Дятел

— Где у вас лежат успокоительные? Они же есть? — уже в коридоре спрашивает Арсений, сидя на корточках напротив напуганного подростка, который, поддавшись телу, непроизвольно сполз по стене на пол. Изображение в глазах расплывалось в цветных линиях. — На кухне. Слева во втором навесном шкафу. Синяя коробка, — кивнув, учитель пару секунд морально собирается ещё раз зайти в помещение, из которого доносился тяжёлый запах металла.       Он встаёт и медленным шагом идёт по тёмному коридору. Арсений замирает перед тем, как переступить порог кухни. Набирает воздуха в лёгкие, заранее устремляет взгляд на нужный шкафчик, чуть выглядывая из-за стены, стараясь не смотреть вниз. Резким единым шагом в сторону кухни он сразу оказывается перед нужной дверцей, открывает её и выхватывает из небольших цветных пластиковых коробочек именно синюю. Закрыв обратно шкаф, француз выдыхает, быстро шагает обратно к ученику, оставляя кровавые следы подошвы, и садится перед ним на колено. — Давай, что из этого? — он открывает коробку и перебирает все лекарства. Антон лишь молча наблюдает за его руками. — Стойте, — подросток кладёт холодную дрожащую ладонь сверху на кисть учителя и убирает её в сторону. — Я сам, — он начинает неторопливо копошиться в различных препаратах, что-то иногда выкладывая рядом на пол. Парниша уже почти не плачет, слёзы тупо льются сами по себе, он нервно смахивает их и хлюпает носом. Устремив взгляд в коробку, Шастун на ощупь берёт отложенные упаковки и чётко угадывает с их описанием. — Это таблетки отца, если брать дозу на меня, надо в два раза меньше. Не подходят. Эти слабые, но если мешать с этими, то эффект какой-никакой будет. Глицина бы ещё и точно было бы действенно, — школьник снова погружает обе руки в пластиковую коробку в поиске недостающего ингредиента. — Вот, нашёл, — он берёт три вида таблеток в ладонь и отставляет контейнер в сторону. Вытаскивая из каждой коробочки по пластине, через минуту юноша держит в руке семь таблеток. — Это не слишком много? — обеспокоенно спрашивает учитель. Подросток поднимает на него глаза и ухмыляется. — Не во много раз больше того, сколько я съедал во время их скандалов, — после этих слов он закидывает все таблетки в горло и, сдерживая рвотный позыв, проглатывает. Вытирая со щёк новые дорожки слёз, Антон смотрит на своего учителя и истерично смеётся. — Это всё, да? — его накрывает новая волна истерики, плечи сильно дёргаются, и он снова скрывает лицо под рукавами толстовки. — Тш-ш, Тоша, — Арсений сразу крепко обнимает подростка, думая о том, как бы самому не разрыдаться. — Пойдём на улицу, свежий воздух поможет тебе быстрее успокоиться, — он резко встаёт и смотрит на близстоящую вешалку. Взяв ветровку ученика, француз накрывает ею его и берёт подмышки. — Вставай, малыш, пошли, — ноги Шастуна были словно ватными, он почти не чувствовал их. Оперевшись на стену плечом, он опускает лицо, продолжая тихо хныкать, и продевает руки в рукава. Мужчина открывает дверь, впуская прохладный воздух, цепляет за талию юношу и ведёт на крыльцо.       Позади хлопнула дверь, к ним подбежала Боня, которая всё это время лежала под воротами, высунув нос на улицу. Подросток закусывает ребро правой ладони и тихо скулит, кончиками пальцев левой ладони касается пушистой шерсти на голове собаки. Животное, ощутив поглаживания хозяина, облизывает ему пальцы и радостно машет хвостом. — У тебя можно где-нибудь посидеть? — Антон несколько раз кивает и, отстранившись, спускается с крыльца и заворачивает к протоптанной тропинке до беседки. Боня обгоняет его, пока Арсений догонял школьника. Подойдя к самодельной постройке, юноша включает приделанную к крыше лампу и садится за стол, прижимая коленки к груди.       Две стороны беседки были плотно закрыты разросшимся виноградом. Летом подростка всегда просили снимать гроздья с дерева, пусть на каждой было не очень много ягод. Кожура была до ужаса кислой, но мякоть походила на сахар. Виноград был одной из многих ассоциаций к тёплому лету, когда скандалы происходили реже обычного. Родители целый день не пересекались, а по приходу домой уже не было сил на споры. За них большую часть работы делал их сын. Отец отвечал за технику в доме, чтобы всё работало, мама любила проводить время на грядках в объятии цветов. Но больше ничего этого не будет. Эта мысль, словно опухоль, разрасталась в мозгу всё больше и с каждой секундой давила сильнее. Она душила, выдавливая из глаз слёзы, хотя Шастун понимал, что смысла в них нет и ими ничего не исправить.       Арсений сел рядом и молча обнял за плечи, уткнувшись переносицей в шею. Боня легла в ноги хозяину, наконец почувствовав, что что-то произошло. На секунду учитель хмурится и принюхивается. — Мне кажется, или от тебя сигаретами пахнет? — тихим хриплым голосом спрашивает он, отчего у юноши пошли мурашки по коже. Антон поднял голову, вытер слёзы, попытался вдохнуть воздух через забитый нос, что получилось у него не полностью, и опустил колени. Он кивнул несколько раз и усмехнулся. — Мне не понравилось. Послевкусие отвратительное. — Где нашёл? — Шёл с магазина, кто-то пачку целую с зажигалкой выронил, наступил на неё. Ну, я и попробовал, — истерично посмеивается парниша. Одновременно с этим всё его тело трясётся, словно он сидит на стиральной машине в режиме отжима. — Я краем глаза заметил на столе на кухне какие-то белые пышные цветы. Кто подарил? — Я. Когда днём от вас шёл. Ещё я заметил, что время между нашими встречами сокращается. Не подумайте, мне очень нравится быть с вами, просто закономерность прикольная, — подросток пытается отвлечься на сторонние темы, смотрит строго перед собой, хотя хочет видеть улыбающегося Арсения. Но улыбаться сейчас как-то ни у кого не выходит. — Так мило… — будто о чём-то вспомнив, мужчина отстраняется и встаёт возле беседки. Он достал телефон и, набрав три цифры, приложил его к уху. Антон знает, что за номер он набрал. 102.       Отойдя чуть дальше от подростка, остановившись у задних ворот, француз начинает с кем-то говорить. Антон знает, с кем. Антон не знает лишь того, как скоро подействуют успокоительные в таком количестве. Но вот-вот должно стать хотя бы немного легче. Пока Арсений объяснял ситуацию и говорил адрес, подросток ерошил за холку собаку и изредка хлюпал носом и стирал дорожки слёз. — Я вызвал полицию, в течение пятнадцати минут должны подъехать, — говорит учитель и садится обратно к парнише, останавливая взгляд на его лице. — Как ты себя сейчас чувствуешь? Успокоительные действуют? — Возможно. Я не пойму пока, — Шастун чуть мотает головой из стороны в сторону и впервые за долгое время пересекается со взглядом голубых глаз. Факт того, что он никогда не будет видеть их ежедневно в уютной московской квартире убивает его так же, как и то, что семьи теперь нет. — Сегодня у меня заночуешь, — Арсений отвлекается на собаку, которая положила свою голову на его колено. — Не первый раз, — усмехается юноша, поймав очередную стеклянную слезу рукой, которую сковывал тремор. — Что она хочет от меня? — Боня смотрела на мужчину широко распахнутыми глазами и виляла хвостом. — Играть хочет, — Антон встаёт и подходит к садовым качелям, что стояли параллельно беседке, закрывая небольшой куст малины. Возле них лежал любимый мяч собаки, и, как только та замечает, что хозяин взял его, Боня подрывается и бежит вприпрыжку к парнише. Француз наблюдает за этим с легкой улыбкой.       Подросток кидает мяч в сторону соседского забора и животное срывается с места за ним. Через несколько секунд собака возвращается довольная с мячиком в зубах и отдаёт его хозяину, чтобы тот повторил бросок. — Хотите бросить ей? Вы новый для неё человек, надо показать, что вы хороший, — Арсений усмехается с этого, но встаёт, подходит по рыхлым остаткам снега к юноше и перенимает из его рук фиолетовый чуть слюнявый мяч.       Замахнувшись, он кидает его в сторону высокой ели и Боня послушно бежит за ним. — Так прикольно. У меня никогда не было домашних животных — впервые собаке мяч кинул, — смеётся учитель. Пока он это говорил, Боня уже успела прибежать и требовала продолжения. — Бросьте ещё, ей явно понравилось, — француз берёт из пасти мяч и снова кидает его. — Забавно, — собака оставила мяч у ели, а сама пошла вдоль забора, принюхиваясь к земле. — Снова след чей-то нашла. Это надолго, предлагаю сесть обратно. — Чей след? — Не знаю, может, крысы какой, или кота, — подросток садится за стол, следом и мужчина рядом с ним. — Не хочу молчать, давайте поговорим о чём-нибудь. — Давай. Как давно у вас собака? — Боня у нас уже года четыре живёт. Мать её с помойки домой в коробке привезла. Помню, как мы вместе пытались помыть её, — Антон улыбается тёплому воспоминанию, но слёзы предательски падают на ветровку, оставляя тёмные мокрые следы, а нижняя губа начинает дёргаться в припадке. Он быстро смахивает влагу уже мокрым рукавом и шмыгает носом. — Отец был в шоке, когда приехал, но быстро смирился и они подружились, даже пару раз ходил гулять с ней, — дрожащим голосом заканчивает рассказ юноша. Арсений прижимает его к себе и корит себя за вопрос, ведь можно было догадаться, что он будет связан с семьёй. С полминуты мужчина молча успокаивающе гладит подростка по спине под убивающие его изнутри всхлипы. — Знаешь, у меня тоже родители рано умерли. В автоаварии. Я тогда на третьем курсе в университете учился, на дне рождении друга был. Уже все спать ложились, да и я тоже, но меня разбудил телефонный звонок. Там женщина говорила, мол, звонит из больницы, оба в тяжёлом состоянии. Я рванул, но когда приехал, уже было поздно. С ужасом вспоминаю тот день. Каждый это рано или поздно должен пережить и я могу сказать точно, что именно в этот день меняется всё. Отношение к жизни, людям, меняются цели, смыслы. Но для тебя это очень рано, — послышался топот и звук проезжающей машины, Боня от забора начала бежать до входной калитки, мимо беседки. Стало ясно, приехали сотрудники МВД. — Тош, надо идти, — юноша несколько раз кивает, отстраняется, вздыхает через рот полной грудью и встаёт.       Словно находясь в каком-то грустном фильме, Антон неспешно и меланхолично бредёт по тропинке ко входному крыльцу, повторяя про себя: «Не терять сознания, не терять сознания». Его мутило, тошнило и тело было будто на корабле. Излишние нервные ситуации были не в плюс, парень и так с трудом справлялся с утренним тремором, который часто бывал сильным.       Собака просунула нос под ворота, и по звукам захлопывающейся двери авто подросток убедился, что сейчас будет происходить всё, что он видел в кошмарах. К нему подходит учитель, юноша берёт пульт дистанционного управления от ворот и нажимает кнопку открытия. Они начали медленно отъезжать в сторону и в образовавшийся проём заходят четверо полицейских и врачи скорой помощи с носилками и длинным чёрным патологоанатомическим мешком. На глазах Шастуна снова наворачиваются слёзы, он быстро смаргивает их и закрывает ворота, параллельно подзывая собаку к себе. — Здравия желаю, следователь Жиров, — редко бывает, что фамилия так чётко описывает человека. Мужчина полный, ростом примерно с Антона и набитой листами папкой под мышкой. Рядом с ним стоял второй полицай, уже потоньше. Вероятно, следователь-криминалист — на шее болтался фотоаппарат, а в руке он держал серебряный чемодан. Ещё двое неторопливо бредут от калитки по каменной кладке к остальным участникам. Всех опережают врачи, останавливаясь на крыльце. — Здравствуйте, — дрожащим голосом отвечает подросток. Арсений здоровается также.       Следом представляются эксперт МВД Кимаров и опер Тиранин. Врачи спрашивают, где тело, одновременно следователь требует разъяснения ситуации. — Давайте тогда старший, — тот полицай, что с фотоаппаратом на шее, кивком указывает на учителя, — пойдёт с врачами, мной и Кимаровым к телу, а Тиранин и Жиров тебя опросят, — обращается к юноше. — Викторов, не ты тут рулишь. Но прав. Давайте так и сделаем, — почти все присутствующие положительно кивают и расходятся. — Так, малец, —Жиров с Тиранином садятся на стулья в беседке, напротив напуганного парня. Следователь открывает чёрную папку и начинает что-то в неё записывать, — давай по порядку: полное ФИО твоё, того мужчины, что рядом с тобой стоял, и убитого. — А если я и убийцу знаю, можно сразу сказать? — Боня под столом облизывает дрожащие пальцы хозяина, будто успокаивает. — Нужно! — Тиранин чуть ли выскакивает с места. — С этого в принципе надо было всё начинать! — Спокойней будь, — рыкает на коллегу следователь, — Давай начнём с убийцы. — Шастун Андрей Анатольевич. Он не мог уйти далеко, в хлам пьяный, — не думал Антон, что когда-нибудь действительно назовёт имя своего отца в таком контексте. — Опиши внешность его, надо всем постам сообщить, — на повышенным тонах требует эксперт МВД. — Пятьдесят два года, седоволосый, худощавый, большой нос, щетина, карие глаза, рост метр семьдесят где-то, — голос дрожит, но выпитые успокоительные дают шанс мыслить трезво и рационально, чтобы прямо сейчас дать всю нужную информацию. — Ушёл в куртке цвета хаки, её одной на вешалке на хватает. Чёрные тканевые штаны и чёрные лакированные ботинки, — всё это успевает записать Жиров и, глядя в папку, Тиранов включает рацию и передаёт информацию другим полицейским поблизости. Те предупредят всех остальных. — А, ещё на левой кисти, рядом с большим пальцем, есть зелёная точка — старая татуировка, — эксперт кивает и договаривает в рацию важную деталь. — Представься, — холодно просит Жиров. — Шастун Антон Андреевич. — Теперь, Антон Андреевич, рассказывай всё максимально подробно и с самого начала.       Почти сразу после разъяснения ситуации, из дома выходят врачи с телом на носилках, Викторов, Кимаров и Арсений Сергеевич. К Жирову сразу подходят коллеги и докладывают: на женщине сорока пяти лет глубокие ранения, сделанные кухонным ножом, который лежал рядом с трупом. Больше всего травмировано горло, разрезано на одну треть, на теле около шестнадцати хаотичных ударов ножом.       Это всё говорят при мальчишке, из-за чего он заново начинает сильно трястись, зажимается и зарывается пальцами в русые волосы. Учитель подходит позже, ему что-то объясняли врачи и надо было постараться отойти от картины окровавленного трупа. Побледневшему французу пришлось нюхать нашатырь, чтобы не потерять сознание и не сблевать в ближайшую цветочную клумбу на участке. — Антош, слышишь меня? — мужчина подходит к дрожащему комку и прижимает его к груди, — Я сейчас врачей провожу и приду к тебе, хорошо? Будем дальше разбираться? Вместе. Да? — русая голова кивает несколько раз и глубоко выдыхает.       Арсений берёт из кармана юноши пульт от ворот и идёт к крыльцу. — Кем приходится тебе Арсений Сергеевич? — не обращая внимания на панику парня, Жиров продолжает его допрашивать. — Учителем в школе. Он просто ближе всех живёт и оказался первым, кто смог помочь мне, — Шастун где-то разрывает слова, но старается строить предложения хотя бы понятно.       Послышался скрип ворот и подросток поднял на него голову. Врачи грузят носилку в карету, закрывают двери белой газели и снова что-то говорят Арсению. Тот понятливо кивает, прощается, закрывает ворота и быстрым шагом идёт к беседке. В руках он держит, но позже складывает протокол установления смерти и убирает в карман куртки. Он плюхается на скамейку рядом с Антоном и приобнимает его за плечи. Жиров с Тираниным смотрят на это скептически, но понимают, что это лишь мера поддержки. Викторов и Кимаров садятся на соседнюю скамейку, берут какие-то бумаги у следователя и начинают их заполнять. — Так, Арсений Сергеевич, — Жиров снова опускает взгляд в толстую папку и что-то пишет, — к вам у меня тоже пару вопросов есть.

