чуть ли не мечтательным. — Веди! — повторила Воронова и резко шагнула к нему вплотную. — Можешь? Или забыл дорогу?       Талин дернулся, зыркнул на ее и решительно шагнул в сторону, одновременно стараясь оказаться от нее подальше. — Идем!       Снова деревья с подранной корой. Поломанные ветки лежали на земле, смешиваясь с прошлогодней листвой. Здесь трава почти не росла. Следов на влажной почве становилось все больше. Аверин и Двужилов шагали уже с винтовками в руках, Сергеенко вытащил из кобуры наган. Воздух висел неподвижный, сырой, теплый, словно в парнике.       Или в оранжерее…       Между деревьями обозначился просвет, померещилось даже дыхание свежести. Воронова подняла руку, давая сигнал остановиться, и шагнула вперед, очень медленно и настороженно. Потом кивком подозвала остальных. Они стояли на довольно крутом склоне рукотворного оврага, по дну которого еле-еле тянулся ручеек. Через овраг изящной двойной аркой был перекинут неширокий мостик. Кирпич некогда, должно быть, сиял белизной, но теперь там, где его не покрыл зеленовато-бурый мох, виднелись потрескавшиеся серые бока. Балюстрада почти везде осыпалась крошевом, а где нет — выглядела изгрызенной временем и непогодой.       На другом склоне оврага они увидели дом. Его громада возвышалась на высоком берегу и прежде, должно быть, отлично смотрелась над речкой, но теперь деревья скрыли все своими спутанными кронами.       Дом казался почти целым, если не считать черных мертвых окон, скалящихся осколками стекла, да густо завившего стены плюща. Ни следа упырей не было видно. Но небольшой отряд буквально кожей ощущал таящуюся опасность. Сергеенко казалось, волосы на затылке под фуражкой шевелятся. Он испытывал подобное много раз — но привыкнуть к такому все равно невозможно. Да, пожалуй, и не стоит привыкать — напряжение давало собранность перед схваткой, давало резервы сосредоточиться. И в конечном итоге выжить.       Талин смотрел на мостик — и по выражению его глаз Аверин уже не сомневался, что мостик этот «эксперт по местности» видит впервые в жизни. — Сюда соваться рискованно, — пробормотал проводник. — Надо бы обойти… — Знаешь, где? — Аверин едва удержался от того, чтобы не схватить очкастого за воротник куртки. — Что ты вообще знаешь?! — Тихо, — внезапно прошипела Воронова. — За мной след в след.       Она пригнулась, обходя слишком низко вытянувшиеся ветки, и пошла по самому краю склона, едва не балансируя над оврагом. Шла уверенно, не останавливаясь и не высматривая ориентиры. Овраг стал быстро сглаживаться уже через несколько сотен шагов, завернув плавной дугой. И через него вилась выложенная крупным камнем дорожка. Опускаясь и поднимаясь, почти незаметно преодолевая неровности ландшафта. Воронова шла именно к этой дорожке, не отпуская эфеса шашки и не сводя глаз с дома. — Хороший обходной путь, товарищ лейтенант, — шепнул Двужилов, след в след ступая по камням, между которыми вовсю пробивался бурьян. — Как же я его не разглядел… — Его оттуда не видно, — подал голос Сергеенко. — Но решение удачное. Мостик слишком узкий, вылитая ловушка. Даже если сейчас на нем никто и не поджидает, в чем, кстати, я не поручусь. Коли что — не спрыгнешь. Да и состояние аварийное.       Теперь они смотрели на дом немного снизу, так что разрушения вовсе не бросались в глаза. Но взгляд пустых оконных глазниц заставлял крепче сжимать оружие. — Ни одной твари, — заметил Аверин. — Они напали бы даже днем, подойди мы слишком близко к гнезду, — задумчиво проговорил Сергеенко. — Хочешь сказать, мы слишком грозно выглядим, и они не смеют? — хмыкнул Двужилов. — Нас мало. Но они словно присматриваются и ждут. Странно. Слишком странно, — голос лейтенанта звучал тихо и отстраненно. — Твари лазают по деревьям. Заметно крупнее всех, кого мы раньше встречали. И наблюдают за нами, не бросаясь… Близко к дому не подходим. В этот раз надо любой ценой избежать схватки.       