***
По окнам начал тарабанить апрельский ливень, из освещения в комнате горела тусклая настольная лампа. Впервые за всю жизнь Антон ощутил непреодолимое желание написать рифмованное четверостишие, а может даже не одно. Да, именно в пять утра. Бессонница с момента переезда настигала его всё чаще и чаще. И именно сейчас чувствуется острая нужда в высвобождении всего того, что скопилось на душе, хочется вылить болото из груди на лист бумаги. И посвятить эти строки он хочет, наверное, Сене и… нет, только Сене. Недавние нежные сны с его участием будоражили разум до боли в сердце. Пересев с кровати за стол, Шастун вырвал лист из первой попавшейся тетради. Кажется это была геометрия. Он расположил его перед собой, взял из органайзера чёрную гелевую ручку и замер перед чистой бумажкой. Какая будет первая строчка? Ответ на этот вопрос потребовал рассуждений и бури мыслей в голове, которые перебивали кричащие политики в телевизоре, который смотрел дядя Андрей, ведь ему скоро уезжать на работу. Антон перебирал ручку в ладони, кусал губы, одновременно сверлил белые квадраты с голубым контуром и думал, как лучше выразить своё видение. Пусть этих стихов никто не увидит, ему было важно, чтобы потом он перечитывал их с приятной ностальгией, а не думал, как это глупо звучит. «Я умру только с тобой, Если выживу, то… Всё, что предлагал утомлённый мозг, не шло в рифму. Но всё же Антон решает написать: … точно отбой. Не смотри мне в глаза По щекам течёт слеза» Шастун правда побаивался зрительного контакта, хоть у Арсения глаза были завораживающей глубинной красоты. А слёзы в его присутствии текли достаточно часто, и он эти слёзы смахивал с огромной заботой и осторожностью. Вспомнив те нелепые выброшенные лезвия, на ум приходит второе четверостишие: «От меня прячут ножи Я всё ещё жив, но пока не решил, как Наладить сбитый режим, Умирать на твоих только руках.» Кисть ставит точку и Антон перечитывает то, что получилось. Да, эти строки вышли словно краткий пересказ тех двух недель совместной жизни. С гордостью он пробегается глазами по каждой буковке ещё несколько раз, аккуратно складывает лист два раза и прячет в нижний ящик стола, где лежал весь неотсортированный хлам. Вздохнув с чувством выполненного долга, он разворачивается на стуле и, сделав шаг навстречу кровати, падает на неё лицом.***
Арсений же уснуть в принципе после тревожного звонка и душащих мыслей не смог. За четыре часа он выкурил всю пачку сигарет, хотя купил её совсем недавно. Тремор из рук и ног не уходил, не помогали ни успокоительные, ни алкоголь. Он убил человека. Своими действиями он довёл человека до самоубийства. Почти пустая бутылка водки перед его носом мозолила глаза и не давала забыть своим видом о том, какая он мразь. За окнами выглядывал рассвет, снег таял уже куда активнее. Пустыми глазами Арсений снова и снова осматривал комнаты дома, думая о том, какое право на существование он имеет. Детей учить? За этим он ещё жив? А зачем такая жизнь? Нелюбимая работа, отвратительное прошлое, грехов за всё время накопилось несметное количество. О каждом из них страшно даже вспоминать. Представлять так лучше вообще не стоит. И для каждого человека, кто знает его, он будет дьяволом во плоти. А если посмотреть с другой стороны? Да, прошлое ужасно, но ведь и светлые моменты есть. Жизнь состоит из чёрных и белых полосок и… смеющегося Шастуна. Единственного среди всех знакомых Арсения, которого, конечно, заботит то, что натворил его «любимый француз», и даже если это что-то плохое, долго обиду он держать не будет. Побурчит, улыбнётся, обнимет и скажет, что так бывает, что за это он его любить меньше не станет. Точнее, Антон только хочет это сказать, но никогда