***

      Ближе к двум часам ночи полицейские и следователи уезжают. Настолько душащей подростка обстановки не было никогда и он молча водит глазами по участку, сидя на скамейке в обнимку со своим учителем. — Что-то мне подсказывает, что дальше всё будет только лучше, — француз чуть отстраняется, чтобы посмотреть на профиль своего ученика. — А зачем гадать то? — хриплым голосом отвечает юноша и опускает взгляд. — Я вообще ничего сейчас загадывать на будущее не буду. После такого, — он замолкает на несколько секунд и покачивает головой из стороны в сторону, — никогда. — Мечтать то можно, — усмехается мужчина. — Может, возьмём что-нибудь из вещей и ко мне поедем? Спать хочется жутко. — Давайте тогда через террасу в мою комнату зайдём, — Антон поднимается и идёт ко второму крыльцу, Арсений за ним.       Парень поднимается по самодельной бетонной лестнице и открывает скрипучую дверь. Оба оказываются на небольшой террасе. Слева закрытая летняя веранда со старыми деревянными оконными рамами, впереди, перпендикулярно входу, лестница, ведущая на чердак, а справа массивная дверь, за которой находилась комната подростка. Как раз её юноша открывает, заходит, сняв на пороге обувь, в свой личный уголок и включает подсветку над кроватью. Учитель проходит за ним и аккуратно, будто находясь в музее, садится на компьютерное кресло. — Уютно у тебя здесь, — он вертит головой, рассматривая каждый угол. На одной стене постеры неизвестных ему музыкальных групп, на столе небольшой творческий беспорядок и монитор, напротив кровати висит старое зеркало. На полках шкафа, плотно прилегающего к кровати, много самых разных книг. Возле кровати, на полу, лежит маленькая блютуз колонка, которая сейчас не работает. Вдоль карниза намотана новогодняя гирлянда, которую юноша когда-то решил не снимать.       Шастун суетливо кидает что-то из одежды, что-то из техники и канцелярии в свой школьный рюкзак. В отдельную сумку упаковывает фотоаппарат со всеми комплектующими. Будто вспомнив о чём-то, он подходит к столу и зажигает свечу. — Зачем? Мы же сейчас уйдём, — непонимающе спрашивает француз, наблюдая за языком пламени. — Пускай горит. Меня успокаивает огонь. — Подарю тебе на день рождения свечку с зажигалкой, — Арсений улыбается и резко выдыхает. — Это будет лучшим подарком, правда, — Антон посмотрел на учителя и тоже приподнял уголки губ. Стоит признаться, даже будучи в такой стрессовой ситуации, придя к себе в комнату, он подумал, как было бы круто поцеловать француза именно сейчас. Обстановка располагает: уединение, горение свечи, приглушённый свет, в котором учитель выглядит как чёртова модель с обложки GQ, и невозможные фантазии юноши перед сном, которые ужасно сильно хотелось воплотить в реальность и за которые стыдно. Но… это ведь невозможно. Это глупая влюблённость, которая пройдёт через пару месяцев после выпуска из гимназии.       Подросток кинул в рюкзак переходник и, устало выдохнув, плюхнулся на край незаправленной кровати. Подобные мысли убивают его каждый день, всё больше и больше походя на зависимость от наркотиков или алкоголя. Он остро нуждается в том, чтобы видеть Арсения Сергеевича ежедневно. Где угодно и когда угодно. Ему просто это надо. — Устал уже? — мужчина с жалостью посмотрел на поникшего мальчишку перед собой, тот кивнул. — Поехали тогда? — Да, сейчас, — Антон жмурится и протирает глаза костяшками. Шмыгнув носом, он опускает руки и смотрит в стенку перед собой, в очередной раз задумываясь о том, насколько он глупо влюбился в своего учителя по французскому. Немного внимания и понимания, и всё, подросток привязался так, что если захочешь отвязаться, то верёвку надо только отрезать. — Не думай сейчас о ситуации. Себе же хуже сделаешь. — Я о другом. — Расскажи. Сейчас надо разговаривать только на отвлечённые темы, — в ответ юноша смеётся и отрицательно качает головой. — Не-е, давайте о чём-нибудь другом, но только не о том, что я думал. — Даже страшно представить, что ты там себе надумал, — мужчина приподнимает уголки губ и смотрит на рюкзак. — Ты всё собрал? — Да, — Шастун встаёт, задувает свечу, закрывает рюкзак и цепляет его на плечо. — Пойдёмте.

***

      В доме тепло и уютно. Здесь Антон чувствует себя гораздо лучше и спокойнее, чем где-либо. Арсений не включает основной свет, обосновывая тем, что оба сейчас пойдут спать, а большое количество света будет сбивать мозг, поэтому на кухне и в гостиной горела подсветка. Подросток следует тенью за мужчиной и, оперевшись лопатками в угол арки, ждёт, пока они вместе поднимутся на второй этаж и пойдут наконец спать. — Завтра много дел, — учитель запивает слова стаканом воды и ставит его на столешницу. — Надо будет связаться с твоими крёстными, вызвать службу уборки, не забыть собаку накормить. В общем, мне снова надо будет сделать вид, что заболел, — он разворачивается и встречается взглядом с парнишей, кивает самому себе, подтверждая свои слова. — Зачем вы жертвуете своей работой и собой ради меня? — Шастун уже давно таил от француза этот вопрос. — А кто, если не я? — Но зачем вы это делаете? — Не знаю, — Арсений врёт. Он знает, зачем и почему это делает. — Я просто хочу, чтобы с тобой всё было хорошо. Хочу уберечь от тех бед, от которых не смогли сберечь родители. Я ноги с руками переломаю, но приду к тебе на помощь в трудную минуту. — Зачем? — Антон хочет сломать учителя, чтобы он сказал те самые заветные слова. — Это что-то внутри, что-то, что я не в силах объяснить. Я лишь чётко чувствую, что должен, — зелёные глаза напротив заслезились. Юноша быстро смаргивает влагу и отворачивается к гостиной. — Тош, — Арсений неспешно подходит к нему и обнимает, сразу чувствуя, как его прижимают в ответ. Шумное дыхание над ухом убаюкивает. — Спасибо вам, — подросток вжимается переносицей в шею француза, ещё крепче сковывая руки вокруг его грудной клетки. — Я думаю, бессмысленно предлагать расстелить диван, да? — Антон не видит, но чувствует, что учитель улыбается. — Верно, — он улыбается в ответ, зарываясь носом в ключицу, втягивает приятный лёгкий парфюм.

***

      Из небольшого окна у стола уже лился слабый нежно-оранжевый свет, но Антон так и не смог уснуть. Он пытался, много ворочался, потом, когда Арсений Сергеевич уснул, зашёл в ВК на телефоне и долго листал ленту, с перерывами на тихие слёзы, которые он ловил в ладони, а потом стряхивал на пол. Хотел написать Руслану или Ване, но решил пока им ничего не говорить. Когда телефон надоел, юноша спустился, походил по первому этажу, умылся, выпил воды, вернулся в комнату и попробовал уснуть ещё раз. Потерпев ещё одну тщетную попытку, он решил подождать, когда проснётся француз. Может, пока он будет ждать, сон всё-таки накатит?       Но накатило лишь одурманивающее мозг возбуждение от трезвого осознания, что он спит в одной постели со своим учителем. А тот факт, что это даже не первый раз, кружило голову только сильнее. Подросток думал, краснел, фантазировал и краснел ещё больше. В голову настойчиво лез прошедший новый год и то, какое малое значение Шастун придал тогда совместному сну. И всё это мешалось с представлением кровавой картины убитой матери.       Тело под боком шумно перевернулось на спину, толкнув подростка в рёбра. Антон развернулся к нему лицом и стал разглядывать, мысленно усмехаясь с того, как сильно это похоже на дешёвую мыльную оперу с типичным сюжетом. Грудная клетка медленно вздымалась и опускалась, веки слегка дёргались, возможно, учителю что-то снилось. В голове у юноши набатом звучало лишь одно: «Красивый».       Вспомнив о наличии у себя фотоаппарата здесь и сейчас, Шастун решает рискнуть. Он аккуратно сползает с кровати и подходит к своему рюкзаку, рядом с которым лежала сумка с фотоаппаратом. Достав его, он снимает защиту с объектива и включает технику. Заряда батареи оставалось совсем мало, действовать надо было быстро и тихо.       Подросток боязливо подходит с другой стороны кровати к Арсению и направляет на него фотоаппарат. Предрассветное солнце скользило по всему телу и лицу мужчины, давало атмосферное и хорошее освещение, заставляя бабочек внутри живота порхать при виде такого учителя. Возможно, никому и никогда больше не предоставится возможности увидеть его так.       Одновременно с этой мыслью щёлкает затвор и на небольшом экране на несколько секунд показывается получившаяся фотография. Сдерживая желание пищать от радости, Антон отходит, выключает фотоаппарат и упаковывает его обратно в сумку. Улыбаясь, он забирается обратно в постель и обнимает учителя, аккуратно чмокнув его в щеку. Ощущение, будто парниша сейчас либо лопнет от переполняющего его счастья, либо мышцы на лице сведёт от такой широкой улыбки. Но даже если что-то из этого случится, он ни на грамм не расстроится, ведь рядом Арсений, мать его, Сергеевич.

***

      Антон не успевает уснуть, как на всю комнату начинает звонить телефон Арсения. Тот, недовольно поморщившись, находит виновника раннего пробуждения на прикроватной тумбочке, одновременно с этим выпутываясь из цепких объятий юноши под боком. — Алло? — сонным хриплым голосом начинает диалог учитель, оперевшись прямой рукой в матрас. — Арсений Сергеевич, здравия желаю, следователь Жиров. Вы сказали звонить вам в случае чего, поэтому сообщаю, что мы задержали Шастуна Андрея Анатольевича. Спал на станции Выхино. Мы доставили его в отделение и просим вас с Шастуном Антоном Андреевичем в одиннадцать часов утра явиться сюда же. Адрес я вам СМС-кой пришлю. — Хорошо, понял. Будем, — на этом диалог обрывается. Мужчина, тяжело выдохнув, кладёт телефон обратно на тумбочку и заваливается на бок, встречаясь взглядом с подростком. — Твоего отца нашли. В одиннадцать на Выхино надо быть, там отделение недалеко есть. Вместе поедем, — Антон молчит, настроение снова ухудшается, лишь слабо кивает и придвигается ближе к учителю. Тот закидает руку ему за спину и успокаивающе поглаживает.

***

      Встреча состоялась напряжённой. Отец то и дело, что извинялся перед сыном, но тот ничего не отвечал. Лишь поглядывал на него сквозь решётку нищей камеры с нескрываемой ненавистью и хмурился, отводя взгляд. Мужчина плакал, извинялся, Антон сам еле сдерживал слёзы, либо быстро смахивал их рукавом куртки. Арсений видел то, как устал подросток, как ему надоело это всё, поэтому старался всячески подбадривать или просто обнимать. После этих действий обоим становилось легче. — Сколько ему дадут? — ради собственного интереса спрашивает юноша. — Всё зависит от его связей и решения суда. До трёх лет точно. А может и пять. Никто не знает точно, — пожимает плечами Жиров и продолжает что-то писать на листе А4. Антон кивает, оглядывая в сотый раз помещение отделения. — Вот, что ты спрашиваешь о родном отце, да?! — кричит сорванным голосом Андрей, прижавшись к железным прутьям. — Не когда меня в следующий раз сможешь увидеть, не как можно будет вещи хоть какие передать, а насколько меня посадят?! — он снова заливается слезами, хотя это больше звуки: влаги в глазах почти не осталось. Его сын сжимает руки в кулаки до побелевших костяшек и сдерживается, лишь бы не ударить его через решётку. Нахмуренные брови и взгляд в пол сразу замечает Арсений и кладёт горячую ладонь на загривок, дабы чуть успокоить яростный пыл подростка. — Да не трожь ты его, — на выдохе Андрей обессиленно падает на колени, продолжая скулить, словно подбитая собака. — Распишитесь здесь, — Жиров передаёт учителю со школьником лист и ручку, — и можете быть свободны.       С неким облегчением оба ставят свои подписи и, попрощавшись со следователем, выходят из отделения. Мартовское солнце убивает грязные сугробы и слепит прохожих и водителей. — Ты как, Антош? — сказал француз, жмурясь от яркого света. В ответ поджатые губы и опущенная голова. — Домой? — Домой, — подняв глаза, юноша прыскает с недовольного лица мужчины, он пытался вглядеться в тёмный экран телефона, чтобы узнать, когда прибудет следующая электричка, будто не было всей этой встречи несколько секунд назад. — У нас есть пятнадцать минут до следующей. Как раз успеем до станции дойти, там подождём немного, — Арсений убирает телефон в карман ветровки горчичного цвета и, легонько подтолкнув подростка в спину, направляет его в нужную сторону.       Солнце заставляет жмуриться абсолютно каждого на своём пути, оставляя на сетчатке глаза ожоги, из-за которых проявляются гуляющие тёмные пятна. Вдалеке виднеется ГУУ, что означает, что станция уже близко. Слышится стук колёс и перебивающие друг друга объявления о следующих станциях, в зависимости от того, пригородный это поезд или метро. На ветках прыгают синицы и напевают свою весеннюю мелодию. — Кушать не хочешь? — спрашивает учитель, покупая в электронной кассе билеты в обратную дорогу. — Не хочу, нервами наелся, — мрачно отвечает подросток, осматриваясь по сторонам. На электричках он ездил в последний раз год назад, но внутри они не изменились никак. Его коленки по-прежнему почти что упирались в скамейку напротив. Стабильность. — Сказать забыл, — Арсений вытягивает из автомата два бумажных билета и поворачивается к школьнику, — в пять вечера нам надо будет к тебе домой сходить. Я клининговый сервис вызвал, чтобы кухню убрали, — юноша, устало вздохнув, понятливо кивает и угукает.

***

      Свет в доме француза загорается в восемь вечера. Предыдущие несколько часов прошли так, что между учителем и учеником не возникло ни одного связного диалога. Да и время прошло незаметно — в прострации мозга. На кухне горит подсветка, Арсений задумчиво сёрбает кофе, пока Антон допивает чёрный сладкий чай. — Всё же надо позвонить твоим крёстным, — не прекращая рассматривать пол говорит мужчина. — Я давно с ними не общался, — юноша старается выпить весь чай так, чтобы раскрытые листья не попали в рот. — Это не важно, они должны быть в курсе, — каждый глоток кофе словно заменял те бессонные ночи, когда Арсений думал: моральный он урод или узник своего разума. — Давайте завтра, сейчас уже как-то поздно, день тяжёлый, спать хочется, — после этих слов юноша зевнул, отставил кружку и развернулся на стуле к французу. Тот обращает на это внимание и поворачивает голову навстречу так, что взгляды встречаются и он чуть улыбается. — Ладно. Но звонить будем сразу после завтрака, — Антон слабо улыбается в ответ и кивает. — Давай, иди умывайся тогда, я за тобой, — парень, не торопясь, встаёт из-за стола и шагает в ванную комнату, закрыв за собой дверь. — Несчастный мальчик Тоша. Да по одному году твоей жизни книгу писать можно, — говорит себе под нос учитель и посмеивается со своих же слов, после делая ещё глоток кофе.