Талин шел третьим, продолжая крутить головой, выискивая что-то по сторонам, приглядываясь к земле. Воронова не оглядывалась, беззвучно ступая по камням и придерживая шашку на боку, чтоб не задеть ничего и не наделать шуму. Они взобрались на противоположный склон оврага, оказались вблизи колоннады, обводившей террасу. Между колоннами лежали груды листьев, изломанные деревянные скамейки, полусгнившие и черные. Все перечеркивали борозды от когтей. Человеческих следов не попалось на глаза ни единого. Ступить в тень колоннады бойцы не посмели. Воронова обходила здание по широкой дуге. Затем колонны сменила стена с высокими окнами.       На которых душистым летним вечером колыхались белые кисейные занавеси.       Стена тянулась и тянулась, подернутая трещинами и угнездившимся в них вьюнком. А потом завернула, и их взорам открылся парадный подъезд. Крылья флигелей охватывали площадку перед усадьбой, от которой тянулся каскад фонтанов. Двужилов пристально всмотрелся в вереницу чаш — расколотых, потемневших, высохших до капли. «Фонтан тогда потек кровью», — вспомнились слова товарища. Двужилов искренне не одобрял разнузданную жестокость. Кара должна быть неотвратима и сурова. Но справедлива, в этом Аверин прав.       Воронова стояла неподвижно и молча, обводя взглядом широкую лестницу, неизменные колонны, пьедесталы, на которых прежде стояли обратившиеся в осколки теперь статуи и вазы с цветами. Потом вздрогнула и резко обернулась к своим людям. — Довольно на сегодня. Уходим.       Откуда-то из глубин дома за ними в самом деле наблюдали, и от этого ощущения по спине ползли мурашки, против воли, вопреки опыту и всему виденному за годы службы. Аверин чувствовал это совершенно четко. И признавался себе, что сколько бы упырей они с Двужиловым на пару не прикончили, сколько бы гнезд не зачистили, страх неизвестности был и останется. Потом, когда начнется бой, когда твари полезут под огонь, когда засвистят серебряные пули и штык заскрежещет по костям — страх пройдет, уступив место сноровке, отработанным слаженным действиям и жажде убийства. Но сейчас, чувствуя таящуюся когтистую смерть в нескольких десятках метров от себя, Аверин понимал, что боится. Как и Двужилов. И Сергеенко. И этот странный Талин, хотя он, пожалуй, чуть меньше, потому что увлечен выискиванием и рассматриванием следов — благо в них недостатка не было. Наверняка боялась даже лейтенант, иначе почему так резко брошены слова «Уходим».       Они отступили к склону оврага, не поворачиваясь к дому спиной. Очень медленно и настороженно. Но ничто не нарушило картину безжизненного запустения. И до кромки деревьев отряд добрался тоже беспрепятственно.       Обратную дорогу разговаривали мало. Вернее, говорили в основном Воронова и Сергеенко — обсуждая, что понадобится для зачистки, с какой стороны лучше зайти, где ждать нападения. Двужилов и Аверин больше внимания уделяли присмотру за дорогой и зарослями вокруг. Но тишину не нарушал ни характерный скрип когтей, ни столь же узнаваемое ворчание. Упыри не всегда прятались идеально. Хотя выбирать момент для нападения умели мастерски, иногда словно улавливая состояние растерянности, а еще лучше — испуга своей жертвы.       Талин молчал до самой деревни, явно глубоко погруженный в свои мысли. Как будто его даже страх зацепил меньше, чем остальных бойцов. Как будто он думал о чем-то слишком важном — и далеком.       Увидеть между деревьями просвет оказалось довольно приятно. Солнце еще не село, даже туман рассеялся, дав разглядеть клочья синевы. Тень леса перестала угнетать — хотя, положа руку на сердце, деревня не могла дать даже иллюзию безопасности. Ни дощатый забор, ни ворота, запиравшиеся на длинную жердь. Ни дома — поселок, разоренный упырями, Аверин тоже видел. Вырванные из стен оконные рамы, двери, разбитые и повисшие на петлях. Если твари приходили — их могло остановить только серебро, но откуда ему взяться в доме бедняка. Счастьем было, что на деревни твари нападали не так уж часто.       