не скажет, и Арсений понимает, почему. Боится. Он тоже боится. Только страхи абсолютно разные. У одного тюрьма, а у другого отказ. Правда отказа Антону бояться не стоит. И это ещё один грех на душу Арсения. Но продолжит ли Антон любить его после того, как узнает о случившемся? А, может, он не узнает? И всё же к десяти часам утра, когда на улице окончательно рассвело, Попову приходит гениальная и одновременно тупая идея: попроситься на неделю пожить у крёстных Антона, подождать, пока ситуация уладится, и вернуться обратно. План, конечно же, звучит надёжно, но есть сомнения в возможности его исполнения. Пустят ли его вообще? А как им всем объяснить, зачем ему нужно идти на такие меры? Это ж ещё в течение недели кататься на метро и электричках в другой конец Москвы, чтобы не пропускать работу в школе, ведь даже если он очень сильно захочет взять отгул на ещё одну неделю, то его точно лишат зарплаты на следующий месяц, а жить дальше на что-то нужно. Суббота обещала оставаться без каких либо дел, поэтому Арсений решает лечь спать, а ближе к ночи он поедет в бар к Серёже. Он точно что-нибудь придумает.***
Суббота Антона начинается куда спокойнее. Крёстные решили поехать на дачу родителей Шастуна, дабы проверить, что там творится с хозяйством. Он проснулся совершенно один в целой квартире, и в голову сразу же пришла идея навестить ребят из родного посёлка. Первым под идею звонка попадает Арсений Сергеевич, именуемый в контактах Антона как «Сеня ❤️». Долгие гудки дают намёк о том, что он спит, но вызов всё-таки принимают. — Да, Антош, — звучит ужасно сонный и чуть хриплый голос француза. — Я вас разбудил, Арсений Сергеевич? — Есть такое. Ничего страшного. Ты что-то хотел? — Я сегодня думал приехать и увидеться с вами, очень соскучился за две недели разлуки, — в ответ слышится томный вздох. — Сегодня вряд-ли получится, дела. — У вас всё в порядке? — «Я же прекрасно знаю, что никаких дел у тебя быть не должно. Или ты опять во что-то вляпался?» — думает Шастун. — Да-да, конечно, всё прекрасно. Просто сегодня мне уехать надо, но, думаю, завтра я точно буду дома, — «Ты слишком хорошо меня знаешь» — думает Арсений. — Ладненько, тогда завтра и приеду. До встречи, Арсений Сергеевич. — Ага, давай, — Попов завершает вызов, откладывает телефон и роняет голову лицом в подушку. Какая прекрасная закономерность: Арсений не верит в то, что у Антона к нему нет чувств, а Антон не верит в то, что Арсений не вляпался во что-то. Снова эта фаза скрытия друг от друга каких-либо значительных и незначительных вещей. Либо она заканчивается, либо люди перестают друг с другом общаться. Но, кажется, Арсений догадывается, какая концовка будет в их общении.***
В течении прошедших двух недель Антон носил из одежды одно и то же лишь потому что ему было лень разбирать сумку с вещами целиком. Действительно, зачем? Она прекрасно пылится рядом с кроватью и никому не мешает. Но при желании переодеть пижаму он обнаружил, что ничего из его повседневной одежды не высохло после стирки и придётся запихнуть руку в ящик пандоры и вытащить хоть какую-нибудь футболку с шортами. Первыми под его руку попадают тёмно-серые штаны и Шастун решает, что они вполне годятся для носки дома. Следом он вытаскивает ту самую футболку с карпами кои, которую ему незаметно подсунул Арсений Сергеевич. И о чудо — она даже немного пахнет его одеколоном! «Но я ведь точно помню, что не брал её… Сеня, блин!» — улыбаясь, думает Антон. Он с превеликим удовольствием надевает её и смотрится в зеркало на шкафу, расплываясь в ухмылке удивления. На телефон приходит оповещение — это Руслан прислал в общую группу кружочек, где подпевает какой-то песне, потом поворачивает камеру и становится видно залипающего в телефоне Ваню, который замечает, что его снимают, машет в камеру и говорит: «Пригоняй, нам скучно без тебя». Шастун быстро печатает им ответ, что приедет завтра. Руслан Костров Тогда пить без тебя будем 11:23Антон Шастун А почему вы вчера не пили? 11:23