***

      На столе ещё стоит грязная посуда, когда Арсений просит Антона набрать крёстным. Тот, чуть поёжившись, находит нужный номер и делает вызов. Спустя несколько гудков трубку наконец берут. — Здравствуйте, тётя Валя. Это Антон, — в трубке слышится радостное ойканье. — Привет, Антош, дорогой наш, — женщина начинает диалог воодушевлённо. На фоне слышится детский плач. — Вы сейчас заняты? — Немного, но для тебя я всегда свободна. Как у вас там дела? Как мамка с папкой? — Про них я и хотел поговорить, — на пониженных тонах продолжает юноша, морально готовясь сказать всю информацию разом. Арсений внимательно следит за его состоянием и эмоциями. — Что-то случилось? — женщина заметно насторожилась в голосе. Шастун набирает в грудь побольше воздуха. — Отец зарезал маму. Она скончалась. Его посадят. Мне нужно попечительство, — сожмурившись, он сдерживает слёзы. Пальцы играют в нервную чехарду. На плече сразу оказывается тёплая рука учителя.       Ответ последовал не сразу. После десятисекундного молчания, тётя Валя всё же говорит. — Антош, какой кошмар… Ты с кем сейчас? — С Арсением Сергеевичем, он учитель французского в гимназии, где я учусь. — Дай-ка ему трубочку, — угукнув, парень передаёт телефон мужчине.       В дальнейшей долгой и непростой беседе Арсений договаривается, что тётя Валя и дядя Андрей в течение недели соберут необходимые документы и справки, а на выходных все четверо встретятся для оформления остальных документов. Точнее, учитель никакой роли в этой встрече играть не будет, просто он понимает, что Антону будет спокойнее с ним, ведь крёстные для него почти чужие люди, которых он совсем не знает.       Сразу после сброса вызова телефон Антона начинает снова трезвонить, на этот раз это был Руслан. Конечно, по времени уже третий урок закончился, а парня нет в гимназии. — Ответьте ради прикола, — усмехается юноша, передавая гаджет учителю. — Зачем? Подумают ещё не того, мне и так дурной славы хватает, — одним глотком он допивает остатки кофе со дна прозрачной стеклянной кружки и ставит её в раковину. — Ну, придумайте что-нибудь смешное. Они и так знают, что я с вами хорошо общаюсь, — француз недоверчиво смотрит на телефон в руках подростка, но, выдохнув, берёт его и отвечает на вызов, ставя на громкую связь. — Алло? — Хуем по лбу не дало, Шастун, тебя где носит? Договаривались же в одиннадцать у парка. Ещё на прошлой неделе! — Антон зажимает рот рукой в истерическом приступе смеха. — И тебе доброе утро, Руслан, — по прежнему спокойным голосом продолжает учитель. — Арсений Сергеевич? А… Э… Извините за то, что сказал, но где наш Шастунишка? — парень замешкался, но от вопроса не ушёл. Арсений смотрит на подростка перед собой с немым вопросом в глазах, мол, а что говорить то? — Скажите, как есть, — шёпотом говорит Антон, встаёт из-за стола и поднимается на второй этаж, понимая, что второй диалог об этой ситуации без слёз он не выдержит. — Отец Антона зарезал его мать. Я помогаю с разбирательствами, он временно у меня дома. Эту неделю он и я в школе не появимся, а дальше он скорее всего переедет к крёстным в Москву, — учитель нервно ходит по кухне, кусая губы. — Чё? — следует после небольшой паузы. — Что за жесть? Мы можем прийти после школы к нему? Точнее, к вам. — Я спрошу у него, но, наверное, да. Антон сейчас в подавленном состоянии, никакой весь. В общем, тяжёлая ситуация. — Понятное дело, не каждый день такое происходит. Ладно, вы спросите по поводу встречи, а там он сам нам напишет. До свидания, Арсений Сергеевич, — мужчина прощается в ответ и сбрасывает вызов. На экране телефона появляется страница недавних звонков, среди которых он случайно читает: «Любимый француз».       Брови удивлённо взлетели вверх, глаза забегали по кухне в неком испуге. Француз то наверное у Антона один и… он любим. Заблокировав экран, пока Арсений не увидел ещё чего-нибудь, он сразу направился на второй этаж, параллельно пытаясь остановить бурю в голове. Он не будет ничего спрашивать у юноши. Не сейчас. Не в его состоянии.       Подросток сидел за рабочим столом учителя и рассматривал рабочие тетради других классов, тихонько посмеиваясь с глупых ошибок. — Руслан хочет встретиться с тобой, — учитель кладёт телефон на стол и Шастун сразу его засовывает в карман своих тёмных широких штанов. — Я чуть позже пойду. Прогуляюсь, отдышусь, — он убирает тетрадь какого-то ученика в отдельную стопку и разворачивается лицом к Арсению. Мужчина смотрел на него с жалостью и брови сами сходились домиком. Он очень беспокоился за его состояние. — Тебя не подвезти? — Нет, хочу пройтись, — подросток снова опускает взгляд на стол и что-то ковыряет на его поверхности. — Надо Боню накормить. — Точно. Пойдём? — Антон неохотно кивает и встаёт со стула, направляясь к выходу из комнаты.

***

      После тяжёлого разговора и расспросов друзей о том, что произошло и что будет дальше, все сидели поникшие и без энтузиазма доедали свои заказы: кофе, булочки и т. д. — А что у тебя с французом? — прерывая неловкую тишину спрашивает Юля. — Ничего. Я просто временно живу за его счёт. Я не собираюсь ему ни в чём признаваться. Страшно. Только всё испорчу, отношение ко мне изменится, а надо ещё этот год доучиться и экзамен по его предмету сдать. И не важно, что скорее всего оставшиеся два месяца я буду в другой школе. В общем, нет, я… Я не буду ему говорить о чувствах. Перетерплю, переболею и всё… Хотел сказать, будет, как прежде, но как прежде не будет уже никогда, — закончив, Антон цепляет на вилку последний кусочек тирамису и съедает его, запивая несладким чёрным чаем. — Верно. Не надо. Это максимально странно, и если кто-то узнает — плохо будет всем, — комментирует Руслан, все друзья согласно кивают. — Эх, а вот если бы… — мечтательно начинает Ваня. — Не дави на рану, — Шастун перебивает его. Повисла неловкая давящая тишина, было слышно только снующих кассиров и шумных посетителей. — Ладно, ребят. Я пойду, француз уже беспокоится, наверное, — парень встаёт из-за стола и все остальные следуют его примеру. Он хочет пожать руку Руслану на прощание, но тот его обнимает. Через секунду Антон чувствует, что его обнимают все друзья, образовывая «капусту». Если ему и правда придётся переезжать, он будет горько плакать, а позже скучать по всем этим людям, которые легко заменили всех близких разом.

***

      За время отсутствия подростка у Арсения дома, тот успел сварить суп, макароны и сделать мясо в сливочном соусе, так что никому в его доме голодать не придётся. Вечер завершился совместным просмотром фильма «Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов». Моментами было смешно, моментами грустно. И пусть на часах было только девять вечера, оба единогласно решили пойти спать. Антон был всё ещё сильно подавленным и часто для своего утешения молча рассматривал в сотый раз интерьер дома, мысленно проговаривая: «Чёрный горшок, серая стена, коричневый стол, чёрная рамка» и т. д. Он где-то вычитал, что это может помочь при панических атаках, но у него таковых не было, поэтому использовал их в принципе для быстрого успокоения, когда снова хотелось разрыдаться от безысходности или страха будущего. Но нужны они были только когда Арсения не было рядом по разным причинам: в магазин ушёл, покурить, или когда Антон не хотел напрягать его очередными бзиками, думая, что это как-то утомляет учителя. Только жаль, что он до сих пор не понял, что Арсений всеми костями ляжет за то, чтобы ему стало лучше. Он всегда рад поговорить с ним, обнять, помочь с чем-либо, даже разобраться в новой теме по алгебре, которую подросток не понял, хотя сам учитель закончил школу с тройкой по этому предмету.       Антон лежал в полудрёме и чувствовал, что вот-вот заснёт, в то время как Арсению не представлялось возможным сейчас уснуть, и не понятно, по какой причине. Бессонница была редким для него явлением, но после последнего употребления травы засыпать с каждым разом становилось сложнее. До появления подростка в доме он садился проверять тетради, выходил на улицу и долго гулял, насыщая организм влажным воздухом или продолжал лежать в кровати и надеяться, что сон уже совсем скоро придёт.       Смирившись с очередной попыткой уснуть, он медленно встаёт с кровати, выходит из комнаты, шлёпая босыми ногами по паркету, и спускается на первый этаж. Взяв со стола пачку сигарет, он вытаскивает одну, заодно прихватив зажигалку, и идёт на кухню. Мужчина включает подсветку, за ней шумную вытяжку. Упёршись крестцом в столешницу, он зажимает сигарету между губ и поджигает её, сразу затягиваясь. Красный пепел мелькает перед лицом, не торопясь пожирая белую бумагу. Выдыхает он в пространство под вытяжкой, чтобы она быстро устранила дым и запах.       В голове всплывают воспоминания о бывшей семье и не такой давней встрече. В солнечном сплетении что-то сжимается, мешая нормально дышать, в глазах застывает влага. Глубоко затянувшись, Арсений несколько секунд держит дым в лёгких, а выдыхает на пол кухни, забыв о вытяжке. Хлюпнув носом, он стряхивает пепел в раковину и затягивается ещё. Желание променять вонючие сигареты на галлюциногенные вещества ужасно пугало его, но успокаивало то, что это больше невозможно сделать. Точнее, если очень сильно захотеть, то всё возможно, но учитель не станет делать этого с трезвой головой. Да и с нетрезвой тоже не станет.       Он помнит, как первый раз попробовал ЛСД у Паши. Помнит, как его воротило по всей гостиной. Желание на покупку ещё нескольких таблеток так и не появилось.       Во внутренних рассуждениях Арсений не замечает, как, заворачивая с лестницы, на кухне появляется Антон. Подросток выглядел сонным, растрёпанные русые волосы сложились гнездом на голове, а лицо немного морщились из-за подсветки. — Ты чего встал? — полушёпотом спрашивает учитель, после затягивается. — Не знаю. Вы куда-то ушли, а я за вами, — голос дрожит, юноша трёт глаза и неожиданно хлюпает носом. — Просто… — слышна накатывающаяся истерика. Арсений, не медля, тушит сигарету о металлическую раковину и подходит к нему, крепко прижимая к себе. — Т-ш-ш, — мужчина непроизвольно вспоминает себя в феврале прошлого года. Ему тогда так не хватало того, кто сможет также обнимать его и успокаивать в трудные минуты.       Тело Антона дрожит из-за рваного дыхания, его руки гуляют по спине учителя, иногда сжимая на ней футболку. Горькие всхлипы отдаются болью в сердце француза и он прижимает юношу ещё сильнее, положив щёку на его макушку. — Я с тобой, Антош, — он гладит юношу от затылка до спины. — И теперь всегда буду с тобой, — еле слышно, шёпотом добавляет мужчина.

***

      Так и проходит понедельник, вторник, за ним среда: с бессонницей, слезами, сигаретами и вечными диалогами о разном с целью отвлечься. Антон втихую радовался, что Арсений Сергеевич не подозревал о том, что подросток специально несколько раз дожидался, пока тот уснёт, после чего аккуратно переплетал их пальцы и закрывал глаза, представляя, что именно так они куда-то идут. Может, даже знойным летом на поле мимо ромашек. Юноше было до жути приятно и легко засыпать. В четверг, в контраст таким приятным мелочам, проходил суд над Андреем, где Арсений с Антоном выступали в качестве свидетелей. Суд вынес приговор: пять лет лишения свободы. Подросток сбился со счёта того, сколько раз сдерживал истерику в зале суда и сколько съел глицина перед заседанием, пусть он ему почти что не помогает. Учитель осознал, что набрался достаточно жизненного опыта за всего-то пару дней. И труп разглядывал, и заявления научился писать, и полжизни Антона узнал в ярких красках. После такого он не представлял, что какой-то переезд позволит им оборвать общение. Поэтому было очевидно, что теперь они вместе, и, возможно, навсегда. Во всяком случае, в современном мире легко поддерживать связь.       В тот же четверг позвонили крестные, сказали, что собрали все необходимые справки и документы, осталось подать ходатайство. Антон, если быть до конца честным, думал, что не успеет лечь спать, как карета скорой помощи увезёт его с сердечным приступом. Слишком много эмоций на один день, слишком много воспоминаний и боли. Но, наверное, его предотвратил от этой участи один человек. Мы знаем теперь его столько хорошо, сколько не стоит произносить имя, чтобы понять, что речь идёт о нём.       Утро пятницы началось в час дня для обоих. Спать в одной кровати уже не казалось для них чем-то сверх непристойным и интимным, даже наоборот, было спокойнее, и ощущение полной безопасности и доверия окутывало их вместе с одеялом. Для обоих стало привычным слышать дыхание друг друга перед засыпанием. У Антона даже начали закрадываться мысли о том, не принимает ли он учителя в качестве своего родного отца в том образе, которого нет уже несколько лет. Плохого он ничего в этом не видел, разве что если узнает кто, то сразу начнёт его слёзно жалеть, мол, бедный мальчик. А он не привык к жалости, ему это чуждо. Все ласковые слова, которые по их задумке должны были успокоить волнения души, бесили его. — Антон? — обеспокоенный голос выводит подростка из дымки задумчивости. — Всё хорошо? — Да. Просто задумался, насколько всё происходящее сейчас… Пугающе для меня. Я не хочу уезжать отсюда. Мне было бы проще остаться с вами, Русланом, Ваней и воспоминаниями, которые останутся здесь и не смогут уехать со мной. Не важно даже, плохие или хорошие. Это личное и родное, — юноша не осмелился поднять взгляд, пялился на паркет на кухне. Арсений наоборот, внимательно всматривался в его лицо, снова разглядывал, изучал, узнавал. — Я понимаю, это огромный стресс. Новая школа, новые люди. Но я уверен, ты подружишься с новыми одноклассниками. — Даже думать об этом не хочу, — парень протёр кончиками пальцев закрытые глаза. Переезд ему также принесёт много нервов и переживаний, а он и так наглотался уже.       В помещении повисло молчание. Было слышно только сердитое дыхание Антона и щебет синиц за окном. В последнее время он не может сидеть на месте спокойно: то пальцы выгибает постоянно, то положение более удобное ищет, то вовсе что-то бормочет себе под нос. Всё это свидетельствует о пережитом или переживаемом стрессе. Да, Арсений читал, как можно помочь в подобных ситуациях, но для себя решил, что всё же помогает подростку одним своим присутствием, а заботу и внимание он даёт и давал ему всегда самостоятельно и не задумываясь.       В общих чертах, пятница прошла со сборами необходимых документов. Никто уже сильно не переживал, бюрократия давала думать не о ситуации, а об её решении. Но всё же толстый слой тёмно-красного, почти бордового цвета осадка пятничного вечера надолго залёг в сердце Антона, а вместе с ним и надежды уехать через несколько лет из поселка вместе с Арсением Сергеевичем. Уедет он максимум уже через две недели и каков будет исход его учебы и будущего знает лишь сама судьба.