Лошади потрусили быстрее, почуяв близость родных стойл. Над крышами поднимались витки дыма. Дети играли между лужами, в которых отражалось небо. Слышался лай собак. Жизнь продолжалась, несмотря на тянущийся из леса, от заброшенной усадьбы, страх.       Воронова спешилась, не доезжая до ворот приютившего их дома. Глянула на грязь, скривилась и бросила быстрый взгляд на своих товарищей. Талин слезал с седла нарочито долго, то ли неохотно, то ли в рассеянности. Сергеенко уже шагал к машине, проверить, не стряслось ли чего за время без присмотра, не открутил ли кто крышку бензобака или колпак с колеса интереса ради. Аверин взял лошадей под уздцы и повел возвращать Ефимычу, Двужилов встал в метре слева за ее спиной. Командира всегда надо прикрыть. Даже если угрозы нет. Это привычка оседает на подкорке — после похорон предыдущего командира особенно.       Лейтенант быстро поднялась на крыльцо и через плечо оглянулась на Талина. Тот шел к дому, сосредоточенный и собранный. Губы Вороновой сжались. А Георгий, не замечая ее настроения, спокойно вошел в избу и направился к ближайшей лавке, на ходу стягивая кожанку.       Воронова оказалась рядом в одно мгновение. Толкнула к стене, выбивая из равновесия, ухватила за руку, не успевшую выпутаться из рукава, выкрутила, заставляя охнуть, и прижала плечом. — Товарищ лейтенант… — только и смог хрипло выдохнуть Талин, врезаясь щекой в округлые бревна сруба. — Рассказывай, товарищ знаток местности, — прошипела Воронова, медленно начиная отгибать его левую кисть под неестественным углом. — Рассказывай, что ты здесь на самом деле забыл. На кой черт явился. И что задумал. Все выкладывай! Или услышишь хруст своих костей. — Товарищ лейтенант, — нерешительно подался вперед Двужилов, испытывая в этот миг острый приступ сомнений. Впрочем, недолгий. — Товарищ лейтенант, помощь требуется? — Боец! — попытался крикнуть Талин — и закашлялся от боли, когда натянулись запястные сухожилья. — Говори, — медленно и четко произнесла Воронова. — Говори все. — Не имеешь права… — Талин все еще цеплялся за что-то, но Двужилов почти не сомневался: бесполезно. И по большому счету это Двужилова устраивало. Воронова, с которой они спина к спине зачищали гнезда, была ему куда ближе, чем очкастый подозрительный умник. — Имею, — ее тон оставался негромким и очень спокойным. Пугающе спокойным. — Мы в глуши, до штаба сотни километров. Никто и не узнает, что случилось — может, ты и вовсе не доехал до Грязева, а? По пути сгинул. Так что — говори. Иначе будешь орать. — Безумная женщина! — Талин дернул левой рукой к кобуре. Двужилов с сожалением покачал головой и быстро перехватил его наган. — Вот этого делать не стоит. — Ты… тоже под трибунал! Контра недобитая! — очки соскользнули с одного уха и теперь повисли на носу криво, делая вид Талина безобидным и почти забавным. Что никак не вязалось с остервенелыми угрозами. — Мы не привыкли доверять незнакомцам, которые себя выдают за других. Может, и контра тут ты, а? — в голосе лейтенанта не было ничего, кроме тихого бешенства. Одной рукой продолжая удерживать свою жертву, второй она дотянулась до ножа за спиной. Талин увидел, понял и затих. — А может, вы думаете, я упырь? — пробормотал он, глазами провожая лезвие, которое медленно приблизилось к его щеке. Рука Вороновой не дрожала. Двужилов положил наган на стол и теперь стоял, перегораживая собой дверь. Никто не войдет и не выйдет. — Нет, — блеснувшие между губами зубы должны были обозначить у лейтенанта улыбку. — Но ты не знаешь местности, ты не из отряда зачистки. Так откуда же? И зачем здесь? Я считаю до трех, потом вырезаю тебе левый глаз. Уяснил?       