Руслан Костров Хотели сегодня, чтобы с тобой 11:24Антон Шастун Сорян, в этот раз без меня. На завтра пива возьмите 11:24
Руслан Костров Ок 11:24 «Что ж, кажется, сегодняшний день придётся просидеть в компе», — думает Антон, после чего садится за стол, запускает компьютер и надевает наушники.***
Арсений просыпается по будильнику в шесть часов вечера. Болит голова, в горле пересохло, а во рту пахнет дерьмом. Все признаки похмелья на лицо. Ещё и одежда сигаретами пропахла. Впрочем, ему плевать на это. Нужно вставать, собираться и ехать. Правда в таком виде он вряд-ли сможет сесть за руль, поэтому придётся вызывать такси. В зеркале он вовсе в последнее время перестаёт узнавать себя. "Когда я в последний раз ходил в парикмахерскую? Не помню. Хорошо, что заставляю себя бриться, иначе точно за бомжа какого-нибудь приняли бы". Спустя полтора часа сборов Попов подъезжает к улице, на которой расположен бар, где работает Серёжа. Поблагодарив таксиста, он выходит из машины и сразу же направляется к стеклянным дверям. Каждый раз, как он видит их, он желает, чтобы когда-нибудь его нервы стали такими же прочными, как это стекло. Сколько людей висело на этих дверях, будучи пьяными. Сколько ладоней дотрагивались до этих дверей. И ведь кто-то однажды сделает это в последний раз и не узнает об этом. Протерев ладонями лицо, Арсений заходит внутрь. За барной стойкой он сразу же замечает нужного ему человека. В данный момент у Серёжи аншлаг: свободных мест в баре попросту нет, некоторые пьют стоя, долбит музыка и даже незнакомцы общаются друг с другом. Конечно, всего-то восемь часов вечера, всё только начинается. Попов на секунду переводит взгляд на угол, где в прошлый раз стоял Паша, но привычной худощавой фигуры не видно и от этого становится чуть спокойней. За несколько решительных шагов вперёд и пару людей, которых случайно толкнул Арсений, он пробирается к бармену и прислоняется грудью к стойке. — Хо, Арсюша, что-то ты зачастил приходить. И месяца не прошло! Если ты за Пашей, то его сегодня нет, крышуется где-то, — кричит сквозь музыку Серёжа, натирая бокал для очередного желающего выпить. — Да-да, я тоже рад тебя видеть, Серж. Нет, я не за Пашей, мне ты нужен, — бармен поднимает указательный палец в немой просьбе подождать. Он уходит и вместо него почти сразу встаёт другой парень, а сам Серёжа, сняв фартук, выходит из-за бара. — Тогда на улицу пошли, здесь невозможно разговаривать, — кичка цепляется за плечо Арсения и выводит его на свежий воздух. Чуть отойдя от бара, оба садятся на бордюр, Серёжа достаёт пачку сигарет и предлагает Попову. — Буш? — Да, спасибо. Бармен подпаливает кончики сигарет и наконец спрашивает: — Для чего это я тебе вдруг пригодился? — Дело срочное и острое. У тебя есть связи в ментовке? — Чё, всё-таки с наркотой поймали? — кичка хрипло посмеивается и ехидно улыбается. — Неа. Там другое дело. Если бы были наркотики, я бы не пришёл, потому что за одно употребление срок не дают. Обычно. В общем, не об этом. Есть или нет? — Ну, есть знакомый ГИБДДшник... — Серж, да какой ГИБДДшник?! Что-нибудь посерьёзнее есть? — Арсений впервые злится на то, что его не воспринимают серьёзно. Хотя он и знал, что Серёжа после всего пережитого почти ничего всерьёз не принимает. — Неа, я с такими не вожусь обычно. Так что случилось то? — Ты прям очень сильно хочешь знать? — Ты не представляешь, как мне интересно узнать, во что ты вляпался на