***

      Тёмный коридор государственного учреждения почти не отражал свет гудящих старых ламп на потолке. Тëтя Валя, что сидела слева от Антона, постоянно вздыхала, охала. Дядя Андрей — её муж — сидел почти спокойно, разве только постоянно снимал и надевал обручальное кольцо. В отличие от него Шастун сегодня не стал надевать кольца. Без них было непривычно, но он считал, что если уж и выходить из зоны комфорта, то делать это по-максимуму. Настолько, что приходится отменять встречу с Русланом и Ваней. Арсений Сергеевич справа от него заполнял какие-то свои учительские документы в телефоне, но время от времени поглядывал на Антона и взглядом спрашивал: «Всё хорошо?» Из-за этого у учителя в голове проскакивала мысль о том, что он заботится о парнише также, как когда-то заботился о Кьяре, а возможно даже больше. Его это наконец перестало пугать — он принял тот факт, что является заложником своих чувств и по этой же причине самым страшным злодеем в жизни юноши. Даёт надежды, но знает, что не позволит себе в трезвом состоянии и тронуть пальцем Антона. Не скажет ему «Я тебя чертовски как люблю», не будет фантазировать о нем и не будет будить его по утрам. И сам Антон когда-нибудь это тоже примет и поймет, а позже и простит его.       Наконец девушка за стойкой называет номер их талона. Вся четвёрка встаёт почти одновременно и подходит к окну. — Здравствуйте, у нас такая ситуация, — начинает торопливо рассказывать Валя. На этом моменте Антон зажимает уши ладонями. На плече он чувствует горячую ладонь и он знает, кому она принадлежит.       Через несколько минут ему дают какие-то документы, говорят, где надо расписаться. Девушка за стойкой смотрит на него с жалостью, что раздражает Шастуна. И тогда он понимает, что может принимать какие-либо ласки и сострадания только от Арсения Сергеевича. Все остальные звучат насмешливо, неискренне и как будто для галочки. И только грёбанному учителю французского не плевать на его эмоции, чувства и состояние. Только от него все слова звучат правдиво. Он как раз стоял рядом и всё следил, чтобы Антон чувствовал себя пусть и ниже нормы хорошего настроения, но хотя бы чувствовал вообще.       И в конце концов, Антон читал, что попечители не могут принимать решения за ребёнка, а это позволяет ему уезжать когда он захочет на другой конец Москвы только для того, чтобы встретиться с Арсением. Ну, и с друзьями тоже. А кто его остановит? Никто. Ведь крёстные чужие для него люди, не знающие о нём ничего, поэтому с чего ему их слушаться? И это его безумно радовало.       После заполнения документов он и учитель сели на железные стулья, прибитые к стене. Опрокинув голову на плечо француза, юноша закрыл глаза в попытке успокоить мысли и сердце, что билось чересчур волнительно из-за присутствия мужчины. Его чрезвычайно бесило, что он не может препятствовать своей трусливости в сочетании с этическими нормами и засосать учителя до боли в дёснах. Да и не было стопроцентной уверенности, что после такого выступа его не пошлют на всем известное причинное место.       Подав ходатайство, тётя Валя пригласила Антона и Арсения к ним в гости выпить чаю. — С вами, Арсений Сергеевич, хоть поближе пообщаемся, ты, Антон, вспомнишь, как у нас дома хорошо, давно уж тебя у нас не было, — доброжелательно улыбается женщина. Варианта отказаться не было, время не перевалило даже за 12 дня, поэтому, переглянувшись, учитель и ученик соглашаются.       Дорога пешком, метро, снова улица и наконец заветный подъезд многоэтажного дома на Октябрьском поле. Подросток во время поездки уже успел посмотреть, что это целый час езды на общественном транспорте до дома француза. Как-то грустно вздохнув, он посмотрел на него, и тот тоже повернул голову на школьника, слабо и без особого веселья улыбнувшись.       Подняться на второй этаж, пройти в дверной проём, раздеться в коридоре, помыть руки и сесть за стол — типичные для всех гостей действия. Антона коробит от мысли, что вполне возможно уже через две недели именно это место станет для него новым домом. Бабочки внутри больше не щекочут приятно живот, скорее полумёртвые змеи копошатся в органах. Ноги немеют, голова гудит от осознания происходящего и он в панике смотрит на Арсения, выискивая в его образе спасение. И который раз находит. Учитель сразу замечает обеспокоенный взгляд и пододвигается на узком жёстком диванчике, чтобы обнять подростка. Сквозь грудную клетку ощущается, как быстро бьётся сердце, а рёбра часто толкаются в него. Парниша снова сдерживал истерику внутри себя, сдерживал негативные эмоции. Француз гладит его по спине, а другой рукой прижимает голову к себе. — Что случилось, Тош? — звучит тихий хриплый обеспокоенный голос мужчины. — Я не хочу, чтобы это место становилось моим домом. Это не мой дом, — связки дрожат от стресса, да и самого юношу в целом потряхивает от эмоций. — Я даже не знаю этих людей. — Ты привыкнешь, всё это когда-то станет родным для тебя. Но если что, всегда помни, что у тебя есть я. Как бы я ни был занят, я в любом случае постараюсь тебе помочь. Всё будет хорошо, — от этих слов в солнечном сплетении Антона ложится лишь тончайший фантомный осадок спокойствия.       Он слабо мотает головой из стороны в сторону, зарываясь в область ключицы лбом. Заслышав торопливые шаги из комнаты за стенкой, Шастун отстраняется от учителя и устраивается полулёжа на столе, скрывая эмоции, которые именно сейчас хорошо читались на его лице. В голове промелькнула мысль, что лучше бы он сейчас переживал очередной скандал, а не эту внутреннюю борьбу с собой и своими желаниями. — Арсений Сергеевич, извините за такой вопрос, но вы так молодо выглядите, сколько вам лет? — заинтересованно спрашивает тётя Валя, за которой тенью следовал дядя Андрей. — Скоро тридцать, — обыденно отвечает Арсений, оперевшись кулаком на щеку. — Н-да, вы ещё совсем молодой, — женщина смеётся, ставя железный чайник на плиту. — Я так понимаю, вы в школе Антона французский преподаёте, да? — Именно, — чуть горделиво улыбается учитель. — Il est le meilleur professeur de français, — подтверждает подросток, поднимаясь со стола. — Cesse, — учитель легонько толкает его в бок, вызывая ухмылку смущения. — Да мы поняли, что вы на одной волне, — говорит дядя Андрей, усаживаясь за столом на табуретке.       В целом приём проходит тепло. Тётя Валя разговаривала и спрашивала что-либо только на отвлечённые темы, словно забыв о причине их сегодняшнего сбора. Антону от этого только лучше: не приходилось расчёсывать ещё свежую рану до крови. Хотя если быть до конца честным, то их было две. Вторая сидела рядом с ним и всё хвалила, говорила, какой он хороший мальчик и прилежный ученик. Ну, да, Арсения Сергеевича ещё не было в школе, когда Шастун был в пятом классе. Ох, и отрывался же он тогда со своими одноклассниками.       Дядя Андрей больновато напоминал своим именем отца, но с этим юноша уже ничего не мог поделать. Только смириться. Как раз Андрей отводит его в гостиную, чтобы посмотреть старые фотографии и ненадолго оставить Валю с учителем. — Арсений Сергеевич, — полушёпотом говорит женщина, — а где сейчас мама Антона? — В двадцать первом морге. Уже ругаются, говорят, забрать надо, — в такой же тональности отвечает Арсений. — Я слышала, что Наташа заранее откладывала себе на похороны. Как будто знала, — грустно выдыхает женщина и обращается к окну. — Деньги, вероятно, где-то дома. Либо снимите с её накопительных счетов. Вам с Антоном надо будет взять какую-то сумму. Вы мне свой номер дайте, я вам всю информацию пришлю и помогу организовать всё, — Валя хлюпнула носом и посмотрела на такого же насупившегося учителя. — Арсений Сергеевич, идите сюда! — сквозь смех зовёт Антон.       У Вали и Арсения промелькнула щадящая улыбка, им было безумно жалко подростка. Но француз встаёт из-за стола и идёт в гостиную. Там на полу сидит юноша с дядей Андреем и рассматривает старые фотографии из семейных альбомов. На большинстве из них Антон ещё очень маленький. Мужчина проходит в комнату и садится рядом. — Смотрите, — не сдерживая смех говорит школьник и протягивает учителю фотографию. На ней четырёх годовалый мальчишка стоит рядом с хризантемой и улыбается. На следующей фотографии его поставили рядом с маками, улыбается он уже не так ярко, ведь летнее солнце слепило его. А на третьей он вовсе злится на светило, угрожая ему кулаком.       Арсений тоже посмеивается с таких тёплых кадров из прошлого. От них веет чем-то родным и тем, что давно ушло и уже не вернуть. Светлая грусть окутала гостиную, наполняя её тишиной.

***

      Через два часа под предлогом «много дел» Арсений с Антоном покидают многоэтажку. Недолгий путь до метро, скрежет поезда в тоннеле и жёсткие сидения. Подросток удобно устроился на плече учителя, обвивая его руку. Несмотря на теплый приём, как только они вышли из подъезда настроение упало лицом в грязь. Проехав половину пути, француз неожиданно встаёт, и юноша тоже инстинктивно подрывается, следуя за ним. — Арсений Сергеевич, мы же не доехали ещё, — но учитель будто не слышит его. Он вцепился кончиками пальцев в тонкое запястье и вёл через толпу людей наверх.       Выйдя из метро, мужчина отпускает школьника и заворачивает во дворы. Он идёт быстрым шагом, будто о чём-то резко вспомнил. Антону ничего не остаётся, кроме как следовать за ним таким же торопливым темпом, задаваясь параллельно миллионом вопросов, похожих друг на друга. Арсений шёл четко по маршруту, ловко маневрируя меж машин и узких тропинок в районе старых панельных девятиэтажек. — Арсений Сергеевич, куда мы идём?! — с накатывающей истерикой спрашивает Шастун, опережая и затормаживая собой учителя. — Символика. Слышал? — он снова хватает подростка за предплечье и ведёт к ближайшему дому.       Наконец, остановившись напротив конкретного подъезда, француз осматривается. Он медленно водит по каждой грязной куче снега, луже, машине, рассматривает каждую панель дома и точно следит за своим дыханием. Отойдя к парковке, он поднимает голову и выискивает нужный этаж, за ним окно. В нём всё те же сиреневые шторы, собранные посередине. Это спальня. Как же долго Арсений спорил с Алёной о подходящем цвете в этой комнате. В соседнем окне виднеется полупрозрачный тюль. Там кухня. И какая-то неодолимая тоска завладевает телом Арсения. Казалось, что Кьяра сейчас выглянет, чтобы понаблюдать за птицами, и он сможет увидеть её детское личико ещё раз. Сдерживая слёзы, он сглатывает ком. Хотелось шипеть как от сильной царапины. Как от первого падения на коленки, когда учишься кататься на велосипеде. Хотелось выбить из головы всё своё прошлое, как из ковра выбивают пыль бабушки во дворе. Антон же стоит в стороне, наблюдая и гадая, что будет дальше. Он хорошо понимает, что Арсения лучше сейчас не трогать.       Вполне предсказуемо. Учитель достаёт свою пачку сигарет и закуривает, по прежнему вглядываясь в эти два окна. Дым тонкой белой струёй улетает ввысь, растворяясь во влажном воздухе. Тишину нарушают проезжающие машины на ближайшем шоссе и щебечущие синицы. Белая бумага постепенно превращается в седой пепел и осыпается. Антону кажется до ужаса странной и тоскливой такая картина. В голову не лезет ни одно подходящее слово. Да и надо ли говорить что-то?       Как только бычок докуренной сигареты оказывается в урне у подъезда, учитель, будто не было того странного пятиминутного молчания, преспокойно и с лёгкой улыбкой идёт в сторону станции метро, молча подзывая за собой подростка. — Не спрашивай, — говорит мужчина в ответ на вопросительный взгляд снизу. Горькая грусть осела в груди толстым слоем пыли, более не превращаясь в волнующий ураган.

***

— Антон, нам надо с тобой обсудить кое-что ещё. Похороны твоей мамы. Их надо провести, — почти что без пауз между предложениями говорит Арсений, развернувшись на стуле за своим рабочим столом к подростку, что лежал на его кровати и что-то печатал в телефоне. — Мне тётя Валя сказала, что деньги есть, они где-то у тебя дома. Завтра пойдём за ними, всё перешлём Вале. Она организует. Нам останется лишь прийти. Точнее, тебе. Здесь без меня, уж прости, — Антон слушает со стеклянными глазами, будто безжизненными. Мысли о самоубийстве предостерегает только то, что французу и друзьям будет грустно. Да и как же Боня без него, единственного, кто остался в этой больной семье. — Хорошо, — кратко отвечает парень, проглатывая ком истерики в горле. Он сразу прячет глаза обратно за экраном телефона. — И… Тебе всё же надо будет переехать. Поэтому, думаю, на следующей неделе заберём документы из школы, — слова режут грудь Антона острейшим лезвием. Бросить всё? Вот так просто? Из-за одного урода?       Юноша не отвечает. Заблокировав телефон, он кладёт его экраном вниз рядом с собой и ловит взгляд учителя. Повисает убийственное молчание, которое в какой-то мере не хочется переживать, ведь ясно, какая боль за ним скрывается. Три года терпеть семейный ад, но быть с действительно хорошими друзьями — вот, что являлось для Антона определением жизни последнее время. А теперь семьи нет. И ежедневных встреч с теми людьми, которых он называл настоящими друзьями, не будет. К сожалению, осознание приходит только сейчас. А может и к счастью, рядом Арсений Сергеевич, который обнимает дрожащее тело. Из глаз без рыданий текут слёзы. Юноше действительно кажется, что ещё немного, и он сойдёт с ума от всех событий, что происходят с ним. Смерть матери, суд отца, влюблённость в своего учителя французского; теперь к этому списку добавляется отсутствие встреч с Ваней и Русланом, что расценивалось по шкале боли от потери на высший балл.       Мужчина нежно целует парня в макушку, после прижимается щекой, словно извиняется, прижимает к себе точно также, как когда-то в детстве мама. — Вы не оставите меня? — с ребячьей надеждой спрашивает Антон. — Никогда, Тоша, никогда. Будем держать связь. Я всегда буду за тебя.

***

      На экране банкомата высвечивается текст о том, что операция прошла успешно и через минуту тётя Валя пишет Арсению Сергеевичу, что деньги пришли. — Я думаю, в течение недели ходатайство на опекунство примут. Может, вернёмся к тебе и начнём собирать какие-нибудь вещи? — на выходе из банка спокойно спрашивает мужчина. — Почему я не могу остаться здесь? — Шастун не поднимает глаз, хмуро рассматривает криво положенную плитку под ногами. — А ты сможешь здесь жить с воспоминаниями один на один? Сможешь готовить, стирать, следить за домом один? Извини, но я сомневаюсь. — А вы? — Что я? Антош, у меня своя жизнь, у тебя своя. К сожалению, бывает такое, что приходится всё кардинально менять, порой не в лучшую сторону, — Арсений с досадой выдыхает. — Я также когда-то пережил много боли и уверен, что ты тоже переживёшь, переболеешь этой ситуацией. Время лечит. — У меня своя жизнь, у вас своя, — тихо вторит подросток, осознавая для себя ещё одну, не менее важную вещь: он никогда не будет с учителем вместе. — Вы правы, Арсений Сергеевич. Всё пройдёт. Рана затянется, хоть и останется блёклый рубец, — с этими словами в душе что-то неприятно колется. — Вот. Ну, так что? Идём обратно к тебе? — юноша кивает и сворачивает в сторону своего дома.       Их в замешательстве встречает Боня. Мол, вы же ушли, а теперь снова здесь. Запустив собаку в дом, учитель и школьник раздеваются и идут на кухню. Антон сразу включает электрический чайник, железный он убрал подальше с глаз. Даже такая простая вещь напоминала о прошлом. В любом помещении дома находиться было достаточно сложно: что-то невидимое душило парня за горло. Абсолютно в каждой комнате он мельком будто видел тени. И они были на первый взгляд доброжелательны. Кто знает, может, это отголоски прошлого добивают разум Антона? — Вам кофе? — подойдя к навесному шкафу, Шастун открыл одну дверцу и повернул голову на учителя, поймав его взгляд. Голубые глаза были тусклыми в последнее время, хотя на солнце всё равно отливали чистым небом. — Давай чай. Чёрный, — парень кивает и берёт два пакетика. Хлопнув дверцей, он достаёт кружки, ставит их на стол и кидает в каждую по тканевому квадратику с рассыпчатым чаем. — Как ты себя чувствуешь? — Антон перевёл взгляд томных зелёных глаз на учителя. В них читалось всё то огромное желание покончить со всей этой душевной тяжестью, но такой выбор не закончится для юноши хорошо. И пусть ему уже будет безразлично, тем, кто останется на Земле, будет мерзко и больно. — Думаю, лучше не спрашивать подробностей, — виновато сглатывает мужчина и поворачивается к окну, где рыжее солнце медленно уходило за соседний дом. — Закат такой красивый. Не хочешь сфотографировать? — Антон молча несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, разливая по кружкам вскипевшую воду. В груди снова всплыл ком рыданий и он сдерживает его изо всех сил. — Я, случаем, не достал тебя?       Юноша словно испугался этих слов и встревоженно посмотрел на учителя, выглядывая из-за капюшона чёрного худи. Тот сверлил его чуть прикрытыми глазами. Зачем-то Антон вспомнил о скором дне рождении Арсения Сергеевича и то, что он заказал ему подарок. — Как вам такая мысль взбрела в голову? — он поставил чайник на подставку, пододвинул одну из кружек ближе к французу и сел рядом рядом с ним на табуретку. Арсений пожал плечами и снова посмотрел в окно. Небо медленно темнело. — Вы слишком много делаете для меня, чтобы так грубо надоесть мне, — мужчина еле сдерживает глупую улыбку маленькой девочки, которой сделали комплимент. — Я надеюсь, что тебе скоро станет лучше. Я вижу все твои переживания и примерно знаю, что ты думаешь о мире и обо всём происходящем, — Арсений, сожмурившись подобно коту, делает глоток горячего чая, предварительно подув на поверхность. С недавнего времени он также догадывается о том, что думает о нём мальчишка рядом: щёки предательски выдают его проявившимся румянцем. — Я тоже на это надеюсь, — Антон чай не трогает, пытается не думать о том, как было бы мило усесться на колени учителю и свернуться клубочком, а он бы гладил его по голове и приговаривал, что дорог ему, что он со всем справится и вообще самый лучший в этом грязном мире.       Через полчаса полумолчаливых коротких бесед о погоде, моральном состоянии и гимназии, француз и школьник направляются в комнату подростка. На террасе они находят пыльную коробку от морозильника, который уже давно отдыхает на помойке. Отмыв её от слоя прошедших лет, Антон располагает коробку в центре комнаты. Не торопясь, он начинает складывать книги, параллельно что-то комментируя о них, на подобии: «О, эту сосед написал», «Помню, как про эту книгу несколько лет рассказывал на уроках внеклассного чтения», «Эту забыл друг, с которым уже давно не общаюсь. До сих пор лежит у меня». Так он старался отвлечь себя от того огромного количества воспоминаний, что витали в помещении и всё пытались назойливо влезть к нему в голову и надавить на свежую рану. Арсений это понимал и всячески поддерживал эти попытки: отвечал, интересовался, иногда вместе с ним смеялся с какой-нибудь мелочи. Но когда парень начал складывать в коробку мягкие игрушки, которые в отличие от остальных не лежали в большом чёрном пакете на чердаке, а всегда аккуратно стояли на кровати, он молчал. Перед тем, как осторожно положить в коробку следующую игрушку, он несколько секунд рассматривал предыдущую. Учитель не видит этого, но у юноши перед глазами на огромной скорости проносятся индивидуальные воспоминания, которые хранит в себе каждый плюшевый зверёк. Дойдя до вытянутого хорька с коричневой окраской и мягким хвостом, Антон сжимает челюсть так сильно, что даже в тусклом свете прикроватной лампы видно выступившие из-под тонкой нежной кожи желваки. Француз хотел что-то спросить, но предпочёл тактично промолчать.       Этого хорька Антон выбрал сам, когда был ещё маленький. Он был с родителями в известном магазине шведской мебели и вытянул его из кучи остальных таких же хорьков. Мама тогда сказала положить на место, но отец настоял на том, чтобы игрушка осталась и даже сам заплатил за неё. Эту историю сам парень не помнит, её рассказал отец ещё до всего ада, когда в доме было действительно уютно и мальчик хотел возвращаться туда.       Игрушечный хорёк также оказывается в коробке, Антон садится на край кровати и устало трёт лицо руками, пытаясь хоть немного привести свой разум в стабильное состояние. Резко встав, он проходит мимо Арсения Сергеевича, что сидел на компьютерном кресле у двери, которая ведёт на террасу. — Я сейчас приду, — вполне спокойно говорит подросток и направляется в ванну.       В коридоре он потрепал за холку собаку, после вошёл в помещение рядом и закрыл дверь. Включив холодную струю, юноша закатывает рукава толстовки, набирает в соединённые ладони воды и умывается. Рваное дыхание и недобрый оскал вырисовывают на его лице толику безумия, что поселилось у него в голове за прошедшую неделю. Антон стонет сквозь зубы будто от физической боли — от сильного удара по рёбрам, но нет, это моральная боль. Это вся та боль, с которой ему не может помочь справится даже Арсений Сергеевич. Да от мимолётной мысли о нём у Шастуна мозг наливается кровью и разбухает, а сделать он с этим ничего не может. Либо терпи, либо причиняй себе увечья. Он не даёт сильно отрастать ногтям на руках, старается как можно скорее состричь их, иначе сразу начинает царапать себя в подобных припадках истерики. А ему не нужны тупые вопросы, не нужна жалость. В какой-то мере он хотел бы остаться один, но тогда долгая жизнь ему не светит, и Антон понимает это. Поэтому смирно отдаёт всего себя Арсению. Руслан с Ваней не могут дать того эффекта облегчения, который дают руки и слова учителя. И уже почти полгода подросток не может дать себе ответа, почему.       Чуть успокоившись от ледяной воды, юноша закрывает кран, вытирает слегка запылившимся полотенцем лицо и руки и идёт обратно к себе в комнату. — Я уж думал идти к тебе. Всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает Арсений. И ведь даже не ради приличия: ему правда не всё равно на состояние своего ученика.       Антон вертит раскрытой ладонью, что значит «50/50». Ему правда ни хорошо, ни плохо. Хотя нет, очень плохо. Но при учителе всё же становится немного лучше. Он подходит к невысокому деревянному комоду рядом со столом и открывает первый ящик. Шастун достаёт жёлтую прямоугольную пластиковую корзину со всякой мелочёвкой: старые браслеты, просроченные купоны в магазинах одежды, сломанный степлер. Арсений Сергеевич внимательно рассматривает каждую вещь, которую Антон достаёт на стол. Его взгляд цепляется за вскрытую коробку лезвий. — А лезвия тебе зачем? — он чуть хмурится и поднимает голову на Антона. Тот посмотрел на лезвия и сделал глубокий вдох. — Не решился. Спасибо Ване, — он берёт коробку и выкидывает в мусорку под столом. — Я не суицидник. Просто… Был период, когда было действительно плохо. Неважно, — скомкано объясняет Шастун и продолжает копаться в корзине.       Арсений на это промолчал, но задумался и обнаружил отвратительное сходство между ними. Оба, когда было ужасно плохо на душе, пытались чем-то вымочить вязкое болото в груди, а на людях всё резко становилось хорошо. Именно поэтому они поладили и нашли общий язык. Эмоциональный план в межличностных отношениях оказывается также невероятно важен.       В руки Антона попадает флешка. Раннее он её не видел в своих закромах, но если брать всё время в целом, то наверняка она была мамина. Это ему подсказывал брелок в виде маленького шлёпанца на верёвке. Покрутив носитель информации в пальцах, он наклоняется к системному блоку и включает свой компьютер. Тот положительно пискнул, загудел, монитор загорелся приветственной заставкой и через несколько секунд попросил ввести пароль для разблокировки рабочего стола. Клацая по клавиатуре и вводя нужную комбинацию, Антон всё предполагает, что может храниться на флешке. Как только показываются обои, он вставляет её в разъём. Арсений наблюдает за каждым действием, будто сам того никогда не делал и видит такую чудо-машину впервые.       Наконец показывается содержимое флешки. Здесь есть только Word файл с резюме и папка, названная «Ейск 2012». В груди Шастуна что-то больно кольнуло. Снова чёртовы воспоминания. Но он не помнил ни единой фотографии, ни единой минуты с той поездки. В пять лет всё запоминается ещё достаточно плохо. Ах, нет, единственное воспоминание с той поездки было. После купания в общественном бассейне на свежем воздухе он отравился водой и на следующий день они с мамой поехали в местную поликлинику, где ему сделали укол в причинное место и мальчику стало лучше.       Несколько секунд Антон сверлит папку взглядом, но всё же открывает её. Включает отображение фотографий средними значками, и его рот открывается в приятной ностальгии, а тело нащупывает кровать сзади и садится на её край. Арсений подъезжает на кресле ближе к монитору и рассматривает то, что увидел юноша. Антон протягивает руку к мышке и щёлкает на первую иконку. Он начинает медленно листать фотографии, словно воспоминания, словно монитор — портал в прошлое. — Сколько тебе здесь? — посмеиваясь спрашивает Арсений. — Лет пять, не больше, — шок на лице юноши до сих пор хорошо проглядывается: широко распахнутые глаза, приоткрытый рот. Он думал, что эти фотографии давно потеряны.       Шастун листает свои фотографии на фоне разных пейзажей Ейска: на фоне пальм, которых там не так много, но ради воспоминаний они с мамой тогда долго ходили по разным местам и старались их найти; на фоне каких-то зданий, музеев. Совместные с мамой фотографии Антон пролистывает быстрее остальных. Хотя он и понимает, что даже если бы она сейчас была с ним, того времени всё равно не вернуть.