Повисла тягостная пауза. Двужилов, безмолвно наблюдавший всю сцену, почему-то не сомневался: она выполнит угрозу. Нож уже уперся в край глазницы, так что Талин боялся лишний раз моргнуть. Не найдя поддержки у стрелка, несостоявшийся проводник перестал грозить трибуналом и, судя по задрожавшим губам, тоже поверил словам Вороновой. — Я здесь по особому заданию… — пробормотал он, стараясь даже щекой не шевелить. Лейтенант молча надавила на острие ножа. Талин судорожно вздохнул. — Поручение наркома. Эти твари — не похожи ни на что, с чем мы имели дело раньше! — Неужто? — недобро хмыкнула Воронова.       Двужилов глянул в окно — если кто-то из отряда придет, нужно будет его предупредить о происходящем заранее. Но перед избой маялся только пацан, из тех, что были на площади. Кажется, он и рассказал про усадьбу. Храбрый мальчишка, ничего не скажешь. Или любопытный — явно здесь из-за них ошивается. — Поведение нетипично! — повысить голос Талин побоялся, но если бы мог — явно выкрикнул эти слова. — Пропадают только дети. Вдумайтесь сами! Раньше жрали всех. И… объедки оставляли.       По тому, как запнулся очкарик на этих словах, Двужилов был готов поверить, что он сам эти «объедки» видел. Все видели, кто в отделе работали. Хотя, лучше бы не видеть… — А в этот раз ничего не остается. И только дети. Хотя вот, совсем рядом, целая деревня. Значит, умысел у них. — Умысел? — переспросила Воронова. — По-твоему, они думать научились? Эти твари умеют только убивать. Рвать на части, крошить, крушить, уничтожать… — Эти — думают, — с обреченной убежденностью повторил Талин. — А еще они заметно крупнее всех, что попадались раньше. — И по деревьям лазают, — почти про себя добавил Двужилов, вспоминая следы когтей, уходящие вверх по стволам лип и елей. — Нарком велел одного взять живьем и подключил к облаве отдел экспериментальных исследований. Я… оттуда. — Да уж видно, что не боец, — пренебрежительно процедила Воронова и медленно, словно нехотя опустила нож. Талин дернул головой и, дождавшись, пока она даст ему пройти, шагнул к столу. Воронова успела раньше и накрыла наган ладонью. — Ты, возможно, зол на меня, — тихо проговорила она. — Так вот, не делай глупостей. Я буду быстрее, уж поверь. — Верю, лейтенант, — сквозь зубы выдохнул исследователь и почти вырвал оружие из-под ее руки. — Дело превыше всего.       И началась извечная кропотливая подготовка, без которой не может проходить ни одна зачистка. После ужина, которым отряд снова обеспечил хозяйственный и обаятельный Сергеенко, вернув котелок хозяйке дома, Аверин разложил на столе детали трехлинейки и начал методично протирать каждую металлическую часть масляной ветошью. Вывинчивая из ствола шомпол, он поднял голову и заметил у окна того самого пацана, который ходил-таки к усадьбе. Колька, кажется…       Сергеенко снова был у машины, Двужилов вышел покурить. Воронова позади дома методично точила шашку. Талин сидел на крыльце, его фуражку в постепенно наползающих сумерках Андрей видел довольно четко. Сидел и натирал до блеска наган. Двужилов успел пересказать инцидент, и Аверину теперь казалось, что все мысли специалиста снова вертятся вокруг их командира, — но выводить на разговор его совсем не собирался. Не дать пристрелить Воронову он постарается. Что до остального, в частности, до наркомовского задания — над этим они голову ломать будут потом. Проблемы решаться должны по мере поступления.       Любопытная мальчишеская физиономия продолжала маячить над подоконником. Подумав, Аверин поймал пацанский взгляд и подмигнул. Тот расплылся в ухмылке. Аверин кивнул на лавку рядом с собой, и через мгновение входная дверь уже хлопнула. Андрею показалось, что он расслышал недовольный голос Талина, когда мальчишка птицей взлетел на крыльцо, нечаянно толкнув исследователя. За занавеску Колька заглядывал осторожно, снедаемый нетерпением, но опасающийся спугнуть удачу навязчивостью. Аверин снова подмигнул, подбадривая. — Как тебя звать? — Колька, — мальчишка осмелел, подошел поближе, и Аверин увидел, как жадно забегали его глаза по столу с разложенными на нем деталями, перескочили на горсть патронов со светлыми