этот раз! — Я убил человека. Косвенно, я повлиял на то, чтобы он убил себя. Бармен в момент нахмурился и опустил голову вметсе с рукой с сигаретой. Только после того, как он докурил и выкинул бычок, он осмелился спросить: — Как, блять? Ты грёбанный учитель французского в школе в посёлке! — Я сомневаюсь, что ты хочешь знать. — Ну, раз уж пришёл, докладывай всё. Я то тебя не сдам. — Познакомился с девушкой на выставке. Пригласил к себе. Накурил. Сам накурился. Изнасиловал. Оплатил такси до дома. Сегодня ночью мне позвонил её жених и сказал, что она совершила самоубийство и перед смертью оставила какие-то данные про меня. Он пообещал, что найдёт меня, — в ответ Серёжа грустно усмехается. — Обещать ещё не значит жениться. Но ты конкретный уёбок, Арс. — Спасибо, блять, знаю, представляешь?! — Да не кричи ты так. Короче, теперь тебе что нужно от меня? Я пустить к себе не могу, у меня только в личной жизни что-то начало намечаться, а твоё слишком красивое лицо мне помешает в этом деле, даже если не специально. Хэзэ, заселись в отеле каком-нибудь... — Ненавижу отели. — Боже, нюня, столько времени после Алёны прошло, а ты всё забыть никак не можешь. Обзванивай знакомых... — У меня особо нет никого. Есть один вариант, но я не знаю, получится ли. — Знаешь, в твоей ситуации я бы попробовал. А вообще, Арсюх, — Серёжа встаёт и нависает над скрючившемся телом Арсения, — спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Вот когда... там... не знаю... Пашу избить надо будет, вот тогда зови. А сейчас мне нужно работать. Удачи, кусок говна! — с этой фразой Серёжа ушёл обратно в бар. "Спасибо, засранец. Хотя с тобой сложно поспорить".***
— Привет, Антон, не отвлекаю? — спрашивает Арсений, уже сидя в за рулём своей машины. — Здравствуйте, уже нет, — подросток ставит игру на паузу и отворачивается от монитора к окну. — Крёстные сейчас дома? — Нет, они на даче, но где-то через часа два будут. А что? — Тут, в общем, срочное дело и мне надо с ними поговорить. — Так позвоните Вале, у вас же есть её номер. — Нет, это не по телефону надо. Не против, если я подъеду? — от такого вопроса у Антона на секунду подскочило давление — Спрашиваете ещё, конечно приезжайте. Всё равно делать нечего, целый день за компом сижу. — А уроки? — Ещё вчера всё сделал. Вы приедете и будете ждать их? — Ага. До встречи, Тош. — Жду вас, — сразу после сброса вызова Арсений завëл двигатель и дал ему время немного прогреться, в то время как Антон вышел из игры и стал обеспокоенно бродить по квартире в поисках мест, где нужно прибраться, после чего осознал, что прежде всего нужно начать с собственной комнаты, потому что прямо сейчас в ней царил "творческий беспорядок". За час поездки до квартиры Антона задолбавшийся от такой ебанутой жизни Арсения мозг дал ему идею на оправдание столь неожиданной нужды спрятаться где-то на неделю. И уже подъезжая к нужному дому француз надеялся, что если не придумает ничего лучше за оставшееся время, то готовый план нужно отработать по максимуму. Врать до конца. Возможно придётся даже нести несусветную чушь, но это лучше, чем сидеть в отдалённых местах минимум три года, а того и все шесть впаять могут же. — Арсений Сергеевич! — радуется подобно ребёнку Антон и повисает на шее учителя, дабы обнять того покрепче. — Ещё раз привет, Тошка, — расплывается в нежной улыбке Арсений, в ответ прижимая худощавое тело. Вот источник его жизненной энергии. Вот почему прошедшие две недели прошли ужасно медленно и уныло. Ему просто не хватало своего солнечного мальчика-зайчика. — Раздевайтесь, ванна там, чай, кофе хотите? — тараторит от волнения Шастун. "Только сегодня ночью стихи тебе писал, а сейчас ты снова стоишь передо мной. Весь