***

      В гимназии наступили каникулы. Во вторник, поздно днём Антон уже едет в чёрном автобусе с кладбища. Похоронная процессия прошла морально тяжело. Он не помнил, когда в последний раз за такое короткое время у него кончились слёзы. Помимо него, Вали, Андрея и ещё с десяток почти незнакомых ему родственников или друзей семьи никого не было. Не было Арсения Сергеевича, из-за чего подростку ещё хуже удавалось контролировать себя и эмоции. Он злился на всех вокруг, потому что все эти люди пришли только когда стало уже слишком поздно. Никто из них не интересовался тем, что действительно происходило в семье до этого и его это невероятно бесило. Воздух был переполнен лицемерием и жалостью, что Антон в совокупности ненавидел. Одного из родственников — совершенно незнакомого деда, который возомнил себя душевным лекарем — он почти побил. Сам парень не знает, что помогло удержать столь сильное желание. На внутренней стороне ладони остались полулунные ссадины. Когда пришёл священник, чтобы начать отпевание, Шастун даже не хныкал, не пугал других рваным дыханием. Слёзы тихо стекали по щекам и со стеклянным звуком падали на плитку в храме.       Три горсти земли и сорванный голос — так провёл свою маму на тот свет Антон. И это не то, что хотелось бы пережить в пятнадцать лет.       После похорон Антон заказывает такси до дома Руслана. Шастун не пошёл на поминки, ему казалось, что на них он точно потеряет последний рассудок. А надо ему это? Не особо.       Он сообщает Руслану, что уже едет к нему, тот присылает фотографию пакета, в котором видно бутылки пива. К ней шла подпись: «Если будет мало — докупим». Антону не сильно хотелось пить. Он предпочёл бы поспать часа так два-три, ночью спалось плохо. В какой-то момент, примерно на половине пути, таксист остановился на светофоре и развернулся к задним сидениям, где сидел Шастун. — Если хочешь, можешь взять воду, — мужчина тыкает пальцем в упаковку с несколькими бутылками воды, — а если совсем плохо будет, попроси успокоительное, поделюсь, — в лобовом стекле загорелся зелёный сигнал и таксист развернулся обратно к дороге и тронулся с места. Парень тихо сказал ему «Спасибо» и взял одну бутылку из всей упаковки. Даже от одного глотка воды стало в разы лучше и истеричный ком уплыл из горла куда-то в желудок и там же растворился.       По приезде он нормально поблагодарил мужчину и вышел из машины. Придя в квартиру Руслана, хозяин, Ваня и Юля заметили подавленное состояние Антона, заплаканные глаза и тот рассказал им, что почти не спал ночью и хотел бы подремать пару часов прямо сейчас. Руслан уступил свою кровать, Ваня принёс бутылку с водой на всякий случай, а Юля накрыла тощее тело одеялом, и все трое удалились из комнаты. Антон тихо поблагодарил их и в который раз убедился, что у него лучшие друзья на свете. Недолго ворочаясь, он вскоре засыпает.       Тем временем Юля, Руслан и Ваня тихо сидели на кухне, переключая на телевизоре, подключённому к интернету, видео на Ютубе в поиске тем для разговоров, пока их друг тихо сопел в соседней комнате. Но всё равно все сидели молча, лишь изредка перекидывая друг другу короткие вопросы. Может, думали над тем, что сказать Антону, а может и не стоит что-то говорить вовсе? Он ведь понимает, какие люди рядом с ним, знает, что по возможности они всегда будут рядом и поддержат даже без слов.       Руслан впервые за долгое время закурил сигарету, позаимствовав одну из пачки отца. Да в принципе в помещении витала неопределённость и неловкость. Рано или поздно ведь все это переживут. И это действительно пугало, особенно если при этом смотреть на состояние Антона. Юля предположила, что у него ухудшается самочувствие также из-за Арсения Сергеевича. После того, как стало известно, что Антон влюбился в него, эта тема словно стала запретной, хотя до этого вся компания любила его всячески подкалывать и обсуждать вне гимназии. Она наблюдала со стороны и заметила этот парадокс, но объяснить не смогла. Ах, столько вещей в мире, которые порой так сложно объяснить. Ведь правда?       По прошествии двух с половиной часов, Ваня пошёл будить друга. Тихонько зайдя в комнату, он увидел, что тусклый свет от телефона освещал лицо Антона. Парень лежал на боку и с кем-то переписывался. — Шаст? Ты не спишь уже? — зачем-то прошептал Ваня. — Арсений позвонил и разбудил. Спрашивает, когда забрать. — Скажи, что с ночёвкой останешься. Или всё-таки уйдёшь? — Я не знаю. Посмотрим, — Антон заблокировал телефон, положил его рядом с подушкой и глубоко вздохнул.       Свесив ноги, он садится на краю кровати, берёт бутылку с водой и немного отпивает. — Вы без меня начинали? — Только чай. Тебя ждали. Пойдём, — Ваня отошёл от двери, оставив щёлку.       Антон протирает усталые глаза кончиками пальцев и в темноте приглаживает волосы в нужную сторону. Будто сконцентрировав все силы в ногах, он встаёт, отталкиваясь от кровати, и бредёт к двери. Сощурившись от коридорного света, Шастун идёт на шум от телевизора и натыкается на три пары глаз, которые пугливо устремились на него. За окном напротив уже стемнело, было видно только жёлто-оранжевые точки горящих окон ближайших домов. Наклонившись к полу, Ваня шуршит большим пакетом и достаёт четыре бутылки пива разных марок и ставит их на стол. Каждый берёт своё, Руслан протягивает Антону его бутылку. Тот неуверенно берёт её и откручивает крышечку. Придвинув близстоящую табуретку к себе, он садится за стол к друзьям, Ваня выключает телевизор. Уже захотелось забыть этот вечер. Нет, день в целом. Чтобы бледный, худой, хорошо одетый труп не мозолил глаза перед сном. Чтобы не было внутренней вины за выпитый алкоголь. Чтобы грустные и спокойные лица друзей не давили своим присутствием.       Откинув пожухлые мысли, он присасывается к бутылке и опрокидывает в себя сразу половину жидкости. — Э, остановись, — у Руслана почти получилось выхватить пиво у одноклассника, тот отставил бутылку обратно на стол и прижал обратную сторону ладони к губам. Следом за ним небольшими глотками начали пить и остальные.       Антону было нечего сказать. Всего его словарного запаса в сочетании со словарным запасом Пушкина не хватило бы, чтобы описать всю полноту боли и негативных эмоций. В голове проскочила мимолётная мысль о том, как было бы хорошо, если бы прямо сейчас кухня опустела и он остался совсем один. И сначала Антон согласился с ней, но через секунду опроверг. Мысли. Он никогда не сможет быть наедине со своими мыслями. Слишком сильно они его утомляют и в каких-то вещах убивают. Нет. Он сразу же сойдёт с ума, как только хотя бы на пару дней останется один на один с собой.       За пол часа в Антоне оказывается три с половиной бутылки пива. Ему не дали допить четвёртую. Голова кружилась, изображение в глазах плыло, а желание рассказать то, чего не знают люди за столом, возросло. Он берёт телефон в руки, пока Ваня с Русланом о чём-то разговорились, находит контакт Арсения Сергеевича и делает вызов. Его почти что сразу принимают. — Арсений Сергеевич, можете меня забрать. Пожалуйста. Я не дойду, — сонным голосом бормочет Шастун. — Я то заберу, а откуда? — на фоне слышно шуршание — учитель уже надевал ветровку.       Антон не помнил точного адреса дома Руслана, поэтому с полузакрытыми глазами он передаёт телефон однокласснику. Тот непонимающе смотрит на него и он шёпотом говорит «Адрес скажи».       Когда телефон снова оказывается у Антона, он поднимается, берёт за плечо Ваню и, бросив Юле и Руслану «Мы на балконе», волочит ноги в сторону комнаты хозяина квартиры. Только там был выход на балкон.       В помещении темно, широкое окно было зашторено. Пахло одеколоном друга. Пройдя насквозь, Ваня нащупывает дверь балкона. Пластиковая ручка тихо скрипнула, из щели сразу повеяло прохладой — балкон не был утеплён. Спустившись на пол, Антон закрывает за собой дверь, а Ваня плюхается на пластиковый стул. Рядом стоял круглый стеклянный столик с пепельницей и несколькими бычками в ней. Трофимов достал из кармана джинс электронную сигарету и сделал затяжку. Выдохнув в пол, он посмотрел на Шастуна, что стоял напротив него, оперевшись ладонями на плетёнку сзади себя. — Я тебя слушаю, — из-за пара Ваня говорит басом и прокашливается. — Я подумал, что раз уж я переезжаю, то вам можно узнать больше, чем знаете, — Трофимов усмехнулся. — Ну, Руслану какую-то информацию передашь. — Окей. И чего же мы о тебе такого не знаем? Мне казалось, твоя влюблённость во француза это пик всего, что может произойти с тобой, — с не сходящей улыбкой на лице Ваня делает ещё затяжку. — Ну, с француза и начну тогда, — одной рукой Антон провёл по лицу, будто вытирая с него всю скромность и обнародуя честность. — Во-первых, все эти недели, что я жил с ним, я спал не отдельно на диване, а с ним в одной постели, — одноклассник давится и воздухом, и паром и начинает сильно кашлять. — Чего блять?! Ты думаешь головой?! — даже в слабом свете, исходящем от окна на балконе, видно то, насколько сильно хмурится Ваня. — Я знаю, что звучит дико, но в этом плане всё нормально. Он вообще не трогал меня, даже обнимал часто с разрешения… — Не зря его Дима избил. Сука, да я ему сам морду набью! — Трофимов не слышит друга и продолжает злиться. — Ваня, послушай! Он единственный понимал, насколько мне было херово всё это время и исключительно старался поддержать меня. Успокаивал, если требовалось, да он мне даже по алгебре с темой разобраться помог, хотя у него стоит тройка в аттестате по ней! Он очень многим пожертвовал ради меня, в том числе своей работой, и к нему не стоит относится плохо только потому, что мы спали в одной кровати. Ты бы знал, какие завтраки он готовит. Насколько вкусная его чёртова запеканка! — почти в истерике твердит Антон в защиту Арсения Сергеевича. Для него он и правда самый светлый человек. Луч в тёмном царстве. — Хорошо, я подумаю над твоими словами, — Ваня чуть успокаивается и устраивается на стуле поудобнее. — А от кого был тот засос? — От него же, — глаза Вани были на грани того, чтобы выпасть из глазных орбит. — Ты только что сказал, что он не трогал тебя, — он возмущённо развёл руками. — Я полез первый. И он был сильно пьяным и не контролировал себя… — Братан, не хочу огорчать тебя, но даже в пьяном состоянии человек может определить, какого пола другой человек лезет на него. Не удивляйся, если этот урод снова приползёт домой с разбитым лицом, — Ваня, скорчившись будто от чего-то кислого во рту, отвернулся к окну и затянулся. — Только попробуй его тронуть. Вань, правда, это не географ, он не педофил. У него вообще какие-то проблемы похоже были, его только пожалеть можно. — Ой, какой бедный, несчастный Арсений Сергеевич. Спит в одной кровати с пятнадцатилетним мальчиком, а потом в пьяном угаре оставляет на его шее засосы, — писклявым, дразнящим голосом язвит одноклассник. — Антон, ты не тупой вроде, мог и сам по роже ему дать. — Иди нахер, Ваня, — Шастун хотел уйти с балкона, но его остановили. — Окей, окей. Возможно, мне не понять. Но отношение моё к нему поменялось, учти это, — повисла неловкая тишина, Трофимов делает затяжку и выдыхает. — Ещё что-нибудь? — Наверное, мне понадобится психолог. Я слишком отчётливо запомнил кровавый труп матери, — голос дрогнул, но Антон сдерживает эмоции. — Я даже описать это как-то не могу. Даже матерные слова не подходят. — Я не представляю, какая это травма для твоей психики и морального состояния. Но. Ты ведь помнишь своё обещание? — Никакого селфхарма. Никогда. Помню. Думаю, мне просто требуется время, чтобы смириться и принять эту ситуацию. Я выкинул ту коробку лезвий. — Это уже хорошо. Братан, ты сильный в моральном плане на самом деле, просто сам этого не замечаешь. Всё наладится. Мозг сам удаляет травмирующие воспоминания со временем. И это так же удалит, — Ваня встал со стула и, преодолев расстояние в единый шаг, обнимает Антона. Юноша роняет голову ему на плечо и тяжело дышит. Под приоткрытым балконным окном слышна подъезжающая машина. Шины со звуком рассыпающегося щебня тормозят у подъезда, а на кухне Руслан отвечает на звонок с телефона Антона. — Что ж, кажется, мне пора.