пулями, зацепились за нож, оставленный пока прямо на краю столешницы. Его тоже надо будет поточить, а заодно и серебрение проверить — не истерлось ли от частого использования. — Острый? — почти благоговейно спросил Коля. — А то как же, — улыбнулся Андрей. — И серебром покрыт. — Зачем это? Серебро же дорогое! — с молчаливого согласия Аверина Коля взял нож и очень бережно взвесил на ладонях. — Так жизнь-то дороже. А без серебра некоторых тварей не убить, — вздохнул Андрей. — Вроде тех, что следы эти оставляют? — Именно. И в усадьбе засели. Вы с Ванькой и Серым храбрецы, но больше туда одни не ходите. Не просто так место злое. — Что вы там видели?! Кого?! — если Коля и услышал запрет, то соглашаться или обещать ничего не спешил. — Чудовищ? — Не видел. Спали они, должно быть. — А если бы проснулись? Вы бы их убили? — Конечно. Мы их убьем. Придем, найдем и убьем. Это наша работа, парень. Наш долг. Знаешь, сколько по земле шастает чудовищ, кровопийц и упырей? Не счесть. Но порядок мы наведем, не сомневайся. И сможешь спать спокойно. — А когда вы пойдете их убивать? — в кровопийц и упырей Колька верил бесспорно. Да и как не поверить, если вокруг столько слухов, баек, а ребята, живущие в соседних избах, пропадают среди бела дня. Самому бы не пропасть… Хотя, Аверин помнил себя в этом возрасте. Опасность казалась игрой, любые невзгоды забывались перед заманчивой неизвестностью неведомого. Он сам с ровесниками лазил по лесной чаще, ночевал в пещерах, не рассказывая об этом матери, а вот то, что творилось в большом мире за сельской околицей, не видел и не запоминал. И не было ему дела ни до разгрома рабочих на Пресне, ни до выборов в первую Думу. Хотя, по большому счету, это в самом деле мало изменило его жизнь в глухомани где-то под Муромом. И только война заставила Андрея уйти в большой мир навстречу опасностям настоящим, реальным, а не таинственным. А потом вихри перемен подхватили, закружили, понесли через всю страну — и сейчас Андрей внезапно понял, что не был в родной деревне без малого десять лет… — Как соберемся и подготовимся, — Аверин уже понял тайный умысел вопроса. — Тебя не возьмем, не обессудь. Должен же кто-то за домом присматривать. — Вас мало! — безапелляционно заявил мальчишка, уже освоившись и потихоньку, пока не прогнали, дотрагиваясь кончиками пальцев то до приклада, то до замка винтовки. — А я помогу! — Поможешь, конечно — тут за всеми приглядишь. Мы не одни пойдем. Мужиков ваших позовем, а кто дома тогда останется за старшего? Кроме тебя, больше некому.       Колька насупился. Но тут занавеска всколыхнулась, и в комнату вошла Воронова, держа в руке фуражку. Бросила на мальчишку нечитаемый взгляд и подошла к столу, положив на него точильный камень. Ножны шашки со стуком задели лавку. — Сергеенко говорил со старостой, — сказала она наконец, садясь и ставя локти на столешницу. — Человек шесть найдут. — Отличная новость, товарищ лейтенант, — кивнул Аверин. — Сейчас помогу Вадиму.       Он встал — и Колька вскочил тоже. Оставаться в обществе женщины с ледяными глазами пацан побаивался. Аверин его понимал. Воронова наблюдала, пока они брали у хозяйки дома фонарь, а потом — как неясное желтоватое пятно скользнуло за окном, отмечая их маршрут к машине. Стемнело уже достаточно сильно - без света не выгрузить из эмки пяток ящиков с взрывчаткой, патронами и несколькими запасными винтовками. Все это занесли в помещение, чтобы утром сразу раздать добровольцам. — Ничего не взрывать! — раздался возмущенный голос Талина, когда тот решился наконец вернуться под крышу и увидел снаряжение. — Нужен живой экземпляр!       Аверин нахмурился и глянул на Воронову, которая устроилась на ближайшем ящике. Скрестив руки на груди, она смерила Георгия долгим взглядом и наконец негромко, но твердо произнесла: — Взорвем. Обязательно. Но сначала обыскать усадьбу от мансарды до подвала. Учитывая странности, кто-то из детей все еще может быть жив.