такой из себя настоящий". — Я, если честно, ничего не хочу. Посидим, поболтаем, пока крёстные не вернутся. — Тогда мойте руки и ко мне в комнату идите, — в ответ Арсений кивнул и направился к ванне. Когда он увидел себя в зеркале, у него появилось невероятно сильное желание врезать самому себе. Прям кулаком. Прям по этой мерзкой роже, которая в последнее время только и делает, что творит всякую херню, из которой чудом выкарабкивается. И однажды даже без помощи Антона не обошлось. Помыв руки и умывшись, Арсений обещано бредёт в комнату Шастуна. На удивление в ней очень уютно и француз почти сразу замечает знакомые детали интерьера: сгоревшая свеча на столе, плакат на стене, колонка у кровати, малое количество света и вальяжно расположившийся на кровати хозяин этого всего. — Садитесь, — Антон похлопывает по месту рядом с ним и Арсений послушно садится рядом так, что их плечи соприкасаются. — Хорошо ты комнату обустроил. Привык уже? — Ещё не совсем. Это, как мне кажется, долгий процесс. Я всего две недели здесь живу. — Конечно, требуется время. — А что случилось? Почему вам так надо поговорить с крёстными? — Антон отпрянул от стены и развернул корпус полностью лицом к Арсению. — Как тебе сказать... Есть вопрос о сохранности моей жизни, — Шастун нахмурился и склонил голову на бок. — Если говорить кратко, то мне на почту пришло письмо с угрозами, мол, мы найдём тебя, а потом это письмо самоуничтожилось что-ли, так что я даже полиции ничего не смог бы предъявить. Поэтому я думаю, что мне будет лучше на недельку где-нибудь так сказать спрятаться, а там посмотрим, что дальше будет, — Арсению ужасно стыдно за враньё. Особенно если это враньё в сторону Антона. Но так будет лучше для него. Ведь если он не узнает о содеянном, он не разочаруется в нём. — Могли бы и получше соврать, Арсений Сергеевич. Уж не знаю, какая ужасающая правда таится за вашими словами в этот раз, но я очень надеюсь, что это не связано с наркотиками, — кажется Арсений на секунду перестал дышать, а рот приоткрылся сам по себе. Он медленно повернулся к Антону и чётко прочитал в его глазах, что он очень разочарован. И от этого взгляда навернулись слезы. План "врать до конца" успешно провален под давлением двух изумрудов. Прямо как ночью после звонка жениха Лены. Брови подростка сложились домиком и он сам чуть ли не плачет, пока лучший учитель в мире перед ним стискивает зубы, чтобы не разрыдаться, словно на похоронах матери девять лет назад. — Знаете, я не моя мама и не мой отец, поэтому не буду запрещать вам плакать. За прошедшие месяцы я понял, что без слёз бывает порой очень сложно. Так что если хотите... — Антон не успевает договорить предложение, как его крепко обнимают и начинают со стонами рыдать в плечо. Даже самые сильные люди на Земле плачут. — Антон, я такой урод, ты даже представить себе не можешь! — кричит Арсений, буквально захлёбываясь в слезах, пока подросток успокаивающе гладит его по спине. — Я тупо не могу осилиться сказать тебе правду, потому что знаю, что ты меня сиюсекундно выкинешь из квартиры и... — Я никогда не отвернусь от вас. Просто скажите правду. Горькая правда лучше сладкой лжи. Просто скажите, — дрожащим голосом говорит Антон. — Да как такое вообще можно говорить своим ученикам, — плечи Арсения дёргаются вместе с рваным дыханием. Нос, забившись, начал хлюпать. — Да я жизни не достоин, Антон! — Вы всё равно не сможете долго молчать. И если правда настолько ужасна, то представьте, насколько тяжёлый груз совести вам придётся таскать, если не выскажетесь, — после последнего предложения на миг Арсений нашёл в себе силы успокоиться, чтобы без запинки сказать: — Я человека до самоубийства довёл. И меня пообещали найти.