***

      День рождения Арсения. Второй день рождения в одиночестве. Ну, почти. Близких знакомых у него очень мало, поэтому если и есть те, кто его поздравил по напоминалке во ВКонтакте, то это либо другие учителя из гимназии, либо старшеклассники. Поздравили даже Ваня и Руслан, чуть позже Юля, но на них всех Попов не обратил своего и малейшего внимания. С утра он не подавал вида о наличии какого-то праздника. Ну какой праздник сейчас может быть, когда у тебя под боком спит твой же ученик, у которого вчера были похороны собственной мамы? Какой праздник, когда у самого на душе болото? Верно, особо никакого.       Март давал о себе знать — по окнам тарабанил дождь. Арсений выключил уведомления на телефоне и молчаливо бродил по дому, заново рассматривая каждую комнату. Антон же притих в спальне, а позже, когда ливень успокоился, вовсе ушёл гулять. Несомненно, у Арсения была куча дел, но он решил оставить всё на завтра. У него был план на вечер этого дня. Он очень хотел посетить в бар, куда они с Пашей частенько заходили; Арсений хорошо проводил время за разговорами с незнакомцами, узнавая информацию о них, которую он на следующий день забывал, а Паша находил себе новых клиентов. Попов хорошо знал в этом месте только одного человека — бармена Серёжу по кличке «Кичка» или же «Косичка».       Серёжа своеобразный человек, но у него есть своя история. С младших классов над Серёжей издевались из-за лишнего веса. Он терпел издёвки вместе с разводом родителей. В итоге развода Серёжа остался у отца, который либо пропадал на работе, либо выпивал. Поэтому мальчик обслуживал себя везде сам: готовил, убирал, воровал, ныл, врал. В общем, делал всё, чтобы получить выгоду для самого себя. В третьем классе несправедливые слова в его сторону взбесили его. Серёжа взял ножницы со стола учительницы и сильно поцарапал главного задиру. Вез швов не обошлось. Этот случай решили не афишировать, он «искренне» извинился перед родителями задиры и самим задирой, вроде все забыли, но всё равно опасались его и лишний раз Серёжу не трогали и тихо называли психопатом. В пятом классе пришла группа новеньких, которые снова приметили его в лёгкие жертвы. Терпел Серёжа до шестого класса. В то время он таскал с собой термос с вечно горячим чаем. И когда Серёжа не выдержал во второй раз, он вылил кипяток на шею новенькому. Хотел на лицо, но тот увернулся. А потом ещё несколько раз ударил по затылку железным термосом. Тогда с рук ему это не сошло и в субботнее утро к нему домой пришли люди из ПДН. Выявили, что отец за сыном не следит и Серёжа оказался в детском доме. Дальше всё как-то само собой пошло и он оказался в Москве и начал работать в баре. Единственный плюс из всей истории — есть собственная квартира. Но расстраивает отсутствие нервов. Серёжа вспыльчивый человек, с ним точно не стоит шутить и он точно не станет вас жалеть по какому-либо поводу. Может только порекомендовать, какой коктейль стоит выбрать под ту или иную ситуацию.       Арсений часто общался с ним, когда приходил с Пашей в бар. Но за последний год Попов ни разу не появился там, поэтому решил, что собственный тридцатый день рождения является хорошим поводом навестить это место. Жалко, что на этот раз без Паши.

***

      В баре ничего не поменялось с последнего визита Арсения. Те же столы, стулья, пьяные люди, нелепые подкаты к незнакомым девушкам и всё тот же Серёжа за барной стойкой. Конкретно он одним своим присутствием приподнял настроение учителю. Единственный приятный отголосок прошлого, который он даже был рад видеть. Решив устроить небольшой сюрприз Серёже, Арсений, как ни в чём не бывало, проходит по деревянному полу мимо небольшой толпы прямо к стойке и садится на высокий стул. Опустив голову, чтобы сразу не показывать свою личность, Попов махом руки подзывает бармена. — Чего желаете в столь дождливый вечер? — звучит чуть сиплый голос рядом. Арсений не сдерживается и пускает искреннюю улыбку. Серёжа всё тот же, его не изменить. Какое-то приятное тепло разливается по груди. — Белого Бакарди налей, дорогой, — Серёжа не сразу отходит к стеллажу с алкоголем, будто задумался, не показалось ли ему. Но спустя секунду всё же берёт кристально чистый стакан с толстым дном и наливает в него жидкость, по виду не отличную от водки.       Притянув стакан к себе, Арсений поднимает голову и пересекается взглядами с Серёжей. Тот редко показывает настоящие эмоции, но сейчас он засиял ярче квазара. — Арсюха! — улыбаясь во все тридцать два зуба воскликнул Серёжа. — Я уж думал сторчался, а нет, живой! — Арсений смеётся с того, что кто-то действительно подумал, что он мог умереть. — Я тоже рад тебя видеть, — старые друзья обмениваются улыбками и в памяти резко всплывают все их разговоры до утра. — Это что ж за праздник сегодня такой, что ты решил заглянуть к нам? — Тридцатник отмечаю, подумал, почему бы не навестить тебя. — Ах, если тридцатник, то весь алкоголь сегодня только для тебя, мой дорогой, — Серёжа на несколько секунд отвлекается на другого посетителя, но позже возвращается. — Честно, я даже скучал. — Приятно слышать от тебя такое, — отпив немного из своего стакана, Арсений всё же вспомнил про свой вопрос. — Кстати. Ты ничего не слышал по поводу Паши? Думал съездить к нему. — Паша? Ты дурак? Он сзади тебя, — Попов вскинул брови и огляделся, но знакомой фигуры не наблюдал. — Вон, — Серёжа тычет пальцем в угол толпы, но вечно дёргающиеся в припадке танца люди закрывали нужного человека.       Соскочив со стула, Арсений идёт чётко туда, куда указал Серёжа. Пробравшись сквозь толпу, он действительно видит худую фигуру в капюшоне, которая подпирала стену. Чувства были чересчур смешанными. Это был и шок, и радость, и миллионов вопросов «Как?!». Подойдя ближе, он хлопает фигуру по плечу и та выглядывает из-под капюшона и тоже сильно удивляется. — Паша?! — радостно восклицает Арсений, но его рот сразу же затыкают ладонью. — Тихо ты, — Паша оглядывается и убирает руку. — Пошли, — ведя Арсения вдоль стены, он выходит на улицу, достаёт из кармана ключи от машины и убирает с неё блокировку.       Сев спереди, радости Арсения не было предела. Конечно, это другая машина, теперь немного другой Паша, но в большинстве своём это всё ещё он! — Предвещая некоторые твои вопросы: я сбежал, я в федеральном розыске, я всё ещё торгую наркотиками. Ещё вопросы? — Какого хера ты мне ничего не сказал? — Арсений всё ещё находился в состоянии шока и остаточной радости. — Ты думаешь, что я твой номер наизусть помню? Не-а. — Как давно ты сбежал? — Что-то около месяца назад. У меня нет сейчас телефона, плохо слежу за временем, — параллельно Паша протягивает руку к бардачку и достаёт ЗИП пакет примерно с десятком шишек. — Будешь? — Я давно не курил. — И чё? Будешь или нет? — Арсений вспомнил тот случай с Антоном и как тот приводил его в сознание. Воспоминание далеко не из приятных и Арсений предпочел бы его забыть.       Несколько секунд Арсений рассматривал пушистые тёмно-зелёные шишки, но в итоге мотнул головой, проговорив на выдохе «Нет». Паша в ответ пожал плечами и взял одну шишку из пакетика. Положив оставшиеся в бардачок, он с характерным металлическим звуком гриндера измельчает шишку, отстранёно всматриваясь в тонированные окна. — Каким образом ты скрываешься? — в неком замешательстве спрашивает Арсений. — Н-да, Арс, ща всю свою подноготную расскажу, — раздражённо отвечает Паша. — А шмаль куда прячешь? — Свои люди. Завтра только крупная покупка — кому-то понадобился килограмм метадона. У меня на самом деле сейчас не так много всего есть. Основное в бардачке: экстази, мефедрона совсем немного, кетамин есть, ЛСД. Ха, помнишь свой трип под ЛСД? — Да, рассматривать мультики на стене было достаточно необычно. Меняющие цвет листья моих растений меня тоже удивили, — без особого энтузиазма Арсений вспоминает свои самые странные семь часов жизни. — Не шибко хочется повторять, если честно. — Ой, да ладно? Ты у меня потом неделю ещё одну марку выпрашивал, но я тебе её так и не дал, — раскрыв подлокотник, Паша берёт вырезку пергамента, кладёт её на колени и высыпает на него дроблёную шишку. — Так как это, вероятно, наша последняя встреча, потому что я вряд-ли здесь ещё появлюсь, ты можешь взять всё, что захочешь. Бесплатно, — он заворачивает сплиф, зажимает его между губ, берёт из подлокотника зажигалку и поджигает, сразу затягиваясь. — Можешь взять экстази, тебе подойдёт.       Арсений остановил взгляд на бардачке, будто пытаясь увидеть что-нибудь сквозь него. В голове началась борьба двух мнений: брать или нет. С одной стороны, что ему будет от этого? Эйфория, некая свобода души и недолгий отходняк, который он всегда переживает стабильно. С другой — он не планировал употреблять что-либо, но здесь и сейчас можно бесплатно ощутить мелкий полёт разума, о котором грезил в своих страшных снах и о которых он никому никогда не рассказывал. Он не набрался достаточного количества чистого времени, чтобы элементарно не хотеть почувствовать на себе эффект наркотиков ещё раз. — Окей, уговорил. — В зипке белое колесо возьми, — кивнув, Арсений открывает бардачок и находит нужный пакетик. Таблеток и правда не так много. Окно со стороны водителя открывается и Паша выдыхает дым сативы на улицу, но Арсений всё же улавливает частички запаха и его неприятно триггерит прошлым.       Откинув склизкие мысли, он берёт колесо и закрывает бардачок. Арсений насухо заглатывает её, силой проталкивая в горле. Паша тушит сплиф об пластиковый корпус двери, кладёт его на панель, достаёт из кармана капли для глаз и самостоятельно закапывает их себе по одной. Шмыгнув носом, он разваливается в кресле, поворачиваясь на Арсения. — У меня клиент скоро придёт, тебе надо уйти. — Подожди, у меня скоро приход, а ты выгоняешь меня? — Не моя проблема, Арс. Можешь переждать в баре, — со стеклянным безразличием в глазах, будто Паша вовсе и не рад видеть Арсения, он старается выкинуть того из машины взглядом. — Серёжа всегда эту херню осуждал, он не даст мне и минуты под эффектом просидеть у него. — Не моя проблема. Тебе надо уйти, — Паша меланхолично закрывает окно с характерным «вж-ж-ж-ж». — У тебя есть время, чтобы пережить приход дома. Закажи такси. — Сколько приход будет длиться? — почти в панике спрашивает Попов. — Три, может шесть часов. Удачи, — Паша снимает блокировку дверей с характерным щелчком. — Просто блеск, — под нос бормочет Арсений и выходит из машины.       Поправив на себе куртку, он быстрым шагом скрывается за углом ближайшего перекрёстка. Арсений открывает приложение такси и запускает поиск машины. Радар будто назло крутится слишком медленно, но через полминуты один из водителей поблизости всё же принимает заказ. Одновременно с этим приходит сообщение: Антон Шастун Я хотел заночевать у Вани, но у того вернулись родители с дачи. Я домой иду, скоро встретимся. Вам приготовить ирисковый кофе?       «Твою мать» — единственное, что проносится в голове у Арсения в секунду, когда он дочитывает сообщение. Вжавшись спиной во влажную стену какого-то здания, он убирает телефон в карман и заводит пальцы в волосы, сжимает их в кулак и почти что рвёт со своей головы. Будто они чужие и он хочет как можно скорее избавиться от них. Улица, к сожалению, не безлюдна. Проходящие мимо — для него туристы — пялились на Арсения с некой жалостью, но всё равно продолжали свой путь, усиленно убеждая себя, что не их забота сейчас беспокоиться о каком-то психе на улице.       И вроде выход есть — вызвать рвоту. Но люди? И скоро такси приедет. Вот, на карте показывается, что машина появится как только на светофоре загорится зелёный. Да и блевать Арсений боялся, он никогда не вызывал рвоту специально, боялся желудку навредить. Да-да, именно желудку, а не всей нервной системе из-за употребления травы и других наркотиков. Но так не хотелось снова позорится перед Антоном, пусть эффект от экстази — это лёгкий аффект, выброс серотонина с дофамином и любовь ко всему миру, он ведь всё равно заметит, что что-то не так. Ах, ещё и зрачки расширились. Теперь глаза ужасно фокусируются, помогает лишь искусственный свет фонарных столбов. Выход для Арсения один — позориться до конца.       Таксист останавливается у обочины и включает аварийные сигналы. Прочитав номер на машине, Попов понимает, что это его такси. Отпрянув от холодной стены, он старается успокоится, пока делает три шага навстречу по широкому тротуару. Сев на заднее сиденье, он скомканно здоровается с таксистом и просит довезти его до точки назначения в тишине. Его безумно радовало, что ехать от силы минут двадцать, но вечерние пробки могли спровоцировать приход прямо в такси. Несмотря на то, что эффект от экстази в большей мере позитивный, Арсению было страшно. Он боялся не за себя, а за доверие Антона. Это будет уже второй раз, как тот увидит собственного учителя под действием наркотиков. Как он на это отреагирует? Оставит его и молча уйдёт к кому-нибудь другому? А потом заблокирует его во всех соцсетях и оборвёт общение? Снова не будет отвечать на звонки, а тётя Валя не будет понимать, почему малыш Антон не хочет общаться с единственным человеком, который был с ним все те морально тяжёлые дни?       Арсений зажался в угол между дверью и сиденьем и почти свернулся в клубок. Постепенно он начинал чувствовать работу экстази на мозг — мир казался позитивнее и не таким серым и унылым, не таким утопающим в весне, а таксист потихоньку становился для него родным братом, с которым он прожил всю жизнь. И тут Попов вспомнил, что так и не ответил Антону. А что отвечать то? «Антон, извини, буду скоро дома, но я под наркотиками»? «Антон, спасибо большое за заботу, скоро буду дома»? «Антон, почему ты такой Антон? Всегда не вовремя»? Он бы попросил совета у таксиста за рулём, но отголоски трезвого разума советуют ему этого не делать, и он слушается их.       На экране телефона мужчины виднеется открытый маршрут до дома Арсения и следующие полкилометра показываются бордовым цветом. «Ну, Подмосковье, почему пробки?» — вроде злится Арсений, но сразу же хихикает с этого. Слово «Подмосковье» показалось ему чересчур смешным, а стоячее состояние машины вечным. В итоге он решает ничего не отвечать на уведомление и смахивает его также, как весь день все остальные. Всё равно напечатать внятный ответ он сейчас не сможет. До дома чуть больше пятнадцати минут. «Просто забудь о существовании таксиста. Его здесь нет» — раз за разом мысленно повторял Попов, отвернувшись к окну. Но его выдавало то, что на каждый томный вздох этого самого таксиста он хотел что-то сказать, но в итоге сдерживая слова и хихикал. За это мужчина за рулём косо на него поглядывал в зеркало заднего вида и тактично молчал.       Спустя обещанные пятнадцать минут машина останавливается у ворот дома Арсения. Тот был уже навеселе и даже оставил таксисту чаевые, вышел, закрыв дверь чуть громче обычного и направился к калитке. Шины провернулись на месте со скрежетом и машина удалилась к перекрёстку. Уже на участке Арсений видит включённый свет в гостиной и беспечно радуется, что сейчас увидится с Антоном. Счастье и огромная любовь ко всему миру застелили его разум. Попов быстро идёт по каменной тропинке ко входной двери и открывает её. Через несколько секунд из кухни выскакивает Антон с цветным картонным цилиндром на голове и зажатой между губ праздничной трубочкой. Она приветственно гудит от дыхания парниши, тот берёт её в руки и торжественно кричит: — С днём рождения, Арсений Сергеевич! — он улыбается во все тридцать два зуба и рассматривает застывшего от неожиданности учителя.       Арсений в секунду отмирает и прямо в ботинках проходит коридор и крепко обнимает Антона. Тот цепляется за его шею и трётся скулой рядом с его ухом. Арсений качается в разные стороны и пульсациями сильнее сжимает хрупкое тело. — У меня подарок есть, — Антон еле как высвобождается из объятий и ныряет на кухню.       Учитель торопливо скидывает обувь, при этом чуть не упав на стеклянную дверцу шкафа в коридоре, и следует за юношей. На кухонном столе красовался недешёвый набор для варки кофе. Кофемолка, турка, зерновой кофе и всё остальное источало запах единого любимого напитка. Под экстази чувства обостряются, поэтому для Арсения в помещении не пахло, а воняло кофе. Рядом также стояла кружка ароматного ирискового кофе, который Антон готовит по собственному рецепту. Но Арсений всё равно очень радуется больше даже не подарку, а в принципе всему происходящему; юноше рядом, который затаил дыхание в ожидании реакции, особенно. — Блин, Антон, это же не одну тысячу стоит! — учитель удивляется и хихикает, подходя к столу, дабы рассмотреть всё поближе. — Ты сумасшедший! — Ой, да ладно, не так уж и дорого. Да и некому оставшиеся деньги от матери тратить, — напоминает Антон и подходит ближе к Арсению. Его снова крепко обнимают, трясут в разные стороны в приступе нежности и наконец отпускают. — Вы так подарку рады или дню рождения? — Ох, Антоша-а, — протягивает гласные Арсений и плюхается на небольшой диванчик, потягивается на нём, — да всему рад! Ещё представляешь, я видел Пашу. Он сбежал. Сбежал! — мужчина поднимается, цепляется руками за стол и впивается глазами в глаза юноши напротив. — Я думал, что больше никогда его не увижу… А лучше бы не видел! — Арсений вскакивает и начинает бродить по кухне. Антон заметил расширенные зрачки и в голове поднялся ворох мыслей. «Снова наркотики? Нет! Не верю!» — Эта… — Арсений задыхается в эмоциях, — эта сука накормила меня экстази и выперла из тачки! Мол, скоро клиент придёт. А у меня приход! Чёртов таксист точно что-то заметил! Да какие он. они… Аргх! — рычит он. Один из побочных эффектов принятия экстази — боль в челюсти. И сейчас она одолела его. Зацепив пальцами округлую ручку кружки, Арсений наливает немного фильтрованной воды и выпивает залпом. — Тварь! Да я ментам его сдам!       Обернувшись, Арсений видит напуганные и слегка злые изумрудные глаза. Они смотрели на него исподлобья и говорили гораздо больше ещё несказанных слов. — Вы опять… — тонкие светлые брови нахмурились, костлявые ладони сжались в кулаки, — за старое. Хотя б про меня вспомнили, — в голосе не слышно злости, какая отражается в глазах. Через секунду кулаки разжимаются, голова опускается на грудь в поражении. Антон даже таким его любит. — Антоша, мальчик мой, ты не знаешь, что такое быть зависимым от наркотиков. Я ужасно сплю в последнее время и… — Я знаю, что такое быть зависимым от человека. Почти одно и тоже. Вы не знаете, что такое быть мной, — Антон поднимает голову, шмыгает носом, удерживая внутри груди слёзы, — не знаете… Много чего не знаете. Не надо мне указывать на губящие жизнь вещи, к которым вы сами прибегаете. И… купите чёртов мелатонин, — всплеском рук Антон заканчивает бессмысленный диалог и уходит на второй этаж в спальню.       Взгляд Арсения метнулся на блестящий кухонный нож. Перед глазами всплыла та коробка лезвий, которую выкинул Антон у себя дома. «Не решился. Вот и я не решусь». — Я не хочу ни для кого зла. Антон, я единственный, кто был и есть рядом с тобой. И буду рядом по возможности. Слышишь? — со второго этажа послышался звук открывающейся двери. — Прости, что я козёл. Прости, что я наркоман. Прости, что я любимый француз. Прости, что ты живёшь у меня дома. Прости, что помогал тебе. Прости, что я моральный урод. Прости, что забил на уроки французского, — голос слегка дрожит, — Прости, прости, прости! Tu m'es chère! Mais tu ne comprends pas! Pardonne, — Арсений глубоко вздохнул и добавил: — et tu es beau.       Закончив свою тираду, он идёт в коридор, берёт из кармана ветровки сигареты и выходит во двор. Антон же, услышав, что входная дверь хлопнула, медленно выскальзывает из спальни и проверяет наличие учителя дома. Спустившись на первый этаж, он видит того в высоком окне гостиной. Арсений бродит по остаткам снега в одной толстовке и джинсах и, кажется, разговаривает сам с собой, пинает снег и то танцует, то злится на что-то. Из его проговорённого на кухне монолога Антон понял две вещи: первое — он знает, как записан у Антона в телефоне, второе вытекает из первого — он уже обо всём давно догадался, но не хочет говорить об этом. Значит не взаимно.       И ком в груди юноши начал разрастаться с огромной скоростью. Уже через несколько секунд он душит его подступившими слезами. «А чего ты ждал, Антон? Хэппи энда? Слишком много добрых фильмов смотрел, теперь в реальность вернуться не можешь. Во дурак». Антон медленным шагом поднимается обратно на этаж и теперь неохотно заходит в их комнату. Точнее, комнату Арсения Сергеевича, который любезно делил с ним и ничего даже против не говорил. Почему-то вспомнилась его вкуснейшая запеканка на завтрак, тёплые слова с целью успокоить и та ночь, которая отразилась засосом на шее. И только что сам француз промурчал, что Антон красивый. Да ну не может быть всё таким серым и очевидным.

***

      Антон заснул куда раньше Арсения. Второй бродил по дому, смеялся со всего подряд и иногда заходил в спальню и обнимал Антона, тискал его, как мягкую игрушку. Но юноша проснулся посреди ночи, примерно в два часа, потому что второй прижался к нему, весь несильно дрожал и безостановочно извинялся и просил помощи. Сначала Антон испугался, что это какой-нибудь приступ, но после, услышав неразборчивое «отходняк», всё понял и приобнял слегка мокрое тело. Арсений цеплялся за него дрожащими руками и разговаривал: — Меня тошнит, болит голова, хочу пить, — а потом снова принимался рвать на себе волосы. И так по кругу.       Кое как Антон заставил его спуститься на первый этаж и провёл ещё около часа рядом. Приносил стаканы с водой, успокаивал перед рвотными позывами: Арсений успел признаться, что до ужаса боится блевать. Дальнейшие действия были ужасно похожи на ту страшную ночь, только теперь Антон относился с огромной заботой к Арсению. Словно отражались друг на друга. Словно вместо лиц у них зеркала.       Когда учителю стало лучше, он ещё несколько минут благодарил юношу и снова извинялся. Тому не сказать, что было приятно, но он проводил параллель и сразу же принимал его. У Арсения наркотики, у Антона пиво после школы с друзьями. М-да, прямо-таки профессионалы в заглушке своих эмоциональных переживаний. Вот только Антон оставался дураком, ведь до сих пор не мог ни узнать, ни понять, из-за чего Арсений частенько начинает переживать и «садиться на иголки». В глубине души щекочет неочевидный ответ: «Быть может, из-за меня?», но потом вспоминается сегодняшний вечер и этот ответ сразу же отпадает.       Когда Арсения окончательно отпустило, он почти сразу же уснул, но не Антон. Свет в ванне, эмоции и беготня туда сюда окончательно разбудили его. Дума о том, что теперь то Арсений обо всём знает и не хочет говорить об этом вызывала нежелание спать рядом с ним. Раньше это была огромная тайна, с которой Антон развлекался сам, а теперь что? А может он не понял ничего? Ну записали его как «Любимый француз», чего такого? Шастун сел в кровати и решил спросить об этом прямо сейчас. — Арсений Сергеевич, — он толкает тело в плечо, но никакой ответной реакции не приходит.       После ещё нескольких попыток, Антон сдался. Учитель заснул и теперь походил на мёртвого. От этой мысли юношу неприятно дёрнуло и он сразу же забыл про неё и про такое сравнение.       С поражением он лёг обратно в постель и стал рассматривать потолок в попытках заснуть.

***

      С утра, а точнее в 12 дня, Антон проснулся с ощущением, что его не раз переехал поезд с огромными шинами вместо железных колёс. Настроение было на -3 из 10, Арсения под боком не наблюдалось и очень сильно хотелось есть. На телефоне высвечивалось несколько непрочитанных уведомлений: одно было пропущенным вызовом, а другие от Руслана с предложением встретиться в час у парка, т.к. от вчерашнего дождя не осталось и следа.       Протерев ладонями глаза, Антон неохотно поднялся с кровати и поплёлся на первый этаж. Посмотрев в широкое окно на кухне, он подумал: «Ну давай, весна, что ты ещё мне приготовила? Кто-нибудь из моих друзей решит отойти в мир иной? Или всё же наркотическая зависимость Арсения Сергеевича заберёт его в ад? Сука ты, а не прекрасное время года». Этим мыслям он хмурится и достаёт из холодильника всё для приготовления бутербродов. Тут юноша вспоминает, что учитель то куда-то делся. «Да и ладно. Вернётся. Не маленький». Стиснув зубы, дабы избежать падения скромной слезинки на столешницу, он глубоко вздохнул и принялся готовить себе завтрак. В тишине он случайно замечает знакомый голос… Нет, это был диалог двух знакомых голосов. Но их почти не слышно, поэтому Антон списывает это на звуковую галлюцинацию. Но ещё через секунду он понимает, что голоса принадлежат Арсению Сергеевичу и Руслану.       Бросив нож на доске, Антон выбегает в коридор, цепляет на плечи ветровку и выходит на порог дома. Перед калиткой и правда стояли эти двое и что-то обсуждали, но услышав открывающуюся дверь, повернулись на звук. — Доброе утро, Антон, — улыбчиво приветствует его учитель, словно ничего и не было. Сам он был одет в пижаму, на плечах также была накинута ветровка. — Здорово, Шаст, — Руслан здоровается как всегда. — Здравия. А вы что тут делаете? — У меня воду отключили, а ни Юля, ни Ваня не дома, пришлось к тебе топать. Точнее, к вам, — Руслан недобро метнул взгляд на француза, но тот вовсе этого не заметил. — Я ненадолго.       Как только Антон кивнул и нырнул обратно в дом, за ним с места двинулись Арсений с Русланом. — Как Антон в принципе? — почти шёпотом спрашивает Руслан перед тем, как открыть дверь. — Уже немного лучше, но всё равно ещё неважно себя чувствует. Это пройдёт, вопрос лишь времени.       Уже в доме Руслан занимает ванную с комментарием «Я быстро». Арсений молча проходит на кухню к Антону и осторожно садится на стул, после немного придвигается ближе к столу. Дождавшись, пока в соседнем помещении включится вода, Арсений начинает говорить: — Антош, прости меня ещё раз за вчерашнее. И за сегодняшнее тоже. Я сам не свой в последнее время, — он не смотрит на юношу, пока тот готовит фирменный ирисковый кофе специально для него. — Это я на вас так влияю, — Антон же посмеивается. Звучит неискренне, но Арсений не замечает. — Всё в порядке, я не злюсь на вас. Кстати, хотел спросить. О чём вы подумали, увидев, что записаны у меня как «Любимый француз»? — Антон опирается крестцом на столешницу, поджимает одну ногу и начинает сверлить взглядом потерянного учителя. У него было достаточно времени перед сном, чтобы сейчас привести аргументы, что нет никаких чувств и это всё баловство и глупая шутка. — Сначала ни о чём, — не сразу отвечает Арсений, — а потом вспомнил твоё особенное отношение ко мне и подумал… Ну… — почему-то он не мог выдавить из себя то, что имел ввиду. Будто его прослушивают и если он скажет это, то в дом сразу же нагрянут полицаи и повяжут его с обвинением в статье 134 УК РФ. — И вы подумали… — Антон очень хочет, чтобы Арсений пересилил себя и назвал вещи своими именами. Хочет, чтобы он сам внутри посмеялся, потому что это ведь действительно так, а на деле будет отрицать до конца. — Что у тебя есть ко мне что-то. Хер вас, современных подростков, знает, — и сам Арсений мысленно почему-то хочет, чтобы юноша рядом с ним сейчас сказал «Да, это так». — Не-е-е, вы чего, — Шастун включает всё своё актёрское мастерство, дабы слова прозвучали максимально уверенно и правдиво. — Сами подумайте, такая разница в возрасте… — А тебя только это и смущает? — смеётся учитель и всё же поворачивает голову на юношу. Тот тоже начинает хихикать и закрывает лицо ладонями от неловкости диалога. — Нет, просто вы мне во многом помогли и мне кажется, что ещё немного и мы станем приёмной друг для друга роднёй. А ещё я почти две недели живу у вас, это же вообще что-то с чем-то, — Арсений всё время, пока Антон оправдывается, смотрит на него с улыбкой аля «Я, конечно, верю тебе, но с большим трудом». — Смотри, чтобы ириски не подгорели, — опомнившись, Антон разворачивается к плите и берёт процесс под контроль. — А вообще… Сделаю вид, что я поверил, — Арсений снова улыбается и Антон чувствует и понимает, что ему не верят, что его видят насквозь и читают, словно открытую книгу. Бросив уверенное «Ну и не верьте», он продолжает готовить кофе.       Через полчаса из ванны выходит Руслан. С его стороны было очень смешно наблюдать за тем, как Антон взаимодействует с Арсением, особенно зная, что один нравится другому. — Кстати, Арсений Сергеевич, — интонацией Руслан привлекает внимание не только француза, — нам передали, что вы болеете, но, если говорить честно, я не вижу у вас никаких признаков болезни. — Вот моя болезнь, рядом сидит, — Антон отлип от экрана телефона и огляделся вокруг, остановив чуть виноватый взгляд на учителе. — Да-да. — То есть вы чисто из-за Антона в гимназию не ходите? — А как я его одного брошу? Вы бы помогли ему разобраться с бюрократией? Или ваши родители? Про крёстных Антона я вообще молчу. Лучше уж сам сделаю и буду уверен, что с ним всё хорошо. К тому же я в состоянии прокормить двоих, места тоже хватает. Да и сам Антон не против. Хотя, я у него спрашивал. — Я совершенно не против, — с довольной улыбкой отвечает юноша и переключается на Руслана. Тот неохотно соглашается со сказанными словами, но всё равно смотрит на Арсения с еле заметным осуждением.       Арсений, как хозяин дома, любезно накормил его завтраком — той самой запеканкой. Пока одноклассники болтали на кухне, он оделся и вышел в коридор. — Антон, подойди, — юноша сразу же поднимается из-за стола и подходит к учителю. — Я в магазин. Ненадолго. Тебе взять что-нибудь? — Антон задумался, но почти что сразу ответил: — Кислых конфет найдите каких-нибудь. Мармелад с посыпкой там или скитлс зелёный. — И всё? — Хватит, — оба слегка улыбаются. Арсений потрепал Антона по голове и, приговорив «Ребёнок», вышел из дома.       Из кухни выглянул Руслан и начал смеяться во весь голос. Шастун замер у двери, улыбался и, если бы мог, расплылся бы по полу растаявшим мороженым или кубиком льда. — Видел бы ты себя со стороны, дурачелло, — отдышавшись от приступа хохота, Руслан подходит ближе и хлопает друга по плечу. — Я очень, очень сочувствую тебе, — глаза Антона перестают улыбаться, начиная передавать спектр больной внутри него души. Он, может, и сделал бы с этим состоянием что-нибудь: закопал бы эти склизкие чувства поглубже или оборвал бы связи, чтобы хоть немного стало лучше. Но не хотел. Ему нравилось страдать от своих же желаний. Нравилось, что пока он хранит молчание, всё хранит покой. Это своеобразная игра разума. Выйдешь из образа — проиграешь.

***

      Вскоре Руслан ушёл один. Антон не хотел сегодня куда-то идти, поэтому предложил прогуляться завтра. А ещё Антон в своём отражении наконец заметил сильно отросшие волосы. Если постараться, то на макушке можно будет завязать хвостик. Он похихикал с этого и вернулся в гостиную, чтобы продолжить скролить бесконечную ленту в ВК.       Через час вернулся Арсений с двумя большими пластиковыми пакетами, наполненными едой. Пока Антон помогал раскладывать всё по своим местам, он обнаружил с десяток разных упаковок кислых сладостей. И когда оба пакета опустели, он насчитал ровно тринадцать разных кислинок. — Арсений Сергеевич, — держа в двух руках всё это добро, юноша смотрит на учителя исподлобья, но с улыбкой, — я не просил так много. — В Москву возьмёшь, чего ты, — Арсений с искренней теплотой улыбнулся в ответ. Ему нравилось ставить Антона в неловкое положение, а потом наблюдать за его реакцией. — Ой, ну зачем вы мне напомнили, — лицо юноши сразу же изменилось на страдальческое: он уже успел забыть о скором понедельнике. Будь тот проклят. — Извини, — шипит Арсений и замирает в ожидании продолжения.       Антон ещё раз посмотрел на упаковки с кислыми конфетами и построил грустную мордашку. — Буду есть их и вас вспоминать, — он посмотрел на Арсения, а у того настолько виноватое выражение лица, что он прыснул с него. — Да чего вы так напряглись, это неизбежно. Ну, получилось так. Что я сделаю? Что от меня зависит? Да ничего особо. Расслабьтесь, — Антон улыбнулся, — и спасибо за кислинки, — подойдя ближе, он обнимает учителя, шурша пластиковыми упаковками. — И не надо меня жалеть. Вам, конечно, можно, но в целом меня раздражает жалость к себе. — Ах, так? — Арсений вырывается из объятий и хватает юношу за плечи. — Тогда ночуешь на улице сегодня. — Да я же сказал, что вам можно! — Успокойся, я шучу, — Арсений посмеивается, потому что показалось, что Антон поверил его словам. — Видел бы ты себя сейчас, — Антон цокает и закатывает глаза. — Окей, один-один, Арсений Сергеевич.

***

      Почти всю пятницу Антон провёл с друзьями. Сначала они сидели в парке, а ближе к закату переместились в их любимую булочную. Шастун рассказал о том, что он уверен, что француз догадывается обо всём. Все единогласно сказали, что ему пора остановиться и начать потихоньку остывать. Переезд Антона поможет ему самому, поможет отпустить. Также Руслан поведал о вчерашнем и честно сказал, что влюблённые глазки Шастуна можно не заметить, только если ты слепой. — Ой, не приукрашивай. Я контролирую себя, — размахивая в воздухе откусанной булочкой, уверял самого себя Антон. — Антон, честное слово, ты пожираешь его взглядом, когда он не видит. Мне где-то даже жалко француза, — Руслан засмеялся, вызывая гогот и у друзей. Одному Антону было не очень смешно. Если он не замечает такого за собой в присутствии кого-то, то что с ним происходит, когда он один на один с Арсением? Страшно представить. — Я за свои слова отвечаю, сам знаешь, — поднятыми бровями Руслан обозначает правдивость своих слов. Антона пугает это ещё больше.       Перед тем, как разойтись по домам, Антона провожают до самой калитки, а потом разом обнимают, чтобы напомнить, что если и шутят, то не со зла, если грустно, то всегда можно позвонить или написать, а если Москва обидит его, то все хорошенько наваляют ей в ответ.       В субботу всё случилось, как и предсказывал Арсений. Ровно через неделю с подачи ходатайства на попечительство его принимают. Это он узнаёт из короткого утреннего сообщения от тёти Вали. Теперь у Антона не мама и папа, а тётя Валя и дядя Андрей. И не родители, а попечители. Большая часть вещей подростка уже собрана, оставались только средства личной гигиены, еда (в основном специи, мёд, соль, сахар, собачий корм) и компьютер, который он был намерен взять с собой. В понедельник Валя должна приехать, чтобы пойти вместе с Антоном в школу и забрать документы, после чего они вызовут грузовое такси и юноша надолго покинет любимое место.       Днём Антон с Арсением идут к школьнику домой, дабы собрать оставшиеся вещи, а воскресенье провести… как-нибудь. Антону, если честно, не важно, как они будут коротать время до отъезда, ему важно то, что он всё это время будет рядом с Арсением, на остальное плевать. Учителя радует, что в стрессовой ситуации и в ожидании грядущих изменений Антон не унывает. По дороге он рассказывает любимые анекдоты, какие-нибудь смешные истории и местами внимательно слушает Арсения Сергеевича с его персональными воспоминаниями из прошлого. — Как называется собака, которая утонула? — Му-му? — Нет. Бульдог, — Арсений посмеивается и впервые за долгое время вспоминает свой любимый анекдот. — В чём различие между пустым портсигаром и сиротой? — Антон задумался, в итоге спросив: «В чём?» — Портсигар может наполнить отец, а сироту — нет, — юноша не сразу понял шутку, но через секунду начинает смеяться на всю улицу, спугнув с проводов птиц. — Арсений Сергеевич! Ужасная шутка! — Прекрасная шутка. Правда остальные учителя не оценили. — Понятно, почему.       Дома их снова встречает Боня, которую они видели только с утра, когда приходили кормить её. Проверив, всё ли в доме работает, Антон с Арсением снова оказываются у юноши в комнате. Теперь здесь стоят две большие коробки, которые загораживают выход на террасу, аккуратно застеленная кровать без мягких игрушек и куча пыли. Включив настольную лампу, Антон наводит её за стол и подлезает к системному блоку, чтобы аккуратно вытащить все провода. Но стоило ему только протянуться к ним, как он вылетает из-под стола с криком и напуганными глазами. На шум прибежала даже Боня. — Тебя током шибануло или что? — сам Арсений Сергеевич тоже испугался от неожиданного ора. — Я не ожидал на проводах встретить паука. Видимо я слишком давно там не убирался. — Ребёнок, — выдыхает учитель. — Дай заберу несчастное насекомое, — он встаёт с кровати и подлезает к системнику. — Он же крохотный! — Это паук! — Да ты смеёшься надо мной, — Арсений намотал паутину с пауком на указательный палец и вынырнул из-под стола. — Смотри, совсем маленький, он тебя больше боится. — Просто выкиньте его! — Антон в испуге хотел отойти подальше, но получилось только упасть на кровать, которая была сзади него. — Трусишка, — стебётся Арсений и выходит на террасу, отодвинув коробки. — Всё, отпустил его на волю, — он закрывает за собой дверь и смотрит на резко изменившееся лицо юноши. — Полегчало? — Очень даже. Спасибо, — Антон встал с кровати и снова полез к проводам. — Я и не знал, что ты пауков боишься, — самодовольно улыбается учитель. — А этого обычно в автобиографиях не говорят. Это узнают. — Ах, чего же я ещё не знаю? — Антон замолк в раздумье, какой бы интересный и неочевидный факт рассказать Арсению. — Слишком много не знаете. — Например? — Я люблю есть овсянку с сыром. Кусочки отдельно нарезаю и ем. — Странное сочетание, — Арсений поморщился, представив вкус. — Фе. — Мне нравится, а все говорят «фу». Потом не спрашивайте, почему я веду себя странно. У меня даже вкусовые предпочтения странные. — Я вроде не говорил, что считаю тебя странным. — Ой, всё, — Арсений вздохнул и хихикнул. Всё же где-то Антон особенный.       Через полчаса компьютер был собран и разложен аккуратно по коробкам, а все кабели были смотаны и вложены в единый пакет. Ещё через двадцать минут оба убедились, что осталось ждать рокового понедельника.

***

      В воскресенье вся троица друзей Антона пришли к дому Арсения. Сам хозяин, хоть и не планировал, но пустил неожиданных гостей. Но больше он удивился, когда они сказали остаться с ними на кухне, чтобы поболтать всем вместе. Такая мелочь согрела его душу, и даже мелькнула мысль о том, что не такой он уж и старый, каким себя считает. Конечно, основной темой разговора была гимназия и рассказы одноклассников Антона о том, что происходило на предыдущей неделе. Например, самый крупный их одноклассник Рома сломал дверь в раздевалке, директриса спалила парня из параллели с электронной сигаретой и как старшеклассники принесли большую колонку и включали на ней всякую хрень. Антону было тоскливо от того, что всё веселье он пропустил, но в голове сразу же появлялась дума о том, что все две недели он был рядом с Арсением Сергеевичем, и тоска резко испарилась. Друзья спокойно приняли учителя в беседе и даже несколько раз посмеялись с его каламбуров.       Под вечер все разошлись по домам. Юля даже пустила скупую слезу, хоть и понимала, что Шастун будет приезжать на выходных.       В ночь с воскресенья на роковой понедельник Антон совсем не спал, заставляя не спать и учителя под боком. — Пенза. Вам на а, — Арсений лежал на боку лицом к Антону и пытался не уснуть. Антон же решил начать игру в города, лёжа на спине и рассматривая потолок. — Абакан. Кстати, хочу съездить туда, — чуть хриплым голосом отвечает Арсений. — Тебе на н. — Давайте пойдём гулять? Сейчас прям, — Шастун садится на кровати и разворачивается к учителю. В темноте было плохо видно, но, кажется, он поморщился, посчитав Антона за бесчеловечного. — Антон, мне завтра на работу. Больше двух недель псевдо болезни уже слишком жирно, — канючит Арсений. — И вообще. Спи давай. — То есть нет, смотрите. Выходит, что завтра приедет тётя Валя, мы втроём поедем в гимназию, я увижусь с Русланом и Ваней, Валя заберёт документы и мне останется попрощаться с вами всеми? — голос дрожит в вопросительной интонации и Антона даже мутит от неприятных мыслей. — Выходит так, — грустно выдохнув, соглашается Арсений. — Насколько сильно ты хочешь пойти сейчас гулять? — Очень сильно. — Тогда одевайся.       Антон соскакивает с кровати и в спешке начинает переодеваться. Следом медленно сползает Арсений и тоже начинает искать свою одежду в темноте. Спустя несколько минут с железным треском хлопает калитка и учитель закрывает её на ключ. Время было что-то около трёх часов ночи, поэтому в чёрной мгле почти ничего не было видно. Дойдя до перекрёстка и остановившись на его середине, вдоль дороги появляются фонарные столбы и становится видно огороженную территорию газового хозяйства и дома вокруг. Арсений чуть жмурится от света, который отражается от мокрого асфальта и пытается прийти в осознание того, что сейчас происходит. Он вышел со своим учеником, который живёт у него две недели, ночью погулять по окрестностям посёлка, а через десять часов он уедет в Москву с полузнакомой тёткой. От этого в груди смешанные и совершенно непонятные чувства. Арсений невероятно сильно привязался к нему, он всячески охранял его все полгода, беспокоился о нём, а сейчас должен за раз обрезать эту нить связи между ними. «Звучит достаточно знакомо, не так ли? Опыт с Кьярой повторился, круг замкнулся. Вот он, твой персональный ад» — думает Арсений. Антон же прижался к его руке и обвил её подобно коале и закрыл глаза, уткнувшись щекой в его плечо. Он дышал размеренно, но в грудной клетке что-то щекотало изнутри. Это чувство он списал на страх грядущего дня. Ведь так сильно привязаться к месту, людям, а потом за раз покинуть этот родной для души островок — это… Но всё же его очень радовал факт того, что он сможет приезжать, когда захочет. Несомненно, на это потребуется потратить время и силы, но это такая чепуха по сравнению с его желаниями и силой того, как он хочет, чтобы эти самые желания исполнялись.       Стоя посреди перекрёстка чувствуется слабый холодный ветер. Казалось, будто это ещё не растаявшие сугробы дули на них, загоняя скорее домой. Антон вспоминает о своих мечтах. И не о тех, что преследуют его с момента осознания себя, а о тех, которые появились после влюблённости. Как говорят в народе: «И хочется, и колется». Он до онемевших ног и потемнения в глазах боялся как либо проявлять свои тайные чувства по отношению к Арсению. И столько уже было моментов, когда можно было выжечь в мозгу воспоминание о первом поцелуе, но они не состоялись лишь по причине наличия пугливости и моральных норм.       Антон робко начал спускать одну свою руку всё ближе и ближе к ладони Арсения. Тот всё глядел куда-то сквозь небо, чуть приподняв голову, будто смотрит на чудесный завораживающий портал, который никто, кроме него, не видит. И не замечая отрицательной реакции, Антон с проявившимся слабым тремором вплетает свои пальцы сквозь пальцы Арсения. Тот закрыл глаза и глубоко вздохнул, опустив голову себе на грудь. Он очень хотел спать, он устал, где-то даже хотел прорыдаться в подушку, потому что совсем перестал понимать, что происходит. Перестал давать себе отчёт о любых происходящих вокруг него действиях. Шастун сжимает ладонь и, сделав малюсенький шажок вперёд, целует Арсения в щёку, на которой выступила трёхдневная щетина. Свободной рукой он начинает водить по его спине и будто вот-вот протрёт в своём лбу дырку об плечо учителя. Арсений же хотел в этот момент упасть на колени и начать истошно кричать на всю улицу. Джинсы бы испачкались в мартовской грязи, он бы разбудил всех в округе, хотелось просто орать от безысходности. С одной стороны, ведь всё ясно. Между ними ничего не будет, он продолжит работать учителем и больше никому и никогда помогать не будет. Хотелось замкнуть ещё один круг и сесть в его середину, чтобы впредь никого у Арсения из новых людей не появлялось. С другой — а точно ли он ничего к нему не чувствует? Ведь Арсений так и не смог объяснить себе тот случай с засосом. Зачем он тогда это сделал? Балладу о том, что он плохо себя контролировал нужно было говорить для типичной отмазки, но ведь он понимал, что пришёл Антон. Понимал, хоть и туманно, но понимал, что делал.       И теперь для Антона он делает вид, что совсем не понимает его намёков, и тихо хихикает от такого детского и простого действия, как поцелуй в щёчку. Разомкнув ладони, Арсений прижимает его к себе и со стороны можно подумать, что это отец и сын. А нет, между ними нет ни грамма родственной крови, но сколько же родственных мыслей и чувств. И Антон каждый раз удивлялся тому, что какой-то совершенно незнакомый ранее ему человек по итогу стал роднее семьи. — Мы сдвинемся с этого перекрёстка или так и будем пол ночи обниматься? — чуть хриплым голосом спрашивает учитель. В ответ юноша нервно хихикает, заводя пальцы в его мягкие, густые, тёмные волосы. — А я и не против пол ночи обниматься, — подумав, что позволяет себе слишком много, он перемещает ладони обратно на спину. — Нет уж, ты сказал гулять, так гулять, — чуть улыбаясь в свете фонарного столба, Арсений отпрянул и, спародивовав некого графа, поклонился, прокрутил в воздухе несколько раз свою ладонь и остановил её внутренней стороной вверх перед Антоном. — Сэр, позвольте пригласить вас на ночную прогулку по сие прекрасному посёлку, как N.       Шастун тихо рассмеялся и в подобной манере подал свою руку. Снова сцепив ладони, они медленным шагом направились в узкий переулок, который всё это время смотрел на них, сверлил злыми глазами и всё ждал, когда же эти двое пойдут хоть куда-нибудь. Когда они шли по щебню, тишину нарушало лишь его шуршание под ногами. Поселок спит, а они нет. Почему? Люди, которые не спят в 3 часа ночи, либо влюблены, либо одиноки, либо пьяны, либо все вместе. Но каждый эту историю будет трактовать по-своему.       Медленный шаг, отдалённо напоминающий марш, отражается глухим эхо; Антон думал, что если прямо сейчас задрать его толстовку, то можно будет увидеть, как ворох бабочек, от которых остаются рубцы внутри живота, пытается прорваться сквозь его кожу. Арсений почему-то представлял различные картины убийства себя, но не своими руками. Почему-то хотелось провалиться сквозь землю за то, что он сейчас делает. Почему-то было невероятно страшно. Внутренне он корал себя за почти любое действие в сторону Антона. Вроде он хочет только самое хорошее, но… Для него или для себя? Или для них двоих? Вся неопределённость бесила и пугала. Но что он сейчас сделает? Н и ч е г о. Поэтому он старается не обращать внимания на внутренние разногласия и вдыхает побольше влажного воздуха в лёгкие, пусть и прекрасно знает, что если прятаться от проблемы, то она никуда не уйдёт.